Критерии таланта Обзор прозы альманаха Воскресенье

Что позволяет назвать литературное произведение безусловно талантливым? Лаконичность, образность языка, красота звукопередачи, мастерское построение сюжета или же тонкое и точное воплощение темы? Но для честной и справедливой оценки всего перечисленного будет явно недостаточно. Подлинный талант сродни гениальности. Их отличает только масштаб проявления. Гениальность всеобъемлюща, талант более узок, в худшем случае - однобок. Но одно неотъемлемое свойство объединяет их - умение показать просто и достоверно жизнь во всей ее глубине. Именно во всей. Вышеуказанные признаки талантливости художественного произведения могут даже частично отсутствовать, ибо они отражают только техническую сторону творения, но частичка реальной жизни, во всей ее целостности и глубине, будет естественно пульсировать в каждом запечатленном слове. Соприкосновение с талантливым творением незабываемо. Оно зажигает чувства, вызывает восхищение, экстаз и, что очень важно, облагораживает человека. Пусть на короткое время, но все плохое замирает в нем, незаметно вытесняется за пределы сознания и легкие, сердце наполняются особой чистотой, воздухом радости и молчаливой, лучше сказать, восхищенной, мудрости. При этом совершенно не обязательно, чтобы произведение было лишено драматизма или трагизма. Даже наоборот. Чаще всего жизни присущ творческий пафос. Без него она неестественна. Смерть и жизнь - две стороны одной медали - бытия. Творения русских классиков - Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского - немыслимы без трагедии. Тем не менее, они восхищают. Побуждают возвращаться к ним. Как к живительному источнику для наполнения сил. Не угнетают. И это удивительно. Именно с этой позиции попробуем рассмотреть прозу, представленную в 4-м номере литературно-художественного альманаха "Воскресенье".
В рассказе Олега Булдакова, которым открывается альманах, нет реалий жестокого мира: нищеты, голода, безработицы, пьяных родителей и наркоманов. В данном случае они ему неинтересны. Тем не менее, рассказ выписан вполне реалистично. Уже название - "Что я больше всего ценю в людях" - задает нужный тон, настраивает на возвышенный лад. Первые строчки и абзацы, несмотря на критический настрой героя, его недовольство и ворчание, нисколько не нарушают начатую мелодию. Наоборот, вносят в нее особые обертоны и отчетливо являют напряжение душевных струн героя. Придают ему естественность, одухотворенность, живость. Редкие переходы от внутреннего мира Генки к учительской речи удачно решают вопрос перспективы. Чувствуется объем, глубина. Неожиданные замечания Вероники Михайловны словно вытаскивают Генку на поверхность, в напряженную, слегка шуршащую тишину класса, напоминают о теме сочинения, ухватившись за которую, он снова погружается в пучины своего сознания. Правда, иногда, когда нужно оттолкнуться от действительности, - выныривает вновь, оглядывает одноклассников в поисках нужного человеческого качества и успокаивается, когда находит близкое и созвучное себе - юмор. На первый взгляд, такая находка может показаться неубедительной, неверной. Но только для читателя. Генкин юмор ощущается уже в самом начале рассказа, когда он рассуждает об отличниках. И ненавязчиво поддерживается в дальнейшем. Юмор, ирония - один из обертонов, удачно внесенных автором в мелодическую структуру рассказа. Окончание также очень логично. После объявления оценок и предчувствия недоброй встречи дома Генку осеняет мысль, что, скорее всего, он ценит в людях справедливость. Точка. Рассказ завершается. Вовремя. Ведь один из признаков писателя - это умение вовремя поставить точку. Олегу Булдакову в этом не откажешь. Хотя, с другой стороны, нельзя скрыть ощущение, что подобное где-то уже слышал, читал. Например, в "Денискиных рассказах" Драгунского. Схожесть стиля, художественных приемов: Но это не главное. В авторе чувствуется самостоятельность, решимость и то, без чего невозможен детский писатель - способность воплощения в слове внутреннего мира ребенка. Передать тепло, незримо пропитавшее воздух, которым дышат дети - умение, данное не каждому писателю.
А дети и житейские ситуации бывают разные. Как, например, в рассказе Юрки Аленкиной. "Новогодние курьеры" - также не без налета иронии, только легкой, грустной, - в адрес студентов, подрабатывающих Дедом Морозом и Снегурочкой. В отношении же единственного ребенка - пятилетней Светы - возникают совсем иные чувства. Грусть, боль одиночества. Родители девочки на работе - в Новый-то год! Нянечка куда-то пропала. Ребенок один, рисует. Появляются разряженные студенты. Холодные, голодные. Ой, как не сладка жизнь! А тут им двери распахнула сама Простота. Они шли чудо совершить, а оно уже т а м, ждет их. Детская непосредственность. Доброта. В творчестве ребенок раскрывается наиболее полно. Рисовала. А тут - встреча. И все лучшее им подарила. Будьте как дети - давно сказано. Не нам ли? Вот дети нас и учат. Только нелегко им в холодном мире взрослых. Искренность потеряна, простота задавлена, добродушие выжато. Зябко, одиноко. Лишь бессильно пищат пейджеры людских сердец и тускло отпечатывается на них мольба: "Мне скучно, и я хочу гулять. Жду..."
Более суров рассказ Дианы Балыко "Урок английского" - это жестокая борьба подростка за самоутверждение. Справедливая? Решать читателю. Автор говорит устами героини. Выражает ее взгляд на вещи. Свой открыто не являет. Зачем? Это нехудожественно, навязчиво. Читатель не любит прописных истин. Любит доискиваться до них сам. Только тогда они делаются его открытиями и врезаются в сердце. Итак, перед нами подросток. Не без самостоятельности. Естественный эгоизм как внутренняя опора. Первые понятия о справедливости, по-детски непосредственные, встречают в принципе справедливое противостояние в лице учительницы по английскому языку. Рвет цветы со школьной грядки для мамы на день рождения. Сама сажала летом на практике, потому сама и рвет. Логика вроде бы убедительная. Англичанка видела. Сделала замечание, но получила нежданный отпор от третьеклассницы. Так зародилась вражда. Впоследствии эта встреча забылась. Незаметно шло безмятежное детство, проходили школьные годы. Но вот заболела их англичанка и на замену пришла та самая, враждебная героине рассказа учительница. Жизнь сразу перестала казаться сахаром. Начались боевые будни. Так ребенок столкнулся с тем, чем, к сожалению, полон взрослый мир: с оголенной самостью. А кредо самости - месть за обиды. Пытается защищаться, но как лучше? Родители помогают только отчасти, поскольку решила постоять за себя сама. "Может быть, буду ее игнорировать, не замечать... А может быть, буду дерзить ей...", - в задумчивости отвечает отцу. А тот: "Дерзить не надо. Ты же не можешь опуститься до ее уровня... А вот не замечать - хороший ход..." И девочка избирает последнее. Однако вскоре замена закончилась, их англичанка вышла из больницы, и "не замечать Татьяну Владимировну стало легче. Только вот... не замечать ее, не замечая..." она не смогла. Вроде бы путь избрала не самый плохой, но во что превратила его? "Мне было очень важно, чтобы она чувствовала мое к ней вселенское равнодушие, я хотела, чтобы это "незамечание" глядело на нее из всех щелей, снилось ей по ночам, мучило ее. Я хотела, чтобы она задавалась вопросом, почему я не замечаю ее, как смею...", - предвкушала девочка. Слова отца - "Ты же не можешь опуститься до ее уровня... Ты же - умный человек" - забылись. Опустилась до мести. Стала преследовать англичанку "незамечанием" - всюду сталкивалась с ней, задевала то локтем, то сумкой и вежливо не здоровалась. Разве можно здороваться с пустотой? В конце концов, англичанка клевещет на героиню. А та, в свою очередь, затевает вывести ее на откровенный, окончательный разговор, так сказать, добить до конца. И спустя два года добивается своего. Напоследок, перед переездом в Минск, сталкивается с ней на улице и высказывает все, что готовила за это время. Месть. Месть. Месть. Ею пронизан рассказ. Безусловно, рассказ написан убедительно, остро, искренне. Не удача ли в этом автора? Читатель невольно задумывается, как бы он повел себя в подобной ситуации? Сюжет увлекает. Но конец все же вызывает сожаление. Враги остались врагами. Обоюдная ненависть не иссякла. Жалко не только героиню, но и англичанку. Сложная ситуация. Ее ли решать подростку? Но надо. Мщение порождает мщение. Кто из них победил? Все осталось на своих местах. Обмордовали морально друг друга и временно разошлись до следующего поединка. Как в жизни.
Очень радует, что альманах не гнушается так называемой "мистической" литературы. Относят ли ее в разряд фантастики или сказки, неважно. Ее присутствие значительно расширит возможности издания и позволит показать иной, отличный от привычного мировоззрения, взгляд на вещи. Разве мир не сложнее, чем нам кажется? Потому будет очень интересно посредством магии литературного слова посмотреть как бы со стороны (или, наоборот, изнутри) на необычную точку зрения, на то, как она согласуется с жизнью, бытом, смертью. Часто поверить в нечто новое нам не позволяет недостаток воображения. Литература может в совершенстве его восполнить. Дело только за мастерством писателя. Если созданное на самом деле реально и жизненно, не отомрет оно и в воплощенном слове. Однако это очень непросто. Так, в рассказе Всеволода Слукина "Заслонка", казалось бы, достаточно реалистично описывается картина смерти и то, что - за ней. Правда, поначалу мы не замечаем ничего нового, необычного - все, как у Моуди в его "Жизнь после жизни", в журналах "НЛО" иили в "Секретных материалах" по ТВ. Но любопытно сочетание техноподобной трубы (по авторской мысли, обязательной для каждого перехода Туда), пресловутой "заслонки" и неких датчиков с крылатыми ангелами. Библейской символики с технократическими образами. Что это - ирония или попытка совместить Библию и науку? Один из признаков жизненной убедительности - красота. Наличие особой внутренней гармонии - основы, на которой нанизывается все внешнее. Как раз этого в рассказе не чувствуется. Тем не менее, в нем есть действительно нечто интересное: победа человеческого духа над смертью. Любовь, побеждающая смерть. И только. То есть - идея. К сожалению, ее оформление в рассказе неуклюже, поверхностно. А концовка с награждением ученого "за решение проблемы бессмертия" вызывает откровенное недоумение. Бессмертия чего - тела? Но в рассказе отчетливо прозвучала мысль о жизни после так называемой смерти! Какая-то неясность.
Так же, на мой взгляд, не совсем удачно сопряжение "мистических" элементов с обыденностью и в повести Натальи Тереховой "Под чужим крестом". Повесть обладает многим: красивым названием, любопытной, не лишенной оригинальности, фабулой, ярко выраженной динамикой, жизненностью деталей и основных событий. По сравнению с "ироничными" и холодными детективами Донцовой и Марининой здесь присутствует тонкая психология и человечность. Однако отсутствие внутренней убедительности и достоверности некоторых частей рассекает образ произведения на несколько сомнительных идей-картинок, насильно вставленных в рамку обыденной жизни. Прежде всего это касается центральной линии повести - истории о том, как простая русская женщина путем удивительной метаморфозы оказалась в теле любимого ею мужчины. Фон, правда, интересен - грязные делишки наркомафии и борьба с нею сотрудников ФСБ. Но фон фоном, а внутренняя и внешняя жизнь героини, Даши, на которой держится вся повесть, и слепленная из целого ряда роковых случайностей, выглядит слишком уж аляповато. Любовь с эфэсбешником Егоровым; автокатастрофа, в которой она буквально столкнулась лбом с одним из героев повести, которого решили убрать наркодельцы, а также любопытные последствия от аварии - экстраординарные способности, позволившие Даше соприкасаться с иной реальностью - видеть земные события в тонком теле и, более того, с помощью некой русалки Сибеле входить в тела других людей; собственное детективное расследование причин автокатастрофы (опять-таки не без помощи Сибеле, кстати, бывшей в земной жизни Верой - женой заказанного преступниками героя), в которой замешан ее сосед-наркоман, севший на иглу благодаря любовнице главного наркодельца, которого "пас" ее любовник Егоров... Встречается ли в жизни такое теснейшее переплетение судеб - не знаю. Впрочем, бывает всякое. Но все как-то складно получается. Это и настораживает. По-голливудски неестественно, недостоверно. Тем не менее, примечательно стремление автора показать жизнь во всей ее сложности и скрытом для многих глаз и сердец многообразии. Но насколько удачно это стремление? Психологическая недостоверность чувствуется чуть ли не с первых страниц повести. Разве не удивительно, как быстро Вера почуяла в американском бизнесмене Джестлере - Дударя, оставившего у нее по себе тяжелые воспоминания? Слишком легко. Прошло немало лет. Старое и болезненное забывается со временем. Новая жизнь захватывает, прошлое улетучивается незаметно, и встречи с ним человек не всегда ждет. Чаще не ждет вовсе. Потому переход от "забытья" к воспоминанию не быстр, нерезок. Человек должен "созреть", а автор - тонко показать это "созревание". Как раз утонченности подобной не чувствуется. Безусловно, женская интуиция вещь тонкая, ей присущи внезапные озарения. Но ведь это необходимо убедительно показать. Несколько странно и то, что женщины в повести (Даша и Вера) - прирожденные криминалисты. Может быть, это не случайно, ведь впоследствии именно они проявили себя в высшей степени экстраординарно? Проявившиеся у них способности ясно говорят, что они Высокие адепты сокровенного знания. Власть над телом для них не в диковинку. Особенно для Сибеле. Погибнув от рук злодея будучи Верой, она не теряет сознания и менее чем через месяц для Даши представляется в образе русалки. Кстати, согласно древней традиции, нечто похожее произошло после гибели и с Христом. Следовательно, обычный человек неспособен на такое даже приблизительно. Впрочем, не это предосудительно. В жизни случается всякое. Поражает другое, а именно то, насколько безалаберно Даша под руководством Сибеле входила в тела людей - умирающего Игоря, наркомана Васи и любимого ею Олега Егорова. Не чувствуется знания темы. Поверхностно. Надуманно. Самое непонятное - в конце повести, когда погибшая Даша входит в тело также погибшего Олега и... становится им! Причем она осознает себя собой, только тело другое. Поразительно! Во-первых, как ей удалось преодолеть энергетическую несовместимость и "навечно" поселиться в новом "доме"? во-вторых, как ей позволило ее любящее сердце войти в тело Олега - зачем? Старое желание почувствовать себя мужчиной - сильным и все могущим - мелковато. Кого любила она в этой жизни? Если Олега, то ушла бы за ним. Неужели оживить его тело значит - оживить его самого? Такова, оказывается, цена Дашиной любви. Ее личные желания сильнее. А еще адепт. Да... Дальнейшее развитие событий не менее натянуто. С неестественной легкостью Даша, а теперь обновленный Олег Егоров, живет, работает и делает существенные успехи в профессиональной сфере. Хочется спросить, куда делись ее привычки? Они неизбежно наложили бы отпечаток на характер Олега - кардинальный - женские привычки, жесты, походка. Объяснение жены по поводу случившихся перемен в характере Олега - неубедительно, плоско. Концовка повести, таким образом, очень схематична. Автор явно торопится поставить точку. Потерян рельеф. Ощущение оглушенности, контузии, когда последующее воспринимается не только безмолвно, но и без глубины. Верно ли?
Что мы видим в итоге? Главная линия повести психологически не оправдана. Тянуть лямку "чужого креста" Даша бы не стала.
В завершение рассмотрим рассказы Евгения Лобанова. По сравнению с прежними его произведениями "Прощальная южная сказка", несмотря на несколько грустную концовку, наиболее светлый рассказ. Признаюсь, при чтении мне было трудно настроиться на критический лад. Стройно выверенная мысль, романтичное настроение навевали далекие воспоминания. Радость и легкая грусть - сопутствовали мне от начала до конца рассказа. Однако где-то глубоко отлагался небольшой сероватый осадок. Не сразу становился ясен его смысл. Но вот долгожданное озарение: почему герои рассказа после расставания не переписывались друг с другом? Такое ощущение, что им была неведома почта. Так осадок стал перерастать в солидный ком, который, накатываясь издалека, постепенно расшатывал все произведение. До сцены расставания влюбленных автор постоянно уверяет читателя в силе и серьезности их чувств. "Никогда не возвращайся туда, где когда-то был счастлив". "Эта назойливая девчонка для тебя важнее, чем я", - говорила мама героя. "И мы поженимся, слышишь?.. Милая..." - его слова при расставании. А потом - ни одного слова о самом естественном, без чего не могут обойтись мучающиеся в разлуке влюбленные - ни слова о переписке. Устойчив ли будет рассказ после такой находки? Можно закрывать на нее глаза, тем не менее, подобно червю она планомерно подтачивает самое важное в произведении - достоверность. Рассказ, таким образом, теряет напряжение, а читатель - интерес к нему.
Иное впечатление от романтической зарисовки "Спи, моя девочка!..". Пронзительная лирика, неподдельное страдание, без позы, надрыва. Заставляет задуматься и поболеть сердцем. Редкая вещь.
На этом отставим критический настрой и горячо поблагодарим всех авторов альманаха за их борьбу над качеством и за мужество, которое подвигло их напечататься. Ведь подлинный талант критики не боится.