Ах, да. Среда

«Все миновалось. Молодость прошла»…
Читал я Блока, сидя рядом с Генкой, держа одной рукой бутылку «Білого міцного”, другой придерживая какую-то любимую девушку, и не выпуская сигарету «Шипка» изо рта…
-Гена, - говорил я рыдающим пьяным голосом, - где настоящая любовь? Куда она ушла? В каком лесу она притаилась?
-Так вот же я, - хихикнула девушка, но, увидя в моих глазах слёзы, замолчала…
-Старик, - отвечал мне Генка, еще более пьяным голосом, чем мой, - время нашей любви прошло! Нам с тобой остается угар… Пьяный ничтожный угар.
Он ударил по струнам, и мы запели:
«От злой тоски, от злой тоски
Не матерись, не матерись
Сегодня ты без спирта пьян.
На материк, на материк,
На материк, на материк
Ушел последний караван»…
Любимая ушла. Куда-то. Ну, и ладно. Все равно не знаю, как зовут…
-Генка! Я должен встретить чистую, прозрачную девушку, с умными, нежными глазами, которая не ляжет в первый день нашей встречи. Я полюблю её без памяти, и женюсь на ней!
-Не горячись, старик… Впрочем, пока ты такую найдешь, можно будет и женится…
Утром я спросил у сестрички:
-Скажи, пожалуйста, неужели не бывает хорошеньких, умненьких девочек, с которыми можно не только… но и поговорить, просто походить, держа за ручку… Понимаешь, я хочу идти по улице, и держать за ручку очень хорошую девочку. Понимаешь? Очень хорошую. За ручку!
-Да, сколько угодно, - сказала сестричка, - только не там, где ты бываешь! Вы с твоим дурацким Жекой идете на Крещатик, и ловите там черт знает кого! И вам, дуракам, кажется, что весь мир – одни… А ты иди в филармонию, в Консерваторию, в библиотеку! Наконец, приди ко мне в Институт Кибернетики! И ищи не ту, что уже готовенькая, накрашенная и из шкуры лезет, чтобы ты на нее кинулся, а ищи, из кого можно сделать такую, как тебе надо… Серенькие мышки – ты их подкрась и похабно одень – они форы дадут всем твоим…
Сестричка, видимо, рассказала маме, что «дите просится на травку»...
В семье закипела работа.
Через месяц моя тетя Соня показала мне невзначай фотографию девочки, и сказала, что эта шейнер девочка таки очень хорошая. «По-настоящему»! Она из замечательной семьи: мама – врач, папа – бухгалтер, а сама она вот-вот закончит школу с Золотой медалью…
«Уж больно много для меня одного. И потом, дочка знакомых… Не сносить мне головы»…
Но по телефону позвонил:
-Наташа! Здравствуй! Мне дала твой телефон тётя Соня.
-Здравствуй, - сказала Наташа…
Собственно, на этом беседа и закончилась… А о чем говорить дальше? На Крещатике я знал, а тут…
-Можно я тебе еще позвоню?
-Можно, - сказала Наташа.
Я положил трубку, замурлыкал мелодию «Yesterday», и забыл.
Но тетя Соня! Она никогда ничего не забывала!
-Смотри, какие билеты мне достались, шлымазл! Только через Беллочку! Ты знаешь, кто такая Беллочка? Не знаешь. Это кассир Театральной кассы! Большой человек! Впервые к нам приезжает Марсель Марсо. Ты знаешь, кто такой Марсель Марсо?
-Слышал.
-Слышал он! Хочешь пойти?
-Давай.
-Но только пригласи Наташу, я тебя прошу. Она такая хорошая девочка!
Я позвонил и пригласил. Она согласилась. Это было 5-го марта 1967 года. Я пришел загодя, и с интересом ждал. На той паспортной фотографии, которую мне показала тётя Соня, не было видно маленькая она или большая… Вообще, фотка была мутненькая, и я боялся, что сейчас придет жидовская Рохля…
И вот Наташка пришла.
Она была стройненькая, почти моего роста, хорошенькая, как Одри Хепберн. На ней был плащ-болонья, а под ним очень красивое светло-серое вязанное шерстяное платье, облегающее фигуру. На шее была толстая и длинная серебряная цепочка, на которой висела круглая большая серебряная выгнутая медалька с какой-то гравировкой. У нее была короткая стрижка, яркие, но некрашеные губы… Нежная акварель… Она белозубо мне улыбнулась, и я понял, что попал!
После концерта я проводил её домой, но буром не попер: уж очень она была хорошенькая…
Примерно, через месяц у меня дома был какой-то праздник, и я пригласил Наташу к себе.
Мама сказала: «Ничего»…Это было равноценно любовному роману! Я очень обрадовался, и по этому поводу выпил лишнего.
Потом я проводил её домой. Там меня совсем развезло. Меня положили на раскладушку. Их семья занимала одну комнату в коммуналке. Это было первое знакомство с Наташкиными родителями…
До меня к Наташке ходил какой-то мальчик из её школы. Его звали Коля! Сионистское сердце Наташкиного папы не могло выдержать такого.
Но, когда он увидел совершенно невменяемого еврея… которого, ко всему, посреди ночи, стошнило прямо в кровать, его охватило сомнение: а не пришло ли время евреям ассимилироваться! Ему-то обо мне говорили, как о мальчике из интеллигентной еврейской семьи… М-да. Похож...
Летом Наташка с родителями поехала в Крым. Конечно, я увязался за ними. Мы с ней объездили все побережье, но я не мог даже подумать о «взрослых» отношениях! Это было просто невероятно! Но она была еще маленькой девочкой. Девочкой-девочкой. Чистой-чистой.
А потом в Новый год началась наша жизнь. Как путь наверх… Была среда.

«Hу, вот исчезла дрожь в руках
Теперь - наверх.
Hу, вот сорвался в пропасть страх
Hавек навек.

Для остановки нет причин
Иду, скользя,
И в мире нет таких вершин,
Что взять нельзя.

Среди нехоженных путей
Один пусть мой,
Среди невзятых рубежей
Один за мной.

А имена тех, кто здесь лег,
Снега таят.
Среди нехоженных дорог
Одна - моя.

Здесь голубым сияньем льдов
Весь склон облит
И тайну чьих-нибудь следов
Гранит хранит.

И я гляжу в свою мечту
Поверх голов
И свято верю в чистоту
Снегов и слов.

И пусть пройдет немалый срок
Мне не забыть
Как здесь сомнения я смог
В себе убить.

В тот день шептала мне вода:
"Удач всегда",
А день, какой был день тогда?
Ах, да. Среда».
В. Высоцкий