Роман двадцать первого века

СТО СЛОВ О БАРОНЕ СОЧИНИТЕЛЕ

Бедный, бедный Барон Сочинитель...
Ты бродишь по закоулкам истёртой памяти, комкаешь в руках истрепавшуюся треуголку и надсадно бормочешь:
- Жрать хочу, подайте, сволочи!..
Не подают тебе, зря трясёшь одиноким эполетом...
- Испоганили... всё изгадили... а туда же... - шлёпает морщинистыми губами витринный призрак. - Святости никакой... Пегасы без крыльев... Как пишете, ироды? Слог плебеев, слог нищих духом... Вензелями бы исполосовал... Упыри...
Бедный безумный Барон - поэт, гуляка, сквернослов прошлого века, века анахронизмов и символов. Что тебе делать в нынешнем?
Гротескные мечты, страницы, исхлёстанные псевдофантазиями, недосочинённые романы-откровения - пылятся на чердаке жизни, именуемой Творчеством.
Кому нужны они? Ли-те-ра-ту-ре?..
Эх, Барон! Лишь тебе одному. Согласись. Тебе одному...

СТО СЛОВ О ЛЮБВЕОБИЛЬНОСТИ

Она посмотрела в экран монитора и решила для себя:
- Всех люблю! И уродов, и плюшевых, и злыдней, и дураков, и непонятных...
От этого громадного желания она вдруг почувствовала себя одновременно великой и ничтожной.
- Разве может такое быть?!. Королева и... ничтожество...
Она откинулась на спинку своей вертушки. Тошнота подступила к горлу.
- Я... всех люблю... Всех люблю... всех...
Форточка распахнулась, и ветер ворвался в душную комнату. Сердце заколотилось в сто раз быстрее, в сто раз медленнее, кровь застыла...
- Я вас всех... ненавижу!
НЕНАВИЖУ!!!
Она отбила это слово на клавиатуре и уставилась в монитор.
"НЕНАВИЖУ!!!"
Стало спокойно. Любовь вернулась.
"С теплом!.." - отстучала она.

ОБЛАКО-ЛИСА РАСТАЯЛО В НЕБЕ

Сто одиннадцать викингов задрали головы.
- Облако-лиса!
Корабль плыл себе по средневековым волнам. Викинги молчали. Ветер не усиливался. Облако-лиса таяла на глазах.
Июнь вселял надежды. Небо синело над головой.
Облако-лиса превращалась в мираж.
Ветер дул себе, как и корабль - к земле. Точно - к земле. На неё не ступала нога викинга. Точно - не ступала. На ту землю не ступала.
- Облако-лиса... - шептал самый юный - Викинг Карлсон.
Небо синело.
Викинги опустили головы к вёслам.
Июньское небо обнадёжило.
Надежда - обычное состояние викинга.
До земли ещё надо доплыть.

ТОЛЬКО ВОЗВРАЩАЙСЯ, МОСКВА!

Пятница.
Вечер.
Москва собирается на Дачу - большую такую, с вечерним свежим воздухом и гудящими проводами в расчирканном ими же небе...

Приятного отдыха, Москва.
Ну. Будь!..
Ты только возвращайся.

РЯЗАНЬ

Я остановился перед киоском.
Жизнерадостно так она спросила:
- А вам что?
- "Советское", - сказал я. - "Ленинградское"...
Я люблю это мороженое.
Я отошёл от киоска с приятным холодом в ладони.
- Нет, - пробормотал я. - Как она здорово спросила, а...
Я вернулся.
- Вы знаете, - сказал я. - У Вас такая улыбка. Я хочу предложить Вам, совершенно бесплатно! - билет в театр на Малой Бронной. Вам и Вашему ребёнку. На "Золушку", на субботу. Я редактор детской газеты.
- Ой, - улыбнулась она. - Что Вы! Какому ребёнку? Я приезжая. Из Рязани. Да и младшему моему - шестнадцать.
- Да Вы что? - искренне удивился я. - Вы такая молодая.
- Да, - сказала она. - Сорок пять - баба ягодка опять.
- Так мы с Вами ровесники, - обрадовался я, люблю ровесников. - А чего в Москву занесло?
- Как чего? На квартиру зарабатываю, а потом на козу, кроликов.
- Как это?
- Ну в деревню потом, хозяйство вести.
- А семья большая?
- Трое детей, дочка замужем, родила. Я вот бабушкой стала, внучке три месяца. Старший женился. Младший девочек водит.
- А почему сюда, в Москву, решили?
- А куда? В Питер далеко, да и что там заработаешь? А у нас - самая большая зарплата - шесть тысяч. Вот и думайте.
- А где живёте?
- С подружкой, в Бутово койку снимаем.
- За сколько?
- За шесть тысяч.
- А сколько тут зарабатываете, если не секрет?
- Да я ещё ничего не получила. Я с двенадцатого только работаю.
- Понятно... Ну, может, сами тогда в театр?
- Да какой театр? Я семь дней в неделю работаю! С утра до вечера.
- Семь дней?!
- Семь, семь... Ну вот, если Вам интересно... загляните...
Я просунул голову в киоск.
Она кивнула на длинный приземистый холодильник у стены.
- Я на нём ночь провела! Романтика-а!..
- На нём?
- Ага!
- Ну Вы даёте! Всю ночь?
- Ага...
- А где умываетесь тогда?
- А вот, из чайника. Можно, конечно, и до фонтана добежать... Да я и так обхожусь.
Мороженое подтаяло у меня в ладони. Я только сейчас заметил.
- Ну ладно, - сказал я. - Всего доброго.
Тут подошёл старик с сумкой через плечо и уставился на брекеты за стеклом.
- Что Вам? - улыбаясь, спросила она.
Старик не ответил.
- Какое мороженое? - спросила она приветливо.
Старик задумался.
Я развернул своё "Ленинградское".
- "Ленинградское" - наконец, сказал старик и добавил, - а чего Вы так улыбаетесь?.. Обматюгали бы, что ли!..
- Могу и обматюгать, - сказала она, светясь.
- Ностальгия? - спросил я старика.
- Ностальгия, - ответил он, не оборачиваясь.
- Ну ладно, пошёл я, - сказал я Романтике.
- Приходите ещё, - позвала она. - За мороженым.

В ЛЮБВИ

В любви...
мечтаем мы в любви
свой век проплыть судьбе наперекор
по морю страсти и пустых тревог,
где равнодушно замечают нас
языческие идолы желаний.

В крови...
стучит любовь в крови,
и идолов невыспавшийся хор
под одинокий и ненужный рог
поёт без легкомысленных прикрас
свой гимн безумств и разочарований.

РОМАН ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО ВЕКА

Шесть миллиардов статистов.

А звёзды те же. И судьбы. И надежды. И слова.

Ты меня любишь?
Я люблю...
Ты вернёшься?
Солдаты не возвращаются...

Ты меня любишь?
Я люблю...
Ты будешь ждать?
Невестами умирают...

...Ты меня любишь?
...Он её любит...
...Она ждала...

Ты меня любишь?
Любишь?

И пальцы их сплелись.
Дыханьем опалив молчанье,
они стояли у кулис.
- Молись!
- Молюсь!
Незнанье всё... незнанье.
Судьбы безжалостной каприз.