В йом-кипур

ЕФИМ ЩЕРБА. САША ЩЕРБА.


…Ох, и хотелось сторожу Борису набраться…
Дежурить одному, почти двое суток, в праздник Судного Дня – ну не желалось никак!
Охранял Борис единиц с десять бульдозеров, экскаваторов и прочей дорожно-строительной техники, на пятачке, километрах в пяти от ближайшего населенного пункта.
Рядом, в нескольких минутах ходьбы, располагалось маленькое, очень ухоженное, уютное даже, кладбище…С зеленной травкой, с довольно высокими, незнакомой породы деревьями, в кронах которых шумели какие-то пичуги, да на верхних ветках виднелись, висящие серыми мешочками, летучие мыши.
В прочие дежурства Борис побродил среди могилок, пытался читать на иврите надписи, задерживался взглядом на памятниках с русским текстом, дивился чистоте и порядку, сравнивал…
Вот и сегодня, заступив на смену еще в середине дня, он наблюдал, как подъезжали к воротам целые семьи, прибывшие навестить своих покойников – это понятно…Люди останавливались около могил, зажигали свечи, клали цветы или камешки, молились, просто по несколько минут думали свое – кто задерживался, а кто спешил… Но к вечеру, до первой звезды, все разъехались.
Обычная израильская жара продолжала давить и после заката – дрова в печке прогорели, огонь погас, а тепла стало выделяться еще больше…И наступила полная тишина, непривычная, первичная, что ли…Не слышно, как обычно, погромыхивание проезжавших где-то далеко машин, не летают самолеты и вертолеты, угомонились птицы, комары – и те не звенят; еще и радио молчит – праздник…
Не по себе как-то сделалось Борису. Страшновато… Воровства и нападений он не опасался уже давно – кому нужны эти «железяки», а вот сейчас навалилась чего-то смутная, безотчетная боязнь…
Пытался настроить себя на соответствующее Судному Дню настроение – не получалось.
Раз уж приходится работать, то и отмечать Йом-Кипур как положено, с постом и молитвой, он в общем-то, и не собирался: и покушать с собой взял, и чуть-чуть выпить, но хотел оставить все это на следующий день – не верующий, не «датишный», но все-таки…
Тоскливые, мрачные мысли заполняли черепушку, на душе поднималась злость и на эту духотищу, и на охраняемый металлолом, и на себя… И все это вместо приличествующему моменту умиротворения и покаяния…
- -Да пропади оно пропадом, настроение такое! – Разложил Борис на подножке грузовика газетку, достал бутылку, развернул чего проглотить, налил-выпил, куснул-зажевал, прислушался к себе. Полегчало?.. Нет, черт возьми, так же тоскливо и жутко.
Выпил еще, задумался, завздыхал...
- Молодой человек! – аж подскочил Борис от стариковского, не дребезжащего, а звонкого, как стакан, голоса. – Составить Вам компанию? Ко мне сегодня что-то никто не наведался…
Перед сторожем предстал дедок в темном, строгом костюме-тройке (в этакую теплынь), костюмчик отглажен со стрелками, чуть запачкан местами песком или глиной…Седенький старичок, бородка клинышком – нацепи пенсне, как академик киношный будет.
- Да, пожалуйста, отец, да откуда ты взялся, да я разом присесть организую, - зачастил Борис, ухватил пластиковый ящик из-под овощей, подвинул к гостю, усадил. – Эх, выпить-то у меня на двоих маловато! – засокрушался он…
- Если не побрезгуете, я захватил с собой! – из бокового кармана извлек старик початую, со смутно памятной из детства наклейкой, бутылку, заткнутую черной резиновой «старой» пробкой.
- В музее брал, что ли? – Начал, было, Борис, но старичок тут же весело перебил. – Да я и сам из кунсткамеры, так что не взыщите уж…
Хозяин быстренько организовал посуду, добавил закуску, налил гостю побольше – порядок?
Старичок взял стаканчик, церемонно приподнялся и представился – «Борух!»…
Сторож сначала не понял, а потом подскочил и даже закричал: - А я – «Борис!» Мы же с Вами, с тобой, тезки, земляк!..
Посмеялись совпадению, выпили…
Помолчали, приглядываясь друг к другу, закусили немного, налили еще…
После «второй» они уже толковали вовсю.
Гость все больше расспрашивал:
- Семья-то есть?
- Есть, и жена, и теща, - отвечал Борис.
- А жилье, жилье-то есть?
- Снимаем, не на улице же… Дорого, конечно, но мы ведь не бомжевать приехали…
- А с работой? Вы простите великодушно, но для молодого человека …сторожить…как-то несолидно…
- Да понимаете, отец, не идет у меня что-то иврит этот, а без языка… - Борис даже вроде оправдывался…
Старик согласно покивал головой: - Бывает. Я вот почти тридцать годков здесь прожил, а толком так и не выучил…
- Ну, какие твои годы! Сто раз успеешь! – Хохотнул хозяин. – Давай еще по одной!
А дальше добавил серьезнее: - Я вот в армию идти должен, надеюсь очень там языка поднахвататься… В Союзе отслужил и здесь надо тем более…А ты, Батя, воевал?
- Ну а как же? Три войны – три ранения… Без нашей крови и страны-то… - Он не докончил, помолчал, спросил: - А кушаете, кушаете Вы как?..
- Да, как все, отвечал Борис. – Нормально. Нормальненько! – повторил он…
Допили…Поболтали еще…Гость посоветовал соблюдать кое-какие традиции иудаизма (ну, например: не пить в Йом-Кипур – оба заулыбались), после чего , видимо, успокоенный этим разговором как-то очень просто сказал собеседнику: «Так говоришь, можно жить? Ну, живи!»
Он тяжеловато поднялся с сидения и шагнул за грузовик.
Борис подумал, что дед отошел отлить, подождал, потом окликнул…Тишина…
Хозяин забеспокоился, вскочил, поискал, забегал среди машин…Выбежал на дорогу…Нигде ни души…
«Улетел, что ли?» – сказал себе пока со смешком.
Поглядел в направлении кладбища.
Абсолютно чистое, в ярком свете луны освещенное до крайнего кустика, последнее прибежище было пусто… Так только, в одном месте, туман какой-то, сгусток вроде…
Долго смотрел в эту сторону Борис. Долго… Подойти к надгробью, прочесть надпись, ИМЯ – ноги не слушаются, боязно…
Нет, ну еще никогда в жизни так не хотелось набраться!

Примечание: « датишный» – от ивритского слова «дати», что значит «верующий.».

2003год. Израиль. Ашкелон.