Реквием

Говорят, собаки не умеют говорить, зато все понимают…
Может быть.
Хотя я думаю, что это мы, отупевшие и непрошибаемые, не в состоянии понять то о чем они говорят. Да, мы отупевшие и непрошибаемые! Мы так далеки от природы в самом буквальном и абсолютном смысле этого слова, что просто стали глухи. Все, почти все. И я, очевидно, тоже.
Когда у него заболело сердце, он никак не дал нам этого знать. Поначалу. Потом стал более осторожным и, как нам казалось, ленивым. Потом просто стал больше и быстрее уставать.
А потом он умер.
Два раза.
Первый раз в четверг, он просто упал в комнате и немножко подскулил. «Ну, дело привычное, лапу подвернул», подумал я и неторопясь пошел в комнату, где был Клавдий.
Он уже не дышал.
Я вернул его минуты через три-четыре. Сказался опыт работы в военно-полевой медицине. Вы никогда не делали непрямой массаж сердца и искусственное дыхание собаке? Потом была скорая и прочее…
На следующий день он нас постоянно ждал. Дождался, попросился гулять, гулял с настроением, хотя и недолго. Появились даже мысли: «Неужели?..»
Он пришел домой и…. вернулся туда, где побывал накануне. Мы были бессильны.
Он родился у меня на руках и умер у меня на руках….
Что делает нормальный человек? Не знаю.
А такой как я выпивает рюмку водки и садится за руль еще не до конца оформленной машины… Права тут не в счет.
Спасибо венским полицейским. Они просто не видели наш безумный Ситроен. Спасибо врачам. Они даже не взяли с нас денег за кремацию. А может, за это мы уже уплатили накануне? Господи, да какая разница!? Спасибо им огромное! При их работе они должны совершенно утрать какую-либо чувствительность! А у них все же нашлось пару слов, и нужных слов, ОЧЕНЬ НУЖНЫХ СЛОВ, утешения.
Сегодня вторник.
Прах Клавдия Развеян над прекрасным городом на Дунае.
Каждый атом его физического существа включился в вечный процесс жизни. Ведь смерь, именно физическая смерть, есть ни что иное, как еще одна форма жизни. Умный человек сказал, вот жаль не помню кто…
А душа его там, где все мы есть и будем, где жизнь не прекращается никогда, где, возможно он гоняет кошек совершенно безнаказанно и может… один Бог знает, что еще он там может! И кто знает, возможно, гонять кошек ему там и вовсе не нужно?
Ему хорошо. Он шагает по небесной радуге и… у него ничего не болит.
И мы все это понимаем.
Все понимаем нашим закостенелым материальным умом.
Умом, но не сердцем.
Вот почему, наверное, оно болит. А мы плачем.
Прощай Клашенька.