Творческая профессия

Посвещение одному из самых теплых образов детства.


Часть первая.

Сидя на шатком, как мир, табурете, он пытался разглядеть солнце в маленьком пыльном окне. Затем, покряхтев, подобрался и встал. Табурет зашатался, словно опьянев от облегчения. Ножки его были Титанами, с плеч которых только что сняли угрюмую ношу. Он взял тряпочку и аккуратно, почти ласково стер пыль со стекла. В каморку заглянули солнечные лучи, и она тут же преобразилась, совсем как девушка, когда становится женщиной. Комнатка два на пять метров стала более живой, интересной. Оказалось, что в ней сокрыто огромное множество тайн, при свете солнца вываливающихся из стен длинными сувенирными полками. Наш герой оглядел все это великолепие, прилег на кушетку и закрыл глаза. Как, однако, странно складывалась его жизнь. Если бы 50 лет назад та девчонка не сказала ему, что это очень творческая профессия, он стал бы инженером, прошляпив все на свете. Никогда не узнал бы волшебства, не прикоснулся к чудесам, и прожил бы жизнь в кабинете какого-нибудь научного института, рисуя несметную череду бессмысленных линий.

Он выбрал эту профессию, потому что понадобились деньги, а на студенческую стипендию осуществить задуманный маневр было невозможно. Некоторое время он сильно стеснялся того, чем занимается, скрывал даже от нее, но потом все равно пришлось признаться, так как из общежития он перебрался в отдельную комнату в коммуналке, что по тем временам было очень даже здорово и походило на некий карьерный рост. Тогда он и забрал ее к себе…

Часть серединная.

Боже, как замечательно жили! Я вставал на рассвете, собирался и уходил на работу. Она оставалась согревать нашу постель. Со временем она даже перестала просыпаться со мной, разве что летом, чтобы вместе встретить чудесное Московское утро. Теплая, розовая в объятиях Морфея. Пустые глаза её ищут предметы реального мира, за которые можно зацепиться, чтобы проснуться окончательно. Поводит плечами, будто сбрасывает остатки ночного забвения, нежно прикоснется губами к моему плечу. Потом встанет, протопает босыми ногами до окошка и решительным, совсем не утренним движением, раздвинет шторы, впуская в жилище солнце. Вернется в кровать и молча смотрит, как я собираюсь на работу. Вдруг вскочит и, повторяя, словно мантру, «бутерброды, бутерброды, бутерброды», как есть, голышом, полетит на общую кухню и принесет оттуда любовно замотанные в пергаментную бумагу кусочки хлеба с маслом и сыром. Почти год она не интересовалась, кем я работаю. Она вообще мало о чем спрашивала, просто была рядом. Мне было неудобно признаться, на какие деньги мы живем. Но когда всё-таки сказал – улыбка осветила её лицо: «Это очень творческая профессия! С ней можно объехать весь свет...»

Именно эти её слова кардинально изменили мое восприятие того, чем я занимаюсь. Вы когда-нибудь видели, КАК просыпается Москва? Да, да! Было время, когда этот город тоже спал. Спал, как все нормальные города. В то время Москва ещё не была истерзана бессонницей и бесконечной суетой. Она умела проваливаться в сон с последним выключенным уличным фонарем. А утром... Утром начиналось великое таинство. Город зажигал огни. Сначала это был свет в окошках, потом фонари, затем оживало метро, и на улицах появлялись первые машины. Зимой снегоуборочные. Эти крупные неуклюжие существа медленно переваливались с колеса на колесо, пробираясь сквозь снежные завалы и загребая их большими лопастями. Им всегда сопутствовали грузовые автомобили, принимая собранный урожай снега. Неразлучными вальцующими парочками они оживляли московское зимнее утро.

На часах 6 утра. Хлопнувшая дверь, вот она! Выбегает. Нет, выпархивает из парадной. Тоненькая, в легоньком платьице, в босоножках, застегнутых ремешком на изящной щиколотке. На плече болтается маленькая сумочка, в руках лопающаяся по швам папка с торчащими уголками снежно-белых листочков. Перепрыгивая через лужу, отбрасывает косу за спину, вцепившись изо всех сил в папку, и летит вперед. Помахала рукой первому трамваю. Сейчас она добежит до угла, там ее ждем подружка. Совсем другая. Плотная, по-цыгански черноглазая, волосы убраны в две косы, добротное платье чуть ниже колен, белые носочки и туфли без каблуков. В руках она держит коричневый портфель и осуждающе поглядывает на стрелки часов, будто это они виноваты в том, что ее сокурсница каждое утро опаздывает на первый трамвай. И вот они встречаются – она, раскрасневшаяся, обласканная утренним мягким солнцем, сладким ветром и прохладой, и ее подруга – устойчивая, немного угрюмая, собранная и ровная, как Москва-река. Переговорив, они отправляются на занятия пешком, потому что первый трамвай пропущен, и на лекцию они все равно не успеют, зато можно прогуляться.

Я стою и смотрю им в след – для меня их жизнь проходит как на ладони. Я знаю все их беды и радости. Все, что случается с ними в пределах 5 кварталов, мне известно.

Я наблюдаю жизнь очень многих людей. Моя профессия это позволяет. Я вижу их в то время, пока они наиболее уязвимы, пока еще не нацепили на себя броню от внешнего мира. Много событий пролетает мимо меня. И я созерцаю эту жизнь вдоль.

Рождение детей и смерть близких. Взлёт по карьерной лестнице и падение в самую пучину невзгод. Затерявшиеся и просветлённые… Как много жизней – все вдоль, и от того они кажутся еще более захватывающими. Иногда это похоже на анимационное кино, иногда на черно-белое немое, иногда на мелодрамы или мюзиклы. Частенько на комедии, но больше всего это напоминает длинный, профессионально отрежессированный документальный фильм.

Только через 3 года она сказала мне, что хочет уехать, хочет посмотреть мир. Она немного устала от Москвы. Глядя мне в самое сердце своими васильковыми глазами, упрашивала бросить все и отправиться на другой конец земли. Там, где чудеса, где непременно бродит леший, чудо-птицы и чудо-звери шастают среди бела дня. На тот краешек света, где играючи поднимается солнце, туда, где можно заглянуть за горизонт и увидеть океан вечности. От ее взгляда становилось тепло и тягуче в области груди. В общем, мы уехали. Ездили по Союзу. Тогда он еще был. В Ташкенте она заболела. Чем-то страшным и очень серьезным. Я увез ее назад в Москву. Лечили долго. Она стала похожа на бумажную куклу. Узнать мою уже к тому времени жену можно было только по василькам и чертикам в глазах. Все остальное исчезло. Нежный голос стал тихим с лёгкой хрипотцой, тело слабым, а кашель красным. Туберкулез грыз ее изнутри, по маленькому кусочку отъедая от тела, отворовывая ее жизнь день за днем. Я продолжал трудиться. Она просила брать ее с собой. Мы укутывали непослушное тело в теплые одежды, накрывали клетчатым пледом, и я выносил ее на улицу. За два дня до смерти, когда я еще не знал, что она умрет – сказала: «Наконец я поняла, что значит созерцать жизнь вдоль. И мне это чертовски нравится. Так бы и сидела, глядя в вечность…» А потом она исчезла. Растворилась в утренней дымке. Глядя на тело, я совершенно точно знал, что её души уже там нет.

Тридцать лет я путешествовал по миру. Я вставал вместе с солнцем или даже раньше. Я бродил по разным улицам, районам, городам и странам. Она всегда следовала за мною, и также как и я созерцала жизнь. Я слышал ее шепот в шелесте листьев, чувствовал ее поцелуй, посланный с ветром, видел ее улыбку в восходе солнца и ее грусть в убывающей луне. Я узнал сотни людей. Выучил множество языков, познакомился с удивительными культурами. Испытал множество духовных практик. Научился писать картины и стихи, понимать театр го, выучил язык глухонемых, освоил несколько музыкальных инструментов и даже научился бить чечетку. Я проникся ночным Будапештом и сполна испил вечернего Рима, прожил Париж и написал Берлин, выкурил весь Амстердам и исходил Розенхайм. Сначала меня манили столицы, и только с годами я увидел прелесть маленьких городков. Увидел океан и полюбил бриз. Искупался почти во всех морях и приобрел навык прямохождения, чуждый современному человеку. Сегодня все передвигаются сидя, а если им это не удается – страшно расстраиваются. Я любил всю свою жизнь, и жизнь любила меня.

И сегодня я вернулся сюда. Вернулся в свой город, чтобы здесь умереть. Я жил много лет. Моя земная жизнь закончится там, где она началась. В Москве, рядом c той самой коммунальной квартирой, где она произнесла решающие слова. Я счастлив оттого, что мне не придется снова родиться. Мое сознание разлетится на мириады крошечных вселенных и отправится в вечное путешествие в никуда…

Частичка заключающая.

Но сейчас ему пора приниматься за работу. Ведь он профессиональный уборщик или как говорят тут, в Москве, – дворник. А это творческая профессия, не терпящая суеты…