Кристина

КРИСТИНА





 Я уже давно сидел в темноте на кухне без всякого движения передо мной стояла пустая бутылка, в которой еще пол часа назад, а может и час назад, точно не знаю, было нечто, что так согревало мне тело, а может быть и душу, и это нечто называлось «портвейном». Мой разум безмолвствовал, мои остекленевшие глаза, смотрели в одну точку, этой точкой и была та емкость, чье содержание теперь находилось во мне. Я не мог встать со стула, мои члены были полностью расслаблены, и все же я сделал над собой усилие, чтобы перевести свой помутневший взгляд с пустого сосуда на что-то более существенное, на окно, а там было морозное высокое звездное небо. Звезды были какие-то ласковые, все время подмигивали мне и я невольно захотел подмигнуть им в ответ. Странно, но где-то там, в потаенных уголках моего оскудевшего разума, затеплилась мысль, что эти мерцающие огоньки единственные существа, которые сейчас ближе ко мне и пытаются понять меня своим безмолвным участием. Хотел было улыбнуться уголками губ этой бессмыслице (удивительно, что я мог еще что-то думать и, может быть, осознавать), но мое померкшее тело не дало сделать это. Мне нравилось это состояние: безмолвствующего разума, ведь нет никаких проблем (по крайней мере – сейчас), тебя не донимают мысли, что ты что-то должен делать в сию минуту; я никогда не любил это слово - «долг», меня так всего и передергивало, когда мне говорили это. Но сейчас нет никакого «долга» и все становится каким-то родным и ты начинаешь все любить, даже самого себя
 Не знаю, что произошло, но я вдруг очнулся почему-то лежащим на полу, ужасно болела голова. Я дотронулся до места, где была боль, моя ладонь ощутила что-то мокрое. «Вот черт! Наверно череп расколол об угол стола». Кое-как поднявшись на ноги, я пошатывающейся походкой побрел в ванну. Включив свет и отвернув кран, я сунул раскалывающуюся голову под холодную струю. Рана начала саднить и где-то из глубины моей груди вырвался стон, потом я с наслаждением приник к этой освежающей холодной струе своими высохшими губами и стал, захлебываясь, глотать ледяную воду.
 Из ванной я вышел почти освеженный, но моя гудевшая голова давала о себе знать. Войдя в единственную мою комнату, зажег свет и ужаснулся хаосу, царившему здесь, теперь мне стало понятным, почему олимпийские боги так боялись Хаоса. Если бы я даже и хотел описать эту картину, которая открылась моему уже почти протрезвевшему разуму и прояснившему взору, то при всем моем огромном желании и умении я не смог бы это сделать. Но могу сказать лишь одно, что, наверно, сам черт тут себе обе ноги переломал бы. Пробравшись к своему письменному столу, включил компьютер, пока он загружался, я пытался вспомнить, что же произошло вчера вечером, но мое сознание видимо находилось еще в стадии пробуждения, я так ничего и не припомнил, что же вчера произошло. Но вот компьютер, наконец, загрузился, часы на панели задач показывали пол восьмого утра (мне сегодня не надо было никуда идти, уж это я помнил точно). На «рабочем столе» щелкнув кнопкой мыши на синенькую «е», подключился к глобальной сети (у меня еще было время, пол часа, работы в Интернете), вошел на почтовый сервер, набрал свой пароль, но в моем почтовом ящике я не нашел никаких новых сообщений, и повисев немного в сети, отключился. Затем открыл свой недописанный рассказ и начал его перечитывать.



ОСТАВЛЕННЫЕ СМЕРТЬЮ

 Ночь снова спустилась на землю на своем черном пегасе. День угас на своем смертном одре, чтобы потом снова восстать из забытья, когда уставшая и постаревшая Ночь накроется сырым одеялом земли. Но сейчас величественный вороной пегас скакал по земле, неся на себе королеву тьмы. Когда этот летучий конь встал у дремучего леса, Ночь сошла со своего скакуна и углубилась в непроходимые заросли. Она шла по лесу царственной поступью, и ничто не препятствовало ее шествию, деревья сами уступали ей дорогу, расступаясь и посыпая ее путь своими листьями. И Ночь шла по этой шелестящей дорожке вместе со своей свитой. Справа от нее шел черный волк, на ее левом плече сидел черный ворон, а сзади шел ее вороной летучий конь, и все они преданно служили своей молчаливой госпоже, понимая ее с первого взгляда. Они направлялись вглубь этого девственного леса.
 Там, посреди леса, стояла одинокая скала, устремившая свою вершину ввысь звездного неба. Из той скалы вытекал источник хрустальной воды. Ночь шла к этому одинокому великану, чтобы утолить свою жажду из этого освежающего и оживляющего всё источника. Но чем ближе она подходила к скале, черный волк все больше настораживался, волновался, нюхал землю. Ночь никак не могла понять, что же так встревожило волка. И чем ближе они подходили к каменному великану, тем яснее ночь замечала причину беспокойства своего друга. Там, за скалой, был какой-то слабый свет, который пытался раздвинуть неподдающуюся тьму. Ночь обошла скалу и увидела человека сидящего у костра и готовившего себе скудный ужин, состоявший из какой-то дичи, а рядом лежало его оружие: лук, колчан со стрелами и меч. Человек, заметив Ночь, встал, слегка поклонившись, промолвил:
 - Чему обязан такой чести, что сама госпожа Ночь посетила меня в этом затерянном, посреди огромного мира, лесу?
 - Вы очень проницательны, - улыбнулась Ночь. - Но прошу вас, не будьте столь высокопарны, будто бы я ваша королева. Я всего лишь – Ночь. И госпожа я только в свое, отведенное мне, время. А на самом деле, я всего лишь слуга нашего общего короля – Времени. Ведь ему подвластно все и ничто не устоит перед ним. Но может быть, человек куда свободнее меня, а? Как вы на это смотрите?
 - Не думаю, всякая свобода, как ни парадоксально это звучит, есть ограничение в чем-то. Пожалуй, зачем нам, моя госпожа, Ночь, вдаваться в такие пространные рассуждения на столь спорные темы? Не лучше ли вам разделить со мной эту скромную трапезу?
 - О-о, я как раз очень проголодалась, - обрадовалась Ночь и с радостью приняла от незнакомца лакомый кусок дичи. Усевшись на траву, она принялась с большим аппетитом поглощать жареное мясо, не забывая при этом и своих друзей: ворона и волка. – Очень вкусно! Что это?
 - Куропатка, - коротко ответил незнакомец.
 - Я и не знала, что куропатки очень вкусные, - сказала Ночь, обращаясь к незнакомцу. - Правда? - этот вопрос Ночь задала ворону, сидящему на ее плече, принимая из ее рук кусочки мяса. – Смотрите-ка, - обратилась Ночь снова к незнакомцу, - Моим друзьям тоже нравится.
 - Я очень рад, что доставил вам всем хоть какое-то маленькое удовольствие.
 - Спасибо, - поблагодарила Ночь, когда последний кусочек куропатки исчез в клюве ворона. – Но что вы делаете тут, в этом дремучем темном лесу, в мое царствование?
 - Спасаюсь, - ответил странник.
 - Спасаетесь?! – удивилась Ночь. – От кого, или от чего?
 - От чумы. Дело в том, что в нашем королевстве междоусобицы стали обычным делом, воюют все, кому не лень. Наш город не хотел ни с кем воевать, но этот старый осел, Черный Герцог, ему было абсолютно все равно с кем воевать, за что, да и без всякого повода, уже три недели осаждал наш город. Мы не сдавались. У нас было оружие, крепостные стены были толсты и высоки, так что в первое время мы почти без всяких проблем отражали все атаки этих черных рыцарей, но потом становилось все труднее и труднее. Этот старый осел не знал устали, разрабатывал все более изощренные планы, но мы рушили и их, и после трехнедельной неудачной осады, он применил своего «троянского коня». Сделав вид, что черные рыцари убираются восвояси, они на следующий день прикатили откуда-то катапульту; забросив к нам, за стену, полуразложившийся труп собаки, и на следующий день в городе уже хозяйничала сама, ее величество, чума. Наши луки, арбалеты и мечи были бессильны против нее, а наш лекарь умер в первый же день чумы, потому что этот смертоносный труп свалился прямо на него. Что это – рок или Провидение Божие? Не знаю. И откуда у этого старого негодяя эта катапульта? Но, так или иначе, наш настоятель доминиканского монастыря, который был в нашем городе, в полдень третьего дня царствования чумы, вышел на главную площадь города и стал читать проповедь о том, что все то, что происходит сейчас в нашем городе, все это – кара Божия за наши грехи, он призывал всех немногочисленных присутствующих на площади войти вместе с ним в храм Божий и вместе с ним совершить всеобщее исповедание своих грехов и тогда Господь отнимет от нашего города свою карающую руку, а кто не покается, тот будет наказан, чума возьмет его тело, а дьявол - душу. И в конце проповеди доминиканец сказал: «Poena sit reliquis documento»*. Как только он сказал последнее слово, чума коснулась его своей костлявой рукой, и он упал бездыханный. Но вот куда пошла его душа? Не знаю. Дай Бог, не к дьяволу, если он, конечно, вообще есть, как говорит церковь.
 Но среди этого ужаса и сумасшествия, я сначала почувствовал, а потом увидел яркий лучик среди низкого серого неба. Это была Кристина. Я не знаю, откуда она здесь появилась, но мы почувствовали, что нравимся друг другу и это произошло за две недели до того, как этот негодяй, Черный Герцог, забросил к нам чумный труп собаки. Она защищала наш город (не знаю, свой ли? потому что, сколько я не жил в городе, а ее не встречал). Она была отчаянно храброй, бросалась в те места, где бой шел более ожесточенный, и мне казалось, что вот-вот стрела или меч черного рыцаря пронзят ее тело, но она всегда выходила победительницей, смерть обходила ее стороной. Мы с Кристиной о многом говорили, когда этот старый осел разрабатывал свой очередной коварный план или предавался своим мечтаниям о легкой победе, и нам было что сказать друг другу. И каждый из нас глубоко почувствовал и понял сущность другого. Не знаю, возможно ли такое на самом деле? Ее лучшими друзьями были свежий ветер и многоцветная радуга, свободные науки и неподражаемое искусство, светлый разум и любящее сердце, она не любила всякую идеализацию, старалась смотреть на вещи так, как они есть на самом деле. Она не останавливалась на достигнутом, а всегда стремилась к совершенству, что мне очень нравилось в ней. Но в ее глазах я видел печаль, скорбь о людях, которые блуждали в темноте. Она старалась, насколько это было в ее силах, показать всем Свет, Который есть Источник жизни. И при чем она свободно могла общаться со всеми людьми, будь то простой воин или военачальник, герцог или крестьянин, нищий или дворянин, здоровый или прокаженный, но не каждый понимал ее, что вполне нормально для этого мира. Она нуждалась в человеке, который мог бы выслушать, понять, принять ее такой, какая она есть, сказать ей ласковое слово, поддержать в нелегкую минуту и, наконец, полюбить. Может быть, я не тот человек, но мне хотелось бы, насколько это в моих силах, понимать и любить Кристину, пока в моей груди есть дыхание.
 - Но что же произошло с ней потом, где она сейчас? – поинтересовалась Ночь. – Что стало с вашим городом? И как вы оттуда вышли здоровый и невредимый?
 - Ваши вопросы, госпожа Ночь, вполне оправданы, - сказал странник, - и я постараюсь на них ответить. Кристина сейчас со мной, она спит за моей спиной после долгой дороги, завернувшись в мой плащ, а я сторожу ее сон, - сзади странника Ночь различила небольшой «холмик», но и при свете костра вряд ли можно было понять, что это «нечто» было спящей девушкой, которая с головой завернулась в темный плащ. Ночь улыбнулась, как бы извиняясь за свою невнимательность, а странник продолжал свой рассказ. – Мы с Кристиной выбрались из уже почти опустевшего города через потайной подземный ход, который тянулся полмили и соединял мой дом и полуразвалившийся замок, принадлежавший когда-то моему деду. Мы вошли в подземелье в тот момент, когда черные рыцари без всякого труда взломали ворота и ворвались в город. Когда мы шли по выложенному камнем длинному и сырому коридору, а в руках у нас были горящие факелы, и наши тени хотели оторваться от нас и добежать до конца коридора первыми, прежде чем нас настигнет или чума, или черные рыцари, я задавался вопросом: «Почему же чума, опустошившая за каких-то семь дней весь город, к нам с Кристиной так и не протянула своих костлявых рук»? Чудеса, да и только.
 Добравшись до старого замка, к счастью, власть Черного Герцога тут не распространилась, мы поднялись на уцелевшую от времени устремившуюся ввысь башню, взглянули в сторону нашего города, а город горел погребальным костром. Там горело наше прошлое. И у нас ничего не было кроме нашей любви, нашего оружия и нашего времени, что уже не так и мало. Мы спустились с башни лишь тогда, когда последний черный рыцарь скрылся за горизонтом и, проделав немалый путь, мы вошли под защиту этого леса, где вы и настигли нас, госпожа Ночь.

 Дальше читать было нечего, рассказ обрывался. Мне предстояло продолжить его, но сначала я хотел что-нибудь положить себе в рот и запить это кружкою бодрящего черного кофе. Я нажал мышью на панели «Office» иконку «Screen Saver’а», на мониторе сразу же стал развеваться трехцветный российский флаг. Вставил в свою магнитолу кассету с последним альбомом «Scorpions» - «2000 Moment of Glory», врубил громкость на всю катушку, чтобы я мог услышать на кухне (а заодно, может быть, и соседи за стенкой; благо, что сегодня пятница и соседи должно быть уже разъехались по работам) и пошел готовить себе завтрак. Пока на газовой плите нагревалась вода в чайнике, я делал себе бутерброды с колбасой. Голова уже не так сильно болела, может после крепкого кофе и вовсе пройдет, не знаю. Вот, наконец, из носика чайника повалил пар, возвещающий, что можно заливать кипятком темнокаричневый растворимый порошок. Сев за стол, с наслаждением стал поглощать мой завтрак. Съев пару бутербродов, почувствовал, что немного заморил своего прожорливого червячка и, не спеша, уплетал остальную пару, запивая кофе, при этом наслаждаясь и едой, и музыкой. Из комнаты доносились уходящие звуки песни «Send Me An Angel» и мне вспомнилось, как Кристи напела Нике первые три строчки из «Wind of Change» (кстати, следующая песня на кассете была именно эта):
 «I follow the Moskva,
 Down to Gorky Park,
 Listening to the wind of change»*,
когда мы втроем стояли в вестибюле колледжа после занятий и говорили о рок музыке.
 Мы учились в колледже католической теологии, где постоянно доказывали, что сажа бела, где вместо философии давали идеологию, а вместо объективного взгляда на вещи – предвзятость (но нам было интересно, чем все это кончится). И лишь один профессор нравился нам с Кристи, который преподавал в колледже логику и гносеологию. Он был не из тех идеологов или субъективистов, нет; он старался достучаться до нашего спящего разума, ему хотелось, чтобы у нас зарождалась живая мысль или что-то похожее на то. Он давал свой предмет объективно, с хорошим знанием своего дела. Его лекция проходила так, словно ведя беседу с самим собою, без всяких бумажек и конспектов (тогда как другие преподаватели монотонно читали лекции со своих конспектов). Он ставил перед нами определенную философскую проблему, по теме урока, пытаясь разъяснить нам ее, подключая и нас к разговору и это все было очень живо и интересно. Нам с Кристиной это очень нравилось, и она всегда активно участвовала в обсуждении какого-нибудь вопроса, если конечно, не была очень уставшей или ее не слишком мучила какая-нибудь бытовая проблема. В следующем семестре у нас должна быть греческая философия, которую будет вести все тот же преподаватель, что меня очень радовало, поскольку я вообще любил греков. Даже посоветовал Кристине писать курсовик у этого преподавателя, а поскольку она очень любила Сократа (я понимал и разделял ее любовь, потому что мне самому он нравился), то предложил ей тему курсовой работы: «Демон Сократа», к тому же у меня имелась кое-какая литература по этой теме, и она с радостью согласилась.
 Думая о Кристине, я и не заметил, как моя кружка стала пустой. Отставив ее от себя, я направился в комнату, где уже было тихо, потому что первая сторона кассеты в магнитоле была прокручена, и стояла на автостопе и лишь было слышно, как вертится в компьютере вентилятор своим монотонным жужжанием. Выключив свет в комнате, потому что уже совсем рассвело, преодолев хаос, я снова очутился у компьютера. Слегка дотронулся до мыши и тут же на экране монитора появился мой недописанный рассказ, но вот чем все там кончится, я не знал. Предоставив все дело только одному Всезнающему, Всепонимающему и Вселюбящему, я засел за компьютер, чтобы продолжить рассказ.

 Ночь потихоньку седела, ее время подходила к концу и через час, другой она превратится из цветущей женщины в дряхлую развалину и затем укроется сырым одеялом земли, а ее слуги, может быть, разбредутся кто куда, чтобы снова потом встретить свою госпожу, когда настанет ее время.
 - Вот и пришла пора уступить мне свое время Утру, - с грустью промолвила Ночь. – Вы мне очень нравитесь, и я хотела бы помочь вам в вашей нелегкой дороге. Я оставляю вам своих слуг: вороного пегаса, черного волка и ворона, они будут служить вам, как служили мне. И очень прошу вас, берегите вашу любовь, поддерживайте ее, ведь она подобна пламени, которое, если его не поддерживать, может погаснуть. Любите друг друга и других, ведь любовь не должна замыкаться только на «я и ты», она тогда теряет свой смысл, но вы должны быть открыты ко всем нуждающимся в любви, и тогда вы будете по настоящему счастливы. Прощайте, до следующего моего царствования, - и Утро приняло от Ночи скипетр власти, и странник не успел даже поблагодарить ее.
 Девушка еще спала, когда первый лучик солнца пробежался по лесу, освещая собой все, что попадалось на его пути. Костер уже чуть теплился и было немного прохладно в пробуждающемся лесу. Странник подумал, что надо бы сходить за хворостом и подстрелить какую-нибудь дичь, чтобы подкрепить силы для дальнейшей дороги, но ему не хотелось оставлять Кристину одну. И вдруг откуда-то с высоты посыпались сухие ветки. Странник поднял голову и увидел, как стая воронов носила им сухие ветки, а минуту спустя черный волк принес страннику крупного зайца и положил у его ног. Странник кивнул в знак благодарности воронам, потрепал по голове волка и начал стряпать завтрак.
 - Доброе утро, дорогой, - услышал за спиной странник голос Кристины.
 - Доброе утро, дорогая, - отозвался тот, снимая шкуру с зайца.
 - Знаешь, мне сегодня ночью приснился дивный сон, - начала Кристина. - Как будто мы сидим на вороном крылатом коне, он несет нас с тобой куда-то в даль, наверное, в ту страну, где нет войн, нет ненависти, нет лицемерия, а есть только одна всепоглощающая любовь. А за пегасом следовали черный волк и ворон.
 - Значит, так оно и будет, - улыбнулся странник. - Кстати, те, кого ты перечислила уже здесь.
 - Чудеса, - промолвила она, когда она увидела пегаса, волка и ворона. – Но откуда они тут?
 - Ночь дала их нам. Она приходила ко мне.
 - Да-да, ты как-то говорил, что иногда к тебе приходит Ночь в образе очаровательной женщины. И о чем же вы с ней говорили?
 - О тебе, Кристи. С тех пор, как ты появилась, я больше ни о чем не могу думать или говорить, как только о тебе. Знаешь, когда я впервые тебя увидел, то почувствовал, что ты нечто родное, близкое.
 - Спасибо тебе, - улыбнулась она. - Но не стоит замыкаться на любви только ко мне, иначе твоя любовь быстро угаснет, ведь есть и другие, кто нуждается в твоей или в моей любви. Но для меня любовь – это нечто большее, чем «я и ты».
 - Я понимаю, - сказал странник. – Об этом же говорила и Ночь, прежде чем Утру был отдан скипетр власти. Она сказала, что нельзя замыкаться в своей любви только к своей половинке, но нужно стараться любить всех.
 - И как ты на это смотришь?
 - У меня нет никаких возражений, - улыбнулся странник, продолжая разделывать тушку зайца. - Кристи, я давно хотел у тебя спросить: откуда ты появилась в нашем городе? Ведь сколько не жил (а жил я там порядочно времени, правда, до этого много скитался по разным странам, но потом все-таки осел в своем родном городе), но тебя не встречал, хотя и знал каждого горожанина в лицо.
 - Ты говоришь, что много путешествовал по разным странам.
 - Именно так.
 - А я скитаюсь по разным мирам, по параллельным мирам. Что такое, почему у тебя такое испуганное лицо? Чего же ты так испугался?
 - Да-а, вот я и попал, - улыбнулся странник.
 - То есть? – не поняла девушка.
 - Если бы этот доминиканец, который на главной площади города имел честь в полдень «читать» проповедь, а потом отойти в мир иной, услышал бы от тебя про эти, как их… параллельные миры… он объявил бы тебя ведьмой, вошедшей в союз с дьяволом и все сделал бы, чтобы испепелить тебя на «очищающем» костре.
 - Ладно, со мной ясно, а ты-то тут причем, или тебя тоже повели бы на костер за то, что ты связался с ведьмой и ни за что в жизни не отрекся бы от нее?
 - Конечно, ни за какие райские радости я не покинул бы тебя. Но не хватало, чтобы и тебя сожгли, я и так слишком много видел этих костров, не только в своем городе, но и в других местах, где мне приходилось бывать, а «твоего» костра я не пережил бы. Сумасшествие какое-то - сжигать ничем неповинных людей, которые знали намного больше, чем все эти монахи и священники. Признаюсь, я сам когда-то в прошлом хотел стать монахом, даже год жил во францисканском монастыре в одной из провинций Италии, а потом меня послали учиться в Парижский университет, и там я проучился два года, но сердце мое не лежало к монашеской жизни. Правда, за эти три года я многому научился: прослушал курс риторики, теологии, философии. Но курс «философии» ограничивался чтением органона Аристотеля, «Тимея» Платона, «De civitate Dei» святого Августина, а в основном шла вся их, тамошняя, францисканская схоластика, которую они именовали францисканской философией. Но самое главное, чему я там научился, так это крепко держать язык за зубами. Если хочешь избежать «очищающего» костра, нужно всегда держать все свои мысли при себе, а если тебя о чем и спрашивают, то надо ответить так, чтобы никто тебя не заподозрил в отклонении от ортодоксального учения церкви, и мне это удавалось. Но все равно такая жизнь была не для меня. Войдя под своды монастыря, я думал, что, замкнувшись в четырех стенах своей кельи, можно убежать от самого себя, но ошибся. И потому ушел оттуда спустя три года. Мне были куда роднее свежий ветер и холодный дождь. Я не понимал тех людей, которые заключали себя в четыре стены своей кельи и думали, что в одиночестве они дойдут до самых высот духовного развития. Может быть; но это удел единиц, удел избранных, но не большинства. Кристи, что ты об этом думаешь?
 - Я с тобой согласна, - подтвердила Кристина.
 - Ты, наверное, очень проголодалась? А я тут с тобой занимаюсь пустой болтовней.
 - Нет, это не пустая болтовня, ты говоришь дельные вещи. Давай, я помогу тебе с завтраком. Где-то у меня в котомке была соль, - и она стала рыться в своей сумке. – Да, вот она, - девушка подала маленький кожаный мешочек с солью страннику, а сама стала подбирать сухие ветки, которые набросали вороны вокруг уже погасшего костра и укладывать их на золу. А странник тем временем разделал зайца и, посолив каждый кусок, натыкал на обструганную прямую палочку, чтобы жарить все это лакомство на костре, который уже горел, зажженный Кристиной.
 Когда все было готово, они с наслаждением, стали поглощать жареное мясо, запивая его вином, которое они случайно нашли в катакомбах старого замка, но и при этом не забывали и про своих новых товарищей. Странник кормил с рук черного волка, который лежал возле него, а девушка – ворона, сидевшего у нее на правом плече.
 - Как все хорошо складывается, - задумчиво произнесла девушка. – Раньше я скиталась по разным мирам, жила среди непонимающих меня людей, и меня это очень угнетало. А теперь я встретила тебя и ты единственный, кто меня по-настоящему понимает и ценит, с тобой я становлюсь сама собой.
 - Это не удивительно, Кристи, - тихо произнес странник. – Один человек может понять другого человека, если находился в аналогичной ситуации, обстоятельствах, если у него были аналогичные переживания.
 - И есть любящее сердце, - добавила Кристина.
 - Кристи, - прошептал странник, - спасибо тебе, что ты есть на этом свете и я, очень люблю тебя, - она улыбнулась и добавила:
 - Спасибо Тому, Кто нас с тобой соединил. Благодаря Ему наша встреча стала возможна, - она положила в рот последний кусочек жареного мяса, посмотрела на странника и спросила: - Что же нас ожидает в будущем?
 - Не знаю, - ответил путник. – Я, как и ты, никогда не загадываю, никогда не строю планов на будущее, я живу лишь мигом, мгновением, ведь в каждом мгновении есть нечто неповторимое, необъемлющее, и в то же время оно объемлет собой все. Я думаю, что все будет как в твоем сне: мы сядем на вороного крылатого скакуна и он понесет нас в даль, где нас ждет то, о чем ты так мечтаешь – любовь.
 - Пусть оно так и будет, - согласилась Кристина.


 Я завершил свой рассказ о Кристине, но все-таки у меня оставалось чувство недосказанности, что я, может быть, ненароком или по своей забывчивости что-то не сказал. Это уж пусть судит сама Кристи.
 Щелкнув кнопкой мыши по иконке, где была изображена дискета, я затем вывел этот файл на печать и мой принтер стал распечатывать новоиспеченный рассказ. Пока принтер делал свое дело я взялся за телефонную трубку и хотел было набрать номер Кристи, но потом вспомнил, что она с Жоржией штудируют какой-нибудь конспект по какой-нибудь там теологии, поскольку в колледже шла зимняя сессия и положил трубку на место. Жоржия была подруга Кристи, которая не менее меня понимала ее, а может, даже и лучше, ведь девушки куда лучше понимают друг друга, если они очень близкие подруги. Кристи как-то мне сказала, что она с Жоржией и со мной находится на одной чистоте и громкости, поэтому ничего удивительного тут нет, что мы понимаем друг друга. Мне Жоржия тоже нравилась, но Кристи я просто любил, без всякой идеализации, хотя она считала иначе. Пожалуй, мы втроем составляли некую оппозицию этому колледжу, но она дальше нас троих не распространялась и это было только между нами троими и все. В основном, мы читали «не те» книжки, высказывали «не те» мысли и вообще мы сами были «не те». Конечно, нам никто ничего не говорил, но смотрели на нас очень косо.
 Нам, троим, нравилось все нестандартное относительно того, что преподавалось в колледже, нам нравился Восток со всей его эзотерикой, да и не только. Я принес как-то Кристи Дж.Кришнамурти, она сказала, что ей понравилось, что это как-то близко к ее сердцу и мировоззрению. Быть может, ей понравится и Х.Л.Борхес, которого я недавно купил в «Снарке» и открыл для себя, может быть, самого лучшего писателя XX столетия, по крайней мере, для себя самого, он был лучшим после Кришнамурти и Кафки.
 Выключив компьютер, я положил напечатанный рассказ в синенькую папку, а папку в черный кожаный рюкзак, чтобы в воскресенье пойти к Кристи и предоставить свое творение в ее распоряжение. Потом, подобно Платоновскому демиургу, взглянул на хаос, царивший у меня в комнате, и стал наводить порядок в своей «вселенной», включив при этом вторую сторону альбома «Scorpions»..