Варежка

Вове исполнилось четыре года, четыре месяца, четыре дня. Был снежный февраль 1979 года. Стали уже забываться новогодние утренники, Дед Мороз и Снегурочка, а снег все падал за окном. После завтрака воспитательница (Вова постоянно забывал ее имя-отчество) сказала: «Дети! Сегодня мы пойдем на экскурсию в парк!». В парк, так в парк. Вове было все равно.

Воспитательница отмечала, что Вова был самый странный мальчик в группе, ни с кем не общался, ни к кому не приставал, не дрался, был какой-то он не по годам задумчивый ребенок. Задумчивее его во всем детском саду была только Маша из старшей группы. Хотя, с девочкой-то было все понятно — у нее в четыре года стала расти грудь, и врачи из детской поликлиники поставили ей какой-то редкий диагноз, связанный с гипер…, короче, с чем-то (сколько ни старались ни дома, ни в саду, а так и не разобрали почерк, которым был написан этот диагноз). А что на уме и в сердце было у Вовы? — вроде внешними данными он не отличался от остальных.

Вот Вова подтянул свои колготки и медленно, заложив руки за спину, стал ходить вдоль стены, на которой висел портрет дедушки Ленина. Время от времени он резко вскидывал голову и смотрел на портрет, потом отворачивал голову, опускал ее понуро, но потом снова резко оборачивался — и смотрел внимательно, со страхом и укором, на портрет.

А мальчик уже месяц находился под гипнозом явления, которое как-то случайно обнаружил, и о котором ни кому не говорил: глаза на портрете дедушки Ленина следили за ним! Куда бы ни шел Вова, глаза наблюдали, смотрели ему вслед. Вова проверял это уже сто раз. Внутреннее отчаяние и немой вопрос: «Почему Он следит? Почему именно за мной?» преследовали мальчика.

Дети вышли во двор.

— Так! На улице сегодня очень холодно! Все надели варежки? — громко прокричала воспитательница.
— Все-е-е-е-е-е-е, — послышался в ответ детский хор.
Промолчал только Вова. Одна варежки у него болталась в рукаве, и он ее надел, а вот второй варежки не было, она где-то оторвалась и теперь из рукава жалко свисала только веревочка.

Вот колонна тронулась в путь.

— Дети! — вдруг резко и громко сказала воспитательница, остановив экскурсию у самого выхода с территории детского сада. — Дети… — еще тише и тревожнее повторила она. — Вова потерял рукавичку…
Дети обернулись, все стали смотреть на Вову.
Вова покраснел. Ему даже стало жарко.
— Что теперь делать, дети? — продолжила воспитательница. — Ведь у Вовы замерзнут руки! А знаете что, дети, пусть каждый по очереди даст Вове свою рукавичку погреться! Кто первый?
— Я, я, я! — закричали девочки и мальчики, сдирая свои рукавички и протягивая их в направлении Вовы.
— Так, не все сразу. Катя, давай твою рукавичку. Вова, вот возьми рукавичку Кати и надень, а через пять минут отдашь ей назад, и тогда тебе даст свою рукавичку Коля. Коля, ты дашь Вове свою рукавичку, когда Вова отдаст рукавичку Кате. Теперь все взялись за руки! Пошли!

Дети, будто колобки в шубах, выкатились на мостовую и, неуклюже покачиваясь, крепко держась за руки, начали свой путь к парку. Всю дорогу Вову согревали чужие рукавички. Вова молчал, а сердце его сжималось и плакало. Мальчик и не подозревал, что свою варежку он вовсе не потерял. Вовина варежка лежала в кармане воспитательницы. «Пускай Вова увидит, какие отзывчивые и чуткие у него товарищи, как они добры и как важна дружба и коллективизм!» — запишет воспитательница вечером в свою методическую тетрадь…

Когда уже в парке ребятня рассыпалась по заснеженной поляне, очередь к Вове под руководством воспитательницы продолжала сохраняться. Время от времени дети подбегали и спрашивали, когда же придет их время давать Вове рукавичку. Как и во всякой очереди, случались конфликты. Кате удалось дать Вове рукавичку уже два раза, тогда как некоторые дети не дали еще ни разу. Мудрая воспитательница ласково пожурила Катю и тактично объяснила остальным нетерпеливым, что варежка вне очереди не греет. «Не сиюминутным порывом, но терпеливым страданием должна родиться в душе ребенка осознанная доброта» — пометила в уме для себя молодой дошкольный педагог.

Но был еще один мальчик — Витя. Витя в тот день так и не дал Вове варежку.

Ни чем особым не отличаясь от большинства детей, Витя в тот день, точно так же случайно, как и Вова месяц назад, заметил следящие за ним глаза Ленина. Но буквально через минуту после данного открытия он заметил еще нечто более поразительное, и тоже случайно. Витя увидел, как воспитательница вошла в раздевалку детей, хотя раньше никогда в нее не входила.

Детей в их группе одевала и раздевала только нянечка Вера Ивановна, а воспитательница все больше ходила с красной папкой в руках и все что-то записывала в свой блокнот, ей было не до переодевания мокрых трусиков. И вдруг Витя увидел через приоткрытую дверь, как воспитательница в раздевалке принялась осторожно прохаживаться мимо шкафчиков... вот остановилась возле шкафчика Вити… но нет, открыла не его, а следующий шкафчик — это был шкафчик соседа Вовы… Витя видел, как воспитательница стала трогать, будто щипать Вовину шубу… «Зачем она трогает вовину шубу? Очень странно… Очень странно и то, что теперь происходит вокруг Вовы…» — думал этот мальчик. И про свою варежку, про то, что необходимо ее дать Вове, совершенно забыл!

…………………………
…………………………

Прошло сорок лет. Воспитательница сделала большую карьеру, завершив ее в кресле министра образования, внедряя в сердца тысячи педагогов страны новаторские инициативы по воспитанию будущих поколений. Нянечка, Вера Ивановна, ушла на пенсию и спустя месяц умерла тихо в своем маленьком деревянном доме, в окружении своих детей и внуков. Витя… Тот самый, единственный, кто не дал свою варежку Вове — ныне архимандрит. Направляет страждущих. Исповедует. А вот Вова — про него, к сожалению, ничего не известно. Родственники разводили руками: «Он уехал», дети твердили: «Ушел, и не знаем, где он». Быть может, скитается где-то по миру? Убегает с глаз наших долой?

Фото © severest