Часть 8

8.

Семья у Ефима была обычная по нашим деревенским меркам: отец, мать, две старшие сестры. Сестёр я его не видел и мало что о них знаю. Ефим о них рассказывать не любил и вспоминал их редко, а если и вспоминал, особливо когда выпьет, то всё нехорошими словами. Они чуть школу закончили, сразу в город подались: сначала одна, а за ней и другая. Одна на бухгалтера выучилась, а другая на товароведа.
Отец у Ефима умер через месяц после смерти моего. Отца Ефима я видал хоть и редко, но помню хорошо. Высокий, сухой, всегда гладко-выбритый и с большой пепельно-седой шевелюрой на большой голове. Между пацанами мы называли его «Кувалдой», к старости он ещё больше стал напоминать этот инструмент своей квадратной головой. Ефим был во многом похож на отца: такой же сухой и скуластый, смуглый, с чёрной смоляной шевелюрой, в которой с годами всё больше и больше стало появляться белых пробелов, как на иконах Феофана Грека. Про руки надо особо рассказать: что у Ефима, что у отца – руки были длинные тонкие и жилистые, с сильно выступающими костяшками на запястьях. Ладони как лопаты – большие и широкие. Хватка у обоих была мёртвая.
Матери Ефима я всегда удивлялся: маленькая, с узкими плечами старушка, с белыми как снег зачесанными назад волосами, в которые на затылке была заколота небольшая расческа вишнёвого цвета. Черты лица её были мелкие и морщинистые. Сколько я её помню – она всегда была такой и только, может быть, плечи становились всё уже и уже, а черты лица ещё мельче и суше. Я всегда глядел на неё и думал: вот дожил человек до своей старости, до того предела, когда телу и стареть-то дальше некуда, и как, наверное, скучно и страшно жить в вечной старости, вечно страдать от своих болячек (суставы у неё болели очень) и жить в какой-то застывшей безысходности…
Теперь расскажу об их отношениях между собой. Это тема долгая и больная для меня. Начну издалека – с моего знакомства с Ефимом.