Таинственный остров

Последний этап крейсерской гонки на «Кубок Балтики» Пярну – Рига проходил при слабом ветре. Наша яхта медленно двигалась по Рижскому заливу. Вовка, которого называли не иначе, как «Молодой» за его возраст, стоял у штурвала Петька, капитан, мрачно курил и думал, скорее всего, о том, почему результаты в гонке у нас неважные. Славка , журналист, внучатый племянник того самого любимца партии, затесавшийся к нам на яхту, чтобы освещать гонку изнутри, спал в «гробике» (так называлось спальное место под штурманским столом). Накануне в Пярну он изрядно «надрался», потерял документы. Сон его был беспокойным. Другой Славка , врач по професии, варил борщ. Лешка справлял нужду, уютно и с комфортом устроившись на корме. Ноги его упирались в корму, а со спины подмышками его охватывала широкая лямка. В таком положении руки были свободны, поэтому Лешка ухитрялся разглядывать эстонскую газету и комментировать результаты своего сидения:
- Надо же, - говорил он обычно, - вчера тонуло, а сегодня плавает!

Так получилось, что обязанности штурмана лежали на мне. Мне это занятие нравилось. Было интересно брать пеленг на маяк или какой-нибудь береговой ориентир, вычислять истинный курс с учетом девиации и магнитного склонения, прокладывать этот курс на карте (а карты у нас были настоящие морские), определять место нахождения яхты, задавать рулевому компасный курс. Особенный восторг я испытал, когда находясь в море в течение суток вне видимости берегов ( мы выходили из Финского залива и должны были обогнуть эстонские острова Хиума и Сааремаа), так вот, не видя берегов в течение суток, мне удалось определиться и сообщить, что мы находимся в районе «Банки Аполлона». В этом месте должна стоять веха. И действительно, в бинокль мы обнаружили веху. Она стояла, где и было положено стоять. И было радостно, что люди поставили ее, одинокую в открытом море, и что мы вышли на нее, что мы можем, умеем, и т.п.

Вчера, когда мы входили в Рижский залив через Ирбенский пролив, была мерзкая погода. Непрерывно моросил дождь. Мы шли курсом полный бакштаг (почти попутный ветер). Старт из Вентспилса дали вечером, и мы входили в залив уже ночью, ориентируясь по маякам. Ветер силой в 5 баллов разогнал волну, которая накатывалась на нас с кормы. При этом яхта на каждой волне стремительно набирала ход, скатываясь, с волны ,как с горки вперед. Паруса хлопали, гик мотался над головой. Потом, когда гребень волны обгонял яхту, она скатывалась вниз, назад. Ветер с неистовой силой наполнял паруса, яхту приводило, и требовалось немалое усилие на штурвале, чтобы удержать ее на курсе.

Вся команда, поужинав наваристым борщом, который сварил Славка , улеглась спать. На вахте остались Петька (у штурвала) и я – за штурмана. Справа и слева от нас, когда мы входили в Рижский залив, были отчетливо видны огни маяков, но взять на них пеленг при помощи шлюпочного компаса (не кОмпаса, а компАса) было необычайно трудно. Картушка компаса вертелась по мере того, как яхту то приводило, то уваливало. (Да простят меня за эти, может быть непонятные слова, но они, эти морские термины, хоть и прошло уже много лет, как я последний раз держался за румпель, слова эти ласкают мне душу, и нет ничего, прекраснее их). Я то и дело вылезал из каюты от штурманского стола в кокпит под дождь, «таращил» глаза в бинокль, чтобы разглядеть в непроглядной тьме огни входных буев, между которыми надлежало проходить всем судам, входящим в залив.

Но кроме слабого огонька, подсвечивающего на носу галсовый угол нашего стакселя, впереди ничего не было видно. Так мы и летели в черноту, в пространство, называемое Рижским заливом, ориентируясь только на показания компаса, установленного перед штурвалом рулевого…

Кто хоть раз держал в руках бинокль и пытался навести его на удаленный объект, знает, как трудно бывает удержать этот объект в поле зрения. Смотришь, например, из окна на хорошенькую девушку, идущую по улице, и бинокль надо вести за ней, а она все время прыгает, девушка-то. Вспомнили? То-то. А теперь представьте, что я ищу маяк, который должен вот–вот открыться, и мне надо определить его характеристику, например, три коротких, два длинных проблеска с определенным интервалом (все про этот маяк у меня есть на карте). Я ищу этот мелькнувший огонек, а яхту в это время привело, потом увалило. И где он? Вот только что видел. А на него надо взять пеленг. Это вам задачка не из легких!

В один из моментов, когда я тщетно пытался найти мелькнувший маяк, меня здорово ударило болтающимся гиком по затылку. Ё-моё! Я думал, что бинокль выдавит мне глаза. Я вспомнил разные крепкие слова, типа «Я помню чудное мгновенье…», потер затылок, поморгал глазами, убедился, что они на месте, и снова воззрился в черноту.
Мы продолжали лететь в эту черноту, так и не увидев огней заветных буев, ограждающих вход в Ирбенский пролив.

- Мишаня,- вдруг обратился ко мне Петька, - иди рули. Я все руки стер в кровь.
Надо сказать, что на нашей яхте был не румпель, что встречалось чаще на крейсерских яхтах нашего класса. У нас был штурвал. Штурвальное колесо для удобства, чтобы не скользила рука, было оплетено капроновой веревочкой. Покрути-ка такое колесо, да ещё с усилием часов 5 подряд!

Я встал за штурвал. Начинался рассвет. Уже не было черноты. Все море впереди стало серым. Я оглянулся назад. Огромная волна, высотой до краспиц (метров 5) надвигалась сзади, готовая, казалось, накрыть, поглотить нас и …В этот момент я понял, почему рулевым на чайных клипперах (в давние времена, еще до исторического материализма) не разрешалось оглядываться назад. Страшно! Может охватить ужас, можно с перепугу бросить штурвал, прыгнуть за борт, да и просто, простите за прозу, обделаться…

Но волна подхватила яхту и понесла вперед, да так понесла, что казалось вот-вот взлетим. А потом наступило торможение. Надо бы подольше удержаться на гребне, пока она тянет вперед. Но нет. У нее своя задача, свой путь. Она ушла, а мы снова оказались во впадине. И новая волна… Так продолжалось часа два…

К утру ветер стал стихать, посветлело, и мы увидели вокруг нас, далеко, правда, и справа и слева, и что печальнее, впереди, другие яхты, держащие курс на славный эстонский город–курорт Пярну.
Там-то Бухарин и надрался, забыв про свои журналистские обязанности все впитывать и освещать. Впитать–то он впитал, да не осветил. И теперь вот спал под штурманским столом, то и дело беспокойно вскрикивая во сне.

Я взглянул на карту Рижского залива. Бог ты мой! Вот же он, этот самый остров! И мы проходим мимо него! Я выглянул из каюты. Да, вон по правому борту видна земля.
 - Послушайте вы, морские волки, - обратился я к членам экипажа. –Знаете ли вы…- я многозначительно, чтобы привлечь внимание, помолчал, и когда убедился, что все, кроме спящего, все, включая удаленного на корме Лешку, слушают меня, спросил:
- Знаете ли вы, какой остров Советского Союза своим названием говорит о своей предстоящей гибели?
- Как это, когда? – спросил Молодой.
-
- Когда и как неизвестно. Просто он так называется, что можно понять, что он погибнет. Когда я учился в школе, классе в седьмом, в «Пионерской правде» была такая загадка. И все мы долго гадали, что же это за остров. Сами не могли найти ответ, стали пытать нашу географичку. Пол урока обсуждали. Она тоже не могла ответить. «Это, - говорит, какой-то таинственный остров». Антонина Никифоровна, учительница географии, крупная полная женщина, преподавала нам с 5 по 9 классы. Толстая такая была тетка, можно сказать деревенского типа. Ага. Она, например, говорила: «Море Братьёв Лаптевых».
-
- Так и говорила «братьёв»? - с восторгом переспросил Петька.
- Да, именно «братьёв», - подтвердил я.
- Однако! – в голосе Петьки я услышал садистское удовольствие.

- Но меня она, как бы это сказать, уважала. Во-первых, однажды еще в 5 классе я уступил ей дорогу в дверях, а не пытался, как некоторые протиснуться в класс между ее животом и дверью. Во-вторых, уже в 6 классе я посещал географический кружок и даже сделал доклад. После этого, а также благодаря моему росту мне было доверено развешивать перед каждым уроком карты. Но самое главное, в чем я каюсь, Антонина в начале каждой четверти сама не вызывала кого-нибудь отвечать урок, а спрашивала, кто хочет отвечать. И вот , когда я просек это, я неизменно выучивал урок, тянул руку, отвечал, получал 5, и после этого всю четверть не учил географию.


- Ну, ты, Мишаня, голова! – похвалил меня Молодой.
- А когда я нашел этот остров, Антонина назвала меня «великим географом». Мне, правда, пришлось свое открытие держать в тайне до самого его принародного опубликования.

- Так что же за остров? - проявил нетерпение Славка.
- Может быть это Ямал? – высказал догадку Молодой. – Я – мал, а потом совсем исчезну.
- Сам ты еще мал,- возмутился с кормы Лешка. – Ямал – это полуостров, а спрашивается про остров.
- Ну, не томи, все равно не отгадаем, - это Славка высунулся из каюты.- Борщ готов, будет не до острова.
- Это остров Рухну, смотрите, вот он! Я картинно протянул руку в сторону полоски земли. – Он, остров, как бы сообщает, что рухнет, исчезнет, провалится в тартарары…
- -Утонит, что ли? - это Молодой спросил.
- Однако! – снова прогудел Петька.
- И ведь этот остров был в школьном географическом атласе, который был у каждого.
- Мишаня, ты голова, мы гордимся тобой, - снова возник Молодой со скромной скрытой издевкой.

- Тонет! – вдруг сообщил с кормы Лешка..
- Неужто остров!? – опять с иронией в голосе ужаснулся Молодой.
Петька навел бинокль на остров.
- Какой остров? – целый континент, черная Африка, - ликовал Лешка.
- Ты вчера съел много макарон, - усмехнулся Славка, врач по профессии. И поставил диагноз: Несварение.
- Что, борщ еще не сварился? - вдруг возник голос спящего из «гробика».
- Вставай, вставай, алкаш несчастный, - скомандовал Петька. – Твоя вахта начинается

Остров Рухну медленно скрывался за горизонтом…