Мой Иисус. Часть вторая. Апостолы

Будни проповедника

 Возлюбите Иисуса всем сердцем своим! Пусть он станет совершенным водителем вашим сквозь мир тьмы и страданий. Откройте души свои и возрадуйтесь!
 Я орал весь этот бред, стоя на маленькой площади какого-то захолустного городка. Под ногами моими серый потрескавшийся асфальт. За спиной – безрукая статуя вождя. Он страдальчески запрокинул голову. Уставился в хмурые, под цвет асфальта, небеса пустыми каменными глазами. Такая вот сцена. И в сегодняшнем представлении главной звездой был я.
 Зрительская аудитория подобралась подобающая великому моменту. С десяток угрюмых пролетариев с какими-то покореженными лицами. Дебелая бабища с выпученными водянистыми глазищами. Старушенция неопределенных лет, беспрерывно лузгала семечки, двигая беззубыми челюстями. Местная шпана, обрадовавшаяся нежданному развлечению. Чуть поодаль рожами в клумбу пьяно сопела парочка бомжей. Вот, в общем-то, и все.
 Чертов Иисус кинул меня, словно с моста в омут. Иди, мол, проповедуй спасение. Ага. Только начал, а уже упроповедовался весь. Не, я, конечно, попытался. Даже книжки почитал, с целью узнать как все это делается. Ну, если быть до конца честным, книжка была всего одна. Библия. Там толком ничего не объяснялось. Приходил какой-нибудь паренек в город или иной населенный пункт и давай свою байду гнать. Покайтесь, и всем будет круто. Народ собирался и слушал внимательно. А дальше как карты лягут. Процентах в пятидесяти подобных случаев дело благополучно заканчивалось линчеванием. Собравшиеся побивали оратора каменьями и спокойненько расходились пить пиво и прелюбодействовать.
 В жизни получалось гораздо сложнее. Я, следуя заветам предшественников, выходил на главную площадь и начинал истошно вопить о прелестях жизни с Иисусом в сердце. Собиралась толпа. А дальше… Дальше все шло наперекосяк. Удержать внимание аудитории мне так и не удавалось. Минут через десять народ начинал откровенно скучать и неспешно разбредаться. Меня, с упорством достойным лучшего применения, принимали за психа и звонили, куда следует.
 Дважды мне пришлось заехать в рыло участковым. Один раз я разрядил обрез в машину экстренной психиатрической помощи. В другом случае отстреливаясь был вынужден уходить огородами от разбушевавшихся представителей «Свидетелей Иеговы». Я спровоцировал несколько массовых драк и даже одно убийство. Был ли я доволен? Ни хера!
 Я снова обвел собравшихся красными от недосыпа глазами. Провел грязной ладонью по четырехдневной щетине. Ну, суки, все равно разбужу вас. Пришло время проснуться. Шальная улыбка заторможенной розовой гусеницей проползла по моим потрескавшимся губам.
 Примите Иисуса в ваши гниющие смрадные сердца! Ибо он есть бог и царь всего сущего! Проверещав это, я выхватил обрез и шарахнул из двух стволов в остекленевшее осеннее небо.


Перекур

 Дым. Сизый густой гашишный дым. Он вьется замысловатыми кренделями, поднимается к потолку и зависает там теплым туманом. Если внимательно приглядеться, то можно различить в его глубине смутные фигуры. Чьи-то лица и силуэты, тихое движение оживших теней на провисающей серой плоскости потолка. Дым…
 Я лежу на полу какого-то полуразвалившегося сарая, курю и наблюдаю потолок. А что, имеет, в конце концов, и пророк право на отдых. К тому же, ужасно ноет правая нога. Так что о том, чтобы куда-то двигаться и речи быть не может. я и до этого сарая-то добрался с величайшим трудом. Кое-как открыл замок. Пролез внутрь. Рухнул на пол и провалился в сон.
 Проспал я почти сутки. Немного очухавшись достал из заначки кисет с гашишом. Забил. Закурил. Да пошли они все в жопу. Если меня еще не нашли, значит, скорее всего, здесь искать и не будут. Отлежусь пока. Я проверил на всякий случай обрез. Устроился поудобней и снова забил.


Письмо

 Здравствуй, дорогой Иисус. У меня все хорошо… Или как там принято начинать сраные письма? Вот решился накарябать тебе послание. Ты же сам говорил, пиши если что. Так вот, это что как раз и настало. Самое что ни на есть ****ское ЧТО! Подкралось незаметно и шарахнуло в спину. И вот лежу я, бля, смотрю на необычайно синее небо Аустерлица, любуюсь, мать их, облаками и думаю. За что же мне эти херовы испытания послал Бог, то есть, собственно, ты.
 Впрочем, о чем это я. Не обращай внимания на лирические отступления, которые, боюсь, еще не раз прервут мое повествование. Это всего лишь разыгрался чертов гашишный психоз. Прет меня, в общем. Прет безбожно, прямо-таки дьявольски. Извини за откровенное богохульство. Состояние такое.
 Так вот, в первых строках своего письма, гы, спешу сообщить тебе, что миссию я свою воспринял совершенно серьезно. Ты сказал – проповедуй, я – взялся за дело. И началось. Я, ****ь, сразу предупреждал тебя, что в подобных делах неопытен. Ты, сволочь, лишь ехидно ухмылялся в ответ. Учись, мол, братан, все в жизни пригодится. Учиться пришлось на собственных ошибках.
 Как и описано в святых, мать их, писаниях, я выходил на площадь и истошным криком собирал народ. Это у меня получается пока что лучше всего. Дальше – хуже. Ну, собиралась толпа, смотрела как на идиота, разявив рты, плевалась в мою сторону, в лучшем случае. Но лучшие случаи бывали очень редко. Раза два всего.
 В результате я многое приобрел. О, да! Если бы мне сказали раньше, что за столь короткий срок можно нажить столько новых врагов и насобирать количество шрамов, которому позавидовал бы самый психованый мазохист, я ни за что бы не поверил. Однако реальность превзошла все ожидания. Мне выбили два передних зуба, теперь моя улыбка столь же лучезарна, как и твоя, возрадуйся. Мне сломали несколько ребер. Вдарили железной трубой по кумполу. Прострелили, правда навылет, плечо. И под занавес пырнули ножом в левую ногу. И она, мать твою, болит. Болит, как последняя сука, особенно ноет к вечеру. Вот тебе милый, но далеко не полный список моих приобретений.
 Сейчас я лежу в каком-то сраном сарае на куче гнилой соломы. В углу копошиться худая болезненная крыса, смотрит на меня печальными глазенками. В глубине ее маленьких злобных мозгов, похоже, уже созрел гениальный план пожрания моих жалких останков. Она, наверное, думает, я подыхать сюда приполз. И, знаешь, я ее понимаю. Понимаю, ****ь, всем сердцем. Потому что, так хреново, как я может выглядеть лишь потенциальный мертвяк.
 Если я не сдохну прямо вот здесь, то очень скоро надеюсь получить твой ответ. Меня весьма интересуют твои ****ские советы. Я хочу знать, просто знать, что, послав меня в эту трижды ****ую дыру, ты не просто хотел поприкалываться, а преследовал некую, пусть и ускользающую от меня в данный момент, вполне разумную цель. Объясни мне, наконец, что делать с этими тупыми скотами, как разбудить их, и желательно при этом выжить, чтобы при встрече лично рассказать о результатах.
 За время моего функционирования, о какое хитрое и длинное слово, число твоих сторонников ничуть не увеличилось. Я скажу больше, число потенциальных почитателей несколько подсократилось за последние недели. Так, пришлось кое-кого пристрелить на хер. Ну не знаю, не тяну я на великомученика, жить уж больно охота.
 Так, чего бы такого еще написать? Погода, дорогой Иисус, в наших краях стоит замечательная, урожай собран, люди гуляют. Ну, вроде бы и все. Пиши мне в город Мшанск, приколись название, главпочтамт, до востребования. Авось доковыляю как-нибудь.
 Пока.
 Твой сраный пророк. Еще живой.
P.S. И, это, долго мне вообще здесь чалиться.
 Теперь все.


Ответ
 
 Кончай ныть. Делай шоу.
 Твой Иисус.


Бензин

 Бензин не зря считают довольно опасной штукой. Он великолепно горит, а в особых случаях способен и рвануть, как следует. Нужно только разумно его применить. Найти к бестии правильный подходец. Ведь у этой мутной жидкости свой дьявольский норов.
 Вот, к примеру, если бросить горящую спичку в бензиновую лужу, то ничего примечательного не произойдет вовсе. Тупая спичка зашипит и огонь, так толком и не родившись, тут же безвозвратно сдохнет. Но если то же самое провернуть с пустой бочкой, где недавно хранилось горючее, то шарахнет будь здоров, надоест куски свои по округе собирать. Это все сраные пары, их ****ская работа.
 Конечно, для того, что я задумал провернуть, можно было использовать старый фокус с марганцовкой. Неужто не помните? Да об этом приколе знает любой сопливый младшеклассник, по крайней мере, так было в нашей школе. Всего-то и нужно раздобыть пару презервативов и бутылек марганцовки в ближайшей аптеке. Дальше - еще проще. Марганцовку насыпаем в презерватив, завязываем узел, для верности одеваем эту лабуду еще в одну «резинку». Готово.
 Обычным развлечением шпаны было забросить сей сюрприз в бензобак какой-нибудь несчастной колымаге. Бензин по быстрому расправлялся с «презами» и… Ба-бах! Странное такое развлечение.
 Способ этот был проверен не одним поколением уличных дебилов. Он действовал безотказно, как молоток. Но. Точно отрегулировать протекание процесса довольно сложно. И, к тому же, очень уж не хотелось пополнять легион всенародно известных героев-бомбистов. Известный в таком деле означало одно – мертвый. Поэтому я поступил по-другому.
 На местном рынке за какой-то стольник был куплен странный набор. Простенький китайский электронный будильник и обыкновенная пьезозажигалка для газовой плиты. Итак. Берем провода будильника, те, что шли некогда на омерзительную пищалку, мертвых что ли эти китайцы будить намеривались, и подключаем к пьезоэлементу от зажигалочки.
 Теперь эта конструкция будет не верещать мембраной, а раскидывать синеватые искорки. Причем, именно в нужный нам момент. Проще говоря, после вышеописанных бестолковых манипуляций, в руках у нас оказался самопальный детонатор с часовым заводом. Толку от него, конечно, не очень много. Вряд ли он будет способен воспламенить даже весьма нестабильный кустарный динамит, не говоря уж о промышленном пластиде, но бенз…
 Беру трехлитровую стеклянную банку. Заливаю в нее тривиальный бензин. Но не полную, так, на треть. Ведь важны, как вы помните, те самые пары. Сверху закрываю банку крышкой с вмонтированным детонатором. Все! Зажигательная бомба готова. Кладу все это в обыкновенную черную сумку. Рядом с «зажигалкой» еще одна двухлитровая баночка с бензином. Так, на всякий случай, для пущего фейерверка. Сумку с опасными сокровищами – на плечо и шагаю по направлению к самому большому супермаркету в этом гадком городишке. Маленькие китайские мозги будильника уже отсчитывают мгновения. И, а, сай, сы, у, лю…
 Все эти приготовления были проделаны мной часа полтора назад. Теперь я стоял спиной к супермаркету, рожей к собравшейся толпе. Нервно поглядывая на часы, я верещал.
 Вы, ***вы ублюдки! Бог ныне спустился на землю, и он увидел процветание греха и ненависти. Рожденные во тьме, трепещите, ибо грядет царствие небесное. Ад и геенна, кровь и дерьмо. Каждая сестра получит по заслуженным серьгам. Трепещите, трепещите… Пропащие души, гниющие в горниле чавкающего мяса. Жратва и похоть. Вы понастроили сраные церкви своей дьявольской веры. Попирают небеса вавилонские башни супермаркетов. Приноси свое сердце, меня душу свою. Блаженство, упакованное в разноцветный целлофан и пластик. Бери, бери. Говна хватит на всех!
 Что осталось у вас, глупые твари? Что кинут ангелы мести господней на чашу весов? Трепещите, трепещите. Огонь всеблагого очищения спалит ваши храмы, сожжет вас. Смрадный пепел, вы только смрадный пепел.
 На этих словах ярким факелом полыхнул верхний этаж супермаркета. В небо повалил черный едкий дым.
 

Рвотный рефлекс
 
 И все-таки эти суки меня изловили. Выхожу я значится из вонючей кафешки, что на вокзале этом задрипаном была, и тут… Бах! Трах! Хрясь! Навалились на меня какие-то скоты здоровые. Мордой в грязный кафель вокзальный вдавили, руки за спину завернули. Не успел я и матом выругаться, как обрез мой в широкой лапе одного из них оказался, а на запястьях громко щелкнули наручники.
 Не, я, конечно, попытался сопротивляться. Одного из них мне даже удалось куда-то в область голени лягнуть. Толку от этого, однако, не много было. Мне тут же врезали по правой почке, а когда я истошно взвыл от боли, то от всей души добавили по затылку. Серый потолок вокзала замысловато кувыркнулся у меня перед глазами и я провалился во тьму беспамятства. Аут.

 Приходил я в себя тягуче и мучительно. Для начала прорезалось зрение. Я разлепил веки и уставился на свои же колени. Колени, как колени, пришла по тупому спокойная мысль. Вот только джинсы грязные совсем. Да изображение двоится и плывет слегка. А так нормаль… блюяуйъййе… гх-гх… Меня вырвало прямо на, мать их, сраные колени.
 Глаза слезились, нос забило вонючей блевотиной, хлынувшей через край из всех доступных отверстий моей головы. Зато появился слух. И он поведал мне о том, что в помещении, как раз за моей спиной, находятся как минимум двое.
 Вот пидор, заблевал тут все, пробурчал, и весьма недовольно, писклявый высокий голос. Может ему в рыло двинуть, с готовностью отозвался хриплый и грубый. Последний мне понравился еще меньше предыдущего. Тебе, бля, только волю дай, ты бы всем в рыла двигал, снова зазвучал писклявый. Да я чо, я для дела… Вот и молчи для дела. Какой козел его так по кумполу треснул? На хера делать-то так? А? Да это, забасил хриплый, Серега-Хачик расстарался, сопротивлялся гад. Расстарался, говоришь, за такие старания увольняют в жопу. А ты знаешь, как у нас увольняют? Что молчишь, задумался? Там надо было думать. А то уволят вас с Хачиком в болото башмаками вверх, там оправдываться будете. А что с этим-то делать, снова подал голос хриплый. А ничего, сейчас специалист придет, дальше его работа. Чо? Какой специалист? Какой-какой, Эммануилыч, вот какой. Свят, свят, свят…
 Меня снова бурно вырвало. Какой-то горькой гадостью. И снова на джинсы.
 

Искусствовед в штатском

 Знаешь, многие знакомые сравнивают мое мастерство с истинным искусством. Разумеется с изобразительным. Они говорят, что мои творения во многом созвучны таким шедеврам, как «Крик» Мунка или «Герника» Пикассо. Но если быть честным, то стоит признать, что эти самые знакомые весьма неглубоко разбираются в искусстве, да к тому же излишне склонны к метафоричности. Причем пошлой и избитой.
 Я с трудом поднял свое разбитое вдрызг рыло, чтобы посмотреть на говорившего. Должно быть, я отключился и прозевал его приход. Что ж, это очень нетрудно было сделать, учитывая, что в минувший час все присутствовавшие в этой тесной коморке развлекались тем, что от души дубасили меня по морде. Все спрашивали, где Иисус, да где Иисус. Я-то, на хер, откуда знаю? Но они просто отказывались верить в мою тотальную неосведомленность. Неужели я говорил неубедительно?
 Заговоривший же на столь высокие темы человек по всей видимости и был обещанным мне специалистом. В нем не было ничего зловещего или пугающего. Так, обычный такой веселенький толстячок. Глаза добрые, на щеках здоровый румянец. Он, мать его, даже улыбался, словно детский зубной врач. Здравствуй, дружок, открой ротик. Ну, не пугайся, скажи «а-а-а». Какой у нас зубик болит? Сейчас мы его вылечим, к херам. Только вот инструменты, которые этот дантист раскладывал на столе, мне очень даже не понравились.
 Так вот, продолжал Айболит, человек, действительно разбирающийся в изобразительном искусстве, моментально увидит разницу между полотнами Мунка и Пикассо и моими творениями. Да, те картины повествуют зрителю о боли и страдании. Но. Страдание на них отображенное идет изнутри, выражая экзистенциальное противоречие между индивидуумом и окружающим его миром. Это прорыв наружу, так сказать сквозь внутренние стены, это боль смерти и одновременно боль рождения.
 К тому же, если приглядеться к техническим аспектам этих, безусловно гениальных, работ, то мы увидим, что средства художников разнятся с моей манерой. Экспрессивные энергичные мазки, грязноватые краски, словно смешанные в презрении к каноническим основам, у Мунка. Угловатые фигуры и композиционный хаос у Пикассо. Нет, это не по мне.
 Я ошалело слушал, процентов на семьдесят совершенно не понимая сказанного. О чем бормочет, это добродушное с виду чудовище. Какой в жопу Мунк, какой на хрен Пикассо. Впрочем, в момент его напыщенной речи меня хотя бы никто не бил. Трое мясником работавших над моим лицом ранее угрюмо слушали лекцию, хлопали своими тупыми поросячьими глазенками и явно не одобряли лишнюю болтовню.
 Если уж так необходима систематизация, вещал оратор, вертя в руках какую-то мерзкую заточенную загогулину, то мои произведения скорее можно сравнить с готической скульптурой. Да, да… То же обязательное следование заданному канону, те же скупые даже примитивные технические средства. И то же умение, при всех ограничениях, выразить правду, вынуть ее из инертной глыбы камня, дерева, человека.
 Чтобы объяснить то, что будет происходить далее, я расскажу подробнее о своих инструментах. Это не какие-нибудь новейшие технологические наработки, нет. В нашей профессии нужно следовать устоявшимся традициям. Тому, что проверено веками, тому, что действует безотказно. Вот взгляните, молодой человек, это, к примеру, набор специальных игл. Их раскаляют на огне и вводят объекту под ногти. Вам, наверное, известно, что именно там сконцентрированы пучки нервов. Очень болезненная процедура. Если это не поможет, в дело пойдут вот эти замечательные щипчики. Они служат для вырывания ногтей.
 А вот, к примеру, другая не менее знаменитая и действенная разновидность щипцов. Он сунул мне под нос устрашающего вида клещи с расставленными в стороны шестью острыми зубцами. Эту штуку называют паук, неправда ли, сходство присутствует. Ими легко захватить какую-нибудь мышцу. А вот изобретение хитроумных испанцев. Груша для разрывания рта. Милая вещица, даже нелишенная изящества. Ее вставляют в рот, крутят вот этот винт и железные лепестки расходятся в стороны. Они ломают зубы и разрывают связки, поддерживающие нижнюю челюсть.
 Но хватит лекций, пора и к делу приступить. Он схватил со стола какой-то хитрый длинный и узкий нож. Значит вы знакомы с Иисусом. Я яростно закивал. То, что мне еще не удалось обосраться от ужаса, было, по всей видимости, чудом господним. Угу, ухмыльнулся душегуб и…
 Этот самый стилет вдруг сделал изящный пируэт в ладони палача и вонзился точно в правый глаз ближайшему громиле. Он и хрюкнуть не успел. Второй издал противный утробный звук и полез толстыми пальцами к подплечной кобуре. Он так и застыл не добравшись до нее нескольких сантиметров. Молниеносный удар в висок пресек его попытку. Третий все-таки выхватил пистолет, но тут же зашелся в пронзительном визге. Не знаю уж, что там Айболит сделал с его рукой, вроде бы и держал ее легонько. Мясник заткнулся секунду спустя, получив в нос основанием ладони.
 Ну, молодой человек, надо мной нависло круглая румяная физиономия, поднимайтесь. Нам нужно выбираться отсюда, и очень быстро.


Православный самурай

 Поп-расстрига Степан Порватьев оказался здоровенным мужиком. Под два метра ростом, два меня в плечах и ударом своего огромадного кулака легко, наверное, мог убить быка средних размеров. Мы вместе с Аркадием Эммануиловичем, так витиевато звали моего нежданного палача-спасителя, застали бывшего священнослужителя за любимым занятием. Он остервенело избивал внушительный мешок с песком. Импровизированная «груша» качалась из стороны в сторону и, казалось, готова была закричать от боли.
 Здорово Эммануилыч, радостно заулыбался Порватьев, что это за дохода ты с собой притащил. В улыбке попа было что-то глубоко животное, пугающее. Когда он смотрел на человека, складывалось такое впечатление, что он гадает, куда бы его вернее двинуть. Да и весь внешний вид Степана был устрашающ. Длинная широкая борода была заплетена в пару веселых косичек, череп расстриги был выбрит на голо и блестел потом в солнечных лучах.
 Не кипешуй Степан Егорыч, это тот самый человек, о котором я тебе давеча говорил. Пророк, что ли? Именно. И вот еще что, нам нужно его спрятать дней на пять, а то видишь, что эти дуболомы с ним сделали. С такой рожей на людях показываться не стоит, к тому же искать его будут. Он для них единственная дорога к Иисусу. Так-то вот.
 Порватьев хмыкнул и схватился за увесистую штангу. Я на несколько дней уеду, продолжал тем временем Аркадий, так, дела кой-какие, присмотри за ним. Все бывай. Попяра лишь молча махнул рукой.

 Жизнь Степана Егоровича, казалось, была предопределена. Он родился в крайне религиозной семье. Мать и бабка, папаша скрылся в неизвестном направлении, когда будущий Степан еще барахтался в плаценте, были натуральными православными фанатичками. Иконы стали первыми картинками, Библия первой книжкой. Неудивительно, что Степана в школе сторонились. Складывалось впечатление, что этот длинный и худющий странный субъект рожден, чтобы служить мишенью для тупых приколов и издевательств. Путь великомученика маячил впереди все отчетливей.
 Все изменилось за одно лето. В небольшой городок Мшанск откуда-то с Северов приехал погостить Мамин родной брат Леха. Леха был мелок, но шустр. Он был воплощенным кошмаром тихой патриархальной семейки. Буквально на третий вечер своего пребывания он потащил Степу на городскую танцплощадку. Аборигенам заезжий хлыщ с неместными повадками сразу пришелся не по душе. Несколько бугаев решительно двинулись в его сторону, желая научить хорошим манерам, как их здесь понимали.
 Все закончилось за минуту. И совсем не так, как предполагалось. Вместо того, чтобы скорбно принять судьбу и хлюпать в песок раскровавленной сопаткой, Леха проявил небывалую прыть. Ловко врезав первому приблизившемуся ногой в подбородок, он молниеносно расправился с остальными уже более привычным способом – раздав приличную порцию зуботычин. В тот вечер у Степана, не смотря на библейский запрет, появился кумир. Степан хотел быть таким же непобедимым, таким же быстрым и ловким.
 Леха с радостью согласился его научить. Не дело когда здоровый пацан обидчикам рыла начистить не может. И началось. С раннего утра они бежали на речку, полчаса остервенело плавали. Потом Степан мучил себя долгими физическими упражнениями, отжимался, приседал, прыгал, кувыркался. Поначалу нестерпимо болели мышцы. Ежеутренний подъем превращался в напряженный поединок с самим собой. Но Порватьев еще с детства впитал в себя идеалы христианского мученичества. Боль и смерть – ничто, достижение цели – все.
 Главное – жалости не чувствуй, словно не человек живой перед тобой, а кукла какая-нибудь, поучал Леха, тогда тормозов у тебя не будет, а выигрываешь в скорости, выигрываешь драку. Но помни, никогда не входи в раж, спокойствие – это тоже основа успеха. Не всегда можно всех забить до полусмерти, иногда нужно харю кирпичом сделать, да базаром задавить. А тут кто одолеет? Не тот, кто орет да верещит, а тот, кто спокоен, а значит в словах своих уверен, отвечает за них.
 Степан часами избивал воображаемых врагов, тыкал пальцами в воображаемые глаза, от души лупил по воображаемым яйцам, выкручивал руки, бодал головой в лицо. Леха сидел тут же на бережку, курил папиросы, да подставлял свое синие от татуировок тело солнцу. Так пролетели три летних месяца. Леха укатил в свой Нижневартовск. Степан пошел в школу.
 В первый же день он подошел к главному школьному драчуну, приблатненому Федьке Щербатому. Некоронованный школьный монарх просто офигел от такой прыти, но главное потрясение ждало его впереди. Они отошли на задний двор под радостный гул, собравшихся посмотреть на очередную легкую победу своего фаворита. Федька встал, скособочив пальцы, ухмыльнулся и загнусавил. Ты на кого, типа, батон крошишь? Порватьев про себя повторил свою мантру. Боль и смерть – ничто, достижение цели – все. И тут же впечатал свою ладонь в кривой сломанный нос Щербатого. Он бил его долго и методично, словно, снова стоя на берегу, отрабатывал удары. Спокойно и жестоко.
 
 Несколько лет спустя Степан, с серебряной медалью окончивший школу, оказался, как и мечтали мать и бабка, в стенах православной семинарии. Закон Божий и монашеское затворничество не сумели полностью отгородить его от жизни. В те годы по стране победоносно шествовало уже запрещенное властями каратэ. Будущий священнослужитель тайком записался в одну из подпольных секций. Там же ему попались первые отечественные книги, посвященные самураям. Как ни странно именно в них православный священник нашел много созвучного своей душе. Все тот же принцип. Боль и смерть – ничто, достижение цели – все.
 Уже будучи священником и наставляя свой небольшой сельский приход, отец Григорий, в миру Степан Порватьев, не бросал своих занятий. Поединок был его истинное страстью, его наркотиком, его смыслом жизни. Именно тогда его приятель по секции рассказал о тайно проводимых боях без правил. Вот где можно было проявить себя. И Степан проявил.
 Но, не долго музыка играла… Кто-то донес наверх о том, что де отец Григорий поддался сатанинскому соблазну и придается дьявольской страсти к мордобою. Приехала комиссия. Разбирались долго. Обнаружили у Порватьева дома штангу, боксерскую грушу, макивару и обширную библиотеку по боевым искусствам. Долго качали головами и, несмотря на то, что все деньги заработанные боями отец Григорий потратил на ремонт сельской церквушки, решили от нерадивого пастыря избавиться. Мол, у нас не Китай здесь, нечего шаолини всякие устраивать. Так и сделался снова Степан Порватьев мирянином.

 Прикинь, эти козлы меня вытурили, говорил расстрига. Мы сидели в его бане, где собственно он и поведал историю своей жизни. Всяких пидоров, да тех, кто малолетних девчонок трахал, они в дальние приходы отсылают, чтобы сор из избы не выносить, а меня сразу. Фьють и готово. Эх, он в сердцах махнул мускулистой ручищей, да ну их в жопу. Я же смотрел, как пар, словно туман, клубится под потолком. Я просто слушал и потел, потел, потел…
 

Вот так отдых

 Особенно долго отдыхать не пришлось. Не то, чтобы мне не по нраву была вся эта сельская идиллия, невнятные пробуждения ближе к полудню, травяной чай и деревянная баня. Нет, что вы. Будь моя воля, я бы остаток земного пути провел здесь, в объятьях луговой травы, в хаотичных солнечных бликах, пляшущих на гладкой поверхности озерца, в терпком запахе березовых поленьев. Однако ж, хера. Видимо, нет в книге моей кармы записи, мол, достоин спокойно отдохнуть и тихо умереть.
 Они объявились на четвертые сутки. Ночь. Обезумивший сверчок. Тихий скрип половиц. Огромная тень, темнее окружающей тьмы, заслонила меня от лунного света. Да я, блин, чуть не заорал с перепугу. Нельзя так с сонным человеком. Ох, нельзя…
 Т-с-с… Порватьев навис надо мной мускулистой глыбой. В глазах бегали сумасшедшие огоньки. В левой руке он бережно, словно младенца, баюкал охотничий карабин. Похуже, конечно, автомата, но в умелых руках многое на что способный. Бывший священнослужитель радостно улыбался. Я вначале даже решил, все, кранты наступили. Пришло Степану в его отбитую голову полуночное откровение, и решил он меня мочкануть. Вот тебе бабушка и надежный защитничик.
 Ан нет. Здесь они уже, прошептал расстрига, дом пока окружают. Неспешно и спокойно. Профессионалы, мать их. Явно по твою грешную душу. Порватьев положил свою лопатаобразную ладонь мне на плечо. Не боись, прорвемся. Стрелять-то умеешь? Я кивнул. Тогда держи. Неизвестно откуда, ведь на нем ничего кроме длинных трусов не было, он извлек музейного вида пистолет. Сразу повеяло гражданской, пахнуло порохом, потом и кровью лобовых кавалерийских атак, затрепыхал над головой черный флаг. «Маузер» догадался я, рассматривая громозкую коробку встроенного «магазина». Мощная штука, раритет.
 Порватьев тем временем скользнул к окну. Что-то долго там высматривал. И вдруг, совсем неожиданно, гаркнул. Долбанул стволом в стекло и выстрелил в обступившую нас безмолвную ночь. И тут темнота двора словно взорвалась. Кто-то истошно заорал, нашла таки себе жертву слепая пуля. Раздались громкие команды. Затараторили автоматы штурмовой группы. Вокруг закружили в молниеносном танце щепки и осколки стекол. Брызнуло на пол старинное зеркало.
 Бывший поп Степан, сейчас больше напоминающий злодея из забугорного боевика, спокойно стоял среди всей этой свистопляски и методично лупил из своего карабина. Держи дверь, вдруг заорал он. И вовремя. Почти в туже секунду входная дверь разлетелась в мелкую труху и на пороге нарисовались двое в масках на рожах. Я без промедления всадил в этих монстров несколько свинцовых приветов от этого света тому. ****ь, говорю, у тебя может ход какой тайный из избушки имеется, иначе не продержаться нам.
 Все есть, все есть, словно мантру затараторил Порватьев. Все есть, все и даже немного больше. Прикрой меня, брат во Христе. И резко смылся от окна. Я, конечно, попытался отстреливаться. Но там за окнами вообще ни черта не видать было. В кого он умудрялся попадать? Но я все же прилежно отстрелял весь магазин. Рухнул на пол прижался к стене. Ну, что дальше?
 Все есть, снова послышалось заклинание, все и вот эта вот херня интересная. В комнату ввалился Степан. В могучих руках он держал какой-то увесистый ящик и действительно интересную штуку, до ужаса напоминавшую армейский электронный детонатор. Зачем это? Ну как, мы сейчас в подпол и огородами, огородами. Эти же придурочки выждут минут десять, перегруппируются, в себя придут и на штурм. А оно как раз и бабахнет. Бывший пастырь человеческого стада ловко соединил нужные провода, завел таймер. Ну с Богом, ибо он высший судия.

 Ход оказался обычной сырой норой, уходящей куда-то вглубь земли. Я полз. Комья и труха сыпались мне в лицо, норовя попасть в рот и глаза. Я задыхался от резкого приступа клаустрофобии. Обдирал ладони о мелкие камни. Но полз, полз. Позади пыхтел Порватьев. Ты давай поторопись, если не успеем выбраться из этой душегубки, земля от взрыва просядет и ****ец вашим. Давай двигай задницей. И я задвигал, что было сил.
 Нет. Нет ничего прекраснее обычного прохладного воздуха. Что рядом с ним все богатства мира, в жопу их. Я вывалился из херова кротовника и дышал, дышал, дышал. Бум!!! Меня аж подбросило. Земля, казалось, дернулась и застонала. Вдалеке полыхнуло огнем. Ноги, рявкнул возникший из темноты Порватьев. И мы их сделали.
 

Битва титанов

 Вот тебе и привет. Мы долго и витиевато петляли по лесу, отсиживались в шалашах и землянках. Мы передвигались ночью, словно неприметные посторонние тени. А результат? Результат нулевой. Может это просто проклятие такое специальное для пророков судьбой придумано. Ни куда не скрыться, ни за что не убежать. Вечное дыхание погони в мой бритый затылок. Просто говно какое-то, по-другому и не скажешь.
 Значиться, выходим мы ранним утречком из чащи на полянку вполне приличную. Солнышко уже начинает пригревать, травка зеленеет себе, вода в ручейке журчит. Благодать, да и только. И вот, посередь этой красоты стоит угрюмым языческим менгиром человек. Высокий, широкоплечий, плащ длинный серый, светлая челка на лоб спадает. А вид дюже угрюмый, смотрит человек этот пустыми голубыми глазами и кажется, что из винтовки целится.
 Стоим, друг на друга смотрим в упор. Поп мой карабин на плече держит, у незнакомца руки расслабленно опущены, но сразу понятно, только дернись и достанет он из своего плащика что-нибудь убойное и скорострельное. Соревноваться жуть как не хотелось.
 Отойди в сторону расстрига, заговаривает, наконец, идол, не твои это проблемы, не понять тебе. Отдай мне этого человека, отдай по-хорошему. Не уйти вам, не спасти тебе его. Да ну? Порватьев поднимает ко лбу густые брови. Неужели сам ангел тьмы выбрался из вонючей преисподней помешать нам? Нет, качает головой человек в плаще, скупые такие, выверенные движения. Я не демон и не падший ангел. Я капитан Маструбин и вам не пройти. Хочешь попробовать? Пожалуйста.
 Плащ с тихим шелестом скользнул на землю. Капитан медленно и аккуратно снял с себя четыре кобуры. Вынул из-за высокого голенища ботинка тонкий вороненый кинжал, бросил в траву. Стальная удавка, обвивавшая запястье, отправилась следом. Маструбин развел руки, чист вроде как, и шагнул вперед.
 Приготовления Порватьева были скромнее. Он прислонил карабин к ближайшей березе, стянул свою полотняную рубаху, зачем-то посмотрел на небо. Что ж, прошептал, коли прав я, победа за мной останется, коли нет, значит фальшивым золотом прельстился. Степан погладил ладонью серебряный крест, затерявшийся на волосатой груди, и сжал кулаки.
 Вот так веселуха! Я присел на пригорок и полез за сигаретами. Похоже, мне предстояло занимательнейшее зрелище. Турнир по кун-фу. Забавно. Весьма смущал лишь тот незначительный факт, что главным призом в этом лесном побоище буду я. В сердцах сплюнул. Хаджамэ!
 Для начала Степан, по всей видимости, решил просто проверить, а не понты ли колотит наш новый знакомый. Три прямых руками. В голову, в печень, снова в голову. А вдогонку боковой удар ногой с проносом, прямо как на соревнованиях по таиландскому боксу. Круто. Только вот Маструбина такой поворот ничуть не смутил. Легко и изящно уйдя от атак, он перепрыгнул неумолимо приближающийся к бедру могучий окорок Степана, и в прыжке этом врезал попу коленом по скуле. Так, не сильно, но очень впечатляюще. Да, понтами тут и не пахло. Все по серьезному.
 Степан отпрыгнул метра на полтора, одобрительно покачал головой. И тут же, совершенно неожиданно для своей туши, стремительно оперся руками о землю, крутанулся, одновременно нанося удары ногами. Правой в горло, левой в пах. Глухо. Капитан почти повторил трюк Порватьева, только без опоры на руки и умудрился проскользнуть между этим мясным вентилятором. Ловок, ой ловок. На душе сразу стало тоскливо.
 Противники уже на ногах. Ходят по кругу, друг к другу не приближаясь. В глазах ни страха, ни злобы, какое-то лишь веселье безумное. Расстрига резко бросается вперед, не напролом, а по странной дуге. Руки его стремительно мечутся по плавным траекториям, совершенно неожиданно складывая казалось бессмысленные движения в хитрые и мощные удары. Маструбин немного теряется под таким напором, разрывает дистанцию и тут же бросается на противника. Не просто, а высоким кувырком. Да он почти сальто продемонстрировал. С той лишь разницей, что нога его не на землю должна была встать, а угодить в ключицу Порватьева. Мимо.
 Эти заигравшиеся в рыцарей и самураев здоровые мужики снова на мгновение замерли. Постояли спокойно секунд пятнадцать и ринулись друг на друга. Банзай! Руки и ноги мелькали с разных сторон. Иногда кулаки и стопы находили таки свои цели. Врезаясь в оказавшиеся неприкрытыми скулы, ребра, голени. Но пока что ни одна из сторон серьезного урона не понесла. И конца схватки было не видно. Интересно, они так до ночи долбится будут. А ночью? Передохнут, и по новой?
 Я словно оказался в старом китайском боевике про мордобой. Представители враждующих школ после долгих сюжетных перипетий встретились в пустынной местности. Бой между воплощенным добром и персонифицированным злом. Кто кого? И поможет ли мне, что формально наша сторона как бы принадлежит силам света? Хер его знает. А пока что эти двое продолжали увлеченно навешивать друг другу. Инфантильная страсть выяснять кто круче. Не жизнь, а Голливуд. Я помотал головой и потянулся к очередной сигарете. Третей уже за ближайшие пятнадцать минут. Ну что встали? Хаджамэ!


Письмо 2

 Здравствуй, дорогой Иисус. Это снова я. Извини, что так долго не писал, все делаЗнаеш ли, дела, чтоб их. Тем не менее, миссия, которую ты, ни чуть не сомневаясь, взвалил на мои плечи, со скрипом, но продвигается. Радуйся, бородатый хмырь! Сторонники твои все прибывают. Их теперь, окромя меня, целых трое. И каждый редкостный псих и полнейший ублюдок. Уж не знаю, были ли предыдущие апостолы такими же отморозками, но эти – явленная психопатия. Итак, по порядку.
 Насчет нашей странной встречи с приснопамятным капитаном. Эти придурки, Поватьев с Маструбиным то есть, радостно лупцевали друг друга почти сутки. Да я офигел просто с таких раскладов. Сидел и наслаждался этим театром двух актеров и одного зрителя. Часа через четыре мне стало уже совершенно скучно, кончились сигареты и терпение. А этим лосям хоть бы что. Как автоматы: тук, тук, бля, тук, тук.
 Я уже даже попытался попросить их перерыв какой сделать, до ближайшего сельмага смотаться, пожрать там, покурить. Какой там! Такое впечатление, что парнилы до любимой игрушки добрались. И слушать меня не стали. Знай лишь зуботычины друг другу раздают. Да, ну и хер с вами, думаю. Лег поспал.
 Проснулся под вечер уже. И что ты думаешь? Все та же херня неподалеку. Только кулаки туда-сюда снуют. Откуда только здоровья столько? А? Ты не в курсе случайно? Тем временем вечерело. Слушайте, говорю, вы типа что и ночью дыни чистить намерены? На правах приза призвал этих самураев недоделанных успокоиться немного. Сесть, отдохнуть, поговорить. А уж коли не договоримся, пусть хоть угондошат друг дружку. Мне, мол, все это настолько осто****ело, что сейчас возьму и рвану в чащу. Искать заебутся.
 Как ни странно послушались. Сели тяжело дыша, волком смотрят. Да, вдруг заявил Маструбин, силен поп, не всречал я бойцов таких, а опыта, уж поверь, у меня достаточно. Не я с тобой бился, это уже Порватьев встрял, а сила божья во мне, без нее я кто – лишь мяса бренного кусок. Капитан задумался, травинку полчасика пожевал.
 Ну отдохнули эти быки, расстрига встал, потянулся. Махнул рукой, пошли. Нет. Говорит капитан, не буду я больше херней страдать, хочу на этого Иисуса, тебя то есть, поглядеть. Если сила его на человека, с которым он ни разу не встречался, так действует, так каков же он сам? Вот так вот. Думали нашли врага, а оказалось очередного апостола. Это я сразу понял, глаза лишь Маструбину заглянул. Радуйся, еще одним убийцей в твоем легионе больше.

…………текст заляпан чем-то темным и жирным, слова разобрать не удалось………………………………………………………………………………….

…сидим и ждем этого ублюдка. Степан говорил, что он нас по любому найдет. Ну и ладненько. Водка кончилась. В общем, спать мы пошли.
 Бывай.
 Твой пророк.

 
 Пространство старого вестерна

 Вокзал. Покосившееся бревенчатое здание. Местами облупившаяся зеленая, по крайней мере, была такой лет восемь назад, краска. Выцветшее название станции. Теперь ее уже невозможно прочитать. Вот так и живут здесь в этом безымянном населенном пункте, где из всех жителе десяток стариков, один мальчик с явными признаками дебильности на чумазом круглом лице да полоумная коза, снующая по заброшенным огородам. Нет названий, нет имен, нет ничего. Тихая дремучая пелена жизни. Сон.
 Порватьев спит себе на единственной вокзальной скамейке. Его сип и храп оглашают округу, вязнут в клейкой тишине, словно в прокисшем киселе. Могучая лапа свесилась, толстые пальцы касаются асфальта. Глаза, казалось, закатились куда-то под лоб. Двигаются, словно высматривают что-то там, внутри черепной коробки.
 Маструбин курит, прислонившись к облезлому деревянному сортиру. Его, похоже, не волнует тот омерзительный запах, что идет из деревянной утробы. Мухи громко жужжат над своей столовой. У них просто ежедневный праздник говна какой-то. Но капитану плевать. На мух, на дерьмо, на окружающее желе чужой жизни. Эдакая вещь в себе. Хотя кто знает, может ему и на себя плевать. Да, странный тип. После нашей встречи, а уже четыре дня прошло, он выдавил из себя от силы десяток слов. Угрюм и молчалив, как стена у которой проводят расстрелы.
 Я нервно шарахаюсь туда-сюда. Эдакая прогулка праздного заключенного - семь шагов вперед, поворот, семь шагов назад, поворот. Шаги, повороты, и снова шаги, и опять повороты. Что там? Неужто гудок долгожданного тепловоза? Хер! Показалось. Третий раз за последние полчаса. Стрелки словно прилипли к циферблату. Время сжалось, скукожилось и остановилось.
 Я убито огляделся. Все та же напоминающая старый вестерн картина. Трое ждут поезда. Один спит, другой курит, третий ест сам себя, методично уничтожая нервные клетки, которые, как известно, не восстанавливаются. А и хер с ними, говна не жалко. Лезу за очередной сигаретой. Последняя. Комкаю ненужную уже пачку, бросаю ее в сторону рельс. Красно-белый комок, кажется, зависает в пустом пространстве. Бух. Падает куда-то между шпал. Секундная стрелка рывком смещается на одно деление.


Финансовые проблемы

 Надо подбить бабки, заявил Степан. Мы сошли с вонючего паровоза через сутки. Вокруг простирался очередной провинциальный город. Вряд ли он мог служить нам надежным укрытием. В таких населенных пунктах каждый знает друг друга в лицо. А все чужаки видны совершенно безоружным глазом. Нет надо отсюда валить и чем раньше, тем лучше.
 Что там? Ах да, бабки. Подбить. Надо, так надо. Подбили. Результат подбоя оказался, мягко говоря, удручающим. Мои карманы были космически пусты. Оно и понятно. Когда меня взяли, эти козлы предусмотрительно вывернули мою одежду, чуть ли не наизнанку. В общем, я был пуст. Порватьев долго рылся в своих широких штанинах. На свет божий появилась измятая сотня. Поп пожал плечами, все, мол.
 Настал черед Маструбина. На него вся надежа только и оставалась. Человек на государственной службе, кредит скорее всего просто не ограничен. Из плаща капитан выудил лишь блестящую кредитку. Повертел в пальцах, вздохнул, да и выкинул ставший ненужным кусок пластика в ближайшие кусты.
 Итак, начал я, что мы имеем. Какой-то захолустный городок, поезд и автобус уходят отсюда раз в сутки. Совершенное отсутствие бабок и погоню, мелькающую где-то на хвосте. Полная жопа. А теперь, господа апостолы, ваши предложения. Можно тачку угнать, неуверенно встрял расстрига. Ага, пробурчал Маструбин, нас и так обложили, как волчар. Если тачку угнать, снова засветимся. К тому же тачка, как это не парадоксально, только ограничит наш маневр. Почему? Очень просто. Машина не вертолет и не вездеход, следовательно, передвигаться мы сможем только по дорогам. А их число, даже если учесть заброшенные и проселочные, весьма ограничено. Сверху нас будет видно как на ладони. К тому же машина не кормит и не поит. Деньги нужны. Нал. И нужны сейчас, чтобы, добравшись до большого города, можно было сразу потеряться и не светиться лишний раз.
 И? Элементарно, берем банк, сберкассу или инкассатора. Но ведь это еще большее палево! Зато мобильность. В общем, действуем так.

 План был прост. Я отсиживаюсь в лесу, тихо и незаметно. Степан, так же стараясь не попадаться на глаза, обшаривает округу на предмет путей отхода и прочих тактических коммуникаций. Обеспечивает тылы. Ну и по возможности организовывает какую-нибудь жрачку. На те сто рублей вряд ли можно купить паек на троих даже в этом захолустье.
 Маструбин, прихватив наличность, выдвигается в город. Совершает разведывательный рейд прямо в расположение противника. Проще говоря, пытается вызнать, где в этой жопе есть хоть какие-то деньги. Если к рассвету его не будет, значит стоит выдвигаться на заранее обговоренное резервное место сбора, ждать еще сутки, а потом резко сваливать. Такая вот схема.
 Капитан скинул плащ, нацепил мою куртку и, прихватив один из своих заморских пистолетов, был таков. Я же не стал забивать себе башку всей этой армейско-диверсионной поебенью и просто завалился спать.

 Проснулся я уже за полночь. Об этом легко было догадаться по непроглядной тьме окружавшей меня и холоду, пробравшему буквально до костей. А вы вот сами попробуйте осенью на земле поспать. То еще удовольствие. Вокруг было тихо.
 Эй, есть здесь кто, шепотом спросил я темноту. Было немного жутковато. На небе облака разлились черным чернильным пятном от края до края. Ни луны, ни звезд. Даже вытянутую руку не видать ни хрена. Эй, повторил я свой стон. Тише ты, донеслось откуда-то слева. Ага, Порватьев здесь. А Маструбин? Нет его еще, ответила темнота голосом бывшего пастыря душ человеческих.
 Капитан возник из неоткуда где-то через час. Материализовался, скользнул тенью. Короче, заявил он, протягивая свертки с чем-то съедобным, выяснил я все, завтра дело и провернем.


Конец света отменяется

 С недавних пор в адрес русской православной церкви стали приходить письма, в которых верующие интересуются деятельностью так называемого Иисуса. Слухи и ложная информация, распространяемая некоторыми СМИ, пытаются выставить его чуть ли не новым воплощением Господа. Из-за подобной профанации данного вопроса, вызванного некомпетентностью журналистов и тягой к “жареным” фактам и дешевым сенсациям, возникла довольно двусмысленная ситуация. Простые люди настолько привыкли верить печатному слову, что среди некоторых возникли настроения близкие к панике.
 Чтобы избежать недомолвок и искажения информации мы обратились непосредственно к начальнику отдела по связям с общественностью РПЦ отцу Валентину.
- Скажите, как вы относитесь к слухам о втором пришествии Христа?
- Проблему Второго пришествия нельзя рассматривать в отрыве от контекста. Святое писание и апокрифы говорят, что Сын Божий придет на землю, чтобы свергнуть царство Антихриста и дать начало новой эре, эре всеобщего процветания и благоденствия. Тут остро встает вопрос об Антихристе. Кто он? Где он? Эпоха его правления принесет людям множество проблем, начнутся гонения на верующих и прочая и прочая. Достаточно оглянуться вокруг, чтобы понять, подобная ситуация несколько не согласуется с реальностью. А коли так, то и о Втором пришествии говорить пока рано.
- Как Русская православная церковь относиться к человеку, именующему себя Иисус, появление которого на общественной сцене вызвало такой ажиотаж?
- В разное время появлялось множество людей выдававших себя за святых и пророков. Это обычное явление и удивляться этому не стоит. Какова причина? Причины разные. Тут может иметь место и желание изменить мир, который к сожалению сложно все-таки назвать справедливым. А может быть и простое помешательство, некая суперидея завладевшая человеком, эдакий комплекс сверхполноценности. Однако, довольно часто приходится сталкивать со случаями откровенного мошенничества. К сожалению, для некоторых религия стала своеобразным бизнесом. Грязным вдвойне от того, что основан он на обмане искренне верующих людей.
 Что же касается человека выдающего себя за Иисуса, то приходится признать, что он относиться как раз к последней категории. К богопротивному легиону прохиндеев и обманщиков. Достаточно просто взглянуть на то, чем он занимается. Общественные акции, направленные на раздутие нездорового ажиотажа. Искажение основных библейских заповедей и, не побоюсь этого слова, осквернение веры православной. Просто очередной эпатирующий публику субъект пытается сделать себе общественное имя за счет христианства. К сожалению, подобные выходки становятся скорее нормой, чем исключением. Издевательство над верой стало даже определенной модой. Это находит отражение и в современном кинематографе и в литературе. Конечно, в большинстве своем это дешевенькие направленные на сенсационность поделки. Но тенденция на лицо. Церковь относиться к подобным вещам негативно, но времена инквизиции, слава Богу, прошли, и каждый волен выражать свою точку зрения. Очень жаль, что иногда этим просто злоупотребляют.
- Может ли появление подобного персонажа быть инициировано представителями других конфессий для дискредитации православной церкви?
- В этом мире все может быть. Действительно, Вы затронули очень важный вопрос. Дело в том, что после недавнего принятия так называемого Закона о сектах, многие из них ушли в подполье и продолжают свою деятельность. Большинство этих “подпольщиков” опасные для общества объединения. Среди них есть и сатанисты и те, кто практикует различные формы колдовства, а порой и откровенные психопаты. Жизнь не раз доказывала, что рано или поздно эти люди вступают в откровенную конфронтацию с обществом. И почти всегда это заканчивается трагедией. За примерами далеко ходить не надо, достаточно вспомнить кровавую вакханалию устроенную “семьей” Чарльза Мэнсона, газовую атаку в токийском метро, организованную “АУМ Сенрике” или бойню в Джонс-тауне. И таких примеров ни счесть. Все это находиться скорее в ведении правоохранительных органов. Православная церковь может помочь выйти из подобной организации, но не может помешать туда войти.
 Насчет провокации. Может быть и такое. Но, скорее всего, дело, как я уже говорил, в мошенничестве. В данный момент сектанты не идут на прямую конфронтацию с Церковью. У них другие гораздо более мелкие и меркантильные проблемы. Им нужны деньги на существование и новые члены. Вот что их заботит. Проблема выживания. Тут уж не до жиру.
- Какие действия предпринимает Православная Церковь для того, чтобы ограничить влияние псевдо-Иисуса?
- Священнослужители на местах объясняют пастве, кто есть кто в этой ситуации. Нашей службой проводятся лекции и выпускаются специальные брошюры. Через различные средства массовой информации, через Ваше издание, например, мы предостерегаем людей, призываем их не быть легковерными и обращаться за разъяснениями к православным священникам.


Война объявлена

 Что за говно! Ты на последней странице посмотри, посоветовал Маструбин с угрюмой рожей. Посмотрел. Ага, вона что. На этой самой странице красовались наши четыре портрета в фас. Мутные, черно-белые. Но все же легко узнаваемые. Я с разбитой рожей, перед самым допросом меня сфоткали гады эти. Маструбин в лейтенантских погонах, разве что не на фоне знамени полка. Широкая харя Порватьева и интеллигентное лицо бывшего палача. Внизу надпись: “Разыскиваются особо опасные преступники, сбежавшие из мест лишения свободы и убившие троих охранников. При обнаружении не предпринимать попыток к самостоятельному задержанию. За любую информацию о местонахождении и способствующую задержанию преступников выплачивается вознаграждение от 1000 долларов США”. Замечательно.
 Порватьев отобрал у меня газету, быстро “пробежал” глазами интервью, мельком взглянул на фотографии. Что ж это получается, говорит, сама Церковь против Иисуса. Куда сраный мир катиться? А что ты хотел, подал голос капитан, Антихрист использует все средства, чтобы у власти остаться. Раньше думал просто ликвиднуть, не вышло. Теперь в ход пошли тяжелые фигуры. Началась информационная война. А, как известно, выиграешь в пропаганде, на половину выиграешь в противостоянии. Закон войны. Газеты и телевидение порой могут сделать гораздо больше, чем батальон спецназа с авиационной поддержкой.
 Да, и что же делать? Пока ничего. Вот доберемся до Иисуса, там видно будет. А вообще стратегию информационного противодействия вырабатывать надо. Хотя, что у нас есть? Листовками особенно не повоюешь против издательских холдингов и телекомпаний. Интернет? Но и его при желании проконтролировать возможно.
 Ладно, говорю, хватит зазря грузиться. Жрать давайте. Мы сгрудились вокруг костра. Еще вчера Порватьеву удалось где-то стащить котелок и небольшого цыпленка. Маструбин из своей вылазки в город принес сигарет, воды и крупы. На это и газеты ушла последняя сотня. Впрочем, вчера пожрать так и не удалось. Несмотря на голод и холод, Маструбин в приказной форме запретил разжигать костер. Мало ли, огонь, заявил капитан, ночью далеко виден, на несколько километров. Не дай бог, кто обнаружит. Может и не обратят внимания, а может, решат, что у них тут партизаны завелись. Учитывая газетки, моментально сообщат куда следует. Вот на такой фигне многие и палятся. Пришлось ждать утра.
 Когда с завтраком было покончено, мы собрались на военный совет. Вот, сказал капитан, расстелив карту района. Возможностей у нас несколько. Во-первых, банк. Он находиться в центре города. Трехэтажное кирпичное здание. Камер наблюдения нет ни внутри ни снаружи. Из охраны пятеро скучающих милиционеров. Двое в зале спят, трое в дежурке на случай войны чалятся. К налету явно не готовы. Из вооружения у каждого пистолет в глухой кобуре, да автоматы в дежурке. Деньги, по всей видимости, хранятся в подвальном помещении. Это плюсы.
 Минусы. Под боком, в том же квартале, находиться отделение милиции. Любой кассир нажмет кнопочку и мы в полной жопе. Всех кассиров проконтролировать невозможно, кто-нибудь да успеет. Для того, чтобы брать этот банк, троих явно недостаточно. К тому же кто-то ведь должен обеспечивать отход, то есть сидеть за баранкой авто на случай скорого бегства. Опять же, по имеющимся данным особых бабок в банке на данный момент нет. Их привезут завтра. В общем, гангстерское нападение в стиле чикагских тридцатых отменяется.
 Можно попытаться взять магазин. Крупных в этом городе всего три. Но, снова проблема, все находятся в центре, неподалеку от пресловутого ментовского отделения. Будут ли деньги на кассе, никакой гарантии нет. В магазинах почти всегда присутствует народ. Есть охрана из вохровцев. Помещения большие и нашими силами проконтролировать их физически невозможно. Возни даже больше чем с банком, а шансы сорвать куш и того меньше. Тоже отменяется.
 Есть несколько предприятий. Им через пару дней выдают зарплату. Деньги в бухгалтерии будут. Охраны почти никакой. Но. Каждые лишние сутки на месте уменьшают наши шансы оторваться от погони. Опять же, для того чтобы выставить предприятие, нужен план здания, нужно знать, что где находится, нужно вскрывать пусть и не самый сложный замок сейфа.
 Мы приуныли. Но тут Маструбин с кровожадной ухмылкой пироманьяка достал из рукава козырный туз. Выход имелся. Оказывается, ему удалось узнать, что завтра утром в город из областного центра привезут деньги. Более-менее приличная дорога, связывающая населенные пункты, всего одна. Вряд ли инкассаторы выберут разбитую в хлам проселочную тропку. Поедут с ветерком по асфальту. Вот тут-то мы их и возьмем за задницу.
 Даже учитывая возможное появление в районе особо опасных преступников, нас то есть, вряд ли инкассаторскую колымагу будет сопровождать бронеколонна. Максимум придадут один уазик метновского охранения. Следовательно, нас ждут от силы четыре человека в инкассаторской тачке и столько же ментов. На деле же, скорее всего, их будет и того меньше. Но нужно брать за основу худший вариант.
 Итак, у нас в наличии один охотничий карабин, маузер без патронов и шесть пистолетов “зиг-зауер”, девять миллиметров, двадцать патронов в магазине, плюс шесть запасных обойм, три “лимонки”, три РГД и парочка световых гранат, нож не в счет, толку от него в подобном налете немного. А главное на нашей стороне неожиданность, отчаяние и опыт Маструбина.
 Что против? Восемь автоматов Калашникова модернизированных, укороченных, складывающихся. К ним максимум по одному запасному боекомплекту. Жестко. Но автоматы эти находятся в руках восьмерых не готовых к нападению провинциальных служак. Они расслаблены у них, скорее всего, нет опыта отражения профессиональных засад. В общем, можно рискнуть. К тому же и выхода у нас другого не было.
 
 
Вышли мы на дело

 План был прост. Заранее выдвигаемся на место засады. Занимаем позицию на обочине, используя особенности местности для укрытия. Все с одной стороны, чтобы случайно не влепить пулю в кого-нибудь из своих. Ждем. Ждем, ждем и ждем. Когда на горизонте появляется нужный нам объект, от Маструбина, вызвавшегося наблюдать за дорогой, поступает команда приготовиться. При появлении объекта в зоне контакта, открываем огонь. Маструбин и Порватьев, находящиеся на флангах стреляют по колесам, чтобы добыча не дай Бог, не сделала ноги. Я же в это время всаживаю как можно больше пуль в кабины автомобилей. Создаю, так сказать, мощное психологическое давление и если повезет валю часть охраны. Когда с колесами будет покончено, парни присоединяются ко мне. Общими усилиями добиваем охрану, берем бабки – и в леса. Все.
 
 Вдалеке послышался шум приближающихся машин. Маструбин поднял руку с двумя оттопыренными пальцами. Две. Как и предполагалось. Вскоре они показались в клубах дорожной пыли. Впереди ментовский уазик, следом “Нива” инкассаторов. Не жуткий броневик, а обычная колымага, разве что покрашена особо. Зеленая полоса и все такое.
 Я снял свои “зиги” с предохранителей. Бах, гаркнул справа карабин Порватьева. Банзай, внутренне крикнул я и выскочил из кустов, как чертик из табакерки. Сразу же накрыл огнем ментовскую кабину. Осколки стекл полетели в разные стороны. Инкассаторы совершили роковую ошибку, сыгравшую нам на руку. Вместо того, чтобы, пусть и на пробитых колесах, съехать с дороги и спрятаться за уазик, ведь мы стреляли с одной стороны, они не сбавляя скорости со всей дури шарахнулись в зад милицейской машины. Лишив тем самым себя маневра и превратившись в неподвижную мишень.
 Замечательно. Я с упоением продолжал опустошать магазины перенося огонь с машины на машину. Весело. Тут у нас, весьма не вовремя, одновременно кончились патроны. Рухнув в укрытие, я с остервенением выколупывал застрявший не к месту магазин. Твою мать! Незадачливые перевозчики денег успели опомниться, вылезли из тачек и стали огрызаться автоматными очередями в сторону наших кустов.
 Первым опомнился Маструбин. Капитан прошипел, прикрой глаза, сейчас станет светло, и, размахнувшись, бросил во врагов световую гранату. И стал свет. Пока охрана протирала зенки и пыталась прицелиться в нас на ощупь, мы снова открыли огонь. Ага. Я мельком успел рассмотреть поле боя. Труп в инкассаторской машине, два мертвеца в уазике. В обороне осталось четыре человека. Нет, три. Еще один, получив в грудь несколько пуль, отлетел на несколько метров и замер. Готов.
 Оставшиеся трое очухались и продолжали упорно отстреливаться. Решили поиграть с нами в героев-панфиловцев. Хорошо хоть никто не догадался воспользоваться рацией и вызвать подмогу. Видать, самых умных мы уложили сразу. Тем не менее, куковать здесь до вечера было, по крайней мере, безответственно. Мало ли, появиться кто-нибудь случайно, все проблемы создаст.
 Маструбин, словно услышав мои мысли, снова метнул гранату. Тупые менты видать решили, что снова световую, даже пригибаться не стали. Нет. Наебочка вышла. Рвануло, будь здоров. Когда осела пыль, стало ясно что один из них уже в Валгалле, второй тоже не боец. Вон он ползает бессмысленно, ногу покореженную зажимает, орет что-то громко. Третий затравленно оглядывается по сторонам. Круглит бешенные глаза. Контузило видать маненько. А херли ты думал, РГД это тебе не фигня какая-нибудь.
 Пока он так озирался да глаза пучил, Порватьев его аккуратненько так свалил из своего карабина. Бух. Все парень, ты трупак. Того, что стонал и ползал, капитан наш прирезал тихонько без лишнего шума. Вытер нож об одежду убиенного и напрвился к машине. Итак, каков улов?
 Один из мешков с деньгами был превращен в ходе боя в какое-то разлохмаченное решето. Пришлось выбросить. В двух других, отличавшихся завидной тяжестью, брякала металлическая мелочь. В жопу их. Вот и то, что нужно. Три аккуратных целехоньких мешка. Взрезав один, мы натолкнулись на банкноты крупного калибра. Хорошо. В других находились купюры поменьше. Тоже покатит.
 Взвалив мешки на Порватьева, ничего он здоровый пусть понапрягается, и прихватив один из автоматов с оставшимися патронами, мы двинули в чащу. Как заправские партизаны какие-то. Выскочили, постреляли и были таковы. Ищи нас теперь.


Письмо 3

 Привет, привет, привет, привет. В общем, здравствуй, дорогой ты наш Иисус. Вот сново сподобило накарябать тебе весточку. Насчет нашей компании ты, наверное, уже знаешь. Газеты об этом достаточно писали. Да, мы ограбили инкассаторов. Но, судя по прессе, мы успели еще много чего. Например, завалить какого- то депутата где-то в Сибири, Взорвать газопровод под Москвой, ограбить банк в Питере и многое-многое другое. Просто не тройка беглецов, а тренированный отряд вражеских командос, вышедший на тропу войны. Да мы бы просто физически не успели везде появиться.
 Тем не менее, вся эта шумиха сыграла нам на руку. Когда тебя ищут везде, тебя не ищут в определенном месте. Под этот самый дурдом мы умудрились проскочить в город Н. Где сейчас и скрываемся на конспиративной квартире, наша жизнедеятельность перешла в фазу тактического ожидания. Таких вот я слов от Маструбина нахватался. Проще говоря, забурились мы в какую-то халупу. Сидим ждем, сами не зная чего.
 Маструбин, как самый внешне неприметный, снует по городу, собирает информацию о тебе и о нас. У него тут целое досье накопилось. Переживает капитан, твердит все, что информационную войну мы проигрываем, а это де нехорошо. Что, в общем-то, вполне понятно.
 Порватьев дома сидит, ему наружу показываться борода не дает. Он ведь и до объявления о розыске на террориста киношного похож был, люди от него на улице шарахались, а теперь-то уж и подавно судьбу искушать не хочет. Бороду же Степан брить наотрез отказался. Я, говорит, не для того ее три года растил, чтобы из-за каких-то выблюдков сбривать потом. Так и ходит бородатый в четырех стенах. Все по телефону пытается вызвонить корефана своего, искусствоведа в штатском. Видите ли, предусмотрен на экстренный случай у них способ связи какой-то. Пока, правда, результата нет.
 Я же тоже от безделья маюсь. О проповедях сейчас и речи никакой быть не может. Просто на улице появляться и то опасно стало. Опять же, двое твоих новоявленных апостолов очень желают на тебя живого посмотреть, пообщаться, в вере своей укрепиться, так сказать. Тут уж я им помочь ничем не могу. Ты нужен.
 Уж придумай, изъебнись как-нибудь. Но присутствие твое здесь необходимо. И план дальнейших действий разработать, и мужики уж пусть на тебя посмотрят. В общем, ждем мы тебя. Каждый понедельник и четверг с часу дня до четырех вечера тусуюсь я в городском парке отдыха, недалеко от фонтанчика.
P.S. Попробуй только не приехать. Все отговорки и дела там разные в жопу себе засунь. Ждем.

У меня все. Надеюсь до встречи.


Ответ

 Еду. Иисус. Снова вместе

 Но вначале появился Эммануилыч. Прошло всего пару дней, как я отправил Иисусу последнее письмецо, и на тебе. Явление палача народу. Он ввалился в наш тесный скудный мирок розовощекой радостной торпедой. Да-да, кричал он чуть ли не с порога, читал о ваших похождениях, наслышан, наслышан. Порватьев, не ожидавший от своего кореша подобного фонтана эмоций несколько растерялся. Маструбин как всегда угрюмо глядел на это представление исподлобья. Да я, признаться, был несколько ошарашен.
 В связи с этим мы не сразу и заметили коренастого молодого человека, чей прикид и рожа выдавали в нем приверженца какого-то экстремистского течения. В общем, больше всего он походил на стандартного скинхеда, какими их любят показывать в кино и ежедневных новостях. Кожаная «косуха», узкие джинсы, армейские ботинки и лысый череп. Ходячий плакат на тему «Россия для русских». Незнакомец скромно тусовался в углу, молчал и шнырял туда-сюда злобными глазками.
 Кто это? Я задал вполне закономерный вопрос, терзавший, кстати, не только меня. Это? Да вот такая история приключилась. Палач закурил и рассказал нам вот что.

 Когда наш искусствовед приехал к Порватьеву, то, обнаружив вместо избы невразумительное пепелище, он сразу все понял. Проверив по каким-то там своим каналам Альберт выяснил, что мы каким-то чудом вырвались из, казалось надежного, капкана. Пораскинув обширными мозгами и вычислив наш примерный маршрут, рванул следом. Правда, он всегда умудрялся прибыть несколько позже, и ему оставалось наблюдать лишь результаты деятельности нашего ударного отряда.
 Учитывая общегосударственные розыскные мероприятия, в каждом населенном пункте, куда забрасывали его поиски, он натыкался на усиленные наряды и обилие милиции. К тому же во всех газетах красовалось и его фото. Ситуация складывалась хуже некуда. Решив не искушать судьбу и ментов, Эммануилыч резко свалил в сторону. То есть, воспользовавшись запасным комплектом документов, сел на самолет, улетел в нейтральный город и лег на дно. Находясь на этом самом дне, он ежедневно проверял сообщения на автоответчике, да изредка выходил в город развеяться. Вот в один из таких выходов и произошла их странная встреча со «скином».
 Сидит, значит, наш палач в кафешке, кофе с дорогим коньяком хлещет. Тихо себе, неприметно, в самом темном углу заведения. И тут ни с того ни с сего подсаживается к нему паренек задрапированный в черную кожу. Хер его знает, что ему надо. В прикиде этом он был одновременно похож и на фанатика национальной идеи и на активного пидора, так сказать, фана идей сугубо анальной. Впрочем, ни тот ни другой вариант Эммануилыча не интересовал.
 Подсел этот подозрительный субъект за столик к ценителю изобразительного искусства, сидит, молчит и улыбается. Что надо придурку? Экзекутор отхлебнул кофеек из чашки, вопросительно на незнакомца уставился. Тот же, продолжая улыбаться, выдает шепотом заправского заговорщика, Альберт Эммануилович, если не ошибаюсь? Ошибаетесь, палач отвечает, а сам прикидывает, как бы удобнее шарахнуть горе опознавателя кулаком в висок, да под шумок смыться незаметно.
 Но незнакомец видать не из самых тупых попался. Не надо обманывать, говорит, глаза у меня пока что на месте. И сам газетку с нашими портретами достает. И убивать меня не стоит. Я не стукач и не частный детектив. Сам в федеральном розыске нахожусь. И достает из кармана другую газету. А там на последней странице большое фото. Перекошенное лицо нашего нового персонажа. Ниже надпись.
 «Вчера по пути из городского следственного изолятора в здание суда из-под стражи сбежал опасный сатанист Игнат Прохоров. Во время побега были убиты трое сотрудников милиции, охранявшие преступника. Причины сделавшие побег возможным выясняются. Как известно сатанист Прохоров обвинялся в ряде ритуальных убийств и изнасилований. Впереди его ждало заслуженное наказание, прокурор требовал высшей меры. Однако, теперь, благодаря халатности, допущенной правоохранительными органами при перевозке преступника, монстр вновь оказался на свободе. Он вооружен и особо опасен. За информацию о его местонахождении обещана награда». Далее шли телефоны и прочая подобная хренотень.
 Неплохо, сказал Альберт, и? Я знаю, продолжал Прохоров, что Вы связаны с Иисусом. Даже так? Да. Я хотел бы с ним пообщаться. Зачем Иисус известному сатанисту? Хотите пополнить свой список жертв? Могу предупредить сразу, вряд ли это удастся. Нет, задумчиво пробормотал особо опасный Игнат, не скрою, раньше он был моей целью. Но не сейчас. Я сатанист, но не идиот. Я тщательно следил за всеми действиями Иисуса, за реакцией на его выходки православной церкви. И знаете, что понял? В этом мире что-то не так. Ведь Иисус творит такое на что не всякий сатанист отважиться. Он наш, или мы его.
 А названия и прочие гребаные ярлыки, это всего лишь говно, которое придумываем даже не мы, их придумывают за нас. А потом управляют нами при помощи этих бирок, сортируют, заставляют действовать в рамках определенных ими же схем, превращают в предсказуемых зомби. Что такое сатанизм? Изначально это был просто полет свободного духа, попытка выйти из-под гнета этих сраных схем. А что в итоге? Мы оказались прочитанными, мы стали предсказуемыми. Мы стали такими как все. Мне это не нравиться. Я хочу видеть Иисуса. Помогите мне.

 Альберт был настолько потрясен сей пламенной речью, что просто не смог отказать Прохорову. А буквально на следующий день Порватьев вышел на связь. Палач и сатанист, та еще парочка, загрузились в паровоз и через несколько суток были на месте. Эммануилыч радостно метался по нашей квартире, а Игнат угрюмо молчал в углу.


Планы меняются

 К нам приехал Иисус. Сидит на краешке стола. На нем все те же грязные джинсы и черная мятая майка. Он смолит свои сигареты и оглядывает своих апостолов. Несколько часов до этого Сын божий беседовал с каждым. Лично на кухне. Я уж не знаю, что он им там говорил, но теперь все они готовы к любым испытаниям вплоть до зверского распятия и побивания камнями. В их глазах горит огонь, который ни с чем другим не спутаешь. Это огонь веры.
 В общем так, говорит Иисус, ситуация складывается напряженная. Маструбин прав. Если мы на предпримем срочные контрмеры, пропагандистская машина этого ****ского государства нас просто раздавит к собачьи херам. Тут, конечно, мой партак. Методы, действовавшие две тысячи лет назад, полностью себя уже не оправдывают. Эти скоты умудрились подсадить людей на информационные помои. Вывод прост. Нужно одолевать врага его же оружием, сводить на нет отрицательную информацию, двигать до пипла свою линию.
 Для этого мы организуем штаб в одном из городов и с головой окунаемся в пропаганду. Подумаете сами, как и в чем вы сможете помочь. У меня все. Вопросы? Нет. Ну, тогда за дело, ребятки.


Началось

 В общем, наша концепция такова. Изначально нужно определиться с целями. А уже от этого и стоит плясать. Именно они и определяют ту электоральную группу, на которую будет направлена наша совместная деятельность. А, следовательно, и те методы воздействия, что окажутся наиболее эффективными.
 Перед нами в огромном кожаном кресле вальяжно развалился здоровенный мужик. Дорогой костюм, золотые часы, четыре сотовых телефона. На лице скука и пресыщенность жизнью. Он не сидел - возлежал, он не говорил - изрекал. Больше всего мужик этот напоминал русского помещика, какими их изображали в ироничных рассказиках конца девятнадцатого века. Рядом с барином сидела парочка аккуратно одетых молодых людей. Они сосредоточенно уставились в жидкокристаллические мониторы своих ноутбуков, их пальцы выписывали запутанный танец на плоской сенсорной клавиатуре.
 С недавних пор нашу штаб-квартиру оккупировала маленькая, но шустрая армия различных политконсультантов, рекламщиков, имиджмейкеров, пиарщиков и еще хрен знает кого. Они шатались по комнатам, бегали туда-сюда по лестницам, дымили дорогими сигаретами. Что-то кричали, записывали в блокноты, распечатывали на принтере. Спорили и соглашались, ругались и мирились, строили интриги. Проще говоря, работали. Правда, с каждым часом мне становилось все непонятнее ради чего и над чем.
 Все, блин, нашли чем заняться. Маструбин укатил куда-то глубоко в провинцию, обеспечивать безопасность одной из агиткоманд. Прошла почти неделя, а от него ни слуху, ни духу. Кто знает, может у них там в этой говенной тайге телефонов нет, а может уже пришили их там всех и капитан не помог. Знаю я эти дела. Вечно пьяные бородатые мужики с охотничьими двустволками, или скрытные общины староверов с ножами и обрезами. А херли, тайга большая, все покроет. Ищи потом свищи хладные труппы зазевавшихся.
 Порватьев, черт бы его порвал, важно заявил, что де у него остались надежные связи среди каратюг. Видать еще с тех пор, когда мощный поповский кулак крушил их ребра и челюсти в темных гаражах и закрытых на семь замков спортивных залах. Или где там эти подпольные бои проводились? Расстрига отбыл в сопровождении все тех же безликих молодых людей в аккуратных костюмах.
 Куда смылся Эмануилыч для меня так и оставалось секретом. Вроде вот был, был, а тут раз и испарился. Тоже, наверное, сейчас где-нибудь с головой ушел в планирование и осуществление очередной пропагандистской акции. Искусствовед с его связями мог в любой дыре ныне осесть.
 Прохоров продержался дольше всех. Все ходил с круглыми глазами, от людей шарахался да косился угрюмо. Видать подобная суета его изрядно напрягала. Привык в одиночку наш сатанист дела проворачивать. Одинокий волк Игнат. Обосраться со смеху. Ведь настоящий стопроцентный маньячина. Удивительно, что он кого-нибудь не прирезал под шумок так, пар выпустить. В этом дурдоме никто бы и не заметил. Однако под конец свалил и он. Насколько я знал, отправился куда-то организовывать выпуск газеты.
 Я же продолжал шарахаться как оживший манекен. Люди натыкались на меня, бормотали извинения и ругательства. Но в целом ко мне привыкли, как привыкают к ненужной детали интерьера, к старому дивану, который и выбросить бы надо, да времени все нет.


Газета

 Херли ты тут шарахаешься, как неприкаянная тень. Иисус снова появился из ниоткуда. Мы уединились на тесной кухоньке, пили крепкий чай, курили. Пора бы и тебе делом заняться. Там Прохоров звонил, говорит у него с газетой полная запарка. Езжай, помоги ему.
 Да я же в этом деле совсем никак, возмущаюсь. Я газеты ни то чтоб делать, я их и не читаю никогда. Ничего, научишься, Иисус отхлебывает из старой фарфоровой чашки с отбитой ручкой. Ты вон и пророком быть отказывался, ныл все. Я не умею, я не смогу, хочу быть дома, здесь тепло и сытно. Тятенька не губи. И прочее говно. А поехал и сделал. Заметь, вполне со своей задачей справился. Ко всему же, ты у нас писатель или забыл уже?
 Нет, ****ь, ни хера я не забыл, конечно. Да, был замечен в литературных изъебствах. Но ведь это от нечего делать, а тут газета. Газета! Тут совершенно другая фигня. А насчет моей пророческой миссии, так зря он про нее напомнил, настроения, как ни бывало.
 В общем так, снова заговорил Иисус, вот билет, вот новые документы. Денег на дорогу у бухгалтера возьми, там он сидит, старикан такой мерзкий. Как доедешь, звони. Все. Пора мне. Не куксись. И Иисус свалил. Я посмотрел в новый паспорт. Рожа моя, фамилия и прочая байда левые. Вздохнул, вылил остатки чая в раковину и пошел искать бухгалтера. Где эта старая сволочь?

 Мимо меня по коридору стремительно пронеслась секретарша. Глаза бешенные, очки на бок, в руках какая-то пачка бумаг. Я нахмурился и остановился. Зря. Меня тут же чуть было не вбило в стену резко открывшейся дверью. Из проема высунулась бородатая рожа верстальщика. Он оглушительно проорал в пустой коридор свою компьютерную тарабарщину о мощности разрешения и говенном качестве фотографий и снова скрылся в своей конуре, громко шарахнув дверью об косяк. Твою мать, псих гребанный. С кем он вообще разговаривал? Где-то вдалеке громко ругался матом Игнат Прохоров, наш главный редактор, отец, сатана его поимей, наш родной.
 Когда я ввалился в кабинет, его светлость злобно послал своего телефонного собеседника по веселому адресу и с размаху бухнул трубкой об аппарат. Пидоры, сообщил он безразличному ко всему пространству, в этом ****ском городе одни пидоры, *****, пидоры, куда не плюнь. А, привет, Прохоров отразил, наконец, мое присутствие в кабинете. Ну, что там у тебя? Показывай.

 Идея этих ублюдочных консультантов была такова. Нынче, видите ли, на откровенную пропаганду не один лопух не ведется. По сему, выпускать тупой пропагандистский листок не имеет смысла. Мы согласились. Тут же была предложена хитрая стратегия. Мол, вначале нужно сделать просто популярную в народе газету. А уже потом, когда уровень доверия к изданию и его рейтинг будут достаточно высокими, нужно постепенно и тонко вводить идеологически выдержанные материалы.
 Замечательно, сказал Прохоров, мы охватим этот регион, а дальше? Нас просто не хватит на всю страну. Мы не сможем, как пожарная команда, экстренно сниматься с места и двигать в соседнюю, в лучшем случае, область. Фигня, отозвались консультанты, этого и не требуется. Мы по всей стране создадим дочерние издания с тем же названием, типа как региональные отделения. Наберем местных журналюг, чтобы там у себя и трудились. Будем выдерживать общую концепцию и в нужный момент организованно запускать агитуху. Опять же уровень газеты изначально будет высоким, как никак всю страну охватывает. Я прикинул в уме, во сколько такой проект может встать по бабкам. Мне поплохело, и я перестал об этом думать. Пусть Иисус сам с этим говном разбирается.
 Итак, сказали консультанты, теперь вопрос в том какой должна быть эта газета. Из проведенных соцопросов видно, что пожилые люди требуют писать побольше об их проблемах. Пенсии, коммунальное хозяйство и прочий бред. Молодежь хочет видеть побольше развлекаловки. Мода, музыка, спорт и т.п. Люди среднего возраста ратуют за политику и экономику. Женщины за советы по домашнему хозяйству и красивые жизненные истории с соплями. Еще небольшой процент придурков мечтает о литературном приложении.
 Голова моя пошла кругом. Чтобы удовлетворить все эти запросы нам требовался огромный штат и толстый журнал страниц на двести. Но это все херня, хитро улыбнулись консультанты. Если мы будем пытаться просто угодить вкусам всех, то газета наша окажется востребованной лишь тогда, когда кому-то приспичит жопу подтереть. Я вообще уже ни хера не понимал.
 Выход есть, консультанты состряпали загадочные рожи. Есть старая добрая формула успеха любого средства массовой информации. ???. Берутся простые ингредиенты – кровь, страх и дерьмо. Смешиваются в равных процентах. Полученную смесь обильно поливаем желтым соусом из слухов, перчим сексом. Все. Блюдо готово. Подавать горячим.
 Вот и получилась газета. Всем на загляденье, нам на удивленье. Мы разыгрывали самый простой сценарий – один в поле воин, или борцы за счастье народное. Буквально через несколько недель власти взвыли, как раненый лось. Нам звонили из различных администраций. Требовали, ругались, угрожали и пытались подмаслить бабками. Все, кто приходил или звонил, тут же натыкались на нашего незабвенного редактора и были посылаемы в прекрасное далеко.
 Чуть позже в ход пошли ментовские облавы и налоговые проверки. Впрочем, они довольно быстро угомонились. Взятки и гневные звонки больших генералов из больших городов, им то отстегивали еще больше, моментально растопили лед непонимания между газетой и местными правоохранителями.
 Город и область заворожено следили за нашим безумным цирком уродцев. Мало того, они постепенно сами втягивались в тот дурдом, что мы привезли с собой и так любезно насаждали вокруг. Все закипело. Теперь нужно было лишь не дать огню угаснуть, подбрасывая в топку все более дикие эмоции.

 Во всей этой сумасшедшей пляске мне досталось скромное место очеркиста, фельетониста и тому подобное. Я сидел себе в маленьком светлом кабинетике и неспешно крапал какой-то полулитературный бред. В мою задачу как раз и входило постепенное продвижение нужных нам идей в массы.
 И вот сегодня я притащил Прохорову свой очередной памфлет. Игнат нацепил на рожу очки с квадратными стеклами, моментально сделавшись похожим на зануду профессора, и углубился в чтение.


«Добру и злу внимая равнодушно»?

 Проблема противостояния добра и зла многие века уже занимает сознание человечества. Ха-ха! Почему-то именно этой фразой мне так хотелось начать этот материал. Да, я знал, что она на редкость избита, затаскана и, быть может, глупа. И действительно. Разве можно вернее отбить у читателя охоту посвятить выдавшиеся свободными десять-пятнадцать минут обеденного перерыва ознакомлению с текстом, начав его именно с этого. Нет лучше способа убить произведение, чем, выдав столь бездарное начало. Добро и зло! Какая ерунда. Кого ныне может заинтересовать подобный бред? Ответ однозначен. Никого!
 После того, как надпись сия появилась на экране монитора, я задумался. Откинулся в стареньком редакционном кресле. Достал из пачки сигарету. Размял ее в пальцах. Закурил. Да-а-а. А ведь так хорошо все начиналось. Я встал ранним утром. За окном шел тихий и медленный снег. И тут я понял, сегодня, сегодня или, пожалуй, уже никогда, я попытаюсь порассуждать на страницах нашего издания о проблеме добра. Естественно, в связи с поставленной задачей, невозможно было обойти вниманием и существование известного его антагониста – зла. Что ж, я решил это сделать. Я был готов.
 И вот теперь, сидя в своем рабочем кабинете, изучал то немногое, что успел напечатать. Странно. Почему же, преисполненный самыми благими целями, профессиональный журналист, по определению виртуозно владеющий словом выдал такую откровенную пошлость? Неужели мы заездили эти понятия настолько, что любая попытка как-то в них разобраться неминуемо превращается в жалкий фарс? И тут я задался странным вопросом. Кто в этом виноват?
 Может быть, существует в мире какая-то сила, заставляющая нас нивелировать эти понятия. Приучающая нас, не только презрительно ухмыляться при упоминании об этом, но и в ежедневной сутолоке не помнить добра и не замечать зла. Ведь то, что осмеяно, уже не кажется нам серьезным. И может быть эта зловещая сила не так уж безымянна. Может, если приглядеться, то там, за облаками серого тумана, мы сумеем разглядеть темный силуэт зловещего кукловода? Все может быть.
 Итак, как бы это не казалось пошлым и надуманным, начнем с начала. Проблема противостояния добра и зла многие века уже занимает сознание человечества. Впервые четкое разделение возникло, пожалуй, с приходом в мир христианства. До этого добро и зло были крайне локальными и субъективными. Все, что приносило человеку вред, он называл злом. Неурожай винограда или кокосов, гулящую дочку, ноющий зуб. И, соответственно, то, что несло конкретный положительный результат, удачную сделку, смерть врага или выигрыш в «кости», он, не задумываясь, причислял к добру. Человек тогда вообще не особо задумывался над подобными вещами. Жил мгновением.
 Сей факт нашел свое отражение и в мифологии. Замете, до прихода Христа в людском сознании не существовало сколько-нибудь глобальной фигуры персонифицирующей мировое зло. Какое там мировое, кокосы бы лишь уродились! Да, конечно, имелись какие-то мелкие пакостные божки, они при желании вполне могли и священные орехи загубить и болезнь наслать. Бороться с ними? Да ну, что вы! Нужно лишь умилостивить их, в крайнем случае позвать ближайшего шамана, он все и уладит. Так продолжалось очень долго. Но вдруг ситуация изменилась. В мир пришел Сын Божий.
 Недаром его появление столь сильно отразилось не только на европейской, но и на мировой цивилизации. Была проведена жирная черта, разделившая историю человечества на два периода. До и после него. Люди узнали различие добра и зла не когда в Эдемском саду были съедены пресловутые яблоки. Нет. Люди узнали об этом, когда Иисус личным примером смог показать это различие. Только так, через годы гонений, скитаний, через проповеди и смерть на кресте. Не искупление, а личный пример. Добро и зло. Что же дальше?
 А дальше, попав в суровые условия европейских воинственных племен, христианство уронило свое семя в благодатную почву. Молчаливые и угрюмые воины, из всех аргументов отдававшие предпочтение крепким мускулам и острому мечу променяли вечный пир Валгаллы на призрачные райские сады. Почему? Они нашли истинные нравственные ориентиры. Они не могли просто созерцать, они были рождены бороться. Они жаждали великой последней битвы. Они нашли ее. Здесь, сейчас, в каждом мгновении.
 Да, по Европе, и не только, во времена средневековья прокатились волны религиозных войн, повсюду пылали костры, коптившие еретиков. Да, страх и отчаяние порой правили этим миром. Почему? Сложно сказать. По всей видимости, на каком-то отрезке истории молчаливых и прямых в душе воинов сменили хитрые жрецы. Они превратили веру в религию, а религию в способ добывания пропитания. В простой и надежный. И началось.
 Я всегда задумывался, читая Евангелие, почему вера, прародитель которой так негативно относился к религиозным институтам и жречеству, проповедовал свободу и Бога в сердце каждого искренне верующего, вдруг обросла жиром формальностей и сложной иерархией? Ведь там, где начинается религия, заканчивается Бог. Между людьми и Богом откуда ни возьмись появились посредники, завопили истошными голосами анафему неугодным, замахали угрожающе поддельными ключами от рая. А ведь святой Петр не владел ни чем, кроме живой традиции. Она-то и была тем самым ключом. В общем, добро и зло вновь поменялись местами, ибо не может религия проповедовать добро, если жрецы погрязли во зле, лжи и интригах. Любая профанация ведет к вымиранию.
 И вот на дворе Возрождение, а там уж замаячила и эпоха Просвещения. Все. Бога нет. Он умер. Он спрятался в старые иконы и мексиканский кактус. Он отправился в резервацию, поселился в маленьких грибах, ярких марках и плотно набитых папиросах. Ищи его… А что же добро и зло? Вместо них у нас теперь есть расплывчатый нравственный императив и чувство долга. Кому? За что? Уже не важно. Наступила эпоха тотального государственного контроля. Эпоха безжалостных машин, всесокрушающих мясорубок.
 Уж им-то совершенно все по барабану. Для них выгодно, чтобы не было больше добра и зла, чтобы люди смеялись над этими понятиями. Как пел Башлачев: «Нету рая, нету ада. Никуда теперь не надо». Вот и сидим мы в этом никуда. Сером и вязком, как прокисший кисель. А кто-то там, за серым туманом, знай себе дергает свои ниточки. И мы дергаемся в чужом и бессмысленном танце, не слыша музыки, не зная зачем. Хлюп, хлюп. Хлюпает кисель Никуда.


Правка

 Так, сказал Прохоров и снял свои дурацкие очки. Так, повторил он и посмотрел на меня. Таким взглядом, каким смотрят на детей-дебилов. Вроде бы и жалко, а вроде бы и противно. Что ты мне принес? Что это за ***ня? Листы с распечаткой материала плюхнулись на стол и разлеглись разлапистым веером. Я тебя о чем просил? Жесткий, хлесткий материал. Чтобы бил, как растопыренные пальцы по глазам. Чтобы, ****ь, шок и замешательство вызывал. Чтобы потом добить козлов ударами под дых. А ты что притащил? Какое-то ****ое плаксивое эссе. Куда я его засуну? Разве что в жопу себе. Он со всей дури шарахнулся лбом в самый центр стола.
 Ты это, говорю, истерику свою брось. Мы сюда работать приехали, а не эмоции на мебели вымещать. Не нравиться, давай думать вместе, как исправить. Тьфу ты, ****ство какое, Игнат снова потянулся за своими очками. Извини, нервы стали совсем ник черту. Я, *****, на тюрьме столько козлов вонючих за год не видел, сколько здесь за пару месяцев. Вот тут с утра завалились ко мне двое. Морды квадратные, на жопы больше похожие. Мы, говорят, крыши ставим, кровельщики ****ые. Ну и, не выдержал я. Хули и, Прохоров достал карандаш и сломал его между пальцев. Послал я их. Они даваай тут понты метать, ***-мое, да мы, да я, да у меня. Пальцы во все стороны, морды красные, как залупы, стали. А я им, спокойненько так, уебывайте отморозки, а то неровен час, кто-нибудь ваши зенки вырвет да сожрать заставит, с хрустом и чавканьем. Убрались, в конце концов.
 Да, говорю, дела. Не опасаешься, что вернутся с «волынами» или редакцию подожгут? С нами Иисус, грустно улыбнулся Прохоров. А этих придурков не *** бояться. Они просто не в курсе на кого наехали. Тупые быки. А быки – это скот. А скот – это мясо на развес. Я как только упомянул кое-кого, они чуть не обосрались на месте. Под конец даже извинялись. Херня все это, нервы только вот треплет. Ладно, давай к твоему материалу.
 Он прочитал его еще раз, Потом еще. Так, говорит, начало меняем обязательно. Если уж ты решил, сразу зацепить, так чего мутату разводить. Неровен час, никто дальше первого предложения и не прочитает. Угу. Думаешь им твои переживания интересны? Да им свои девать некуда. А ты утро, снег. Тоже вычеркиваем. Красные чернила резанули еще один абзац. Блин, словно мне ножом по животу. Так и казалось, что бумага начнет кровоточить.
 Кабинет, кресло, все на ***, продолжал бубнить Прохаров, водя по листам беспощадной ручкой. Ага! А вот с этого места вполне можно и оставить. «Может существует какая-то сила». Все «может» убираем. Что значит может? Так и есть. Читателю лень размышлять и за тебя додумывать, он хочет хавать уже готовый продукт. Что у нас получается? «В мире существует определенная сила». Нивелировать? Что за хренотень? Люди газеты со словарем в руках не читают. Попроще. «…сила, заставляющая нас не помнить добра и не замечать зла. Кто-то издевается и смеется над святыми понятиями». Зашибись! Кукловод. Замечательно. Все, даем этот абзац жирным. Остальное пускаем как есть.
 Экскурс в историю, Игнат почесал затылок и потянулся к селектору, вызывая верстальщика. Юра, у нас картинки каких-нибудь сраных викингов, инквизиторских кострищ и подобной фигни нет? Ты поищи. И еще Иисуса какого-нибудь позадумчивее. Такой, знаешь, страдалец за счастье народное. Крамской? Какой, ****ь, еще Крамской? А, художник знаменитый. Пойдет. И еще коллажик сбацай по быстренькому. Чтобы церковь, чиновник и дьявол были. Да. Да. И по зловещее. Давай. На четвертую полосу. Все. Работай.
 И еще, последний, так сказать, штрих, Прохоров откинулся в кресле. Заголовок! Надо что-нибудь похлеще, что-нибудь кричащее. «Нами управляют кукловоды». Нет, говно. Может просто: «Добро и зло». Тоже не то. «Марионетки поневоле». Вот говень. Что-то у меня херово нынче с заголовками. Ну, что молчишь? Ты же автор как никак. Я взглянул на растерзанный текст. Может «В поисках добра»? О, воскликнул Прохоров, в точку. Все. Текст на верстку


Пляски в ледяной избушке
 
 Далекие неопределенные трели сотовых телефонов. Они словно мелкие подлые до жути кусачие зверьки выпрыгивают из пустоты в морозное пространство зимнего вечера. Прыг. Кусь. Прыг. Все никак не привыкну к их ненавязчивой паранойи. Они поджидают тебя везде. В переполненных дышащим мясом трамваях, в полумраке подземных переходов и просто на обледеневших улицах. Писк, трели, неразличимые мотивы. И странное сумасшедшее чувство.
 Я каждый раз невольно вздрагиваю. Что это? Нервно оглядываюсь, на мгновение застываю в неестественной позе. Кажется, что это проснулся, наконец, забытый будильник. Он мечется по полированной плоскости тумбочки, рвет себя изнутри острым коготком секундной стрелки. Еще одно крошечное усилие, и ты сможешь разлепить сросшиеся веки. Скинешь одеяло. Сядешь на постели. Помотаешь головой, прогоняя липкие остатки сна. И шагнешь в теплые домашние объятия нового дня. Самого светлого, твоего. Бурлящий кофе в блестящей турке, дымок сигареты в стеклянной пепельнице. Солнце...
 Но нет, Медленно смотришь по сторонам. Все тот же ледяной серый вечер. Еще мгновение и ты снова движешься в общем потоке. Людей, времени, событий. В общем потоке вечного сегодня. Сон. Явь. Горящее на холодном ветру лицо. Коченеющие пальцы жалобно подергиваются в тесном пространстве тонких перчаток. Пустой взгляд в пустое тяжелое небо.
 Зима обрушилась на город и на меня как-то внезапно. Раз, и вот она. Нет, похолодало, конечно, уже давно. Снег. Пар изо рта. Но полное кристально чистое осознание явилось лишь этим вечером. Словно вдруг понял, что через минуту умрешь. Ясность и замешательство. Яркая беспорядочная паутина мыслей тускнеет, покрывается инеем и, слабо мерцая, пропадает в глубине. Темнота. Печальная и чистая темнота. Как будто ты оказался, ни с того ни с сего, один на один с абсолютным бытием. И это оказалось скучным и ноющим тихой тоской. Так примерно.
 Иисус, Иисус, когда настанет вечное лето? Это уже так, совершенно риторический вопрос, рождающийся в голове в ответ на совершенно риторическое действие. Я ловлю себя на том, что пытаюсь согреть руки в перчатках своим дыханием. Густой белый пар лишь скользит по застывшей черной коже и повисает в воздухе запредельным облачком. И куда запропастился этот чертов трамвай? Я переступаю с ноги на ногу. Выбиваю на тротуаре забавную чечетку. Моя отчаянная азбука Морзе отдается тихим эхом от ближайших домов. Послание возвращается. Адресат выбыл.
 Нет, зря люди представляют себе ад, как очень жаркое место. Языки пламени, кипящие котлы, безводная пустыня. Херня! Я точно знаю, как выглядит Преисподняя. Бесконечная ледяная равнина. От горизонта до горизонта. Ты увидишь, что напрасно называют Север крайним. Ты, на хрен, увидишь, он бескрайний. Я тебе его дарю. Себе, сука сраная, подари. В жопу по самую рукоятку забей Север свой. Топ, топ, топ. Все танцую, для разнообразия аккомпанимируя себе звонким стуком зубов.
 Так вот, вернемся к нашему аду. Бескрайние, значит, просторы. А в самой середине этих благословенных земель стоит ледяная избушка. Построила себе лиса избушку ледяную, а заяц лубяную. Или как там? Ага. А в этой самой избушке стоит трон хрустальный до самого неба вышиной. На троне восседает Снежная королева. Как щас вижу, худющая такая, лицо бледное вытянутое, глаза большие и стеклянные. Словно преставилась, когда какать собралась. А в глазах этих боль, печаль и слезы бриллиантовые. О чем плачет? Того не ведаю.
 Да и как в аду не плакать, с другой стороны. Так веками долгими и сидит Снежная королева на своем троне. Жопу напрочь всю отморозила. А зачем сидит, чего ждет, собственно, о том тоже не у меня спрашивайте. Что же дальше? А, вот. Посмотрела она сверху вниз, да и говорит человеческим, или еще там каким, голосом. Не садись на пенек, не ешь… Или не пей? Козленочком? Нет, не так все, конечно же было. Улыбнулась она ласково и такие слова молвит. Колобок, колобок, я тебя съем.
 От критического приступа холодного помешательства меня спас красный трамвай. Его хриплый простуженный звонок моментально вернул к реальности. Заледенелому асфальту, к магическому танцу вызывания тепла и покрытым изморозью железным стенкам трамвайной остановки. Я прыгнул в тусклое чрево. Двери со скрипом закрылись. Поехали.


Вечер в аду

 Уж не знаю, чем так полюбился Игнату этот бар. Обычная кирпичная коробка. Пять колченогих столиков, покрытых синими клетчатыми скатерками. Тусклый свет, тоже с какой-то синевой. Массивные стулья с высокой спинкой. На обитых деревянными панелями стенах хаотично развешаны цветные фотографии. Бар был с претензией на модность и элитарность. Посему на фотографиях скалили кривые клыки и угрожающе вздымали когтистые лапы какие-то мерзкие монстры. Да и название не подкачало. «Вечер в Аду», вот как он назывался.
 За высокой резной стойкой мешал напитки бармен, явно косящий под гротескного киношного колдуна. Почти под два метра ростом. Длинные худые руки. Какое у него было лицо сказать было трудно, так как повелитель горячительного постоянно был облачен в черный балахон с широким капюшоном. Капюшон этот полностью скрывал рожу бармена, наружу торчал лишь острый гладко выбритый подбородок. Руки этого персонажа постоянно находились в движении, словно выполняли зловещие магические пассы. В странном синем свете мелькали бутылки, рюмки, широки и длинные бокалы.
 Когда Прохоров впервые затащил меня сюда, я, ориентируясь на название, предполагал втиснуться на вечеринку недорослей-сатанистов. Волосатые ублюдки в цепях и шипастых браслетах, дешевое пиво. Громкая быстрая музыка. Ну, думал, у Прохорова детство в жопе заиграло. Сентиментальное путешествие назад во времени. Ностальгия по славным денькам. Внутри бара меня поджидал крутой облом. Все было чинно и спокойно. Какие-то безликие люди, на лицах написан достаток выше среднего, тихо сидели за своими столиками, смаковали дорогие напитки, вели разговоры. Из скрытых динамиков лилась медленная музыка, какие-то электронные обработки «классики».
 Какое дерьмо, первое, что вырвалось у меня. Не то слово, проворчал Игнат. Вот тебе простой пример, как можно без особых проблем убить любую дикую и экстремистскую идею. Все элементарно, нужно просто сделать ее модной. Нужно пропагандировать ее, выставлять на показ символы. И, опля. Она уже как-то сама собой опошлилась, покрылась плесенью и ржавыми пятнами. Она сдохла. Кому теперь интересен этот зоопарк. Только тупым и сытым жлобам, которые приходят сюда посмеяться да пощекотать изнеженные нервишки. Так ходят в музеи и паноптикумы. Чтобы посмотреть на что-то некогда злое и страшное, а теперь просто мертвое.
 А ты-то на кой сюда ходишь? Чтобы не расслабляться, заявил Игнат и буквально расплылся на своем стуле. Знаешь, зайду сюда и сразу понимаю, я еще не в полном говне. Что где-то здесь, он почему-то похлопал себя по животу, есть еще что-то живое. Или кто-то, вяло сострил я. Или кто-то, эхом отозвался Прохоров. А вообще эта ублюдская забегаловка для меня, как своеобразный индикатор. Как только я почувствую, что мне здесь нравиться, то пойму, кранты поблизости. Сразу же попрошу тебя или еще кого в рыло мне с размаху залепить, авось в себя приду.
 Несмотря на весь этот высокопарный бред, мне все равно казалось, что Прохоров чувствует себя «В Аду», как дома. Он с нескрываемой любовью разглядывал фотографии, а про инфернального бармена пробурчал «стильно», что было у Игната чуть ли не высшей формой похвалы. Но сегодня мы пришли сюда не с целью душевного отдыха или проверки на вшивость. Просто Прохоров получил массу известий о других наших. Как вы там, братья-апостолы?
 
 
Маструбин

 Поезд пришел на конечную станцию с опозданием всего-то часов на двенадцать. Старожилы уверяли, что это почти вовремя. Вагоны резко дернуло, что-то металлически заскрежетало под полом, раздался далекий свист. Все. Остановка.
 Маструбин попытался разглядеть в заиндевевшее окно здание вокзала. Не получилось. Поежившись, он попытался плотнее закутаться в длинное пальто. Эффект, как и ожидалось, оказался весьма близким к нулевому. Другие пассажиры всю дорогу смотрели на бывшего капитана, как на сумасшедшего пришельца с Венеры. В такие холода да в этом тоненьком куске драпа. Больной, да и только. И, надо отдать ему должное, Маструбин был с ними полностью согласен.
 Когда он спрыгнул на перрон, ему показалось, что он окунулся в липкое и жутко холодное жиле. Мороз моментально проник буквально в каждую клеточку этого опасного человека. Так с выпученными глазами Маструбин бегом рванул к красному кирпичному сооружению с выцветшим названием станции на покосившейся вывеске.
 Внутри вокзала стояла такая же холодрыга, что и на улице, разве что ветра не было. Маструбин огляделся. Так. Краснощекий молодой человек в ярком зеленом пуховике, сильно щурившись пытался разглядеть мир сквозь запотевшие стекла очков. Группа небритых крепышей в тулупах разливала водку, или что там у них в бутылке, по пластиковым стаканчикам. Путевой обходчик в замызганной оранжевой жилетке о чем-то лениво перекидывался с озябшим ментовским сержантом. Вот и все ожидающие.
 Маструбин поставил на зеленый пуховик. Он единственный в этой компании не смахивал на местного. Итак, капитан подошел к нему почти вплотную. А вот и вы, обрадовано залопотал человек в очках. Пойдемте, пойдемте, там, на площади нас машина ждет. Маструбин кивнул и направился к выходу. Уже в дверях он оглянулся, чисто инстинктивно почувствовав неладное. Мужики в тулупах быстро сворачивали свою лавочку. Один из них, явно старший, недобро зыркнул в его сторону.
 Машиной оказалась старенькая «Нива». Водитель, суетливый мужичек лет сорока, быстро запихал чемодан прибывшего в багажник и юркнул за руль. Забираясь в тесное чрево, Маструбин снова оглянулся, подозрительная компания в тулупах уже была на улице. Они столпились вокруг новенького УАЗика и недобро глядели в сторону отъезжающих. Капитан устало подумал, что новая встреча с ними состоится в весьма скором времени.

 Так оно и есть. Чертов УАЗик постоянно маячил на горизонте. «Нива» уже минут двадцать мчалась по извилистой горной дороге, а преследователи не отставали, не сворачивали на развилках, и не пытались обогнать. То есть действовали как обыкновенный «хвост».
 Просто следить, впрочем, не было никакого смысла, стало быть, попытаются перехватить. Ежели не сделали этого до сих пор, а удобных мест по дороге уже было достаточно, значит впереди ждет сюрприз. Что-нибудь из разряда «грузовик поперек дороги». И, надо полагать, нужен им капитан был живым, иначе влепили бы очередь из автомата и привет, или же тем же грузовиком с дороги спихнули, в горах это стопроцентный каюк.
 Слышь, обратился он к водиле, тут поблизости есть место, где по тихой с дороги можно съехать? Только так чтобы вон те в УАЗике сразу не просекли. Водитель закивал кудлатой головой и затараторил, упоминая поворот на какие-то деревни. Хорошо, прервал Маструбин, там сворачивай и в кусты. Мужичок выпучил удивленные глаза. Жить хочешь, вяло улыбаясь, спросил капитан. Водитель быстро и часто заморгал. А вон те козлы в УАЗике по-другому думают, делай, как говорю, и мы выберемся из этого дерьма.
 Парень в пуховике явно занервничал. Его состояние усугубилось после того, как Маструбин открыл свой чемодан. Содержимое потрясло молодого человека. Нет, он, конечно же, знал, что едет встречать спеца по безопасности, но чтоб такое. В сафьяновом нутре чемодана уютно гнездились: четыре пистолета, около десятка снаряженных обойм к ним, небольшой автомат, пара вороненых глушителей и несколько осколочных гранат. Такой вот арсенал.
 Щелкнули вставляемые магазины, клацнули затворы. Машина, резко вильнув в сторону, вломилась в кустарник. Неспешно выбравшись наружу и, словно перестав замечать холод, капитан направился к дороге.
 УАЗик выехал из-за поворота. Его пассажиры увидели вставшую у них на пути фигуру в развевающемся на ветру нелепом длинном пальто. В обеих ладонях этого безумного марсианина поблескивали на солнце металлические предметы. Маструбин поднял руки. Глухие, похожие на хлопки, звуки резанули морозный воздух.
 
.
Вопросы – ответы

 Когда единственный выживший в этой мясорубке тип в тулупе открыл глаза, то обнаружил массу пренеприятнейших обстоятельств. Во-первых, сам тулуп куда-то подевался, холодный ветер так и теребил грубый самовязный свитер. Во-вторых, руки оказались накрепко стянуты куском стальной проволоки, а ладони уже начали синеть. И самое безрадостное – над ним, застилая небо, склонилось страшное в своем абсолютном спокойствии лицо их потенциальной жертвы, того самого шизанутого придурка в пальто. Бывший преследователь тихо застонал и обречено выпустил газы.
 Очнулся, вот и хорошо, а то глядишь, замерз бы, болезный, на смерть. Маструбин улыбнулся. Мужику от такой улыбке поплохело еще больше, он, судорожно извиваясь, попытался отползти. Ну, ну. Туда же ты? Ведь каких-то пятнадцать минут назад ты так жаждал со мной встретиться, вон и карабин не забыл зарядить. А? Чего хотел то? Поведай уж, не томи.
 Пленный отчаянно замотал головой, но промолчал. Так, тихо констатировал Маструбин, будем, значит в пионеров-героев играться. Ну что ж, будь по-твоему. Начнем с простого. Острая боль, синяки, но без необратимых последствий для жизнедеятельности. То, что ты сейчас почувствуешь на себе, называется скручивание мяса щеки. Хотя, какое у тебя тут мясо, кожа да череп. Но тем не менее. Значит, берем пальцами вышеобозначенную щеку объекта…
 Когда мужик перестал выть, Маструбин сгреб горсть снега и приложил к набухающему буквально на глазах синяку на небритой щеке. Молчим, значит, рот не раскрываем. Пленник в ужасе взирал на мучителя, но наотрез отказывался выдавать информацию. Ну, хорошо, капитан, примериваясь, оглядел свой объект. Теперь займемся твоей верхней губой, тоже примитивное скручивание. Вот так.
 На этот раз, для того чтобы придти в себя мужику потребовалось больше времени. Минут пять. Ага, ухмыльнулся Маструбин, ты снова с нами, а я уж начал скучать. Готов поделиться знаниями? Нет? Ну что ты будешь делать? Пойми меня, я ведь не из злобы, но ты сам подталкиваешь к переходу на следующий уровень. Теперь будет не просто больно, твоему организму придется нанести пока небольшой, но все же с трудом восполнимый урон.
 Капитан схватил пальцами густые волосы правой брови объекта. Дерг. Шмяк. На этот раз брызнула кровь. Лицо мужика побледнело, жилы и мышцы шеи дико напряглись. Широко отрытым ртом с оплывшей верхней губой он судорожно хватал воздух. И молчал. Похвально, хмыкнул Маструбин и одним коротким движением сломал пленнику мизинец на правой руке.
 Даже прибавившиеся переломы среднего и безымянного пальцев не помогли развязать язык. Ну, все, сказал Маструбин, с тобой ли, без тебя, времени у меня мало. Он достал пистолет. Но убивать тебя мы начнем по частям. И начнем не с коленки, хотя, может, и стоило бы. Но ведь ты ж у нас как молодогвардеец боли не боишься. Поэтому по-простому, отстрелю-ка я тебе яйца к херам. Жить-то ты, конечно, останешься, уж я позабочусь, а в остальном… Что ж, такая видать твоя судьбина.
 Маструбин снял пистолет с предохранителя, дослал патрон в патронник, прицелился. И вот тут, черт его знает почему, пленник сломался. Может перспектива столь глобальной потери перевесила страх перед хозяином, но тем не менее. Он разлепил спекшиеся губы и тихо выдавил из саднящей глотки. Отец Макар. Макар, говоришь. Хм, посмотрим, почто он за нами своих телят гоняет. Похоже, сегодняшний день будет необычайно богат на новые знакомства. В машину этого!

 
Все тот же вечер в аду

 Круто, сказал я и заказал себе еще пива. Сразу видно военный человек. Бах, шарах, хрясь, и ты у цели. Угу, отозвался Прохоров, борясь с очередной фисташкой. Не человек, а просто танк Т-90 о двух ногах. Несколько часов в незнакомом городе, а уже все вверх тормашками перевернул, терминатор ***в.
 Маструбин в тот же вечер заявился к этому отцу Макару, который оказался главой местных староверов. По пути, правда, покалечил еще пару-тройку здоровых сибирских мужиков. Сколько человек в результате погибло, сколько лишь отделалось увечьями, в письме не уточнялось. Говорилось лишь, что встреча двух пламенных сердец состоялась почти на равных условиях. Следовало понимать, что Маструбин, размахивая автоматом, пробился к Макару и со всей свинцовой убедительностью усадил его за стол переговоров. Удивительно, что просто не пришил на месте.
 Как бы там ни было, но два этих отморозка умудрились растопить лед взаимного недопонимания. Оказалось, что Макар видел в нашем капитане эмиссара дьявола. Кто ему напел эту херню оставалось неизвестным, хотя скорее всего глава староверов повелся как маленький на ту пропаганду, что развел старина Антихрист, борясь с нашими потугами. Очередное напоминание нам – не спать! Зло не дремлет.
 Точно так и подумал Макар. И со всей непосредственностью свойственной сибирским староверам решил с этим самым злом бороться. Сиречь искоренять под корень. Вот и отправились неразумные мужички с карабином на охоту. Да ни тут-то было.
 Тем не менее разговор с капитаном убедил отца Макара в ошибочности занятой им позиции. Они там, блин, чуть ли не побратались. Теперь за сибирские тылы можно было не беспокоиться. Староверы мужики серьезные, чуть что и за карабин. Есть на кого опереться. Чем там сейчас занимался Маструбин даже не понятно. Толи сельсоветы жег, толи шаманов по горам да лесам гонял.
 Слышь, а что там у остальных? Я отобрал у Игната часть этих гадских фисташек. Остальных? Прохоров взглянул на опустевшую кружку и какими-то невнятными жестами попытался подозвать официанта. Про Эммануилыча не скажу, как всегда отчаянно шифруется, конспиратор недоделанный. Он то уж нигде не пропадет. Я кивнул. Эге, пиво, похоже, начало приносить плоды. Зал отодвинулся на задний план, сливаясь в фоновой какофонии света и звука.
 А Порватьев? Порватьев на связи, пьяно осклабился Прохоров.


Старые новые связи

 Степан вернулся лет на семь назад. Маленькие спортивные залы, пропахшие потом и духом тотального самоистязания. Тяжелые мешки и потертые макивары. Большинство его знакомых по подпольным боям уже успели отойти от дел. Почивали на лаврах, набрали целый выводок учеников да залечивали старые травмы.
 Степана помнили, но уже как легенду. Да, был такой, как же. Да, потрясал в свое время. А теперь? Многое изменилось. Где пропадал все эти годы, что делал, с кем связался… Иисус? Ну-ну… Порватьев понимал, что былой авторитет – это дело прошлое, он должен доказывать все сызнова. Эти угрюмые люди не принимали слов, им нужна была демонстрация.
 Они встретились в простеньком баре при спортивном комплексе. Столы с клеенчатыми скатертями, железные стулья. Их было двое. Серегу Силаева Степан знал давно, еще с прошлых боевых лет. Тэквондист, настоящий фанат. Он был из тех, кто с легкостью дробил ударом кулака белый силикатный кирпич и выходил победителем из жестокой драки против десятерых, но с трудом приспосабливался к современным реалиям коммерческих федераций и узким рамкам большого спорта. Тем не менее, авторитет его в среде мастеров был непререкаем.
 Вторым был загадочный Талгат. Его Поватьев видел впервые, но наслышан был изрядно. Этот странный человек вообще был воплощенным идеалом учителя кун-фу. Жил он где-то в лесу, учеников имел меньше десятка, большую часть времени, по слухам, проводил в медитации. Но мало кто из известных Степану бойцов осмелился бы бросить ему вызов.
 Оба были неформальными лидерами той когорты мастеров, что все еще продолжали наперекор всему придерживаться изначальных идеалов боевых искусств, ставя во главу угла их реальную эффективность. Они и их ученики являлись уже готовой армией. И для того, чтобы рекрутировать их под знамена Иисуса, Степану нужно было изрядно потрудиться.
 Разговор был коротким. Да, они понимают всю важность момента. Да, они слышали про Иисуса. Но. Им нужна демонстрация. Все в рамках традиции. Поединок. С кем? Несколько мастеров примут участие в этом мероприятии. Талгат? Нет, только его ученик. Хорошо, сказал Порватьев. Традиции – это свято. Без этого остается лишь мордобой. Двое понимающе закивали. Где и когда?


Mortal combat

 Он встретился с ними в лесу неподалеку от избушки Талгата. Их было человек двадцать. Да, какая-то организация у них до сих пор существовала. Здесь собрались лучшие из лучших, все, как и он, живые легенды. За какую-то неделю они слетелись сюда со всех концов страны.
 Так, а вот и противники. Пятеро. Троих он знал лично. Все трое, должно быть, жаждут реванша за прошлые поражения. Что ж, пусть попробуют. Двое других особого впечатления не производили. Вот этот, скорее всего, ученик Талгата, хорошо двигается, очень пластичен. Степан скинул куртку. Разминаться не стал, боец всегда должен быть готов.
 Первым был старый знакомый, Егор, кажется. Здоровый детина. Рядом с ним Степан смотрелся не так уж и внушительно. Много, очень много грубой физической силы. Прет просто, прямолинейно, как бульдозер. Кажется, так его и прозвали в свое время. Егор-бульдозер. Если попадешь под эту молотилку – каюк обеспечен. Сразу и наглухо. Уж что-что, а бить этот монстр умеет.
 Егор не стал обманывать ожидания. Попер, состроив угрюмую рожу. Выбросил вперед громадный кулачище. В пустоту. Он не расстроился, бывает. Нога. Двойка руками. Снова нога, на этот раз в область ребер. Порватьев без труда ускользнул от этих летающих молотов. Уровень его подготовки был выше, а стиль более гибким. Движение, уклон, разворот.
 Локоть Степана впечатался в область печени Бульдозера. Егор, утробно хрюкнув, остановился. Всего на мгновение. Но этого хватило, чтобы руки Порватьева безнаказанно совершили несколько неуловимых движений. Противник покачнулся и рухнул в нокаут. Следующий.
 Следующим оказался незнакомый паренек. Тэквондист. Наверное серегин ученик. Техника неплохая, но. Явно не дотягивает до уровня собравшихся. Слишком закомплексован классикой. Излишне старателен. Ах, вот оно что. Это тоже проверка. Но не на мастерство, а на внутренние качества. Истинный мастер – это не только умение вырубить одним ударом. Умеющий убивать, способен пощадить.
 Степан скользнул за спину противнику. Дернул, толкнул, подставил ногу. Паренек, описав стопами в воздухе красивую дугу, оказался прижатым к земле. Рука его была зафиксирована в болевом рычаге. Дальше.
 Ага. Снова старый знакомый со своим неизменным тайским боксом. Быстро, жестко, потрясающе эффективно. Локти, колени, кулаки, стопы замелькали с пугающей быстротой. Растопыренные пальцы чиркнули по лбу, едва не попав в глаза. Хлесткий удар голенью обжег ребра.
 Так, только не глухая защита. Засыплет ударами, заставит сражаться на своих условиях. Он и в прошлые-то годы был не подарок, да к тому же времени зря не терял. Поработал на совесть. Скорость просто феноменальная. Ладно, хватит думать.
 Лучшая оборона, как известно – атака, а еще лучше, когда одно неотличимо от другого. Степан отбил летящий в него прямой ударом ребром ладони в трицепс. Встретил локтем кулак другой руки. Эге, стальная боевая машина способна чувствовать боль.
 Теперь уже тай-боксеру пришлось защищаться. Град атак на всех уровнях. Оборона дала трещину. Боковой в челюсть. Колено в солнечное сплетение. Подсечка. Оказавшись в партере, во власти незнакомой стихии, боксер растерял свой пыл, и чтобы не превращать поединок в однозначное избиение был вынужден сдаться.
 Четвертый. Его Степан тоже хорошо помнил. Расторопный малый. Хоть ростом и не велик, телосложением не могуч, одни жилы, но очень опасен. Чуть зазеваешься, и рука окажется в стальном захвате, словно тисками сдавили. А уж коли попался, пиши пропало. Начнет крутить, буквально лепит противника, как глину. Адская боль в суставах заставляет тело причудливо изгибаться, ну а всякое сопротивление лечиться резким и жестким ударом в болевую точку.
 Осторожно, осторожно. Это только с виду движения медленные и спокойные, в любую минуту из любого положение он может буквально взорваться в ударе или броске. Так, так… Противник бросился вперед. Черт! Конечно! Пальцы впились в запястье, другая кисть зафиксировала локоть, как раз в том месте, где находятся пресловутые нервные узлы. Слезы так и брызнули из глаз. Вот гадство!
 Все правильно. Из такого положения почти невозможно провести прицельный удар ни рукой, ни ногой, а лупить наобум бесполезно, лишь хуже стать может. А боль все плещется в руке, ползет по плечу, заставляет подчиниться ей, шагнуть в сторону, вон туда. Дудки. Эдак все и закончиться по быстрому. Что делать? То, чего не ждут. Неожиданность лучший козырь.
 Поратьева, почти теряя сознание от боли, умудрился сделать неуловимое движение рукой, словно змея скользнуло в траве. Это буквально на миллиметры изменило общее положение противников. Но и этого хватило Степану для того, чтобы переломить ход поединка. Свободная рука хлестким щелчком достала пах противника. Тут же не останавливаясь расстрига ударил головой в оказавшееся поблизости лицо мастера. Все.
 Сама схватка заняла считанные секунды. Просто пара-другая неуловимых движений. Но теперь правая рука Степана плетью повисла вдоль тела. Он попытался ее массировать, но было понятно, что нормально функционировать она начнет не раньше, чем через неделю. А впереди еще самый важный бой. Недаром Талгат оставил своего ученичка под занавес.
 Они встали напротив. Да, похоже, кердык. С этим бойцом даже будучи здоровым сложно было бы справиться, а тут еще рука. Порватьев сконцентрировался, черт с ней с болью. Осознание собственной миссии вселило в него какую-то спокойную злую силу. В конце концов, он будет вгрызаться в противника зубами, пока их не выбьют, а дальше он будет сражаться всем, что у него останется и так до бесконечности. Степан сделал шаг вперед.
 Раздался громкий хлопок, вырвавший Порватьева из транса. Противник озирался в замешательстве. Стоп, стоп, раздался крик. Талгат. Мой ученик еще не готов умереть в бою. Ты доказал нам, все что нужно. А теперь поподробнее, что там с твоим Иисусом?


Снова в аду

 Ни фига себе, я даже протрезвел от такой истории. А то, Игнат выудил свой бумажник и пытался сконцентрироваться на счете. Это, что же получается, говорю, у нас теперь как минимум две армии имеется. Прохоров пьяно кивнул. А уж коли у нас есть армия, до меня стало вдруг доходить, то, похоже, и война не за горами. Бывший сатанист хитро прищурился. Война, ни война, а что-то явно намечается. Но это уже завтра. Жду тебя с утра в кабинете, боец печатного фронта, блин.
 Как добрался до дома, помню с трудом. Улица, тачка, улица. Качающийся зигзагообразный путь сквозь двор. Воняющее мочой чрево темного лифта. Отчаянный поединок с входной дверью. Коридор. Сортир. Коридор. Кровать. Аут…


Письмо

Парни, кончайте придуриваться. Вылетайте ко мне. Началось.
Ваш Иисус.