неоконченное

«Данила, тощая скотина! Дуть будешь?» - фраза была произнесена громко, во всеуслышание, но без капли смущения либо какого-то страха. Данила, сидевший на зеленом ограждении в
момент поднял голову. Его усталое лицо вмиг потеряло всякую, присущую ему с похмелья, растерянность и приобрело максимально веселый вид. Отставив в сторону недопитую бутылку пива,
Данила резво откликнулся через головы, отделяющие участников диалога друг от друга: «А есть чего?!» Второй голос по другую сторону от невольных слушателей слегка задумался,
последствием чего стала трех-четырехсекундная пауза. В конце-концов голос отозвался, но весьма гулко: «Тимоха обещал притаранить парочку «пипеток»!». Данила, толи не обрадованный
количеством, толи поставщиком товара, ринулся на попятную. Отступив на шаг назад, он снова уселся на ограждение, подобрал свою бутылку пива и уже без видимого энтузиазма заявил:
«Ну не знаю, у меня сейчас две пары: ТерВер и ТОЭ». Уже протиснувший сквозь головы-отградители, второй голос заявил:

- Да ладно тебе ломаться! Не впервой же!
- В том-то все и дело – говорил Данила – пора бы уже начинать учиться, конец семестра все-таки.
- Вот ты кочевряжишься! Ну, ничего, я сейчас утолю твою жажду знаний. Начнем с ТерВера. Условие задачи, слушай внимательно: Студент Данилин Виссарион Карлович, если ему
предлагают, дует в 99.9% случаев. Какова вероятность того, что он пойдет дуть с товарищами сейчас, если до этого он не дул две недели? – второй голос хитро улыбнулся – вот тебе и
весь ТерВер. А с ТОЭ тебе будет еще легче, ведь после этого – товарищ Данилы поднес к губам два сжатых пальца, большой и указательный, и изобразил глубокий затяг – тебе будет уже
наплевать на ТОЭ.

Данила бросил устало-злой взгляд на своего довольного товарища. В очередной раз переборов в себе желание вдарить по этой наглой и смазливой роже, Данила поднялся и медленно побрел
по направлению к главному корпусу института.

«Не сегодня, Кисель! Я пойду на пары!» - с этими словами Данила ускорил шаг, чтобы Кисель не успел его остановить и отговорить от этой, в общем-то, здравой идеи.

Данила вошел в здание института, быстро шмыгнул мимо охранника, показав ему краешек обложки студенческого билета. Сам билет был утерян двумя месяцами ранее на какой-то из
многочисленных попоек. Восстановить его было не сложно. Но Данила упорно не хотел делать этого. Его не страшил строгий выговор за утерю студенческого билета, ему просто очень не
хотелось терять свое свободное время в дебрях бюрократизма.

Взобравшись на третий этаж, Данила потерял остатки физической силы. Теперь в его голове каждый шаг отдавался с полной мощью вчерашнего веселья. Наконец-то, Виссарион достиг
аудитории, куда зашел заранее зажмурившись. Он знал, что солнце на третьей паре светит именно на ту сторону здания, где располагаются окна аудиторий кафедры высшей математики.

Аудитория была отнюдь не первой свежести. Стены были обшарпаны и исписаны до крайней степени. Паркет на полу был до того грязный, что ходили легенды, будто его не мыли с момента
постройки здания. К тому же паркет был до такой степени истоптан, что кое-где уже проступал бетон. Данила знал всю эту отвратную картину очень хорошо, отчего не хотел открывать
глаза. Но пролетевшая мысль о том, что майское солнце хоть как-то оживит и приукрасит этот пейзаж, заставила Данилу раскрыть глаза. Яркое майское солнце картину только усугубляло.
В солнечных лучах явственно было видно, как струиться к потолку пыль от разваливающихся семидесятилетних стен. Данила лицезрел эту покрытую позолотой солнца пыльную картину на
протяжении где-то десяти секунд, после чего закрыл глаза и на ощупь, шаркающей походкой, прошел к последней, ставшей родимым домом (а скорее – любимой кроватью), парте.
Устроившись как можно комфортабельнее на безумно неудобной лавочке, при взгляде на которую возникали мысли о самых жестоких средневековых пытках, Данила решил немного вздремнуть.
Попытка закрыть глаза закончилась довольно плачевно: в темноте голова сразу же отделилась от туловища и попыталась улететь, причем ее движение в пространстве, как это не
парадоксально, происходило сразу в семи, а то и в восьми плоскостях. Открыв глаза, Данила лаконично констатировал: «Вертолет!» - после чего сел, облокотившись на парту, вжав
голову в плечи поглубже, уставился усталым заспанным взглядом на стену.

Через некоторое время Даниле показалось, будто в его голове кто-то начал играть «Марсельезу», отстукивая ее на цинковых гробах. Данила поморщился, ему явно не пришелся по душе
гимн французской республики. Спустя всего-то секунд двадцать, его осенило, и он осознал истинную причину этих жутких звуков. Повернув голову направо, Данила увидел причину его
мучений: справа от него сидел патлатый металлюга, из наушников которого доносились аккорды какой-то песни группы Kingdom Come.
Жесткий и довольно грубый в минуты физического дискомфорта Данила отвесил патлатому незнакомцу увесистый подзатыльник. Чахлое тельце металлюги не давало повода подумать о том, что
он может сдать сдачи. После физического наказания Данила хриплым сухим голосом добавил: «Валил бы ты отсюдова по-хорошему, не мешал бы умным людям отдыхать морально и
физически!» Надетые на уши патлатого внушительных размеров наушники не давали возможность металлюги услышать этих слов, именно поэтому Данила решил закрепить угрозу, состроив
такую рожу, которая переводила все вышесказанные слова на язык мимики самым доходчивым образом. Но эта театральная выразительность оказалась бесполезной – патлатый даже не
повернул голову в сторону Данилы, но при этом тихим голосом продекламировал:

- У Вас, Виссарион Карлович, и так не очень много физических сил, не растрачивайте последние из них на подзатыльники.
- Ты че… - Данила открыл рот, набрал воздуха, но вопрос почему-то закончить не успел.
- Самый умный? – подсказал патлатый Даниле его же вопрос – Да, я самый умный, но вам от этого ни холодно, ни жарко. Вам надо выспаться.
- А откуда… - Данила снова не смог связно озвучить свой вопрос. Слова будто бы застревали у него в горле.

- Откуда я знаю ваше имя? Поверьте, вам не очень-то приятно будет знать правду. Тем более вам и не надо ее узнавать сейчас, когда ваше физическое состояние сильно подорвано
постоянным недосыпанием. – после этих слов патлатый повернул голову к Даниле, улыбнулся улыбкой Киселя, щелкнул пальцами и…

…и Данила потерял свет, опустился в святую темноту. Он глубоко спал. Что ему снилось? Ему снились грифоны у чугунных ворот, которые отгораживают этот бренный мир от столь же
бренного чистилища. Снились ему самолеты - огромные Боинги, несущие на своих бортах сотни обреченных пассажиров, несущие их в бренные воды Москва-реки, которые приближают людей
все к тому же бренному чистилищу. Снился ему горящий Дрезден и сотни бомб, которые его и еще многие тысячи людей привели-таки в бренное чистилище. Это был богатый и очень
колоритный сон, хоть был он черно-белым и весьма скоротечным.

- Виссарион Карлович, попрошу вас проснуться и высидеть мой предмет как это полагается! - это был голос преподавателя по злополучному ТОЭ.
- Да, Павел Игнатьевич, простите, я вздремнул немного. – на «автомате» парировал Данила.
- Данилин, вы у меня когда-нибудь доиграетесь: не поставлю вам зачет, впредь будете знать!
- Павел Игнатьевич, ну что вы, я же ненароком. – Данила принял роль бедного студента, который всю ночь работал над курсовым проектом, отчего и не выспался.

Павел Игнатьевич был человеком очень добрым и отходчивым, он лишь улыбнулся с укоризной в сторону Данилы и продолжил вести предмет. А Данила, приняв верхней половиной туловища
вертикальное положение принялся вспоминать, что же произошло. А вспоминать было чего: был ли патлатый сном, алкогольным бредом (слово «белка» Данила боялся даже про себя
произносить), а может он был реальностью. Думал он также и над тем, когда он сумел передеслацироваться из одного кабинета в другой. Вопросы мучили его еще бы очень долго, но
буквально через две минуты Данила почувствовал просто дикую жажду. Было такое ощущение, будто во время сна Данилу напичкали изнутри ватой. Жажда пробивала все тело! Каждая клетка
организма так и вопила мольбы о воде. От жажды у Данилы затряслись все конечности, а в голове зажурчало.

- Павел Игнатьевич, можно я уйду с занятия? Мне очень надо! – в последней фразе Данила было сделал упор на жалость и попытался вложить в фразу «слезу». Но в организме не было ни
капли воды, отчего голос звучал как отзвук от старой граммофонной пластинки – Ну можно?
- Виссарион Карлович – Павел Игнатьевич, не смотря на довольно фамильярное и демократичное общение со студентами всегда называл их либо по имени отчеству, либо по фамилии, но
всенепременно это было обращение на «Вы» - до конца занятия не так уж много времени, может быть потерпите?

Организм Данилы отзывался полным безразличием ко всему происходящему, даже не смотря на то что он, организм, сейчас был бы не против знатного обеда, здорового сна, небольшого
количества антидеприсантов производства завода "кристалл" и, конечно же, свежего изящного женского тела. Организм был бы не против, но и без всего этого мог прожить вполне хорошо,
поэтому фразу "может быть потерпите" он воспринял с равнодушием. А вот голова Данилы совершенно не могла терпеть что-либо вокруг себя, поэтому сильно стремилась на тихую свободу.
Данила взглянул на Павла Игнатьевича взглядом, который был тому знаком до боли. Этот взгляд означал что-то вроде: "что я здесь, что за пределами аудитории - эффект будет одинаков,
тоесть нулевой". Павел Игнатьевич, рассудив, что отыграется на Даниле на зачетной сессии отпустил его на все четыре стороны, ответив ему, между прочим, совершенно безразличным и
тихим взглядом. Данила развернулся на месте, неестественно выгнув спину и махнув сидевшим в аудитории левой рукой. На ходу он схватил сумку, переданную ему товарищем. Сумку в которой помимо засаленного паспорта и пачки презервативов, которые валялись там без малого полгода, ничего и не было.
В коридоре было пусто и до блаженства тихо. Данила постояв пару секунд выдвинулся неспешной походкой к туалету. Туалет даже в майском солнце блистал каким-то подозрительным холодом. Данила широко раскрыл глаза, наконец-то расслабив мышцы у глаз, которые были постоянно загружены, из-за того что Данила все время жмурился. Подойдя к писсуару, организм наконец-то обрел хоть какой-то стимул к жизни. Постепенно мир обретал цвета, а голова забывала о невыносимости и бренности бытия.
Тут Данилу обуял тихий ужас. Периферийным зрением он заметил внезапно возникшую дрожь.