Сияние

Видеть сияние бабка учила меня лет с пяти. Она совала мне под нос руку и твердила снова и снова:

- Смотри внимательно. Видишь? Как будто лучики по скатерти, небольшие такие?

Я смотрела, но видела только морщинистую кожу и косой шрам чуть выше запястья. Но бабка не сдавалась. И однажды я увидела его – тоненькие иголочки, желтые, как сама бабка Светлана.
Строго говоря, Светлана приходилась мне прабабушкой. Её дочь, моя бабушка, умерла лет 20 назад. Но тогда я об этом не знала.

Светлане было уже лет 80. Она сохранила не только рассудок, но и здоровье. Поэтому мать, занятая моими младшими братьями, доверила моё воспитание ей. До 10 лет именно баба Света заплетала мне жидкие косички, варила кашу на завтрак и водила в школу. А по вечерам учила другому:

- Самое опасное – грязно-синее. Если увидишь такое, лучше с этим человеком и не говори даже. Так или иначе, он постарается сломать твою жизнь… Да и вообще лучше не связывайся с «синими». Мужа и друзей выбирай из тех, у кого увидишь зеленое. Сиреневые, фиолетовые, - они не от мира сего. Их очень мало, и зло они, как правило, причинить неспособны.

- Оранжевые и красные – сильные. С такими будь осторожна. Согнут, растопчут и не заметят. Им только друг с другом хорошо, а другие им не указ. Других они ломают…

- У большинства людей сияние блеклое, почти бесцветное, серое. Эти обыкновенные, не жди от них ничего – ни большого добра, ни особой печали.

- Самое хорошее – тепло-желтое, абрикосовое, розовое. Особенно розовое – ты таких людей не обижай никогда… Беззащитные они.

- Сияние меняется. Вот ты еще маленькая, у тебя сияние розовое. И у друзей твоих всех розовое. А какое оно будет, когда вы вырастете – никто пока не скажет.

- А к старости сияние у всех почти одинаковое. Вот как у меня. Это значит – всё. Скоро уже туда, к нему…

- Ба, а черное сияние бывает?

- Может, и бывает. Только я не видела. Да и тебе не приведи господь. Страх небось…
 
- А кто тебя научил сияние видеть?

- Меня – моя прабабка. Семейное это у нас…

Потом бабка умерла. Я так и не успела спросить у неё, кто это «он», к которому она все собиралась. Да и вообще на много лет забыла про какое-то там сияние. Тем более что мой дар видеть оказался слабеньким.

И всё-таки иногда я замечала лучики. У моей начальницы они были оранжевыми. У подруги Ланы зелеными. И я почти не удивилась, увидев однажды мерзкий голубоватый отсвет на коже своего мужа, когда он в очередной раз пришел домой в три часа ночи. Вскоре он бросил нас, меня и нашу семимесячную дочку Аньку.

Бабкины слова оправдывались на все сто процентов – «синие» и «голубые» всегда делали мне, да и не только мне, гадости, дружить я старалась с «зелеными», а у начальства обычно замечала легкую «багровость». Цвет, который моя бабка называла «абрикосовым», я заметила только раз – у безногого парня, который просил милостыню возле почты. Я всегда ему подавала, даже если в кошельке оставалась только мелочь на хлеб.

После родов я сильно располнела, да так и не смогла сбросить лишние 10 килограмм. А неудачный брак надолго подорвал веру в собственную привлекательность. Когда Анька пошла ножками, я отдала её в детсад и вернулась на свою прежнюю работу – в библиотеку. Вообще-то я окончила училище культуры, но культура была в глубоком застое, и делать там было нечего. В библиотеке хоть как-то платили. Плюс я подрабатывала тамадой – вела свадьбы и вечеринки. Одна свадьба – половина моей зарплаты библиотекаря. Помогали родители и младшие братья, которые без памяти любили племянницу.

Потом я встретила Димку и снова вышла замуж. Памятуя первый брак, долго присматривалась к будущему спутнику жизни в прямом и переносном смысле. Димка был «зеленым». Когда он наконец-то предложил пожить вместе, для проверки чувств, я с радостью согласилась. При этом искренне недоумевала – что он-то во мне нашел? Высокий, красивый, и зарабатывает хорошо – программист сразу на нескольких предприятиях, в том числе и в библиотеке, по договору.
Мы безоблачно жили втроём, я уже подумывала о том, чтобы завести второго ребенка, а потом…

Потом появилась Ангелина.

Сначала она мне даже понравилась – тихая, вежливая и такая красивая! Я до боли в скулах завидовала её худобе. Сквозь прозрачную кожу можно было увидеть голубые вены, а царственная осанка как будто намекала, что в предках у Гели были как минимум короли. Особенно хороши были печальные серые глаза. На классически прекрасном лице выделялись пятна какого-то чахоточного румянца. Темные волосы Гелька закалывала в простой пучок. И одевалась она просто – джинсы, свитера, мешковатый пуховик…

А спустя пару месяцев Ангелину невзлюбили все бабы в библиотеке. Увидев её хоть раз, мужики как с цепи срывались. Скоро я сама стала свидетельницей неприятной сцены, когда Ванька, муж нашей методистки Наташки буквально молил Гельку, чтобы она позволила ему отвезти её домой. Она молчала, отворачивалась и только вздрогнула нервно, когда он схватил её тонкие пальцы. Я не выдержала – вышла.

Прошло еще две недели. Я уже собиралась домой и вдруг услышала тоненькие воющие звуки. Это Наташка плакала в своём кабинете, уронив голову в колени, руки сцеплены на затылке…
- Что случилось, Наташ?

Спустя полчаса, с помощью пачки бумажных носовых платков и стакана валерьянки, я выяснила, что Ванька подал на развод, потому что:

- Лю-у-убит он Гельку нашу, представляешь? Вот сука! А детей наших он не любит! Меня не любит! Её любит! Так самое главное, знаешь что? Она ведь ему отказала! А он все равно со мной разводится – «не могу, говорит, я с тобой жить больше»… Ну что мне делать дальше? Ведь 15 лет мы прожили вместе, 15 лет! Двоих детей нажили…
 
И в сердце у меня шевельнулся какой-то неприятный холодок… В тот вечер мне пришлось вызвать такси, чтобы довезти Наташку домой – после всех переживаний я достала из загашника бутылку коньяка. После трёх рюмок она худо-бедно пришла в себя настолько, чтобы уже не рыдать навзрыд, дома, как-никак, дети.

Спустя какое-то время история повторилась, но уже с мужем кадровички. Он, правда, уходить из семьи не стал – Ангелина и ему отказала.

Бабы объявили Гельке бойкот, почти никто с ней не разговаривал. Она еще больше похудела и побледнела. А наваждение продолжалось – в нашем преимущественно женском коллективе за Гелей по пятам ходили поклонники. Когда она курила на заднем крыльце библиотеки, ей всегда находилась компания из представителей мужского пола. Посетители целовали руки и таскали конфеты. Даже мэр города на каком-то мероприятии из дежурной толпы выделил именно её.
Количество слухов, ходивших об Ангелине, превысило всякие разумные пределы. Говорили, что Гелька спит с кем-то из администрации. Да она вообще только и делает, что «спит». С чужими мужьями, с посетителями, чуть ли не с мэром и даже с нашим сантехником Гришкой, который иногда, в числе прочих, стоял с ней на курилке…

Я нервничала, ела булочки и завидовала Ангелине – бывает же такое, худая как щепка, ест что хочет и не полнеет. Мы с ней вроде бы дружили. Оказалось, что она замужем и любит мужа до потери пульса. Но он работает «на вахте», по полгода не бывает дома. Родителей у неё не было – спились. Только полусумасшедшая бабка. Хочется ребенка, но не получается пока. Свекровь нормальная, но, как и всякая свекровь, не очень-то жалует молодую жену. И всё, в общем, как у всех – работа-дом. Мы никогда не говорили только об одном – о том, какое впечатление она производит на мужиков. Но по некоторым её обмолвкам я поняла, что до замужества Геля вела далеко не самый высокоморальный образ жизни. Прошлое выдавало себя бьющей наповал сексуальностью, которую Ангелина никак не могла изжить. А я наблюдала потихоньку – как она двигается, курит, облизывает губы… Улыбается слабо одними губами, смотрит вдруг глаза в глаза, закидывает ногу на ногу – о да, я начинала понимать, что в неё «такого».

Исподтишка я следила за Димкой, когда он появлялся у нас в библиотеке. Вроде бы все как обычно. На некоторое время становилось легче. Пока я не заметила, что они курят вместе, и еще раз, и еще…

И я возненавидела Ангелину от души, так что не могла даже разговаривать с ней. Слава богу, она этого не заметила – конец года, завал… Потом успокоилась. Вроде бы Димка не падал перед ней на колени и не собирался уходить из семьи.

После новогодних каникул Гелька нашла меня в архиве.

- У тебя нет иголки? – спросила она. – У меня тут кофточка порвалась сбоку.

Я молча достала иглу, она стянула через голову бледно-зеленый свитерок и сгорбилась над швом. В архиве всегда было сумрачно – наша директриса Марья Петровна, женщина с внешностью и повадками бульдога, экономила на освещении. Я посмотрела на худенькие плечи «роковой женщины». Бюстгальтер она не носила. Очень хотелось воткнуть в эту гладкую спину что-нибудь острое – вот шило, например, лежит на краешке стола, и чтоб убить эту гадину, чтоб не плакал больше никто, не мучался…

Вдруг, первый раз в жизни, я увидела розовое сияние – розовое, как полоска рассвета над морем. Такой отсвет я до сих пор видела только у своей Аньки, когда первый раз приложила её к груди в роддоме, и у других новорожденных.

Геля подняла на меня свои чудные глаза. В один миг я почувствовала все…

… девчушка, за которой по пятам гонятся дети с криками «Гелька, твои родители алкаши!». Девочка, которую дергают за косы все мальчишки в классе. Подросток, которого валит на диван потный толстяк. Едва сформировавшаяся девушка крутит пируэты вокруг шеста. Руки, губы, глаза. Годы жизни, в которой не меняются декорации, только мужчина рядом. Лихорадка после очередного аборта. Убежать из этого кошмара, скрыться, спрятаться. Но «это» остаётся с тобой навсегда, как проклятие. Всегда губы, руки, глаза. Похоть и ненависть. Магдалина, вечная жертва…

Она отвернулась, чтобы одеться.

На следующий день Ангелина не вышла на работу. Оказалось, что еще две недели назад она написала заявление «по собственному». Когда я сказала об этом Димке, он промычал что-то невнятное, и по его глазам я поняла, что мой муж, витающий в облаках, Ангелину не запомнил.
«Проститутку Гельку, которая за три месяца работы умудрилась перетрахать всех мужиков в округе», еще долго вспоминали на пьянках по поводу 8 марта и Нового года.

Я родила Димке мальчика, назвали Виталиком. Сколько я не всматривалась в его кожу – сияния не было. И больше я никогда не видела сияния.