Город без сердца

Для живых.

Город был идеален. Белые здания и ухоженные скверы радовали глаз. Клумбы и розарии были многоцветны и душисты. Суетливые капустницы и величавые махаоны кружили над цветами, выбирая самые ароматные и красивые, а, выбрав, усаживались на тяжёлые чашечки и замирали, лишь изредка подрагивая крыльями.

На главной площади, возле здания городского управления стояло главное украшение Города. На большой клумбе располагался металлический каркас в форме гигантского сердца, плотно увитый плющом. Туристы обожали фотографироваться около него, а после, вернувшись из отпуска, демонстрировать снимки коллегам на работе.

Возле клумбы гордо прохаживались голуби, теряя своё достоинство лишь в моменты кормёжки. Как только в воздухе мелькал кусок хлеба, они сбивались в огромную, копошащуюся кучу, и, расталкивая друг друга, стремились завладеть хотя бы крошкой. Впрочем, они могли бы и не торопиться и не воевать так отчаянно за каждый кусок. Туристы любили этих важных и доверчивых птиц, бравших хлеб прямо из рук, и не скупились на угощение, искренне удивляясь про себя, почему сами горожане не принимают участия в этом приятном процессе.

Фонтаны, украшавшие главную площадь, были кристально чистыми и прозрачными. Вода, извергаясь звонкими радужными струями, стремительно падала в глубокие чаши и превращалась в белоснежную пену. Гости Города, бросали в фонтаны монетки, в надежде вернуться и даже остаться. Но это было возможно лишь при согласии пройти Церемонию. Не многие отваживались, но те, кто соглашался, никогда после не жалел об этом.

На улицах всегда было чисто. Днём здесь было мало коренных жителей – Граждане в это время трудились в своих светлых офисах из стекла и светло-серого бетона - в основном по улочкам гуляли туристы. Их покой не омрачали ни хулиганы, ни ранние пьяницы, с самого рассвета переходящие из одного бара в другой. В Городе никогда не было слышно брани. Горожане были предельно вежливы и внимательны. Мало, кто замечал, что их предупредительность была какой-то отстранённой, а улыбка – будто приклеенной. Разговаривая с туристами, объясняя дорогу или советуя посетить какой-нибудь музей, они всегда смотрели сквозь собеседника, словно не видя его, или наоборот, увидев за ним что-то настолько интересное, что оторваться от созерцания невозможно.

Вечерами же Город расцвечивался яркими огнями ночных дискотек, клубов, баров и кинотеатров. Любой турист, посетивший его, после с восторгом рассказывал, что там каждый может найти развлечение себе по вкусу. И грустно вздыхал, вспоминая свой беззаботный отпуск, красивых горожан и ощущение пьянящей свободы от повседневной рутины трудовых будней.

Одним словом, это было прекрасное место, а жители его казались счастливыми и дружелюбными. И туристов совсем не удивляло, почему никто не видел, чтобы эти благополучные люди смеялись, чтобы по аллеям и паркам прогуливались мамаши с колясками и бродили влюблённые парочки, а площадям и улицам бегали радостные детишки.

***
Серые низкие облака, под которыми бесприютно кружат стаи птиц. Из поднебесья доносятся их тихие грустные крики. Воздух влажный, свежий, наполненный озоном, - где-то гроза. Резкий ветер ерошит короткие стрижки мужчин и развевает, как флаги, длинные волосы женщин. Мы все одеты в чёрное - ни одного светлого пятна - и напоминаем стаю ворон.

Зелёный, аккуратно снятый с почвы, дёрн и узкая щель в земле, вокруг которой мы выстроились в чинном порядке.

Голова пуста и легка, как воздушный шарик; кажется, отрежь ножницами шею-веревочку, и она взмоет в небо, понесётся с ветром… будет кружить-кружить со стаями, заверченная-подхваченная воздушными течениями и струями, и постепенно растворится в этой волглой серой мути… Внутри холодно и неуютно.

Стараясь преодолеть неуверенность в правильности принятого мной решения, твержу себе, повторяя бессчетное количество раз, как заведённый, одну и ту же фразу: «Многие мечтают оказаться на твоём месте».

Церемониймейстер трогает за рукав, поворачивает ко мне бесстрастное лицо и что-то говорит. Я вижу, как шевелятся его губы под тонкой ниточкой щегольских усиков, но не слышу ни звука. Краем сознания отмечаю его сходство с глубоководной рыбой: такой же холодный, бледный и беззвучный. Сосредотачиваюсь на движениях его губ, пытаясь разобрать слова. Не слышу, а скорее угадываю в их изгибах «Вам пора». Внутри меня что-то поднимается, сопротивляясь тому, что должно произойти, кричит, что это неправильно, что так не должно быть. Обвожу взглядом людей, пришедших сюда ради меня одного. Они такие правильные, разумные… У них всё так благополучно и показательно… Они не поймут, если я пойду на попятную. Они согласны принять меня лишь с одним условием. Одно условие – разве это много за долгие годы благополучия и приобщённости к ним, к их обществу, к их высшему разуму, где нет места для эмоций, приносящих лишь неприятности?!

Мне лишь 32 года, а событий, которыми была наполнена моя недолгая жизнь, хватит на троих. Я слишком многое и многих потерял, я слишком измотан. Всё, что мне нужно, всё, о чём я мечтаю, - покой. Его лишь прошу. Эти люди могут дать мне желаемое, они могут стать моей семьёй, моими друзьями. Я понимаю, что принять их условие – немыслимо, но это кажется мне выходом. Не единственным, конечно, ведь можно извиниться, развернуться и уйти, уйти совсем – из Города, из их жизни… Но я не хочу уходить. Зачем? Чтобы в очередной раз стать одиноким, отринутым и никому не нужным?.. Да и не отпустят меня. Я распят взглядами этих людей, пришит к земле и, даже если бы захотел уйти, их глаза не позволили бы мне этого.

И я стою, маленький и одинокий, жалкий и слабый… Плечи мои поникли, а взор потух. Я был таким всю свою сознательную жизнь, но я больше не хочу, чтобы меня пинали и унижали. Ветер теребит полы моего модного пиджака и дёргает за штанины.

Мне страшно. Страшно до такой степени, что я не нахожу в себе сил, чтобы справиться со своими страхами, и потому лишь отрешённо продолжаю наблюдать этот странный сюрреалистический сон с собой в главной роли. Я устал. Пусть кто-то другой принимает за меня решения…

Лишь внутри меня не утихает и разносится эхом крик несогласия. Это всего лишь сердце, глупое человеческое сердце. Сердце, от которого мне предстоит избавиться.

Я киваю церемониймейстеру, соглашаясь на всё, что он мне уже предложил и ещё предложит. Если он способен дать мне покой и уверенность, я готов. Готов расстаться со своим сердцем. Он тянет ко мне руки, вот они дотрагиваются до лацканов моего пиджака, вот расстёгивают пуговицы на рубашке, пробираются глубже, проникают в моё тело, как раскалённый нож в масло… Я слышу: «Больно не будет»… Люди вокруг холодно и бесстрастно взирают на эту процедуру, она для них уже привычна, они сами когда-то прошли через это. Я ощущаю пальцы церемониймейстера у самого сердца, вот они сжимаются вокруг пульсирующего комка и, крепко ухватившись, извлекают его наружу. Вместе с ним, тугим и горячим, из меня уходят все сомнения и переживания. Боли действительно нет: ни физической, ни душевной. Я смотрю вокруг новыми глазами, чистыми и ясными, не замутнёнными субъективностью эмоций.

Моё сердце всё ещё бьётся в чутких хирургических руках церемониймейстера. Он кладёт его в футляр из чёрного сафьяна. Окровавленный орган лежит на подушечке и сокращается всё медленнее и реже. К церемониймейстеру подходит его помощник, принимает у него из рук футляр, закрывает его и аккуратно опускает в щель-могилу. Пара взмахов лопатой. Земля с сухим и рассыпчатым звуком стучит по крышке футляра и вскоре скрывает его полностью. Дёрн возвращают на место. Моё неуспокоенное и неприкаянное прошлое покрыто толстым слоем рыжеватой земли и нежно-зелёной травкой.

Церемониймейстер поворачивается ко мне, пожимает мою руку и громко объявляет: «Поздравляю Вас, теперь Вы стали Гражданином Города!». Толпа в меру громко аплодирует, одаривает меня дежурными улыбками и постепенно редеет.

Я стою над могилой своего сердца, подобно изваянию, памятнику самому себе. Холодный и равнодушный, как гранит. Теперь я Гражданин. Я могу претендовать на высокооплачиваемую работу, на красавицу-жену и квартиру, оформленную в стиле хай-тек, таком же завершённом и самодостаточном, как и мы сами. Теперь я обеспечен благополучным будущим и душевным равновесием на всю оставшуюся жизнь.

Тучи над Городом наконец-то роняют на землю первые капли дождя. Влага падает вниз, в сухую пыль и оставляет на ней тёмные крапины. Я смотрю на свои ботинки, попирающие моё сердце. Если я сдвинусь с места, то уже никогда больше не смогу сказать, где оно лежит. Вокруг меня под землёй бессчетное количество таких же точно могил. Всё кладбище покрыто дёрном, и клочок земли под моими ногами ничем не отличается от соседнего. Никто не помнит, где его могила. Пока я здесь, могила есть. Как только я уйду, её не станет.

Поднимаю глаза к небу, прислушиваясь к происходящему внутри меня. В районе нагрудного кармана явственно ощущается пустота. Если очень внимательно слушать, то можно услышать тихий свист – это ветер, гуляющий в моей груди. Меня предупреждали, что так будет, но я не думал, что это чувство будет настолько сильно.

Достаю пачку сигарет из того кармана, под которым теперь пустота. К ней надо привыкать. Говорят, пару дней я буду её ощущать, а потом забуду. Впрочем, какая разница? Меня это ничуть не беспокоит и не заботит. Закуриваю, прикрывая ладонями трепетный огонёк зажигалки. Ветер, упруго обдувающий меня и усиливающийся с каждым мгновением, пытается прорваться сквозь сложенныё лодочкой ладони и затушить пламя. Огонёк пляшет в плотно сомкнутых пальцах и освещает каждую линию на ладони.

Говорят, к северу отсюда есть ещё один город. Там не хоронят сердца, там зарывают в землю таланты. Никогда не понимал, чем человеку может мешать его талант? Хотя, с другой стороны… творческая неудовлетворённость, постоянные поиски… безумие, наконец… Мне не понять - сам-то я не обладаю никакими талантами.

Курю, задумчиво разглядывая свои ботинки. Странно, всюду дёрн, а они умудрились запылиться. На левом замечаю маленькое влажное пятнышко. Достаю из кармана пиджака платок, наклоняюсь и брезгливо оттираю. Внимательно разглядываю лоскут тончайшего батиста. Пятно оказывается красновато-бурым, проще кровавым. Оно совсем маленькое, как если бы я раздавил комара. Я не воспринимаю эту кровь как часть себя. Раз пролившись в землю, она уже не имеет ко мне никакого отношения. В прошлой жизни я бы ужаснулся, покрылся испариной или почувствовал душный комок дурноты, подступающий к кадыку и мешающий дышать. Теперь же я ощутил лишь некоторое искажение в своём облике, изъян, который необходимо было устранить.

Я спокоен. Чувства и болезненные воспоминания, не дававшие мне жить в течение долгих лет, ушли, оставив меня наедине с разумом. Моё нынешнее спокойствие граничит с равнодушием, а от равнодушия до жестокости, как известно, рукой подать. Но мне плевать! Я гражданин Города, мне позволительно то, что запрещено другим. Теперь я сам себе разрешаю или запрещаю, потому что c сегодняшнего дня вместо сердца у меня разум, ясный, трезвый и расчетливый. Я вполне доволен собой внутренним, пожалуй, даже больше, чем собой наружним.

Докуриваю и щелчком пальцев отправляю окурок в траву. Он описывает красивую дугу и стремительным болидом падает, скрываясь от моих глаз в траве. Улыбаюсь себе, с силой разворачиваюсь на пятке, равнодушно отмечая, как вырывается дёрн из земли, и направляюсь в Город. До заката я должен успеть в Главную Канцелярию, чтобы получить распределение на жильё и жену. Хорошо, что туристический сезон закончился, иначе пришлось бы ждать ещё пару дней, пока мне подберут подходящий вариант. Да и вообще, это не слишком удобно – терпеть возле себя вечно снующих и глупо радостных людишек, отвечать на их бесконечные вопросы и вынужденно улыбаться. Куда спокойней, когда их нет.

***
Наконец-то тучи перестают дразнить землю редкими дождевыми каплями и разражаются настоящим дождём. Главный смотритель закрывает ворота Города до самой весны. Приход сезона дождей ознаменовал собой завершение наплыва туристов.

Вода щедро омывает белоснежные здания, поит влагой цветы и деревья в скверах и парках. Голуби забиваются под крыши домов и оттуда недовольно поглядывают на разбушевавшееся небо. Очень скоро на асфальте образовываются лужи, по которым плывут большие блестящие пузыри, не спешащие лопнуть, - дождь будет долгим.

Дождь всё усиливается, водяная завеса крепнет, мутнеет и скрывает своим покрывалом идеальный город, отгораживая его от любопытных глаз и ненужных вопросов, помогая ему хранить свои маленькие секреты.


17-23 мая 2006 года.