На пути домой

шаг вперед, еще два, еще 529 шагов до прозрачной остановки, еще 15 000 дней и это первый день твоей оставшейся жизни. 3 на 4, 6 на 8, холодильник, плита. стоп. я болею. бред. остановиться. легкий взгляд в зеркало – чтобы в который раз не узнать чужие черты лица; серые круги под глазами, серебристый блеск в глазах, не огладывайся. забудь. именно сейчас. именно это мгновение. вздрагиваю. начинается новый день.
В грязном подъезде не работает лифт.
В прокуренном подъезде пронумерованы почтовые ящики – нараспашку – пустые, потому что время писем прошло, потому что, возможно, еще кто-то предпочитает терзать бумагу неровным почерком, но я не знаю, где он, этот кто-то… и потому железные крашеные цветом сургуча дверцы колыхаются на ветру, обнажая пустую сущность (хотя, впрочем, скоро разнесут бесплатные газеты).
В заплеванном подъезде на полу лежит труп – незнакомый парень, голая грудь, уже посиневшая, кровь в русых курчавых волосах.
Ноги слабеют, я закутываюсь плотнее в черное пальто, заматываюсь красным шарфом, выхожу на улицу. Немного тяжело дышать. Падает первый снег, самый первый, который обычно в детстве ждешь-недождешься, а потом, когда вдруг – увидел, то смеешься, прыгаешь… в общем, первый снег – это лучшее, что может случиться в году, не считая, конечно, того, когда в школе вдруг объявляют карантин – всвязи, например, с эпидемией краснухи или сильными морозами… Особенный кайф – когда мороз эдак 27, приходишь в школу, а у входа встречает самая нелюбимая, самая злобная учительница, и говорит, чтобы все шли домой, так как уроки отменяются. Понятное дело, домой никто не идет, нужно просто дождаться всех своих где-нибудь за углом школы, а потом устроить снежную войну или бежать на ближайший ледяной спуск – накататься до одури, нос отморозить… Или вот сидишь как-нибудь в мае, обедаешь дома, думаешь о своем, о вечном, а тут папа вдруг заявляет, что, скажем, в июле, в самом конце, мы едем на Черное море, в Крым… Да-а-а… Про Новый год и прочие подарочные дни уж не буду. Короче, первый снег…
Падает так медленно, словно дразнит, уже не скрываясь, так что можно налюбоваться каждой снежинкой. Я закрываю глаза и слегка улыбаюсь. Я хочу вернуться домой. Но я иду по узкой тропинке, она выведет меня на большую дорогу, по которой мчатся машины, маршрутки… И этот снег заметет следы, хлопьями ляжет, облепит, скроет мое присутствие здесь и сейчас… Память все сотрет начисто, и я уже не смогу вернуться тем же путем, которых уходила. Только стены вокруг. Идешь, бездумно, уже не считая шагов, напеваешь что-то и вот – бац – и стена. И что дальше?..

Это лицо, высокие скулы, пронзительные глаза, цвета речного дна, водоворот… пытаешься отыскать брод и тонешь… еще не знаешь, что оступился. Лицо человека, едущего в трамвае вверх по рельсам, в то время как ты едешь вниз. На какое-то мгновение вы сцепляетесь взглядами друг с другом, стараетесь удержаться, теряете равновесие, падаете, распадаетесь – в разные стороны.
Или лицо человека, сидящего рядом в партере театра. Смотришь в его глаза-водовороты, и тут гаснет свет. Вы садитесь рядом, но ты не в силах отвести взгляд от сцены и заглянуть в его лицо. Хотя, может быть, смелости все же хватит. Медленно поворачиваешь свое лицо к нему, понимаешь, что в ту же секунду он повторил твое движение, смотрит на тебя и – все, больше ты уже никогда не решишься…
Может быть, это лицо человека на втором плане, случайно попавшее в кадр одного из фильмов. И ты почему-то заметил именно его и уже не смотришь на физиономию главного героя. Еще две-три секунды и – ты не увидишь его никогда.

Бывает такой смех… когда слышу его, мне становится ужасно – не страшно, не грустно, не даже противно, а именно ужасно. Представь такой ужас – как ты стоишь на огромной площади, а на тебя падает многоэтажное здание, и так медленно, что можно сосчитать все этажи, можно еще вообразить ощущение неминуемого удара, близость… а бежать уже поздно, или не поздно, но ноги не слушаются, слабеют, не держат уже. Появляется сладкая тошнота во рту, а где-то на уровне груди что-то раздувается, раздвигается до предела, еще чуть-чуть и лопнет, но чего-то не хватает, чтобы оно наконец лопнуло, отпустило тебя… Бывает такой смех, вызывающий подобный ужас. И от него не убежать. Потому что он находит отзвук в твоем сознании, находит лазейку, залезет туда и затихнет до поры…

Зевающий ребенок. Середина дня. Трамвай наполовину полон. Я еду в университет. Сегодняшний снег будто уже освоился с пространством, радостно обнаружил поле непаханым, посыпал хлопьями, зачастил. Залюбовавшись зимою пропустила свою остановку и теперь – все незнакомые, чужие, куда меня занесло?.. Может, до конечной, но ее все нет, за окном сугробы, поля… Снег облепил все вагоны, занес пути-рельсы, заворожил… Трамвай медленно впадает в спячку. Люди достают шерстяные одеяла, накрываются, укладываются на ночлег. Трамвай где-то встанет, побежденный снегопадом, уснет… И я засыпаю в занесенном снегом вагоне, напевая неслышно что-то бессмысленное. Кисти рук скользнут под рукава, обнимут шершавые сморщенные локти. Как странно… Каждая рука сжимает локоть другой – свой и чужой одновременно – но именно своего она не сможет коснуться никогда…
Завтра уеду в Москву. Надоело все. Собираю вещи – какие вещи, даже не стоит, как есть, так и поеду. В Москве тоже, наверное, снег. Съезжу на пару дней, а потом… не стоит думать об этом. Только здесь, только этот день. А все-таки, как хочется именно сейчас это представить… Ночной поезд, сидячий вагон, из окна – деревья, деревни, снег, снег… бессонная ночь, устала спина, прячу подбородок в шарф, кто-то пьет и смеется, но этот смех – совсем не ужасный, нет-нет, потому что сейчас у тебя другое состояние, никакого ужаса, никакого чувства потерянности. Ты целостен, собран, спокоен. Ты остановил время, погасил свет, прыгнул в окно, ты едешь в Москву, в которой тебя никто не ждет, но и тебе тоже, в принципе, от Москвы ничего не надо. Она и так есть и будет, а ты – сам-собой, ты вещь-в-себе и для себя (и для кого-то еще, кому, может, вдруг понадобишься…).
Ты делаешь шаг, два…

Просыпаюсь, смело крашу губы в красный, достойно встречаю случайные взгляды, сдвигаю черную шапочку набекрень, читаю Вертера. Думаю о сегодняшнем дне, вспоминаю, что только вот проснулась, а уже полдня занесено снегом… Сегодня я прошла мимо, ничего не сделала… вдруг он был еще жив. Немного жизни. Голая грудь серого цвета, голова запрокинута. Вдруг я еще что-то могла… Живу в своем мире, он сосуществует параллельно с миллиардами других, ничтожное число из них подойдет вплотную, соприкоснется, постучится в дверь – никто не откроет? (никого нет дома) И вот одна параллельная жизнь оборвалась, представила мне самое свое окончание – в грязном прокуренном подъезде… Кто это был и кто он мог быть для меня; жила, может быть, в одном доме с ним, может, на одном этаже – в соседнем крыле… Я даже сегодня не захотела знать. Ничего не захотела менять. Пройду мимо мировой истории, мировых событий. И никогда не узнаю, что же на самом деле случилось – на этой земле.

…В районе университета сегодня ноябрь, а небо светится яркими и чистыми красками невероятных возможностей и самых изумительных идей. Я опять выпала из логики текущей лекции, бросаю взгляд в окно. Кажется, сегодня город сообщает мне некий путь – мой путь, уникальный и такой сложный для моего понимания. Город расставил указатели, проложил дорогу и сделал мне знак – пора (начинай). Притих. Ждет чего-то от меня. Что я могу сделать? Что? И я ловлю ускользающую нить воздушного шарика, уносимого стремительными потоками вверх, в пронзительную синь. Схватываю и понимаю, что нужно только оттолкнуться и взлететь…
 Больше всего мне сейчас хочется сбежать из университета, именно сейчас, с лекции, ничего не объясняя… и побежать, и бежать по дороге, и чтобы дорога не кончалась никогда. Просто бежать. Нет, не просто. Еще: быть счастливой.