Измена intro

Октябрьская морось. Небо прижимает к земле. Влажность разлилась по воздуху, как по векам после слез. Так мокро, что волосы отяжелели и вьются. Торопливо шагаю по привокзальной площади, сжимаю пальцами стебли лилий. Ее любимые цветы. Слишком большие и претенциозные для меня. Плащ короткий, колени в тонких чулках мерзнут. Она все-таки приучила меня ходить в юбке. И носить чулки.
Выхожу на пути. Сперва вижу ее маму. Аська стоит рядом с ней, что-то говорит. Потом поднимает голову и видит меня. Смотрим друг на друга, а между нами торопятся, кричат, прощаются люди. Много людей. Еще между нами торопятся несколько тысяч поцелуев, не один десяток ночей, сотни две часов смеха, штук пять истерик и слезы. Не знаю, сколько слез. А через десять минут между нами начнут разматывать свой клубок бесконечные километры. Я любила бы тебя, если б могла. Не пойду за тобой.
Подхожу, здороваюсь с тетей Леной, делаю еще один шаг вперед и обнимаю Асю. Целую в висок – как стреляю – и чувствую, что она дрожит. Возвращаюсь на исходную, протягиваю лилии.
- Это тебе.
Она молча берет цветы. У меня возникает ощущение, что я сломала этот механизм. Тягучее ощущение. Разговариваю с тетей Леной. Про погоду, про дорогу, про далекий город. Про себя делаю напротив названия этого города галочку, заношу в список ятуданикогданепоеду-городов. Получаю какие-то важные, но абсолютно не нужные сведения про то, что они взяли с собой, что оставили неизвестным мне родственникам и еще про что-то.
Пять минут до отправления.
Проводники загоняют по местам уезжающих. Тетя Лена вздыхает, прощается и поднимается в вагон. Мы с Аськой по-прежнему молчим. Потом она судорожно обнимает меня за плечи. Прижимается ртом к моим губам, чуть не силой размыкает их. Уходит в вагон. Округлившиеся глаза проводницы. И – горький привкус. Слезы? Кровь?
Я не бегу за поездом, не кричу всякие глупости, не машу рукой. Кажется, я одна на этом перроне, кто так не поступает.
Иду по Маркса обратно, в свой дом, в свою жизнь. Только у цирка начинаю чувствовать. Боль. Прокушенная губа. Жизнь закрыта, на ней табличка «Извините, вышла на 15 минут». Как же так получилось?



 Гроза шумела, заливая наш город. Не Ершалаим ли это? Май.
Босоножки в руках. Захожу в «Гнездо». Опоздала. А он – еще больше. Матерюсь про себя. Неужели хоть один раз он не может прийти вовремя!? Сажусь за столик в первом зале в углу, чтобы видеть вход. Заказываю пиво. Рубиновое. С волос стекает вода. Мокрая футболка облепляет тело. Фу. И джинсы все мокрые. Иду в туалет, снимаю и выжимаю футболку. Куда это годится – одинокая девушка пьет пиво в кафе. Оглядываюсь. Посетителей почти нет, еще рано. Тем более, будний день. За соседним столиком сидит девушка, пьет чай и ковыряет ложкой десерт – что-то бело-розовое. Суфле. Она мне потом рассказала, что ела тогда суфле.
Пиво в меня не лезет – видимо, я впитала слишком много влаги с дождем. И злости – с молниями. Заказываю горячий кофе. За ту вечность, что я его пила, можно было приехать дважды. Девушка разглядывает меня с интересом. Я, раздраженная и подсыхающая, в упор смотрю на нее. Она не смущается. Темноволосая. С короткой стрижкой. Тонкие губы. Карие быстрые глаза. Я – сторонница прозрачных славянских холодных глаз. Я боюсь карих глаз, я не понимаю, что в них таится. Но меня всегда к ним тянет. Бежевая рубашка с коротким рукавом. Глубоко расстегнута, я угадываю кружева на белье. Такое белье надевают на свидание с тем расчетом, что увидят и оценят. Я не люблю кружева. Не любила. До встречи с ней.
Часов нет, спрашиваю время у официантки. Расплачиваюсь и выхожу. Мне можно и побольше любить себя. Дождь стих, но не перестал. Еще немного капает. Мне зябко выходить, но я не могу больше сидеть и ждать. И куда теперь?
Иду в сторону парка. Шлёпаю по лужам, уже не отвожу мокрые пряди с лица. Надо бы отрастить волосы, чтобы собирать их в пучок. Безнадега.
- Подожди!
Не сразу останавливаюсь. Оборачиваюсь.
- Ася.
Протягивает ладонь. Смотрю на нее сквозь мутный морок своих мыслей. Она ждет. Чуть переминается с ноги на ногу. Она примерно моего роста. Стройная. Покрепче меня, может, немного шире. В юбке песочного цвета до колена и шлепках. Сумочка коричневая. Я даже сейчас могу закрыть глаза и увидеть ее такой. Она чуть щурится и терпеливо держит открытой свою ладонь. Зачем я тебе? Касаюсь пальцами ее руки.
- Алина.
- Пойдем.
Она кивает вперед, и мы бредем рядышком. Молчим. Потом она говорит:
- Зря ты не дождалась, он пришел сразу, как ты вышла.
Почему-то эта новость оставляет меня равнодушной. Я вяло спрашиваю:
- И что?
- Пошел тебя искать.
- А ты?
- Я тоже.
- Вот ты меня и нашла.
Да, а он – нет. Эта-то ведь меня нашла. Я не ушла далеко. Ведь… Господи, даже слов нет! Какие могут быть слова?



Выхожу после экзамена. Она сидит на парапете на крыльце второго корпуса. Я ей, кажется, рада.
-Ну?
-Четыре.
Обнимает меня:
- Молодец, отстрелялась. Как сдавала?
Я начинаю ей рассказывать, сколько народу преподавательница завалила, как я проснулась утром и написала шпору на этот билет прямо перед экзаменом, что Пискля спрашивала у меня. В общем, все то, что обычно рассказывают после сданного экзамена. Ася слушает, кивает, пытается вникнуть. Ей весь этот синтаксис до буя. Ей двадцать пять. Она – экономист. Специалист отдела кредитования. Наслушавшись моих радостных бредней, тянет меня за руку:
- Пойдем, поедим где-нибудь. Экзамен надо отметить.
Бесимся в парке, едим сахарную вату, курим.
 

Темнеет. Мы идем вдвоем по центру. Заходим в «Окоп». Полно народа. Мне душно, но Ася хочет танцевать. Она идет на данс-пол, а я сажусь в баре с коктейлем. Долго болтаю с каким-то парнем. Но – неинтересно. Тем более, он все настойчивее заводит разговор о сексе. Замечательно. Именно об этом я и мечтала всю свою жизнь. Еще один подарок небес. Иду искать Асю. Хватит, натанцевалась. Пора валить из этого гадюшника.
Она, кажется, ничего не замечает. Танцует одна. Самозабвенно.
Обнимаю ее за талию:
-Пора домой, девочка хочет спать.
Девочка – это я. Мне девятнадцать. Когда мы с ней спорим, а это бывает эпизодически, она часто начинает свой гневный спич с «Послушай, девочка моя!». Меня это смешит. «Бабушка моя!» Теперь это смешит нас обеих. Пока смеемся, забываем, о чем спорили.


Я уже была у нее как-то. Ничего особенного. Но при свете ночника даже съемная квартира кажется более привлекательной. А если еще и под коктейлями – это настоящий дворец. Открываем «Черных русских», включаем музыку, какой-то сборник типа «Ибица». Танцевать получается уже плохо, но мы еще пытаемся. Наконец, падаем на кровать. Лежим, смеемся и пьем коктейли, пока потолок над нами не начинает кружиться.
- Я в душ, - это я. Пьяная, после клуба – ну какой душ?! Но я понимаю, что если не сделаю этого, то умру окончательно.
-Поцелуй меня, - это Аська. Тоже пьяная. Красивая. Валяется на кровати.
- Нет, фу, ты грязная.
- Ты тоже.
- Я сейчас помоюсь. Потрешь мне спинку?
Это шутка. Но – пусть потрет. Со времен детства, спинку мне никто не тер.
- Позови, когда будешь готова.
Готова – к чему? К спинкопотиранию? Я не могу выговорить это слово и ретируюсь в ванную.


Мажу лицо кремом. Она выходит из ванной, сушит волосы полотенцем. Смешная, лохматая. Душ здорово отрезвил нас обеих. Тяжесть начинает накапливаться на ресницах. Спать.
- Ась, мне с краю лечь или у стенки?
- Как хочешь.
Ложусь у стенки, хотя не люблю этого. Жарко, даже простынею накрываться не хочется. Не задернули балконную дверь шторой, встаем и ловим комаров. На втором десятке жертв этой войны, я уподобляюсь американцам с их Хиросимой:
- А где фумикатор?
Ложимся опять. Я снимаю выданную мне Аськой футболку. Жарко. Хочется спать, но мы почему-то начинаем рассуждать. Как ни странно, о мужчинах. Обычно мы с ней не касаемся этой темы. Ничего интересного. Очень долго не может прийти, хотя явно напрашивается классический постулат про козлов и дур. У меня смыкаются веки.
- Ты спишь уже, - прерывает свои речи про что-то бестолковое Ася. Расстроилась?
Проводит руками по моим ресницам, скулам, идет кончиками пальцев по шее, груди, натыкается на сосок и застывает.


Не скажу, чтобы это очень меня удивило. Я давно уже поняла ее интерес ко мне. Даже, может, специально спровоцировала ее, чтобы наконец-то избавиться от недосказанности. Но сейчас я не знаю, как себя вести. Приоткрываю глаза. Долго смотрим друг на друга, а потом ее пальцы скользят дальше по моей коже. Я снова закрываю глаза. Приятно. Влажное прикосновение на плече. Губы. Целует меня. Тянусь к ней.
- Нет, мы пьяные. Ты завтра будешь стесняться меня.
Опять открываю глаза и смотрю на нее:
- Я тебя уже сейчас стесняюсь.
Молчим, потом начинаем смеяться. Напряжение спало. Стаскиваю майку с нее, начинаем целоваться. Целуемся, как и смеемся, безудержно.


Кипящие минуты. Часы. Дни. Сигареты – сотнями. Не считая. Заканчивается пачка – начинаешь новую. Губы, руки – внахлест. Жадно, судорожно любить. Жизнь – от судороги до судороги. Кокаиновые глаза недосыпа. Желтый шарик на ладони. Проглотил? Танцуй!
Ася очень любит танцевать. Она любит кислоту. Она любит разные игрушки. Чего только нет в нашей постели! Она не любит мужчин. Их в нашей постели – нет.
Поднимает на меня безудержно пьяные глаза:
- Девочка моя, ты меня не любишь.
Не спрашивает. Уточняет. Потом тянется: «я хочу тебя».
Утром она долго плещется в душе. Пишет мне записку. Уходит на работу. Я делаю вид, что сплю. Не хочу ничего говорить ей, не хочу, как подобает, нежным поцелуем провожать ее. Я – только девочка. Я верна себе. Крепкие коктейли и разбросанное по полу белье. Незабитые патроны. Порок.



Сколько дней начиналось таким утром? Кто их считает? Долго лежу, вдыхая запах ее постели.
Встаю, осматриваю себя в большое зеркало у изножья кровати. Хороша. Правда, похудела. И в темных веках просматривается что-то от французских нимфеток.
Кофе. И душ. Хозяйским шагом направляюсь на кухню. В холодильнике мышь повесилась. Достаю турку, варю кофе. Очень люблю кофе с корицей, но не могу ее найти.
Кручу в руках телефон. Все не решаюсь. Потом набираю номер:
-Привет.
-Здравствуй! Ты куда пропала? И – какое-то бесконечное бла-бла.
Это утомляет. Я не настроена на грузево. Пытаюсь немного разрядить обстановку:
-Я у подруги. Мы занимались всю ночь грязным отвязным сексом.
И много подробностей, пошлостей, вульгарных, порнографических деталей. Конечно, ничего этого я не говорю. Но про себя прокручиваю наш диалог именно в таком ключе. Он молчит в трубку.
- Ты чего молчишь?
-А ты чего хочешь?
Бред! Чего я от него хочу!!? Пытаюсь быть честной:
-Ничего.
Сразу кладу трубку. Терпеть не могу, когда кричат что-то вдогонку.
В руках как-то сама собой образовывается сигарета, как волшебная палочка. Закуриваю, выхожу на балкон. Солнце по обнаженной коже. Тепло.



- Какой хорошенький! – одногруппница вертит пальцами кулончик – серебристую девочку. – Стас подарил?
- Да, - как-то ненапряжно и естественно вру я.



-Я уезжаю.
Два слова. Факт. Необратимость.


Идем по парку. Обе до мертвенной жути тихие. Слабая нотка надежды:
-Поедешь со мной?
-Нет.
Одно слово. Тоже необратимость. Осень.


- Я назову свою дочь твоим именем.
- Не ты будешь давать ей имя.
- А кто?
- Для разнообразия, ты будешь его любить.
Улыбается, но улыбка получается какая-то кривая. Гримаса.


Этой ночью просыпаюсь от одиночества. Вижу ее силуэт у окна. Курит.
- Брось его, поедем.
- Не могу.
-Бросить?
-Нет, уехать.
Молчим. Потом долго и нежно занимаемся любовью. Не секс. Близость. Первый и последний раз – близость.


 Октябрьская морось. Небо прижимает к земле. Влажность разлилась по воздуху, как по векам после слез. Так мокро, что волосы отяжелели и вьются. Торопливо шагаю по привокзальной площади, сжимаю пальцами стебли лилий. Ее любимые цветы. Слишком большие и претенциозные для меня. Начинаю чувствовать себя свободной от этой болезни.