Три вороны

Деду своему, Н.Н.Гаврикову
И бабушке, в отрочестве, М.Е.
Выжинской, в девичестве, М.Е.
Шведюк, посвящаю.
АВТОР.


В мае, посовещавшись долгими ночами, решились. Надо взять отпуск, съездить в Жерденовку. Присмотреться. Возможно там спокойнее. Возможно, там можно будет жить. Укрыться, отгородиться от этой страсти.
Это сейчас просидел два года. А если вспомнят Ленинградские
события 27 года, будет совсем худо. С троцкистом цацкатся не будут. Малая растёт. Жить бы да жить.
- Коля, ну умел бы ты смолчать, можно было бы жить здесь.
Ведь не смолчишь. Снова кто-нибудь донос напишет, а мне как
с дитём? Да, и потом. Беременна я снова.
- Что ты Маня? Когда?
- Да не знаю я. Может, ошиблась. Рано пока.
- Ты права. Надо уезжать отсюда. Меня в покое не оставят.
Но, как в отпуск? Я только полгода как к работе приступил.
Не пустят.
- Пустят. У меня отпуск подходит. Маманя письмо прислала.
Бабка помирает. Дом осиротеет. Скажем на похороны, на поминки съездим. Пустят.
Я уже заявление написала. С 6 июня. Завтра с утра сходи в управление, напиши заявление. Не будут отпускать - увольняйся
Я тоже уволюсь.
Уедем отсюда, сил больше нет. Постоянно ждёшь тебя, и постоянно думаешь: - Вернётся или нет.

Уезжали девятого. Попрощались с знакомыми. Вечером восьмого
устроили отходную соседям. Посидели тихо, без песен, хоть и выпили прилично.
Вещей с собой не брали. Так, кое-какой скарб. Детское. Свою
одежду. Остальное, раздали по соседям. Даже не намекали на возврат. Кто сюда вернётся? Хуже чем здесь, быть не может. Раньше было. Но тогда голод был. Теперь, пишут обжились немного. Уладилось.
Место хорошее. Земля хорошая. Бог с ним с колхозом. Живут как-то люди. С голода не пухнут. Проживём.
До станции добирались с попутчиками. В телеге сидело человек пять посторонних. Люди были малознакомые, по этому разговаривали попарно. Как бы обозначая родство. Духовную близость. Вполголоса. Не устаивая на телеге ярмарку.
По отрывочным словам,долетавшим от остальных, было понятно.
Тоже уезжают. Накопали уголька. Едут в поисках лучшей доли.
И похоже все на запад. Манна там с неба сыпет что ли?
- Коля. Слава богу, едем. Дома все свои, легче будет. Как все, пойдем в колхоз. Проживём.
- Ну, какой из меня колхозник, Маня. Я никогда в жизни не пробовал крестьянского труда.
- Тише Коля. Услышат.
- Да молчу я, молчу. Силы больше нет молчать.
- Да что ты разговорами изменишь7
Разговор прервался от понимания, что все слушают. Все. Навострили уши. Эх! Ну и подлое времячко. "Молчи-молчи". Вырастили поколение стукачей. Ладно бы предателей Отечества выявляли. Ерунда какая. Подлость подлостью? Всё одно, что глупость глупостью.
Интересные попутчики. Вон тот, лысоватый типок, похоже бывший
военспец. Как же нас всё-таки видно. Мы как белые вороны в гадюшнике.
На станции народа - не протолкнешься. Ну ладно мы, от безисходности. А остальные, они куда. И почему все прутся на запад. Поезда под завязку.
- Ну что Коля? Купил?
- Да. Но, только на завтра. Точнее, ночью поезд. Как Люба?
- Замаялась, теперь спит. Нам бы где-нибудь пристоиться, пора перекусить, да и отдохнуть. Малая все руки оттянула.
Да и вещи в этом муравейнике. Не углядишь. Вон, смотри шныряют. Проходимцы.
Сразу было видно, он рядом. Духом окрепла. Уже и словами бросается. Разве это проходимцы? Так, мелкая шпана.
- Ты мне это брось. Тоже мне проходимцев нашла. Пацанва.
И откуда они здесь?
- Как откуда? Цыганята. Вон их целый табор. Из-за Днестра.
А вещи, только рот открой, сразу сопрут. У нас же сам знаешь, всё самое, самое.
- Ты вот что Маня, давай собирайся, будем искать местечко потише. Тут, глядишь и правда, что-то упрут.

Станционный посёлок - так, несколько более-менее приличных
зданий у железнодорожного вокзала, создающих его площадь, посреди которой большой сквер. Продмаг, парикмахерская и масса контор.
Сразу за площадью посёлок превращается в разбросанные между зелени садов хутора мазанок.
Весь сквер забит людьми. Но, есть какая-то особенность.
В одной его части стоят, сидят, лежат мужики, бабы, детишки
и с нескрываемым недоверием смотрят в другую часть сквера.
Даже дети играют с оглядкой. Баулы, мешки, въюки - всё под неусыпным, недремлющим оком наблюдателя. И не только хозяйским, но и другим.
Этот глаз скрыт за неимоверным гомоном, порой сменяемым нежданной тишиной, через пару мгновений обрываемой ещё более громкими криками. Цыгане одно слово.
Николай спокойно разместил своё маленькое семейство прямо на стыке двух лагерей. Без слов. Без оъяснений. Просто прошёл к свободному месту и поставил вещи. Потом, так-же без слов ушел в сторону магазина.
Проснулась Люба и забрала на себя всё внимание, так что показалось, что Николай вернулся практически в то же мгновение, как ушёл. Принёс с собой бутылку с сургучёвой головкой.Дивно это. Не было ещё случая, чтобы так, без предупреждения, он покупал водку. Видно случай особый.
- Коля?!
- Так нужно. Что-то на душе тяжело. Не спрашивай ни о чём.
Я сам не знаю. Выпью, посплю, может отпустит. Приготовь закусить.
Он достал из мешка кружку, открыл неспешно бутылку, и налил в неё ровно половину. Выпил.
- Ты будешь немножко?
- Нет. Не хочу.
Вылил остатки, выпил. Бутылку спрятал в мешок и только потом
стал закусывать. Варённые яйца, лук, сало. Дорога. Дома по-другому. Под борщ, можно не бутылку выпить.
- Ты знапешь, ходил в магазин хлеба в дорогу купить. А по дороге увидел нехорошее. Мальчишки-цыганята бьют своего.
Четверо ногами бьют, а один булку хлеба катает. Не к добру это. К войне. Взрослые идут, никто слова не скажет. Никто не заступится. Всё стороной обходят. Я вступился. Знаешь, что услышал? Он обзывался. Во как! Обзывался, значит можно ногами его. И хлеб.
Перед той войной мы с батей видили похожую сцену и ещё...
- Что ещё? Что вы видели ещё?
- Да Бог с ним. Может проминёт. Я посплю немного. Ночью глаз не сомкнул. Теперь разморило немного.
- Я тоже не сомкнула глаз целую ночь. А драка эта - не обращай внимания. От современных деток можно ожидать и не такого. Не бери в голову. Война. Наша армия такая сила, что
бояться нечего.
- Не говори того, о чём не имеешь понятия. Наша армия.Немцы
всю Европу захватили. Съели и не подавились. Не дай Бог, война, умоемся.
- Господи помилуй... Коля, говори потише. Услышет кто-нибудь, беды не оберёмся.
- Ладно. Всё. Подремаю.
Он лег прямо на землю и тут же заснул. Он её постоянно удивлял этой своей способностью. Только голову приложил, уже спит. Ей сон всегда давался с трудом.
Покормила малую. Малую. Три года уже, а с рук ни в какую. Дикая ростёт. Беда просто. Измучала. Только и спокойствия, когда спит.

Поезд подошёл как всегда, с опозданием. В вагоне не взирая на глубокую ночь толчея, неразбериха. В двери стоит полупьяный. То ли проводник, то ли его собутыльник. Билеты проверяет долго. Так долго, что последние пассажиры вскакивают на ходу. На все притензии ноль внимания, и только
проверив всех, сказал:
- Днём в соседнем вагоне кого-то сняли. То ли шпиона, то ли врага. А как их отличить? Шпионы, враги. Все с билетами едут
Минут через сорок все разместились, улеглись. Под мерный перестук колёс наступает дрёма.
Интересная она дама. Дрёма. Не сон. Он как каждый мужчина с последствиями. Храпом, сопениями, безсвязными разговорами во время сна.
Дрёма хитрее. И сны можно смотреть, и вокруг наблюдать. Прошли двое, похоже курить. На остановке новых пасажиров не было. Да и куда уже, и так под завязку. Прошли военные, посвечивая фонариком в спящие лица. Может Коля прав. Может и правда скоро война. Уж больно много военных. И все на запад. А впрочем, может кто едет и в другую сторону,
неизвестно.
Светает.
- Коля, ты не спишь.
- Нет.
- Посмотри. Я немного подремлю. Спать хочется.
- А ты что, до сих пор не спала? Спи. Не майся.
- Во сколько мы приедем7
- Если не опоздаем, часа в два должны приехать.
- Так быстро?
- Да. Это поезд на Львов. Скорый. Мы приедем даже раньше того, что вышел в десять вечера. Видишь как летит. Спи.

Поезд опоздал всего то минут на десять. За ночь все нагнал.
Зятковцы встречали десятком, не более того, пассажиров, а вот выходили они одни. Попутчиков не было. Ни подводы, ни кого. Хотя нет. Вон стоит подвода. Интересно, может подвезёт
С вещами с малой на руках. Далеко. За три часа не дойти.
- Мария, это я Ваня. Не узнала?
- Ваня! Ты как здесь? А мама? Как мама.
- Так я маму и жду. Должна приехать. Они в Винницу ездили.
Да ты хоть с мужем познакомь.
- Знакомься Коля. Это Ваня, мой младший брат. Скоро в армию.
А это Ваня, твоя племянница.
За разговором подошёл поезд, который выплюнул порядочную порцию людей и тут же дымя скрылся.
Большенство ушло в разные стороны, как бы указывая все направления человеческого жилья. Только трое из самого дальнего конца перона упорно пробивали дорогу в направлении телеги. Видно было, как они пытаются рассмотреть:-Кто? Надежда на халяву. Авось подвезут. Чем ближе подходили, тем более укреплялись в уверенности. Подвезут.
- Мама, дядько Гнат.- Иван побежал навстречу.- Смотрите кто приехал.
- Марийко. Ты как сюда? На совсем? А это кто?
- Это Коля. А это Люба. На совсем. Так надо.
- Ну, ладно. Дома поговорим. А баба Стефания умерла. Я тебе письмо написала. Шестого. Как раз Серафима вернулась.
- Как вернулась? Она же...
- Так. Она твоя мать.
- Она мне не мать. Меня вы вырастили.
- Не говори глупости. Мать она и есть мать. Не зависимо от того, кто растил. Я тоже мать. Приёмная. Правильно я говорю,
Николай Николаевич?
- Правильно. Но, с кем родство держать, Мане решать. Вон смотрю Ваня, брат.
- А он ей и так брат, только не родной. Двоюродный. Так. Всё
Поговорим дома. Давай Ваня, поворачивай оглобли. Гнат, ты бы
сказал. Что молчишь?
- Знаешь Дарка, ты меня не впутывай. Ты хочешь, чтобы я распутал клубок, который путала многие годы жизнь. Ты ошиблась адресом. Это тебе к Богу.
- Так, старый таракан. Так ты мне помогаешь. Я тебе припомню...
Эта молитва из неправедных слов продолжалась пока не въехали в село.
Умеет Дарья Михайловна поддерживать к себе внимание. Ох и трудно будет с ней жить.
- А ты со мной жить не будешь. Ещё чего не хватало. Бабкин дом от меня через четыре хаты.
- А как же Серафима Михайловна?
- Вона на дидовини* живе. - Прорезался таки подольский говорок.
- Что это дидовини? - Тихо спросил у жены.
- Это родовое место жительства. Мы проезжали поворот у леса,
Там другое село. Розовка. Это там. - Взмах рукой куда-то за спину, назад.
Подольские сёла. Глиняные мазанки, выбеленные подсиненой известью. Война украла у них жизнь. Не только та страшная, которой ещё следовало случиться. Она потянула, надорвала последние соки. Пусть предпоследние, но такие, после отбора которых возврата к жизни нет. Как у тяжело раненого. И не умер пока и не жив. Так волокёт своё бытие до поры до времени.
Десятки заброшенных мазанок, как символы колхозной жизни. Где их хозяева? Раскулачены? Возможно. Но уж больно много пустых, разрушающихся жилищ. Кулаки. Голодранцы. Голодранцы
У которых отобрали последний хлеб. Вон у леса какое кладбище выросло. Новенькое. Кресты свежие, не успели порушиться. Ни одного старого.
- Маня. Кладбище. А где старые могилы?
- Да ты что, Коля. Здесь хоронили в голодовку. Там в глубине
даже две общих есть. Там и наши есть.
- Да.-Вмешалась Дарья Михайловна. - Там наших знаешь сколько? Там наши все. Чужих не было.
Дорога идёт вдоль села. С одной стороны дома, с другой лес.
Нет, не Черный уже, так его огрызок. Маленький островок который обязательно умрёт. Отрезанный дорогой и полем, а здесь ещё и селом. Нет не выжевет. Хоть и будет цепляться за жизнь своими корнями. Не выстоит. Людишки подомнут. Дури
у них немеряно.
Лес подступает вплотную к брусчатке. У дома огороженного тыном, но без ворот и калитки, чють постарше Любы, стоит малец. Стоит прямо в проёме несуществующих ворот. Стоит и уплетает корку хлеба.
На заборе сидит старая ворона. Как только рука с хлебом оторвалась от рта, она сорвалась и в прямой атаке, по всем правилам воровского искуства, выбила, тут же подхватила и понесла хлеб через дорогу. Немую сцену удивления таким поведением, прервал плач обиженного ребёнка.
Ворона и не думала далеко улетать. У леса, у заготовленных на зиму дров, её ждало ещё две воровки. Одна такая же старая, а другая, только ставшая на крыло, из выводка этого года.
Молодая постоянно орала широко раскрывая клюв и забрасывая вверх голову, а старая постоянно пыталась в это время схватить её за язык.
Ворона укравшая хлеб, устроилась рядом, выпустила кусок из клюва и прижала его лапой. Потом, оторвала кусочек, к ней подошла молодая, открыла с криком клюв, и она ей положила кусок, одновременно хватая и дёргая за язык.Такой метод кормления, так поразил всех ехавших на телеге, что её остановили. Рассмотреть. Может пригрезилось.
Нет не пригрезилось. Вороны благополучно кормили друг друга.
- Что это? - вырвалось у Николая.
- То, что ты думаешь. - последовал ответ деда Игната.
- Не может быть!
- Ну отчего ж не может. Едем домой. Надо в лес сходить. Авось грибов нет, тогда поживём.
- А, может не надо в лес?
- Может и не надо. Кто нибудь другой обязательно принесёт.
Разговор стих сам собой и уже не возобновлялся до самого приезда.До темноты успели придраться в уже осиротевшем, а теперь вновь принимавшем посояльцев доме, потом посидели, тихо по семейному у стола в саду. Без разговоров и веселья.
То ли бабка стояла за спиной, то ли ворона кормила своё чадо.
Так же без разговоров разошлись ночевать.
С утра закрутилась новая жизнь.Завертелась въюном. В колхоз - устроиться на работу, в Гайсин - стать на военный учёт, неделя пролетела.
В воскресенье, у родственников Мыколайчуков собрались. Девка залетела. Надо. Свадьба. Какая свадьба. Так гулянка для своих. Слолы на улице, нехитрый набор. Картошка с молодым укропом, кое где тарелки с салом и четвертины с самогоном. Три еврея с баяном, скрипкой и бубаном. Вот и вся свадьба.
На ней внимание уделяли не столько молодым, сколько этим самым четвертинам, да новому человеку за столом. Как не как а новый свояк. Не то, что Борька-попрыгунчик. Тоже мне жених. Баламут. Бабник. Ох, и дура девка. Наплачется.
Уже когда начало темнеть пришел дед Игнат. Поздравил молодых и прямиком к Николаю. Только кивнув, присел рядом,
налил седе гранчак, всосал до последней капли, повторил, закусил. Повернул голову в сторону Николая и сказал:
- В лесу был.
- Ну и что?
- Грибы. Белые. Много.
- Значит война?
- Выходит так. Так рано белых не было давно. Говорят перед той были.
- Кто говорит?
- Кто-кто. Дид Пыхто.
Ушли со свадьбы раньше всех. Ну, что это за гулянка без драки. После разговора, драться не хотелось.
Легли и в темноте ещё долго обсуждали принесённую новость.
Что теперь делать, как дальше жить.
- Знаешь, отец говорил, что тех гибов надо насобирать, пожарить и поесть, что бы уцелеть.
- А он так делал?
- Не знаю. Только с войны не вернулся, а я не ел и Слава Богу.
- Да что ты там воевал?
- Что? Всю гражданскую считай, да потом до двадцать шестого с басмачами.
- Да ты что? А почему мне не рассказывал.
- Тебе зачем? Ты что, тоже воевала? Что бы ты поняла.
Ладно, завтра пойдём в лес.
- Коля, а может не надо?
- А что лечше, ждать?
- Коля. Сколько осталось?
- Почем я знаю. Может день, а может месяц...

...Они сходили в лес. Набрали белых. Урожай. Она пожарила,
он поел. Через неделю ушел, потом, через месяц забегал на три дня, уже немцы были. Оставил фамильный перстень, и ушел
С войны он не вернулся.
 



- Ты куда собрался?
- Ребята говорят в лесу грбы пошли. Белые. Хочу сходить вместе с ними.
- Кто им сказал? Ты что, не знаешь. Белые будут только через месяца полтора.
- Ба, ну чё ты? Я видел, как Серёга Максименко принёс. Много. Я схожу, а.
- Не ходи. Дед твой перед войной пошёл, вот так же. И не вернулся.
- Расскажи.
- Ну слушай….



 На следующий день удочки на велосипед и на рыбалку. Какая рыбалка в июне? Одно баловство. Случайный окунёк, да плотвичка, как настоящая воендама – офицера не пропустит. Но на уху, на жарёху мелкую, насмыкать можно. Было бы терпение.
Учёба в военном училище, муштра. Дурдом. Это же нужно. Зима, снег по пояс. Открытое поле. Мы будущие офицеры – авиаторы. В атаку. На автоматы прикрепили штыки и в штыковую. Нет у меня мозгов наверное по больше. С голой пяткой на саблю? Плохо нас учат. Кто этого не видит? Современное вооружение. Ну какие штыковые?
Время на рыбалке, под такой то клёв? Как резина. День за три. Надо ехать домой. На ушицу есть. Брат помирает ушицы просит. Время ещё есть. Может бабушка шутила на счёт грибов? На счёт деда?.
Какие могут быть шутки! Перстень показала. Красивая вещь. Но, только что-то не вяжется. Откуда у деда такой перстень. Заеду, посмотрю.
 Лес. Воздух. Дыши не надышешся. Красота. Смотри, и точно грибы. Много. Тьфу ты.
Зря я это. Надо было не ехать. Лучше ничего не говорить…


 Отпуск пролетел, как выстрел. В училище первым делом, перед новым учебным годом, провели собрание. Мудро так говорили о международной обстановке. Предлагали написать заявление на обучение по лётной программе. Буду вертолётчиком. Полетаем.
Всю жизнь мечтал, а тут такая лафа. И не снилось. Вместо пяти пар семь, восемь. Зато быстрее. А повоюем!
Экзамены, зачёты, практика, преддипломная стажировка и погоны. Молодой лейтинант.
Красавец.
В части ускоренно налёт в 150 часов. Всё. Война. Но, перед ней три вороны…
 …Лето. Новое лето. Красное лето. Сладкое лето. У калитки орут вороны. Одна больше других. Открывает рот, а две других кормят. Кусок уворованый в рот, клювом за язык. Смык. Кормят. Какого дьявола у моего дома? Кыш. Кыш. Палкой по башне, чтоб не заблуждались. И бабушке пожаловаться. И в церковь, к батюшке, в ночь. И намоленную иконку Девы Марии на грудь. Авось пронесёт.


 Война как война. Кому мать родна, кому дети сироты.
Кровь и грязь. Одно слово. Человекоубитйство. Только успеть нужно. Не опоздать. Мочить их, чтобы тебя не успели.
Есть в Афгане знаменитое место. Мармоль. Десять лет мы были в Афгане. И за этих десять лет только раз в Мармоле. От Мазари-Шериф на юго-запад. Горы, пещеры. Исламский укрепрайон.
Как всегда у русских. Хотели и получили.
 Наши строители строили в Мазари-Шериф огромное зернохранилище, мельзавод, что там ещё, не знаю.
 Расхлябанность, пренебрежение собственной безопасностью привели к тому, что полтора
Десятка попали. Да ещё как попали. Духи захватили и каждый день голову к трассе. Новую. Обезображенную смертью голову. И прячутся в Мармоль. Попробуй сунься.
Попробовали.


- Товарищи офицеры!
- Вольно. Прошу садиться. Ставлю боевую задачу. Внимание. В район, который мы будем обрабатывать, наши войска пока не входили. Условное название укрепрайон Мармоль. Координаты целей согласуете со штурманом.
- Есть.
- Прикрывать будем два батальона десантников. Эскадрилия соседей произведёт высадку воздушного десанта. Мы прикрываем с воздуха. Начало операции пять ноль ноль, колеса в воздухе. Работаем звеньями. Всё.

 В горах рассвет. Тихо как в гробу. Даже мухи не кусают. На свалке вкуснее. Завтрак. Предполётка и колёса в воздухе.
Впереди, справа растянулись «восьмые». Идут как жирные гуси. К району выброски, выходим как раз к концу артподготовки. Торжественно заходят, рассаживаются, но как то
Больно кучно. И тут их накрывают. Со всех близлежащих гор. Стреляют горы. Все. Не понятноь кого подавлять. Их там как тараканов. Внизу горят две «восьмёрки». Остальные
Слава Богу, ушли. А там, тихий ужас. Десант мочат, по полной програмке. Как в телепередачах. Наземная колонна подходит, такое ощущение, её специально пропускают.
Так и есть. Их специально пропускали. Теперь лупят уже и их. Да нас тут ждали. Мама моя. ДШК, «стингеры», артилерия. Ну-уу разведка. Вот это всунулись.
Боезапас всё, а архаровцы только только взлетели. Да чем их прикрывать, пальцами что ли?
Из боя выходим с первыми впечатлениями. Ещё только отлетая, передаём на землю девиз: «Взлёт каждые пятнадцать минут». Нас явно не хватает. Пока прилетит полк, пацанов, как баранов порежут. На шашлык.

- Вовка, привет.
- Привет Русля.
- Ну, что там?
- Торба. Слава Богу без нас. Они ждали. Система ПВО.
- Да ну!
- Точно тебе говорю. ДШК, «стингеры», всё в пещерах. Доставать нужно только управляемыми. НУРСы как пукалки, ноль эмоций. Ты уже знаешь? Две восьмёрки сгорели.
- Знаю.
- А что пацаны.
- Убитых вроде нет. Двое ранены. Один немного у костра погрелся.
- Юморишь?
- А что остаётся делать. Ладно. Я пошёл. Мой вылет.


 Заправка, зарядка боезапаса, от силы полчаса. В эфире вопли потерпевших. Лупят нас по полной. Силы явно не равны. Работают уже и СУшки. Ни хрена себе! Сушку ковырнули. Вот это да! Это монтана, а монтана это ****ец.