Размышлизм-5 Беззащитные

Помните, песня такая была, там рефреном звучали слова: Старики вы, мои старики… Впервые я столкнулся с состоянием полной беспомощности и стыда в Москве 91-го года. Уже фактически СССР агонизировал. Не успевшее даже набрать силу частное, кооперативное развитие задыхалось от бюрократического пресса, криминального рэкета. Экономика страны находилась в состоянии комы. Кто помнит пустые прилавки московских магазинов, табачный кризис и даже нехватку хлебных изделий – тот знает о чем я. Но уже появился на арене господин доллар – главный эквивалент благополучия. Уже начали слетаться в Москву девочки из провинции, начитавшиеся в газетных репортажах о ночных бабочках и валютных путанах.
Уже в подземном переходе на углу Тверской и Охотного ряда я стал замечать десяти двенадцатилетних пацанов высматривавших в спешащей толпе иностранцев одетых по «фирме» и предлагавших им сексуальные услуги девочек подростков четырнадцати пятнадцати лет. Помню как это удивило и шокировало меня.
Началось – подумал, проходя мимо.
Ее увидел сразу. Только вернувшись в Москву после очередной горячей поездки,
я куда-то спешил, зная, что меня уже ожидает очередная поездка. Выскочил из метро в переход чтобы выйти на Тверскую. Толпа торопливо мчалась мимо нее. Старушка стояла прижавшись к стенке, опустив голову и совсем не походила на профессиональных наглых побирушек и слезливых попрошаек с опухшими рожами. Строго и как бы сказать незаметно одетая, очень опрятная и очень старая женщина в аккуратно подвязанном платочке. В глазах стыд и отчаяние. Она походила скорее на представительниц старой интеллигенции, пережившей пару войн, разруху, оттепель и вот, дожившую еще и до перестройки. Так выглядели учительницы прошлых лет. Тех далеких пятидесятых. Две вещи сразу бросились в глаза.

На груди орден. В руках картонка с надписью. Написанное ударило током.
Она просила помочь на пропитание учительнице воспитавшей не одно поколение своих учеников! Господи! Сколько ж их прошло через ее руки за всю жизнь этой женщины. Больше – или меньше тех морщин, что покрыли сеткой это худенькое строгое лицо с глазами полными боли и стыда? Не знаю – может каждая морщинка это один ученик, одна детская судьба к которой прикоснулись ее руки.
Столько – скольких она вывела на большую дорогу, дав им знания и путевку
в жизнь. Представляете? Мне выросшему в СССР, привыкшему, что наши учителя всегда оставались учителями для нас, вдруг увидеть, что учительница стоит
и просит подаяния!!! Меня словно хлестнули кнутом. Поймите – в то время
мы еще к такому не привыкли. Это не было игрой с ее стороны. Не спекуляция,
а жест отчаявшегося человека. Надо было просто видеть ее лицо, ее глаза.
Она мне как минимум в бабушки годилась. Помню, что торопливо что-то сунул ей
в руки из денег. Первое что попалось мне в карманах. Помню, как изумленно посмотрела, не веря своим глазам. А я убежал. От стыда и бессилия.

Потом, каждый раз возвращаясь в Москву после поездок в командировки – когда приезжал центр, искал, высматривал ее в переходах Охотного ряда, на Тверской… Но больше ни разу никогда не встретил. К тому времени я уже работал на всю катушку и мог запросто взять ее к себе жить. Так и не нашел. Но ту встречу запомнил на всю жизнь. И тот стыд, который испытал за ее учеников.
За себя – который был полон сил, энергии и удачи. За то, что мог позволить
себе сорить деньгами в компаниях друзей и коллег по съемкам. Позже они начнут встречаться мне повсюду. На каждом шагу. Нищие, бездомные, беспомощные.
Да и вы уже их видели всюду. Куда ни ткнись. Но то была первая встреча.
Нищих, попрошаек, побирушек встречал раньше. Если помните, как правило,
это были просто опустившиеся люди. Алкаши чаще всего. Но это был другой случай. Человек – выброшенный системой, обществом, которое выжало с нее все.
Которому она отслужила всю свою жизнь. Перенесла войну, разруху, сталинщину…
И вот – дожила… Больно.

Позже, уже в конце 90-х, я как-то буду беседовать с кем-то из друзей в Баку
или в Тбилиси… Кажется это был Тбилиси. И он мне скажет: по утрам, совсем рано, я выхожу из дома, спеша на работу и часто вижу как сосед по кварталу – бывший преподаватель ВУЗа, доцент роется в мусорных баках в поисках еды. Мне стыдно видеть его, а ему стыдно видеть меня. Но я вынужден каждое утро пробегать мимо на работу, а он вынужден рыться в мусорных баках… Боже! Когда же такое было на нашей памяти? И мне нечего было сказать моему другу. Я только рассказал ему
о той старушке. Позже я услышу и увижу подобное и в моем Баку. Когда вернусь туда.

А этого старика я встретил в 2000-ом году в Тбилиси. Судя по внешнему виду,
он походил на мингрела. Старик стоял на проспекте Руставели. Так не стоят нищие. Нищие стоят по другому. У них и поза и выражение лица обычно другие.
На них печать смирения с судьбой и просьба о помощи. Он стоял выпрямившись как гренадер на смотре. Только рука чуть выставлена вперед с полуоткрытой ладонью. Орлиный профиль словно высеченного из базальта лица. И взгляд. Гневный, готовый испепелить всякого, кто посмеет обдать его презрением или насмешкой. Да, да! Гнев и упрек были в его взгляде. Словно он гневался на себя, что стоит за подаянием, на тех кто довел его до этого состояния и на нас, которые спешат по улице мимо него. И укор. Себе, нам, всем. Он был невероятно красив и колоритен. Как сказал бы любой портретист – характерен. Типажный старик был. Но отчего-то не поднялась у меня рука, чтобы направить на него камеру. Мне стало стыдно.

Я понял, что этим раздавлю и унижу его окончательно. Я не смог перейти улицу
и подойти к нему. Не мог смотреть ему в глаза. Этот взгляд жег меня весь день. И впервые в жизни – я, снимавший смерть, кровь, женщин бившихся в истерике над трупами близких… Я не смог сделать этот кадр. Так и ушел. Убежал оттуда. Наверно никогда я не смогу снимать таких людей. Или мне надо будет спрятаться в укрытии и снимать их телевиком, чтобы они не увидели как их снимают. Нельзя добивать лежачего. Они ведь самые беспомощные, беззащитные.

Помню как шел по Баку и вечером. Обычно все нищенствующие стоят на видном месте. Одни бродят по ярко освещенным прогулочным местам, где гуляет публика
с деньгами. Другие встают так, чтобы их было видно прогуливающимся.
И практически каждый просит прохожих или подсылает к ним детей, которых выводит с собой на промысел. Эти стояли в самом темном месте, где тень от кроны деревьев скрывала от света фонарей. Женщина лет сорока, с девочкой рядом,
явно из интеллигентов. Опять таки – чисто, опрятно одетые, но в обносках.
Она стояла, опустив голову и держа девочку за руку. Ей и хотелось выйти из тени, подойти, попросить и не в силах была решиться выйти на свет.
Я подошел сам. Дал денег и адрес. Я приехал тогда в Баку похоронить мать.
Мама была портнихой и в доме осталось много вещей ее, сшитых самой,
подаренных мной… Попросил придти. Она пришла через день.
Я отдал ей часть вещей. Сказал чтобы зашла еще. Но больше не видел ее. Остальные вещи мне помогла раздать моя школьная подруга. В их квартале жило немало людей нуждавшихся, которые были рады этим вещам.

И сегодня, глядя на таких (а их немало), я невольно думаю – а стоило ли ломать империю, ради того, чтобы десять, а может меньше, процентов населения сели
в дорогие иномарки вместо «Волг» и «Жигулей», отгрохали себе особняки
с прислугой и охраной, покупали виллы в Европе, а за их свободу расплачивались своими сломанными судьбами эти десятки, сотни тысяч беспомощных, беззащитных, выброшенных на свалку людей. И ради чего? Ради ночных клубов и дискотек, поездок в Анталию и на Канары, ради того, чтобы по ТВ смотреть дебильные сериалы и ток-шоу, ради возможности наконец-то громко поносить КПСС и историю СССР? Ради чего мы ввергли людей в кровавые конфликты, заставили учительницу просить подаяние, а доцента рыться в мусорках? Ради чего мы тысячи людей превратили в бомжей, детей в сирот, беспризорников, в жертв сутенеров?
Всегда ли цель оправдывает средства? Какую свободу мы получили и получили ли
мы ее?

Свободу получил Жванецкий, чтобы заливаться соловьем и упражняться в остроумии. Свободу получить Розенбаум, чтобы распевать свои приблатненные
да псевдоказачьи песенки со сцен столицы. Свободу получили недорежиссеры снимающие фильмы, где крови больше чем кетчупа в товарных складах страны. Свободу получили чиновники, которые распродают землю, здания, леса.
Которые вышвыривают детей из школы, чтобы продать помещение коммерсантам. Свободу получили воры, да авантюристы, которые прикарманивают деньги у людей под липовые строительства жилья. Да краснобаи, перекрасившиеся
в правозащитников, чтобы доить гранты с Запада. А большинство получило безработицу. Бесправие перед чинушами. Да свободу идти на улицу.

На панели стоять или за прилавком на рынке ( в лучшем случае). Как та актриса Ярославского академического драмтеатра, которая в свободное от работы время вынуждена была подрабатывать на рынке, продавая чей-то товар, а заодно кажется и свои же вещи. Увидев меня с оператором еще издали, она бедная нырнула под прилавок. Это уже когда увидела, что я отправил оператора обратно, вынырнула и разговорилась с мной.

Вот такие вот мысли и воспоминания о вчера и сегодня. И что дальше будет с ними? Что будет с нами? Выбросившими на помойку тысячи людей. Ради свободы.
Старики вы, мои старики... Простите нас.
Стрингер.