Глас вселенной

Это была несложная работа. Острые камушки метеоритной пыли источили внешнюю стенку радиорубки. Радиоробот, обычно нервное тонкое создание, проявил себя молодцом, на всякий случай загерметизировав дверь каюты за полсекунды до сигнала аварийного предупреждения. Хотя его жизни и в бескислородной среде ничего бы не угрожало, он остался весьма недоволен скоростью работы ремонтных наномашин и, что называется, достал меня своим радиобрюзжанием, отчего я, надев скафандр, решил выйти в открытый космос и помочь наномашинам латать дыру в обшивке, подсадив на стенку корабля миниробота-поглощателя. Главная сложность заключалась здесь в том, чтобы включить его в режиме воспроизведения, тогда он бы в считанные секунды залатал стенку, воспроизведя все нужные материалы, но никак не на режим поглощения, который мы использовали для разведки горных пород на исследуемых планетах, иначе от стенки очень быстро остались бы, как говорится, рожки да ножки.

Не знаю, зачем в этот раз я один без помощника отправился в рейс. Согласно Инструкции по безопасности полетов я, вообще-то, не имел на это права, экипаж корабля составляли двое – капитан и его старпом, о чем были осведомлены даже те, кто только мечтал поступить в Летную академию. Мой ассистент был молод, для него даже эта стандартная ремонтная процедура была бы в новинку. Со временем из него вышел бы, пожалуй, отличный капитан. Его любимая девушка училась на врача, чтобы тоже вступить в Корпус, но до этого еще нужно было жить и жить, а я еще столь хорошо помнил свою юность, что согласился отпустить его на пару дней к ней на свидание, несанкционированно. Они не виделись уже почти семь месяцев, что вполне понятно – по Академии даже ходят слухи, что генерал Макензи согласился подписать всемирное прошение президенту, чтобы всех жен офицеров Корпуса причислить к статусу матерей-одиночек, надо же им хоть от кого-то получать помощь, если не от мужа, так от государства. Но это, конечно, шутка. Хотя и грустная. Жаль и их, юных мечтателей, все еще желавших найти в этой ледяной пустыне ответы на свои может и неглупые вопросы, которые задала им жизнь, пользуясь этой их бесшабашной молодостью… О моем нарушении, скорее всего, никто бы не узнал, а дел-то было всего-навсего слетать на венерианские рудники в Селесте. Не знаю почему… Потому что в следующую секунду…

Я не понял даже, как это произошло, я почувствовал только резкий толчок и послышавшееся мне шипение. Робот-поглощатель перерезал тонкий трос, пуповиной связывавший меня с кораблем-утробой. Я сам был в этом виноват, я был неосторожен, задумался, загляделся на звезды.

Я не успел испугаться, не успел почувствовать всей трагичности, а вместе со всем и глупости своего положения. В первую секунду я подумал о своем друге, ведь даже ребенку было бы ясно, что от моей неосторожности пострадает теперь в первую очередь он.

Старый дурак, о чем я только думал, когда полез наружу! Это все радиоробот. Вот пусть теперь остается там один, пусть брюзжит себе на здоровье. Ни одного слова больше при нем не произнесу. Только скажу ему, чтоб не волновался понапрасну, а вызывал помощь. Но кто же даст гарантию, что меня с то время, как ближайший корабль дернется с места мне на выручку, не настигнет смерть от нехватки кислорода, или от горячего приветствия матушки-Земли, если я успею войти в атмосферу?!

Меня относило все дальше и дальше от корабля, но я еще не успел испугаться. Даже наступившая внезапно тишина не напугала меня, только сделалось как-то не по себе. Я уже было хотел окликнуть радиоробота, чтобы хоть его помехи раздавались из передатчика, но тут вдруг услышал музыку. Она раздавалась не с корабля и вообще казалась совершенно нереальной, что, наверное, было неудивительно. И это был не радиоробот.

Музыка становилась сильнее и сильнее, затем последовала неверная нота, музыка оборвалась, и послышалось чье-то недовольное и непонятное, но отчетливое проклятие. Я, признаюсь, не знал, что и думать. На многие мили вокруг меня не было никого, кто мог бы быть этим музыкантом. Я уже мысленно начал читать молитву, но меня перебил необыкновенный настойчивый голос.

- А ты что здесь делаешь? – раздалось вдруг из ниоткуда. – Ты мне мешаешь.
Ко всему голос еще виртуозно владел английским, так что я с минуту не мог вымолвить и слова.
- Простите, э… Я никогда не мог бы преднамеренно…
- Ты думаешь. Перестань. Мне необходимо упражняться, – прервал меня голос, отвечая на незаданный вопрос.
После таких слов мысли у меня в голове стали и вовсе гудеть как пчелы в улье.
- Я право… У меня не… Я… Кто вы?
- Почему вы все такие любопытные и заикающиеся? – голос фыркнул. – Я… Наверно… Да с вами и сам начнешь заикаться! Я глас вселенной.
- Английский… откуда?.. – не понимаю, почему мне это в голову пришло первым.
- Другого языка ты бы не понял. Слова не появляются из ниоткуда и не уходят в никуда, они для меня как помехи в радиоэфире. Кто-то сказал: «Я люблю тебя», кто-то объявил войну, кто-то сообщил о мире, а кто-то буркнул ничего не значащее «Привет! Хорошая погода». Смысл не важен для меня, я складываю слова в новые предложения.
- Кто сказал? Ты нас слышишь? – я на секунду представил его (впрочем, кого «его»?) этаким шпионом, подвешенным на орбиту вместо спутника.
- Я слышу все голоса вселенной, миллионы и миллионы ежесекундно. Если б у меня был мозг, в физиологическом смысле, я непременно сошел бы с ума.
- Для чего?.. Почему?.. Как это? – я заваливал его вопросами с той же скоростью, с какой приходили они мне в голову.
- Я помню тех, кто умер такое неисчислимое количество лет назад, что ты не можешь себе и представить, и вместе с тем тех, кто и сейчас живет, – голос стал тоньше, будто сменился собеседник. – Я не только глас, я еще и память. Когда-нибудь у меня попросят отчета… – грустно добавил он.

То ли от бесконечной тоски, пронзившей его слова, то ли оттого, что я, наконец, понял, что ждет меня, я вдруг перестал заикаться и спросил:
- Ты запомнишь меня? Сохранишь мои слова?
- О да, они останутся здесь навеки. Я буду помнить, – голос стал тише, он уже будто шептал мне на ухо.
- Но ты меня даже не видел, ты не знаешь кто я или что я. Что ты будешь помнить? – почему-то не желал я верить.
- Благодаря тебе я обрел глаза, я вижу то, что сейчас видишь ты. Я буду помнить этот твой подарок мне, – убеждал голос.
- Плохой это дар, унылое немое место и эти звезды, будто дешевые стекляшки, бисеринки, неуместные на оторванном куске траурного наряда.
- Но разве не это я должен был бы видеть, имей я собственные глаза?..
- Тебе бывает здесь одиноко? – вдруг спросил я, чувствуя себя ребенком, ударяющим по чужой незажившей ране и искренне спрашивающим, больно ли это.
- Мне не бывает одиноко. Не будет, пока есть тот, кто не забыл меня…
- Значит скоро будет, – тихо сказал я.


- Я понял, я теперь все понял. Только уже слишком поздно…
Он видел. Блестящие жемчужины на черном золоте.
- Ничего не исчезает и ничего не бывает единожды. Кто-нибудь однажды поймет вовремя.


Тьму освещали мириады и мириады звезд, и только одна в нее провалилась. И человеческое тело уносило дальше, подчиняя строгому и деловитому движению планет, а у него не было даже рук, чтобы подхватить то, что было когда-то, еще минуту назад, его другом.
 
Голос того, кого он никогда не видел, голос сильный и красивый, звучал над безмолвной чернотой, плыл сквозь решетку бисерных звезд. Голос не знал, что в космосе не слышны звуки. Голосу было все равно.