А ты видел памятник Окуджаве?

Мы столкнулись в подземном переходе.
Даже не так.
Не понимая, чем заняться в жизни, я приткнулся к газетному киоску.
В общем-то, газеты, журналы и прочая макулатура были мне безразличны.
Я водил по ним взглядом, по этим бумажным холодным сплетникам, и чего-то ждал.
Чего, Господи?..
Тут она и обрушилась на меня:
- Каренчик, ты?!!
"Ну - я", - подумал я, а сам фальшиво завопил:
- Викуля! Мать-перемать! Сколько лет?!
Она раскраснелась.
Женщина в кепке хмуро оттеснила меня от прилавка:
- Вы покупаете, нет?..

Мы вышли из перехода прямо на Арбат, так - болтая о всякой ерунде: "Как Мариночка?" - "Как Стас?" - "Как Нарешка?" - "Как ребята?" - "А я в университет поступила!" - "Да ты что?!" - "А мы купили новую квартиру!" - "Иди ты!" - "Триста квадратных метров!" - "Да ладно!" - "У Стаса своё рекламное агентство!" - "Ну вы даёте!" - "А ты видел памятник Окуджаве?"

После этого вопроса мне почему-то захотелось совершить два поступка; первый заключался бы в том, что я со всего маха шлёпаю её по узкой заднице с воплем, к примеру, следующим:
- Вика! Ёпрст! Ты чего, забурела?!!
А второй поступок - я закрываю глаза, открываю - и этой дуры нет и в помине, как, впрочем, и всего остального - Арбата, запруженного бездельниками и циничными продавцами размалёванных матрёшек, серого бензинового неба, глупых витрин, гама и небесного безмолвия.

Господи, она тащит меня к Окуджаве...
- Каренчик, ну что ты такой грустный?
Я возвращаюсь в тартарары.
- Правда, мило? - она кривится в улыбке.
- Правда, - киваю я, рассматривая Памятник.
Окуджава виновато улыбается.

Через десять минут мы уже едем в метро.
Ещё через двадцать - она вталкивает меня в свой шикарный вертеп, обклеенный золотистыми обоями и умопомрачительными рекламными щитами.
Господи, прости мне мою податливость. Что же ты так? Я просто разглядывал прессу...

Никто не знает? Есть там у Булата Шалвовича какая-нибудь бардовская отповедь таким, как я - потерянным и раздосадованным вшивым интеллигентам?