Дежа вю

 Дежа вю

 Дежа вю – уже видел(фр.)
 Волына – пистолет (жарг.)
«Врач-психотерапевт Волына А. К.», -- ставила в известность посетителя опрятная табличка на шумозащитной, и, судя по фамилии, пуленепробиваемой двери.
Александр Николаевич Сидельников вот уже битые полчаса прислушивался, пытаясь отследить что-либо из происходящего в психотерапевтическом мире, но так ничего и не уловил. Он попытался представить себе врача Волыну. В мозгу отразились два, более или менее, подходящих варианта. Первый: крепко сбитый плечистый мужик со стрижкой ёжиком, внимательными глазами уголовника, и сильными руками, способными вправить любой психический вывих. Второй: дебелая мутная тётя, вроде феминистки Арбатовой, в дымчатых очках и безумном наряде, призванном скрыть собственные психофизические изъяны. Оба варианта были так себе, и он тоскливо вздохнул, вяло ругнув себя в душе за проявленную слабость. Чёрт его дёрнул послушать эту дуру Элеонору! По совести, дёрнул его лукавый гораздо раньше, когда он с этой самой Элеонорой связался. Нюх потерял. Элеонора! Хорошо, что не Гоновефа, или Мадлен… Когда познакомились --Эля. Ну и неплохо. Пивное такое, хмельное имечко. Вскоре этот радостный хмель развеялся. «Элеонора» -- чинно протянула она маленькую ручку Кириллу, и, глядя в засмеявшиеся глаза друга ему захотелось отрекомендоваться Фердинандом, или, на худой конец, Пименом. Пара клоунов.
С чего началась вся эта канитель, ткнувшая его мордой в солидную дверь таинственного Волыны? С банки персикового компота, вот с чего.
Месяц назад Александр Николаевич отметил тридцать пятый день рождения. Камерно и безыскусно. Пили с Кириллом водку, шлифовали пивом. Элеонора что-то пискнула пару раз, но в общем и целом не мешала суровому мужскому застолью. Кирилл на гитаре играл, пел песни, свои и чужие. Он ему стихи читал, чужие и свои. На третий день Элю настойчиво отпустили проведать старушку маму, и уж тут разгулялись не по-детски. Закусывали массандровский розовый портвейн маринованными кабачками, обличали друг друга за праздность, и хвалили каждый себя за талантливость. К концу пятого дня плакали в коридоре, а на шестой, – сдержанно расстались, оба с зелёными лицами и затухающим от тошноты сознанием. «Шесть дней трудись, а седьмой – суббота Господу твоему». Седьмой день оказался пятницей, и он пролежал неправильной диагональю на тахте, периодически сблёвывая в фарфоровую вазу, помещённую в изголовье. Мысли были вязкие и горькие, как желчь, медленно сползающая по стенкам мейсоновского изделия.
На восьмой день, сполоснув рот и вазу, выставив к мусоропроводу батарею порожних бутылок, Александр сварил шесть штук яиц , и съел их без хлеба и соли. Бесцветная и печальная пища нехотя ползла по пищеводу, обречённо плюхая в сердитый желудок. Мозг перекатывался в полости черепа больной ртутной каплей, в ушах тикало, отдаваясь в висок, и сам себе он представлялся водолазом, намертво застрявшем в свинцовых ботах и пудовом колпаке на какой-то подводной помойке. Подавившись последним яйцом, он побелел и почувствовал, что рвётся кислородный шланг…
Вечером объявилась Элеонора, тихая и ласковая, как летний вечер. В покорных голубых глазах ясно читалось поверхностное сострадание и глубокое половое чувство. «Бедный мой бедный!» -- выдохнула она записную банальность, и прижала помертвевшую голову к полной жизни груди. Это было довольно приятно, но спустя несколько секунд Саша начал задыхаться и ослаб духом.
-- Что-то я не того, Эля…-- глухо прокомментировал он свою пассивность. --Трясёт меня. Пойду в душ, отмокну…
-- А может я пока в магазин?! –оживилась отвергнутая чаровница. – У нас в холодильнике персики есть. Сбегаю за мороженным, шампанского куплю…Может отметим тет на тет, а?
При мысли о шампанском желудок возмущённо пискнул, но глядя в напрягшиеся весёлой надеждой глаза подруги, он сдался:
-- Хорошая мысля приходит опосля. Действуй. Возьми мне сигарет пару пачек. Да! Шампунь бери сладкий…или полусладкий, только, ради всего святого, не брют. Сушняка мне и так хватает. В морозилку кинь…
Эля радостно чмокнула его в землистого цвета заросшую щёку, и прыснула в прихожую.
Раздевался он с неприятным ощущением человека, давшего заведомо ложную клятву. Присел на край ванны. По стенкам развешаны всякие шелопушечки. Привнесённые в его жизнь свидетельства домашнего уюта. Какие-то рукавички, шапочки, баллончики, пузырьки…..На деревянной решётке прижился ублюдочно-жизнерадостный розовый тазик, в котором кисли колготки, лифчики, и всякая кружевная ересь, предназначенная будить в нём острое желание. Надо заметить, оно появилось: выбросить всю эту невидаль вместе с лоханкой с шестнадцатого этажа. Представив картинку, он усмехнулся, и почувствовал себя немного лучше. Дверь запер на защёлку, опасаясь незапланированного посягательства в момент, когда будет гол и беззащитен. Случалось в жизни и такое, но сейчас был явно не тот счастливый случай.
Водные процедуры приободрили, но чувство подавленности и отрешённости не отступало. Эля на кухне исполняла модный шлягер в унисон с каким-то пидором с «Фабрики звёзд», и это раздражало не меньше бритья. Она любила всё модное. Идя навстречу женским слабостям, Саша попрыскался модной туалетной водой (Элин подарок), и, благоухая огурцами, варёными в спирту, в новых модных трусах ( ещё один дар), направился навстречу призывному двуголосью. Огурцы он предпочитал в банках, а фирменная бирка на трусах неприятно царапала копчик.
Эля изгибалась и подёргивала задом. Остановившись в дверях, и оставаясь до поры незамеченным в силу певческой истерии, он внимательно оглядел подругу. Волосы крашенные, бока полноваты, попа подвисает. Юбка уже коротковата, ноги так себе. Не тумбочки, конечно, но видал и поинтереснее. Спору нет: в человеке, да и в женщине тоже, главным является душа. Но надо заметить, что его привлекла не душа. Не большое доброе сердце. Привлекла часть тела, скрывающая этот жизненноважный орган. Спереди Элю бог не обидел. Чего-чего, а вот таких молочных желез он отродясь не видывал. Монро в пролёте. Интригующие, завораживающие, шокирующие. Заманили они его, ох, заманили…
Саша подобрался поближе, и довольно сноровисто приобнял сзади, запустив руку под майку.
-- Ой! – вздрогнула она от неожиданности. -- Напугал! Куда это…Куда это мы лезем, а?
-- За персиками. – промычал он в ответ на бессмысленный вопрос, стараясь, тем не менее, придать мычанию оттенок интимности.
-- Кстати о персиках! Ну подожди, слушай, -- Эля ласково, но неумолимо оторвала хищную руку от своего сокровища. -- Я банку хотела открыть, но у тебя открывалка какая-то не такая. Надо новую купить, нормальную.
«Живот наела» -- вздохнул Саша, без особого сожаления размыкая объятия.
-- Нормальный нож, просто открывать надо уметь. Всю дорогу им пользуюсь и ничего. Где банка?
-- Вон, в мойке…Да ты в обновке! Хорошие, правда? Hugo Boss! На распродаже купила, в треть цены, а так они знаешь сколько стоят?
-- Не знаю. – буркнул он, с неприятным чувством разглядывая изуродованную нежными ручками банку. Несколько рваных пробоин скалились акульей улыбкой. Похоже Элеонора имела что-то глубоко личное против консервированных фруктов. Такими ударами, резкими, с поворотом, добивают ненавистного ****уна-алкоголика мужа.
-- За что ты её так?
-- Кого?
-- Банку… Это ж негуманно. Позвала бы меня, а то её теперь в руки брать страшно.
-- Ну вот… Хотела, как лучше, а получилось – сам знаешь.
«А получилось как всегда, – муторно закончил он про себя. – как всегда через жо…»
-- Твою мать!!! – заорал он, чувствуя, как сорвавшаяся рука скользнула по зубастой жестянке. – Сука такая!!! Тварь, падла!!!….
Мойку залило соком и кровью. От основания мизинца и до запястья всё было в хлам расшито тремя глубокими порезами. Больно было отчаянно, до тошноты, до темноты в глазах. Он резко крутанулся , и практически ткнулся в помертвевшее лицо:
-- Тряпку дай, дрянь! Полотенце! Хрена ль встала, дура безмозглая! Давай за бинтом, пулей!
Два раза повторять не пришлось. Оглушённая страхом, Эля метнулась в дверь….

…..дверь открылась, и из неё выплыла дородная дама в тошнотворно-ярком головном уборе типа будёновки. Создавалось впечатление, что мясистое лицо вываливалось из нескольких вертикальных морщин, завязанных узлом на затылке. В невнятных глазных впадинах безучастно покоились свинцовые бляшки. Взглядом это назвать было трудно. Саша поёжился, но следом за страшилой показался маленький человек, от внешнего вида которого тянуло неустроенностью и тихим горем. Он грустно поглядел даме вслед, вздохнул, и перевёл глаза на нашего героя:
-- Александр Николаевич? Прошу.
Волына оказался Арнольдом Карловичем, был похож на побитую жизнью выхухоль, и любил всякую земноводную разность. В кабинете имели место быть три аквариума. В одном по переднему стеклу распластались гигантские лягвы, непонятно зачем демонстрирующие толстые ляжки вразлёт. Второй оккупировала пара экзотических черепах, причём одна зачем-то взгромоздилась на другую. Это наводило на нескромные мысли, ничем, впрочем, не подтверждающиеся, ввиду полнейшей пассивности бронированных тварей. Нездоровую сексуальность, царящую в двух стеклянных камерах, сводила на нет деловито пускающая пузыри гадина, напоминающая кусок ливерной колбасы с усами и жабрами.
-- Ну-с, Александр Николаевич, что привело вас ко мне? – Арнольд пытливо таращил бусинки-глазки и, казалось, принюхивался. – На что жалуетесь, дорогой мой человек?
-- На жизнь. – коротко буркнул Саша, мучаясь смутными сомнениями на предмет своего собеседника.
-- На чью?—усишки Арнольда дрогнули, а белёсые брови сложились удивлённым домиком.
-- На свою, конечно! – в свою очередь не смог сдержать удивления Саша, подозрения которого стремительно укреплялись. – На чью же ещё?!
-- А! Ну, это нормально! – терапевт успокоился и даже рискнул улыбнуться. Зубы оказались на удивление крупными. – Вы совершенно здоровы, не сомневайтесь. Вот если бы вы были недовольны чьей-то чужой нелёгкой судьбой, и страдали по сему поводу, то это было бы уже…Да.. А так всё вполне закономерно. Не стоит волноваться, уверяю вас.
«Он идиот! – радостно осознал Саша. – Не только у меня крыша едет! Это я удачно зашёл, бесплатный цирк.»
-- Вам под сорок, как мне навскидку представляется? – циркач доверительно понизил голос. – Ведь так?
-- Тридцать пять. – помрачнел Саша. Именно это и мучило его последние несколько недель. Привык считать себя стабильно молодым и красивым, а тут вдруг почувствовал, что попал в засаду. Сомнительный юбилейчик подкатил тихой сапой, и подло пошутил с ним. Хамовато так, вроде дружеского шлепка по раньше времени наметившейся лысине. Тогда, после аварии с персиками, он наорал на Элю, зло и беспощадно. Она даже не обиделась. Она испугалась. А сам он испугался попозже, когда успокоился. Испугался собственной ненависти к этой безвредной дурочке. Женщина, в сущности, ничем не напрягала его, жила с ним по его собственной инициативе, ничего особенно не требовала. И зарабатывала больше. Ну, глуповата была, не слишком утончённа во всех смыслах… Ему ведь и не требовалась эта псевдоинтиллегентская тонкость. Насмотрелся уже всякого такого до тошноты. Александр по молодости жил с поэтессой, даже женился на этой испитой Сафо с лихорадочным чувством прекрасного. Месяц говорили только в рифму, а затем полтора года торчали. Рифмы стали простыми, как палец: «буду- не буду», «хочу- не хочу»… Когда в воздухе пахнуло невесёлым «посадят- не посадят», они разошлись, и с тех пор не виделись. Саша переломался и слез, а она… В гробу он видел такую тонкость чувств. Ну да ладно, давно это было, а вот теперь-то что за сон такой? Полоснул по руке с бодуна, делов-то! Разозлился, быканул, конечно…Всё же сошло на нет, плюнуть и растереть. Ан нет! Врезалось намертво. С того самого дня начал ощущать нехорошее, болезненное недоумение, появляющееся, скажем, у человека, перед лицом которого захлопнулась дверь в полупустой автобус. Он отходит, в заднее стекло скалятся придурковатые подростки, а тебя ещё и окатывает из лужи нечто с тонированными стёклами, нагло несущееся мимо тебя. Стоишь, увешанный гроздьями гнева, как новогодняя ёлка к майским праздникам. Столь же неуместный, униженный и оскорблённый…
-- А мне -- сорок три! – жизнерадостно поделился Арнольд, прерывая невесёлые думы. – Вот и весь диагноз, господин Сидельников.
-- Это как же понимать? – с некоторым раздражением отреагировал больной.
-- Очень просто. Я вам, Александр Николаевич, Фрейдом в нос тыкать не буду, ни к чему это. Вы же явно неглупый человек. Это я, уверяю вас, могу диагностировать. Тут такие порой кексы заявляются, что мама не горюй. Опыт есть, не сомневайтесь. Хотите, я вам расскажу, что вас мучает? Хотите? Про тоску непонятную, нервозность, отвращение к жене… Вы женаты ведь? Нет?! Ну и славненько, и не надо вам… Удивляетесь, я погляжу, что глаголю вам этакое? А это потому, дорогой мой, что у всех нас одна и та же банальная история. Кризис среднего возраста, знаете ли, если модной терминологией не пренебрегать. А по-русски: достало всё, осто****ело, извиняюсь за здоровую солдатскую прямоту…
Александр Николаевич пребывал в шоке. В хорошем, доброкачественном, солнечном ударе. Тщедушное существо тем временем продолжало развивать следующие мысли:
-- … и никакие пилюли тут не помогут. Два пути: или забить на всё это, и жить растительной жизнью, или…
-- Или? – осторожно спросил Саша вдруг запнувшегося оратора.
-- ….или подумать, и придумать чего-нибудь этакое. Радикальное, ненормальное, быть может. На первый взгляд. Правда, правда, не сомневайтесь! Кстати… -- он взглянул на часы. – Вы не против слегка развеяться? Немного выпить? А? Будем считать, что мы перипатетики. Слышали про таких остромыслящих праздношатающихся? Как моё предложение?
Саша кивнул в знак согласия.
-- Вот и замечательно. Будучи человеком умным, вы всё равно не придёте ко мне на повторный сеанс, а я со своей стороны, стараясь быть по возможности честным, с удовольствием приму из ваших рук грамм сто пятьдесят. В качестве скромного гонорара. Устраивает? Тогда по коням, нечего нам портки протирать, когда за окном весеннее буйство.
На улице Александр задал волнующий его с первой минуты вопрос:
-- Скажите, Арнольд, а почему у вас кабинет, как террариум? В терапевтических целях?
-- Не-е-е-т! Засмеялся тот. – Я биологом хотел стать, страстишку питаю ко всему, что шевелится. На худой конец – ветеринаром. Но, вот, пришлось модным специалистом выступать. Не моё это, ничего я в этой психологии не шарю, если по совести-то… Шарлатан, лохотронщик.
-- А диплом? Грамоты, ксивы, сертификаты?
-- Купил. – беззаботно пожал плечами несостоявшийся ветеринар. – Нам сюда.
И они вошли в заведение….

…..заведение средней паршивости. Публики было немного, время пить и закусывать ещё не настало. На столиках пепельницы, одновременно выполняющие функцию пресс-папье для пластиковых папок с меню. Меню! Также присутствовали стаканчики с салфетками, но скатерти явно считались излишеством. Саша без особого удивления убедился, что Арнольд Карлович был здесь дорогим гостем. Он жизнерадостно отсалютовал барменше, походя пожал руки двум угрожающего вида громилам, и уверенно направился к столику, рядом с которым соседствовала безобразно распущенная волосатая пальма. Любовь к природе в этом малыше была поистине трогательной.
-- Ну-с, Александр Николаевич, чем нас сегодня порадует сей приют уединения? Я, честно говоря, чего-нибудь съел бы, а вы как? Присоединитесь?
Саша нейтрально повёл плечами.
-- Нет, дорогой мой человек, так не годится! Вы и впрямь уж слишком погружены в свои мнимые неурядицы. Перво-наперво запомните, что эта нарочитая, культивированная, пассивность не принесёт вам облегчения. Уж коли вы посчитали возможным принять моё предложение, то и не уходите от фатальной неизбежности. Раз уж решили выпить, то следует и закусить, дабы не уподобляться жертвам бездумного и повседневного алкоголизма. Вы водку пьёте? Ну и славно, тогда я возьму, с вашего позволения, бразды правления в свои руки.
Путать терапевт умел. Живость этого недомерка невольно внушала почтение.
Вот и сейчас, не давая времени на размышление, он уже шмыгнул к стойке, и что-то объяснял владычице винно-водочного царства, смеясь и жестикулируя. Непроницаемо-равнодушная доселе тётя улыбалась в ответ, кивала головой, и явно не испытывала присущего её породе презрения к клиенту.
«Молодец! – подумалось Саше. – Такой щегол, а всё у него на мази. Век живи…»
-- Всё тип-топ, -- заверил вездесущий Арнольд, ставя на стол бутылку «Дипломата» -- Сейчас солянку поднесут. В горшочках глиняных, всё как полагается. И салат корейский, он у них ничегошный такой, свежий, каждый день завозят. Ничего не имеешь против? Извини, что на «ты», но сегодня нам явно предстоит перейти эту зыбкую грань. Так что…?
-- Согласен, -- кивнул Александр. – Давай, Арнольд, за знакомство.
И выпили по соточке, не закусывая и не запивая. А это порою и неплохо. Жестковато, но доброкачественно. В голову ласково пнуло, увлажнились напряжённые доселе взоры, а по жилам покатила, поплыла, пусть и призрачная, но вполне отчётливая лёгкость бытия.
-- Наташенька! Ты чудо! Прекрасно, прекрасно выглядишь! – в голосе Арнольда звучало искреннее, неподдельное восхищение, вполне заурядной девицей, расставляющей перед ними заказанную снедь. – Ей-богу, Ната, я на тебе женюсь. Честное слово! Клянусь!
-- Прямо уж. -- внешне сурово отвергла лестное предложение кухонная дива, но уголки губ дрогнули. – Опоздали, Арнольд Карлович. Уже!
-- Да ну! – в мошеннике от психиатрии явно пропадал актёрский талант. На лице отразилось донельзя радостное изумление, а в голосе зазвучал чуть ли не восторг. – Поздравляю, милая моя! От всего сердца! Ну я же говорил, что хорошеешь и хорошеешь! Ведь говорил?! Говорил, а?! Признавайся, гово…
-- Говорили, говорили… Приятного аппетита! – девушка вконец разулыбалась, и кокетливо стрельнув глазами в сторону незнакомца, удалилась, приятно покачивая бёдрами.
-- Вот и терапия, -- вполне буднично заметил Арнольд, -- Если девушке раза три в неделю вводить под корку, что она Елена Прекрасная, то и впрямь прыщи уйдут, и Бова Королевич на горизонте замаячит и…. Главное! Солянка всегда будет горячей!
Под солянку вдели ещё по семьдесят, и затем несколько минут сосредоточенно жевали, сопели и чавкали.
-- Реально! – Саша вытер губы салфеткой и откинулся на спинку стула. Достал пачку и предложил увлёкшемуся корейской морковкой собеседнику:
-- Угощайся.
-- Ни-ни! – Арнольд протестующе замахал маленькой ручкой. – Никогда не курил, даже не пробовал. Кури, мне по барабану.
-- Как ты терпишь-то?—выдохнул Саша. – Все смолят вокруг, это же…
-- Человек ко всему привыкает, а при моём невзрачном телосложении рекомендуется только определённый набор излишеств. Я ведь, как ты заметил, не Геракл.
-- Нервы успокаивает.
-- Расхожий миф, не более того. А нервы у меня, как стальная проволока, поверь. Иначе бы я окончательно свихнулся со своей клиентурой. Видел сегодня эту бабищу? Ну конечно, -- она же из меня лишние полчаса жилы тянула, а ты в коридоре киснул. Извини, кстати…
Саша покачал головой: никаких, мол, проблем.
-- Вот тебе экземплярчик! Я когда после её мутных буркал твой просветлённый мыслью лик узрел, так мне, полегчало, ей-богу. Наконец-то человек! Как тут было не воспользоваться ситуацией? Ты меня, сам того не ведая, спас от тяжёлой душевной травмы.
-- А у неё что за проблемы? – поинтересовался Саша, в глубине души польщённый панегириком в свою честь. – Случай запоздалого развития? Весеннее обострение?
-- Прямо в точку, дорогой мой, прямо в яблочко. Отрадно видеть понимающего собеседника. У неё здесь, -- Арнольд постучал себя вилкой по голове. – такая же – постучал по горшочку. – дикая кипящая смесь. По совести, таким как она хорошо помогает гильотина. Но… Надо на что-то жить. Вот и работаю, тружусь, землю рою. Врачую изо всех сил.
-- Ты же сам признался, что… -- Саша понизил голос. -- … ни хрена не врач.
-- А-а! – лицо собеседника отразило скромное торжество. – Вот тут-то и загвоздка: по жизни я -- как раз врач. Очень даже, как выяснилось, неплохой. В психиатрии полный кока, но целитель неплохой. Главное ведь что? Главное – помочь, решить проблему, снять груз. А каким макаром я этого добьюсь, уже не суть важно. Я, в отличии от профессиональных мозговедов, ничего из себя не изображаю. Хотя, прежде чем заняться этой своей индивидуальной деятельностью, много чего перечитал и переварил, поверь мне на слово. И понял только одно – принцип Гиппократа единственно верный. «Не навредить» Но в том, что какой-нибудь деятель с Пряжки не соблазнится покопаться в чужих мозгах для удовлетворения собственного научного изыскательского зуда, -- быть уверенным никак нельзя. Мне так, например, порою кажется, что никто из этих психиатров вообще ни шиша не понимает. Почему? Потому, что для начала неплохо было бы уяснить разницу между сумасшедшим и душевнобольным. Суть разные вещи. В церкви это пару тысяч лет назад поняли. Но мы же самые умные, мы трепанацию умеем делать! Колем черепушки как орехи… Поискали душу, а её нет. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.! Тыкают в развороченные мозги палочкой, разряды пропускают. Вдруг получится чего? Не получилось. В гены впёрлись. Нашли ген депрессии, ген удовольствия, ген… Могучую кучу эти самых генов нарыли, только что делать с ними -- никому не ведомо…
Саша зачарованно глядел на разгорячившегося Волыну. Вот тебе и карлик! Казалось бы: в чём душа держится, а вот поди ж ты…
-- ….а Фрейд? И вся эта мрачноватая компашка его вшивых последователей? Спору нет, подсознание они прощупали как сапёры. Да только подсознание – это мусорный бачок. Копаться в нём глупо и небезопасно. Эдипов комплекс! Взять, и огорошить человека: вожделеешь, братец, к собственной матери. Бред! Человек приходит, говорит о том, что душа не на месте, а ему в ответ советуют не скрывать своих противоестественных влечений. «Не загоняйте проблему внутрь, расскажите мне, как в детстве за старшей сестрой подглядывали, и мастурбацией занимались… Что? Сестры отродясь не было? Значит за братом, ещё круче. Брат тоже отсутствует? Бог мой, как свезло вам, милейший! Получается, что отец вас волновал…Умер отец? Шикарно! Вожделение к трупу, круче не придумаешь, колитесь гражданин, признание облегчает…А под конец резюме: не волнуйтесь, товарищ -- это всё очень естественно и отнюдь не безобразно.» Так они душу лечат, паразиты?! Гады ползучие! ….Давай выпьем, что ли…
Выпили. Саша смотрел на гнома с уважением. Варила головёнка у гнома. Не похоже, чтобы он так уж остро нуждался в дипломах и сертификатах.
-- Слушай, Арнольд, а что тебя вдруг эту степь занесло? Это же не так просто, если разобраться…Какой никакой, но риск. Должны быть причины, чтоб рисковать, веские причины.
-- Точно та же причина, уважаемый, что и вас ко мне привела: сошёл с рельсов на полном ходу. Потерялся. Был, правда, ещё один стимул…
-- Бабки?
-- В общем и целом, -- да, деньги. Но не только. Ещё комплексы.
Саша удивлённо воззрился на доселе вполне самодостаточную личность. Тот отследил реакцию и невесело усмехнулся:
-- Посуди сам, Александр свет Николаевич! Ты вот вполне крепкий мужик. Высокий, симпатичный.. Да не протестуй ты попусту! Что есть, то есть, хоть сам ты, может, и недоволен шириной плеч, или там объёмом дельтовидной мышцы. Но в принципе у тебя всё пучком. А я – метр с кепкой, рожа такая, что плюнуть хочется, лысина уже имеет место быть. И всегда был убожеством, сколько помню себя.
-- Сам говорил, что ко всему привыкаешь. Да и кому какое дело? Мне так, например, насрано на то, что у тебя плешь намечается…
-- Тебе – да. Женщинам это не всё равно, и мне, соответственно, тоже. Привыкнуть-то можно, только забыть нельзя. Я и женился полным сопляком, как только случай подвернулся. Не был уверен, что этот случай не единственный. Никакой любви не было, просто карта так легла. Сейчас уже многое по другому видится, а тогда… В итоге: у меня дочери в этом году семнадцать стукнуло. А вот как раз её то я полюбил. Никакой нормальный мужик детей не хочет, это факт, но уж когда они появляются, то очень даже может полюбить, особенно девочек. Ещё один факт, подтверждённый статистически. Девочки, в свою очередь, тоже больше привязываются к отцу. Третий фактик. Пока мелкие они -- всё прекрасно и удивительно. Папа всем хорош и авторитетен. Горячо любим, исключительно ценен. Но девочки, они существа хоть и нежные, но уже вполне остросоциальные. Природа их такая женская. Глупо, конечно, этого не принимать и на медицинские факты обижаться, но… Представь себе, каково мне стало погано на душе, когда я начал замечать, что дочь начинает меня сторониться. На людях. Стесняется своего полудохлого папы, который ростом не вышел, ботаник по жизни, и беден до кучи, как церковная крыса. Я ведь похож на крысу? – засмеялся Арнольд, но в потемневших глазах отчётливо поселилась тоска.
-- Каждый на кого-нибудь похож, чего ты уродуешь? Я с утра на дикообраза порой смахиваю, так и что теперь? Извини, конечно, но тебе самому психиатр не повредил бы. – Стало жаль человечка, и нарочитой грубостью Саша маскировал возникшее чувство. Но тот неожиданно повеселел:
-- Именно, именно! Так я и подумал, в этом и фокус: «Врачу! Исцелися сам». САМ! Не знаю, как это получилось, но я не только «В мире животных» смотрел, и краткий курс палеонтологии штудировал. Довольно рано пристрастился к литературе иного свойства. Без сомнения много чепухи проглотил, мусора психиатрического, но кое-что и полезное отложилось. Например, небезызвестное наблюдение по поводу того, что маленькие ростом люди – более активные, пробивные, упёртые. Внутри сидит стремление «доказать что-то» более рослому окружению. А ещё такая мысль, что попав в болото, нечего в нём топтаться и сопли на кулак наматывать. Засосёт. Ломиться надо из этого болота, я и ломанулся. Опять же судьба повернулась удачно, помогли мне кто советом, кто деньгами…это уже технические подробности. Главное – было решиться. Я и решился, рискнул….. Напьюсь я сегодня….-- покосился он на стакан, щедро наполняемый благодарным слушателем.
-- Ничего, я тебя на такси домой отправлю. В лучшем виде, как лечащего врача… Как с дочкой-то? Утряслось?
-- Конечно утряслось. В переходном возрасте бычилась, обычное дело. Маменька к тому же жару поддавала, это уж как водится. С ростом благосостояния всё устаканилось. По крайней мере с младшей: одета, обута, папа при делах -- психотерапевт, а не грузчик. Звучит гордо, всё хорошо. Ростом, правда, тоже не вышла, но уж посимпатичнее меня, несомненно…
-- Рост для женщины не главное, -- авторитетно заметил Саша, перед мысленным взором которого всплыла плотная Элина конструкция. – в маленьких свой штрих, поверь мне.
-- Охотно верю, хотя сам всегда тяготел, в силу закона компенсации, к женщинам рослым и в теле. Насмешливый изгиб судьбы! Ну, вздрогнем!
Вздрогнули. Дружно потыкали в салат. Накатила задумчивость, неизбежно возникающая в процессе потребления спиртных напитков. Умолк Волына, а он….

….он проснулся, а Эля всхлипывает потихоньку, обвешанная матюгами с ног до головы. Рука болит, мокнет под бинтом. Приобнять бы её, отвернувшуюся к стенке, пожалеть. А его больше рука беспокоила. Рука своя, а Элеонора… Тоже своя, только не очень. Сколько он с ней прожил? Месяцев пять, не так уж и мало. Всё в ней вроде неплохо, но как-то невнятно. Удобная вещь, вроде мягкой мебели. Покойная, слегка громоздкая, дорогая. Но если соберёшься менять гарнитур -- слезами жалости не обольёшься, это точно. Не эксклюзив. Как её охарактеризовать одним словом? Любимая? Нет. Желанная? Временами, по ситуации. Комфортабельная? Вот это, пожалуй, верно. «Новая модель с улучшенной комфортабельностью и подушками безопасности» Клиповое сознание. Рекламная халтура даёт плоды. Мог бы сочинить стих, эпиграмму. Раньше мог, а теперь: «Ведь я этого достойна» А он достоин вот этого, и только этого, потому что выбирать уже не приходится, поезд ушёл. Профукал он этот поезд, посасывая пивко на перроне. Тупость какая-то, замшелость сознания. Обветшал, выветрился, усел. Брошенный дом, в котором завелись жук и жаба.
Так и не обнял её тогда, не смог себя заставить. И следующие три недели терпел, с каждым днём ощущая растущую неприязнь. Дура не дура, но она всё чувствовала. Наконец, после очередного неудачного сеанса односторонней любви, она предложила сходить к психологу, помогшему мужу одной её подруги. Этим душеведом оказался Волына…

….. Волына выглядел странно задумчивым.
-- Знаешь, Саша…-- Арнольд Карлович культивировал в голове некую мысль, но явно терзался сомнением на предмет её целесообразности. – Как-то у нас всё шиворот-навыворот получилось. Не я тебе помогаю, а ты мне клапана прочистил…Давай-ка сегодня не будем ломиться в открытую дверь, а просто, под невинный мужской трёп, подберём всю эту благодать. Мало будет, так и продолжим. Ты в шахматы часом не играешь?
-- Играю. Только неважно, с компьютером на средненьком уровне.
-- Да и я не дока, но люблю, особенно если с хорошим собеседником. Заходи ко мне, если будет желание сразиться. Да и разговор продолжим на светлую голову, а то я, со своими габаритами, пивец ещё тот, только глупостей наговорю по пьяной лавочке. Как мыслишь? Само собой – никакой коммерции между нами не предполагается, избави бог! Я тебя сюда приволок, я и банкую…
-- За посиделки я заплачу, не вопрос. – Саша почувствовал, как начинает пьяно вставать на дыбы пресловутое мужское самолюбие.
-- Ты полчаса сегодня впустую в коридоре отсвечивал, пока меня эта грымза утюжила. Но и расплатилась она по полной, уверяю. Так что никаких сомнений, гуляем.
Слегка покачиваясь, психиатр отправился к стойке, а Александр Николаевич усмехнулся, прикидывая, как отнесётся к подобной терапии Эля….

….Эля смотрела телевизор. Нет-нет, но взгляд соскальзывал на светящийся дисплей видака, равнодушно отсчитывающий минуты, часы, месяцы… годы, чёрт бы их подрал! Саша не шёл, и она пыталась чувствовать себя совершенно спокойной. К моменту, когда в прихожей щёлкнул замок, она была спокойна ровно настолько, чтобы выскочить в коридор в одном тапке.
Дорогой и ненаглядный исполнял замысловатые па. Очередная попытка разуться, балансируя на одной ноге, закончилась крахом, отчего тесное пространство набухло широким диапазоном красочных идиом и междометий. Заметив её, судоржно сжимающую на необъятной груди расходящиеся полы халата, он расцвёл широкой улыбкой:
-- Элеонора! Душа моя…Огонь моих, блин, чресел… А вот и твой козлик прискакал…с промывания мозгов, здо..здорвый, как…как… В общем – здоровый!
-- Ты откуда такой, Саша? – севшим от разочарования голосом задала она дежурный женский вопрос. – Ты в Центре был?
-- Был, был… И в центре, и…и в эпицентре, … и до окраин, до самых до окраин добрался…Поверь, и не суди меня…не осуждай меня, добрая женщина. – Саша двинулся ей навстречу, выписывая нетвёрдой поступью замысловатую синусоиду. На бледном лице застыла тупая усмешка, а глаза были темны и безвидны, как земля в первый день творения. По мере приближения, он с трудом поднимал руки, симулируя желание обнять поникшую от разочарования женщину. Она отступила назад, и руки с явным облегчением упёрлись в стену:
-- Выпить у нас чего-нибудь есть?
-- Саша, да хватит тебе уже, ты что, совсем уже?!
-- Это ты так считаешь. Ты. Ты, а не я. – лицо стало серьёзным и глупым до безобразия. – Но это не факт, отнюдь… Отнюдь…Отнюдь не так…
Нелепое «отнюдь» ввело его в гипнотический транс, казалось, он засыпал стоя. Но при первом встречном движении с её стороны ожил:
-- Эля… Есть у нас…-- сморщив лоб в неудачной попытке найти какой-нибудь приличный для раздражённого уха аналог, он покачался в тревожной задумчивости, но не найдя искомого, уже совсем жалким, просительным голосом закончил фразу. – Выпить? Дай выпить, Эля. Не жмись…
Элеонора почувствовала, как к горлу подкатывает злобный ком. Такого она ещё не испытывала. Обиду, унижение, ревность, -- да! Но вот такого… Словно в бреду она двинулась навстречу этой пьяной скотине, и от души, вложив в удар всю силу здорового крепкого тела, вломила ему две здоровые оплеухи. Удивлённого мужика качнуло, а затем вырвало…

 … вырвало мозг из скрученного болью сумрака. Это «что-то» оказалось резкой телефонной трелью. Она разогнала мутный ряд неясных картинок, наиболее яркой из которых была беспредельная по своей жестокости сцена избиения. Элеонора, показывая удивительную, филигранную технику, тайсоновскими крюками плющила врача Волыну. Маленькая головка перекатывалась с кулака на кулак. Неприятно чавкнув, в скулу врезался левый хук. Невзрачное тельце сползло по стене. « Ты же замочила его!» Саша брезгливо поднял изуродованную голову за жиденькие волосёнки, и отшатнулся: сквозь кровь, заливающую востренькое личико, бесновато сверкнули шаловливые, наглые глазки. Растянув в гуимпленовской улыбке расквашенный рот, крысёныш смеялся! С пузырящейся кровью из глотки вырывался истерический, сходящий на визг хохот. «Ги-и-и!Ги-и-и!Ги-и-и…!». Визг перешёл в звон и он проснулся.
«Твою мать!»-- просипел он, вытирая со лба пот, и ощущая неприятно присевшее сердце. Телефон надрывался.
-- Да? – в глотке сухость, будто вчера пили одеколон, и закусывали глиной.
-- Проснулся, уродец?
Саша молчал, хоть убей, не узнавая столь склонного к панибратству собеседника.
-- Чего молчишь?! Заснул опять, нахрен? – в голосе промелькнуло нечто знакомое, но не настолько, чтобы можно было поддержать этот интересный разговор. На том конце начали проявлять нетерпение:
-- Ты оглох там, Сидельников?! Супу с рыбой поел? На кой хрен ты мне телефон давал, мудила?!
Наглый тип знал его фамилию и звонил по телефону, который он ему якобы сам и выдал. Пора было сдаваться.
-- Кто это? –выдохнул он, испытывая известную неловкость и смущение.
-- Наконец-то, бля! В пальто это! Ты чего, всю ночь квасил?
-- Д-да… --неуверенно подтвердил Саша, начиная понимать, что вероятнее всего именно так и было.
-- Ну ты камикадзе ! Не изменился ни рожна… Как тогда, после Борис Фёдорыча…
-- Лёха, твою мать!
Отходняк от БФ-а запоминается на всю жизнь, этого не забудешь. И того, с кем отрывался, тоже не забудешь. А колбасило их именно с Лёхой. Третьим был тупой хохол, имя которого уже не имеет значения для истории, по причине последовавшей после попойки скоропостижной кончины.
Лёха! Ёкорный бабай! Последний раз виделись лет десять назад… Где они вчера то пересеклись, дай бог памяти? Восстанавливать в памяти события вчерашнего вечера не было ни времени, ни сил. Оставалось надеяться, что в хамоватом речитативе всплывёт что-либо, наводящее на воспоминания. Так и получилось:
-- Ты, алкоголик, где откопал этого лилипута? Я от него уссался, пока доехали. Прикольный такой крендель.
-- Психолог. – что-то в воспалённом мозгу забрезжилось. Вроде как они с Арнольдом машину тормозили, по домам разъезжаться задумали…
-- Да это я всосал, что он рамсы вправляет. Где ты его надыбал, такого видного? Из бродячей труппы уродов, да? Выступаете в одном номере? Шоу идиотов?
Лёха ничуть не изменился, выдавая наглые и бескомпромиссные сентенции. Этика и мораль никогда не отягощали его сознания. Но умных и юморных людей -- уважал и ценил, будь они хоть евреями или калеками.
-- Долго объяснять, Лёня… Если не бес попутает, то бог наткнёт. – с бодуна речи были настолько бесцветны, что он щедро разбавлял их поговорками и прибаутками. Следовало компенсировать языковую беспомощность. – Ты меня домой доставил?
-- Ну ты уксус, я хренею, дорогая редакция! – в трубке заржало лошадью. – Совсем в непонятках потерялся? Бывает, хули там, чай не мальчики уже. Да, Саня, пробки рвёт.. Довёз, довёз я и тебя, и твоего коротышку. Координаты в трубу забил, выкинул тебя у парадной, и погнал дальше… Вообще ничего не помнишь, чмище?!
-- Ничего, полный вакуум. – обижаться на «чмище» не приходилось. Именно этим самым он себя и ощущал. – Так и …
-- Что -- «И»? Давай оживай, долбень. Просрись, подмойся… Вечером заеду за тобой.
-- Куда?!
-- Кобыле в трещину! Сам вчера грузил, что жизнь говно. В баню поедем, отмываться. Посидим, как белые люди, былое и думы вспомним. Ладно, всё, отбой тревоги. Отзвонюсь часиков в семь, так что будь готов, как юный пинонер, не мудись там.
-- Буду. – обречённо отзвался Саша, понимая, что возражать бесполезно. – а может…
-- Не крути вола. До связи.
Не жизнь, а стихийное бедствие. Свалка бытовых отходов. В мозгах оползень, в попе гейзер. Правда -- чмище. Завалился на тахту одетый, в ботинках… А Элька где спала? Где она, вообще? Сколько времени? Монитор светится, рыбки плавают… Арнольду понравилось бы, что часы в аквариуме…Двенадцать с копейками. Карта новая валяется, пять часов…На кой хрен ему вчера интернет понадобился, хотелось бы знать?! «Прошу набрать пароль…» Сжёг последнюю связь с мировым сообществом. Как подключился в таком состоянии, зачем, куда? Порнуха, сайты знакомств…Копался в электронном ****юшнике, юный натуралист. Когда коту делать нечего… Ладно, хрен с ним, с киберпространством, а вот где Элеонора почивала?
Покачиваясь, Саша прошёл во вторую комнату. Диван сложен. Спал кто на нём, или нет -- не ясно. Открыл шкаф. Шмотки на месте. Но что-то не так, явно. Чувство какое-то нехорошее.
В коридоре валяется мокрая тряпка, вонькая и противная. Никак полоснуло его?! Вот это да! Давненько такого не наблюдалось. Ох, хорош вчера был!
На кухне стало просто дурно. Стол заляпан, бычки, пепел. Банка с огурцами вскрытая. Рассол почти на нуле, огурцы печально тухнут на солнце. Бутыль заморская. Виски. Захотелось красивой жизни, кретину. Кучка безобразно смятых купюр, маленькая и гадкая. На углу записка, придавленная ключами. Элькиными.
« Я ухожу. Ты сам виноват, но я так больше не могу. Позвони мне на трубку, чтоб забрать мои вещи.
Пока ты ходил в магазин, звонил Михаил по работе. И мама звонила твоя.
 Прощай.»
Слабой рукой он поднял бутылку. Выпил-то полстакана, грамм сто пятьдесят от силы. Совсем был хорош, готовченко. Ротшильд хренов! Стакан липкий, в руки брать противно. Чайного цвета пахучая струя поднялась до середины. Хватит, а не то будет, что и вчера. Галимая сивуха, самогон. Погань шотландская, а Шотландия эта в Польше, если не за углом…. Отпускает, отпускает… С градусом всё ништяк. Мерзкое пойло, но голову на место ставит. Порылся в пепельнице, вытянул бычок пожирнее. Сделав несколько затяжек, он затушил хапец, отхлебнул прямо из горлышка и ещё раз перечитал Элину депешу.
Этому есть название: привет с большого бодуна. Но что положено Юпитеру, уже совсем не в кассу быку и другим животным, ему в частности. То, что десять лет назад было нормой, сейчас приобретало черты экстрима. Просыпаешься и понимаешь, что рискуешь, играешь на грани фола. Гепатитная рожа, как жёлтая карточка, сулит удаление…Из жизни. Вчера судьба пробила штрафной по печени, да и мозги зацепила. Плохо варит головёнка, очень плохо. Но разбираться во всём этом безобразии надо. Разгребать авгиевы конюшни в прогоркшем сознании. Перво-наперво следует подбить бабки. Сколько там? В кабаке душевед раскрутился. Доехали они, как выясняется, бесплатно. А вот виски… Восемь сотен, как не крути. Молодец, одно слово! Чистой воды идиотизм, даже бутылку не сдашь. Правда и бутыль литровая. Надо бы в холодильник глянуть, а то пошлый опыт подсказывает, что ночные походы в супермаркет одной бутылкой не ограничиваются. Так и есть: упаковка Тинькова (слава богу, что их по шесть штук пакуют, а не по двадцать), колбаса дорогущая, оливки, ещё какая-то трехомудь… где-то и сигареты должны быть, уж никак не меньше блока. Штуки на две отоварился. Глупая, глупая моя голова…****ская привычка к бедности…Вылезает убогое желание корольком себя почувствовать…
Деньги, деньги… Наверняка ещё по карманам распихано. В джинсах несколько купюр. Принёс брошенную в прихожей куртку. Такая же неаппетитная кучка мятых банкнот и горка железа. Много бумажек, да только количество, как известно, обычно идёт вразрез с качеством. В столе четыре, да в этой замусоленной груде… штука восемьсот, не считая металлолома. Всё. Привет, приплыли. Блок «Кэмела» в прихожей. Хоть это, только неясно с какого перепугу он на «Кэмел» перешёл? Виски, «Кэмел»… Стопудовый американец, блин… у них пособие шестьсот бачей, а у него двести на руках и будущее в тумане.
Смех смехом, а кое-что кверху мехом. Поволокло помаленьку. Злая пульсация в башке локализовалась, конкретизировалась, а остальная периферия плавно тронулась вниз по реке, к неизбежному водопаду похмельного безумия. Стоило поторопиться, составить план неотложных мероприятий. Программа минимум, как у партии пролетарских безумцев. Отдуплиться, пока кислород не перекрыли. Сосредоточиться.
Деньги! Самое важное в жизни современного человека, будь он рафинированным эстетом, или долбоёбом от сохи. Мише звонить, пока не поздно. Шлифануть сотку парой Тинькова – и привет семье. А Мишаня, хоть и мудила, может подкатить чего-нибудь в смысле работы. И в смысле аванса.
Саша достал бутылку пива. Холодненькое, приятненькое, аппетитненькое. «Платиновое» и с дымком. Пробочка отворачивается, как в лучших домах Лондона и Парижа. Первый глоток был подобен затяжному прыжку, отчего резервуар обмелел ровно всё наполовину. Дым, конечно, нахрен тут не нужен, но в целом… «Недурственно, господа!» -- озвучил он свой выбор, прислушиваясь к похмельной сухости собственного голоса. Мишель, сучёнок, хоть и сам порой не чужд нарушению морального кодекса, но может козью морду состроить, коли почует слабину. Пробиться удалось минут через десять. У этого делового засранца две трубы, по которым он говорит одновременно. О чём он базарит целый день? Уму нерастяжимо…
 -- Алло, Михал Борисыч! Это Саша беспокоит.— нормальный вроде голос, не предательский.
 -- Саша…Саша… -- по привычке начал рога крутить, будто не въезжает. – А! Александр, да, да! Хорошо, что вы позвонили. Тут такое дело, Саша…
Дело он излагал минут пятнадцать, хотя ясно всё было с первых трёх слов: «Тут подвернулась халтурка…» Как обычно. Деньги небольшие, объёмы галактические, график ненормированный… Саша слушал, пли маленькими глоточками пиво и не мешал себя путать. Мише, обсосу, -- двадцать четыре. Деловой, но глуповатый, вроде щенка ньюфаундленда. Не просёк ещё, что взрослым людям выгоднее говорить правду: тебе, Саша, извини конечно, -- столько, а то мне самому мало обломится…
-- ….вот такие дела, Александр. Как вы на это смотрите? – наконец-то просёк, что малость заболтался.
-- Нормально. – многословным быть не следовало. Совместное действие виски и ячменного солода уже сделали своё чёрное дело. Воздух стал плотным и вязким, отчего исказилась перспектива, а окружающий мир слабо вибрировали. Визуальный эффект. Хоть визуальный, но уже эффект.
-- Но на работу уже завтра, с утра. Это серьёзные люди, никаких вольностей они не понимают. Завтра в семь на «Чёрной речке», ну тебе же рядом. – Миша плавно перешёл на «ты», сразу вслед за негласно принятым соглашением. Такая уж манера у новых русских: «Вы, извините, не могли бы? – Сможете? Вот и чудненько! Ну-ка шевели булками, гегемон!» из грязи в князи. Паскудное время, паскудные люди. Плесень…
-- Алло, Саша! Так мы договорились?! – до Миши дошло, что глаголет он в пустоту. Незаметно для себя Александр впал в анабиоз, вызванный раздумьями о роли личности в истории.
-- Да, да! – спохватился он, нервно туша бычок. Движения были до смешного суетливыми, будто его невзначай застали за сеансом однорукой любви. Но каким-то чудом расслабленный уже мозг зацепился за нужную тему:
-- Да, Михал Борисович, только …
-- Слушаю. – Миша напрягся, чувствуя незапланированную каверзу.
-- Я так понимаю, что там где-то на штуку потянет…Так?
-- Ну не на штуку, но на семь-восемь сотен – вполне реально. – вот ведь гниль! Сходу разводит на долях! Думает, что он один считать умеет… хрен-то с ним. Братва его дожмёт, молокососа.
-- Хорошо, хорошо… А как насчёт предоплаты? Я что-то порастратился слегка, Михал Борисыч, если честно. Сижу на бобах.
-- Саша, какая предоплата?! Это аккорд. В срок сделаем -- премия, не успеем – простите.
-- Нет, Михаил Борисович! Вы в курсе: утром деньги, вечером стулья. Нам там месяц зависать, а жить на что?
-- Ну, Саша… -- голос у проныры стал до смешного обиженным. – только если я сам смогу вам немного..
-- Да мне, Михаил Борисович, это по барабану, чьи бабосы. Но баксов триста по любому не помешали бы…
-- Триста?! Саша! Сто, сто пятьдесят -- это куда ни шло, но триста!
-- Двести. – Саша учуял, что хозяин сломался, и теперь расставлял акценты.
--Двести, двести…Хорошо, Саша, я постараюсь, только это между нами, с остальными я уже всё уладил, ну вы понимаете.
-- Ясный месяц. Моё дело маленькое. Молча получил, молча потратил, вы же знаете.
-- Саша, а чего это у вас голос такой, а?! – просёк, сука!
-- Какой?
-- Странный. Вы там часом не того? Не в состоянии аффекта, а? На период работ это должно быть строжайшим образом…Вы понимаете?
-- Всё под контролем, Михаил Борисович, всё путём. Жена вчера ушло, вот и гуляет голос. Не каждый день жёны уходят, согласны?
-- Сочувствую, но всё же… вы меня понимаете? Чтобы завтра без эксцессов, соберитесь там.
-- Всё пучком. Замётано. Как штык.
-- Тогда до завтра. В семь, у метро.
И растворился, как нечистый дух…

…дух перевести. Сделал дело – гуляй смело. Плеснул в стакан. «На два пальца ячменного, Падди.» ***к! Не такая уж и гадость, как показалось поначалу. Что там дальше? Маме звонить -- это геморрой. Мама его состояние прочухает не с первого слова, а с первой буквы. И такой порожняк прогонит, что небо с овчинку покажется. Лёху надо отменить. Какая баня, если завтра к семи…А как? Он же как керосин. Телефон ему дал? Не адрес ведь… Не брать трубку. Подлянка, конечно, но что делать…
Элеонора…Ушла насовсем, так это надо понимать. Очень, очень интересно… Ни хрена интересного, если разобраться. Что за нервоз с этими бабами! До седых волос дожил, а так и не прочухал, что у них в голове делается. Последний месяц видеть её не мог, а вот сейчас жалко. Прихватил бы за большие достоинства – и в люлю. Самое то. Нашла время, когда свинтить…Чего-то он не того с ней вчера учудил, это точно. Как баба она хоть куда, взрывная. Обеспеченная плотно. У него сейчас хоть какое бабло осталось потому только, что он уже забыл, когда на свои платил то за что, кроме бухла. На её карту отоваривался, даже не считал сколько и за что платит. Кабаки, театры-- всё её фишки, он и не задумывался. Даже барахло покупала, приодела его, кстати. Цветы дарил, но это уже неизбежное зло, ничего не попишешь. Квартира его, это факт. Но он уже полгода и забот не знал с этой квартирой. Хреново всё это, хреново. А что, собственно, произошло? С чего этот бунт на корабле, хотелось бы понять. То, что он вчера на рогах пришёл – это несомненно, к доктору не ходи. Он, кстати, с доктором вчера набрался. Элькиным протеже. Пьяным она его не видела? Видела, и не раз. Непостижимо, бред какой-то… Он потянулся к бутылке, и вдруг его ощутимо качнуло в сторону. «Пора завязывать. Этак я в мясо нарежусь.» Уровень пойла уже опустился грамм на двести. Убирать, убирать с глаз долой заморскую бормотуху… Переходим к пивным процедурам… Вот последний полтинничек плеснуть… А лучше сотку, чтоб по уму. Всё, убираем нафиг. Пивка породистого накатить, вот это дело…Но сначала сотку.
Сотка прошла как по маслу, одним махом. Сдобренная глотком из свежей бутылочки, она разошлась по жилам весёлым разгуляем, наподобие «Венгерских танцев» или чардаша. Утренняя чугунная муть отступила окончательно, захотелось меньше думать и лучше жить.
Саша быстро отхлестал себя контрастным душем, запихнул грязное барахло в машину, оделся во всё новое, чистое, светлое… Им овладела неуёмная, шальная бодрость. Голова работала как часы. Срач на кухне ликвидировал сполтыка. Тремя глотками добил пузырёк Тинькова, пустые бутылки, хапцы, мерзкую тряпку – метнул в пакет, и направился к двери. «А куда это ты намылился, братец?» внутренний голос раздался в момент, когда рука уже тянулась к выключателю. Он остановился, неприятно поражённый строгим вопросом, и, словно ища поддержки, повернулся к зеркалу. Из него глядел хорошо одетый, щеголеватый даже, оттенённый брутальной щетиной, -- и совершенно пьяный человек. Александр Николаевич был пьян абсолютно, бескомпромиссно и недвусмысленно. Пьян в зюзю, по самое никуда….

….никуда не денешься: работа есть работа. Личные проблемы не имеют отношения к бизнесу. Элеонора разговаривала по телефону с клиентом. Клиент оказался дотошным, опасливым и твердолобым типом. От его наводящих вопросов голова шла кругом. Через пятнадцать минут бесплодного блуждания вокруг да около, Элина неприязнь дошла до крайних пределов. Она могла поклясться, что вопреки всем законам физики, отчётливо ощущает тягостный чесночный дух, исходящий от мутного дяди. «Да. Конечно. По самому выгодному курсу…» Мысль уплывала в сторону, разговор перешёл в автоматический режим. « Сашка сейчас мучается. Проклятая водка! Ведь хороший мужик, когда трезвый. Да и когда выпьет немного… Весёлый, слушать интересно… И красивый, тётки на неё презрительно косятся, когда они вместе. Хороший знак. Характер у него взрывной, иногда даже страшновато бывает.. «Мужчина должен быть свиреп» -- поговорку испанскую как-то ей сказал. В шутку, конечно. На самом то деле он не злой, даже заботливый. Болела когда, так он за ней ухаживал, суетился… Она даже приврала малость, чтобы лишних пару дней себя вниманием побаловать. Лестно, конечно… Но пьёт, пьёт зараза! Ему кажется, что редко, а на самом деле? «Я же месяц не пил!» Ну да. А до этого – неделю, на свой День Рождения, а после него совсем изменился. И правда не напивался, но под шафе почти каждый день. Перегаром тянет, тонкий такой душок, постоянный. Глаза мутные, и будто злится на что-то. Смотрит, будто сквозь неё и молчит. Она скажет что-нибудь -- всё не то. Обнимет его – как бревно. Вонючее! Вот и не выдержали нервы, у кого тут выдержат?! Что ему этот психиатр наговорил? Позвонить ему, телефон где-то …»
-- Девушка, вы меня слушаете?! – пахучий клиент неожиданно ожил, почувствовав недостаточный интерес к своей персоне.
-- Да. – строго ответила она. – Слушаю.
-- И что вы мне посоветуете? – монотонно загнусавил любитель закусывать горькими травами, возвращаясь в привычный режим ведения переговоров.
-- Мне кажется, что вам стоит ещё раз всё хорошенько обдумать. – ответила Эля, чувствуя, что терпение иссякло. – Не стоит преумножать сущности без необходимости. До свидания.
Это мудрёной фразе научил её Саша. «Принцип Оккама. Отличный способ блеснуть в обществе, или поставить в тупик дебила. Хорошо ещё телефонный бред оборвать.». Вот она и воспользовалась. Вроде как удачно. Несколько секунд она прислушивалась к дыханию впавшего в прострацию типа, а затем повесила трубку. Подождала пару минут. Тип не перезвонил. Эля набрала номер…

…номер этот не прошёл. Впрочем, могло быть и хуже. Самородок Волына лежал на кушетке под капельницей. Глюкоза уже циркулировала в организме, ласково омывая возбуждённую печень. Теперь он баловался гемодезом, сдобренным изрядной порцией витаминов, вполне здраво рассудив, что хуже от этого не будет. В физиологии Арнольд Карлович был также не очень силён, а производимые манипуляции почерпнул у знакомого специалиста по выведению из запоев. К подобным мерам он прибегал не часто, но вчерашний сеанс неотложной психической помощи и впрямь забрал слишком много ресурсов. Сегодня был один из тех дней, когда относительное психическое здоровье сограждан радовало целителя. Головная боль отступила под натиском пенталгина, и сейчас он страдал почти с удовольствием. Арнольд, сам того не ведая, был латентным мазохистом.
Некоторое время он игнорировал наглое попискиванье, но звонящий проявлял завидную настойчивость. «Больные люди. – пробормотал он, снимая трубку.— Слушаю вас.»
Пока Элеонора на другом конце провода сбивчиво и неповоротливо объясняла причину своего звонка, Арнольд Карлович с грустью ощущал, что на его шее затягивается петля. Судя по голосу, это нежное существо могло и коня на скаку, и в горящую избу…
-- Алло! Вы меня слушаете?!
-- Очень внимательно. – он лихорадочно соображал, каковы могли быть истинные причины звонка. Что именно поведал ей пьяный в дупель Александр Николаевич?
-- Так я хотела узнать, он правда был вчера у вас на приёме?.
-- Был… -- несколько неуверенно признал эскулап. И осторожно поинтересовался:
-- А что, он не вернулся домой?
Саша уехал с каким-то опасным на вид знакомым, вроде как армейским. Тот подхватил их голосующими на пятачке перед шалманом. Всякое могло быть…
-- Нет, он вернулся. Но в каком состоянии! Вы бы видели его! – судя по тембру, это была женщина из породы тех, которые привлекали его своим телосложением. В мозг промелькнула возмущённо вздымающаяся грудь больших габаритов.
-- Да, я вас понимаю, понимаю… Это ужасное зрелище. – поспешно заверил он собеседницу, действительно имея некоторое представление о причинах её фобии.
-- Наверное это не моё дело, но может вы мне расскажете о чём вы с ним….
-- Нет, дорогая моя, извините. Не могу. Это как исповедь. Это святое, знаете ли… -- Саша оказался молодцом, не стал вдаваться в подробности психотерапевтического лечения.
-- Да… Я понимаю. – голос женщины выражал разочарование, но долго она не раздумывала:
-- Что он говорил обо мне? То есть я хотела узнать, что если дело во мне…
-- Ничего не говорил. – сдуру признался Волына.
-- Совсем?!! – судя по интонации, это был неожиданный ракурс, неприятно поразивший собеседницу.
-- Но дело-то совсем не в вас, поймите… -- он неловко попытался оправдать недостаточное внимание к женскому вопросу.
-- А в чём же тогда? – горестно-иронично не поверила Элеонора, стремительно теряющая интерес к истинным причинам душевных неурядиц своего возлюбленного. – Из-за чего же он тогда пьёт? Почему он вчера так напился? Если я тут не при чём, то кто?
-- Это…Элей вас величают, извините?
-- Элеонорой.
-- Очень, очень приятно…Это я его вчера.. – Арнольд мужественно решил принять на себя заслуженные обвинения. Хотелось и впрямь хоть чем-то помочь Саше. И по телефону он мог пойти на маленький подвиг.
 -- Что вы сказали? Я, кажется, не …
-- Я его напоил. Простите меня, пожалуйста…ну и его, конечно, тоже….
Он с опаской прислушивался к тишине, заткнувшей трубку. Тяжёлое молчание продолжалось секунд пятнадцать, после чего сильно изменившимся голосом женщина разорвала паузу:
-- Вы хоть понимаете, что я от него ушла? Что я ему по лицу ударила? Что он меня теперь ненавидит за это? Значит я его ни за что…-- и ещё одна пауза, сорвавшаяся на визг. – ох, попался бы ты сейчас мне! Мало того, что его друзья-алкоголики спаивают, так ещё и… Сволочь ты, понял?!
-- Не надо так… Не надо так волноваться, прошу вас! – Арнольду стало сильно не по себе от перехода на личности, и он запаниковал, столкнувшись со стихией, не подвластной доводам логики и здравого смысла. – Это даже хорошо…
-- Хорошо?! Остаться без мужа хорошо?! Из-за какого-то…
-- Как мужа? Какого мужа? Он сказал, что не женат. – сам того не ожидая, лжесклифасовский наткнулся на спасительный круг. – Может дело и правда в этом. Может он специально…
-- Что специально?! – голос – сплошной нерв.
-- Специально обходит эту тему. Так бывает, когда человек бессознательно боится признаться в причинах кризиса. – на этом поле Арнольд чувствовал себя увереннее, нежели в агрессивном препирательстве с брошенными женщинами. – Он боится не оправдать ваших надежд. Завышенные требования к себе, чтобы соответствовать партнёру. Он получает больше вас?
-- Меньше. – в голосе прозвучала неуверенность.
-- Вот видите! Вы ведь молоды, моложе его?
-- Ну да…Конечно! А… -- растерялась, это хорошо.
-- Вот! Молодая, красивая, успешная женщина, а он – в переходном возрасте. Кризисном. Мысли всякие мужские. Может ревнует? Может такое быть?
-- Нет, что вы! – возмутилась польщённая Элеонора. – Я ни с кем…
-- Но он может подозревать? Может? Может! Ведь он неглупый человек, артистичный, тонкая натура?
-- Очень. – голос звучал успокоено и убеждённо. – Он даже стихи пишет. Писал, точнее…
-- Значит всё ясно! Поэт, критический возраст, любовь, ревность… Это очень понятная ситуация, сложная, но понятная. Но не безнадёжная, я ему помогу, поверьте.
-- Но он не звонит! – опомнилась женщина.
-- Гордость. И не позвонит. Придите сами.
-- А если он меня не пустит? Обиделся?
-- Попросите прощения, скажите, что его любите, а главное – уважаете. Не забудьте – уважаете. И, конечно, что как мужчина он…Ну сами понимаете: Тарзан, Ален Делон и Казанова в одном флаконе.
-- Он и правда… -- лёгкий румянец ощутился даже на расстоянии. – Так вы думаете стоит просто вернуться?
-- Обязательно. И ничего не объясняйте, больше слушайте. Не устраивайте разборок. Не ругайтесь. Всё пройдёт, ручаюсь.
-- Ну-у-у.. – протянула она уже более мирно. – Попробую..
-- Попробуйте. И не говорите, что мне звонили. Пусть всё будет естественно.
-- Не скажу.
Повесив трубку, Элеонора вздохнула: «Все мужики – сволочи»
Услышав спасительный длинный гудок, маленький шарлатан вытер лоб, и почувствовал непреодолимое желание выпить холодного пива. Вот уж, действительно…

….действительно безумие. Куда и зачем прётся он в таком состоянии? Пить больше нельзя, а дома сидеть – тоже вилы. Стены давят. Тёмные какие-то, сумрачные стены. Странно, но всё плывёт, струится, и притом в разных направлениях. Голова сама по себе, а ноги тормозят. Двигаешься с небольшой задержкой, секундной… Но неприятно, будто опаздываешь. В глазах червячки стеклистые и мошки. Обзор сузился. Смотришь, как в поцарапанный бинокль, а с тёмной периферии давит неясная угроза. Будто кто прячется в комнате или из ванной сквозь щель…Отвернёшься, а тут и выглянули из-за угла. Гадкое ощущение, измена. По спине изморозь, и волосы на макушке дыбятся. Лицо, ох, нехорошо! Глаза мутные и неживые. Даже не шевелятся в тёмных провалах. Умирающий панда, только не такой обаятельный. Попытался улыбнуться. Хуже не придумаешь: всё по отдельности. Глаза отдельно, искусственно растянутый рот – тоже отдельно. Голова отдельно от тела, а сам он отдельно от головы.
« Распадаюсь как личность. Старею. – сообщил он отражению. – Мутирую.»
Двойник в зеркале тупо усмехнулся. Смеётся, придурок…. Смеётся, гад! Тварь позорная, гнида!!! В голову вдруг ухнуло, вползло, ввинтилось даже, нечто чёрное, сочащееся злобой, сразу напитало податливый мозг, и удушливой волной опустилось к помертвевшему сердцу. «Н-на!!!» Правой в переносицу. С разворотом, от бедра… Зазеркальный урод бешено зыркнул, покрываясь сетью трещин, и со стеклянным звоном обрушился к его ногам. «Так-то, сука!», выдохнул Саша, ощущая, как светлеет в башке, а затем всё захлебнулось новым чувством…

…чувством собственного достоинства. Можно, можно поступиться, было б ради чего. У Элеоноры было.
Паша, главный менеджер, поупирался, конечно, но отпустил её по «семейным обстоятельствам». Работает она обычно хорошо, прибыль на фирму идёт. А сегодня всё не так, взять хотя бы этого невнятного клиента… Нет, в такие «критические дни» лучше заниматься продажами внутри узкого семейного круга. Что могла предложить Элеонора? Себя. А чтобы продать -- надо вложиться в рекламу. Показать товар лицом. Имидж важнее всего.
Из салона красоты она вышла платиновой блондинкой. Мужчины предпочитают блондинок с большой грудью. Врач этот, хоть и поганец, но объяснил кое-что. Кризис у нашего дурачка. Знал бы он, какой в связи с возрастом кризис у них, баб! «Я изменилась, -- скажет она Саше. – И всё у нас изменится.» Работу ему надо найти нормальную. Он ведь раньше работал в рекламном агентстве, чего ушёл? «Надоело, -- говорит. – мозги на дерьмо разменивать». Ну а халтуры эти его? Лучше? Штукатурка венецианская, ишь ты! Штукатур! С его-то мозгами мог бы у них на фирме капусту рубить. Закончил курсы, сертификат получил – и все дела. Не глупее же он этого педика Паши, в конце концов. С Пашей бы она договорилась…Сашке всё едино, голубой не голубой. Он сам её, помнится, смешил, рассказывая о знакомых по факультету, там кого только не было… Да ладно, это вообще не суть…пусть хоть вообще не работает. Пока. Учёбу, может, ему закончить? Восстановиться? Станет журналистом, тоже не плохо. У неё были какие-то клиенты из издательств…Можно возобновить знакомство. Всё можно, надо просто делать что-то! Вот мужики идиоты, прости Господи! Какая разница, чем заниматься?! Важно где и сколько, и всё!
Да уж, а если по роже надаёт? Хотя вряд ли. Вчера не дал, а уж сегодня точно не даст. Сама вчера чуть не описалась со страху, после того, как ему врезала. Может и плохо, что не дал. Он вчера еле шевелился, чай не убил бы. Зато сегодня можно было бы из него салфетки ткать… Или верёвки вить? Без разницы. Но он женщин не бьёт, этого не предъявишь. «Вы его моложе?» Моложе, да только совсем чуть-чуть. И таблетки для похудения, и крем-лифтинг от морщин в копейку влетают. Корки эти апельсиновые, опять же… подруги в курсе, что у неё всё на мази. Надоело уже искать, хитрить, стараться. Время уходит, а вроде как и родить бы надо. Можно и не рожать, конечно, но как-то это не по-людски. Нужен ребёнку отец? Нужен, хоть бы и в розовом детстве. Дальше видно будет, рано загадывать….
Эля стряхнула кокетливую прядь, отбрасывая слишком далеко зашедшие мысли. Дело сейчас надо делать Башка у ненаглядного сейчас нехороша, это уж точно. Если не напился уже, сколько он вчера притараканил! Как не упал то со всем этим добром! Но хоть бы и похмелился, а сегодня он уже не такой, как вчера. Ершистый. Элеонора зашла в супермаркет рядом с домом, и купила бутылку Мартини-биттера и фляжку джина. Он это любит, да и ей весьма по вкусу. Мириться, -- так со вкусом. «Помиримся!» -- уверенно заявила она себе, набирая код на двери. Главное – не забыть, что она его уважает, как посоветовал Арнольд Карлович…
 
…..Арнольд Карлович по сути своей был не человеком, а хоббитом. Добродушным, уютным, острым на язык недоросликом. Гедонистом. Любителем наслаждаться жизнью. Иногда – наперекор здравому смыслу. Потратив полдня на промывание организма, сейчас он промывался естественным путём. Пивом, вопреки всякой логике. После разговора с Сашиной дамой, он последовал первому же зову сердца, а зов привёл его на веранду летнего кафе. Маленький Арнольд сидел с большой кружкой пива и с увлечением лакомился шавермой, сводя на нет утренние медицинские процедуры. Приветливо светило солнце, мимо проходили высокие девушки с голыми пупками. Арнольд жмурился от удовольствия, и вяло муссировал мысль на предмет странностей человеческой натуры.
Вот позвонила ему эта Элеонора. Значит, и телефон Саше дала она, она же его и направила к нему, Арнольду. Саша про неё вчера ни полслова, ни гу-гу. Значит, отношение к ней более, чем ровное. А она трепыхается. Замуж хочет, однозначно. Уже не очень то и молода, стало быть. Саша мужик эффектный, и не дурак, это бесспорно, но… Бухает, как чёрт. Он, Арнольд Карлович, отвязанный по жизни немецкий еврей родом с волыни, это сразу понял. Злобно бухает мужик, самоубийственно… сам то он хитрил, пропускал, осторожничал. И то набрался… Он поморщился, вспоминая осуждающие глаза дочери. Не любит она, когда он вот так…Жена тоже вылезла: «Наш бизнесмен явился. Наша опора. Наш учёный.» с тех пор, как деньги в доме появились, она от безделья науку решила двинуть, за какую-то там статью взялась о синих водорослях. Вот и сидела бы, дура, в этих водорослях, а то они, похоже ей в голову переползать начали. Не голова, а банка с морской капустой в роговых очках. Знала бы она, чего ему стоит это материальное благополучие… «Не женись, мой друг, никогда не женись.» Саша с тоски пьёт, это ежу понятно. Тоска -- дело такое, трудно поправимое. Особенно, если света в конце тоннеля не видать напрочь. Нужно что-то провокационное, вроде влюблённости, или смены пола. Влюбиться в эту Элю он вряд ли сможет, а вот вляпаться в неё – за милую душу. С бодуна, например. Возьмёт, и женится, чтобы загладить вину, какой–нибудь мелкий случай бытового хулиганства. Дальше будет хуже, стоит только влезть в эти «официально зарегистрированные отношения». Дальше она забудет принять таблетку и Саша станет официальным отцом, причём довольно быстро сообразит, что всё это чистой воды подстава. Дальше ему либо вешаться, либо спиваться. Сопьётся. Она с ним разведётся, ребёнка заберёт, квартиру поделит… Не разгребёшь. А уж если начнёшь разгребать, то… Всякое бывает, особенно если человек нервный и беспросветно пьющий. Саше до состояния беспросвета – один маленький шаг, и сейчас вокруг него только те, кто его на этот шаг подвигает. Потому он у него, Арнольда, и оказался на приёме. Спасать надо Сашу, спасать пока не поздно…
Арнольд облизал пену с усишек, достал трубку. Телефон он вчера записал аж три раза. Длинные гудки… Не подходит, а может тоже где-нибудь отмокает за кружечкой…
-- Да! Кто это?! Алло!
Господи помилуй! У него чуть не выпал мобильник от неожиданности. Опять она! Вот ретивая баба! На ходу подмётки рвёт! Быстро добралась, не стала вечера дожидаться. Хищница. Но голос какой-то ненормальный, он её там, часом, не вилами встретил?
-- Эля, это я, Арнольд Карлович, врач… Мы с вами сегодня…
-- Приезжайте скорее! Приезжайте, пожалуйста! Саша, он… -- она заплакала. – возьмите такси, я деньги отдам, только приезжайте!
-- Адрес? – Арнольд и правда почувствовал себя должником Гиппократу, хотя никаких клятв ему не давал. – Адрес диктуйте, Эля…
Записав адрес, он допил пиво, облизал пальцы, и тяжело вздохнув, покинул уютное местечко под зонтиком. Пришло время узнать, с чем там столкнулась шустрая Элеонора…

…Элеонора почувствовала, что укладка волос была излишней. Они непроизвольно зашевелились, стоило выйти из лифта. Площадку перерезала пунктирная линия из неприятных подсыхающих капель, в которых нетрудно было опознать кровь. Она заглянула за дверь, ведущую на пожарную лестницу. Рядом с мусоропроводом стоял пакет. Hugo Boss вымученно таращился, стараясь выглядеть молодцом, несмотря на кровавые подтёки по лощёной физиономии. Не рискнув заглянуть внутрь, она двинулась по кровавой тропе, ведущей к той самой двери. Дверь оказалась не заперта, лишь прикрыта. Стало по настоящему страшно, в ногах появилась противная слабость. Осторожно подвинув голову к узкой щели, она пару минут напряжённо прислушивалась. Ни звука. Если его убили, то лучше уйти прямо сейчас… Но там её вещи…Может он просто ударился носом? Или вызвать милицию? Нет, лучше все-таки посмотреть одним глазком. Она осторожно приоткрыла дверь, и боком, стараясь не шуметь, протиснулась в щель. Под ногой хрустнуло, и Эля испуганно дёрнулась. В руке звякнул пакет, она резко повернулась, цепляя грудью за косяк. «Чёрт!» -- выругалась она в сердцах, и уже наплевав на технику безопасности вступила в прихожую. Привычно повернулась к зеркалу. Зеркала не было. Грудой опасных на вид осколков оно было рассыпано по залитому кровью полу. Дрожь в ногах поползла выше. Её начало трясти. «Саша!». Голос какой-то совсем не свой, а вверх по пищеводу ползёт дурнота… «Саша!» В кухне зазвонил телефон. Эля осторожно заглянула в комнату. Цепочка следов вела на лоджию. В открытую дверь были видны ноги. Сашины ноги. Тут её нервы окончательно сдали, и выпустив из рук печально звякнувший пакет, она бросилась к надрывающемуся телефону. Звонил пьяница-аналитик и одуревшая от испуга Элеонора закричала, чтобы он….

…он был не просто удивлён, а скорее ошарашен. Вытаскивать засевшие между костяшек осколки показалось удобнее на лоджии. Светло, ветерок обдувает. Он вытаскивал кусочки стекла пинцетом, складывая их в горшок с фиалками и глухо матерился. Протирал руку смоченным в виски полотенцем, шипел от боли, делал анестезирующий глоток… Обессилев от боли и анестетика, он завернул кисть руки в полотенце и прилёг, убрав голову в тень. С минуту прислушивался к пульсирующей боли, затем прикрыл глаза… И -- здрасьте вам! Стоят и смотрят. Сладкая парочка. Чип и Дейл, весёлые бурундуки. Саша рывком сел и замысловато выругался, ощутив, как заныли подсыхающие раны.
-- Пациент скорее жив, чем мёртв. – мудро заключил маленький.
-- Саша! Как ты нас напугал! – возопила та, что побольше.
-- Вы откуда взялись, дорогие товарищи? – хмуро уставился он на них, переводя взгляд с одного участливого лица, на другое, скорее любопытное.
-- Это уже не важно, --заметил Арнольд. – Давай руку посмотрю.
Что ни говори, а маленький докторёнок и впрямь обладал природным талантом. Он обаял даже полногрудую Элю, не склонную к общению накоротке с Сашиными собутыльниками. Перевязанный Александр, как это ни странно, чувствовал себя даже лучше, нежели утром. Сон на свежем воздухе оздоровил его, а большое количество спиртного не давало возможности протрезветь окончательно. Сидя в кресле, он мирно и благодушно слушал витиеватые рассуждения Арнольда, доказывающего размягшей от пережитого стресса женщине, что Александр никоим образом не мог не разбить зеркала в прихожей, имея на подсознательном уровне намерение навсегда покончить со своим пьяным и неказистым вторым «я». «Мёртвого залечит» -- благостно думал Саша, наблюдая, как опутанная хитро закрученными силлогизмами Элеонора, даже не пытается возражать против спонтанно возникающего на её глазах банкета (Волына удивительно оперативно распорядился поднятым с полу пакетом). Лишь когда в бокал перед её носом зажурчала ароматная струя, она встрепенулась:
-- А это..
-- Выпьем за то, что всё хорошо кончилось! – обрезал её попытку многословный кравчий. И посмотрев прямо в глаза, отчётливо, с расстановкой, добавил:
-- За примирение. Чтобы прошлое ушло навсегда. Вам джина добавить?
-- Да, да,…. Немножко. – Эля поняла, что чуть было не совершила непростительную ошибку. В глубине души она чувствовала, что её провели, но не могла сообразить, как именно…
Вообще-то у Саши промелькнуло странное чувство, что под одним и тем же тостом его собутыльники подразумевают разные вещи.
-- За любовь! За достоинства наших прекрасных дам! – на Элину грудь Арнольд посматривал с искренним чувством, и тост прозвучал очень естественно.—Поцелуйтесь, что ли…
Тамада скромно отвернулся, заинтересовавшись чем-то за окном. Эля нежно поцеловала своего раненного друга, на глазах млея от лошадиной дозы, набульканной ей Арнольдом, и беззащитной покорности Саши. А вот ему почему-то стало скучно от её ласк. Опять стало скучно.
-- Тебе просто везёт, Саша! – Арнольд улыбался, но взгляд его был серьёзен. Чувствителен был Арнольд к перепадам настроения. Но если что и просёк, то виду не показал:
-- Красавица, тебя любит беззаветно. Хозяйка в доме. – он обратился к плывущей от мелкого женского счастья хозяюшке. – А чего-нибудь укусить у вас можно?
-- У меня?! Как это? – пьяненько подивилась она.
-- Что вы, что вы! – засмеялся шалун. – Я бы с удовольствием, но я имел ввиду пожевать.
Глаза стали ещё более удивлёнными.
-- Покушать, Эля. – терпеливо объяснил Саша, понимая комизм ситуации, но чувствуя, что ему совсем не смешно. – Достань там из холодильника чего. Я вчера приволок всякого…
-- Ой, да! – сконфузилась Элеонора. – Я чегой-то уже напилась с вами, мальчики… Сейчас, я мигом!
Мальчики задумчиво посмотрели друг на друга.
-- Мечта, а не женщина. – без особого восхищения заметил Арнольд, но тут же ожил:
-- Такая у неё… Ну ты понимаешь Саша, без обид. Даже завидно.
-- На этом и погорел. – согласился Александр. – Только дура полная.
-- Полная, это точно. И стремительная излишне, деловая. Надо бы, Саша, тебе с ней аккуратненько разруливать, пока не поздно. Пара мыслишек у неё имеется, для тебя не слишком перспективных. Верь мне.
-- Сам знаю, только…
-- Только не женись.
-- И не подумаю. Вот с работой у меня полный аут. Что за хрень! Второй раз за месяц, та же рука! Дежа вю, ети его! Как жить, а?! Я же банкрот по всем статьям, даже в долг взять негде…
-- Саша! Тебя! Какой то Алексей! – Эля протягивала трубку, розовая и довольная своей хозяйской расторопностью.
-- Именно этого мне и не хватало! – закатил он глаза, понимая, что кошмар продолжается:
-- Да, Лёня…Нет, никак не могу, у меня тут полная беда… Серьёзно, ничего не гоню.. Руку раскроил, сижу весь в бинтах, какие бани?! Ну и что…но.. Ладно, заезжай во двор, запоминай…
-- Это жопа. – пояснил он окружающим. – День открытых дверей. Сейчас ещё один буратина объявится. Который нас развозил вчера. – пояснил он Арнольду.
-- Саша, а кто он? Приличный человек? – Элеон6ора уже хлебнула из услужливо наполненного терапевтом стакана и желала быть в курсе.
-- Бандитом был раньше. А сейчас, наверное, приличный… Друг мой армейский. Сама увидишь. Вот и он, открой.
Элеонора качнулась к выходу, щёлкнул замок, и квартира наполнилась бодрым гулом:
-- Ну что, дебил? Не навоевался? – от его присутствия в комнате стало ощутимо теснее. – Доктор, поставь ему клизму с той хренью, что он там наколотил. Будет задницей с балкона зайчики пускать.
Стал ещё больше. Он по природе мезоморф, мышцы, как мороженая говядина. Башка, словно вырубленная топором. Но одет как белый человек. На руке будильник из Женевы, граммов, этак, на триста.
-- Как ты с ним живёшь, солнце? – нимало не смущаясь присутствием законного владельца, Лёха вполне естественно приобнял Элеонору за талию. Саша с интересом отметил, что она совершенно не отреагировала на столь явную вольность. Сам он на Лёхины телодвижения особенно не заострялся. Подобные борзости были его обычным состоянием, но он нутром чуял, что и с кем можно, а что никак и никогда.
-- Ты бы присел, а? Выпьешь, или за рулём?
-- Да мне по это самое… Ты же знаешь, я езжу лучше, чем хожу. – большой человек бросил даму и плюхнулся на диван. – Чем балуетесь, мужчины? Ой, не люблю я эту срань заморскую… Водка есть?. А пожрать?! Я голодный, как блокадник. Думал, поедем ко мне, в баньку… Ты чего, марамой, лыбишься?! Запихну сейчас в тачку, и будешь в сауне долечиваться. Санитарок вызовем, организуем постельный режим…
Саша тихо удивлялся. Эля, слушающая всё это безобразие, просто влюблёнными глазами смотрела на вновь прибывшего. Он поразил её небогатое воображение, это точно. Померкли интеллект Арнольда и материнская нежность к раненому. Помножились на ноль полгода совместной жизни. Пара сухих мартини и галстук от Гуччи, затянутый на бычьей шее, попали точно в цель. Арнольд явно пришёл к тому же, понял Саша, уловив внимательно бегающий взгляд.
-- Эля, -- позвал он её. Она опомнилась, и вроде как смутилась, стряхивая наваждение. -- может спустишься вниз, купишь бутылку водки для гостя? Мяса какого-нибудь в кулинарии возьми на всю компанию. Чтоб только разогреть. Посидим нормально, по семейному. Не часто к нам гости захаживают.
-- Во! Это уже тема! Грусть-тоска от ваших рож кислых. Подожди… -- Лёха достал из бокового кармана пиджака перетянутую резинкой котлету.
-- Оставь. – вяло протестнул хозяин, сознавая что это бесполезно.
-- Иди ты в задницу, хроник. – новый русский человек протянул Эле две приятные бумажки. – Не слушай этого дурня, красавица. Купи всё как надо. Я бы с тобой спустился, да надо с ним тут пару тем перетереть, пока он ещё губами шлёпает.
Эля, как сомнамбула выплыла из комнаты. Никакого намёка на бунт. Ни тени недовольства. Только порозовевшие от внезапного чувства уши…

-- …уши у твоей дамы – я люблю, и плачу! Она живёт с тобой, или так, погулять вышла?
-- Живёт.
-- Ну и как, в смысле перепихнуться? Соответствует?
-- Заинтересовался?
-- Такие баллоны мёртвого заинтересуют. Во! – скорчив рожу, он показал руками это самое «Во!», и впрямь стал похож на Элеонору. Саша с Арнольдом улыбнулись. Спровадив Элеонору, Лёха стал на полтона тише и перестал быковать. С мужиками легко.
-- Давйте выпьем за то, что нас всех очаровало в этой прекрасной женщине. – Волына разлил чистого джина. – Да я и пойду, пожалуй…
-- Куда это? – поинтересовался Алексей. – Нетушки! Так не катит. Познакомимся хоть путёво, а то вы вчера как два брата-акробата кувыркались, срам один. Ты-то ещё ничего, – одобрительно кивнул он Арнольду – а этот клоун мне весь мозг проел своими жалобами. За знакомство!
Махнули.
-- Ну и дрянь! На каком говне это настаивают?!
-- На можжевельнике. – маленькому человеку, похоже, понравился большой человек. Может и его приручит?
-- Так тебя, Сань, эта ушастая и достала? А чего тебе не нравится? Нормальное, вроде, животное…
-- Да дело не в ней… просто менять пора что то в жизни, а она не в струю. Путается под ногами. Как чемодан без ручки: нести тяжело, а бросить жалко.
-- А мне ни хера не жалко. Я свою красоту… Ольгу помнишь? Ну как же – ты тогда всю свадьбу на уши поставил…
Саша кивнул. Помнил и свадьбу, помнил и Ольгу. Очень приятная была девочка, он даже позавидовал этому обормоту.
-- … так она совсем оборзела. Обожралась. Завела себе какого то патлатого недоноска, джазмена, бля… « Я тебя совсем не вижу, мне хотелось тепла и ласки. Он просто оказался рядом.» -- Лёха хмыкнул, и в расстроенных чувствах в одиночку пихнул в себя хороший глоток прямо из фляги. Собутыльники с интересом ждали продолжения бандитской саги о несчастной любви. – Вот, значит… О чём это я ?
-- О недоноске. – Арнольд отреагировал на подсознательном уровне, быстро и с юмором. – Если нас с Сашей скрестить, то как раз такой бы и получился. Патлатый недоносок.
Лёха на секунду опешил, переводя взгляд с одного на другого, а затем расхохотался:
-- Приколист, мать твою! Держи краба, брателло!
Они обменялись рукопожатиями. Похоже, что Арнольд приручит и эту глыбу. Талант, талант… Фрейд, с его теориями, в такой компании спокойно мог бы получить в бубен, а вот Волына оказался своим в доску. Саша был очень доволен развитием ситуации. Хорошо, когда всем хорошо….Ему уже стало очень хорошо. Пока они вместе -- всё отлично. А когда уйдут? Мысли-то останутся, да ещё и Элеонора до кучи… Хорошо это будет?
-- Слушай, Лёня…Пока её нет…. Отвези её куда-нибудь, а то я уже опять никакой. Взбесит она меня, чувствую…
-- Ты серьёзно? Не пожалеешь? Она уже под газом, а я так понял, что ей простоты не занимать. Как и всем им, сучкам… Оля, помнишь, вообще на мне висела, а через несколько лет… У, твари тупые! – вдруг разозлился он всерьёз. Проняло, видать, воспоминанием.
-- Потому и лучше, Алексей, если вы её увезёте от греха подальше. Пока Саша её не укокошит, или она его под монастырь не подведёт. – совершенно трезвый Арнольд чётко гнул свою линию. – Я тоже обратил внимание на эту « естественную женскую простоту». И Саша обратил внимание. Сейчас он всё понимает не хуже нашего, а вот через несколько часов… Зеркало видели? Она же его посадит, если он в сердцах чего-нибудь ей повредит ненароком. Согласен, Саша?
Александр кивнул:
-- Точно. Отвези её, она куда угодно с тобой поедет, вот увидишь. На роже всё написано. Это даже хорошо, что так получилось. Всем проще.
-- Проехали. Хозяин барин. Ты сам сказал. Переходим ко второму вопросу: чего ты вчера насчёт работы лепил? Работы нет?
-- Сам видишь. – Саша поднял забинтованную руку. – Теперь точно нет. Надо бы Мише отзвониться…
-- На хер Мишу. – Лёха достал визитку. – Прочухаешься -- позвони. По трезвости рассудим, что из тебя сделать можно. Ты же не умеешь ни хрена! Но зато у тебя мозги есть, котелок варит, а это главное. Верно, доктор?
-- Да уж, этого не пропьёшь. Пусть отдохнёт, подумает. Я вас, Александр Николаевич, предлагаю отправить на больничный. Ну а лекарство принести, проведать, понаблюдать…Я к вашим услугам. Заметьте – совершенно бесплатно, исключительно из любви к науке.
-- Да! – Лёха встрепенулся. –Денег надо? Говори честно, а то в другой раз будешь искать меня по всему городу.
-- Немного. Не знаю когда отдам.
-- Я тебя и не спрашиваю об этом. Сколько?
-- Двести. – утренняя цифра зацепилась в мозгу.
-- Говно вопрос. Здесь пятьсот, можешь забыть…Подруга твоя отработает. Задним числом.
Александр поморщился:
-- Не забуду.
-- Твои проблемы. Деньги мусор, а людей мало. Так, Арнольд? Имя у тебя… Немец, что ли?
-- Наполовину. – честно и уклончиво подтвердил тот.
-- Фамилию его знаешь?! – засмеялся Саша. – Ты его смело можешь в свою контору штатным мозговедом брать: Арнольд Волына. Звучит?
-- Волына?! – Лёха зашёлся не на шутку – Волына, мать твою! Реально, надо брать в колоду! Тема на весь бандитский Петербург, в натуре! Тема, доктор!
Он хлопнул маленького по плечу, и тот заулыбался, не до конца понимая причин неожиданно буйного веселья. В сленге он корифеем также не был, а вот…

….вот с кого Саше надо брать пример! Эля выплыла в солнечный вечер, и в глаза ей сразу бросилась незнакомая чёрная «бомба», нагло запаркованная наискось и абы как. «Его!»-- сразу поняла Элеонора, и внутри что-то жалобно всхлипнуло. Какой мужик! Нет, у Саши тоже есть сильные знакомые… Вот и поддерживал бы отношения с такими людьми, а то всё какая то мелочь пузатая, поэты и врачи недоделанные. Кому это надо? Жить надо, хорошо жить! Странно, что они с Сашей наравне. Хоть Алексей и покруче будет, но видно, что Саше это всё равно…Друзья. Плохо, что друзья. Ей приятно было, когда он её приобнял. Сильные руки. Одет классно. Не красавец, конечно, но и не урод. Настоящий мужик. Двести долларов – легко! Хорошо, что она сегодня в салоне побывала. Как он на её декольте уставился… чего им в этих сиськах? Дурачки, даже Алексей этот. Дети. Надо о нём Сашу порасспросить будет аккуратненько. Наверное и жена, и дети, и любовниц куча… Сучек длинноногих, типа – секретарш. Что то она расслабилась. Саша вроде как заметил … и Арнольд этот тоже… Ну и заметил?! Какая разница?! Не она его друзей обнимает, а они её… Хотя, конечно, если разобраться… Неохота разбираться, пусть идёт, как идёт! Надо купить чего получше, не ударить в грязь… и чтоб побыстрее, не крутиться там на кухне…Что она ему, домохозяйка?! Сбегай, принеси! Этот хоть денег дал, а мой красавец сидит, скоро уже опять в дрезину… что то и не хочется с ним сегодня валандаться. Был бы нормальным, так можно поехать куда-нибудь…к Алексею этому на дачу, например…Завтра выходной, а ты кисни в этом городе! Потому что такого как Саша не вытащить никуда, сидит, как пенёк… Водка! Что там мой специалист советовал? Пить надо родную, отечественную. Где продавщица?! Сколько можно ждать?! Совок проклятый! Клиент с деньгами должен ждать!
Запутавшаяся в противоречивых мыслях Элеонора с наслаждением выругала девочку из винника, и к кулинарному отделу подошла с просветлевшей душой…

….душой любого общества. Маленький, да удаленький. Мог стать и стал. Пил он понемногу. Саше только освежал. Алексею было без разницы, сколько пить. Он только что громогласно выразил удовольствие от очередного анекдота, выданного на гора немецко-еврейским доктором. Саша тем временем уплывал. Он уже не смеялся, а лишь кривился с трудом. Мыслей не было, присутствовала неприятная тяжесть, давящая бетонной плитой сознание и тело.
-- Саша, тебе что, нехорошо? – из Волыны мог выйти неслабый шпион. Он быстро сёк и реагировал на мало-мальский импульс.
-- Устал я, мужчины… Плющит напрочь. – Язык еле шевелился.
-- Погоди подыхать. – Лёха достал бумажник, и из укромного уголка вытянул кусочек фольги. – На, нюхни. Отживёшься, зуб даю!
-- Что это? Кокс?
-- Прямо, кокс! Кокс, это для шкур, если лениво шевелятся. Это какая-то ботва вроде СПИДа, только сильнее в несколько раз. Чистая энергия, никаких глюков. Потом голова может заболеть, но это поправишь парой рюмок. Половину оставь, я, перед тем, как за руль садиться, тоже взбодрюсь. Да не писай криво! Я не торчу, сам знаешь. Лепила один из ВоенМеда подогнал. Практически лекарство, не помню только, как его… язык сломаешь.
-- Надеюсь, что не пентахлорфенол. – буркнул Саша. -- Купюру дай!.
Лёха выдал новенькую сотенную, Саша аккуратно располовинил кучку кристаллов, свернул трубочку и в два приёма убрал причитающуюся часть.
Ух, трах – тебидох! Светлым пучком стрельнуло в затылок, забило в висках, а по телу пошли волнами рваные пульсы. Сами собой полезли наружу глаза, а мир стал конкретным и доскональным. Даже звуки обрели форму.
-- Попёрло. – сообщил он в открытый от волнения рот Волыны. Движения чёткие, точные, резкие. Сложил фольгу, протянул Лёхе:
-- Спасибо.
-- На здоровье. – усмехнулся тот, пряча зелье.— Для хорошего человека добра не жалко, а то хороших нынче днём с огнём, а?-- подтолкнул он локтём Арнольда, задумчиво вглядывающегося в изменения на лице Александра Николаевича. На сей раз скорый на язык Волына подумал:
-- Людей много, только нормальных почти нет. Самый нормальный человек, которого я видел, был абсолютно нездоров с точки зрения психиатрии. Да и с точки зрения большинства людей – тоже. Бывает такое. А хороших -- ещё меньше, это точно. Медицинский факт. К сожалению…Хотя, был один, был…
-- А кто это, Арнольд? – Саша наслаждался чёткостью восприятия. Каждая мысль, слово, звук… Приятно поговорить.
-- Священник один из глубинки. Тебе полезно было бы с ним поговорить, но он уже умер. Как-нибудь расскажу, сейчас ни ко времени. Напомни.
-- Всякое бывает. Из моей команды звеньевой в монахи подался, перемкнуло бедолагу… Какой ему монастырь? На нём шесть жмуриков, а туда же… Не догоняю!
Таких вещей Лёха точно не догонял, и Саша сменил клерикальную тему:
-- У меня самая красивая девушка, из тех, кого я знал, ушла в конюшню работать. Дерьмо в стойле разгребать. До этого в Лондоне училась, и в Париже стажировалась. Три языка. Мужики вокруг, как мухи. И не кислые дяди, хочу заметить. Потом вернулась, и попы лошадям вытирает, где-то на задворках российской империи. Я, помню, очень удивлялся…
-- Теперь не удивляешься? – Арнольд со вниманием выслушал историю, и вопрос задал не случайно.
-- Теперь нет. Сам бы куда сорвался, во глубину сибирских руд.
Он задумался, а Арнольд покачал головой, что то отследив для себя.
-- Я в Сибирь не поеду. – заявил Лёха, разливая остатки джина. –Пусть лучше здесь валят. Кажется твой бабец вернулся, а, Сань? Всё в силе?
-- В силе.
-- Кто у нас в силе? – кокетливо проворковала Элеонора, появляясь в комнате, и ставя на стол бутыль «Стандарта». Платинового. Под цвет волос. Одна платина с самого утра! Пиво, водка, глупая Элькина голова. Дежа вю. Саша уже перестал удивляться. Отмечал про себя странности и ждал. Странный день, странные люди, странная жизнь. – Саша, кто у вас тут в силе?
-- Я! – заявил Лёха. – Я всегда в силе!
-- Он. – подтвердил Саша.
-- Безусловно. – кивнул Волына.
-- Да ну вас! – махнула рукой Элеонора, чувствуя, что все посмеиваются над ней, слабой женщиной. – Я на кухню.
Никто не запротестовал, а сильный человек свернул башку литровке, и деловито зажурчал по рюмкам. Пришло время пить водку…

….пить водку – традиционный российский экстрим. Вроде гонки с преследованием по пересечённой местности. Тренировки спецназа. Затяжного прыжка в бездну. Бездну противоречивых эмоций, безответственности и неожиданных прозрений. Это не средство общения, лёгкой релаксации, или необходимой дани традиции. В России это «дао», путь. Цель не имеет значения, значение имеет только процесс. Процесс входа в процесс, выхода, входа в ту же самую дверь с другой стороны. Жизнь статистического россиянина – передвижение по квартире со смежными комнатами. В проходной пьют водку, и куда бы ты не направлялся, -- засады не миновать. Разве что продвигаться с зажмуренными глазами и на ощупь, вроде сбившихся с пути Брейгелевских «Слепцов». Есть такая картинка с выставки, нерусская притча о русской судьбе,. Всё равно ты наткнёшься на неизбежное, вновь выйдешь на привычную дорогу. Ну а уж если нет, то сверзнешься в яму, увлекая за собой не менее слепых дурней, имевших неосторожность поверить твоей вздорной ереси. Был один такой, богом отмеченный. Вовремя не поняли, что за тип, так начали с борьбы за трезвость, а кончили тем, что имеем…
Теория Арнольда Карловича на предмет пьяного великоросского даосизма пришлась по душе всему обществу. Даже наклюкавшаяся Элеонора согласно качала уже вполне платиновой головой, ничего не понимая, но вполне доверяя вкусу обоих мужчин, которым хотела родить детей. Единственно, она никак не могла сообразить, как провернуть это таким образом, чтобы никому не было обидно.
-- Тебя в депутаты надо командировать, чтоб хоть за нормальные деньги путал, верно, Сань?
-- Лучше в президенты. Президент Волына Арнольд Карлович. Демократично и угрожающе. Или в цари.
-- Да, с таким президентом мы не только всю страну окучим. Весь мир в бардак ввалится.
-- Спасибо, дорогие мои избиратели, за наказ, но я уже старый и больной. Я в бане давно не мылся, меня девушки..
-- Поехали в баню! – вскинулся Лёха, уловив знакомое сочетание слов. – Натурально: помоемся и девочек туда-сюда… У меня там бассейн десять на пятнадцать.
-- Я плавать не умею, -- грустно заметил Арнольд. – потону, так уж точно президентом не стану.
-- Моя тоже не боец. Раненый, да и голова у меня уже совсем ни бум-бум. Звякну тебе через недельку. – Саша врал. Голова вела себя прилично, разве слегка темнеть в глазах начало. Но ехать не хотелось.
-- Хрен ты звякнешь, а через неделю я и сам не знаю где буду. Может в Таиланде, а может и на Южном кладбище… Шучу, конечно.
-- А я хорошо плаваю. – подала голос обиженная невниманием Элеонора. – Саша, поехали! Ну не будешь купаться…. Просто помоешься.
-- Элечка, милая, ты вообще головой соображаешь? С какого такого перепугу я поеду с развороченной рукой под душем мокнуть? Мне больше делать нечего? Я устал, дорогая моя, спать хочу до безобразия. Если тебе припёрло -- попросись с Лёхой. Поезжай, устраивайте там заплыв вольным стилем, кто кого интересней догонит… Лёша! Отвези ты её в баню, пусть поплавает. Я хоть отдохну чутка.
Элеонора была неприятно поражена столь явным безразличием. Если бы не пускал, качал права…да, она пожалела бы, но вот так… Как всё нескладно, господи!
-- Ну что, поехали, водоплавающая ты наша? – тяжёлая рука опустилась ей на плечи, и у левого уха затикал хронометр. Тик-так, тик-так. Или этак, или так.
-- Так мне ехать, Саша? Ты…Ничего? – перед необходимостью принимать решение она вдруг потерялась, ощущая, что всё происходит как то не так, по неведомому сценарию с непонятным концом. – Скажи хоть! Я как ты скажешь…
-- Да отправляйся ты с богом! – рассердился Александр. – он же не Чикатило, не съест тебя. Ты что, рабыня Изаура? Я тебя насильно не держу. Хочется –поезжай.
-- Всё, едем! – Лёха встал, незаметно подмигнув помрачневшему вдруг хозяину. – Нечего тут с ними кисляк давить, Элька, ну их в жопу! Завтра отоспишься, позвонишь, может и братки эти уксусные подтянутся… Поехали, цигель-цигель! – он выразительно постучал ногтем по сапфировому стеклу.
-- А у меня купальник… -- Элеонора поднялась и, покачиваясь, жалобно глядела на друзей-товарищей. --…у мамы.
-- На хрена тебе купальник?!!! – в один голос рявкнули оба, обессилевшие в борьбе с женской тупостью.
-- Все же свои, Эля! – серьёзно пояснил Волына. – Поезжайте, а я за Сашей пригляжу.
Полюбовавшись с лоджии, как Элеонора элегантно усаживается в мрачную представительскую «БЭХУ», Саша сплюнул им вслед, и вернулся в комнату.
Съёжившийся в огромном кресле Арнольд смахивал на ребёнка. С детской серьёзностью он хмурил лобик, прижимая к уху трубку. Часы на видике констатировали факт, что пьяное сочетание «пятница-вечер» было в разгаре. Начало десятого. Переведя глаза на пиршественный стол, Александр Николаевич ощутил лёгкий приступ тошноты. Куски мяса, плавающие в жирном соусе, недопитые рюмки, смердящие пепельницы…Эля дала угля! В пузыре мартини граммов триста, не более, а ведь хлебала не чистый, а смесь. Правда и голова в попу провалилась почти сразу. Лёхина дрянь начала отпускать уже явно. Тошнота эта, да и глаза давит изнутри. Слить остатки в один бокал? Разбавить? Да пожалуй что и не стоит. Чем крепче, тем надёжнее. Он кивнул Арнольду на стоящую перед тем рюмку. Тот отрицательно покачал головой.
Ну как знаешь.— пробормотал Саша и выпил. Как вода, никаких ощущений. Кроме усталости и нервоза. Выкинуть на дурной сон часов шесть, и получится, что он пьёт уже сутки. Сутки! Жив, однако, и даже не штормит, хтя ноги уже чувствуются слабо. Автопилот. А началось всё вон с него, с карлика. Впрочем, зачем он так? С Элеоноры всё началось. Она их свела. «Они сошлися –лёд и пламень» Пар получается. Вот он и раскочегарился, прёт на всех парах по бездорожью. А она…

…она наслаждалась комфортом, скоростью, и стремительно приближающимся счастьем в личной жизни. Вывернув на Выборгское шоссе, Алексей, как-то резко посвежевший и бодрый, вжал акселератор почти до упора, и теперь ей оставалось только, с замирающим от восторга сердцем, победно посматривать на скорбно ползущих по левой полосе дачных инвалидов. На своих паршивых детищах волжского автогиганта, они выглядели жалкими неудачниками, ублюдками, дегенератами…Тормозами.
Рука водителя отпустила рычаг и легла ей на ногу. Значительно выше колена. В голове промелькнула сумасшедшая мысль: «хорошо вот так сразу?!» она поглядела на Алексея, он подмигнул ей расширенным, бешеным глазом: «Всё будет хорошо, радость!» И она успокоилась, низом живота чувствуя, что и впрямь всё путём, что скоро всё изменится…Всё неплохо, а скорее действительно хорошо…

…-- хорошо никогда не бывает, Саша. За всё и всегда приходится расплачиваться. Только одни это понимают, а другие не успевают понять. Уж не знаю, что хуже. Иногда мне кажется, что лучше было вообще не рождаться.
-- Есть такое дело. – глухо подтвердил Александр, чувствуя, что физиология начинает играть с ним совсем нехорошую шутку. Свет в глазах стремительно мерк, мир представлялся до рези контрастным, чёрно-белым и угловатым. Вдобавок он быстро терял объём и дробился. Лицо Арнольда стало серым и покрылось мелкой сеточкой. Глядишь как через поляризационный фильтр в фотокамере. Странное дело, но голова отделилась от туловища ( Это было, уже было сегодня утром; это было страшно, и теперь страшно и жутко!), и зажила своей самостоятельной жизнью на фоне бессмысленно наваленной груды углов. Одни углы: воротник рубахи, излом руки, подлокотников, коленок, спинки кресла… На плоском безжизненном лице неприятно трепыхались усишки, а слова стекали по подбородку сочными, лишёнными смысла каплями.
Сучье зелье! Он сам-то хоть пробовал это дерьмо? Или наложилось так неудачно? Поганый отходняк, страшнее самой галимой мульки. Вот зараза! Стрём накатывает, а! И ненависть, ненависть, ненависть! Опять пошло вниз, вниз, вниз… Что пошло, куда? О чём он? С кем? Дежа вю.
-- Саша! – словно палкой под рёбра ткнул голос. Он поднял голову, ощущая как натужно двигаются мышцы на сведённой судорогой шее. По лбу скатилась холодная капля, и он сморгнул обожжённым собственным ядом невидящим глазом. – Как ты? Совсем плохо? Из-за наркотика, да? Что сделать, а?!
-- Нормально. –промычал он, предупреждающе поднимая руку.—Сейчас…Пройдёт.
Арнольд тревожно глядел в бледное неподвижное лицо. Глаза с огромными зрачками напоминали пулевые отверстия. Входные. Но временами казалось, что эта рожа целится в него из какой-то злобной двустволки. Можно понять опасения самопального психиатора: довольно много прочитав о действии наркотиков, он не сталкивался с практической стороной данной проблемы. Он боялся не успеть оказать ту самую первую помощь. Были, видно, на то свои причины. Вспомнив бандитские рекомендации, он набулькал в стакан вермута, вылил туда свою рюмку, и практически насильно напоил полумёртвого Александра Николаевича сомнительным пойлом. Больной поперхнулся, липкая дрянь полилась по подбородку…
-- Всё, всё! Хватит! – он сжал виски ладонями и шумно выдохнул. – У-у-ух! Кошмар, блин! Чума… Не волнуйся, Арнольд, всё нормально… Всё хорошо, спасибо!
 Отпускает, отпускает… Помог, Гиппократ хренов. Нет, молодец, что ни говори. Это не алкоголь помог, а участие. Фактор человеческий. Забота и доброта. Не сбежал, хоть и пересрался, по лицу видать. Саша мрачно усмехнулся, вспоминая своё впечатление от кончающейся на отходняке подруги. Зрелище не для слабонервных. Дежа вю.
-- Легче? – Арнольд вернулся в кресло и печально наблюдал за возвращением к жизни своего склонного к неожиданностям клиента. – может от боли чего, от спазмов? Хотя… -- он махнул рукой. – ты проспиртованный насквозь, от таблеток только хуже будет. Почему я в баню не уехал? Ну не умею плавать, так посидел бы на краю, посмотрел синхронное плавание…
-- Нет, ты всё-таки кадр! – засмеялся Саша, чувствуя, как и впрямь легчает. Забавные речи гипнотизировали и натурально обладали целебным воздействием. – Представляю, как бы ты щеманул оттуда, когда на твоих глазах Лёху начало бы колбасить.
-- Да, об этом я как-то не подумал. Если так, то я нашей наяде не завидую.
-- Ничего с ней не случится. Он почти трезвый был, да и здоровья у него поболее. Его сейчас прёт как ненормального. Эльке повезло сегодня ночью. – он недобро скривился. – Правда, утром по мордасам может надавать, если она вовремя не заткнётся.
-- Ревнуешь?
-- Да брось ты, Арнольд. Чтобы ревновать, надо любить.
-- Не обязательно. Я вот сейчас с женой разговаривал, так она меня никогда не любила, как и я её, впрочем. Но ревнует. Ревность к любви отношения не имеет.
-- К чему же тогда?
-- К эгоизму, тщеславию, глупости и слабости. К гордыне человеческой.
-- В книжках вычитал? – Саша старательно вслушивался во всю эту философскую муть, чувствуя, что как ни странно, но рассуждения его успокаивают и тонизируют.
-- От человека одного почерпнул.
-- Того самого священного старца?
-- Да. – Арнольд, напротив, становился всё более замкнут и немногословен. Он явно вспоминал что-то очень важное, значительное для себя, и теперь взвешивал, стоит ли посвящать постороннего в эту плоскость бытия.
-- Не хочешь, так не рассказывай. Тебе звонили, или сам?
-- Дочка. Маманя напрягла. Сама гордая, унижаться не будет. Любопытная, тем не менее, как все женщины. И ревнивая, как все. Может чуть меньше. У нас вообще, -- засмеялся он. – всё мелкое. Я – мелкий, жена тоже. Дочка тоже. Карликовый пудель, и дачка на шести сотках. Чувства мелкие: немножко полюбили, слегка поревновали, чуть поругались и маленько помирились. Не люди, а амёбы. «Инфузория я есть, и ничего более», как говаривал капитан Лебядкин. Знаком с таким персонажем?
-- Знаком. Ты уж меня совсем за колхозника не считай. – неприятно задело за живое.
-- Прости, если обидел. Не хотел. Сам всего несколько лет назад ознакомился, да и то, только потому, что жизнь заставила. В твоём, кстати, возрасте. А то имел шанс дураком и помереть.
-- Верю, не оправдывайся… Это я так, не отошёл ещё. Просто я много чего читал. В розовой юности. Сейчас подумаю – вроде и незачем было. С журналистики – в поэзию, оттуда в наркотики. Выдрался из дерьма, и в другое вляпался. Реклама! Достало так, что стены пошёл конопатить. И пить с горя и тоски. Какие там «Бесы»! Сам уже как бес.
-- Смелое заявление. – Волына смотрел тяжёлым и усталым взглядом. Такое выражение появляется у человека, взвалившего на спину рюкзак и подумывающего на предмет: не слишком ли погорячился?
-- Чего уж такого смелого? Достоевский своих типусов из себя клещами вытаскивал. Значит были в нём эти бесы? Были. Но он не мне чета, он человеком был, личностью. Ты вот мог ветеринаром мог стать, а стал помогать людям, что гораздо круче…
Достойный человек странно усмехнулся: кривовато и не по-доброму. Отупевший от перегрузок Саша не заметил этого:
--….а я, интеллигент в третьем поколении, постоянно скатываюсь в дерьмо. Опускаюсь, опускаюсь… Тут понял, что времени совсем мало остаётся, а вокруг что? Элеонора. Она неплохая, но просто никакая. Привыкнуть ко всему можно, как ты вчера верно заметил, это я ещё помню. Только разве это жизнь? Я её ненавидеть начал, зачем же к ней привыкать?
-- Не знаю, Саша, зачем. У всех в принципе одно и то же. Но вот что меня удивляет: если бы мы с тобой ничего не понимали, как Элеонора, или друг этот твой… Извини, если я не прав на его счёт…
-- Прав, прав. Он и не друг, друзей нет. Один, может быть, да и то не уверен.
-- Именно – не уверен. Когда что-то не то -- уверен. А вот насчёт хорошего чего -- уже сомнения. Сами не хороши, а потому и других под себя равняем. Самое паскудное, что вокруг нас и впрямь ничего хорошего нет и быть не может. Даже когда помочь хотим, то поганку друг другу заворачиваем. Лёша помог – дал наркотиков. Стало тебе плохо от них, так я рядом, уже подливаю, помогаю изо всех сил. Денег он тебе дал. Я уеду, а ты не пойдёшь в магазин? Утром, не сейчас? Пойдёшь.
-- Оставайся! Тогда, может, и не пойду.
-- Конечно! Тогда я пойду! – засмеялся Арнольд. – Мне то что: я выпил немного, почти и не опохмелялся. Кружечку пивка выпил для удовольствия…
-- Пива, кстати не хочешь? В холодильнике должно остаться.
-- Отчего же! Схожу, принесу, с вашего позволения. А ты хоть на балкон выйди, подыши воздухом.
Саша вышел на балкон. Майский вечер, тёплый и тихий. Высоко. Люди внизу как букашки. Это не Эля? Ветровка красная, как у неё. «Смотри, Саша, -- «Фенди»! Классная! Уценили, так я…» Богатая баба, а всё с уценкой, со скидкой. Потому и богатая, наверное. Он для неё тоже уценённый товар. Товар-деньги-товар. Вот и вся любовь. Какой-то дурдом! Тело куда-то уплывает, одно больное сознание. Так себя, наверное, чувствует умирающий. Только кто об этом может рассказать…

…рассказать об этом могли два человека, которых он совсем недавно проводил тяжёлым взглядом.
 Лёха поддал ещё, и стрелка спидометра завибрировала на красной отметке. Предупреждающе пикнуло, и зажглась красная лампочка на панели.
-- Ограничитель, суки, всадили! Двести пять – и жопа, ни в какую!
Он начал потихоньку стравливать скорость, напрочь забыв о бабёнке, расплывающейся в призрачных грёзах. По тому, как он походя её прощупал, Эля уже поняла, что и к чему идёт, и теперь просчитывала свои мнимые шансы на будущее. Как ей представлялось, всё было не так безнадёжно. Он явно заинтересовался ею, и был гораздо проще, чем Саша, а это радовало. Энергичный, весёлый, и недалёкий. Знал, чего хочет. И она знает, чего хочет. И чего хочет он. Как там говорила Наташка? «Главное вовремя положить руку куда следует» зачем терять время? Почему руку? Можно и не только руку…
В этом месте трасса слегка изгибалась. Он начал выворачивать руль, плавно вписываясь на скорости в поворот, когда в живот ему неожиданно ткнулась безмозглая крашеная голова… «Твою мать!», дёрнулся он всем телом. Чуткая восьмигоршковая зверюга послушно вильнула в сторону…
Последнее, что он увидел, был чухонский номер на фуре, несущейся по встречной полосе. Элеонора вообще ничего не успела заметить….

…..заметить её было нетрудно. Яркие этикетки на прогнившем Западе делать научились. Обернувшись на движение в комнате, он уже сделал шаг, как заметил её, скромно притулившуюся среди фиалок. Образец американской скромности: стараться быть незаметным, нарядившись в платье, скроенное из национального флага. Опять дежа вю: который раз с утра она попадается ему на глаза. Пил, пил, а так и бултыхается в пузатых недрах полноценный гранёный стакан, если не более. Мистика. Александру легче было бы поверить своим глазам, обнаружь он на балконе египетскую мумию, или зелёных человечков с планеты Ка-Пекс. Но двести с прицепом, учитывая непрерывный процесс потребления… Нехорошие чудеса пришли в жизнь.
А главный кудесник пил пиво. Саша поставил бутылку:
-- Новый сорт виски. «Стеклобой». Или «Полёт в Зазеркалье». Ещё лучше – «Дежа вю». «Зеркальный звон» «Похмельный ****ец» Можно наоборот, в любом порядке. Не желаешь поучаствовать в истреблении тиранов?
-- Нет, -- помотал головой Арнольд. – Мне ещё пожить хочется. Не все, друг мой, обладают таким ярко выраженным стремлением покинуть этот бренный мир.
-- Считаешь, что могу издохнуть? – он булькнул в стакан совсем чуть-чуть. – Не бойся, если уж в себя пришёл, то теперь буду жить вечно.
-- Уверен? – маленький человек сомнением взирал на то, как Саша с перекосившейся физиономией подавил отрыжку. – А почему ты так уверен, что не помрёшь в один прекрасный момент из-за всей этой гадости? Очень многие помирают, и поздоровее тебя.
-- Чего тебя моё здоровье то волнует? – закурив, Саша откинулся на спинку, ощущая, как прижившийся самогон пошёл по жилам своими горячими сивушными щупальцами. – Ехал бы ты домой, если такой нервный. Сидишь тут, пьёшь со мной второй день, и какую-то гнилую тему прогоняешь. Нехорошо, Арнольд, нехорошо…
-- Злой ты человек, Саша. – задумчиво резюмировал Арнольд Карлович, отхлебнув из бутылочки. – Это уже точно алкоголизм, причём в последней, заключительной стадии. Последней, Саша, поверь! Как зверь какой: решил подохнуть, и уходит в чащу, вглубь. А ты сам всех выгоняешь. Одно и то же, по существу. Только ведь одному очень плохо помирать. Особенно, если всех привык ненавидеть, а себя жалеть. Дерьмовая смерть, ужасная, если быть совсем точным.
-- Напугал! – искусственно и паскудно засмеялся Александр, туша сигарету. – С чего ты взял, что всю эту хрень, что я про ненависть к Элеоноре наплёл – правда? Нормально я к ней отношусь, просто надоела до потери пульса. Тебя – так и вообще люблю, за то, что ты меня не бросил в трудную минуту. Только не пойму: какого рожна ты со мною валандаешься? Интересный случай врачебной практики?.
-- Банальный случай самоубийства. Закономерный итог слабого и амбициозного существа. Ты в курсе, что вокруг таких, как ты, всегда происходят всякие неприятные вещи? Что ты, по существу, являешься просто куклой, через которую в мир приходят неприятные приключения?
-- Что это ты имеешь в виду? – Саша заметил, что карапуз начал терять страх, отчитывая его ровным и безжалостным, вроде как даже брезгливым голосом.-- Какого дьявола ты мне лепишь-то?
-- Ну, рассердился! Не нравится истина?
Какая, нахрен, истина?! – как и всякий нормальный интеллигент, хоть и бывший, Александр Николаевич не любил истины. Поиски и разочарования по поводу её отсутствия -- да! А вот ткнуться носом – простите великодушно!
-- Смерть вокруг тебя кругами ходит -- вот какая истина. И круги сужаются. От страха ты затосковал, из чувства самосохранения. Начал разгонять всех вокруг. Помнишь, я тебе говорил про умного человека? Так вот он мне очень убедительно объяснил, как оно происходит.
-- Ну и как?!
-- Очень просто. Большинство людей – как заводные игрушки. Поставили, ключиком повернули, а они и пошли. И идут, пока завод не кончился. По дороге могут столкнуться с такими же заводными тварями. Вот и ты столкнулся, упал набок, а пружина жужжит, лапки шевелятся, но…
-- Это ты кого имеешь в виду? Эльку?
-- Её, друга твоего страшного, мало ли кого.
-- А себя? Ведь и ты со мною якшаешься? Не рискуешь бухать с таким опасным типом?
-- Про себя я всё очень хорошо знаю. Я, если можно так выразиться, уже игрушка посложнее. Многофункциональная. Сделал однажды свой выбор, может и не совсем правильный, но жалеть уже поздно. Моё дело маленькое. Я тебя предупреждаю, предлагаю варианты, пытаюсь отговорить от чего-то. Ну а уж ты волен принимать это всерьёз или нет.
-- Хочешь сказать, что ты какой-то сверхчеловек? Пророк? Мессия? – вчерашние сомнения насчёт нормальности психотерапевта начала возвращаться. – С чего ты взял-то это, друг? Кто тебя так запарил? Психованный поп, с которым ты пересёкся? Ты часом не сектант? АУМ какой-нибудь СИНРИКЁ?
-- Вот ведь упёртый ты какой, Александр Николаевич! – Волына поставил пустую бутылку и рассмеялся. – Какая секта, окстись! Я же вчера ещё всё рассказал. Я – безобидный мошенник. Но зато приходят ко мне в силу некоторых причин, всякие странные типажи, вроде тебя. И одним я помогаю, а другим уже помочь не могу. Почему так происходит? Потому, что современный человек ничему не верит, кроме собственного убогого разума и амбиций. Объясни мне секрет моего успеха, почему ко мне, шарлатану идут и идут люди? Или я уникальный тип, что, как я тебе вчера заметил, неправда. Или дело тут не во мне, а в том, кто меня на эту должность утвердил. Ты вот сказал, что стал как бес. Отчасти – верно, но только отчасти. Скорее, ты всё-таки послушная заводная игрушка, а не бес.
-- И кого же я слушаюсь? – Саша чувствовал сильное желание хлопнуть развязного сопляка по кумполу, но решил дослушать до конца. – Тебя?!
-- Если бы…Всех подряд, Саша. Всех, кого не лень. Полногрудую нимфу свою, дружка бандитствующего, да и меня тоже. Как глупенький шар в биллиарде: поддали тебе, ты и катишься. Столкнулся с кем – изменил траекторию. Или сам кого в лузу столкнул, или сам туда же. Глупая жизнь, если рассудить, особенно если учесть тот факт, что извилин у тебя поболее, чем у многих.
-- Ты-то что за хрен такой, если всё понимаешь?! Какого рожна ты мне подливаешь тогда вторые сутки?!
-- Уже давно не подливаю, напротив – слежу, чтоб ты сдуру чего с собой не натворил. Исключительно сам трудишься. Я выполняю роль указателя на дороге, чтоб ты в кювет не угораздил. Ну а если бы я тебе по трезвости стал толковать о том, во что ты так упорно не хочешь верить? Стал бы ты меня слушать? Вряд ли. Мне тоже полезно было узнать тебя с этой стороны. Вот и выяснил, что выпить ты завсегда готов, что пьёшь ты страшно и бездумно, что остановить сам себя не в состоянии. Абсолютно одинок, слаб и безволен. Не любишь ответственности.
-- Кто же её любит? Ты?
-- Я, между прочим, сразу приехал, как только твоя мадам мне на уши села. Когда тебя кондратий чуть не хватил – тоже был рядом. Сейчас тут с тобой сижу, хотя у тебя, подонка бессовестного, руки чешутся на предмет пересчитать мне рёбра. Но пока всё не объясню – не уйду, хоть и рискую. Да и дочка меня ждёт…
-- Да на кой ляд я тебе сдался? – уже совсем безнадёжно вопросил Саша, переставая понимать что-либо из этих запуток. – Чего ты хочешь-то?
-- Хочу, чтоб ты понял раз и навсегда: тебе надо менять жизнь, иначе она очень скоро для тебя закончится. Ласты склеишь. Долго объяснять, да и бесполезно тебе пока, но в этой жизни всё так повязано, что тебе это и не снилось. Я вот сам однажды пошёл по неверному пути Паниковского, решился стать жуликом, вместо того, чтоб лягушек резать. Теперь расплачиваюсь, видя как такие, неплохие в целом люди, как ты – весело и с песнями гибнут. Только один из десяти дослушивает меня до конца, да и то без толку. Мне ведь тоже казалось, что я из-за любви к ребёнку продался…
-- А на самом деле?
-- На деле всё началось раньше. Когда я из страха женился без любви, не по любви этого ребёнка родил, а первую любовь к зверушкам – на деньги променял. Меня тот «ненормальный поп» предупреждал, что я из болота в пропасть мечу, но мне, нехристю, всё по боку было. Не поверил.
-- Теперь поверил? – Саша уже страшно устал от бреда, но чем-то бред завораживал. Было что-то, БЫЛО.
-- Поверил, мне выбора не оставили. Денег дали, безвозмездно. Клиент пошёл косяком. У меня ведь ни одной, самой занюханной, рекламки нет. Ни в одной бульварной газетёнке. Зато насосаных клиентов валом. Не странно? Ты ведь знаком с вопросом.
-- Очень странно. – с этим было трудно не согласиться.
-- Вот и мне в один момент стало странно. Но тот, кому я был нужен, мне эту странность растолковал. Вся петрушка в том, Саша, что все кто ко мне обращаются -- по сути уже в сени смертной. Да и те, кто рядом с ними, порядком рискуют оказаться в мире ином. И единственно, чем они занимаются – друг-друга в эту яму подталкивают.
-- Совсем ты меня запарил, Арнольд. Невесёлый ты сказочник. Объясни мне, какой в этом смысл?
-- Смысл простой. Человек живёт лишь до тех пор, пока представляет некую ценность. Пока он полезен кому-то, пусть даже только потенциально. Пока он хотя бы не вреден. Пока верить, надеяться и любить способен. Но вот таких людей становится всё меньше и меньше. Все хотят устроить свою жизнь, но только свою! Других используют, а за это бездумное, безответственное использование приходится расплачиваться. Ведь ты вчера по пьяни, когда Элеонора тебе по морде надавала…
-- Кто? Элька?! – Саша встрепенулся, и вдруг отчётливо вспомнил. Точно! – Вот стерва!
-- Конечно стерва! Как же! Надо было ей в ответ накатить, только сил не было. Жаль, ох как жаль! Показал бы себя мужиком, хозяином жизни. Но кишка оказалась тонка. Воспитание помешало. Просто нажрался ещё раз, в догонку. А нажравшись – в зеркало врезал от злости и бессилия. Но утешься, мой раздражительный друг! Ты ей, как и сам уже, надеюсь, понял – тоже не очень то и нужен. Она тебя лишь хотела под себя переделать, потому что никого лучше не нашла. На безрыбье и рак рыба. И даже я «нормальный мужик». Хуже было бы, если вы помирились бы сдуру. Так из вас хоть один жить будет, может быть, а иначе вы друг друга уели бы, да ещё и с «отягчающими вину обстоятельствами» Ты её продал, она тебя сейчас предаёт. С другом. Вот такая любовь и дружба. Сам то на себя взгляни со стороны, на друга своего, на подругу… Не противно, а?! Денег он тебе дал от щедрот, хотя и не забыл помянуть, что «она отработает». Отработает твой долг. Но ничего, для неё даже и неплохо будет узнать про эти ваши мужские шалости. Чтоб себя «предательницей» не ощущать, а иметь законный повод для возмущения и обиды. Советую тебе опередить события, и самому ей обо всём этом скотстве поведать. Она расчувствуется и простит, даже деньги для тебя из его кошелька таскать будет. Как же ты, такой знаток Фёдор Михалыча, не запомнил, что «каждый за каждого виноват»? Для кого он эту метафизику разбирал? Для Алексея? Элеоноры? Богдана Титомира? Нет, дорогой мой! Для тебя, потому что вся эта компания даже не знает, кто такой Достоевский, он для них что-то вроде Микки Мауса. Они, как и вся прогрессивная общественность уверены, что Достоевский придумал шампунь от перхоти. Для тебя писал Достоевский, а ты водку глушишь и стенки красишь богатым ублюдкам!
-- Сам то ты хрен с бугра! – Александр Николаевич рассвирепел, чувствуя, что речи всё чаще попадают отнюдь не в бровь. – Пророк Исайя, мать твою! Такой же гад, а…
-- Такой же, такой же… даже хуже. Только ведь какая тебе разница, какой Я ? ты лучше на ус мотай, коли «плохой человек» с очень негативным опытом тебя предостерегает. Как тебе доказать, что я не бахвалюсь тут, а правду говорю? Пойми ты чудак, что мы вчера встретились не случайно. И сегодня всё было не случайно. Нету в жизни ничего случайного, а напротив -- всё закономерно, как в шахматах. Нету ничего нового, жизнь человеков – сплошное дежа вю, всё уже…
-- Что? Что ты сказал?! – откуда он знает про дежа вю?
-- Всё повторяется, течёт по кругу. Круг есть круг, все круги похожи. Разница только в том, что они порой начинают сужаться, и могут сомкнуться на чьей-то полудохлой шее. Круги можно только рвать, поверь мне. Думай над каждым ходом в этой партии. С очень серьёзным противником играешь, а у него все ходы записаны.
-- Постой! Ты мне тут не про дьявола, часом, намекаешь? Я ни в какого…
-- Да хоть как назови. Дьяволом, мировым духом, кармой, роком, фатумом. Можешь верить в теорию прогресса, эволюцию, или идолов с острова Пасхи. Всё равно ничего не изменится до тех пор, пока тебя устраивает факт, что твоя жизнь – сплошное дежа вю. Мне вот, немецкому выкресту, верить не дано, но игнорировать момент, что ко мне прут клиенты, которые затем мрут как мухи, я не могу.
-- А как же подруга Элькина, которая твой телефон дала? Она сказала, что её мужу ты помог.
-- Ещё как ! – засмеялся Арнольд. – С её точки зрения помог. А вот с его… Не уверен. Жить будет, но вот как и сколько? Знаешь, Саша, что чувствует детский онколог, когда диагноз подписывает? Жуткую усталость. И священник, когда исповедует. Вот и я очень, очень устал. Такой диагноз: ты безнадёжно упёрт. Значит, завтра ты протрезвеешь, меня матюгнёшь в душе, похмелишься и всё забудешь. Поедешь к Лёше в баню. Там выпьете ещё. Ты по пьяни Элеоноре звезданёшь, а он тебя по пьяни грохнет. Да и её заодно, когда просечёт, что дело пахнет керосином. Ну а его днём раньше, днём позже – завалят однозначно. Нравится сценарий?
-- Не нравится. – Саша играл желваками, но понимал, что эта нелепая фантастика не так уж далека от реальности. – Это один сценарий, а вдруг будет по другому?
-- Возможно, я не Господь Бог. Может быть Лёха с бодуна ей нос сломает. Обливаясь слезами, она приедет к тебе. Ты, опять же будучи нетрезвым, вспомнишь, что ты человек, а это звучит очень гордо. Поедешь к нему… Ну а тут куча вариантов: деньги в морду, слева в челюсть, патрон в патронник…Вариантов много, но ни один добром не кончится, будь уверен. Увязли вы в дерьме, ребята… Деньги, кстати, лучше отдай мне на сохранение. И тебе, и мне спокойнее будет.
Саша без возражений протянул бумажонки:
-- Так что делать то?
-- Пить завязывай. Телевизор посмотри, лёжа на диванчике. Криминальную хронику, например. Увидишь, сколько нелепиц, страшных таких нелепиц, происходит в это лучшем из миров. Сколько неподвластного разуму скотства и боли в нашей обыкновенной, нормальной повседневности. С утра пораскинь мозгами, стоит ли быть скотиной, которую видениями глючит с утра до вечера, или пора человеком становиться.
-- А со сценарием готовым как быть? Я же ничего изменить не могу?
-- Один, может, и не сможешь. Я тоже один с тобой справиться не могу. Но вдвоём сможем. Сценарист сильный, не нам чета, это верно. Но зато: «Где двое или трое соберутся во имя Моё…» Наше дело спасать и помогать, себе самому и друг другу. Знаешь, как один человек, отчаявшись и запутавшись, проверял: есть бог, или нету? Спал на подоконнике. Бухнёт крепко, окно настежь – и спать. Такая вот рулетка. Но это по пьяни, трезвым вряд ли решился. Ты смог бы стать на краю пропасти, чтоб проверить себя на вшивость? Осталась ещё капля совести, или всю изблевал? Если бы узнал, что Лёша твой подругу бывшую изуродовал, смог бы ты себя простить за то, что ты её, пьяную дуру, с рук спихнул? То-то и оно! Подумай насчёт совести, поразмысли, благо есть чем. Представь себя на краю пропасти. А я пойду, пожалуй. Ложись спать, и не допивай эту дрянь. Лучше не станет. Ну, я ушёл….

…ушёл, мерзавец. Натуральный псих, чокнутый, урод. Везёт на уродов, прав был Лёха. В башке совсем нехорошо после этих разговоров. Как он сразу то не понял, что этот недоносок с катушек слетел, а? Тихий сумасшедший. И никого не удивило, наоборот! Со всеми подружился, всем понравился. Умно лечит, каждому гонит своё. Эля просто тварь. Трахнет её Лёха, а дальше что? Она назад приедет? Что с ней делать? Пожалеть, после того, что она ему по морде дала в собственном доме, и в его же доме ****ство развела?! Пошла она, деньги пока есть… Только зачем он с Лёхой заморочился? С ним связываться – это вилы, тут мелкий прав. Лёха под богом ходит, с ним в блуду ввалиться, как два пальца об асфальт. Повело кота на ****ки… Чтоб они сдохли бы все, что ли! Надоело зависеть от всей этой шушеры, обыдело. Спать, спать. Включить, правда, телевизор, пусть бубнит. Одним глазом, да вполуха. Может глотнуть ещё…

«….ещё одно чрезвычайное происшествие. Не более двух часов назад недалеко от Сестрорецка произошло ДТП. Следующий на предельной скорости автомобиль БМВ вылетел на встречную полосу. В лобовом столкновении ни у водителя, ни у пассажира не оставалось никаких шансов на выживание. Мужчину сидевший за рулём иномарки и его пассажирку пришлось по частям извлекать из искореженного кузова машины. Бригаде МЧС, прибывшей на место происшествия пришлось применять спецсредства. Личности пострадавших и причины аварии устанавливаются…»
Ещё не до конца очнувшийся от липкого похмельного сна, Саша тупо глядел на экран. Ему личности пострадавших были известны. Не далее, как несколько часов назад эти личности сидели на диване, с которого он не имел сил подняться. Пили водку и смеялись, готовились хорошо провести вечер. Строили планы на жизнь. Проклятие! «Сценарий», сказал всезнающий докторишка. Один из сценариев. Господи! Что же это такое, а? Это же Лёха! Какой бы он ни был, но это Лёха! Элеонора, пьяненькая и глупая… Он полгода с ней спал, ел, ругался… Оба всмятку. В мясной фарш. Его замутило, и он рванулся из комнаты.
Казалось, что вместе с потоком зловонной бурой рвоты он выблевал всю проспиртованную, прогнившую требуху. Мозги же остались на месте и беспощадно выдали воспоминание о том, что вчера это уже было. Дежа вю. Он тряхнул головой, смахивая омерзение и в образовавшуюся нишу заполз страх. Поганый, мелкий, животный страх. Как Волына. Маленький душегуб, похожий на мудрую крысу. «Убью суку!» -- мелькнуло в голове. «А за что?» -- полюбопытствовал кто-то сзади. Он резко повернулся. Никого. «Боже! Я с ума схожу! Глючит наяву, белочка! Дай-то бог, чтобы белочка. Правда, за что?! Он же предупреждал, что так будет, что круг сжимается… Кто он, мать его? Где он, проклятущий чёрт?» «Сам выгнал. – насмешливо заметили откуда-то сбоку. – теперь уже не спросишь.» «Спрошу! Завтра же спрошу, всё выжму из гада!» «Выжмешь, выжмешь. – захихикало сзади. – Мало тебе? Ложись спать, пока цел.»
Он накрылся покрывалом с головой, чувствуя, что весь трясётся противной, подленькой дрожью. «Ну а что, что мог сделать я? Поехать с ними? Разбиться с ними? Кому было бы легче? Чего я психую, это судьба, от неё не уйдёшь…так и мне не уйти, раз такое дело. Что этот гадёныш говорил? Завод кончится, и всё?! У них кончился. Правду сказал, не соврал. Не мог же он знать, что они разобьются, сказал только, что круги сужаются. Но ведь знал, знал! Про него, Сашу, тоже знает. Нет, я с ума схожу, точно. Столкнулись со мной, -- и в лузу. Или я с ними? Или с ним?! Он не доктор, он чёрт! Да ведь нету никаких чертей, нету! Нету никакого дьявола, нету бога… А Волына – чёрт, тем не менее!»
Он сел, прислушиваясь. На сей раз это были не галлюцинации: в соседней комнате пищала трубка. С минуту он оторопело решал про себя, кто бы это мог быть, но звонивший был упорен.
-- Да?
-- Телевизор не смотришь, Саша? – голос Арнольда был тихим и сочувственным. – Посмотри криминальную хронику.
-- Видел. – выдавил он из себя, чувствуя, как по спине ползёт какая-то скользкая гадина. – поздравляю с удачным сценарием, Арнольд. Ну а мне что напророчишь? Когда за мною косая придёт? Завтра? Послезавтра? Давай, говори, не стесняйся! Посоветуй что-нибудь!
-- Я бы, Саша посоветовал больше не пить. Никогда. И ещё раз советую. Мне жаль, что так получилось с ними, но это не моя вина. Я не волшебник, я только учусь. Моя задача – попытаться спасти тебя, а уж всех, кто вокруг – не в моих силах. Изменишься ты – изменится мир вокруг тебя. Мне же самому будет лучше, если я тебе смогу помочь. Это условия моей игры. Не смогу – мне будет минус. Да уже минус. Пока я с тобой занимался, у меня дочь ушла. Вот так. Пока только из дома. Нет, мне тебя губить не имеет смысла. Абсолютно никакого. Я привёл тебе, кажется все возможные доводы, что всё не просто в этом мире. Решать тебе. Все ошибаются, все платят за ошибки. Кто как, но платят. Приходи в себя, Саша, трезвей. Видишь как всё быстро? Не успел ещё и представить, что стоишь на краю, как уже на краю оказался. Ну и довольно, не стоит пьяным спать на подоконнике, чтобы убедиться в сложности мира и ценности жизни. Если тебе интересно, так это был я, а не мой мифический приятель. Хотелось с непознаваемым познакомиться. Вот и познакомился, сам теперь не рад. Так что советую не повторять моих глупостей. Для того, чтобы испытывать судьбу, надо быть сильным. А мы с тобой слабые. Всё, ложись спать. Приходи играть в шахматы, поговорим. По трезвости и в здравом уме…Надеюсь. Придёшь?
-- Пошёл ты в задницу, Арнольд!
Саша шваркнул телефон об пол. Тупость, беспредельная тупость. Страх тупой. Злость тоже. Страшная усталость. Последние сутки слились в один долгоиграющий кошмар. Нет, не сутки. Последний месяц, скорее даже год. Что-то ушло из жизни. Что? Когда было что-то, о чём можно вспомнить и сказать: «Было здорово! Жаль, что это прошло» В детстве? Детство было смутным. Отец ругался с матерью. Затем ушёл. Как он жил-то? Саша не знал. Папа повесился, не оставив записки. Только завещание. Он живёт в его квартире, из которой выбросил почти все папины вещи. Те, которые не проторчал или не пропил. Ваза осталась чудом. Он в неё блюёт. Папа был учёным. Средненьким, правда, не Эйнштейном. За это маменька его и скушала, особенно, когда учёным платить перестали. Папа пил. Пил, тосковал, ощущая свою слабость и ненужность. И повесился. Мама большой человек. В своём маленьком мирке. Специалист по «Серебренному веку». Сколько он её помнит, она всегда была томной и роковой женщиной. За исключением того периода, когда презрение к неудачнику мужу переросло в скандальную и визгливую ненависть. Вокруг неё вечно кто-то крутился. Поэты, музыканты, актёры. Из породы тех, кого никто не знает. Эстеты хреновы. Тоже не дураки выпить. Впервые он напился девяти лет от роду, на Новый год. Все нашли это очень милым, даже прелестным. Нет, ничего особенно хорошего он вспомнить не может…Институт? Пьянство и ****ство. Армия? Пьянство и скотство. Первая любовь? Пьянство, ****ство и скотство. Плюс наркотики. В рекламной конторе пили, нюхали, предавали, продавали, насиловали. Сами попу подворачивали. Там стало окончательно ясно, что всё имеет свою цену. Гламур, бля! Приятно думать, что сам ушёл оттуда, да только это неправда. Намекнули, что пора бы… Дерьмо какое! Пустота. Сплошное дежа, непрерывное вю.
«Не пей никогда!» Хороший совет дал сценарист, дельный. Главное – своевременный. Он больше ничего и не умеет. Только пить. Что делать, если только пьяным он чувствует себя человеком? Если для него мир – сплошной похмельный синдром? Когда он пьян, то окружающие мерзкие рожи становятся лицами. Бесплотные тени набирают вес, форму и содержание. По пьяни приятна Элеонора. Была. Добродушен и хорош мясник Лёха. Был. Порождение мрака, сумрачный вурдалак Волына – и тот хорош. Стоит протрезветь – всех поубивать хочется, включая и себя самого, впрочем.
Чего он испугался то? Чего психует? Чего теряет? Ничего! Ни хрена он, Александр Николаевич Сидельников, тридцати пяти лет от роду, русский, холостой, с высшим незаконченным – не теряет. Папа помер, а маменька только скривилась: «Допился, всё к этому и шло» Его она тоже за человека перестала считать. Объяснил ей как-то прилюдно, поднабравшись, как тянет блевать от её сраного Серебряного века, и всех этих посеребрённых выродков, среди которых она толчётся. Он и век этот не любил, правда, но ненавидеть стал из-за них, убогих бастардов. «Незаконные дети, а не сыны» Плесень, а не благородная патина. Не чернение, а просто грязь.
Впрочем! Стихи то он начал писать лишь потому, что очень хотелось написать что-то совершенно мерзкое, гадкое, ублюдочное. Вроде портрета красавца Блока с проваленным от сифилиса носом. Вместо ананасов в шампанском, чтоб киснущие в собственном соку портянки смердели на версту. Но не удалось. Стих должен простреливать навылет, валить на раз. А у него всё какие-то царапины, да застрявшая в мягких частях души утиная дробь. До картечи не дошло. Жёнушка, бледная наркоманская немочь, так и вовсе вкус отшибла.
Потом прозу мучил. Стихи – пуля в висок, а проза – разрывная в живот. Чтобы крутило, болело, тошнило, тянуло жилы и слёзы против воли наворачивало. Тошнить – затошнило. И слёзы навернулись от собственного бессилия. Не срослось с творчеством, не срослось. Всё везде не срослось. Боялся просто признаться, что уже было такое до тебя, было и получше. Дежа вю. Да и некогда было признаваться. Пьян был.
Господи! Если ты есть! За что же эта тоска? Что мы тебе все сделали, Всемогущий, что ты нас в такую мазь растёр?! Ведь нас и пожалеть некому, никому мы не нужны. Живём, не живём…Кому какая разница? Нет, прости уж, но Тебя явно нету. Правы были Маркс, Энгельс и сукин сын Каутский. Нет Тебя, а есть психотерапевт Волына, маленький кровосос с паранормальными возможностями. Жаль нет его… взял бы за шкирку, щенка, выволок на балкон… нет, лучше на крышу. Выволок --- и поставил на край шестнадцатиэтажки. На каком он там подоконнике спал? На втором этаже, или на первом? Ему, засере моховой, и с кровати то упасть уже драма. Вот постоял бы у меня на краю сам, собственной полуторометровой персоной. Может и признался бы в чём. «Не пей, Саша, больше!» Ишь ты мразь!
Саша вылил из бутылки всё без остатка. Почти полный. Грамм сто семьдесят. «Не осилить без запивки» -- привычно оценил ситуацию больной, но чуткий мозг. Водичка из под оливок – самое то. Солёненькая. Остренькая. Помянуть двух несчастных дурачков, имевших неосторожность пересечься с ним, роковым Сидельниковым, человеком и луноходом.
Он пошатываясь дошёл до холодильника. Пьян, не пьян. Устал, перепсиховался, переблевался. Изнемог. Ба! Тиньков, старый друг! Он, блин, один такой, это точно.но не один, а целых два. Правильно: утром две, крысеныш две, вот ещё две. Замёрзли, малыши…Ну, идите к папочке.
Це дило! По ящику трясут попами, только не понять кто, мужики или бабы…Какая разница? У кого голова, у кого руки, у кого попы. У всех что-то трясётся и сыплется. Жизнь такая пошла. Ну что, брат Лёха? Как тебе там, Элечка? Простите, ребятки, не знал, что всё так плохо. Кто ж знал, что такой триппер вас накроет?! Знал один, знал. Но он ещё за базар ответит, зуб даю. Дам в лоб – козла родит, уродец. Пусть земля вам будет пухом!
Прошла, прошла сучара! Даже без пива, как по маслу зазмеилась по пустым кишкам. Не зря полоснулся. «Не пей, Саша» хрен тебе, сучёнок! На любого упыря с хитрой жопой найдётся Блейд с винтом! Вот и пивка теперь, тоже винтом. Пошло, пошло! И как в масть пошло-то, господи боже! Нет, терапевт, я жить буду, меня на арапа не возьмёшь, мы люди битые, не чета вам, инфузориям. Мы вам ложеножки-то повыдёргиваем…Это ты, чмо, на краю дрейфишь, а я там могу и пивка махнуть… Как человек-паук Форрест Гамп….или Джонни Депп? Да хоть Микки Рурк, ети его в корень!
Саша встал, и захватив последнюю бутылку того, чего уже не раз видел, довольно сноровисто, почти не качаясь вышел из комнаты. В прихожей повернулся к несуществующему зеркалу. Хмыкнул: «Плохая примета. Лучше бы посмотреться перед уходом. Да что там, теперь семь несчастливых лет обеспечено. Хоть несчастливых, но зато семь.»
На крыше было просто в кайф. Солнце садилось в нечто инфернальное, типа прореженной жаркими всполохами грозовой тучи. Воздух плотный и тёплый. Приятный сумрак. Сумерки богов, в которых боги плохо видят. Он подошёл к краю, чувствуя, что в коленках появляется подозрительная вялость, а по животу пробегает судорга. Осторожно глянул вниз через поребрик. Тёмные деревья недовольно прошелестели чего-то, недовольные наглым взглядом. Проехала машина. Процокала каблучками некая барышня в красной ветровке. Уже точно не Элеонора. Нет, мелкий опять оказался прав: стоять на этом поребрике -- это не слишком. Посидеть – да. Обещал попить пивка на краю бездны – попью. Саша осторожно присел, повернул крышечку. Вроде ничего. Экстремальный отдых: пить спиртное над пропастью. Попривыкнешь, и не страшно. Человек ко всему привыкает, сказал Арнольд. Может он и прав, нечего его особенно костерить-то… не он же их на встречную толкнул, в самом деле. Саша допил бутылку. Захотелось кинуть вниз. Кинуть? Хамство, конечно, хулиганский и некрасивый поступок… но очень хочется! Он размахнулся и кинул, ощущая как тело заходится вслед, в сторону бездны…сохраняя равновесие, он схватился за край, и взвыл, наткнувшись развороченной кистью на невидимый в сумерках штырь. От боли он судорожно дёрнулся, а вот этого делать было нельзя….

…..было нельзя. Ничего нельзя изменить, кроме незначительных деталей, дражайший Арнольд Карлович! – мясистое лицо с отсутствующим взглядом выражало чуть-ли не участие. – Вы же сами знаете. Должны были убедиться. Видели не раз.
Маленький Арнольд Карлович смотрел в это лицо с усталой, застарелой ненавистью. Почему Фаусту явился симпатичный пудель? Затем – красавец мужчина в берете. А тут – средних лет сволочь женского пола в красной будёновке. Нет, это не Мефистофель, не Воланд. Это какая то современная мразь из сумрачного мира. И сволочь эта повязала его, любящего отца, по рукам и ногам. «Спасите хоть троих от неминуемого. Попробуйте, и живите дальше в своё удовольствие. Ни долгов, ни проблем.» Из сорока трёх ему удалось помочь одному. Сорок четвёртый вчера рухнул с крыши, превратно поняв его собственные, Арнольда, слова. Господи, какие дураки! И он дурак! Чадолюбивый идиот. Дочь вчера ушла из дома, заявив, что ей плевать на деньги, а нужен нормальный, пусть даже небогатый, но не постоянно выпивший и озлобленный на весь мир, отец. Господи! Если ты есть! Помоги хоть с одним, с двумя! Я ошибся, прости! Помоги, дай переиграть…
-- Это, конечно, можно. – бесцветно заметила мужеподобная дама. – Только ведь ничего не изменится, лишь время и деньги потеряете. И нервные клетки, а они, как известно, не восстанавливаются. Разве не так, Арнольд Карлович?
-- Какие деньги? – тупо спросил он, глядя в сторону жирных лягушек, обречённо размазанных по стеклу аквариума.
-- Пятьсот баксов, доктор! – удивилось существо. – Покойник же вам оставил деньги на сохранение. Но ему они теперь без нужды, так что законные ваши. Для семьи, для доченьки, чтоб крепче любила папу.
Арнольд почувствовал, что ему очень хочется совершить немыслимое, страшное насилие, но взял себя в руки:
-- Может дадите попробовать? Ведь вы ничего не теряете, вы же сами уверены в результате. В качестве эксперимента, теперь, когда я его немного узнал… Ну пусть он, Саша, будет как бы вне списка… Поймите, я хочу убедиться сам, сам….
-- Жалко мужичка? – угол рта у бабы скривился в усмешке.
-- Да, жалко. Он искалеченный, но не безнадёжный.
-- Как угодно, Арнольд Карлович, как угодно. У меня времени сколько угодно, это у вас оно ограничено сроками. Знаете, пусть и деньги у вас останутся, невзирая на нашу незначительную перестановочку во времени. Пространство беспокоить не будем. Денежки вам понадобятся: надо же чем –то зацепить его сознание в первый день знакомства. А к разговором мужика легче расположить в неофициальной обстановке. Посидите, выпьете с ним… Совсем немножко. Повод есть, только он об этом не знает. Но вы ему не рассказывайте, а то он ни за что не поверит. – издевается, мутная дрянь! – Ну ладно, до новых встреч. Попытка – не пытка, дерзайте, юноша.
Она встала, тяжело и неприлично колыхаясь сразу во все стороны:
-- Пытка будет, если опять всё коту под хвост, а?
Арнольд Карлович открыл дверь и пропустил гостью, тяжело глядя вслед уходящему безобразию. Как он устал! Как его всё это добивает! Зачем?! Он перевёл глаза на поднимающегося навстречу человеку и вздохнул:
-- Александр Николаевич? Прошу.
Пропустил посетителя, и аккуратно прикрыл сделанную на заказ дверь, на которой красовалась опрятная табличка «Врач-психотерапевт Волына А.К.»

 


 


 
 
 


 
 
 

 
 

 






 

 

 
 
 
 
 



.