После дождя...

Тук-тук-туки-тук… Мокрые пальцы дождя стучат по подоконнику, выбивая чечетку. Тук-тук-тук… Дождь нервничает, сбивает ритм: то затихает побитой собакой, то летящим на свет мотыльком начинает колотить из всех сил. Тук-туки-тук…
- Ты меня слышишь, хозяин? Я пришел, открывай. Мне холодно и зябко, а еще я весь промок до последней нитки. Пусти погреться. Пожа-а-а-луйста!

Но нет, не слышат жалобного голоса дождя. Сидят хозяева в своих теплых домах, пьют горячий чай, читают книги в свете ламп, или, укутавшись в одеяла, вкушают очередной сон. И от того еще горестнее становится дождю, и все сильнее роняет он свои слезы на стекла закрытых для него окон домов. А люди, не видя их, от души ругают непогоду, заставившую весенним вечером сидеть дома.

Стучится дождь в окна домов, и все ищет, с кем может разделить свое одиночество. Ходит-бродит по городу, вдруг вымершему и опустевшему. Ходит, и не замечает, как за темным стеклом, вдруг оказывается распахнутая для него дверь. Осторожно заглянув внутрь, мокрый странник замечает сидящего посреди комнаты человека. Но странное дело: хозяин случайного приюта не гонит заблудшего путника прочь, но и не приглашает войти внутрь, разделив стол и кров – человек сидит в темной комнате, и кажется что не человек это, а статуя, каменное изваяние, но шевелящиеся губы выдают его, хотя ни слова он не произносит.

Аккуратно присев на край окна, дождь благоразумно решил тоже не беспокоить владельца своего приюта, и, немного поутихнув, решил просто посидеть рядом. Все ж лучше, чем одному идти ночью по городу.


***


- Странное ощущение: пустота. Ни скука, ни тоска, ни печаль, ни горесть – пустота. Отсутствие всего. Брось камень, не услышишь, как дна достигнет. Отчего вдруг?..

Рука, свесившаяся вниз, вдруг дрогнула: огарок сигареты обжог пальцы.
- Ах, черт! Не больно, но неприятно.

Окурок отправился вслед за своими собратьями в набитую до отказа пепельницу. Еще немного подымил, протестуя против такого насилия, но потом покорно затих. А старший его товарищ тем временем покинул полупустую пачку и веселым красным угольком вспыхнул во тьме комнаты.

- Странно как-то. Давно такого со мной не было. Вот так, чтобы просто сидеть и ни о чем не думать. Хотя не, о чем-то же я сейчас все-таки думаю, но по всей логике вещей получается, что как раз ни о чем.

Вырвавшись из потрескавшихся губ, сигаретный дым наполнил комнату и сизым лоскутом поднялся к потолку, присоединившись к туманной дымке, уже висевшей плотной завесой.
- Блин, накурил что-то. Проветрить бы…

Человек поднялся с кресла и подошел к окну. Старые шпингалеты поддавались с трудом: это окно, наверное, уже забыло, когда открывалось в последний раз. Но в итоге рама натужно скрипнула и створки окна двумя крылами распахнулись в ночь.
- Дождь… Хорошо то как! Свежий, бодрящий…Ночной майский дождь…Давно не виделись, старый друг! А помнишь, как мы с тобой бродили вечерами вдвоем по закоулкам, выискивая приключений на разные места? Даже бродячие собаки не рисковали высунуться из своих нор и подвалов, а мы с тобой, гордо вскинув голову, шли вперед, навстречу ночи. Только ты тогда был совсем другой – холодный, хлесткий, осенний. Но мне почему-то твои струи касались ласковее девичьих ладоней. Я тогда стоял под твоими слезами и улыбался, подставляя лицо тебе. Улыбался глупой, безразличной ко всему улыбкой. А еще я тогда говорил тебе «Спасибо»… за то, что благодаря тебе никто не видел моих слез.

А помнишь, как ты, сговорившись с ветром, хлестал меня своими плетями в грудь, отталкивая подальше от края моста? Помнишь, как бил меня со всей силы, не давая разжать пальцы, сводя их судорогой на холодном металле ограды? Помнишь меня обессиленного, жалкого и дрожащего, когда я брел тобой, подгоняемый тобой? Да даже если не помнишь, все равно сейчас я говорю тебе за это «Спасибо»…


***


Ветер-гуляка бродил по улицам, радостно насвистывая в водосточных трубах и несмазанных петлях дверей. Ветер срывал белье с балконов, задумал сквозняком в открытые щели, заставлял редких прохожих, выбравшихся на затихшую после дождя улицу, поднимать повыше воротники или прятаться за угол, дабы не попадаться на глаза грозному забияке.

Ветру было весело. Он хлопал незакрытыми форточками и разбрасывал по улице мусор. Он задувал людям под одежду, заставляя их побыстрее спрятаться в темных подъездах. Он раскачивал деревья, заставляя их ронять свежие зеленые листья.

Ветер гулял и искал, чтобы еще такого натворить.
И вот он нашел: прямо перед ним показалось распахнутое окно, оставленное открытым каким-то неосторожным хозяином. Ветер завертелся на месте, подхватил мокрые брызги, падающие с карнизов домов и спущенным с цепи бешеным псом ворвался внутрь, готовясь разметать в стороны любые преграды.

Ворвался и…затих.
Запутался в туманной паутине дыма под потолком, застрял в скомканном на кровати одеяле, заблудился в странной, почему-то вдруг непривычной, обстановке.

Немного разогнав в стороны окружавший со всех сторон дым, ветер огляделся и понял, что его так смутило: комната была мертвецки живой. Играл магнитофон – вон видно, как бешено прыгают полоски эквалайзера на цветном дисплее – но мощные колонки не издавали ни звука. Работал телевизор – глупые актеры показывали очередной глупый сериал – но они лишь беспомощно разевали рты, как выброшенные на берег рыбы: звук телевизора также стоял на минимуме. Все было как будто в немом кино. И даже хозяин, одиноко сидящий посреди комнаты в кресле, только лишь шевелил губами, забыв как говорить. Хозяин даже не гнал непрошенного гостя прочь. Просто сидел и разговаривал сам с собой. А может с кем-то? А может с ним?!

Ветру стало не по себе. Какое-то странное чувство, ранее ему неизвестное завладело им: ветру впервые стало стыдно. Он аккуратно, шаг за шагом начал было продвигаться к выходу, но вдруг раздумал. Тихо прошел в центр комнаты, стараясь не тревожить ни единой пылинки, присел рядом и затих, замолк, слушая безмолвную речь человека и аккуратно отгоняя в сторону вьющийся сигаретный дым. Сегодня ветер первые узнал, что такое извиняться.


***


- Хорошо… почему-то. Странно даже, я ведь, почему-то ждал иного. Не знаю только чего, но чего-то другого. Странный получается парадокс – когда уходит все и вся, то вдруг становится легко. Как будто отпускает что-то. А казалось, что если я потеряю эти последние крохи, то тогда и меня самого не станет.

На столе лежал блокнот с вырванным листом. Среди закладок букв, помогающих быстро отыскать нужного человека, не хватало одной. Какой? В темноте не разглядеть. Рядом лежал мобильный, на котором тускло светилась надпись «Запись удалена!». Какая? Попробуй, вспомни. И еще в пепельнице, посреди окурков, догорали те немногие фотографии, где двое были вместе. А кто? Сгорели лица, не разобрать.

Человек повернул взгляд в распахнутое окно и уставился в появляющиеся из-за туч звезды. Ночь рассыпала свой жемчуг по темному полотну небес, заставляя грубую мешковину сиять искрящимся бархатом.

- Ночь… теплая майская ночь. Давно я таких ночей не видел. Свежих, пьянящих, волнующих ночей. В такие ночи всегда ждешь какого-то чуда. Жаль только, они никогда не случаются. А помнишь, ночь, как ты лунным светом ткала дорожку в старой тихой аллейке? Как белилами красила пурпур увядающих листьев, превращая обычный, привычный всем мир, в сказочную фантазию детских книг? Как подмигивала нам мириадами глаз в тихой глади пруда? Не помнишь? Ну и ладно, все равно я говорю тебе за это «Спасибо»…

Человек сидел в кресле, укутавшись в теплый халат, и разговаривал сам с собой. А может с кем-то?


***


Яркая луна раздвинула тучи и глянула вниз. А ну, кто тут не спит в сей поздний час? Сейчас мы наведем порядок.

Луна раскинула свои руки над городом, залив и без того мокрые дома молоком своего света. Зеленые листья превратились в маленькие ледышки, свисающие с замерзших веток. Лужи заискрились, отражая в своей робкой ряби белые разводы.
Она была полна сил и благодатно превращала весеннюю ночь в волшебную сказку. Любой, кто бы сейчас рискнул на нее взглянуть, сказал бы: «Это сон! Я сплю!» и покорно сомкнул бы глаза сильнее, лишь бы он не кончался.

Луна заливала городом белилами, разделяя мир на две части: сияющий редкими фонарями город, ставший вдруг городом из слоновой кости, и черное ночное небо с редкими проблесками звезд.

А это что? Непорядок, кто-то не спит! Сейчас разберемся, и, боюсь, этот кто-то очень сильно пожалеет.
Луна заскользила по темным окнам, прошелестела по кирпичам стен и заглянула в одиноко распахнутое окно. Бегло огляделась и начала наводить порядок.

Не спится тебе, мил человек? Сейчас исправим.
Ночная хозяйка бросила яркие блики в углы, как будто снегом присыпала. Сыграла бликами на стекле бокалов и пустых бутылок. Листва тихим шелестом ответила на начало лунной симфонии: соло луны с оркестром ночи. Хор ночных птиц на удивление стройной разноголосицей подхватил сложный мотив. Редкая дробь последних падающих с крыш капель дополняла произведение неизвестного автора. И неслышными колокольчиками подмигивали в окно звезды.

И вот губы человека, шептавшие до этого неслышные слова, вдруг сомкнулись в последний раз и растянулись в тихой и одновременно радостной и грустной улыбке. Немигающие глаза смежились, и из-под век пробежала по лицу, одиноко сверкнув во тьме комнаты, соленая слезинка.

Из расслабленных пальцев упала на пол недокуренная сигарета, и быть бы беде, но дремавший до сих пор дождь взмахнул рукой и крупные капли, сорвавшись с пальцев, потушили тлеющий огарок.
«Пойдем, - сказала луна, - пусть спит».

И рук об руку в тишину спящего города спускались дождь, узнавший, что он в этом мире не одинок, ветер, узнавший, что значит извиняться, и ночь, узнавшая, что такое благодарность…

За темным окном, укутавшись в халат, спал в кресле человек. Опустошенный сосуд, омытый каплями дождя, продутый свежим дыханием ветра и очищенный от темного осадка молоком луны. А совсем недалеко, за горизонтом, для него рождался новый день. Который обязательно поможет этому сосуду заполниться вновь. До самых краев.

06.06.06