Жертвы северной войны. Глава 11. Письмо Кристине

«Дорогая Кристина!
Прости, что я так безобразно долго не отвечала на твое последнее письмо. Сама знаешь: чтобы я что-то написала, необходимо совпадение многих благоприятных признаков – рак на горе, дождичек в четверг...
Ну вот, вступление закончено, как учила нас миссис Анзель (помнишь эту старую сволочь?.. )
Как у тебя дела? Я читала о вашем новом открытии: поздравляю! Зная тебя, думаю, что твой вклад в разработку этих «антибиотиков» больше, чем кажется из статьи: там написано, что ты была просто ассистенткой… профессора все так же присваивают себе плоды честных трудов?.. Надеюсь, только, что, если это так, ты не слишком переживаешь - я уверена, тебя ждут еще более великие дела (читай: станешь известным профессором и начнешь сама воровать идеи у студентов).
В прошлом письме ты говорила, что я плыву по течению. Но, Кристина, повторю тебе то, что уже повторяла не раз: далеко не всем быть гениями и героями. Я стала врачом только потому, что трезво оценивала свои силы. Мне хотелось сделать хоть немного полезного. Поэтому такая жизнь (по течению, я имею в виду) меня устраивала – и продолжает устраивать. Каждому свое, как говорится.
Ты, должно быть, удивлена, что письмо пришло с другого адреса. Дело в том, что в Маринбурге произошло кое-что не слишком приятное, и мне – да и не только мне – пришлось уехать оттуда. Большего я говорить не в праве. Встал вопрос: куда ехать потом?.. Мне вспомнился мой родной Кото-Вер [Coteaux-Verts (фр.) – прибл. Зеленые Холмы]… холмы там действительно зеленые, а небо такое синее, какого, кажется, нигде и не увидишь. А еще всего час езды до моря… ты когда-нибудь видела море?.. Я уже плохо помню его, но мне кажется, что это было удивительно хорошо: идти по серому песку вдоль полоски прибоя. Там даже осталась моя двоюродная тетка с материнской стороны… или она троюродная? Так вот, в Орвиле я узнала, что в Кото-Вер строят больницу, и попросила министерство направить меня туда. Однако строительство должно было закончиться только к Новому Году, и поэтому меня направили пока в Нэшвил. Это небольшой шахтерский поселок, там всего один врач в поликлинике и один фельдшер. Врач решил взять длительный отпуск, и меня направили пока временно, вместо него. Когда я приехала сюда, я была ужасно разочарована: мрачные скалы вокруг, горизонта нет, леса – не лиственные даже, а хвойные, и вблизи городка припорошены угольной пылью… Но постепенно я стала обживаться: люди здесь очень дружелюбные, городок процветает, клиника, хоть и небольшая, но очень хорошо оборудована, есть начальная школа, в которой преподает учительница из Столицы… она тоже сирота, тоже училась по государственной стипендии, отрабатывает пять обязательных лет. Я с ней очень подружилась. Один из местных шахтеров, сын хозяина гостиницы, презабавный парень, ухаживает за ней. Думаю, все идет к свадьбе. Что касается меня, то не знаю, останусь ли я тут насовсем, но три обязательных года, думаю, доработаю. Получилось это случайно: меня банальнейшим образом подсидели. Можешь себе представить, когда подошел к концу срок двухмесячного отпуска прежнего врача, мне пришло из Столицы постановление, что отныне я назначена здесь на постоянное место! Тот врач попросту слинял, разорвав контракт, и выплатил неустойку. Думаю, нашел в Столице местечко потеплее… Сперва я разозлилась, но, по зрелому размышлению, не стала возмущаться. Здесь неплохо, но работа иногда бывает очень тяжелая: недавно, например, был обвал, двоих шахтеров завалило, и мы почти сутки их откапывали. Да, именно мы: я тоже там присутствовала. Фельдшерицу отпустила, она у меня старенькая, и с астмой. Что поделаешь, nobless oblige…
Но все равно здесь хорошо. Видела бы ты, какую чудесную квартиру мне дали. Под окном моей спальни растет рябина. Сейчас, осенью, листья покраснели: здесь холоднее, чем в Столице. Говорят, что снег ляжет в конце ноября и продержится до самого марта. Ну или уж до февраля точно. С нетерпением жду первого снегопада! И горячая вода есть, не в пример дому в Маринбурге. Правда, мебели у меня мало. Квач – это мой пес, помнишь, - обожает носиться по всей квартире, боюсь, что он может что-то сбить. Из комочка, который прекрасно помещался у меня на ладонях, он превратился в натуральное чудище неимоверных размеров. Окрестные шавки ходят на него всей бандой, потому что он пользуется очень большим успехом у женского населения, но мой герой всегда в выигрыше. Из-за этого обормота я, между прочим, до сих пор не решаюсь завести котенка.
Ну, подумаешь, Кото-Вер… Мне, кстати, пришло письмо оттуда. От тетушки Альберты. С содроганием прочитав весь этот набор местных сплетен, я решила, что, пожалуй, мне следует держаться подальше. Тем более, что восемнадцать лет назад она всеми правдами и неправдами открещивалась от того, чтобы взять меня к себе, а теперь, видите ли, возмечтала выдать замуж за своего великовозрастного обалдуя-сыночка… Не знаю, смеяться или плакать.
Теперь, наверное, приступаю к тому, что вообще заставило меня взяться за это письмо… последние месяцы мне не хотелось писать писем, но теперь, кажется, пора выговориться. Наверное, я начну издалека, а то трудно объяснить, чтобы кто-то еще, кроме меня, понял… Кристина, помнишь, как той, самой первой зимой в приюте, когда отключили отопление, мы все сбивались в кружок и рассказывали сказки о лете? О том, как оно придет и каким оно будет. У нас выходило, что буквально на каждом кусте распустятся цветы и ягоды – причем одновременно! – и солнце будет светить даже ночью, и можно будет загорать целыми днями, и ничего не делать. А самое главное, должно было быть очень тепло – я до сих пор помню, как не могла согреться ни днем, ни ночью под одеялом. И Кит тогда рассказал сказку об ученике алхимика… Помнишь? Злой и загадочный мастер разрешил мальчику открывать все двери, только одну не велел трогать… И как-то раз, когда мастер ушел, а была зима – такая же холодная как у нас – мальчишка не утерпел и открыл эту дверь, потому что ему очень страшно было одному в большом темном доме. А за дверью была сказочная страна, где в реках текло молоко (вот эта деталь, мне, кстати, никогда не нравилась, но, помнится, остальные были в восторге), а на деревьях росли не только фрукты, но и конфеты. И там мальчик долго-долго шел, с ним происходили разные приключения, а потом он нашел своих родителей, которые на самом деле давно умерли (кажется, в начале этой истории мальчик идет в ученики к алхимику как раз чтобы оживить родителей, но я не уверена…). Они еще не сразу вспомнили мальчика, потому что тот злой алхимик наложил на них какие-то чары, но мальчик нашел какой-то амулет, что-то сделал, и в итоге они все-таки вспомнили, и мальчик остался с ними и зажил счастливо…
И вот, я как будто почувствовала себя героем этой истории. Как будто бы я снова стала маленькой, и так замерзла, что даже начала согреваться – обморожение началось… А потом как-то открыла дверь чулана, а она оказалась дверью в волшебную страну, где тепло и солнечно… Как будто я стояла на пороге, испуганная, что вот сейчас моргну – и волшебство исчезнет, и дышу на пальцы по привычке... А ко мне в комнату уже влетели лепестки цветов, закружились под потолком бабочки, соловей сел на настольную лампу и засвистел. Даже не знаю, как сказать лучше - не мастерица я описывать.
Если вкратце – я встретила человека, который показался мне лучше других на свете. Но его убили на следующий день (тревожная тенденция у меня наблюдается в отношениях с противоположным полом, не так ли?). Там была сложная запутанная история – прости, больше рассказать не могу. Твоя тихая Мари действительно умудрилась вляпаться в неприятное дело, и дала слово, что никому ничего не расскажет. Его брат расследует дело, он обещал держать меня в курсе, если что, но два месяца – ни слуху ни духу. Впрочем, рассказать он мне может только одно: что нашел убийц и отомстил им. Я знаю, он найдет. Такой уж человек…
Знаешь, я вспоминаю, и мне все кажется сном. Мы были знакомы всего два дня. Я знаю, ты не веришь, что можно влюбиться в кого-то за такой короткий срок, но знаешь, когда он был рядом, помню, я чувствовала, будто знаю его всю жизнь. Улыбаешься? Качаешь скептически головой?.. Кристина, мне тоже трудно поверить. Мне кажется, что до него была совсем другая Мари. Я даже не чувствую боли: меня как будто выключили, а потом снова включили.
Знаешь, после Кита, я еще думала, что смогу найти себе кого-то… быть счастливой… теперь мне даже сложно представить, кем же должен быть этот «кто-то». Другого мне не надо. Как это, наверное, ужасно неправдоподобно на твой взгляд, ну что сделаешь…»
Мари отложила ручку и задумалась. Посмотрела на фразу про тенденцию с противоположным полом… усмехнулась собственному умению шутить сквозь слезы. Потом скомкала весь последний лист и метко запустила его в мусорную корзину. Это все-таки очень личное. О да, было бы замечательно поделиться с кем-то, но… они с Кристиной не виделись уже три года. Поймет ли она?.. Да и кто вообще может понять такое? Это слишком хрупкое, слишком ранящее, слишком неопределенное, слишком похожее на сон, который снялся и улетел…
Мари вздохнула. За окном мокла под серым сентябрьским дождиком рябина в палисаднике. Крупные алые ягоды, пышная багряная крона, которая и не думала еще осыпаться, казались слишком тяжелыми для тонкого ствола. Нам часто приходится нести груз, который выглядит непосильным…
Итак, где же мы теперь?..
«Не знаю, смеяться или плакать…
Напиши все же поподробнее, как у тебя дела. Как, ты помирилась с Висентом?.. Если хочешь знать мое мнение, я советовала бы тебе выходить за него замуж. Да, он вряд ли сделает большую карьеру, но он честный, трудолюбивый, и он искренне и глубоко любит тебя. Где ты еще такое найдешь?.. Нам ведь почти уже двадцать семь, мы не становимся моложе…»
Она снова густо зачеркнула последние слова. Что за пессимизм?.. Кристина, жизнерадостная яркая блондинка, любила повторять, что в тридцать жизнь только начинается. В городах – возможно. Но она, Мари, слишком долго прожила в деревне, где ее считали почти безнадежной старой девой, и попала под власть стереотипов. Не стоит портить подруге настроение. Тем более фраза в целом выглядит как: «Все равно ты никого другого не найдешь…»
Мари продолжила.
«Напиши мне, если можешь, как дела у наших: Лиз, Мирей, Анджея, Мэико… Анджей мне послал какую-то невразумительную открытку, из которой я только и поняла, что у него все хорошо, чего и нам желает. Мэико говорила мне как-то, что собирается родить ребенка сразу, как только закончит Академию: так ее муж хотел. Не знаешь, родила ли?.. Ну и другие новости, какие сочтешь нужными: я же тут живу совсем в глуши… Да, вышли, пожалуйста, новые лекарственные каталоги FAA, а то к нам они доходят раз в год по обещанию. У нас только Минздрава нашего… как всегда, от частных отстает на полгода-год. И вот что еще… было бы замечательно, если бы ты купила и переслала мне кое-какие препараты. По официальным каналам уж очень долго дожидаться. Твоя Мари, кажется…» - Мари задумалась. Вроде бы она уже употребляла выражение «твоя Мари»… ах нет, оно осталось в выброшенном листочке, – «…кажется, совершила маленькое открытие. Ты не представляешь, в каких количествах здесь расходуется самый обыкновенный аспирин: в шахтах очень болит голова. А еще, наряду с астмой у взрослых мужчин здесь очень часто встречается малокровие. Я проверила по записям предыдущего врача: похоже, что проблемы как раз у тех, кому я выписываю больше всего аспирина. Вот я и подумала, если рекомендовать какое-то другое лекарство?.. Помнишь, Анджей все мучил профессора Римли переводами про ибупрофен?.. Профессор еще возмущалась, что он все время одно и тоже переводит, а Анджей возмущался в ответ, что больше ничего в книжке нет… неудивительно, если книжка – сборник статей с конференции по ибупрофену. У Анджея был просто талант выводить преподавателей из себя… Ну, вернемся к лекарству: если тот же аспирин шахтеры могут покупать в областном центре, в аптеке, самостоятельно, то ибупрофен – лекарство относительно новое, там его нет (когда в прошлый раз я ездила в центр за покупками, я проверила). И в стандартных бланках заказа его, ясное дело, тоже нет. Если можешь достать, скажи мне, я вышлю деньги наложенным платежом: общественность готова на это дело скинуться. Ну и тоталкаин: сама знаешь, я не слишком опытный зубной техник, у меня соглашаются лечиться только тогда, когда обезболивание такое, что и у слона бивень позволит выдернуть безболезненно.
Ну вот, на такой излишне прагматичной нотке – извини! – заканчиваю свое длинное письмо. Побочное следствие того, что пишу редко: хочется писать помногу.
Искренне твоя, Мари».
Мари еще раз пробежала глазами по строчкам. Привычка, оставшаяся еще со школы… так, орфографических ошибок нет, пунктуационных тоже, залоги-артикли-акценты расставлены все как надо (Кристина была из тех же краев, что и Мари, так что Мари писала ей на их родном диалекте). Можно запечатывать и бросать в ящик.
Рядом, уже запечатанное, лежало письмо Курту и Альберту. Мальчишки прислали ей открытку недавно – поздравили с днем рожденья. Оказывается, семьи обоих остались в Орвиле: Франц Вебер нашел работу в местном полицейском департаменте, а дед Курта купил в городе квартиру, поместил остаток денег, что ему выплатили в качестве компенсации за дом и мельницу, в банк, и решил жить на проценты. Оба парнишки были довольны таким поворотом событий: они нашли в Орвиле какого-то удалившегося от дел алхимика, который согласился учить их за умеренную плату. Оба собрались поступать в Столичный Университет, на факультет Естественных наук. Похвальная целеустремленность в двенадцать лет… Мари готова была биться об заклад, что исходила она на девяносто процентов от Альберта.
Мальчики спрашивали, не известно ли что по поводу Греты… Увы, Мари не могла написать им в ответ ничего обнадеживающего. Посоветовала только не терять надежды.
Надежда – очень хрупкое чувство. Что это такое, как его измерить?..
Мари взяла чашку за ручку, глотнула. Чай, разумеется, уже остыл, руки об него не согреешь. Ну что ж, бывает.
Она откинулась на спинку стула и машинально, по старой школьной привычке, начала раскачиваться на стуле. Тут же спохватилась, остановила раскачивание. Ей не двенадцать лет, если она упадет, последствия могут быть самые неприятные. Да и стул жалко.
-Ну что? – спросила Мари вслух. – Пойти, что ли, приготовить лапшички с мясом?
Для обеда было еще рановато: несмотря на серые сумерки за окном, сейчас не было и одиннадцати. Мари же ела, если не было пациентов, обычно часа в два. Но если есть свободное время – обязательно надо готовить мясное блюдо, потом или не успеешь, или сил не будет. Да и Квач, услышав ее слова, одобрительно заворчал, не просыпаясь (он дрых на кровати Мари: ночью она его туда не пускала, потому что задавит же, туша… а днем прогонять – сил не было).
Мари снова повторила в пустоте комнаты: «Лапши-ички… лапшуленьки…»
Так мама говорила.
«Вот приготовлю лапшуленьки, и пойдем погуляем».
Интересно, мама была счастливой, когда Мари родилась?.. Наверное, была. Она говорила, что ей очень хотелось дочку. Вообще-то, им с папой хотелось еще и сына, но они откладывали, пока Мари не подрастет. «Поможешь мне за братиком приглядывать, да?» - в шутку спрашивала мама у семилетней Мари. Мари радостно кивала.
Ничего они не успели…
Когда Мари жила с Китом, она порою думала, что, может быть, ребенок помог бы ему образумиться… но боялась. А ну как нет? И что она тогда будет делать?.. Вот и добоялась, что тоже ничего не успела. Никогда-то не успеваем самого важного…
Мари уже стояла на пороге кухни, как вдруг услышала дребезжащий стук в окно. Она обернулась. О господи… Майкл, парнишка лет пятнадцати, местный скороход.
Мари быстро подошла к окну, распахнула его.
-Тетя доктор, в третьей шахте обвал! – крикнул Майкл. – Троих завалило!
-Откапывают? – спросила быстро Мари.
-Одного уже, еле дышит! Других еще… Быстрее надо, тетя доктор!
«Ну никакого уважения, - еще успела внутренне усмехнуться Мари, подхватывая аптечку. – Что там «тетя Марихен», что здесь – «тетя доктор». Хорошо хоть не дразнятся».
На самом деле, Мари это скорее нравилось. Она радовалась, что ребятишки и подростки в Нэшвиле любили ее – такого редко удается добиться врачу. Тем более, что прививки она всегда ставила в срок, и зубы драла без всякой жалости.
На кухне Мари сунула ноги в резиновые сапоги, накинула клеенчатый плащ… потом спохватилась, вернулась от входа к холодильнику (Мари всегда недоумевала, как еще лет десять назад врачи без него обходились), вытащила оттуда кусок говядины, а с нижней полки белую коробку без надписи – там у нее лежало обезболивающее и шприцы. Мясо плюхнула в раковину – отогревать. Квач воспитанный, то, что не в миске, не возьмет, если в конец не оголодает. Но Мари не должна отсутствовать совсем уж долго… ну, хотелось бы надеяться…
-Майкл, через полчаса зайди, отрежь от мяса в раковине кусок и дай Квачу! Понял?
-Я-то понял, а вы-то знаете, куда идти? – спросил Майкл.
-Уж найду как-нибудь третью шахту! – воскликнула Мари на ходу.
-Доктор, только не ходите Запрудной, там грязь опять! Идите через насыпь!
-Хорошо!
Запрудной совершенно закономерно называли главную улицу поселка, которую всегда затапливало, что по весне, что по осени. Старожилы рассказывали, катая во рту папиросы, что в первые годы, бывало, приходилось переправляться из дома в дом на плоту. Врали, наверное. Будь такая грязь, дома бы залило до самых окон. Что касается насыпи, то так называли длинную каменную косу, которая тянулась по краю деревни почти до самых шахт. На косе ничего не росло, и откуда она взялась, никто сказать не мог. Но в дождливую погоду все предпочитали обходить именно там. Дольше, но надежнее.
Мари выскочила на косу и торопливо зашагала по мокрым камням. Ноги скользили, чемоданчик сразу стал ужасно неудобным и громоздким, мешал держать равновесие. Еще мешала юбка: надо было сразу переодеться в родные и привычные камуфляжки, так нет же, поторопилась, пошла в домашнем… Мари отметила, что никто еще не спешит по косе к третьей шахте, значит, Майкл молодец: бежал во весь дух, успел вовремя. Или все уже там?..
Интересно, что случилось?.. Если бы взорвался газ, шума было бы больше, небось, уже и колокол забил бы… Нет, скорее всего, обвалилась одна из крепей, и вряд ли в главной штольне, и вряд ли очень низко – тремя заваленными не отделались бы. Скорее всего, ничего опасного.
…Только бы никому не пришлось ничего ампутировать! До сих пор Мари не доводилось этого делать, и она молилась, чтобы и впредь не пришлось. В голове, как всегда, крутились какие-то совершенно дурацкие фрагменты из анатомических атласов, и она снова понимала, что ничего не помнит. Вот тебе и так, как тоже любила говорить мама… Это через два-то года работы, когда она, казалось бы, и собаку в своем деле съела, и ничем ее не удивишь!
Ну а если все-таки?.. Воображение моментально нарисовало Мари картинку, по которой «неопасный» завал оборачивается тремя ужасно покореженными телами, в которых непонятно как еще тлеется жизнь, и она не знает, с какого начинать, бросается к одному, другому…
Мари ускорила шаг, одновременно пытаясь представить себе небо. Чистое, безоблачное небо, синее-синее…
-В сторону! – отчаянный голос прилетел откуда-то сбоку.
Мари машинально отшатнулась. Раздался хлопок, похожий на то, как если бы из
бутылки шампанского выбили пробку – короткий и совсем не страшный. Щеку обожгло горячим, свист воздуха: мимо явно пролетела пуля. Тело само вспомнило навык: чемоданчик полетел в сторону («Как бы ампулы не разбились!» – успело подуматься), Мари упала на землю и замерла, прижавшись к камням насыпи.
Мимо нее вперед рванулся какой-то человек… Мари увидела его со спины и успела узнать по знакомой полосатой рубашке: Кайял, ухажер Лиды, учительницы…
-Стой! – кричал Кайял. – Стой, мерзавец!
Он ломанулся в заросли по ту сторону насыпи… Треск сучьев. Еще один хлопок.
-Кайял! – крикнула Мари.
Тишина.
-Кайял! – Мари вскочила на ноги, бросилась вперед. Надо же было ноге подвернуться… Мари не обратила на взбунтовавшуюся конечность никакого внимания. Ну, больно, ну, потерпим…
Она буквально съехала по насыпи. Кайял лежал тут же, у края леса. Лежал ничком.
-Кайял! – она упала на колени рядом с ним, приложила руку к спине… к тому месту, где на рубашке вокруг выходного отверстия стремительно расползалось темное пятно. К счастью, справа… так, теперь прощупать… пуля прошла в сантиметре ниже лопатки. Навылет – значит, ребра целы. Повезло…
Кому повезло больше – ей или Кайялу – Мари не могла сказать так вот сразу.
Раненый слабо зашевелился:
-Доктор…
-Молчи. Помоги мне тебя посадить, - Кайял сперва не понял, чего она хочет, но Мари потянула его вверх и прибавила несколько непечатных выражений – дошло. Кайял послушно попытался сесть, и с помощью Мари ему это удалось.
Она принялась стремительно расстегивать рубашку. Слава богу, не футболка, а то пришлось бы тяжелее.
-Доктор... - сиплый шепот пациента перекрывался булькающими звуками при каждом частом вдохе-выдохе. - Этот...
-Я сказала - заткнись! - Мари наконец стянула с него окровавленную рубашку и стремительно оглянулась. «Ага, вот оно»: повезло – женщина протянула руку и сорвала два крупных листа подорожника.
-Держи так - она приложила один лист к ране на груди, схватила Кайяла за руку и положила его руку поверх листа, - прижми крепче! Как только я закончу перевязку, станет легче дышать!
Раненый лишь слабо мотнул головой, но руку прижал.
Мари вскочила, взгляд на часы, обернулась… где же он… Ага, вот: чемоданчик лежал чуть в стороне, метрах в пяти от нее. В два шага (или, скорее прыжка), она подскочила к нему, схватила, вернулась назад, раскрыла стремительным движением … Вытащила толстую смотку перевязочного бинта, несколько чистых марлевых тампонов и зажим. На секунду отведя руку Кайяла от груди, она вложила в рану два тампона (мужчина скривился), остальные резким движением затолкала в рану на спине (отчетливый стон, перемежаемый влажным бульканьем) и заткнула вторым листом. Зубами потянула за конец бинта и начала накладывать петли: одна, вторая через корпус, одна через плечо с поврежденной стороны. Уф, вроде все… затянуть…
-Смотри мне в глаза! - Мари прихватила Кайяла за подбородок, второй ругой нащупав сонную артерию с поврежденной стороны: пульс частый, но сильный, зрачки расширены («...болевой и травматический шок...»), но не пульсируют. Значит, крупные сосуды не повреждены, внутреннего кровотечения нет, непосредственной угрозы жизни нет... Сколько времени?.. Меньше минуты прошло?.. Молодец, Мари, хорошая девочка…
-Держись за меня, и пошли! Нужно сделать нормальную перевязку! И не волнуйся! Через неделю, - враки это все, хорошо если через три, но Кайялу об этом говорить не надо, - уже будешь как новый!
Кайял со стоном повис на плече Мари.
-Идем! Дыши глубже, но не часто! Давай… раз-два…
Медленной, шатающейся походкой пара направилась к деревне.
-Доктор… - шепот Кайяла неприятно шелестел, на большее он сейчас способен не был. – Этот мерзавец… за вами охотился. Я его видел... В кустах.... Но теперь он сбежал....
-Кайял, не отвлекайся. Сейчас дойдем, и мне еще на обвал в третьей шахте…
-Какой обвал?.. Там нет обвала… Я только что оттуда…
На околице Нэшвилла их встретил Большой Билл Адамс: местный сторожил, лилипут и всезнайка. Помощи с него было никакой, но Мари отправила его к шерифу. Заодно и уточнила насчет обвала: нет, все спокойно, какие обвалы?.. ничего подобного нет.
Пока Адамс бегал к шерифу, Мари встретила еще Нелли, одну из шахтерских жен, и уже с ее помощью они легко дотащили Кайяла до «больницы» - так Мари называла хороший, стационарный медпункт Нэшвилла, который, все-таки, больше походил на ее избушку в Маринбурге, нежели на настоящую больницу. Там Мари вколола Кайялу обезболивающее, развязала импровизированную повязку и тщательно осмотрела рану. Подумала, и решила, что иссечения тканей можно не делать – не такая рана большая. Кто-то предпочитал маленькие и аккуратные пули. Она только поменяла тампоны в ране и наложила более тугую повязку. Прибежавшую фельдшерицу отправила менять белье в изоляторе: вот, наконец-то, впервые за два месяца у нее появился постоянный пациент.
Мари вышла из операционной – и, разумеется, под дверью у себя застала пол-Нэшвила. Адамс сработал на пять. Первой к ней кинулась Лида – схватила за рукав, заглянула в лицо своими трагическими голубыми глазами.
-Мари! С ним все будет в порядке?!
-Жить будет… - устало сказала Мари. – Перенервничал просто.
-Мари, что случилось?! Кто в него стрелял?! Грабители?!
-Не говори глупости, какие грабители в стороне от поселка? – сердито спросила Мари. Она устала, и дипломатичность ее иссякла.
-Это браконьеры! – прогудел басом кто-то из пришедших сюда шахтеров. – Точняк, у них как раз в горах самый сезон…
-Молчи, дурья твоя башка, зачем браконьеру в Кайяла стрелять? – возразил другой голос.
-Дак промахнулся…
-Доктор, доктор, можно к нему?! – Мари узнала мать Кайяла, как-то сразу постаревшую. Отец Кайяла стоял рядом с женой, но молчал.
-Успокойтесь, с ним все в порядке… я ему снотворное вколола, пусть отдыхает… часика через два навестите… И вообще, разойдитесь все, что за собрание устроили?! Я же сказала – жить будет!
-Нет, ядрена-матрена, кто стрелял-то?! – это снова шахтер.
-Вот сейчас и разберемся, кто стрелял, - лейтенант Джефферсон, глава местных сил правопорядка, прорезал толпу плечом вперед и взял Мари за рукав. В Нэшвилле, как и везде, охрана общественного спокойствия осуществлялась представителями специальных армейских подразделений, но, если в Маринбурге хватало одного сержанта Вебера, здесь было аж пятеро военных под началом лейтенанта. – Нам бы поговорить по поводу этого выстрела, если не возражаете. Вы единственный свидетель.
-Охотно, лейтенант, - сказала Мари. – Мне только переодеться…
Пока она кидала в замочку заляпанный кровью и грязью халат – когда еще миссис Томас с ее артритом до него доберется, проще все самой сделать – и прибирала перед зеркалом растрепавшиеся волосы, она успела заново собраться с мыслями, и события на залитой дождем насыпи вернулись к ней, как наяву. Под сердце закрался холодок. Кто-то прятался в кустах и хотел застрелить ее, но Кайял увидел его и успел предупредить Мари… Да вдобавок погнался за ним, но этот кто-то стрелял снова и ранил Кайяла. Кто-то охотится на Мари… Да нет, чушь, совпадение, кому она нужна?.. Подумаешь, обычная сельская врачиха, таких тысячи…
...Нет, не тысячи.
«…скажите, вы знаете, кто такая Жозефина Варди? Ал назвал ее по фамилии… и теперь я понял, почему. Вы ведь с ней очень похожи».
Вот, пожалуйста.
Да нет, не может быть! Даже если эта Жозефина ее тетя, ведь сама Мари никогда ее не видела… Но что делать?.. Она не может рассказать лейтенанту Джефферсону о Жозефине, он ничего не знает о той истории двухмесячной давности… Это ведь должно держаться в секрете.
Мари вышла к лейтенанту с твердым намерением рассказать ему только то, что видела своими глазами. То есть, заморочить ему голову по полной программе.
-Скажите, это не мог быть браконьер? – спросил ее лейтенант, когда она закончила рассказывать.
-Мог быть, - Мари сделала честные глаза. – Это мог быть даже кто-то, кто польстился на мой чемоданчик. Вы же знаете, я всегда ношу с собой обезболивающее…
Лейтенант подумал немного, потер подбородок. Ясно, что фраза о браконьере его совершенно не убедила.
-Я выделю вам Джонса в охрану, - сказал он наконец. – Пусть постережет денька два. А сам пока разошлю оповещение, что объявился опасный грабитель. Не исключено, кто-то по пьяни в самом деле позарился… тут дальше в горах осенью браконьеров полно. Но вряд ли. Слишком сложная схема для браконьера: выслеживать вас, позвать через мальчика… Вы сами-то как, ничего?
-Ничего, - честно ответила Мари. – Но вы допросите Майкла. Почему он мне соврал насчет обвала в шахте?.. Я не верю, что он мне сказать об этом, если видел, что обвала нет: с этим не шутят.
Лейтенант кивнул.
Мари продолжила:
- Если кто-то ему велел бежать за докторшей, потому что обвал, это, наверняка, был кто-то… ну, из жителей поселка. Раз он поверил. Значит, Майкл может показать этого человека. Но зачем кому-то из Нэшвилла меня убивать? Полный бред.
-Я так не думаю, - покачал головой лейтенант. – Если бы это был кто-то из Нэшвилла, он бы сам мог вас позвать. Вы бы пошли?
-Конечно.
-Ну вот, - согласился лейтенант. – Так что это был кто-то, кого вы не знали. Но вот почему ему поверил Майкл и позвал вас? Или он был с ним заодно?
-Глупости, - возмутилась Мари. – Ему же всего пятнадцать лет. И он очень честный мальчик.
-Вот это-то и удивляет… - вздохнул лейтенант. – Ладно, найдем и спросим. Собственно, уже послал его разыскать. Но вы все-таки не волнуйтесь.
-Я за Майкла волнуюсь, - тихо сказала Мари. – Если он не заодно с этим, а покушение на меня не удалось…
Она не продолжила фразу, но лейтенант ее понял. Для него эта мысль тоже явно новостью не оказалась.
-Его уже ищут, - сказал он. – Сразу же начали искать.
Спустя три часа Майкла так и не нашли, даже когда лейтенант оповестил Адамса, и к поискам подключилось все жители Нэшвилла, что не были на работе. Подросток как сквозь землю провалился. Его мать места себе не находила. А Мари… Мари устало подумала, что чего-то в таком духе и следовало ожидать. И спросила лейтенанта:
-А вы не пробовали искать в таких местах, где… ну, куда можно нечаянно упасть, например?.. Или столкнуть? Или спрятать…
Лейтенант только пронзительно посмотрел на нее, и промолчал.

Вернувшись домой, приласкав (и накормив наконец-то!) скулящего Квача, Мари заметила на столе конверт. Ну все ясно: окно было открыто, и почтальон бросил письмо прямо туда. Кто бы это мог быть?.. Кристине Мари так и не ответила, значит, вряд ли она…
Но письмо было от Кристины.
«Мари! – писала она. – Пишу это письмо, потому что ужасно волнуюсь за тебя! Что у тебя происходит, все ли в порядке?! До Маринбурга я просто не могу дозвониться, и вообще, с этим городом произошло что-то странное: туда невозможно стало добраться, а мое письмо, которое я написала месяц назад, вернули, как недошедшее до адресата! Я стала узнавать в министерстве, у Винсента есть там знакомые, и мне сказали, что ты теперь работаешь здесь. Так что пишу сюда. Мари, как ты можешь?! Ты так долго не отвечаешь на письмо, и вдруг ко мне приходит какой-то мужичок с ноготок, представляется начальником чрезвычайного отдела из МЧС, и начинает меня о тебе расспрашивать: мол, что я о тебе знаю, и надежный ли ты человек! Я, конечно, ничего не хотела ему рассказывать, но он припер меня к стенке. Сказал, что ты, вроде, ни в чем не виновата и никто тебя ни в чем не обвиняет, но будто бы твое имя в каком-то темном деле запутано. Я ему, разумеется, наговорила только самого хорошего. Слава богу, он про Кита и его связи не интересовался, а то я бы прямо и не знала, что отвечать. Но пронесло. Может, не раскопали? И еще он чего-то такое обмолвился, что не то ты в опасности, не то можешь оказаться в опасности… в общем, я ужасно переживаю! Ты знаешь, какой я нервный человек! Всю ночь не спала, пока наутро Винсент не сходил в министерство и все не разузнал о тебе! Короче, напиши немедленно, что там у тебя и как, а если что, то приезжай ко мне жить! Я сейчас снимаю двухкомнатную квартиру, ну и Винсента оттуда выгоняю с переменным успехом. Он, кстати, передает привет и тоже будет рад тебе помочь, если что. Так что не стесняйся просить нас о помощи в случае чего!
С любовью, твоя Кристина».
«Н-да…» - подумала Мари. В стиле Кристины – коротко, сумбурно, но дышит теплыми чувствами. Если бы она так истории болезни вела, как письма пишет – не доучиться ей и до третьего курса.
Нет, то, что Эдвард Элрик наводил о ней справки, ее не удивило. Вот если бы он этого не сделал –было бы странно, ведь она, как никак, проходила по делу главной свидетельницей. Но так напугать ее здравомыслящую, хоть и несколько перевозбудимую подругу – это надо постараться. Что ж он ей наговорил?! И ведь ясно, что ничего по делу, потому как государственная тайна.
Значит, Мари в опасности, и Элрик об этом в курсе, а вот сама она…
А тут еще этот выстрел… и пропавший Майкл…
Мари поняла, что у нее начинает болеть голова. Ну правильно, давление, небось, повысилось… Она достала из ящика стола свою записную книжку и вытащила бумажку, засунутую под кожаную обложку. Засунутую, чтобы никогда не доставать… ну что ж, выходит, «никогда» все-таки наступает.
Она подвинула под руку телефон, и набрала длинный, сложный номер.
-Здравствуйте, - сказала она в трубку, - могу я поговорить с мистером Эдвардом Элриком?..
-Простите, рабочий день уже кончился, я не знаю, на месте ли он… - ответил мелодичный женский голос. – А по какому вы делу? Может быть, я перенаправлю вас к заместителю?
Мари вспомнила свои препирательства с секретаршей из личного аппарата фюрера.
-А может, вы все-таки посмотрите?.. Если он на месте, скажите ему, что это говорит доктор Мари Варди из Маринбурга. Скажите, что это очень важно.
-Хорошо, сейчас посмотрю… А, вот он, как раз идет… Мистер Элрик! Мистер Элрик, на проводе доктор Варди из Маринбурга, она говорит, что это очень важно…
Трубку схватили почти сразу, Мари даже удивилась. Вот только что она слышала приглушенный лепет секретарши, и тут же прозвучало сухое, деловитое:
-Алло?
-Алло, Эдвард, вы должны меня помнить… - начала Мари. – Это Мари Варди. Не хотелось бы отнимать ваше время, но…
-Что-то случилось? – резко спросил он.
Мари набрала в грудь воздуху и в нескольких сжатых выражениях рассказала все. Только о письме Кристины не упомянула. Ответ был очень кратким.
-Ждите, я перезвоню через полчаса, - сказал он и повесил трубку.
Мари тоже повесила свою, удивляясь, что он даже не спросил обратного номера. Или у них там какие-то специальные аппараты стоят, которые это определяют?..
Телефон зазвонил даже раньше, чем через полчаса.
-Мари, я приеду в Нэшвилл ночным поездом. Он приходит в два ноль три. Скажите шерифу, пусть пришлет кого-нибудь меня встретить. Сами ни в коем случае не ходите.
-Х-хорошо… - ответила Мари, изрядно удивленная. – Но вовсе нет необходимости…
-Давайте я буду решать, есть необходимость или нет. Тем временем постарайтесь быть как можно более осторожной! Максимально! Ясно вам?
Мари только успела выдать какое-то невнятное соглашательное междометие, как трубку повесили.
«А быстро он», - сказала она про себя.
Она бросила взгляд на незапечатанное до сих пор письмо Кристине. Ну что, берем и отсылаем?.. И делаем вид, что ничего не было?
Вот как письмо всего за день может безнадежно устареть…

***
У нее были восхитительные глаза цвета морской волны, которые очень легко заволакивала пелена слез. Ее полная грудь соблазнительно волновалась при каждом ахе и вздохе (а вздыхала она часто). А еще у нее были совершенно неподражаемые ушки – они так мило розовели, стоило ей заслышать какую-нибудь рискованную шутку. Иными словами, она была достойным экземпляром в его коллекции.
До недавнего времени.
-Анджей! – она капризно надула пухлые губки (нижняя чуть пухлее, верхняя чуть тоньше). – Нам давно уже пора поговорить серьезно!
-Милая моя, разве с такой очаровательной девушкой разговаривают о серьезных вещах?.. – попытался Анджей отделаться дежурной шуткой. Увы, не вышло – красавица Ирэн была настроена решительно.
-Анджей, но ты же… - она почти плакала. – Ты же мне не звонил уже неделю! А вчера… вчера ты не пришел на свидание!
-Как же так, милая? – удивился Анджей. – Я пришел и я ждал тебя, ровно в семь сорок, под часами, как договаривались!
-Ничего подобного! – она топнула ногой. – Мы договаривались не под часами, а у Главной Библиотеки! И не в семь сорок, а в шесть! А ты – не пришел!
-О господи, как я мог так ошибиться! Не иначе, как все мое соображение отшибает начисто при мысли о твоем прекрасном лице! Милая моя, когда я вижу тебя, я живу в каком-то поэтическом тумане, мне хочется петь, а не говорить, летать, а не ходить! Удивительно ли, что я перепутал какие-то пошлые числа?!
На самом деле Анджей, несмотря на общую безалаберность, отличался отличной памятью, и отлично помнил и время, и место свидание. Помнил – и совершенно сознательно обходил, потому что гулял в это время с не настолько симпатичной, но зато та-акой аппетитной Мадлен, секретаршей из бухгалтерии. Вечер закономерно продолжился у Мадлен дома (она снимала квартиру)… а вот теперь приходилось выкручиваться.
-Я не верю тебе! – Ирэн взмахнула длинными черными ресницами, похожими на копья. «На копьях ваших ресниц вы распяли мое сердце!» - плел ей Анджей в самом начале их короткого, но бурного романа. – Ты… ты обманщик!
-Мадленочка, солнышко…
-Что?! – щечки Ирэн моментально вспыхнули пятнами. – Ты… ты как меня назвал?!
-Мммм… Ирэночка, любовь моя, никак! Понимаешь, ты мне жутко напомнила мою младшую сестренку, ее зовут Мадлен…
-У тебя нет младшей сестры! Ты же мне сам говорил, что у тебя только старушка-мама! Анджей! Ты… да ты… я знаю, ты вчера гулял с этой сисястой Мадлен из бухгалтерии! И она, сучка такая…
Ирэн, забывшись, сказала это громко, так, что слышно было на весь коридор. А дело происходило на вахте в конце коридора. Несколько оказавшихся в коридоре больных заинтересованно обернулись на звук голоса разгневанной медсестры. «Ну вот, - подумал грустно Анджей, - еще один идеал разбит вдребезги… а ведь она представлялась мне таким хрупким небесным созданием, неспособным сказать грубое слово…»
Из-за поворота появилась высокая статная Эллис, старшая по этажу. Перебранку она явно слышала, потому что была красной, как рак.
-Ах так, Анджей… - начала она. – Ах так…
С ней Анджей расстался полюбовно, месяца три назад. Наплел с три короба про «несходство характеров» и «останемся друзьями». Кто ж знал, что на сердце она что-то затаила… Беда всегда подкрадывается, откуда не ждали.
-Не Анджей, а доктор Величко! – официальным тоном поправил он. – Попрошу не забываться, мисс… - он помедлил на мгновение, пытаясь вспомнить фамилию женщины. – Браун!
-Прошу простить! – лицо Эллис казалось застывшей маской, и Анджей как всегда внутренне поморщился: ему было ужасно неприятно. Но что поделать?.. Кто поймет этих женщин? Хочешь по-хорошему, а они…
Эллис же продолжила:
-В таком случае, могу я осведомиться, что привело вас на наш этаж?
-Инопланетяне, - брякнул Анджей, и чуть не завыл: это надо же ляпнуть!
Против ожидания, Эллис восприняла его слова как должное.
-Это больные доктора Томаса.
-А он попросил меня проконсультировать, - сказал Анджей, чувствуя, как его дух воспаряет в заоблачные выси. – У меня ж диплом по мании преследования. Кстати, медсестра, - столь же официально он обратился к Ирэн, - не напомните мне, какая палата?
-Триста шестая, - сказала Ирэн голосом, исполненным ненависти.
-Отлично, - сохраняя как можно более независимое выражение лица и прижимая локтем папку (без всяких там историй болезни, а исключительно с шоколадкой для Мадлен), Анджей пошел по коридору к триста шестой палате. Он буквально чувствовал на своей спине дула двух пар пылающих праведным гневом женских глаз.
И только схватившись за ручку палаты, он сообразил, что ничего же не знает об этих «инопланетянах». Они что же, инопланетянами себя воображают?.. Тогда это совсем даже шизофрения, а не паранойя, тогда он глупость махровую Эллис наплел… а вдруг буйные?.. Да нет, глупость, буйных на этом этаже да еще не под замком не держат…
Анджей зашел в палату.
Она оказалась двухместным боксом. Две кровати, две тумбочки, раковина, столик с двумя табуретками у окна. За столиком сидели двое и играли в шахматы. Доску Анджей узнал: та самая, порезанная перочинным ножиком, за которой иногда сражались врачи в лаборантской. Выпросили, наверное, у кого-то из медсестер. У той же Ирэн.
Ни одного из этих больных он в глаза раньше никогда не видел. Один был черноволос, бородат, и мускулист, как боксер, лет сорока-пяти. Другой более хлипкого сложения, зато выше и моложе – почти ровесник Анджея… ну, может пять-семь лет разницы. Блондин, аккуратно подстриженный. Он-то и выигрывал, если Анджей правильно ухватил диспозицию на доске.
На приход доктора они не обратили никакого внимания.
-Сдаюсь, - сказал бородач. – Каюк.
-Можно на пат вывести, - заметил блондин.
-Не, сдаюсь, - покачал головой бородач. – Не выводится. Показывай.
Блондин переставил пешки.
Бородач поморщился.
-Ну и логика у тебя… - сказал он с досадой.
Потом обернулся к Анджею.
-Привет, доктор, - сказал он дружелюбно. – Присаживайся. Чаю хочешь?
-Да… - начал было Анджей.
-Да все мы понимаем, бабы достали, - заметил бородач. – Правда? – обратился он к блондину.
-Понимаем, понимаем, - кивнул второй «инопланетянин». – Сидите сколько хотите, мы никому не скажем.
-А… откуда вы про баб знаете?
-У меня слух очень хороший, - пояснил бородач. – Да и орала медсестричка наша в коридоре – будь здоров… Слушай, ты, конечно, доктор, образование имеешь и все такое, но прими-ка ты совет старшего человека: заводи лучше романы на стороне. А то ни на одном месте работы задерживаться не будешь.
-Точно так, - кивнул второй. – Вот я одно время чертежника на работу брал, Хайфен его фамилия была… Всем хорош был: и способен, и непьющ… а без работы уже третий месяц сидел. Потому что обязательно жен начальников обхаживал. Кредо у него такое было.
-Ну и чем все это кончилось? – против воли заинтересовался Анджей.
-Ну, он попытался невесту моего партнера соблазнить. А он парень горячий, разговаривать долго не стал… избил беднягу. Тот еле жив остался. Жалобу подал. Ну там с судом разбирательство было, но факт – от нас я его, разумеется, тоже уволил.
-Нет, я только тогда, когда девушка свободна… - заметил Анджей.
-Это, конечно, меняет дело, - улыбнулся блондин уголком рта.
Были они какие-то удивительно вменяемые и спокойные для центральной психиатрической лечебницы Столицы. Анджея прямо даже любопытство разобрало, какими судьбами они здесь оказались.
-Ребят, а вы кто вообще такие? – Анджей тут же поправился. – В смысле, откуда вообще взялись? Эллис… старшая сестра Браун вас инопланетянами назвала…
Они переглянулись и как-то в унисон хмыкнули.
-Вообще-то, инопланетянин только я, - сказал бородач. – Моя летающая тарелка разбилась два месяца назад, из-за того, что у вас тут взрыв был. Я как раз невидимостью маскировался и над лесом пролетал, а оно ка-ак бухнет!
-Какой взрыв? – не понял Анджей.
-А, у вас тут его сразу засекретили… - махнул рукой бородач. – Там, наверное, ваши военные какие-то эксперименты секретные проводили, да что-то не так пошло. А моя тарелочка гикнулась, наши только через пару месяцев прилетят меня спасать, вот и сижу тут пока.
Бородач говорил и щурился, как будто сам не воспринимал свою речь серьезно. У Анджея складывалось четкое впечатление, что в сумасшедшем доме этому человеку не место. Придуряется он. Косит, скажем, от алиментов. С другой стороны, он что, два месяца тут всем мозги дурит, а никто и не заметил?!
-А что ты тут у нас делал?
-Да сведения собирал. Я, понимаешь, ученый-этнограф, диссер скоро защищать по примитивным цивилизациям…
-А если ты ученый, то зачем говорил, что инопланетянин? – хитро спросил Анджей. – Неужели не знал, что тогда к нам попадешь?
-Тут две причины, - бородач вздохнул. – Во-первых, у нас на планете врать не принято. Больно нам от этого физически. Поэтому я стараюсь врать поменьше. Во-вторых, мне ж тут безопаснее всего! О пропитании заботиться не надо, о документах тоже, ни о чем голова не болит, знай сиди себе и сиди… а наши меня везде найдут. Кстати, меня зовут Керспи, если приблизительно на вашу фонетику. А вообще меня тут все Кир называют.
-Анджей Величко, - кивнул Анджей. - А ты кто, если не инопланетянин? – обратился он к второму, тому, который помоложе. – Из будущего, что ли?
-Нет, - человек покачал головой. – Из параллельного мира. Сам не знаю, как сюда попал. Но вообще-то я преступник. Я мог бы притвориться, что я нормальный, но я честно сказал, откуда я, потому что иначе меня бы как шпиона и убийцу посадили бы, а то и расстреляли.
«Час от часу не легче!» - мелькнуло в голове у Анджея, и ему сразу захотелось на всякий случай из палаты выйти. В общем, понятно… пришиб кого-то, не то со злости, не то случайно, ну и сочинило подсознание сказочку. Бывает. Только какой дурак его из-под усиленного надзора выпустил – у него же того и гляди снова буйство начнется!
-Так что ж ты тут сидишь, а не в одиночке? – спросил он.
-А я и сидел до недавнего, - охотно кивнул гость из параллельного мира. – Только два дня назад меня сюда перевели. Вроде как на поправку пошел. Кстати, меня Хайдерих зовут. Альфонс Хайдерих.


Бонусы:
***
Эд: Мадоши, теперь я еще и начальник… может быть, ты все-таки напишешь, что я умер в юности?..
Мадоши: Молчи, а то, реально, выгоню тебя на пенсию, отращу пузо, заставлю курить трубку и разводить орхидеи! А Арчи Гудвином у нас будет Ал…
Эд: Значит, Ал будет?! Согласен!

***
Элисия: Шеф, вы знаете, я выхожу замуж! Он та-акой лапочка! Просто ангел, спустившийся на землю! А еще у него такие глазки, такая улыбка, он та-ак очарователен, когда сжигает по утрам яичницу, и еще я уже решила, какое свадебное платье надену, и вообще… Хотите, фотографию покажу?! У меня вот тут с десяток…
Эдвард: О чем я думал, когда взял в секретарши дочку Хьюза?!

***
Хайдерих: Мадоши-сэнсэй, за что меня в психушку?!
Мадоши: Любой, кто прожил с Эдвардом два года, просто не мог остаться психически нормальным.
Хайдерих: А Альфонс и Винри?!
Мадоши: Они удачно маскируются.

***
Махоу: Нии-сан, зачем инопланетяне?
Мадоши: Ну… Пусть Шеска одного увидит! Всю жизнь мечтала. Мы, очкарики, должны помогать друг другу.