Средство от адюльтера

Чудный май выдался нынешней весной. Палящее солнце, после затянувшихся холодов пробудило землю, согрело, вдохнуло в нее жизнь. Растительность в течение нескольких дней вспыхнула буйной зеленью, набухли на деревьях почки и выпустили по несколько нежно-изумрудных листиков, трава равномерным ковром расстелилась по грунту, просушив его поверхность. Воздух чистый и прозрачный до бездонной синевы.
Из муравейника, что на обочине дороги, проходящей средь коттеджного царства, вдоль забора нескончаемым потоком к лесу и обратно, снуют трудолюбивые муравьи, таская стройматериал для реставрации обветшавшего за зиму жилища.
Белые, обшитые белым сайдингом стены загородного дома под красной шапкой черепицы, ослепительно сверкают на фоне сочной зелени леса и газона.
Подворье «нового русского», сколотившего себе состояние на игровом бизнесе, смотрится солидно, добротно. Сам он, пробудившись к одиннадцати часам, заложив руки за спину, словно журавль, высоко поднимая длинные ноги, обходит по периметру границы участка свои владения. Наклонив коротко стриженую голову, глубокомысленно останавливается возле фонтана, останавливается у искусственного пруда, картинно облокачивается на кованые перила над журчащим ручейком. На некоторое время застывает, как древнеримская статуя у стилизованной под развалины старинной крепости стены, сложенной из валунов, которыми так богато побережье Финского залива близ Зеленогорска. Долго изучает ее немигающим взглядом, словно узрев в ней философский камень. Сходство с птицей хозяину придает длинный мясистый нос, чуть выпирающее над шортами брюшко, оттопыренный зад и надменное выражение лица. Внезапно процесс утреннего миросозерцания прерывается потянувшимся от веранды соблазнительным ароматом свежеприготовленных тостов и яичницы с беконом. Затрепетали ноздри, нос заметно оживился, сориентировавшись на источник запаха, и устремился к нему, увлекая за собой изголодавшееся за ночь тело.
Недалеко от входа в дом в клумбе копается садовник - молодой мужчина лет тридцати пяти. Он пару раз в неделю приходит за определенную плату на участок и ухаживает за садом. Зовут его Павел. Сейчас он возится с кустами роз, так любимых супругой бизнесмена: подрезает сухие ветки, рыхлит под ними парящую по-весеннему землю, подсыпает в лунки удобрения, подвязывает опустившиеся побеги. За работой хорошо размышлять о чем-то своем, сокровенном, мечтать о несбыточном, подводить кое-какие жизненные итоги. Он любит свою работу, а поэтому и думается ему хорошо.
Больше десяти лет назад Паша окончил Лесотехническую Академию, «лесопилку», как говорят в простонародье, и работал помощником лесничего в одном из леспромхозов Северо-Запада. Но долго не выдержал – после перестройки лесное хозяйство приходило в упадок, лес грабили кому не лень, заработков никаких, а еще и охрана леса стала сопряжена, как никогда, с опасностью для жизни.
Вернулся назад, в Питер. Восстановил навыки по садово-парковому строительству, приобретенные в годы учебы и предложил свои услуги появившемуся сословию владельцев богатых усадеб, расплодившихся в пригородах мегаполиса, как грибы после дождя. Владельцев он недолюбливал, а вот природе служил преданно и боготворил ее. К удивлению дело наладилось. Неплохие деньги, которые ему платили, уходили на содержание семьи, которая появилась к тому времени у Павла, позволили приобрести небольшую уютную квартиру, обзавестись, пусть подержанной, но еще довольно приличной иномаркой. Теперь нет-нет, да и возникала мысль, что при таком раскладе через год-два можно замахнуться и на загородный дом, пусть и не такой роскошный, как этот, но и не развалюху. Жена с дочкой будут довольны.
Полностью погрузившись в собственные мысли, он не заметил, как из двери коттеджа, словно бабочка, выпорхнула юная особа. Очаровательное созданье несло в руках, изящных, как крылья чайки, белый пластиковый шезлонг и яркий зелено-оранжевый надувной матрац.
Милое, еще по-детски округлое личико озарено лукавой улыбкой, алые пухлые губы открывают влажную полоску жемчужных зубов.
На копне светло-русых волос, стянутых к затылку в пышный хвост, непостижимым образом держится белая кепочка-хулиганка.
Солнечные лучи озорными зайчиками играют в ее больших серых глазах по сторонам чуть вздернутого вверх носика.
Девушка прислонила к стене дома свою ношу, оторвала от дорожки, уложенной плиткой, пятки ног, обутых в белые шлепанцы, приподнялась на носочки, соблазнительно потянулась с ленивой грацией котенка, отчего ее круглая попка, обтянутая коротенькими голубыми джинсовыми шортиками, стала еще выпуклее, а крепкие маленькие груди вызывающе оттопырились под узенькой полоской розового топика.
Небольшое углубление пупка вытянулось по вертикали вверх, вслед за вскинутыми к небу руками.
На слегка полноватых икрах рельефно напряглись мышцы, отчетливо обозначив под коленками привлекательные ямочки.
Заметив невдалеке Павла, она игриво обратилась к нему:
- Молодой человек, подскажите, как мне лучше расположиться, чтобы солнца было побольше?
Вначале он даже немного стушевался – выпрямился во весь рост, зачем-то неуклюже стал вытирать о комбинезон испачканные землей ладони, но быстро взял себя в руки, стер мгновенную растерянность белозубой улыбкой:
- Во-он там, под той светлой стенкой самое место. Там и ветер вас не достанет.
- Спасибо. – пропело создание в ответ и последовало его совету.
Паша, присев на корточки, снова вернулся к своему занятию.
Минут через двадцать поднял глаза, почувствовав на себе пристальный взгляд. Она лежала в шезлонге и шевелила пальчиками с ярко-красными ноготками, покачивая узкими ступнями в такт музыке, звучавшей в наушниках плеера.
До этого Паша и видел-то ее пару раз, не более. Родители ее приезжали в загородный дом лишь по выходным да в праздничные дни. Дочка же бывала здесь гораздо реже, он даже имени ее не знает.
Павел не числил себя в ловеласах. Конечно, нельзя было сказать, что он равнодушно относится к женщинам, взор его всегда задерживался на симпатичных, породистых дамах. А кто из мужиков может пройти мимо них безразлично? Но, что касается адюльтера, то его он не позволял себе никогда. Семья, жена – понятия для него святые.
Снова бросил на нее взгляд исподлобья. Маленькая плутовка насмешливо рассматривала его, буквально поедая глазами из-под козырька надвинутой на лоб кепки, словно отслеживая его мысли.
Да нет, показалось. Ведь девчонка же еще, наверняка школу не закончила – по виду выпускница, не старше.
Паша вновь посмотрел в ее сторону и его глаза встретились с дерзким взглядом. Глядя на него, шалунья, не торопясь, подняла гибкую кисть правой руки, медленно, чтобы он смог проследить за ее движением, переместила ее к вырезу топика и ее ухоженные тонкие пальцы стали заползать под ткань жалкого подобия одежды. Из-под отогнутого края трикотажа выглянул темный сосок на возвышенности девичьей груди. От прикосновения нежной подушечки пальца бугорок вздрогнул, ожил и увеличился в размере.
В ушах у Паши зашумело, пламенем обожгло виски, а по позвоночнику вниз пополз незнакомый холодок. Сердце забилось гулко и часто. Неудивительно, если эхо его ударов отзывается на соседнем участке. Появилось странное ощущение того, что сводит зубы. Глаза, в который раз отказываются подчиняться рассудку, вновь прикованы к шезлонгу, где шаловливые пальцы уже теребят бахрому голубых шорт, приподнимая между округлых бедер завесу над ускользающей тайной скрывающейся между ними горячей бездны. Руки у Павла становятся ватными, инструмент вываливается из ладоней, пальцы то и дело натыкаются на шипы низкорослых стеблей роз.
Становится ясно, что работа дальше сегодня не заладится. Паша, стараясь не поднимать глаз, собирает инвентарь и решительно шагает по направлению домика охраны, на нижнем этаже которого расположены гараж, душевая и его кладовая.
- Павел, заходи – свежим чайком угощу, только вскипел. – окликает его со второго этажа сторожки бодрый голос. Это Владимир Григорьевич – шестидесятилетний, но еще крепкий, лысый, как колено гиппопотама, мужик. Бывший майор милиции, хотя неизвестно, бывают ли менты бывшими.
Павел поднимается наверх в комнату, где обитает охрана. Здесь все просто по-спартански: топчан с суконным одеялом, две жесткие подушки на нем да столик с лампой. Пожалуй, некую легкомысленность обстановке придает лишь небольшой телевизор.
Охрана территории обеспечивается системой визуального наблюдения и всякое движение в зоне ее действия сопровождается подачей звуковых сигналов. Но наш же человек не успокоится, пока не внедрит в самые передовые технологии свои рационализаторские новшества. Поэтому, Владимир Григорьевич, мастер на все руки приладил в кусок пенопласта зеркало, расположив его на подоконнике под таким углом, чтобы с топчана, на котором он проводит основное время службы, выход хозяев из коттеджа контролировался непременно его очами, а не какой-то японской электроникой. Так оно надежнее и изображение четче.
Сейчас он сидел за столиком, поигрывая пультом для автоматического управления воротами. Широким гостеприимным жестом он указал Павлу на топчан:
- Садись, дорогой. Устал? – спросил он, протягивая Паше коричневую от крепкой заварки пол-литровую фаянсовую кружку, когда-то имевшую белый цвет.
- Есть немножко, Григорьич. – ответил садовник, отхлебнув приторно-сладкой жидкости, и поперхнулся, увидев в куске зеркала отражение все того же шезлонга под навесом дома. Шалунья по-прежнему находилась в нем. Будучи уверенной, что за ней наблюдают, она поглядывала на окно второго этажа сторожки и забавлялась с мобильным телефоном. Через открытое окно в комнату донесся звук мелодии вызова. Подержав несколько мгновений трубку в руке, не отвечая на звонок и, хитро посматривая на окна сторожки, скверная девчонка положила вибрирующий телефон на живот и одним пальчиком, изящно оттопырив остальные, направила его под пояс шорт. Проводила его ниже, пока он ни нырнул в треугольное пространство между сжатых бедер. Мобильник визжал, бился в шортах, словно птица в клетке, от чего его хозяйка, получала, судя по всему не только моральное удовольствие, так как лицо ее сияло блаженством.
Паше стало понятно, что чертовка просто-напросто провоцирует его. Самое неприятное, что она достигла поставленной цели: под комбинезоном молодого мужчины пониже пояса несвоевременно отозвалось жаром, шевелением и отвердением. С трудом он оторвал взор от зеркального наваждения и твердо решил поскорее покинуть место соблазна, уйти от греха подальше.
Тут и Владимир Григорьевич засуетился, шустро подхватился со стула и через окно щелкнул пультом в направлении ворот.
- Хозяева на рынок уезжают. Не меньше часа будут отсутствовать – успею за пивком смотаться, а Рита и одна без меня справится. – прокомментировал он свою поспешность.
- Спокойного тебе дежурства, Владимир Григорьевич. – пожал ему руку Паша. – Я тоже, пожалуй, приму душ и – домой.
Наскоро сполоснувшись под теплыми струями душа, Павел проскочил к себе в кладовку с нехитрым интерьером: справа прислонились черенками к стене с десяток лопат, граблей и вил разного калибра; на полу сложены ножницы, секаторы и другой садовый инвентарь. Напротив, у противоположной стенки свален в кучу зеленый еловый лапник – прикрыть особо прихотливые растения в случае поздних весенних заморозков. Под единственным узким окошком, расположенным под самым потолком приколочено несколько крючков, на которых развешана повседневная и рабочая одежда Паши. Да еще в углу сиротливо приютилась электрическая газонокосилка, свернув колечками хвост кабеля.
«Ага, Рита. Маргарита, значит. Красивое имя» - как-то некстати пришло в голову, когда он, стоя возле лопат и вил в одних трусах и вьетнамках, намерился накинуть на себя одежду.
За спиной негромко скрипнула дверь. Павел резко обернулся и опешил – перед ним стояла Рита. Все в том же топике, только вместо шорт – короткая, плотно обтягивающая юбочка-стреч.
Быстро преодолев краткое смятение, он спросил:
- Что-то хотели, барышня?
Голос прозвучал хрипло, будто чужой. Слова давались с трудом – во рту было сухо, горло перехватило судорогой.
Она сделала шаг к нему, положила ему на плечо руку и, глядя снизу вверх своими серыми глазами, выдохнула горячим шепотом сочных губ прямо в его рот:
- Какая разница? Разве мое любое желание можно проигнорировать?
Не дожидаясь ответа, ее мягкая ладошка скользнула под резинку Пашиных трусов, пальцы нырнули в густые заросли волос на лобке и его жезл, забился столбнячным припадком в руке, так бесстыже захватившей его.
Сознание слабо в глубинах разума пыталось воспрепятствовать животному инстинкту, сосредоточиться на мысли, что он переступает порог дозволенного, но….
Шалунья оторвалась от его губ, жаркое дыхание обожгло ему шею, грудь, язык коснулся живота. И вот уже ее знойный рот расплавляет головку мужского скипетра, а вместе с ней и остатки рассудка.
Все произошло настолько молниеносно, что он не успел опомниться. Проказница, высвободила из бездонной гортани Пашин, вконец обезумевший от ласк, жезл, выпрямилась, не ослабляя крепкой хватки правой руки, развернулась спиной, ящерицей изогнулась в талии и ловко направила его ниже ягодиц, прямо в промежность. Под юбкой, естественно, ничего похожего на трусики не было. Сама же Рита наклонилась, предусмотрительно ухватившись руками за черенки двух лопат, чтобы удержать равновесие.
Павел инстинктивно положил свои жесткие ладони на обольстительные крутые бедра партнерши, большие пальцы его рук соскользнули в ложбинку меж тугих ягодиц и он, не владея собой, безжалостно грубо сжал, а затем резко раздвинул их в стороны.
Обретя способность соображать, откинулся всем корпусом назад и на какой-то миг разрешил себе полюбоваться открывшимся чарующим зрелищем.
Его вздувшийся, как дирижабль, ствол, наполовину уйдя в восхитительную розовую пещеру, блаженствовал в неге припухлых губ влагалища. Чуть повыше, в глубине короны, сотканной паутиной морщинок плоти, среди соблазнительных полушарий попки заманчиво пульсировало еще одно не менее притягательное отверстие.
Не в силах дальше сдерживаться, Павел резким и мощным толчком вошел в ее горячее влажное упругое лоно настолько туго, как он и не предполагал. Нравственные сомнения окончательно перестали беспокоить его, утонув в нахлынувшей волне безудержной страсти.
На смену им пришло желание чаще и глубже проникать в маленькую распутницу, наказывать ее долго и непрерывно за ту мимолетную слабость, растерянность, овладевшие им по ее воле пару часов назад.
- Да! Так! Так! Давай же, давай мощнее! – подбадривала его плутовка.
В отличие от зрелых опытных львиц она вела себя естественно, без малейшего намека на притворство, подчиняясь только врожденной чувственности, необузданному зову своей юной плоти.
Паша перехватил ее повыше талии, каждое его проникновение становилось плотнее, давало возможность ощутить партнерше даже прикосновения каменно-твердой, подтянувшейся вверх мошонки.
Внезапно маленькая бестия сладострастно охнула, прогнулась еще ниже, выпустила из рук черенки лопат, сноровисто подхватила Пашу под коленки. и подалась навстречу его толчкам.
Из-за внезапности проведенного приема ноги Павла подкосились, он потерял равновесие и под тяжестью ее и своей массы рухнул на кучу елового лапника, едва успев сгруппироваться. Добычу из рук не выпустил, но седалищные нервы, несмотря возбужденное состояние, послали сигнал о раздражителе, напоминающем ожег. Паша заерзал задом, испытывая кой-какой дискомфорт, но начатого дела не прервал – такой уж у него упрямый характер.
Чертовка же расценила по-своему его беспокойные движения и в такт бешеной скачки пропела через плечо с милой хрипотцой:
- Да-не-бой-ся-ты – я-пре-до-хра-ня-юсь!
Блаженство потрясло их тела одновременно, в помещении повисла полнейшая тишина.
Первой нарушила ее Рита. Она повернулась к нему лицом. Стоя на коленях, ловким движением оправила юбчонку, ласково провела теплой ладошкой по его загорелой от лучей майского солнца щеке, подняла полные восторга глаза на сияющей удовольствием мордашке и промурлыкала:
- Ну, вот и все – теперь ты мой. Понял?
Чмокнула горячими губами, подхватилась на ноги и, сверкнув крепкими икрами ног, как видение растаяла в осветившемся проеме двери.
Когда схлынула первая волна полученного наслаждения, возвратив его к действительности, Павел ощутил беспокойное жжение в филейной части тела. Он осторожно выпрямился и опасливо дотронулся до своих ягодиц, которые отозвались мелкими, но чувствительными уколами десятков вонзившихся хвоинок ели.
Явственно представил, что в данный момент его задница напоминает ежа, только цвет иголок был зеленым, подстать ели, о чем он мог только догадываться.
С полчаса Паша тщательно ощипывал новорожденного «мутанта», интеллигентно сетуя вслух на несовершенство разума, оказавшегося бессильным перед основным мужским инстинктом.
Раскаивался.
В куче лапника облегченно потрескивали, возвращаясь в первоначальное положение, освобожденные от груза двух разгоряченных тел оголенные еловые веточки.
В усадьбу Павел больше не возвращался.
Даже за расчетом не пришел.