Existencia

 EXISTENTIA



 Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое"; но это было уже в веках, бывших прежде нас.
Книга Еклесиаста.

 Глубокая тоска, бродившая в безднах нашего бытия, словно глухой туман, смешает все вещи, людей и тебя самого вместе с ними в одну массу какого-то страшного безразличия.
М.Хайдеггер.

 Собственно говоря, чувство абсурдности и есть этот разлад между человеком и его жизнью, актером и декорациями.
А.Камю.



 Я не мог заснуть. Сон, словно большая птица, улетел от меня сквозь стекло окна и я остался наедине с самим собой. Но мне этого ужасно не хотелось. Потому что я знал, что стоит мне остаться одному, мысли начинали кружить в моей голове с сумасшедшей быстротой. Они были ясны и лучезарны, как зарождающийся день. Но мне от этого лучше не становилось. А скорее даже, наоборот.
 Я сидел на полу в своей комнате, которая была погружена в ночную тьму, обхватив голову руками. Мне нельзя было включать компьютер, чтобы запечатлеть свои мысли на виртуальный лист бумаги. Потому что, как только я ночью включал ЭВМ и вентилятор в нем начинал издавать своим вращением шум, то сразу в мою комнату входила бабушка, осыпая меня всевозможными ругательствами, только для того, чтобы я выключал компьютер и ложился спать. Я привык уже к её ругани и не обращал на это ни малейшего внимания. Но когда она, стоя надо мною, начинала охать, ахать и причитать о том, что я над ней издеваюсь, не даю ей спокойно жить, что раньше срока сгоняю её в могилу, что я ненормальный, потому что нормальные люди должны ночью спать, а не заниматься разной белибердой, что по мне уже давно плачет психушка и так далее и тому подобное, то тут уже был предел моего терпения. Мне приходилось закрывать недописанный рассказ, так и не высказав до конца мысль, выключать компьютер и ложиться, чтобы к утру начисто забыть все, что я хотел написать и лишь следующая ночь возвращала мне утраченное. Бабушка успокаивалась, брела в свою комнату, залезала в постель и забывалась спокойным сном. И так повторялось снова и снова. Казалось, что от этого можно было сойти с ума, но я почему-то не сходил. Наверное, потому, что другого выхода у меня не было.
 Сейчас я просто сидел на полу в своей комнате и заново переживал ушедший в прошлое день.
 Сегодня днем я сходил в редакцию журнала «Звезда». Там оставил три своих рассказа у секретаря редактора, поскольку сам редактор, как мне сказали, находился в отпуске и будет на своем рабочем месте через месяц. Мне вручили на небольшом клочке бумаги номер телефона Михаила Михайловича, любезно попросив, чтобы я позвонил через месяц и узнал ответ: возьмут ли мои рассказы или отвергнут. Сунув в карман брюк, уже смятую мною бумажку и раскланявшись с секретаршей, я вышел на Моховую улицу. Тут, прямо через дорогу, в доме напротив, жила моя тетя. Не долго думая, я направился к ней, но её дома не оказалось. «Может быть, она еще не вернулась с дачи, - подумал я, все еще нажимая кнопку звонка, - не знаю».
 Я не знал так же куда мне идти дальше, выйдя из подворотни тетиного дома. Домой мне идти не хотелось, и я вышел на Литейный проспект, чтобы дойти до Невского.
 Над городом, как обычно, лежало низкое серое месиво, из которого накрапывал ужасно противный дождь. А мое настроение было столь же пасмурным, как и у нашей столицы. Погода загоняла всех в укрытия домов, метро или, кому еще предстояло куда-то укрыться, под лепестки разноцветных зонтиков. Но я почему-то всегда бросал вызов петербургской погоде и выходил победителем из этого единоборства. У меня не было зонтика, одет я был в легкий длинный черный плащ нараспашку. Дождь покрывал мои волосы, мой плащ, но мне это нравилось. Все люди спешили под зонтиками упрятать себя от холодного, омерзительного дождя, а я спокойно шел по проспекту и они оборачивались, недоуменно смотрели на меня, что-то про себя думали, а потом снова спешили своей дорогой. Я находился во всеобщем внимании. Это одновременно и льстило моему самолюбию, и раздражало.
 Дойдя, наконец, до Невского проспекта, я направился к метро «Маяковская»: все-таки дождь действовал мне на нервы, но где-то там, в дальних уголках моего сознания, мне нравился этот накрапывающий дождик, мне даже вспомнился первый куплет одной из песен Виктора Цоя:
 «Они говорят, им нельзя рисковать,
 Потому что у них есть дом, в доме горит свет.
 И я не знаю, точно, кто из нас прав,
 Меня ждет на улице дождь, их ждет дома обед».

И я тоже не знал, кто же из всех людей прав. В чем правы те, которые ходят по вагонам электрички в метро и жалобным голосом просят, чтобы «добрые люди» помогли им, или в чем правы те, которые подают просящим, или в чем правы те, которые равнодушно смотрят на проходящего мимо них человека с протянутой рукой? Но мне самому становится на душе неуютно, когда я вижу подобное зрелище. И у меня всегда возникают вопросы: почему, до какого же предела надо опуститься, унизить свое самолюбие, чтобы идти по вагонам и просить милостыню? Может быть, они себя в этом реализуют, следуя Христу: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам»*? Или они в чем-то правы? Но в чем? Я не знал ответа на эти вопросы.
 Я много еще чего не знал. Мне было невдомек кто я, что я и куда я? Правда, я пытался ответить на этот вопрос, но, на мой взгляд, не очень-то удачно. Это были размышления, именовавшиеся очень точным и кратким английским словом «Doors». Вот они.

 Кто я? Что я? Где я? Куда я? Почему я? Зачем я? Не знаю. Знаю только, что постоянно хожу от одной двери к другой, открывая одну и закрывая другую, и разные это двери: деревянные, стальные, стеклянные, открытые, никогда не открывающиеся, или просто, за дверью находится железобетонная стена. И никогда заранее не знаешь, что ожидает тебя за следующей дверью, какой ключ подойдет к ней и откроешь ли ты ее. Но это не только двери вне меня, во мне много дверей, которые предстоит еще открыть, а открытые не закрывать.

 Но не всегда получается, как я хочу, а уж тем более, как надо. Порой думаешь, что открыл в себе какую-то новую дверцу, а потом оказывается, что я открыл когда-то уже давно захлопнувшуюся. Или бывает так: я сначала распахиваю двери своей души какому-то человеку, а потом по своей прихоти или по слабости закрываюсь от него, что мне самому не очень-то приятно. Конечно, мои друзья понимают меня, но лучше было бы всегда держать свои эмоции, мысли под контролем, что не всегда удается.
 Не удается и удержать возле себя женщину на долгое время. Впрочем, я сам в этом виноват: не умею ладить с женщинами. Не знаю, хорошо это или плохо.
 Заплесневелый день отбрасывал тень.
 Когда я, наконец, пришел домой, сбросив с себя плащ и туфли, взялся за телефонную трубку, чтобы позвонить ей, сказать, что я по ней соскучился и очень хочу её видеть, поведать о «своём дожде». Набрав её номер и прождав восемь гудков, я услышал её голос. «Привет», - сказал я ей, но…
 Сказав, что больше никогда не желает со мной разговаривать, а тем более видеть меня, даже не объясняя причину, она повесила трубку. Будь у меня настроение получше, я не предал бы большого значения её очередному капризу, но сейчас во мне все внутри оборвалось. Мое сердце сорвалось и упало в бездонную пропасть, а на его месте образовалась пустота, которая зияла во мне темным пятном. Мне очень хотелось чем-то заполнить образовавшийся изъян, но я не знал чем.
 Пить я не хотел. Да и все равно, от спиртного никогда мне лучше не становилось. Зачем жертвовать минутой удовольствия и забытья, чтобы потом страдания стали еще больше и дольше? Нет, я не хотел.
 Включив компьютер и войдя в «Word», я написал то, что мне первое пришло в голову.

 В комнате было свежо и убрано, окно распахнуто, стол накрыт. Она сидела на стуле возле окна, смотрела на улицу, думала…
 Она ждала своего возлюбленного вот уже три часа. Прислушиваясь к голосам на улице, она хотела услышать милый её сердцу голос. Ждала звонка в дверь. Ей казалось, что вот-вот прозвенит затерявшийся во времени звонок, и она сорвется с места, побежит открывать дверь долгожданному гостю, но все безмолвствовало. Она сидела в ожидании, в тишине три часа, уносящиеся в год, столетие, тысячелетие, вечность. Ей хотелось, чтобы сейчас же, в сию секунду, звонок возвестил, что пора зажигать свечи и наполнять бокалы вином, но…
 Она не находила себе места. Она встала, и начала бесцельно ходить по комнате. Потом подошла к книжному шкафу, достала оттуда первую попавшуюся книгу, вернулась снова к растворенному окну…
 Пролистав книгу, она прочитала…
 
 Я все еще сидел на молу в темной комнате, потому что мне нельзя было включать компьютер…