«ГРАЧИ» ПРОТИВ «ТИГРОВ»
ФАНТАСТИЧЕСКИЙ БОЕВИК
ПРОЛОГ
«Льет ли теплый дождь, падает ли снег … я в подъезде возле дома твоего стою … Знаю, ты придешь, а быть может нет …», - майор Федеральной службы безопасности Никита Борин подъехал вечером к хорошо знакомому дому на Фрунзенской набережной. Здесь, в добротной «сталинке» живет много знаменитостей. Вот и сейчас Паша Буре, давно «завязавший» с хоккеем, выскочил из своего «мерса» и, спасаясь от нудного октябрьского дождика, быстро затыкал пальцами по коду одного из подъездов. К друзьям, наверное. Вообще-то Паша живет на Комсомольском проспекте – рядом.
Откуда взялась песня? Вроде Валерий Ободзинский? Волшебный голос. Песню эту часто напевал отец, такой же, как он себя называл, чекист, погибший уже в пенсионном возрасте в начале ельцинской «перестройки». Встретили его в подъезде с десяток отморозков, позже рядом с телом Василия Борина нашли двоих им убитых, старая закалка, владение приемами не только самбо, руссбоя, еще кое-чем, помогли бы в очередной раз старому чекисту, но удар кастетом в основание черепа сразил старика. Хотя, какой он был «старик» в 56 лет?
Борин понимал, что, узнай начальство о том, как он использует конспиративную квартиру, ему не поздоровится. Но где в такую мерзкую погоду встречаться с Настей? В его «ауди»? Сидеть с ней, обмирая от поцелуев, раздраконивая себя и ее, лаская ее тугие, несмотря на сороковник, трепещущие от одного его прикосновения груди? Так на заднем же сиденье! И даже если она опустится, для чего надо сложить передние, на него, даже когда они сольются в экстазе … Нет, Никита привык к комфорту, чтобы нормальная кровать, а перед ней ванная, еще лучше, пожалуй, душ, где, не спеша, лаская мягкой губкой можно даже не мыть, а приводить Настеньку к состоянию, когда она начинает тихонько поскуливать, как доверчивая собачонка.
Все, «дошла»! Пора ее, мокрую, брать на руки, она, как всегда, тихонько застонет в предвкушении Его, раскинется, вся в капельках воды, откроется. Вся! Продемонстрирует ему свое лоно … Бери меня! А он, с вздыбленным уже давно концом продолжит свои мягкие, как она называла, хулиганичанья, слизывая с нее воду, все ближе и ближе к упругим волосикам на лобке. И все это случится на жесткой казенной кровати в двухкомнатной квартире на третьем этаже.
Размечтался … Ага, вот она стоит под козырьком подъезда! Борин, проворно выпрыгнув из «ауди», пикнув вслед машине брелоком сигнализации, заскакал через лужи к любимой. Не стал, подобно прячущемуся от дождя Буре набирать код, в нетерпении сразу притиснул Настю к себе, зная, как она любит это его сильное притяжение, когда, целуя, ощущает даже через плащ каменные мускулы …
Удар! Еще удар! Фонарь над головой потух в сознании. Обмякнув, Никита повалился в лужу, лицом в грязную, но так необходимо сейчас - ледяную воду. Она и вернула к действительности. Дальше он действовал, «как учили». Самое главное, рвануть как бегуну-спринтеру с низкого старта, а с какого же еще? хорошо, правая нога уперлась в нижнюю ступеньку подъезда. И под Настенькин крик «Гады, подонки!...» он выстрелил. Пока – не из пистолета. Недалеко, метров на пять-шесть. Главное - дистанцироваться, отскочить, оценить обстановку.
Ага, шестеро. Судя по фигурам, подростки лет 15-17. Шакалы. Майор по роду службы общался с детскими психологами и хорошо знал «узаконенную» по всей, России, да и во всех странах бывшего Союза, кроме Прибалтики, естественно, систему нападения таких отморозков. На одинокого старика, бабку, они нападают и поодиночке. Чем сильнее физически человек, тем их больше.
- Одного, пусть он хоть каратист, хоть чемпион мира по боксу, все равно уделаем, - признался раз самому Борину такой. Еще какой «такой», на чьей, если это можно назвать совестью, три убийства, как они называли «дедов».
Если раньше, в войну нашим летчикам засчитывали победу в воздухе над немцами «в группе», когда одного «мессера» или «фоккера» обстреливают сразу несколько наших «лавочкиных» или «яковлевых», то вот уже лет 20, как нынешние недоумки также атакуют свои жертвы, нанося удары с разных сторон. Стальными трубами, бейсбольными битами, велосипедными цепями. Паскуды!
Но он-то, обладатель многих, правда, зарытых для прессы, титулов, вроде чемпиона ФСБ по бою с тремя, пятью соперниками, неужели с такими шмакодявками не справится!? Правда, удары по голове, кровь, потекшая за шиворот, не дают чувства полной концентрации. И – как Настя? Все видно неплохо, фонарь над головой они разбить то ли не успели, то ли решили все сделать за пару минут - света, оторвы, не побоялись.
Пистолет? Против пацанов? Своими руками справлюсь.
Один, прихватив за горло, не только удерживает Настю, но уже и разорвал на ней блузку под плащом, рвет другой рукой бюстгалтер. Издав звериный рык, Никита сделал финт корпусом, качнул изготовившихся к нападению в одну сторону, еще финт, когда тело почти валиться в другую. А сам с двух ног прыгнул вперед (в тройном он добился еще в университете «мастера» - к 17 метрам улетал), через секунду возник перед Настей и гаденышем. Схватил за шиворот, содрав всю одежду: куртку, свитер, рубашку и вроде даже майку до пояса, обмотал вокруг тощей шеи, дернул, собрав все свои немалые силы. Пацан кулем отлетел в лужу и не шевельнулся.
Время для майора словно остановилось, все его действия, если смотреть со стороны, было трудно уловить. Он его, время, словно спрессовал, совершая в секунду впятеро жизненно важных движений больше, чем это получилось бы у обычного человека. Для него окружившие его подонки словно застыли. Но вот один, опасаясь приближаться, метнул метровую, похожую на городошную биту, водопроводную трубу. Пока смертоносный снаряд летел, Борин сумел его поймать и тут же, прыгнув, обрушил на плечо метателя. Со страшным криком тот рухнул на мокрый асфальт.
Двое сразу бросились бежать. Пусть бегут … Остались еще двое, удар костяшкой среднего пальца в поддых – лежит, корчась. Другому – ребром ладони посреди уха – тот же результат.
- Ты как, родная? – Настенька, растерянно поправлявшая все же разорванный пополам бюстгалтер, постаралась застегнуть плащ – не удалось, ни одной пуговицы. Вскинула испуганные, но уже как-то по-другому, огромные свои бездонные глазищи, растерянно глянула на валявшиеся полутрупы, пробормотала:
- Никит, а ты их … не совсем убил? У тебя же могут быть неприятности …
Сама врач, несмело подошла к тому, кто ее душил, рвал одежду, стараясь, гад, добраться только для его, Никиты, сокровенного, до тела Настеньки.
- Слушай, а он – летальный исход. Шею ты ему сломал, или в луже захлебнулся. У второго, скорее всего, ключица сломана, ничего страшного, шевелится уже, просто болевой шок…
Еще двое, глядели на Борина округлыми от ужаса глазами, пятились задом на карачках по мокрому асфальту, пытались укрыться в тень. Их-то Никита и достал. Да не под белы некогда, а теперь в осенней асфальтовой грязи, руки, а всего-навсего - за уши. Типично чекистский, еще со времен Железного Феликса, прием. И усилий мало требуется, и «ведомые» никуда не денутся. Если только сами не оставят свои уши в железных пальцах вмиг ставшего для них страшным человека. Он их и взял, и пусть не врут многочисленные, очень многочисленные малыши лет до …, что это – не больно!
- Рядом должно быть отделение милиции, пошли. Не пачкать же придурками машину. Да, и пусть сюда заявятся менты, «200-го» надо оформить.
Настя, перепуганная, но верящая Никите больше, чем самой себе … Да что там себе, нет никого, нет и не будет никого сильнее его, внимала.
Никита по молодости лет не застал Афганистан, но и в Чечне, где довелось побывать, погибших продолжали так называть, по всем известному коду – «груз 200».
Достучаться в отделение оказалось делом нелегким. Возле иных ночных магазинов с их дебиловатыми бугаями-охранниками света больше, чем здесь. За забранными частыми решетками окнами ничего не видно, на стук – никакой реакции. Минут десять Настя звонила по мобильнику. Единая городская служба 02 ответствовала: «Сейчас разберемся, будьте на месте». Да на каком еще месте!? Никита матом из принципа, его это отвращало, не ругался, а тут при самой-самой дорогой женщине, с которой он разве что пылинки не сдувал, едва не выругался.
Пацаны и скулить, замерев в крепких пальцах майора, устали, лишь обреченно икали, едва держась на тощих ногах.
Наконец, приоткрылась стальная дверь, сначала высунулся ствол автомата, поводил вокруг, потом несмелый голос спросил, чего надо, пусть приходят утром.
- Я те дам «чего надо»! Я те дам – «утром»! - Еще более рассвирепел Борин. – Майор ФСБ преступников привел, живо открывай!
- А ты докажи, что ты майор … сейчас всяких полковников, настоящих вроде, развелось, как собак не …
Закончить менту не пришлось. Свалив пацанов, чтобы не убежали, крайне болезненными подсечками «в косточку», в щиколотку, Никита, дернув дверь на себя, чуть не сбив при этом Настю, свалил на асфальт тщедушного сержантика. Его «калашников» отлетел, громыхая, далеко в сторону. Пинком поднял шибздика, завывающих, хромающих подонков, загнал всех в темноту отделения милиции. Оттуда из глубины с автоматами наизготовку бежали еще двое – прапор и толстенный майор – дежурные. Немного погодя сверху раздался топот еще нескольких пар ног и уже с «макаровыми», держа «стволы» обеими руками принеслась дежурная оперативная группа от угрозыска.
- Руки! Руки … твою мать! – скомандовал невысоконький, с плечевой кобурой на свитере, «шкаф», явно сыскарь, - к стене! Бабу – в сторону, держать! И ты, майор, или как тебя там, к стене! Руки, б …, прижми ладонями, ноги раздвинь! Шире, шире, сука!
- Хватит лаяться, мужики, лучше бы улицы патрулировали, вот самому пришлось гаденышей воспитывать. Не угадал с одним, скорую вызывайте, готовый в соседнем дворе, увидите. Да возьми ты, наконец, в кармане плаща «коры»! Убедись! Занимайтесь с этими двоими, они все расскажут, раскрыть для вас - что два пальца …, а мы пошли.
- Никита, - не выдержала Настя, - ты так всегда себя ведешь, на всех ваших … операциях. Не слышала от тебя никогда таких выражений!
- Извини, дорогая! Ну, бывайте, «стражи порядка»! Протокол, все дела – завтра-послезавтра, мне некогда, свое задание, о котором знать вам не положено. Есть вопросы? Нет вопросов. В любом случае все – завтра. Не забудьте про труп.
- Ставят из себя «защитников Родины», сучары! И не договоришься ведь с такими, если приспичит. «Долг». «Честь …» херня все! Платили бы нам, как им, мы бы тоже здесь не сидели. Выловили бы всякую шелупонь. А так не его бы, так любого из нас придурки бы шлепнули, и оружие не помогло. - Бурча, пошел наверх к себе «шкаф». Один из множества могущих, но не желающих чаще всего и пальцем пошевелить.
… Ночь у Никиты с Настей в конспиративной квартире прошла неудачно. Он, с его стальными нервами, быстро «отошел», начал было ласкать подругу «дней моих иногда суровых», как иногда сам Никита, мурлыкая, шептал Настеньке на ушко. Но та все никак не могла успокоиться. Если даже при ее Никите, в таком престижном месте столицы нападают, как жить дальше? Она и так старается даже в центр Москвы вечером не выходить, а Фрунзенская набережная - также самый центр. На такого мужика, 186 сантиметров в Никите, пусть мускулы под плащом не видны, но все же – фактура! Напали! Несколько лет подряд «Московский комсомолец» регулярно публиковал сводки о количествах обворованных, ограбленных, убитых, теперь это никому не интересно, разве что соседи на лестничной площадке перекинуться парой слов, кто из знакомых пострадал. Привыкли все.
Соитие влюбленных прошло, как никогда, без страсти, словно оба номер отбыли. И все из-за Насти. Как ни ласкал, как ни целовал ее везде, в самые сокровенные места Никита, ничего не помогало. Держа на весу свое 90 с лишним килограммовое, налитое тело, вбивая в нее, казалось, всего себя, заметил в свете уличных фонарей в глазах слезы, а там, внизу-внутри – непривычную, никогда прежде не ощущаемую сухость.
Наутро, играя жевлаками, Борин принял решение, к которому шел последние лет десять. Если Настя с ним – так, если жизнь в городе, в стране давно стала ненормальной … Пора с этим кончать!
Для начала позвонил … жене, да, да, глубоко уважаемой им, но не любимой Валентине. Успокоил. Та, как всегда, думала, что муж на задании. А он урывал от службы редкие, раза три-четыре в месяц, отдушины, чтобы насладиться Настенькой. Она все терпела, словно обрекая себя на постоянное ожидание и не требуя от Никиты ни развода, ни каких-либо еще решительных действий. Словно бы ей хватало таких вот коротких встреч, каждая из них была для нее ярчайшим событием в жизни. Каждая! Дома, когда в соседней комнате спал уже взрослый 20-летний сын Саша, студент, Настя горевала, жалела себя за неудачную судьбу. Встретить бы Никиту 16-летней, ощутить бы все в первый раз, чтобы быть ей с ним – девочкой! И тут же в слезах уткнулась в подушку: ее Никите тогда было бы … восемь лет, ведь сейчас майору ФСБ Никите Борину – всего 32!
… - К генералу по известной проблеме, - поздоровавшись, доложил дежурящему в приемной начальника отдела «Зет» подполковнику невыспавшийся Борин, - скажите, я принял решение.
Уже давно, как только генералу Рохлину стала окончательно ясна, если говорить языком еще генералиссимуса Суворова, «диспозиция» российской власти, называлась программа не одной ФСБ, а наиболее преданных, нет, не России даже, не какой-либо партии, военных. Всех честных людей страны. И никого достойнее Борина не предвиделось в качестве человека, в ком можно было не сомневаться. Кто бы в решающие моменты взял на себя ответственность за судьбу многострадальной Родины, и не ее одной.
А он, Никита, до последнего момента все верил, верил, как малое дитя, в лучшее. Что и без него Россия поднимется. Что сметет со своих просторов всякую нечисть. А еще его держала – Женщина. А тут – даже не на него – на ее покусилась словно вся, вконец загнившая, – страна!
Дежурный, хотя и был всего на одну ступеньку по званию выше Никиты, подскочил с удобного кресла перед компьютером, каблуки хромовых штабных хромачей щелкнули к месту и времени, выказал предельное уважение:
- Генерал-лейтенант ждет вас, товарищ майор!
Распахнул перед Никитой не одну, а сразу обе створки тяжеленных дверей.
- Ну, заходи майор, заходи … - ни к кому ниже генерала не выходил генерал-лейтенант Петр Николаевич Хвощев из-за своего огромного дубового стола. Одно исключение – майор Борин. Всего майор, а скольких генералов стоит!
- Начинаем операцию? Созрел?
- Начинаем, товарищ генерал! Не могу больше вот так жить в этой долбаной стране! Достала, «Великая Россия»! Даже на меня вчера напали, еле отбился. А что говорить про кавказцев? Вот и вам, слышно, навязывают в отдел Сулейменова. Как для агентуры - кто против? Но никогда в органах после Берии не работали кавказцы! Мало того, что создали свою Исламскую Республику Ваххаб, так они и к нам лезут! Отпускайте меня, товарищ генерал, пока не поздно!
- Хорошо, Никита, охолони! Нарзан будешь? Попей, попей. Вот так. Теперь пошли в наш подвал, ты туда давно рвешься. Да и профессор Бесстволов только и ждет, когда Борин сможет с ним приступать к программе «Зет».
Мало, очень мало кто знал, что под известным всем зданием на Лубянке есть почти такое же по объему помещение. Хвощев с Бориным сначала и пошли к лифту, который их, скоростной, ухнул в секунды вниз. Туда, где на территории летнего сада, да, да, есть там и летний сад, есть и целый океанариум, и … очень, очень многое чего есть … Почти полвека добровольно-безвылазно живет здесь с командой единомышленников, всего человек десять, доктор физико-химических наук Игорь Густавович Бесстволов.
- Ага! – загорелый, подтянутый, никак не скажешь про него – житель подземелья, ученый, быстрым шагом выйдя из-за кустов шиповника, направился к ним. – Наконец-то наш знаменитый «супер» пожаловал! Уверовал, значит, в старика!?
- Да я ваши труды хорошо знаю, Игорь Густавович, ничуть в них не сомневался, только вот покидать этот мир, знаете ли, никак не решался. Все надеялся на лучшее, как мог, душил разнообразных тварей. А вчера самого едва не кокнули. Игорь Густавович, я вас глубоко, само-собой, уважаю, но ваше определение никак не соответствует действительности!
- Не понял, друг мой, не понял, - нахмурился прокопченный яркими лучами кварца, ежедневно купающийся в океанариуме и не менее двух часов проводящий в тренажерном зале ученый. - Грешным делом, со мной давно уже никто и не спорит. Как американцы заморозили свою программу с исчезновением эсминца «Эссекс», а … потом, вроде везде я получаюсь прав. А ты – о чем?
- Да не волнуйтесь вы! И три Ленинские премии заслужили, и две звездочки героя Соцтруда …
- Социалистического Труда! – гордо вскинул голову Бесстволов.
- А вот назвали вы меня знаменитым «супером» совсем уж не по делу. Не обессудьте, не соглашусь.
- Мальчишка! – вскричал, даже притопнул ногой о каменистую почву ученый, - да я всю твою подноготную знаю! Слава богу, в отсутствии информации у меня проблем нет. Сам согласился жить здесь до конца дней своих, кому я ее, информацию, отсюда вынесу? Как, скажите на милость? Вы вот с генералом знаете, а я – нет, и знать не желаю! Здесь мой дом … А знаменитый ты за дела свои, именно тебя столько лет дожидаюсь. Пора мой друг, пора спасать Россию!
- Я хотел сказать только, Игорь Густавович, что «знаменитый», значит осененный, что ли, знаменем. Или знаменем награжденный, во всяком, любом случае – всем известный. А у меня лишь три выговора за первый год службы, следствие за превышение служебных полномочий в Чечне, да пара почетных грамот ко дню чекиста …
- Ладно тебе, Ник, – вступил в разговор генерал Хвощев, - от тебя зависит, чтобы вновь настали времена, когда ты будешь достоин не ельцинской побрякушки, а нового, может, и старого ордена. Чем, к примеру, плох был орден Боевого Красного Знамени?
- Петр Николаевич! … - в голосе майора зазвучали слезы обиды, - вы о чем? О каких наградах речь, когда тебя в центре города подонки по башке бьют, и кого другого бы запросто убили, когда вице-премьер правительства России, Рыжебородый – он же президент Исламской Республики Ваххаб!? Специально должность под Сулейменова придумали! Когда все, все ключевые посты в России заняли кавказцы и даже в ФСБ лезут!? Вечером пообщался с ментами – ничего себе защитнички правопорядка, носа боятся вечером из своей ментовки высунуть! Кстати, попрошу, товарищ генерал: после вчерашнего инцидента на меня «телега» придет, пусть без меня разбираются. Я – лучше с Игорем Густавовичем поработаю, и – в путь.
- Слова не мальчика, но – мужа, - глубокомысленно изрек старый по паспорту, но внешне 50-летний профессор. – Пойдем-ка, не откладывая дела в долгий ящик, в мою лабораторию, будем готовиться к Курской битве.
- Почему именно, к Курской?
- А там все и решилось. Только не так, ой не так …
ГДЕ ТЫ, НАСТОЯЩИЙ ПОЛКОВНИК?
- После расстрела генерала Рохлина, ты еще в студентах ходил, вам сказали, мол, жена его Тамара застрелила, да только дураки одни в то поверили … - начал издалека Бесстволов.
- Да нет, мне еще, когда отец жив был, рассказывал много о Рохлине, называл «самым честным евреем». Батя и семью их хорошо знал, какая у них любовь была!
- А знаешь, что за два дня до смерти Лев собрал своих людей и назвал время «Ч»? И не одного его в ту июльскую, 98-го года ночь убрали: двух командиров танковых полков, трех – самолетов-штурмовиков. Самое главное - командира, нет, не «Альфы», те же за правительство глотку отцу родному перегрызут, у Рохлина «Эльфы» стояли в готовности. Тщательно законспирированного Колю Званцева, их командира, живым прихватили, пытали. Здесь, на Лубянке. Да он сумел сердце сам себе остановить, не выдал тогда генерал-майора Хвощева. Иначе бы мы с тобой сейчас здесь не стояли. И взять-то нашим надо было Генеральный штаб, делов всего … Опередили нас. И вот, к чему пришли. Под исламистами ходим, нормальному человеку, я же смотрю на Москву через видеокамеры, на улицу вечером не выйти. А на периферии – еще хуже.
Я занимаюсь наукой, а это тебе и без меня бы генерал рассказал, время все не приходило, а я – так, к слову. Моя задача всех вас отправить в начало июля 1943 года. Человек 60 всего, 10 танков Т-80У, три штурмовика Су-39, «грачами» их зовут в армии, три штурмовых вертолета Ми-24ПН, знаешь – «крокодилы». Вы, а не будущий маршал бронетанковых войск Ротмистров остановите Гудериана.
- Что-то я ничего подобного не слышал, а по истории Второй мировой у меня – «отлично», даже всех командующих армиями помню, сколько под Прохоровкой Т-34 участвовало, сколько «тигров» …
- Оставь, Никита, - начал уже сердиться профессор Бесстволов, - ты можешь и должен забыть ту историю, которую до начала 90-х прошлого века обязан был, и знал! каждый школьник! И про ту историю Великой Отечественной войны, которую тебе в Академии ФСБ преподавали – забудь. Собой, своими ребятами, 60-ю самыми лучшими в нынешней Российской армии офицерами будешь творить историю!
- Почему одни офицеры? – отвечая на немой вопрос Борина через час говорил с ним генерал-лейтенант Хвощев. – А где ты сейчас, в какой части найдешь нормального, просто нормального солдата? Более, чем у половины даже живого веса для преодоления полосы препятствий не хватает. О мозгах и говорить нечего.
Так, даю тебе сутки на прощание с женой и … сам знаешь. Да, да. Хана теперь и конспиративной квартире, и твоей любви к Насте! Скорее всего. Извини, парень, все я знаю, имелись сомнения, как бы любовь не сбила тебя с толку. Но между женщиной и Родиной ты сам сделал выбор. Сам пришел сегодня и объявил о своем желании уйти в «Зет». Или, может, останешься!?
- Петр Николаевич, товарищ генерал-лейтенант! Никак нет! Служу … не нынешней России, России будущей! Если уж судьба выбрала меня. Сделаю. Будьте уверены, все как надо сделаю. Вот только … у профессора ни слова в его разработках нет о гарантиях возвращения!
- А это, сынок, - генерал заходил вокруг приставного стола для заседаний, - от тебя самого зависит, от каждого из вас. Дали бы и техники побольше. И людей! Было бы больше гарантий вернуться живыми. А - где взять таких людей? Такую технику? Самолеты, вертолеты, танки забираете самые наилучшие, на заводах вручную собирали. Нет в современной российской армии техники лучшей. Сконструирована, но … Олигархи все деньги растащили. И эту собирали якобы по специальному заказу Рыжебородого, первого вице-премьера, но под надзором наших, старой закалки, мастеров. Для тебя главное – побыстрее лично познакомиться со своими главными помощниками. А пока – дуй домой!
Куда податься бедному майору, сердце которого разрывала острая жалость к Валентине, с которой познакомился, еще будучи студентом юрфака и женившемся на ней, обычной поварихе из студенческой столовой. Так полюбившейся за кроткий нрав, за хозяйственность по дому его живому тогда отцу и матери, тоже Насте, Анастасии Федотовне. Она, Валя, и сейчас, скорее всего, у его матери.
Нет, только Настя! Потом – к жене. К черту условности! Выдернуть ее из больницы, ничего, подменят! Дальше? Номер в «Рэдиссон-Славянской» на прощание? Шикануть? И тут же у майора опустились руки, едва он полез в карман за бумажником. На его оклад в девять тысяч, когда в Москве заработок в 10 тысяч деньгами не считается, в «Рэдиссон» нечего и соваться. Надо бы у генерала попросить в счет, как назвать … командировки? Нет уж, стыдно, не для жены же …
- Валя, привет, - это выручает, как всегда, мобильник, - завтра утром уезжаю. Очень и очень надолго. Ты не у мамы? Возвращайся домой, часов в семь утра загляну на полчасика.
- Настенька, как настроение, Солнышко? А я завтра надолго-надолго … Не знаю. Очень тебя хочу. Прямо сейчас. Хочешь главврачу позвоню? Нет, у тебя нельзя, вдруг Сашка вернется. Хотел как лучше, получилось, как у того придурка, негде нам … Впрочем, будь у себя, там же рядом гостиница «Байкал», заеду.
А что, рядом с метро «Ботанический сад» вполне сносная гостиница, ее несколько лет назад даже облагородили. Можно надеяться, что кровать не такая жесткая, как на Фрунзенской.
- Да, прописка московская. Девушка, войдите в положение, уезжаю в заграничную командировку! Имею я право любить не жену, а другую женщину? Да черт вас бы побрал!.. Если бы с проституткой, сразу бы пустили, разве нет!? За стольник!?
Услышав повышенный тон высокого мужика в плаще, к нему направились двое секьюрити. Молча попытались заломить руки за спину и вывести через с готовностью автоматически открывшуюся стеклянную дверь. Ну, уж нет! Когда от тебя зависит судьба страны, а твои руки пытаются выкрутить бывшие шоферы, слесари, может, и инженеры, которые от некуда податься занимаются х….й, быть такое не должно. Две подсечки. Оба вертухая стонущими мешками грохнулись на пол. Никита в несколько прыжков оказался на втором этаже у директора гостиницы, конечно же, кавказца. Тот все видел на своем мониторе. Молча показал свои кожаные ярко-красные «корочки».
- Нет вопросов, дарагой! – по роже видно – армянин. - Мои охранники применили силу? Так не знали же, дарагой. Извини. Без вопросов. Люкс устроит? С джакузи? А у нас Книга жалоб и предложений имеется. Вот если бы в ней написали, как вас хорошо приняли, и подпись – майор ФСБ. А?
Не удостоив кавказца взглядом, Борин поспешил к «ауди» и через десять минут оказался возле ВДНХ, вернее ВВЦ, рассадника криминала и дешевой торговли в прежних павильонах Выставки Достижений Народного Хозяйства … Больница Насти рядом. А вот и она, встревоженная, стоит возле метро.
- Никита? После вчерашнего, тебя, наверное, чтобы скрыть, загоняют в какой-нибудь медвежий угол? – На улице противная морось, женщина дрожит от холода, а еще, наверное, от предчувствия чего-то необычного. - Возьми меня с собой, Никита, родной мой! Пожалуйста, хоть на Северный полюс, хоть в тайгу! Возьми, милый!
- Потом, любовь моя. Потом. Едем в «Байкал», там и поговорим, - правой рукой он прижал к себе Настю, она доверчиво уткнулась ему подмышку, ничуть не мешая вести машину, ведь на иномарке коробка передач – автомат, не надо и трогать рычаг.
Номер кавказец, из опасения привлечь к себе в дальнейшем хоть какое-то внимание ФСБ, выделил не по Никитиной зарплате, ее бы на пару суток и хватило всего. Ментам вряд ли бы так удружил, милиция нынче, говоря официальным языком, дискредитировала себя полностью. Целые апартаменты! Прихожая, дальше гостиная, слева спальня (а рядом ванная, вернее, джакузи – мечта, до сих пор не исполненная!), справа кабинет, впрочем, он совершенно ни к чему.
Уже несколько лет совершенно не замечая, как собственная жена то полнеет, то худеет, всякий раз показывая ему, насколько уменьшается ее талия, равнодушно взирая на нее не частые обновки, майор трепетно относился к своей нечаянной любви. Началась она так. Неожиданно после напряженной тренировки в спортзале так прихватило поясница, что он подкатил к первой попавшейся больнице и он с величайшим трудом, постанывая от нестерпимой боли, скрючившись в три погибели, еле доковылял до кабинета терапевта. Там оказалась Настя, сразу пленившая его встревоженными, в миг ставшими роднее родных, карими, как у того же Ободзинского поется, «чайного цвета», глазами. У бравого чекиста зашевелился, невесть откуда взявшийся, огромный, как определили потом по УЗИ, больше ста граммов весом, камень в почке. Речь зашла об оплате, таких денег при себе не оказалось, пришлось, что бывало с ним исключительно редко, показывать ФСБ-шное удостоверение, пообещав привезти деньги сразу же, как только медики прекратят мучения. Десять минут под лазером совершили, как определил по своему состоянию, Никита, чудо. Камень разрушился и, превратившись в песок, вышел с мочой.
Правда, платить ничего не пришлось. Чего уж там наговорила Настя главному, она так и не созналась. Предложив довезти ее до дома, бравый майор мелко-мелко задрожал, ощутив на расстоянии вытянутой руки близость ее одетого в летний сарафан, а в майской Москве тогда стояла приличная жара, крепкого тела. Вначале он подумал – ровесница. Потом рассмотрел – возраст лишь едва выдавали чуть видимые морщинки возле глаз. Почти 40 ей на момент их знакомства? Два неудачных брака? Сын-студент? Какая разница!? Полтора года сблизили их настолько, что с тех пор Никита жил от свидания к свиданию, стараясь как можно больше заполнять себя работой, буквально искал ее. Таким образом, появление в его жизни Насти еще и стимулировало, призывало с головой уходить в любое дело.
В аппартаментах он перво-наперво снял с женщины промокшие туфли, сбросил свои, стянул плащ, а потом принялся медленно-медленно разоблачать ее. Здесь Никита буквально священнодействовал, прикасался к одежде любимой, словно к ней самой, ласково расстегивая пуговички, осторожно стягивая легкий плотный, почти как вчерашний, разорванный подонком, свитерок – Настя в холодное время из них не вылезала. Самое интересное для Борина были – брюки. Сначала верхняя пуговица, потом потянуть за язычок молнии, медленно-медленно, чтобы сначала показался пояс темных колготок, под ними – бордовые ажурные трусики. Настя затаила дыхание, не шевелилась даже. Только переступила с ноги на ногу, освобождаясь и стоя уже в колготках. Не вытерпев, Никита уткнулся лицом туда, где ему всегда было интереснее всего, туда, где спряталось самое для него в ней любимое. Любимое в любимой – так! Подышав еле ощутимым, вот чистюля! десять раз в день, что ли, подмывается? ее ароматом, начал по сантиметрам стаскивать колготки. Лицо от бедер не убирал, сразу ощутив – замерзла Настенька. А она дрожала не от холода, от прикосновений единственного, самого дорогого, и где он был раньше? человека. Вот и бордовые трусики полетели куда-то в угол, открылся манящий треугольничек, куда, совершенно ошалев от желания, раздвинув ее ноги, буквально впился Никита.
- Ну, Никушка, родной мой, сейчас, сейчас, я все же помоюсь, да? Куда идти?
Сам еще в свитере и брюках, вдобавок, с пистолетной «сбруей», Борин словно пришел в себя. Поднявшись с колен, как некогда на сборах в университете, разделся в секунды, кинулся в джакузи и … замер, не зная, как же этим достижением цивилизации пользоваться. Сзади также в неуверенности стояла, переминаясь с ноги на ногу, его долгожданная женщина. Может, если в переводе на литературный русский, не очень и долго она ждала, с сегодняшнего утра, но для него любая разлука с ней была долгой.
- Так, здесь один общий кран, и еще штук пять, - с какого начнем? – даже здесь в Борине заговорил исследовательский дух, извечное стремление раскладывать все по полочкам, понять, что к чему, – пошла водичка! Холодная, долен же быть общий регулятор, вот, наверное … а - вот, горячая!
Лишь после того, как забили десятки, если не сотни тугих струек, майор за руку ввел в ванну, необычно большую и плоскую, застеснявшуюся Настю. Она сначала робко присела на корточки, но потом, со смехом резко запрокинулась, вытянулась блаженно во весь рост.
- А мы полнеть начали, - совершенно не к месту заявил Никита, - животик – откуда взялся, ты, случаем, не ребеночка ли задумала?
- Да какой животик? – как ужаленная, вскочила женщина, - в мои-то годы!?
И, с укоризной, обхватив его, также зашедшего в ванну, заглянула далеко-далеко в глаза, такие ею любимые, ярко-синие:
- Честно? Хотела и хочу! Так ведь ты же молчишь! Работа твоя, риск … А вот возьму и рожу. Для себя! Бросишь меня – твое стану воспитывать! Твое, любимый мой, единственный, вечный мой долгожданный …
Слезы, совершенно не к месту, так и брызнули из глаз.
Ничего не сказал Никита, с некоторым усилием заставил ее все же лечь. Тесновато вдвоем, тем более с его комплекцией, боком получилось. Все равно приятны эти многочисленные струйные покалывания. Положив голову ему на мощную руку, на расслабленный бицепс – словно подушку, Настя успокоилась, было и задремала. Почувствовав ее мерное дыхание, Борин осторожно встал, женщина, словно непонимающе, посмотрела на него, улыбнулась, а через мгновения, подхваченная сильными руками, мокрая, блаженно раскинулась на широченной кровати.
На этот раз Никита не стал сушить ее губами, расшевелил только лоно, быстро пройдясь по нему языком, найдя клиторочек, коснулся его едва-едва, но и такое прикосновение заставило его любимую часто задышать, еще шире раскинуть ноги и обхватить, поглаживая его голову. Не отпускает, значит – еще! Еще целовать! Вот уже и дрожь начала пронизывать ее тело, близиться, близиться финал! Но – стоп! Прерывая недовольный стон, Борин медленно руками прошелся по ней, поцеловал в губы. Оттянул губами затвердевшие коричневые соски. Настя только блаженно, ожидая еще и еще, еле слышно стонала. И тогда он сначала медленно, как бы ощущая (не рано ли, нет, не рано, она давно ждет) …резко, ударом вошел в нее. Весь. Сколько раз так случалось, но всегда она от неожиданности вскрикивала. Так? Прислушался к ее ощущению. Обхватив его могучую спину, кивнула – так, так …
Они оба с некоторых пор не признавали слово «секс». Нет, у них – любовь. И такой любви больше ни у кого нет, это – их собственная любовь, никому и никогда непостижимая. На всю ночь. На последнюю ночь? Настя так и не спросила. Кроме ласковых, ласкающих слов до самого утра – ничего.
- А теперь я сделаю такое … хочу, и все. И ты хочешь. Боишься? Стесняешься? Это не секс, это – мое давнее, сокровенное желание. И пусть показывают в порнухах, мы с тобой сначала и «не туда» никак не могли, с вазелином возились как, помнишь? Все же нормально оказалось, главное – тебе приятно, не противно. Замри и кончи, непременно кончи!
Сползла к его ногам, обхватила обеими руками исправно действующий всю ночь такой ею любимый его конец, и начала вытворять для самой ранее даже непредставляемое. Мечтала, хотела, а тут, может, в последний раз еще, еще, еще! Очень скоро, но она уже от такого напряжения и устала, он, вскрикнув необычно громко, выбросил ей в рот свое семя. Она, удовлетворенная, как никогда, похлопала своего единственного по бедрам, глотая доселе неизведанную, пугающую, но такую желанную – его – живительную жидкость. Затихла, когда конец во рту постепенно стал маленьким. Успокоилась, по привычке спрятав голову подмышкой.
И тут запикали требовательно часы на столике. Подъем, майор Борин! Быстро в ванную, почистить зубы, одеться, поцеловать, не в последний ли раз? Настю. Велел ей еще спать. Да какой сон? Выскочил к своей «ауди», через полчаса уже открывал дверь в свою квартиру.
Валентина, сонная, в распахнутом несвежем халате (сегодня же суббота, стирка) привычно, без тени тревоги глянула на мужа.
- Хоть не за границу?
- Нет, но надолго. Две пары белья, одной рубашки хватит, там все выдадут. Нет, нет не в Ваххаб, хватит с меня Чечни! Но звонить не буду, запрещено. И ты на Лубянку не вздумай, знаешь, у нас такое не любят.
- Так ты и не приляжешь даже. Я так соскучилась … словно и не женщина, забыла, когда и приятное испытывала …
- Извини, Валюш, всю ночь инструктаж был. Все, поехал, ты почаще к матери заглядывай. Все веселее, вдвоем-то.
Детей Борины так и не завели.
… Поселок Алабино. Если ехать с Белорусского вокзала – чуть более получаса, если на электричке. Майор решил махнуть на своем авто, оставить его на месте, уже в гарнизоне. Газанул еще не по слишком оживленному Киевскому шоссе и через двадцать минут въезжал, показав удостоверение, на КПП, в пределы некогда знаменитой Кантемировской дивизии. Как и условились с генералом Хвощевым, здесь в половине девятого его будет ждать нынешний заместитель командира полковник Валерий Демич. О нем, как и о других членах его группы, Борин знал достаточно. Под 50, мог бы и корпусом, танковой армией командовать, но слывет, наряду с признанием его отменных боевых качеств, неблагонадежным. В полковниках уже лет десять, дадут генерала перед пенсией, как всем? Вряд ли.
- Привет, майор, - из кабинета налево от приемной, словно в нетерпении вышел живой, какой-то весь напружиненный, совершенно седой, довольно маленького роста человек с полковничьими погонами. Не как все в будни, в камуфляже, а в настоящем «пэша», полушерстяном кителе с внушительным блоком наградных планок. «Ого, два Боевых Красных Знамени» две «Красных Звезды» медали «За отвагу», «За боевые заслуги», юбилейные цацки не в счет», - подумал Борин. – Проходи, командир. Признаюсь, никогда майорам не подчинялся, но тебя представили, как настоящего доку во всем, мое же дело – танки, танки, танки … Как мне сказали у вас на Лубянке, именно мы будем долбать, неужели «тигров» и «пантер»? Чудеса, поверить – никак не могу. Липовец! – это он уже нажав кнопку селектора, - заходи, Борин у меня!
Через пару минут без стука, как и положено по-настоящему воспитанному человеку, который стучит лишь в чужое жилье, да к врачу в кабинет, к ним еле пролез в дверь мужичина никак не меньше двух метров ростом. Правда, жилист, без намека на пузо, из коротковатой камуфляжной гимнастерки высунулся пудовый кулак, разжался, и руку майора встряхнула энергичная длань былинного богатыря. Соответствующий комплекции бас произнес четкое, по уставу, приветствие.
«Пятеро в группе старше меня по званию, а по возрасту – человек сорок,» - вспомнил про личные дела, изученные им как «Отче наш» Борин. Еще старше, чем Демич оказался третий, ожидающий начала операции офицер – инженер-майор Константин Костин, отрекомендованный командиром танкистов как непревзойденный знаток танков всех марок.
- Даже в Кубинке на стажировке тамошние немецкие, было дело, облазил, - не без гордости заявил, словно скособоченный инженер, - ничего-ничего, сейчас пару уколов засажу, на неделю все пройдет. Не смотрите, у меня радикулит с тридцати лет, привык давно. Если кто мается, подскажу: нет ничего лучше, чем кеторол с диклофенаком. Пара шприцев и почти неделю хоть танцуй. А вообще меня можно называть Костя-Костя, даже молодым, ведь я еще и Константиныч, - посоветовал Костин, - давно уже привык.
- Все, мужики, где у вас тут «вертолетка»? – с места в карьер взял бразды правления в свои руки Борин, - летим в Жуковский, по пути все расскажу, не чего здесь зря рассусоливать. Вон, в свое время генерал Рохлин проговорил зря, потерял время, когда надо было действовать. Помните такого?
О Рохлине они знали лучше самого майора. Сами стояли в боевой готовности во главе: один – танкового полка, второй – танкового батальона. Если бы тогда командир «Эльфов» Коля Званцев не остановил свое сердце, его бы заставили назвать всех офицеров, заряженных под будущее восстание, и сегодняшней встречи – попросту не было бы.
На вертолетной площадке их ждал, начиная раскручивать двигатели, транспортный Ми-8, никакого отношения к операции не имеющий. Задача «восьмерки» - всего-навсего доставить офицеров из Алабино в Жуковский. На Лубянке решили исключить всяческие случайности, даже такие, как возможную аварию на автодороге. А экипаж лучшего в подмосковном вертолетном полку транспортника, принимая на редкость тщательно подготовленную, буквально вылизанную техниками машину подивился: летим, похоже, с очень важной комиссией. Но не одного генерала. Да ладно, наше дело взлететь и мягко сесть.
Так и случилось. Без случайностей. В Жуковском и предстоял большой сбор. Здесь - самый большой в России военный аэродром, служащий и для испытания новой техники, и запасные, ждущие своего времени, рулежные дорожки, на одной из которых в наибольшем отдалении от любопытных глаз застыли, развернув башни назад, чтобы меньше выделялись пушки, лучшие российские танки Т-80У. Буквально впритык, и также под брезентом, одни винты торчат, пусть не самые современные, но проверенные в боях Ми-24ПН «крокодилы». Эта, последняя модификация военно-транспортных вертолетов повоевать не успела, но именно они – единственные, кто может действовать ночью и в условиях нулевой видимости, в самом густом тумане. В отличие от много лет пробиваемых высокими чинами, но так и не доведенных до ума Ка-50 «черных акул». Наконец, обернутые от носа до хвоста, а потому неузнаваемые и за сотню метров «грачи»- также новейшие бронированные штурмовики Су-39.
Приземлившуюся «восьмерку» встретил всего один офицер, также старше Борина по званию, подполковник Вячеслав Зотин, он от ГРУ, Главного разведывательного управления, формально не подчиняющегося ФСБ, но в данном случае это совершенно не важно, люди готовы уже не первый месяц, слово-дело оставалось только за майором Бориным.
Потом сам Никита задавал себе вопрос: почему так долго тянул, почему не давал своего согласия на операцию «Зет»? И сознался себе: он, побывавший в таких переделках, о которых люди, даже насмотревшиеся самых «крутых» кинофильмов про спецназовцев, не имеют ни малейшего представления … просто, как сам был уверен, больше жизни, больше всего на свете любил свою Настю. И вот позавчера даже будучи с ним, она подверглась нападению, едва не стала жертвой насилия, а, может, и вообще бы умерла. Не водить же ее следом за собой! Да и его, ударь пацан поувереннее, поточнее, также могла ожидать могила.
Пока не поздно, пока страна не вошла в полнейший беспредел во всем, не развалилась окончательно, надо отправляться туда. Там решить все так, чтобы здесь, вернувшись, повернуть историю в цивилизованном направлении. Но сначала надо это сделать в 43-м …
«Вертушка», высадив пассажиров, как и надлежало, подпрыгнув, повисев в метре над полосой, быстренько развернулась, стрекоча и повизгивая унеслась по своим делам. Пятеро старших офицеров (старшие – от майора и выше) поспешили к внешне такому же, как и два десятка других, арочному, покрытому гофрированным дюралем, ангару, стоявшему поодаль.
Ба, никак не смог вначале поверить Борин, когда из открывшейся калитки в огромных воротах навстречу им, нет, персонально к нему выскочил …неужели Славка Увальнев, или между ними, курсантами Академии ФСБ, просто – Увалень, его лучший друг на целых три с половиной года. Койка об койку, марш-бросок за марш-броском, спарринг, когда почти не жалеешь другого в жесткой схватке, но ведь друг же!
- Товарищ полковник, - удачно обратился Увальнев к седому Демичу, -разрешите обратиться к товарищу майору!?
- Да какой я ему командир, звание одно … общайся, майор, вижу, не случайные вы оба люди.
- Ну, ты где пропадал целых шесть лет!? – обнимая медвежковатую фигуру Увальня почти что сверху, ведь Ростислав на полголовы ниже, но гораздо атлетичнее, они даже в одном весе бились в учебно-боевых схватках, - хоть бы на «контору» вышел, все бы сообщили, где ты, как ты.
- Не выпускали, Никита, даже отпуск за все годы не давали из этой фашистской, точно, Германии, надоело все, до чертиков - не то слово. И вот опять к немчуре, твоим заместителем, между прочим. Более того: готовили как «второго номера», не зама, а второго командира. На всякий случай, сам понимаешь.
- Не будем, Славка, о печальном, повоюем с гитлеровцами, как с «духами» я в свое время в Чечне, правда, там с танками дела не имел, самолеты-вертолеты только в небе видел, а, поди ж ты, именно меня командовать всем этим воинством назначили.
- Не прибедняйся, Ник! У кого в Академии лучше всех по тактике боя на всех семестрах было? А как ты приданную тебе на учениях группу БТР-ов из окружения вывел, даже начальник училища не понял. Главное, в тебе есть такое … ты вот мне друг, а стоит лишь взглянуть, знаю, куда бежать, как действовать. Командир он и есть командир. Давай, майор Борин, пошли, покажу тебе наших вояк.
В полутемном, правда, только после солнца, редкого в октябре, ангаре шесть десятков человек, выстроившихся в три шеренги, на первый взгляд представляли собой единую неживую массу. Привыкнув к лампам, подвешенным высоко наверху, майор увидел некую странность одеяния своих подчиненных. Неужели штатовская форма? А что? Пожалуй, во всем мире ничего лучше не придумано. Броники из кевлара, берцы на ногах – с нашими говнодавами не сравнить.У всех на груди «калашниковы», но не укороченные АКСУ-74, и, похоже, даже не малокалиберные АК-74, а старички АКМ, только, по всему видно – новье, со склада, вороненая сталь поблескивает. Конечно, пуля в 7,62 миллиметра бьет куда лучше, чем, пусть и «дум-дум», но – 5,45. У каждого, опять же, на боку … неужели «стечкин»? Вот – «пушка»! И правильно: 9 миллиметров, в магазине целых 20 патронов. Случись заварушка, сразу очередью можно запулять ворога.
Знакомые по фотографиям из досье лица. Да, почти все старше его. Возраст в большинстве своем не соответствует званиям. Вот командир «крокодилов» капитан, его тезка, Никита Гостев, за сорок мужику, а он всего-то командир звена. Хотя … был и подполковником, комэском еще в самом конце Афгана. Отказался везти еще на Ми-8 краденные тамошние раритеты для замкомандарма 40-й армии. Придумали некое должностное преступление, пять лет вообще не летал, ушел на гражданку, пилил над полями, усмиряя вредоносных насекомых, на Ан-2.
Началась заваруха в Чечне, кинули на погоны вместо двух больших – четыре маленькие звездочки, дали сначала звено, потом майора и опять поставили на эскадрилью. И снова отказался, уже на Ми-24, бомбить чеченское село, когда точно узнал – нет там боевиков. Слетел до старшего лейтенанта, теперь – по-новой - капитан. Давно бы поперли такого «вольнодумца» из армии, из авиации, так из всех ныне действующих вертолетчиков нет искуснее Никиты Гостева!
А взять подполковника Павла Землянского – вот кому в самый раз над Курской дугой фашистов утюжить! Летчик-снайпер, есть такое неофициальное, но престижнейшее еще со времен Советской Армии звание. Но и Павлу Григорьевичу уже под «полтинник», скоро по выслуге лет на пенсию можно, но, прознав об операции «Зет», явился прямо на Лубянку, прорвался к самому генералу Хвощеву, наговорил тому про своего деда, провоевавшего всю Великую Отечественную на «черной смерти» - штурмовике Ил-2, про изнасилованную еще лет десять назад и повесившуюся с горя единственную дочку, про то, как он, боевой офицер, вынужден ходить по улицам с дурацким газовым пистолетиком «Удар», раз чудом отбился от своры шакалящей пацанвы. Хряснул кулаком по генеральскому столу тогда Землянский. Пригрозил: если не пошлют на войну, поднимется из своего Майкопа, штурмовик у него, правда, не такой современный, как Су-39, а старый, прошедший первую и вторую Чечню Су-25, но и его мощи хватит, чтобы разбить окопавшихся в Нальчике новых хозяев Исламской Республики Ваххаб и ее президента, он же вице- премьер правительства России. Дожили! Рыжебородый, сын прежнего исламского лидера, муфтия, объявлявшего: за каждого убитого мусульманина русские свиньи заплатят полторы тысячи убитых, ставший, нет предела бесчестию с двух сторон, президентом воюющей республики и убитый своими же соплеменниками … А этот, сынок, еще хуже: удостоенный звания Героя России собрал вокруг себя уже не только своих ваххабитов, но и при прямом попустительстве российского руководства вообще, объединив все бывшие республики Кавказа, создал целую исламскую республику! Во главе с ваххабитами, даже ислам перекроившими под себя!
- Если вы, товарищ генерал, без всякого пафоса – за восстановление настоящей России, пусть не Советского Союза, но нашей Родины, которую когда-то в детстве, в юности мы любили, посылайте меня на операцию. Не мо-гу так больше! Душа не терпит издевательства над страной, над народом, над самим здравым смыслом, – подполковник, вскочив, стоял перед Хвощевым в позе, что вот-вот раздерет на себе ставший вмиг тесным китель, уже и ворот рванул. – От Майкопа до штаба гаденыша – полчаса лету, даже меньше, залп «штурмом» или «атакой» - ничего от падлы Рыжебородого не останется. Как от его папеньки, как от Джохара!
- Успокойся, подполковник! Террористом воздушным не терпится стать, хочешь на них быть похожим? Ты еще левых эсеров вспомни, народовольцев … Недостаточно теперь таких акций. Их передовой отряд надо наголову разбить, армия у гадов.
С тобой все ясно, пойдешь в бой на Курской дуге. Я пока еще сам толком не знаю всей системы, как - наши ученые, как следует, не объяснили. Или образование мое, военное, не позволяет урузуметь? Но победа там, именно вашей группы победа, позволит потом одержать победу и здесь. И даже во Франции, в Германии, если тамошние демократы очухаются под фашистами, призовут нас.
Да, Павел Григорьевич, страшные настали времена … сначала Горбачев сдал Советский Союз, потом Ельцин заигрался в «демократию», и – пошло-поехало. Хасавюртский позор. Армию развалили, таких, как ты и полка не наберется, вот вас, самых честных и отбираем. Летай пока, пилота- оперетора сможешь себе подобрать, или у других будем искать? Один штурмовик, твой, решено послать двухместный, не только звеном станешь командовать, а и разведку боем поведешь.
Сейчас, подполковник, даже понятие Родина нивелировано. Еще в первую и во вторую чеченскую войны с воплями «Аллах акбар!», Аллах велик, исламисты разве не за Родину воевали? Только – какую? И как воевали? А наши федералы – разве не за нее? Последние отморозки, скупившие все побережья Испании, да и Франции тоже, с фашистами договорились, наши олигархи тоже именуют, где надо и не надо Россию – Родиной. И скинхеды, прочая шелупонь … Родина!? Таким образом, у нас с тобой, у всех наших ребят, у других, кто, как и ты, не терпит такого б …, даже не Родина настоящая Россия. Она для нас – Отчизна! Ее и защитите там, в 43-м!
Так, или примерно так разговаривал генерал-лейтенант Петр Хвощев с каждым старшим офицером. А уже они самостоятельно, по своим предпочтениям подбирали себе экипажи танков, самолетов, вертолетов.
- Товарищи … - не зная как назвать собравшихся доктор физико-химических наук Бесстволов выдал, - бойцы за великое дело! Я счел своим долгом просветить вас насчет действия установки, благодаря которой вы скоро окажетесь в далеком 1943 году. Работали мы над ней более 50 лет, после того, как наши разведчики раздобыли в США чертежи. Не стану надувать щеки, не стану приписывать ее авторство.
Все началось еще до Второй мировой, когда жил и творил гениальный, до сих пор не признанный в этом качестве ученый, изобретатель, серб по национальности Никола Тесла. Слышали о таком? Нет? Так вот именно Тесла разработал, сконструировал установку, в сильнейшем электромагнитном поле которой люди, все предметы словно исчезают и переносятся на годы, на века в прошлое. К сожалению, первый и единственный опыт, без присутствия самого ученого, только что умершего, не совсем удался. Осенью 43-го возле побережья США эсминец «Эвеланж» на глазах изумленных очевидцев сначала покрылся все более густеющим зеленоватым туманом и исчез! Корабль, длиной 170 метров и с экипажем в 300 человек! Через некоторое время сообщили: судно через четыре минуты оказалось за 350 километров от места его стоянки в канадских водах, целое и невредимое. Однако без половины команды. Другая половина, лишь отдельные моряки, смогли рассказать, что долгое время находились примерно в эпохе начала завоевания Америки, видели обнаженных индейцев, их схватки с белыми, приплывшими на кораблях типа каравелл. Вскоре все они впали в коматозное состояние и постепенно умерли в госпиталях. Больше широкой публике ничего не известно.
Насчет вашего возвращения из прошлого прошу целыми и невредимыми, впоследствии – не больными, настоятельно прошу не волноваться. Я гарантирую. Естественно, тем, кто уцелеет в схватках на Курской дуге. Вам, вернувшимся, предстоит задействовать здоровые части нынешней Российской армии, спецназа, и идти на Кавказ. Впрочем, это уже не моя епархия, генерал лучше знает, как и что …
- Товарищи! Задача в общих чертах вам ясна. Технологию, признаюсь, я сам никак не смог изучить, - начал генерал-лейтенант Хвощев, - Главное для вас – одержать необратимую победу на Курском выступе. Все, что вы знаете о тех боях из официальной истории – извините, туфта. Немец создал такую группировку, в основном, танковую, даже задерживает наступление до тех пор, пока заводы не изготовят достаточное количество танков Т-V «пантера», есть также совершенно непробиваемые, во всяком случае, с дистанции более 200 метров, Т-VI «тигры» и самоходные установки «фердинанд». Нашим Т-34 с 76-миллиметровой пушкой там делать нечего, погибнут зря, таким образом, позволят врагу окружить целых наших два фронта, создав плацдарм для наступления на Москву.
- Не маловато ли нас, товарищ генерал? – не выдержал полковник Демич. – Десяток Т-80У, три самолета, три вертолета на армаду, насколько помню историю, из полутора тысяч одних лишь танков!?
- Вы, полковник, возможности своих машин, экипажей знаете? Скажу о штурмовиках. Один лишь «грач» способен сразу, за единственный заход, уничтожить 16 танков, таких, как «тигр» с его 150-миллиметровой броней! А даже «фердинанду» для поражения Т-90У с кормы надо подойти к нашему на расстояние 50 метров, с его-то скоростью 30 километров в час, вы подпустите его?
Демич, его высоченный заместитель полковник Липовец, все танкисты понимающе заулыбались. Подтянулись, горделиво поглядывая на стоящих рядом товарищей по оружию, правда, по другому оружию, и летчики. Мол, куда вам до нас, мы одним заходом – сразу 16 «тигров» сможем сжечь!
- Ну, а мы, товарищ генерал, на подхвате, как всегда? – с нотками недовольства пробурчал Никита Гостев, - мы тоже не лыком шиты, не зря же «летающими танками» нас прозвали. Впрочем, – капитан недовольно пожал плечами, - кому нравится, можете хоть «крокодилами», хоть … лишь в печь не сажайте, - под общий смех закончил стушевавшийся от общего внимания храбрый в воздухе летун.
- Тихо, тихо! - подал командный голос Хвощев, – как всегда в тени останется спецназ. Слава! - подполковник Вячеслав Зотин щелкнул каблуками берцев. - Тебе самое главное со своими ребятами – ни в коем случае не показывать, на что вы способны. Подозреваю, даже наши, армейские разведчики, да и тамошние чекисты могут испытать вас «на вшивость». Ни в коем случае с нашими не включать весь комплекс приемов, особенно – крови – ни-ни. Силовых приемов для удержания излишне любопытных, думаю, будет вполне достаточно.
- А если немцы? Хватит ли противотанковых гранатометов, зарядов для подствольников?
- Должно хватить, Слава, всего боезапаса, также, как и горючего. Ваша задача – все это добро охранять не как зеницу ока, пуще собственной жизни. Впрочем, оружие, техника – вот ваша жизнь. Пусть «великий вождь всех времен и народов товарищ Сталин» в то время не жалел людей, миллионы погибли из-за бездарного командования, наша задача – сохранить всех, до единого. Да, для связи, исключительно для нашей связи, (в смысле – вашей), каждому выдается радиостанция, типа мобильника. Свои сотовые оставьте, зачем они в 43-м, тогда слова «провайдер» не знали. Берет рация на 50 километров, должно хватить во все стороны. Головная рация – вот она, всего с пару кэгэ весом, останется на базе, на нее вы всегда сможете выйти, даже со своих карманных. Где будет база? На месте соорентируйтесь, мы вас посылаем во время, а место – весьма приблизительно известно, возле Нового Оскола.
Демич? Не гоже вам, полковнику в камуфляже, его тогда вроде и не было вовсе у танкистов. Всем – переодеться в комбинезоны! Кроме командира и его заместителя. Слышали про такую материю ко-вер-кот? Переодевайтесь. Никита, Мирослав, увидев вас в камуфляже, не поймут там, как никак майоры НКВД, переоденьтесь сейчас же в суконные гимнастерки, да, там же, на столике и документы для всех. На основе взятых из музея Вооруженных Сил компьютерщики поработали так, что комар носа не подточит, как настоящие.
Еще: полковники, подполковники, проверьте, чтобы звездочки на погонах были не как сейчас, на просветах, а сбоку их. Не мелочи. Все готовы? выходим. Что б тебе, Борин! Ты что, Ник, совсем зарапортовался!? Почему у тебя вместо погон – петлицы? 43-й, в феврале армия перешла на погоны, как будешь там в июле выглядеть?
- Товарищ генерал, так я же – майор, не забуду никогда и нигде – НКВД! А им, насколько мне известно, далеко не всякий и генерал – указ. Давайте я «с понтом» побуду в петлицах? Гляньте-ка – четыре рубиновые «шпалы», как у обычного полковника!
Хвощев лишь рукой махнул. Мол, делай, что хочешь, тебе выворачиваться на месте.
Три шеренги почти строевым, полузабытым уже без регулярных тренировок шагом вышли из ворот ангара. Ученые, похоже, завершили монтаж нехитрого, глядя со стороны даже и кумекающего в технике человеку, оборудования. Всего-то обнесли площадку с техникой силовыми кабелями, подключили их к неведомому агрегату. В оставленный проем все будущие бойцы, или, как еще их назвать? и вошли, также почти печатая шаг, как бы усилия этим торжественность, драматизм момента.
- Помню, как полетели в космос Гагарин, Титов, - смахнул набежавшую Бесстволов, - гордости было … А здесь – вроде и гордость, ведь столько лет отдано, есть абсолютная уверенность в успехе, так ведь мужики не в космос, в бой идут. А вдруг не сложится у них?
- Игорь Густавович, вы о чем? – все будет хорошо, какие еще сомнения, - генерал Хвощев крепко сжал локоть ученого, - давайте помашем ребятам. А то вот ваш туман уже пополз.
В самом деле, откуда ни возьмись вместе с довольно неприятным, сверлящим барабанные перепонки писком территорию за кабелями стал накрывать вначале лишь едва заметный, постепенно все более густеющий зеленоватый туман. Писк становился все более нестерпимым, провожающим пришлось попятиться от площадки … пуска в неведомое? Специального названия не придумали, как, к примеру, на космодроме есть стартовый стол, а здесь обнесли территорию, поставили технику, людей, и – в неведомое!
Никита Борин, стоя посредине тесно сбившейся группы, напрягся, как и любой человек в такой ситуации. Никакого писка ни он, ни его товарищи не услышали, только давление на уши, подташнивание. Стало трудновато дышать, но ничего, терпимо. Он хотел помахать на прощание Хвощеву с Бесстволовым, но рука, словно свинцовая, бессильно повисла вдоль тела. Хотел вскинуть, сомкнув ладони в прощальном приветствии обе руки, не получилось. Постепенно все, находящееся за пределами их зоны стало терять очертания. Почему-то в мозгу промелькнуло знаменитое гагаринское «поехали» и все исчезло.
ДЕСАНТ ИЗ БУДУЩЕГО
Постепенно туман рассеялся, и Никита ощутил, как рядом забормотали, засопели напряженно его боевые товарищи. Дохнуло жарким летним воздухом, сразу ощутимо зажарило солнце, вмиг пронзив своими лучами темно-синюю суконную гимнастерку Борина. «Зря я решил форсануть перед здешними, вот и майся в жарище», - промелькнуло в еще не устоявшемся сознании.
Оглядевшись, он заметил вокруг поле, ничего, кроме поля, если не считать небольшой березовой рощицы, возле которой, словно только что на рулежке аэродрома в Жуковском, и в точно таком же порядке выстроилась вся их техника.
- Рассредоточились, осмотреть местность на километр в стороны, не больше, ни в какие контакты не вступать, сразу докладывать мне, - начал действовать майор, - идут наводчики танков, стрелки-операторы вертолетов, остальные – ждут.
Сравнительно недалеко, в километре с небольшим виднелись строения, за ними и вовсе угадывался небольшой город. Наверное, Новый Оскол и есть. Борин перехватил болтавшийся возле бедра планшет, совсем такой, как в годы войны - видел в музее Вооруженных сил. Не все старое – плохое. Вынул карту. Если Новый Оскол, как и планировали, то, судя по расположению солнца, черт, а компас на что? мы находимся почти строго на юг, здесь где-то должна быть дорога на Николаевку, где, по нашим сведениям в войну находился довольно большой военный аэродром. Тьфу, в досаде сплюнул Никита, пора отвыкать «в войну», вот она, рядом. Сейчас примерно начало июля, а немецкое наступление начнется 5 июля, надо до тех пор определиться, а то и начать действовать.
- Товарищ майор, - после резкого зуммера рации, повешенной на портупее, перехватившей новенькими кожаными ремнями Боринскую грудь крест накрест, раздался пока еще не знакомый голос, - лейтенант Иван Усков, я из экипажа «грача» Горидзе, продолжаю разведку. Здесь даже асфальтированное шоссе есть! «ЗиСы», «полуторки» так и шастают. Я не стал никого тормозить, жду ваших указаний.
- Хорошо, общий сбор. Так, на месте пока разбиваем палатки, проверяем камуфляж, чтобы никто, обращаю внимание, - никто и предположить не мог, что у нас там. Майор Увальнев, остаешься за меня, подполковник Зотин и … возьми, пожалуй, одного бойца, за мной! – полностью взявший командование на себя, Борин «пошел на контакт», похлестывая сорванной березовой веточкой по щегольским хромовым сапожкам, а такие, кроме него, оказались только у Демича. Остальные – в берцах. Двинулся вперед, за ним, не оглядываясь, Зотин и великан-спецназовец лейтенант Грибакин, один из немногих моложе Никиты. Трое из будущего направились к шоссе внедряться в неизвестное настоящее.
Картина, открывшаяся перед ними, оказалась как в хорошо знакомом кино. Преимущественно в одну сторону почти сплошным потоком двигались допотопные, с первого взгляда кажущиеся несерьезно маленькими трехтонки «ЗиС-5», и еле тащившие своим 40-сильным движком полторы тонны чего-то, укрытого брезентом, «ГАЗ-АА». Натужно гудели буксируемые также под брезентом, но угадываемые по очертаниям полковые 76-миллиметровые пушки американские «студебеккеры». «Нет, нам грузовики не нужны, - все так же постегивая себя веточкой, теперь уже и отгоняя комаров - рядом с трассой оказалось небольшое болотце, - прикинул майор, нам бы офицера званием постарше».
Ага, навстречу колонне, то и дело съезжая на обочину и было еще издали видно, как водитель то и дело грозит кулаком водителям грузовиков, приближается явно «виллис». Не знаменитая по книгам и фильмам американская тушенка, поставляемая вместо открытия второго фронта в Европе, но тоже своего рода «второй фронт», как и автомобили «студебеккер», танки «шерман», самолеты «киттихок» и «аэрокобра». Юркий вездеход «виллис», любимое средство передвижения армейского начальства. Много лет после войны хрущевские, брежневские историки почти напрочь отрицали, что такая помощь, пусть даже тушенкой, а главное, техникой, очень здорово, особенно в 43-м, помогла Красной Армии.
Заметив полковника- чекиста, да еще одетого не по уставу, ехавший в «виллисе» генерал-майор махнул водителю – стой. На всякий случай на заднем сиденье насторожились два солдата с ППШ, один даже затвор на себя потянул.
- Товарищ генерал, у меня срочное донесение к командованию! Весьма срочно, никаких отлагательств, - непривычно вскинув руку к фуражке доложил Борин, его сослуживцы молча вытянули руки по швам.
- Слушай, а почему? … так. Ты же вроде хоть и майор, а для меня как полковник, ведь НКГБ же? Что за маскарад? Где погоны? С луны свалился, майор? – соскочил со ступеньки машины генерал. Пропыленный, в обычной, а не в коверкотовой, полевой форме, довольно молодой, еще сорока нет, жилистый и, по всему видно, уставший до предела. – Сержант, проверь-ка у него документы!
Никита уже их с готовностью протягивал. Впрочем, охранник даже не открыл красную книжицу, а, опасливо поглядывая как на генерала, так и на чекиста, молча передал своему начальнику документ.
- Спецподразделение НКВД, большего вам сказать не могу, - Никита старался быть нагловато-вежливым, - вы уж, будьте любезны, как приедете, распорядитесь, чтобы за нами выслали машину. Срочно, товарищ генерал, если что, не только с меня – с вас спросят!
Чертыхаясь про себя, причем довольно громко, чтобы наглец-майор слышал, генерал полез на свое место. «Дармоеды! Крысы тыловые, им бы только на нашего брата компромат искать», - с трудом сдерживаясь, лишь бы не сказать резкость в ответ – себе дороже, командир стрелкового корпуса генерал Василий Литовкин углубился в невеселые свои воспоминания. Тогда, в 37-м, его, командира полка, арестовали и четыре года держали в лагерях ГУЛАГа. 58-я статья, «Антисоветская агитация и пропаганда». За что? Позволил на учениях командующему корпусом генералу Гукову заметить насчет несвоевременного подвоза его бойцам продпайка, а когда тот стал орать, молча, как и положено, повернулся через левое плечо, щелкнул каблуками и вышел. Молча! Гукова это и взбесило, выхватил пистолет, крикнул: «Стой, сука, убью», выстрелил, правда, в воздух. Весь его штаб начала разборки, правда, не слышал, а вот как нынешний маршал словно с цепи сорвался, как из ТТ стрелял, многие наблюдали. «А ему ничего другого и не оставалось, - грустно вздыхал потом о той вопиющей несправедливости Литовкин, - раз стрелял комкор, значит, по делу; комкоры просто так в сторону подчиненных не стреляют …»
Потом был суд, ха, «суд» тройки, где, не глядя на него, капитан юстиции, поглядывая на двух сидящих рядом лейтенантов, выдал: пять лет лагерей без права переписки. Да … четыре года на Колыме, год оставался, еще три добавили за восстание против урок, те совсем задолбали его соседа по «шконке» инженера-полковника. Видного фортификатора «из бывших военспецев», проектировавшего мосты еще до первой мировой, вроде графа, или барона.
Защитил бывший майор деда, те и предупредили: последняя ночь обоим осталась, молитесь, красные командиры, да не поможет, хана вам настанет. Выручили свои же, такие, как он, бывшие командиры полков, дивизий. Человек десять политических раздобыли одну- единственную заточку, ее и взял в руки готовый дорого отдать жизнь Вася Литовкин. Видя такое дело, местный авторитет, выглядывавший из своего угла в крайнем любопытстве – как дело повернется, выскочил из барака к вертухаям, заорал - политические их сейчас зарежут. А инженера-полковника все же нашли наутро мертвым, не выдержало у старика сердце …
Еще один суд, еще срок, уже другой лагерь. И тут сообщение – война. Литовкин раз десять посылал прошения отпустить на фронт хоть рядовым, обещая, скрипя зубами от злости, «искупить вину кровью». И вот, когда немец вплотную подпер Москву своими танковыми клиньями, вызвали Василия к «хозяину» в звании лейтенанта НКВД, тот самолично выдал «бэушное» обмундирование; с тремя такими же, вроде еще майором и полковником, отправил на пересылку. Через неделю подполковник Литовкин, не веря своему великому счастью, привинтив к петлицам уже забытые, как выглядят, три рубиновые шпалы, повесив юбилейную медаль «ХХ лет РККА» и орден Красной Звезды за образцовое выполнение его батальоном в 35-м ответственного задания по ходу Киевских учений, отбыл под Ржев. Там вскоре принял бригаду, которая почти вся погибла возле местечка Карманово. Раненый, сам еле вышел к своим, валялся в госпитале, вновь пережил разборки с особым отделом - почему позволил окружение. Позволил … Если бы не тяжелое ранение, прострелянное навылет легкое, как знать, что бы стало с ним, но, совершенно неожиданно попал « в тот» список, едва Героя не дали, орден Боевого Красного Знамени, а через неделю – сразу полковника, дивизию!
Не вспомнил бы генерал былое. Если бы не тот наглец, не поймешь, то ли майор, то ли полковник НКГБ. Как увидел ненавистную форму, затрясло всего. «Жарища, а он, сучонок, в сатине парится, форсит. Да и петлицы … Им, гадам, Устав внутренней службы до лампочки …».
Но, злись, не злись командир корпуса, а посылать машину, да еще лучше с охраной придется. Послал – свой же «виллис», предупредив о том, однако, своего начальника особого отдела, хитрожопого, как совершенно искренне считал Литовкин, подполковника.
Борин, сотоварищи, конечно, настроились на первый разговор по-боевому. Через полчаса «виллис» резко затормозил возле школы-восьмилетки, а местечко называлось – Николаевка. В школе – штаб корпуса, причем, сразу три класса – особый отдел. И во главе его не кто-нибудь, а бывший сотрудник секретариата самого расстрелянного перед войной наркома НКВД и даже одно время водного транспорта Ежова. Вот так! Подполковник Евневич искренне считал себя обиженным. Как же не считать? Откуда ему было знать, что его шеф – враг народа? Он – при чем? В результате пришлось переехать с женой Сарой и сыном Абрамом из трехкомнатной квартиры в новом доме на Старом Арбате на окраину – в Текстильщики. Хорошо, хоть семью в столице оставили, Сара сразу пошла по специальности работать – стоматологом, а он в армию подался. Не сам, конечно. В Западный особый военный округ. Как уцелел, одному Всевышнему известно. Впрочем, природный ум спас, чего же еще? Как началась война, он, Евневич, счел за благо возле начальства, как до войны, не отираться. Однако же все видел, все слышал. Как командующий Особым военным округом генерал армии Павлов растерялся, потерял управление войсками. Как бросились они, генералы, всем штабом искать своих командиров корпусов, дивизий. Только один майор Евневич Семен Исаакович тогда не растерялся, нашел единственный действующий в округе телеграф, да и доложил напрямую товарищу Сталину о положении дел на фронте, вернее, о полном отсутствии такового, как защитной преграды для дальнейшего вторжения немца в пределы Советского Союза.
Затем словно залег на дно Евневич. Зайдя в приличный дом, имея в кармане приличные же деньги, оставил там свою коверкотовую гимнастерку, хромовые сапоги, доплатил немного, и вышел уже в хорошем штатском костюме и даже шляпе. Только устроился на постой у симпатичной официантки местного ресторана, у которой и прежде пришлось пару раз ночевать, видит – фрицев в городе все не видно. Решил рискнуть, попробовать выбраться к своим, знал, его нацию фрицы не очень жаловали.
Повезло на этот раз, немцы случайно их городок обошли, словно специально для Семена Исааковича и единственной «полуторки» оставив большак. Не пришлось и документы прятать. Только вырвались к своим, как сзади пушки загрохотали, перерезали немцы большак.
Но впереди его ждала Москва, Лубянка, бывшие уцелевшие после бериевских чисток сослуживцы. Эх, если бы он оставил при себе форму! Могли бы в звании повысить, как с честью вырвавшемуся из окружения, главное – сообщившему о предательстве командующего. Вскоре и сам командующий, генерал армии, Герой Советского Союза Василий Павлов, прошедший Испанию, продрался из-за линии фронта со своим штабом. В глаза ему на следствии так и сказал Евневич: мол, испугались вы, товарищ генерал, не мне же фронтом командовать, у меня другие функции, а то бы на вашем месте … Правоту его, уверенность и готовность вроде оценили, но на Лубянке, чего он очень желал, не оставили, послали обратно на фронт начальником особого отдела дивизии, потом вот до корпуса дорос. А штаб тот почти в полном составе товарищ Сталин приказал расстрелять. А как же? Без железной руки – никуда.
Никита Борин всего этого, конечно, не знал. Он, самое главное, и не думал ждать от своих коллег по госбезопасности чуткого отношения. Потому с места в карьер занял наступательную позицию, вроде бы по-свойски, но поставив себя едва уловимо над этой по-настоящему тыловой крысой, начал:
- Слышь, подполковник, я даже тебе не могу ничего сказать! Просто-напросто – не имею права. Твое дело хоть по шифровке, да, лучше по шифровке передать в Москву, на Лубянку: так мол, и так, на меня вышел выполнивший спецзадание в тылу врага майор Борин. Предупреждаю - не все там знают мою фамилию. Сейчас - другое важно – мне, паре моих людей, нужно как можно быстрее оказаться в Москве.
И еще. В нескольких километрах отсюда, не важно где, и не важно, как там все оказалось, располагается совершенно секретная техника, мои люди. Все предназначено для нового, совершенно ни для кого не известного задания. О нем может узнать лично один товарищ Сталин. А уж кого он назначит курировать предстоящую операцию, ему решать. Главное – мне надо срочно выйти на Лубянку, попасть к наркому, кто сейчас, так долго был за линией фронта …Лаврентий Палыч?
- Да нет, с апреля нынешнего года Меркулов. И называемся мы теперь не НКВД, а НКГБ – народный комиссариат государственной безопасности. Но не слишком ли ты, майор, вознестись надеешься? Вон, весной под Вязьмой двое на мотоцикле высадились, самого товарища Сталина задумали убить. И еще, откуда тебя такого выпустили? Называешься майором, так ведь должен быть – полковником! Полковником еще НКВД, и сейчас носить полковничьи погоны НКГБ, поскольку две шпалы НКВД-ника соответствуют майору всех других родов войск. По сути – полковнику, нашему полковнику! Тьфу, запутаешься с тобой! Попался, лазутчик! Сидорчук! Отведи майора и двоих с ним отдохнуть в наш домик, да, да, правильно понял. Пока суд, да дело, надо позвонить кое-куда, уточнить кое-что.
В кабинет вошел капитан, да не один, а с тремя младшими по званию, вроде сержантами при автоматах. Сидорчук свой ТТ, его подчиненные ППШ молча направили стволы на Борина.
- А вот так мы не договаривались, подполковник! – Никита одним прыжком перелетел отделявший его от Евневича стол и, притянув его на себя, крепко ухватил захватом сзади за горло, - отойти, шею сломаю! – В тот же миг прозвучал выстрел, еще и еще, одна из пуль сбила на майоре фуражку, - ну!? Подполковник закатив глаза, захрипел. В тот же миг из соседнего класса, услышав выстрелы, прибежали Зотин и Грибакин. Сразу оказавшись в своей стихии, командир спецназа так уделал одного из сержантов, что тот, падая, сбил соседа. Великан Грибакин с немыслимой для его комплекции ловкостью вскинул в ударе ногу, и из руки Сидорчука едва ли не до потолка полетел ТТ.
- Без крови, я сказал – без крови! Свои же, хоть и дурные! – прокричал, укладывая Евневича рожей на его письменный стол, Борин. – Чего стоишь? А ну за генерал-майором, бегом! – это он так рыкнул стоящему в ступоре, не успевшему рыпнуться, а потому и не получившему ни одного удара третьему солдату. – Больше никому, никому о том, что здесь произошло, ни звука, а то под трибунал пойдешь, в штрафбат загоню, понял, крыса тыловая!?
Моральное право называть так этих Никита имел. Да, он не успел поучаствовать в боях здесь, зато преуспел – там. В Чечне совсем еще зеленым лейтенантом, когда отлавливали »духов» в «зеленке», потом, загнав их в седловину без леса возле горы с чудным названием Ослиное Ухо, шли на чеченцев чуть ли не в психическую атаку, причем именно Никита, по сути, вызвал огонь на себя. Он хорошо знал: у «духов» патроны почти на нуле, вот они и отстреливались одиночными выстрелами, да еще свои подствольные гранатометы не использовали. Правда, попасть из такого в человека, скажем, за 50 метров – проблема. Да и из «калаша» одиночным не проще, эти машинки хороши, когда очередями сеешь, словно дождем поливаешь, хорошо, что у «духов» нет американских М16 точного боя.
Учитывая все обстоятельства, Борин и вышел в седловину, во впадине которой промеж кустов засела пятерка, а, может и больше, бандитов. Вышел и, если со стороны посмотреть, пошел в их направлении очень спокойно, во всяком случае бойцам ФСБ-ного спецназа так и показалось. Чеченцы же, сначала, по всей вероятности изумленные такой наглостью, начали щелкать по нему именно одиночными выстрелами. Один, оставшийся в живых, потом рассказывал: «Вижу – идет. Навожу мушку, стреляю, а его нет, чуть-чуть, а в стороне, еще раз стреляю, а у меня меньше десятка патронов в магазине, очередью никак нельзя, снова выстрел, опять мимо.»
Слов нет, чеченцы, особенно прошедшие две своих войны, бойцы еще те, да и многие из них стрелки от бога, от Аллаха, что ли, ихнего. Вот и стреляют по Никите, а попасть, ну никак не могут. А секрет оказался в «качании маятника». Вроде идет человек прямо, на полусогнутых, а постоянно, причем неритмично, раскачивается то в одну, то в другую сторону, сбивая прицел. Конечно, долго так продолжаться не могло. Экономя остаток патронов, пара «духов» выпустили по Борину гранаты из подствольников, обе они пролетели в сантиметрах, обдав его горячим воздухом. Но – пролетели.
И в тот же миг с тыла на исламистов налетели спецназовцы. Одуревшие, хозяева гор и пикнуть не успели, как оказались расстрелянными почти в упор. В плен взяли затем словоохотливого.
За такие подвиги в те времена запросто Героя России давали. Как же, вызвал огонь на себя, товарищей спас, позволили им банду уничтожить. Но Никите даже побрякушки – ордена Мужества не дали. А получилось следующее. ФСБ-ники в одном из сел на рассвете надеялись взять живьем двоих спрятавшихся в подвале у родственника бандитов. Все прошло удачно, не считая сломанной руки одного, два «языка» могли бы дать крайне важные, ребята знали, показания. Решили проверить их говорливость, однако один, стеная, совсем не мог говорить от боли, а в второй принялся в открытую издеваться над чекистами:
- Что, русские свиньи, добились своего? А ну, быстро везите меня на допрос! Вашему прокурору Фириченко Владимиру Георгиевичу, знаете такого? все расскажу! И потом посмотрим, кто кого арестовывать станет! Он вас за меня и посадит, шакалье отребье! А я потом уши вам ме-е-едленно отрезать буду, больше всего люблю федералам уши, пальцы отрезать. А уж ФСБ-никам – милое дело!
Никита и раньше знал: стоит многим задержанным бандитам попасть под следствие, хотя бы в ИВС, изолятор временного содержания в Чернокозово, расположенный в двух обычных пассажирских вагонах и в двух «столыпинах», чаще всего вскоре они оказываются на свободе – «нет состава преступления». А его же коллеги из ФСБ потом сообщают, какие хоромы себе где-нибудь в Тверской или Московской области те прокуроры отстраивают. Посмотрел-посмотрел на изгалявшегося над ними «духа», ткнул стволом «калаша» в бок, пошли. Завел за дом, где они остановились, да и дал очередь прямо в раззявленный в наглой ухмылке, мол, что ты мне, русская свинья сделаешь, рот.
Как не скрывал их командир, случившееся все же дошло до самого директора ФСБ, тот лично принял Борина. Впрочем, «принял» сильно сказано. Носящий звание генерала армии, правда, никто его в форме, даже в праздники не видел, ставленник еще предыдущего президента, его земляк и однокурсник, обабившийся, не знающий бритвы острый подбородок трясся от злости, когда директор орал на Никиту:
- Самоуправство!!! Ликвидировать такого важного свидетеля! Самого под суд!
Выждав, тогдашний лейтенант все же вставил:
- Мы не работаем с прокуратурой, довольны уже тем, что она нас не трогает, вот прокурорские этим и пользуются, организовали в Чечню своеобразный «вахтовый метод».
- Поясни», - опешил генерал армии.
- С ведома Генерального прокурора его подчиненные направляются в Чечню на определенный срок, если не ошибаюсь, на три месяца. Если не успевают к концу командировки хапнуть в виде взяток за прекращение уголовных дел определенную сумму, их сменщики даже с такими потом делятся.
Директор ФСБ тогда внял доводам лейтенанта. Едва помощник проводил Никиту до выхода, сразу набрал номер самого президента страны. До того также доходили подобные слухи, не более того. Радио «Свобода» например, давно и открыто вещало о повальной коррупции среди прокурорских. Но президент, сам бывший ФСБ-ник не особенно верил, подозрительность, недоверие было его отличительной чертой. Но тут, получив информацию из первых рук, от своего сотрудника, тем более, совершившего подвиг, сразу же вызвал тут же начавшего истекать потом от страха Генерального прокурора …
В общем, в тот раз для Никиты все закончилось более-менее удачно. Могли бы в звании досрочно повысить, наградить, а могли и в 13-ю зону на Урале, осудив, направить, в ту, где отбывают сроки бывшие сотрудники правоохранительных органов.
… Зажав в углу кабинета нахохлившихся, зло зыркающих на них глазами особистов, посланцы из будущего продолжали держать их под прицелом, пока сюда не ворвался генерал Литовкин.
- Вы чего себе позволяете!? Думаете, на вас управы нет? Немедленно освобождайте людей!
- Я же вас предупреждал, товарищ генерал, - Никита олицетворял собой даже несколько надменное спокойствие. Главное – сразу дать понять любым местным командирам, что его миссия настолько важна, настолько секретна, что разговаривать на сей счет ни с подполковником, ни даже с генералом он не станет. – Выводите меня по связи на Лубянку, с вас какой спрос? В серьезности наших намерений успели убедиться? Не надо доводить дело до самого плохого. Вот, - Борин показал на висящую у него пониже плеча рацию, - сейчас отдам приказ своим, через десять минут над вашим штабом появится летательный аппарат, и от этого места ничего не останется.
Для демонстрации он и в самом деле нажал на клавишу, включил громкую связь, и все присутствующие с огромным для себя удивлением услышали четкий голос:
- Майор Увальнев на связи, как у тебя дела, Никита?
- Приучаю местное командование выполнять мои указания. Были проблемы, сейчас вроде решены. Но ты, Слава, на всякий случай подготовь одного «крокодила». Тут собрались все Фомы Неверующие, как бы не пришлось продемонстрировать наши возможности.
В коридоре раздался топот и в кабинет ворвался запыхавшийся лейтенант:
- Товарищ генерал, на аэродром «дуглас» садится, начальник штаба срочно послал за вами, боится – вроде сам Гуков пожаловал!
- Одно к одному, - командующий корпусом смачно сплюнул в урну для мусора, - с одним не разберемся, теперь еще заместителя Верховного нам не хватало … Делать нечего. А вас куда?
- Вот с Гуковым мы и пообщаемся. Наш уровень, ему и доложу о своем задании, - даже обрадовался такому развитию событий Борин. – Давайте, генерал, еще пару «виллисов», поехали на аэродром.
Оборудованное по всем правилам, и даже с единственной бетонированной взлетно-посадочной полосой – редкость в те времена, летное поле простиралось сразу за околицей Николаевки. До войны здесь располагалось парашютное училище Осавиахима для подготовки, как приказал товарищ Сталин, миллиона парашютистов. По всей стране. Вон и бараки для них, на тысячу человек, не меньше, а для подъема их в воздух прежде базировались только-только запущенные у нас перед войной американские «дугласы» ДС-3. Впрочем, после замены штатовских моторов на наши М-62, самолеты, по фамилии главного инженера авиазавода Лисунова стали называться Ли-2. Сейчас же со дня на день сюда ждали прибытия полка пикирующих бомбардировщиков Пе-2, необходимых для упреждающего удара по немцам в канун их ожидаемого наступления.
На Ли-2 в сопровождении двух притершихся к бетонке истребителей Ла-5 и прилетел личный и полномочный посланник Верховного Главнокомандующего, его особо доверенное лицо, первый заместитель маршал Григорий Гуков. Он, а также начальник Генерального штаба маршал Александр Ивановский, прежде находились на северном фасе так называемой Курской дуги, совершали инспекторские проверки войск. И вот решил проверить, как готовятся к немецкому наступлению на южном участке обороны.
Невысокий, коренастый, с кривоватыми «кавалерийскими», сам бывший кавалерист, ногами маршал в сопровождении небольшой, человек из пяти, свиты уже шел к остановившимся возле бетонки «виллисам». Борин жестом остановил своих – наше дело пока - сторона. Следом за военными по стремянке из чрева самолета спустилась молодая женщина в военно-полевой форме. Никита сначала не обратил на нее особого внимания, но когда она, покачивая бедрами, неспешно пошла следом за маршалом, у него отчего-то екнуло сердце. До чего похожа на Настю, просто наваждение!
- ППЖ, - ехидно прозвучал шепот среди встречающих. Это всезнающий, как и положено начальнику особого отдела, Евневич проявил свою осведомленность, - врач полевого госпиталя, уже с год постоянно с ним. Разве что в Москву редко ее берет – там у маршала семья.
«Походно-полевая жена», -почему-то с досадой вспомнил Борин, как расшифровывается фронтовая аббревиатура. - Но до чего же похожа … вылитая Настя…»
Литовкин, чеканя шаг, а по взлетной полосе у него получилось не хуже, чем во времена его давнего курсантства на плацу, подлетел к Гукову:
- Товарищ маршал Советского Союза, командир 14-го стрелкового корпуса генерал-майор Литовкин прибыл в ваше распоряжение!
- Литовкин, говоришь? Слышал, слышал … Да и помню 37-ой. Погорячился я тогда, потому и вспомнил о тебе. Думаешь, так бы тебя из ГУЛАГа освободили? Боевых командиров повыбивало, а командовать ты можешь, потому корпус и получил. Дислокацию сил знаешь? Поехали на передовую!
- Тут такое дело, товарищ маршал … В расположении корпуса появились люди, требующие встречи непременно с вами, а затем с товарищем Сталиным. Говорят, у них особо секретная техника. Майор, или как тебя там, подойди!
Думал ли когда Никита, что ему придется стоять навытяжку перед самим Гуковым, пока еще Героем Советского Союза, уже потом – четырежды Героем, живой на данный момент легендой, символом победы в минувшей войне. Все это молнией пронеслось у него в мозгу, пока он строевым шел к первому заместителю Верховного Главнокомандующего.
- Кто таков? Почему форма не по уставу?
- Не могу при всех говорить, товарищ маршал, только – лично, попрошу отойти в сторонку.
Растерянным Гукова не видел никто. А тут он приоткрыл рот, силясь отреагировать на подобную наглость, но решил не пороть горячку, только в замешательстве снял фуражку, ветерок растрепал его редкие волосы по заметной лысине. Сделал шаг назад, как бы оценивая внешние достоинства чудного офицера. Диверсант? На ремне кобура необычно большая, явно не ТТ и не «наган». Но чтобы прямо здесь, при всех, его, маршала, шлепнуть? Смертник? Вроде спокоен, смотрит прямо в глаза, ишь, синие какие, наверное, бабам нравится. Посмотрел на своего начальника охраны, подполковника. Тот понял без слов, подскочил к Борину и протянул открытую ладонь. Никита его тоже понял, открыл кобуру и рукояткой вперед отдал свой увесистый «стечкин». Принимая его, начальник охраны не удержался, и, скосив глаза, принялся рассматривать незнакомое оружие.
Гуков же, по свойски прихватив пришельца под локоть, зашагал с ним обратно в сторону самолетов.
- Товарищ Гуков, Григорий Константинович, я поставлен во главе мощнейшей механизированной группы, наша цель не только повлиять на исход будущего сражения, но и разбить немцев! У меня техника, о существовании которой даже предполагать не могут ни наши, ни немецкие, ни американские, английские конструкторы!
- Атомная бомба, что ли? – Гуков не считал достоинства техники определяющими в боях, твердо верил – все решает человек, а техника – вторична в решении стратегических, да и тактических задач. Потому особенно ею и не интересовался. Правда, буквально на днях у товарища Сталина присутствовал на совещании, а там какой-то бородатый академик, Курчатов вроде его фамилия, докладывал вместе с Берией об опытах этого английского … Резерфорда о расщеплении атомного ядра и как будто можно скоро сделать такую бомбу, что целый город разнесет. Забивать себе голову он тогда не стал, а вот сейчас, услышав про новое оружие, решил блеснуть осведомленностью.
- Нет, у нас десяток танков, три самолета и три вертолета, способные решить задачи, которые не под силу танковой, воздушной армии.
- Как ты сказал? Вер-то-лет? И где это все? Не дуришь-ли ты мне голову? Одет как клоун, несешь какую-то ахинею! Хватит! Подполковник, - скорым шагом Гуков направился к группе ожидающих, встав перед начальником своей охраны, - возьми этого, выбей из него ту дурь, которую он только что мне нес!
Настал тот момент истины, который и решает, быть или не быть всей операции. Никита мгновенно щелкнул клавишей вызова рации Мирослава Увальнева:
- Увалень, срочно поднимай одного «крокодила», пусть идет в сторону аэродрома, да, да, к югу, с воздуха увидит. Рядом – барак, пусть в него выпустит одну ракету, только одну! Действуй!
- Товарищ заместитель Верховного Главнокомандующего, товарищ командующий корпусом, сейчас вы убедитесь в силе нашего оружия! Вот-вот появится такая машина, вертикального взлета и посадки, вертолет называется, он поразит вон тот заброшенный барак. Там ведь никого нет?
В ответ – молчание. И только Литовкин собрался сказать, что в бараке том скоро предстоит жить экипажам бомбардировщиков, как послышался свистящий рокот Ми-24 ПН, все задрали голову, поражаясь необычности аппарата. Вроде крылья у него есть, но явно не самолет, под крыльями – неужто реактивные снаряды, «катюши»? Главное – сверху огромный пропеллер, и сзади на хвосте пропеллер, только поменьше, боком вращается.
Пройдя над военными на предельно малой высоте, капитан Сергей Шпак и стрелок-оператор старший лейтенант Алексей Лютиков для начала решили произвести внешнее впечатление. Сорвав потоком воздуха с зевак фуражки, машина зависла прямо над военными, потом резко ускорилась. Над бараком, затормозив в воздухе, развернулась на месте, попятилась, нос «крокодила» медленно опустился, из-под одного крыла вырвалась белая молния с черным хвостом, через мгновение прозвучал оглушительный взрыв и, словно подброшенный неодолимой силой, барак, от половины которого сразу ничего не осталось, заполыхал ярким костром.
- Лихо! – Гуков не знал, как прокомментировать случившееся. – Ладно, поехали на вашу базу, посмотрим.
Расселись по машинам, и здесь Никита рассмотрел женщину поближе. Моложе Насти, тридцати еще, похоже, нет. Гимнастерка с капитанскими погонами туго обтягивает небольшую, но высокую грудь, волосы по фронтовой моде подстрижены коротко, под мужской полубокс, из-под пилотки и не видны совсем, юбка для военных лет коротковата, ровно по колено, сильные икры обтягивают изящные хромовые сапожки. Глаза карие, «чайного цвета», широкие азиатские скулы, небольшой чувственный рот. И, чего ради, чуть-чуть поддернув юбку, чтобы забраться на заднее сиденье «виллиса», она в упор, испытывающее посмотрела на Никиту? Тот взгляда не отвел, а самому сразу вспомнилась его любимая. Сегодня ранним утром расстались, а кажется, прошла целая вечность. Да, вечность лет в семьдесят. В первый раз и вспомнил о Настеньке, надо же так закрутиться.
О прибытии проверки майор по рации предупредил Увальнева с Зотовым. Собственно, чего еще следовало ожидать? Но из палаток, разбитых рядом с техникой, никто, кроме них не вышел. Правильно, незачем всем светиться.
- И что, вот это будет бить немца? Машина, вер-то-лет, у вас судя по всему сильна. Десять танков? Ну, в танках я понимаю поменьше, чем в лошадях, но именно наши БТ-7 разбили самураев на Халхин-Голе, покажи хотя бы один свой, - потребовал Гуков.
Борин заглянул в одну из палаток, другую и перед прибывшими предстали трое одетых в комбинезоны танкистов. Они споро стащили с одного из Т-80У брезент. Все прибывшие его моментально окружили. И – замолчали. Очень уж сильно танк из будущего отличался от ныне действующих. Первое, бросившееся в глаза – размеры, куда меньше самого сейчас мощного КВ, названного так в честь маршала Климента Ворошилова, о котором пели «первый красный офицер». Пожалуй, и «тридцатьчетверке» уступит, этот ниже – почти на метр, какой-то приплюснутый. Пушка с огромным жерлом - явно сильнее.
- Каков калибр? – поинтересовался Гуков у одного из танкистов.
- 125 миллиметров, стреляет всеми видами боеприпасов, в том числе ракетами, пробивает броню до 400 миллиметров! – отчеканил старший лейтенант. – У самого танка толщина брони также 150 миллиметров, башни – 200, особая, многослойная, да еще динамическая защита – показал облепившие башню и корпус танка пластинки.
- А у «тигра» лобовая - сколько? 150? А у «фердинанда», если не ошибаюсь, 200? – продолжал любопытствовать Гуков. Хоть и конник, представление о тактико-технических характеристиках вооружений он все же имел. – Да, Т-34 с его лобовой броней, сколько, генерал-майор? 60 сантиметров? делать нечего, а у нас большинство танковых корпусов ими вооружены, да и целая армия Ротмистрова!
- Танки, плюс самолеты-штурмовики, плюс вертолеты способны за полдня разбить танковую дивизию немцев, не меньше двухсот единиц, - вставил веское слово Борин. – Показывать самолет может не стоит, товарищ маршал, уж очень тяжело потом на него брезент натягивать …
- Хорошо. Сегодня у меня кое-какие дела, а завтра готовься … майор, или полковник, как тебя, полетим в Кремль к товарищу Сталину, ему решать, как все ваше добро использовать.
И тут к Гукову подошла его ППЖ, взяв под локоть, увела в сторону. После короткого, но энергичного разговора ее сановный спутник насупился. Зыркнул почему-то в сторону Никиты острым взглядом глубоко запавших глаз. Взял женщину за подбородок, а она оказалась даже повыше его ростом, внимательно посмотрел в глаза. Отпустил. Тяжело вздохнув, отвел Борина в сторону.
- Спутница моя притомилась, вдобавок она изрядно интересуется техникой, раз даже на месте стрелка на Ил-2 умудрилась полетать. Оставляю ее на твое попечение, покажешь тут все интересное, а под вечер отвезешь в штаб корпуса.
- Так точно, товарищ маршал Советского Союза, выполню все ваши указания! – вытянулся перед Гуковым Никита.
- Смотри у меня, не вздумай шалить, голову оторву …
Сели в два «виллиса» и укатили.
С чего так бьется сердце? Майор, а ну возьми себя в руки, не сходи с ума. Самое главное – она человек из прошлого. Ты вернешься, а она останется. В свое, в твое время, будет древней старухой, если вообще еще останется в живых. О чем же тут думать, мечтать? пытался поставить самого себя на путь истинный наш герой. У тебя есть единственная женщина, кроме которой тебе никого не надо. Да последний год и не смотрел ни на кого, жена изнылась за его сухость, отсутствие элементарных ласк, в постели забыла, когда он выполнял свои мужские обязанности. Настя, только Настя!
А ноги меж тем сами понесли его туда, где среди березок в ожидании чего-то стояла капитан медицинской службы, и, покусывая березовую веточку, отставив в сторону точеную сильную ножку, ковыряла острым носком сапожка землицу.
Никита, расправив грудь, собрал все складки на гимнастерке назад под ремень, направился прямиком к женщине.
- Майор НКВД, виноват, полковник НКГБ Борин! – представился он, вскинув ладонь к простреленной особистом фуражке.
- А зовут тебя как, майор-полковник? – расхохоталась капитан, - меня – Маша. А тебя не Илья, случайно? Почему-то три богатыря с картины Васнецова вспомнились, нет, скорее, Алеша Попович- Борин. Угадала?
- Почти. Никита я. Пойдемте, товарищ капитан … Маша, покажу вам, что интересует. Хотя первый раз вижу женщину, да еще врача, интересующуюся техникой. Она у нас и впрямь необычная, даже здешние войсковые инженеры не все поймут.
- А ты и впрямь богатырь! Никита …
- В былинах, на картине Васнецова - Добрыня Никитич!
- А мне тебя хочется Добрыней звать. Добрыня-Никита, Добрыня-Никита!... – расшалившись, Маша закружилась, обхватывая то одну, то другую белоствольную, между березок. – Ты еще вот чего – не бойся меня! Честно скажу – достал меня Григорий Константинович. Мне нормального мужика хочется. – Она прекратила смеяться и плотно прижалась к Никите, доверчиво глядя в его глаза. – В тебе, вижу, есть то, чего я не встречала в других мужчинах ни на фронте, ни в тылу, ни даже в Москве. Хотя я там и была всегда без Гукова, он же любой момент использовал, чтобы в семье побывать. Ты уверен в себе без наглости, без желания повелевать другими, как Гуков, да все офицеры выше лейтенанта! а ведь власть имеешь, или можешь скоро получить – немалую.
Сердце майора готово было выпрыгнуть. Он, наверное, впервые, растерялся. В любой из так называемых нештатных ситуаций, коих в чекистской практике не счесть, в доли секунды решал, как быть. А здесь настолько все неожиданно произошло, что … Стоп, а что, собственно, произошло? Бред какой-то. Он – в прошлом. Женщина, родившаяся, скорее всего году в 1915, в его время превратится в древнюю старуху, сейчас чуть ли не признается ему в любви, желает иметь его своим мужчиной. Она – любовница маршала, будущего четырежды Героя. Точно – бред. Его любовь – Настя, а тут все закончится, забудется. Да ничего и быть не может!
- Пойдемте, Маша, а то вот мои ребята смотрят, нехорошо.
Они пошли по направлению к недавно севшему «крокодилу», сверкающему в лучах уже склоняющегося к закату солнца бронированными стеклами. Докторша и впрямь вздумала вникать в устройство вертолета. Пришлось Никите, манипулируя руками, показывать ей принципы его полета. Потом капитану захотелось посидеть почему-то на месте стрелка-оператора. Борин послушно открыл дверцу передней кабины, куда Маша, показав ему ноги гораздо выше колен, даже мелькнули ее трусы, совсем такие, как у его старой, полузабытой прабабушки – длинные, до половины бедра, с резинками.
Это его вновь почти вернуло в реальность. Черт, что же такое творится? Он пришел в прошлое, чтобы воевать, а здесь ППЖ, вот словечко, походно-полевая жена того Гукова, чей памятник стоит возле Кремля, вовсю совращает майора ФСБ! Он поднялся в верхнюю кабину пилота и оттуда смотрел в установленное впереди зеркало, как смелая, если не сказать больше, докторша устраивается в кожаном кресле, как, словно любопытный ребенок трогает рычаги. Хорош, пора это дело кончать!
- Никита-Добрыня, ну, Добрынь … ты можешь залезть сюда? – на уровне его хромовых сапог, изрядно запыленных, появилось в маленьком смотровом окошечке сияющее лицо Маши, иди же, иди!
И он послушно опустился к педалям, туда, к проходу. Вообще-то общение между летчиком и стрелком-оператором возможно лишь в экстренных случаях, так просто не пролезешь, надо еще сдвинуть в сторону разделяющую кабины броневую плиту. Тяжелая, зараза, но вот и открылся лаз. Она решительно потянула его на себя, и Борин даже не заметил, как рыбкой нырнул в тесную нижнюю кабину. Тут же его губы сомкнулись с жадными губами Маши. Да, целоваться она умеет, похоже, она все умеет! В разгоряченной голове майора молнией пронеслась ревность к старому пердуну Гукову: он же лет на 20 старше своей походно-полевой жены, что он может, в таком возрасте? 47-летний маршал казался 32- летнему Никите почти стариком. Использует ее как куклу! Нет, Машу он ему не отдаст. А как же Настя? слабо промелькнуло уже в почти угасающем сознании. В том сознании, которое еще способно контролировать действия мужчины, если женщина очень хочет, если женщине по-настоящему надо… Борин, слабо сопротивляясь сильным ласковым рукам, очутился в кресле, потом съехал в нем, оказавшись почти в горизонтальном положении. Закинул ноги в сапогах на приборную доску, последним усилием стараясь не задеть гашетку пушки. Не хватало еще очереди из нее! Юбка женщины перед ним скрутилась на талии, он рванул на ней дурацкие трусы, разорвал. Как иногда в «ауди» с Настей, мелькнуло совсем не к месту. И тут запах женщины, аромат ее, пусть долго не мытой по- настоящему, но вкусной женщины, ее завораживающий запах! заставил резко войти в нее. Она, расположенная лицом к нему, положила руки ему на плечи, впилась в губы длинным поцелуем. Ну, же, ну, Никита-Добрыня, Никита-Добрыня …
Тем временем бойцы его отряда, увидев отъехавшее начальство, вышли из палаток, принялись ужинать своими «сухпаями» - сухими пайками. Впрочем, такое определение с большой натяжкой относится к тому, что они действительно имели, взятый из будущего набор американских продуктов не шел ни в какое сравнение с нашим. Главное, многое расфасовано в контейнеры, готовые, стоит потянуть за тросик, к употреблению уже через минуту горячей пищи. Скоро площадка, а ветер к вечеру стих окончательно, наполнилась ароматами гуляша, фаршированного перца, азу по-татарски. Даже в «вертушке» через полуоткрытую дверцу кабины Маша с Никитой ощутили запахи еды, посмотрели друг на друга, рассмеялись. Счастливая, женщина совсем нехотя освободилась, встала перед ним на колени и в благодарности поцеловала его, доставившее ей такое удовольствие, естество.
- Пошли ужинать, что ли … - Борин натянул совсем не по уставу коротенькие, домашние трусы плавками, галифе. Его новая подруга нашла висящие над головой на тумблере прицела разорванные трусы, скомкав их, выбросила подальше в кусты. Тут же и призадумалась, а вдруг маршалу вздумается реализовать физиологическое, как он иногда говорил, желание, а на ней нет трусов. Вот проблема!
Некоторые из команды заметили некое шевеление в кабине стоявшего в полусотне метров вертолета, но приметивший такое дело раньше всех майор Увальнев успокоил любопытных, объяснил - командир показывает устройство вертолета сопровождающей маршала Гукова женщине. Есть такая договоренность, успеху операции это ни в коем случае не грозит и внимания обращать не стоит.
- Добрый вечер, - подойдя к расположившимся на загодя припасенным раскладным стульчикам, не на траве же сидеть, времена, из которых она пришли, все же другие, - робко потупив глаза, приветствовала десантников из будущего Маша.
- Капитан медицинской службы Мария … как твоя фамилия, - шепнул в замешательстве ей на ухо Никита, - Мария Владимировна Загайнова, прошу любить и жаловать и, желательно покормить.
Ей тут же предложили стульчик. Чего изволите? Она выбрала гуляш, а на второе вишневый компот. Борин, разорвав пластик, протянул пару кусков «бородинского». Разогревая еду, Мирослав ввел женщину в состояние оцепенения, ведь до тех пор, пока она не стала боевой подругой маршала, когда его личный повар, где бы они не находились, имел возможность парить-жарить, питалась как все – именно сухим пайком, нередко приходилось просто жевать концентраты, или же галеты, запивая их обычной водой. А здесь, дав ей в руки похожий на большую консервную банку контейнер с английской надписью, не владея никаким языком, кроме родного, она и прочитать не могла, на секунду на зная, что с ним делать, стушевалась. Увальнев, многозначительно хмыкнув, потянул за тросик. Внутри раздалось шипение, через минуту крышка сама собой отскочила, к банке оказалась прикрепленная пластиком вилка, и в нос проголодавшейся женщине ударил аромат гуляша с картофельным пюре. Снизу контейнер оказался холодным, можно было свободно держать его в руке. Вкусно!
После ужина Никита пригласил Машу в свою командирскую палатку на двоих с его лучшим другом Увальневым. Здесь они свободно встали в полный рост, и женщина из настоящего еще раз убедилась, насколько все необычно у необычных же людей. Главное – откуда такой комфорт? Две раскладные кровати, между ними столик, майор прихватил с поляны два стульчика и включил, она сначала подумала, маленькую рацию. Полилась незнакомая ритмичная музыка.
- Магнитофон, - прокомментировал Никита, - можно любую песню включить.
- А «Рио-Риту» можно?
- Далась вам всем эта «Рио-Рита», других мелодий не знаете? Нет у меня такого, все современные, или вот – Валерий Ободзинский, он давно умер, но какой голос, сейчас …
- Как у Утесова?
Вместо ответа полилось « … эти глаза напротив – калейдоскоп огней, … вот и свела судьба, вот и свела судьба на-ас, только не отведи, только не отведи глаз».
- Жизненная какая песня, словно про нас с тобой, - загрустила, обхватив колени руками, Маша, - так бы и слушала … Тебя бы любила. Откуда ты такой взялся, Никита-Добрыня?
- Пожалуй, тебе пора, - поднялся майор, - конфликтовать с Гуковым мне никак нельзя, у меня и впрямь задание особой важности, поехали.
Позвав с собой на всякий случай лейтенанта Грибакина с «калашниковым», посадив рядом женщину, Борин некоторое время разбирался с нехитрыми приборами «виллиса». Привык к своей «ауди», где автоматическая коробка передач, стоит только опустить тормоз, а тут, поди, разберись. Наконец, нащупал, где первая скорость, для начала дернул машину, поехали.
Гуков уже их ждал, нервно прохаживаясь по длинному коридору школы. Возле входа замерли двое автоматчиков, у себя в кабинете в тягостном напряжении застыли командир корпуса и начальник особого отдела. Заслышав шум подъехавшей машины, маршал не выдержал и сбежал с невысокого крыльца навстречу, прижал к себе окаменевшую Машу, поцеловать на глазах подчиненных не рискнул. Требовательно-вопросительно посмотрел на Борина.
- Ваше задание - продемонстрировать капитану технику, выполнено, - отрапортовал Никита, - при осмотре упор сделан на изучение конструкции транспортно-боевого вертолета Ми-24ПН, пушечного, ночного!
А сам лишь только сейчас вспомнил, что у «крокодила» есть и специальная, хоть и тесная кабина для небольшого, на восемь человек, десанта. Надо бы с Машей там сблизиться, все свободнее.
- Завтра в семь ноль-ноль будь у меня, летим в Москву, - сказал, как отрезал Гуков, - захвати с собой не больше двух человек, у меня своя охрана.
У Борина, он хорошо знал свои недостатки, была привычка последнее слово все же оставлять за собой:
- Товарищ маршал, предлагая вместо ваших истребителей в качестве сопровождения от возможных атак вражеских воспользоваться нашими вертолетами, поверьте, это гораздо эффективнее!
- Убедил … полковник, а теперь – отбой, – заместитель Верховного Главнокомандующего, взяв свою подругу, ППЖ, под руку направился в сопровождении автоматчиков к дому, где им надлежало переночевать. Глядя им в след, Никита лишь заскрипел зубами в бессилии что-либо изменить. Пока.
«ТОВАРИЩ СТАЛИН, ВЫ БОЛЬШОЙ УЧЕНЫЙ …»
Наутро майор ФСБ и не известно, кто по званию, может и полковник НКГБ, Никита Борин проснулся от щебетания птиц. На их общем фоне отчетливо выделялись трели соловьев. Где такое можно еще услышать? «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат. Пусть солдаты немно-о-го поспят», - вспомнил Никита слова из старой военной песни. Но, применительно к здешним условиям, написана она, или еще нет? А спать, пожалуй, хватит, - он поднес к глазам пылевлагонепроницаемые японские «сейко», начало седьмого, в самый раз. Слазил в свою, прихваченную из дома, дорожную сумку, вытащил из пачки приятно отдающую прохладой гигиеническую салфетку. Вместо умывания, тут вроде речки, другого водоема нет, тщательно обтер ею лицо, шею, потом руки. Посмотрел на подворотничок, не годится. Хорошо, на всякий случай прихватил с собой кусок белой ткани, женский набор для починки одежды. Достал нитку, и, отпоров засаленную далеко не белую тряпочку, как когда-то в Академии ФСБ, пришил новую полоску ткани.
Рядом заворочался, подскочив, будто его разбудили по побудке, Мирослав Увальнев, или, чаще всего во время учебы, Славка Увалень, непонимающе, спросонья уставился на майора.
- Рота, подъем! – шутливо приветствовал друга Никита, - принимай командование, а мы с Демичем, и, пожалуй, с Зотиным поедем в штаб, Гуков ждать не станет, еще выкинет какой-нибудь фортель за опоздание, он на всякие приколы, насколько читал о нем, мастер.
«Стоп, говорю сам себе, тут надо подумать. Технику я, в принципе, знаю, но если у Сталина соберутся конструкторы, начнут меня гонять по вооружению … Нет, без танкиста, как его, инженер-майор Костин, без технаря от летчиков подполковника Майстренко не обойтись».
- Давай, Слава, поднимай мужиков. А еще пусть «крокодил», под управлением того же Шпака прикрывает «дуглас». Рисковать нам никак нельзя, на сегодня моя голова, пожалуй, дороже заместителя Верховного Главнокомандующего будет.
Через полчаса выделенный им «виллис» стоял возле штаба корпуса. Вот и Гуков с Машей. Дабы не привлекать внимания маршала, Борин не стал останавливать на ней взгляд, лишь скользнул им, но успел заметить опухшее от слез лицо, вымученную, направленную на него виноватую улыбку. Внутри чекиста все буквально закипело: никак Гуков ей устроил ночной допрос с пристрастием? Вон, и сам украдкой позевывает, явно не в духе.
Ничего, Борин ему все объяснит. С Машей подождет, не она здесь – главное действующее лицо. Дело-то особой государственной важности, а обстановкой на данный момент владеет именно он, и ему виднее, каких специалистов с собой брать, и кому в воздухе их самолет защищать.
Выслушав его довольно длинную тираду, маршал некоторое время молча стоял, покачиваясь на своих коротких толстых кривых ногах. Кивнул – поехали, мол, на аэродром. Маша все же нашла взгляд Никиты, сразу же наполнив свои глаза слезами, смахнула платочком и села позади своего «походно-полевого мужа» на заднее сиденье рядом с автоматчиком.
Сначала, сделав короткую пробежку, в иссиня голубое безоблачное небо взмыли оба «лавочкина», потом, потарахтев моторами, поднялся Ли-2, неся в своем чреве тех, кто может в самое ближайшее время изменить судьбу великой страны. Уже в воздухе, посмотрев в непривычно квадратный иллюминатор, Борин заметил, словно зависший рядом Ми-24ПН. Вертолет шел с некоторым превышением. Не отстанет? – пронеслось в особенно ясной поутру голове, - и стал вспоминать тактико-технические данные «дугласа» и «двадцать четвертого», единственного в мире вертолета, способного два часа держать скорость 300 километров в час. Такая же максимальная у ДС-3, у нашего Ли-2 движки послабее, он на крейсерской вряд ли больше 250-ти даст. Нормально.
Лететь предстояло почти полтора часа. Самое опасное место - линия фронта в полусотне километров отсюда, того и гляди немцы, знающие об аэродроме, появятся. И точно, со своей скамейки Борин заметил, как у пилота идущего в полусотне метрах «крокодила» Сергея Шпака голова завертелась в разные стороны, а сам вертолет взмыл повыше, рыская по курсу носом, ощетинившимся сдвоенной пушкой, скорострельной 30-миллиметровой ГШ-30. Под небольшими крылышками куда более грозное оружие – управляемые противотанковые ракеты «Штурм» и ближнего воздушного боя Р-30.
Вот они – в стороне мелькнули и исчезли из боринского ограниченного поля зрения две пары «мессершмиттов-109». Тут же с боков отвалили «Ла-5», недвижимо над самолетом висел, как привязанный только вертолет. «Чего он ждет?» - нетерпеливо подумал Никита, - надеется на истребителей? Хотя, «крокодил» же не для воздушного боя …»
Но Шпак знал, чего хотел. Пока «лавочкины» отгоняли подальше одну пару «мессеров», другая, один из которых был с трефовым тузом на капоте, второй с желтым коком винта – асы, решили, видимо, полюбопытствовать, что за диковинная конструкция сопровождает «дуглас», похоже, с большим начальством. Вот ведущий начал заходить с хвоста как их самолета, так и вертолета, поглядывая с видимым удивлением, а летчика хорошо видно. Шпак задрал нос своей машины и немец за счет гораздо более высокой скорости проскочил аккурат в поле зрения его не только пушек, но и ракет. Для верности капитан предложил своему стрелку-оператору пульнуть ракетой ближнего боя с самонаводящейся головкой Р-30. Их еще называют «пустил-забыл», главное, чтобы направление ей выдать, а умная ракета сама найдет цель по ее горячему двигателю, по выхлопам из его патрубков.
Стрелок-оператор старлей Леша Лютиков в своей кабине напружинился, вот оно, боевое крещение, и, как только «мессер» показался впереди выше, нажал на гашетку пуска ракеты. Та, сверхзвуковая, мгновенно сорвалась с подкрыльевой направляющей, мелькнула дымным хвостом, привлеченная таким ей желанным двигателем самолета с тузом. Через секунды в него и угодила. За взрывом сначала Никита ничего не увидел, лишь когда пламя и дым рассеялись, уже метрах в ста внизу заметил, как беспорядочно падает хвост немца, часть фюзеляжа и одно крыло, остальное превратилось в мелкие детали. Прыгать, понятно, было некому. Хоронить, если бы самолет и упал на занятой врагом территории, некого. Тут же рядом мелькнул, штопоря, еще один вражеский самолет, сбитый кем-то из наших истребителей.
Небо, такое по-мирному голубое, очистилось от самолетов захватчиков. Уцелевшие «мессеры», дабы не искушать судьбу, и наблюдавшие особенно страшную смерть, судя по всему, их командира, со снижением, а в таком режиме «лавочкину» их не догнать, кинулись к линии фронта. Их не стали преследовать.
Увлеченный боем Борин горделиво посмотрел на сидящих напротив рядом Гукова и Машу. Его обидело то обстоятельство, что они даже не смотрели в иллюминатор, а, значит, ничего и не видели! Маршал, взяв двумя руками руку ППЖ, тискал ее, стараясь перекричать рев двигателей, говорить нечто ласковое. А та почему-то вновь виновато стрельнула глазами на Никиту. Лицо словно окаменело, маска, да и только. В ее взгляде читалось: ты же видишь, ты не можешь не видеть – не нужен мне этот человек. Сделай же что-нибудь!
Приподнятое победой наших летчиков настроение у майора мгновенно улетучилось. Не в силах сдерживаться, он с нескрываемой ненавистью посмотрел на Гукова. Но тот, увлеченный своим, ничего не замечал вокруг. «Нет, так жить нельзя, это же насилие получается!» И – сразу – сам себе: «Борин, опомнись! У тебя особо важное задание, Гуков – тот, кто поможет, не может не помочь его выполнить, проведет к Сталину, иначе всю технику запросто захватят свои же, доказывай потом, что и зачем. Не воевать же с ними, в конце-концов!
Настя? Пусть она невообразимо далеко, до ее рождения несколько десятилетий, но именно она – Единственная, самая желанная для него Женщина! Маша? Вот она, напротив, не замечает, как обнажилась ее бедро. С каким напряжением, с желанием выхватить, до того ей неприятно, позволяет тискать маршалу свою руку».
Отвернувшись и заметив висевший рядом Ми-24ПН, Никита помахал рукой смотревшему на него из-за бронированного блистера Леше Лютикову. Тот, показав большой палец, тут же повернул его вниз, мол, немец - тю-тю! Майор согласно закивал, захлопал в ладоши. На физиономии стрелка- оператора появилось очень довольное, даже слегка высокомерное выражение - знай наших.
Так, не спеша проутюжив небо, и прилетели. Аэродром за десятилетия почти, как показалось майору, почти не изменился. Те же взлетно-посадочные полосы, такие же, сверкающие на ярком солнце гофром дюралюминия ангары, числом лишь поменьше. Первым сел Ли-2 и порулил к двум уже ожидающим их прибытия «эмкам», самым в то время комфортабельным легковым машинам. Затем в отдалении сел и вертолет. По мини-рации Сергей Шпак запросил разрешение на обратный вылет и, получив добро, тут же снялся и вскоре растаял в безоблачном небе.
Показалась и значительно больших размеров машина, настоящий лимузин. «Членовоз», как много позже, уже при генсеке Брежневе стали называть подобные машины, ЗиС-101 сделанный исключительно для членов Политбюро, наркомов и им подобного высшего начальства, вот один такой, черный, как жук, подрулил к остановившемуся транспортнику. Первый заместитель Верховного Главнокомандующего может рассчитывать на такой прием. В него, почти не пригибаясь, вошли Гуков, Маша, место впереди с шофером за стеклянной перегородкой занял охранник с автоматом, двое других, Никита, Демич, Зотов, технари Майстренко с Костиным расположились в двух ГАЗ-М1. ППЖ в последнее мгновение опять с надеждой посмотрела на возлюбленного. Но тут уже Никита опустил глаза. Не время, ой, как не время любовью заниматься!
Помчались к Москве. Возле Павелецкого вокзала рядом с метро кавалькада остановилась, из «членовоза» выпорхнула Маша и, не глядя по сторонам, вошла в вестибюль подземки. «Сейчас дома, наверное, ее ждет мать, может, отец, если на фронт не послали? Сколько ей, лет 27-28, призывают до 50-ти, мог и попасть на передовую. Братья, сестры? Ничего ведь о ней не знаю, совсем ничего! Хоть бы телефон какой московский оставила …», - глядя невидящими глазами на военную Москву, Борин никак не воспринимал окружающее: обилие трамваев по сравнению с его временем, когда в центре они давно исчезли, почти полное отсутствие легкового транспорта, да и автобусов почти нет. Как и очень мало людей.
Вот и большой Каменный мост. Рядом с кинотеатром «Ударник», на дальних, так сказать, подступах к Кремлю «эмки» первый раз остановили. Тут же затормозил и «ЗиС-101», охранник с переднего сиденья показал что-то одетому в белую гимнастерку с диковинным с точки зрения Никиты шлемом-буденовкой на истекающей по щекам потом голове, сотруднику, нет, не ГАИ, какое тогда ГАИ? наверное, орудовцу, существовало тогда это самое – ОРУД. Для чего-то Борин начал вспоминать, как аббревиатура расшифровывается, но с въездом кавалькады на территорию Кремля, решил контролировать каждый свой шаг, не отвлекаясь на мелочи.
Здесь их еще пару раз тормознули, вот и до странности знакомое крыльцо. Ну да, здесь же дважды состоялись инаугурации второго российского президента, а вон там вход в служебные помещения. В сопровождении замкнутого, казалось, наглухо майора с синими петлицами и синими же просветами на погонах поднялись и пошли длинным сумрачным коридором. Шаги не слышимы в густом ворсе бордового ковра, справа длинный ряд дверей. Перед одной, внешне ничем не примечательной, и даже без таблички, майор остановился, и, сделав всем знак стоять и ждать, с усилием открыл тяжелую, похоже, дубовую дверь, вошел с одним высокомерно задравшим подбородок Гуковым.
- Насколько я знаю, Сталин лишь недавно приехал с ближней дачи из Кунцево, он всегда спит часов до 11-ти, сейчас начало первого, провальных дел на фронте вроде нет, будем надеяться на хорошее настроение Верховного, - успокоил товарищей, да и себя тоже Никита.
Вновь открылась дверь, широко распахнулась, и все тот же майор впустил их в приемную, где справа за небольшим столом сидел канцелярского вида, вылитый бухгалтер, человек предпенсионного возраста, слева на расставленных вдоль стен диванах сидели несколько мужчин, каждый в генеральской форме, с наградными планками и необычными для фронта маленькими медалями. У некоторых – золотые звезды, но не Героя Советского Союза, а с более острыми лучами и с серпом и молотом посредине. Стало быть, Герои Социалистического Труда, лауреаты Сталинской премии, о чем свидетельствуют медальки. Гукова здесь не было, видимо, на правах заместителя сразу зашел к Сталину.
- Товарищи, моя фамилия Поскребышев.- Прошу по одному подойти к столу, оставить ваши документы. И сдайте оружие вот этому товарищу, - он кивнул появившемуся откуда-то капитану. Тот молча повел их за собой в полумрак, где оказался еще один стол, напротив – массивный, с человеческий рост, сейф, открыл его. Все прибывшие, как по команде положили на стол свои «стечкины». Капитан не удержался, чтобы оценивающе не подкинуть на ладони один из пистолетов, удовлетворенно хмыкнул и положил в темную глубину. Затем также молча, совершенно не церемонясь, провел по кителям каждого какими-то липкими, почудилось даже через форму, руками, выудил из нагрудного кармана Демича и Зотова шариковые ручки, покосился на них, а к Никите забрался за пазуху, безошибочно и там найдя подаренный пару лет назад на день рождения сослуживцами «паркер». «Наружный карман – не выставка для авторучек, - вспомнил не к месту Борин, - однако, у него чутье. Неужели и в войну были стреляющие авторучки?»
Тем временем, посмотрев на часы, Поскребышев спрятал все, что было у него на столе, в стоящий рядом небольшой сейф, запер его, и с папкой из тисненой кожи скрылся за двустворчатой дверью. Через минуту распахнул обе половины, отошел в позе швейцара в сторону.
- Прошу, товарищи, товарищ Сталин ждет вас.
… А в это время Маша Загайнова звонила в свою квартиру на Земляном валу. В последний год она бывала здесь для военнослужащего, изначально направленного в действующую армию, достаточно часто. Как только Гуков, сам ли, или по вызову Сталина появлялся в Москве, так она – домой. Несбыточная мечта для всех, кого призвали не просто служить, а на передовую.
И она там была с первых дней войны. Нет, пошла Маша отнюдь не добровольцем, таких в первые дни нашлось немного. Как ни кричали, как ни призывали черные тарелки репродукторов, как ни ораторствовали на фабриках и заводах политработники, народ по доброй воле в военкоматы не спешил. Уже потом, ближе к осени, когда семьи начали получать похоронки, мужики и парни, девчонки, окаменев от горя, потеряв, случалось и не по одному близкому человеку пошли записываться в действующую армию – мстить.
Ее, как хирурга, вызвали повесткой, принесенной во 2-ю Градскую, на второй день. Скорее домой. От отца по-прежнему нет весточки. Как забрали по второй, бериевской волне арестов, так – ни слуху, ни духу. Где он сейчас, полковник медицинской службы Степан Загайнов? А дома – мама, по инвалидности своей, угораздило попасть под машину два года назад, нога срослась очень неудачно, будь на свободе, на службе муж и отец, он бы постарался привести ногу в порядок. Как хотела Нина Петровна, терпя, да и не терпя, крича он невыносимых болей, когда хирурги раз за разом, как они говорили, ставили на место кости голени, чтобы на месте такого вот мучителя оказался ее Степа с его такими мягкими, чуткими руками. Правда, родственников оперировать вроде не положено, но он бы добился! Да и боль, пусть без нее никак, она бы вытерпела.
- Маша? Проходи быстрей, как раз горячая вода есть, раздевайся. Я пока ванну наполню. Тебе очень горячую?
- Очень, мамочка, грязная вся как свинюшка последняя.
- Что же, твой маршал также редко моется?
- Да, мама, грязь ведь разная бывает … Вообще-то он чистюля, хотя запах от него – совсем не мой, чересчур даже вроде мужской, но – не мой. От папы, конечно, никаких известий? Витя не звонил? Так на своем заводе и вкалывает?
- От папы … нет от него ничего. Витя работает. Говорит, с его редкой специальностью в армию точно не заберут, бронь верная, их завод в оборонные перевели, а он теперь главный инженер цеха. Может, заглянешь, к бывшему-то мужу, шесть лет все ж таки прожили? Неплохой мужик ведь, спокойный.
- Мама, сколько можно? Другое дело, я вчера встретила … Его бы семь лет назад! Мамочка, родная, влюбилась! Не знаю, что и делать, как жить дальше! Такой человек!
Маша, не в силах оказалась сдержать слезы. Перед кем еще выплакаться, как не перед ее молодой мамой? Ей самой 27, матери – 45, если бы не хромота, вообще красавицей можно назвать, да и интересы, во всяком случае, до войны у них были совершенно одинаковые.
Упав прямо в прихожей на колени, Маша уткнулась в материну юбку, горько, как обиженный ребенок, зарыдала.
- Ничего-ничего, все образуется, - погладила ее по стриженому затылку Нина Петровна, - вода наливается, пойдем, я тебя раздену. – Она стянула с дочери сапоги, гимнастерку, сняла ремень, расстегнула сбоку юбки пуговички. И – не обнаружила под ней более ничего! Опешив, сама не удержалась на ногах и, ойкнув от боли в ноге, опустилась перед дочерью на пол.
- Ты, девочка моя … - мать никак не могла подобрать нужные слова, - с кем любовь так-то вот крутила, что даже тебя без трусов отпустили? Уж выкладывай, откуда ты такая? Маршал бросил, по рукам пошла, может, полковники нынче такие, майоры, а то и сержантиками не брезгуешь? Где это видано, чтобы взрослая баба по Москве без исподнего ходила, а?
Тут Маша, не прекращая заливаться слезами, поведала матери про вчерашнюю кошмарную ночь.
Если бы она не вернулась от Никиты уже когда стемнело, может, все бы и обошлось. Гукова с тех пор, как он ее, вправлявшей ему вывих год назад на подступах к Сталинграду, не заприметил, разглядел в ней женщину, хватило месяца на два. Ей поначалу льстило, что генерал армии, гроза всех на фронте, обратил на нее внимание. Быстро, стоило заместителю Верховного только сказать пару слов адъютанту в звании полковника, ее оформили личным врачом. Вначале даже, где бы ни приходилось ночевать, Григорий Константинович держал ее при себе, но спала она поначалу в отдельной, правда рядом, комнате. Но как-то он пришел. Сознался потом, что не был уверен в своих мужских способностях. Она потом подтрунивала над ним: генерал, потом маршал, сама уверенность, граничащая постоянно с самоуверенностью, железная воля, а в кровати поначалу трусил. Она больше года, как вообще с мужчинами не контактировала. Сначала никак не могла отойти после развода с Виктором, потом война началась. 26 лет – возраст, когда в женщине давно проснулось естественное желание иметь ночью мужчину. Пожалуй, в такой ситуации – едва ли не любого.
А тут – грозный генерал армии, она видела, как бледнеют при его разносах все, включая даже маршала Кулика, сначала запоровшего оборону Пскова и Новгорода, а потом застрявшего со своими войсками под Ржевом.
В ту ночь в большой квартире какого-то видного директора завода в Калаче-на-Дону, занятой, вынудив его самого с женой перейти к родственникам, все произошло для Гукова наилучшим образом. Ей в темноте он не казался генералом армии, крепкое, долгие годы испытывавшее тяготы военной службы тело не выдавало возраста. И тогда она честно постаралась, чтобы прежде всего он остался доволен.
Однако хватило ее сановного любовника ненадолго. Месяца два он, решая самые сложные задачи, ругаясь, наказывая, порой и отправляя на расстрел, случалось, и расстреливая лично, неизменно возвращался к ней, возбужденный от желания. Приводил себя в порядок редко, когда ординарец поливал его, раздетого до пояса, теплой водой над тазом. А вот подмываться ниже бравый вояка редко считал нужным. Ей приходилось загодя смачивать чистую тряпочку и протирать ему гениталии.
Сначала его сексуальная активность, ее уход за его самыми интимными местами ей нравились. Вот только когда немцы подошли к Сталинграду вплотную, все как обрезало. Да, его можно было понять. Даже при всех возможностях правой руки самого Сталина им не всегда приходилось ночевать в сносных условиях. У Гукова, постоянно задерганного все ухудшающейся ситуацией на фронте, совершенно пропал интерес к Маше, как к женщине.
Возможно, сыграло свою роль и другое обстоятельство. Она довольно долго не решалась сказать своему высокопоставленному содержанту об отце. Если в разговорах и случалось подойти к теме репрессий, ее повелитель неизменно переводил разговор на другое. Наконец, решилась. Будучи уже маршалом, это звание ему присвоили в феврале 43-го, сразу после разгрома немцев под Сталинградом, Григорий Константинович вначале сделал вид, будто не слышит. Потом, когда она обиженно отвернулась, обнял жестко за плечи и сказал в затылок, как отрезал, по-командному:
- Ты вот вроде не глупая баба, давно со мной, многое слышишь, обо многом догадываешься. Да, у меня много власти – на фронте. Но в Ставке, в Политбюро есть и другие люди. Так вот, заруби себе на носу: если даже сам Молотов Вясеслав Михалыч и Всесоюзный староста Калинин Михал Иваныч своих жен из ГУЛАГа не могут вызволить, что можно сказать о твоем отце?
Она не однажды просила его отпустить ее к себе в госпиталь. Гуков недовольно хмурился, вопрошал, чем ей с ним плохо, начинал делать маленькие подарки.
Но вот немца разбили в гигантском котле и погнали, наконец-то погнали. Затем настала весенняя распутица, фронт стабилизировался, и на нем не стало происходить почти ровным счетом ничего. «Бои местного значения», как постоянно передавало Совинформбюро. Маша неделями жила с мамой, Гуков ночевал дома. Немцы готовились к операции «Цитадель» чтобы дать решающий бой нашим, для начала окружив сразу несколько армий под Курском. И заместитель Верховного Главнокомандующего стал чаще вылетать к местам будущих боев, неизменно забирая Машу с собой. Нине Петровне она наказала строго-настрого: про ее связь с Гуковым – никому. Иначе – смерти подобна такая информация. Мать все поняла правильно, но в курсе всех дел дочери пребывала постоянно, так уж у них повелось.
- И вот Никита привез меня вчера, Григорий Константинович, вижу, места себе не находит … - начала Маша исповедальную историю.
Действительно, маршал испытывал совершенно дикую, незнакомую ему прежде ревность. Он сразу заприметил обоюдные взгляды его походно-полевой жены, пусть как хотят ее называют, но эта женщина, пусть и не жена, но дорога ему, и этого чекиста. И откуда взялся этот хлыщ черт знает, в какой форме? В другое время загнал бы его хоть на Дальний Восток, хоть в Заполярье. Но прочувствовал Гуков ситуацию, особенно когда увидел их диковинную машину - вертолет, их танки, что парень этот еще ой как сгодится. Тут уж личные переживания, как ни горько сознавать, явный интерес к Борину Маши надо пережить.
Вот только ревность все же дала себя знать. Ждал, откровенно психуя. Неужели он ее …? Да нет, условий там – никаких, вокруг же голимое поле, мужики. Он даже успокоился, провел ее в комнату, велел ординарцу принести теплой воды. Помылся с удовольствием сам. Хотел кликнуть, чтобы лейтенант принес еще воды – для Маши. И с удивлением уставился на замершую с явственно читаемым выражением ужаса на лице фронтовую подругу. Та не знала, как поступить, что говорить, оказавшись без трусов. Где, скажите на милость, их взять вечером в захудалом селе? Просить в госпитале, так где еще тот госпиталь? Военторга она здесь не приметила, опять же – вечер …
А он уже целует, вроде прощая все возможные грехи, вот и ремень полетел в сторону. Маша всегда немного помогала ему в раздевании, да чаще сама разоблачалась. Тут же ему захотелось ее всю. Чтобы раздеть, приласкать, заставить забыть того красавчика, будь он неладен!
Дрожа от нетерпения, встав на одно колено, маршал стал медленно спускать с нее юбку. Она вся напряглась, уже решившись. Увиденное заставило его рухнуть задницей на пол, сразу сжавшиеся тяжелые кулаки бухнули о половицы.
- Это … что за ****ство!? – задыхаясь прорычал маршал, - Да ты, сука … убью! – не в силах от ярости встать, он, рыча, слюна брызнула из ощерившегося рта, ползал по полу, потянул на себя висящую на снятой портупее кобуру пистолета. Выхватил «парабеллум», взвел затвор. И только увидев отчаянное, не испуганное, а отчаянное лицо Маши, бросил оружие в угол, встал. Она схватила с кровати одеяло, запахнулась. Бледная, но исполненная решимости.
- Ты меня можешь убить, товарищ маршал Советского Союза, и тебе все спишут. Я тебе даже благодарна за то, первое время, за все, что случилось год назад. Но, Георгий, просить прощения за то, что я встретила, наконец, свою любовь, не стану. На, - она подняла «парабеллум», подала его тяжело дышащему Гукову, - стреляй! Мне есть, с чем умирать! Мало хорошего, но было, сегодня – было! Стреляй!
Грузно опустившись на кровать, высокопоставленный ревнивец, обхватив лысеющую голову руками, уперев локти в колени, затих. Маша тоже, закутавшись в одеяло, молча вжалась в кресло. Так прошло довольно долгое время. Несколько раз маршал порывался встать, но только часто-часто дышал, и вновь тряся головой, словно избавляясь от наваждения, оставался в прежней позе.
Наконец, решился. Тяжело ступая, подошел к ней и рухнул на колени, обняв ее виднеющиеся из-под одеяла бедра, прижался к ним лицом. Плечи сурового военачальника затряслись. Чего-чего, а этого она никак не ожидала, растерявшись, сделала попытку освободиться, но он лишь крепче держал ее, орошая слезами и то место, которое ему прежде, пока не привык, так нравилось.
- Ну … Григорий, зачем? Зачем я тебе? Такая? У тебя и жена, как же – без жены-то? У нас все равно - баловство одно для тебя. А тут – Никита.
- Как? Как, говоришь, его зовут? Ишь ты – Никита … - Гуков, словно подброшенный пружиной, вскочил, забегал по комнате. – Да если бы не … - он никак не мог дать определение появившемуся невесть откуда чекисту, - одним словом, подождем решения товарища Сталина. Если твой хахаль окажется пустышкой, лично расстреляю, лично! А пока – забыть! Я тебе приказываю – забыть!
Присев к ней на край кресла, потянул нерешительно одеяло:
- Хорошая моя, Машенька, скажи, что это все дурной сон, скажи!
И она сдалась. Слабы иногда оказываются женщины. Причем, чаще всего сдаются не под напором грубой силы, а – жалеючи. Потом сами уже себя жалеют за слабину, да поздно. В ту ночь маршал показал себя таким любовником, словно ему не 47, а лет на 20 меньше. Под напором его ласк она забыла все, забыла Никиту, забыла, кто она такая.
Утром еще до рассвета наступило протрезвление. Спали они, может, часа два. Проснулась с ужасом от содеянного. Она ли это была? Когда там, в этом … вер-то-лете, неожиданно для себя, словно действительно лишившись рассудка, набросилась на совершенно необычного во всех отношениях человека, вмиг ставшего для нее дороже всего на свете, о стыде не думалось, ей просто хотелось счастья. Вот так, сразу – счастья. А сейчас? С давно опостылевшим ей мужчиной она вытворяла такое! Наедине с собой, рядом с сопевшим маршалом ей стало до горечи стыдно самой себя. Где пистолет? Она не сможет так жить. Жить, как последняя сука! Прав был вчера вечером он – сука, и есть. Перед Никитой …
Тихонько сняв с талии тяжелую руку, подошла к стулу с висевшей через спинку портупеей. Вот кобура, туда вложил «парабеллум» успокоившийся маршал. Сняла портупею, но кобура оказалась не застегнутой, и пистолет с грохотом упал на пол. Схватила его, поднесла к виску, но тут же опустила. Гукова как пружиной подбросило. Не поняв, в чем дело, по давней армейской привычке бросился к оружию. И увидел в лунном свете стоящую перед ним обнаженную Машу, бессильно державшую «парабеллум».
. Ты не думай. Я – себя, - только и смогла проговорить она. – Не смогла.
До самого рассвета они молчали. Маршал, одевшись, прижал ее к себе. Женщина, словно потеряв все ощущения, будто окаменела. Как ни пытался в самолете, в машине вернуть ее в чувство Гуков, она оставалась чужда к окружающему. Робко искала глазами Никиту, но, в отличие от вчерашнего дня, смотреть в них было стыдно.
Вот так она все и рассказала матери. Та ей предложила для начала одно лекарство – после обеда – спать, спать, спать.
… Первыми прошли и стали рассаживаться за длинным, покрытым зеленой скатертью столом генералы с лауреатскими наградами. Гуков уже сидел рядом со столом хозяина – слева. Справа, полуобернувшись и поблескивая стеклами пенсне, конечно же, Лаврентий Берия. Как и Гуков, в мешком сидящей на грузном туловище маршальской форме. «Тоже заместитель Верховного», - вспомнил Борин. Он и его люди скромно уселись возле противоположного торца длинного, на полсотню человек, стола. Где же Сталин?
Тот, оказывается, стоял справа от своего стола в стороне от основного света. Как отметил Никита, здесь, в Кремле, похоже, все помещения освещаются неравномерно. Даже в, казалось бы доступной всем комнате-приемной есть темные углы. Стиль Хозяина?
А вот и он. Идет по бордовой ковровой дорожке, одетый в полувоенный френч и мягкие кожаные сапоги, прищурившись, попыхивая трубкой. «Черт побери, неужели не сон?»
- Здравствуйте, товарищи!
Те недружно зашевелились, задвигали высокими мягкими стульями, бормоча приветствия.
- Сидите, сидите. Вот с вами мы хорошо знакомы. А что за люди, которые так требуют внимания самого товарища Сталина? Они уверены, что в такие напряженные дни, когда ожидается наступление немцев, они имеют право отнимать его дорогое время? Кто объяснит мне?
Позже, когда все кончилось, Никита никак не мог вспомнить свою речь перед вождем. Ног не чувствовал, но и страха – тоже. Речь его лилась словно сама собой, он будто со стороны смотрел на себя, и возникло даже странное чувство – сам себе он нравился. Сознание словно раздвоилось. Одновременно он знал, что держит самый главный в жизни экзамен перед формально малограмотным человеком, недоучившимся семинаристом. Знал, конечно, о миллионах, загубленных по его приказу во имя светлого, как казалось Сталину, именно светлого будущего. Он знал о стоящем перед ним совсем невысокого роста рябом человеке больше, чем знали о нем все присутствующие, за исключением его людей.
«Товарищ Сталин, вы большой ученый, во всех науках знаете вы толк. Я – лишь простой советский заключенный, а мой товарищ – серый брянский волк. За что сижу? По совести – не знаю. Но прокуроры, видимо, правы. И вот сижу я в Туруханском крае, где при царе бывали в ссылке вы …» В такой момент – надо же! Вспомнил! Точно, раздвоение личности, мелькнуло в голове Никиты. А параллель в мыслях продолжалась. Да, человек без какого-либо образования, но какова самоподготовка! История другого подобного феномена просто не знает. С танкистами может на равных говорить о танках, с летчиками – о самолетах …
- А скажите мне, товарищ Борин, с какой дистанции ваш танк может пробить броню «тигра» и сколько ему надо сделать пристрелочных выстрелов?
- Разрешите, товарищ Сталин? – с места поднялся полковник Демич, - с вашего позволения: товарищ … майор занимается у нас общим руководством, я – командую танковой группой, вот инженер-майор Костин – специалист непосредственно по технике, знает все типы танков, - и почему-то прихвастнул, - даже Т-34 с 85-миллиметровой пушкой.
Верховный недовольно повел левым плечом, что было очень плохим признаком - левая рука у него почти не двигалась. Значит - недоволен.
- А вот пусть товарищ Морозов скажет, есть ли у нас такой танк. По моим данным – нет. Наверное, ваш специалист хочет ввести в заблуждение не только присутствующих конструкторов, но и заместителей Верховного Главнокомандующего, и даже самого товарища Сталина.
Со своего места, суетливо перебирая лежащие перед ним на столе бумаги, поднялся в одетый не по росту китель генерал-майора инженерных войск главный конструктор «тридцатьчетверки». Прокашлявшись, неуверенно начал:
- Возможности нашего танка с 76-миллиметровым орудием исчерпаны, товарищ Сталин. Против «тигров» пушка слабовата. У нас начата разработка эскизов для установки на танк модернизированной зенитной пушки, действительно, как сказал товарищ, калибра 85 миллиметров. Но мы решили, что у немцев в предстоящих боях под Курском основную массу танков составят Т-lll и T-IV, а их мы успешно били до сих пор, к тому же есть у нас еще и КВ, правда, большинство тоже с 76-миллиметровой пушкой. А «тигров» и «пантер» у врага, насколько мне известно, почти нет.
- Виноваты, товарищ Сталин, - вскочил, защищая подчиненного Демич, - мой инженер имел в виду как раз перспективное развитие танка. К сожалению, мы сможем развивать тему исключительно в конфиденциальной беседе с вами. Наша миссия настолько секретна, что мы далеко не все сможем сказать даже при конструкторах, опасаемся утечки информации.
- Прекратите интриговать! - стал наливаться злостью «вождь всех времен и народов» - может быть, товарищ Берия поможет найти выход из создавшегося, я бы сказал, явно ненормального положения.
- Пусть они ответят для начала на заданный вопрос насчет «тигра», - проявил дипломатию тот.
Видя, как стушевался типичный технарь Костин, отвечать взялся Демич:
- Наш танк Т-80У с гладкоствольным орудием калибра 125 миллиметров гарантировано, без единого пристрелочного выстрела поразит «тигр» с расстояния три километра! Сам находясь вне зоны поражения способен расстрелять колонну танков числом не менее тридцати!
Все присутствующие, кроме гостей из будущего, переглянулись. У Сталина едва не выпала трубка. Он медленно, в явном замешательстве подошел к столу, выбил ее в пепельницу, открыл пачку папирос «Герцоговина Флор», достал одну, и начал не спеша набивать трубку вновь.
- Оставим пока ваше заявление до испытаний на полигоне. А каковы возможности летчиков?
- Инженер-подполковник Майстренко, - представился более уверенный в себе, чем Костин, представитель штурмового звена, - самолет-штурмовик Су-39 берет на борт четыре с половиной тонны различных боеприпасов …
- Столько берет и наш дальний тяжелый бомбардировщик Пе-8, - уточняющее пробурчал в свою трубку Сталин, - и какова же его скорость, дальность?
- До 950-ти километров в час, дальность полета до двух с половиной тысяч километров, но это так называемая перегоночная, а с полной боевой нагрузкой вдвое меньше. Самое главное, товарищ Сталин, штурмовик одновременно может уничтожить ракетами 16 любых танков. Со стопроцентной гарантией.
- Так и наш танк на полном ходу попадает в цель размером 60 на 60 сантиметров, - не выдержал Демич.
- Откуда такая большая скорость? – допытывался Верховный, - самолет у вас - ракетный? Товарищ Болховитинов, что скажете по поводу заявления наших … гостей?
- В принципе достижение такой скорости возможно, - поднялся авиаконструктор, - наш БИ-1 способен на достижение даже сверхзвуковой скорости – около 1200 километров в час. Одномоментно. Капитан Бахчиванджи достиг предположительно 900 километров, но, как известно, Григорий в марте погиб, испытания приостановлены.
- А вы договаривайте, - так и подскочил Майстренко, - ваш полуторатонный самолетик с двадцатимиллиметровой пушкой и пулеметом, сколько мог находиться в воздухе? Всего восемь минут, а наш – четыре часа, а боевой вес – более двадцати тонн!
- Пока довольно, - вмешался забывший о трубке хозяин кабинета. -Теперь осталось послушать этих, верто-лет-чиков? Правильно?
- Так точно, товарищ Сталин! У нас единое обслуживание, и самолетов, и вертолетов. Танкисты, у них экипажи побольше, в основном сами техобслуживание проводят, авиаторы же в основном летают, специфика такая, есть еще специалисты, они в группе остались. Итак, вертолет – это летательный аппарат, не требующий аэродрома и даже посадочной площадки. Она желательна, но только для экономии горючего - предусмотрен взлет вертолета по-самолетному, с небольшого разбега …Ми-24ПН, пушечный, ночной – машина транспортно-штурмовая, можно ее назвать еще и «летающим танком» - кабина летчика представляет собой капсулу из титана, выдерживает попадания тридцатимиллиметровых снарядов …
- Есть у нас уже «летающий танк», - не выдержал конструктор Ильюшин, - ни немцы, ни американцы ничего лучшего не создали.
- Если не ошибаюсь, ваш Ил-2 берет всего 600 килограммов бомбовой нагрузки и его 37-миллиметровая пушка способна пробить лишь верхнюю броню Т-IV почти исключительно под прямым углом, вот вам и «летающий танк», - съехидничал Майстренко, - а даже тридцать миллиметров брони ему не под силу. Наш же вертолет одним залпом поразит 200-миллиметровую, я не ошибаюсь? броню сразу двенадцати «фердинандов», о «тиграх» и «пантерах» и говорить нечего.
- Предлагаю расположить самолеты в Стахановском, - вставил свое веское слово Гуков, вертолеты эти ваши – там же. Но сначала посмотрим, покажем членам Политбюро, членам Ставки в Кубинке, на полигоне.
- Насчет штурмовиков – согласен, - вмешался, наконец, Борин, - но у «двадцать четвертых» радиус боевого применения – 250 километров, их придется держать невдалеке от линии фронта. Николаевка подходит более всего. Вашим Пе-2 не помешаем.
Принятый почти семь десятилетий спустя план начал срабатывать. Осталось показать чудо-технику в действии.
Договорились выезжать в Кубинку завтра ближе к обеду, надо же товарищу Сталину выспаться. Берия предложил Никите остаться ночевать в гостинице «Москва», а его боевым товарищам предстояло вылететь в Николаевку и обеспечить перелет самолета и вертолета, а также перегон одного танка на полигон.
Так и сделали. Сопровождающими Борину прикрепили двух молоденьких крепких лейтенантов с синими петлицами. Он бы и сам дошел, гостиница рядом, но, став важным для обороны страны лицом, без охраны его отпускать не собирались. Уже в приемной, опуская в кобуру «стечкин», майор столкнулся с выскочившим из кабинета Верховного Гуковым.
- Стой! Дело есть. Вернее, два дела. Пойдешь, переоденешься, тебе выпишут документы на полковника НКГБ, выдадут деньги. Второе. Я тебя, падлу, предупреждаю: еще раз прикоснешься к Маше, лично расстреляю!
Этого только и не хватало! Решается проблема исторической важности, а заместитель Верховного Главнокомандующего из ревности готов убить главного, по сути, исполнителя! С другой стороны, от Маши он отказываться не собирается. Ладно бы «потрахались», да и разбежались. Отнюдь. Никита просто не успел еще за круговоротом событий разобраться в своих чувствах, но сердце щемило – его точно любят. Вот так, неожиданно, с первого взгляда его полюбила женщина из далекого прошлого. Но, черт побери, реальная, красивая, очень красивая и … очень похожая на Настю. Всем. Ее заплаканные глаза утром, виноватые взгляды … Изнасиловал, не иначе, маршальская морда! Где ее найти? Не спрашивать же у Гукова.
А пока его ждала самая престижная гостиница Советского Союза, ее изображение до сих пор на этикетке самой многие годы популярной марки водки «Столичная». Говорят, сам Сталин подсказал эту идею. В «Москве» изначально останавливались исключительно секретари обкомов ВКП(б), ВЛКСМ, командующие военными округами, директора заводов.
Зайдя в прохладный холл, новоиспеченный полковник зарегистрировался у мужчины-администратора, очень похожего на военного в штатском. Да и вокруг, в отличие от далеких послевоенных лет, женщин почти не видно. Его номер оказался люксом, с высоченными потолками, огромной гостиной, спальней, размером с хороший зал в «хрущевке». Заглянул в ванную – и ванна, не как в его, современное, время. Не джакузи, но он в ней вытянется в свой немалый рост свободно. Сразу вспомнилась Настя. Ее бы сюда …
Постучавшись, вошла горничная, с непроницаемым лицом, но с живыми, так и ощупавшими его глазами. Извинившись, зачем-то прошла в ванную, пошарила тряпкой за гардиной в гостиной, за тумбочкой – в спальне. Еще раз извинилась, бесшумно закрыла за собой дверь.
«Врешь, не проведешь!», - Борин не сомневаясь, запустил руку сначала за тумбочку. Точно, там оказался микрофон размером с кулак. За гардину не полез, и в ванной не стал искать. От кого и что ему скрывать? Хотя … С сомнением посмотрел на убранную в карман кителя рацию. Если с базы на него выйдут – достанут своим мощным передатчиком, он – никак. В ответ, словно читая его мысли, раздался зуммер. Микрофоны! Что там у них стряслось, лучше пока без чужих ушей, и полковник выскочил в коридор.
- Товарищ майор, - раздался нетерпеливый голос Увальнева, - не знаю, как у вас, а нас здесь обложили танками, штук сто, не меньше. На аэродром сели Пе-2, вот уже часа два на нас пикируют, словно примериваются. Может, поднять в воздух «крокодила», пусть шмальнет еще для их успокоения в какой-нибудь сарай, покажет, кто есть кто? Мы их спасать прибыли, а они?
- Спокойно, Слава. Во-первых, я теперь полковник НКГБ, ты, соответственно, остаешься пока майором. Не обиделся? Документы скоро сменят, у нас в ФСБ все же напутали с ними. Во-вторых, с полчаса назад мы все были приняты лично Сталиным, Берию видел … Фантастика! Ты там действуй вторым номером, завтра в Кубинке встретимся.
Да, Слава, мы же не продумали, как станем самолеты поднимать. До взлетной полосы в Николаевке тридцать кэмэ! Да и танк они требуют в Кубинку перегнать. Где найти трейлер для 46-тонника? Придется своим ходом. Пусть ребята сразу же и выезжают, пушку разворачивают назад, все под брезентом. Действуй!
И только сейчас заметил стоящих в полумраке коридора приданных ему лейтенантов. Один сразу, чуть не бегом, кинулся к выходу. Докладывать, наверное. Второй так и остался стоять с открытым от удивления ртом.
- О чем думаем, служба? А ну пошли обедать, со вчерашнего вечера маковой росинки во рту не было.
- Так не положено мне, товарищ полковник. Вы идите, ресторан на первом этаже, я возле побуду.
- Как хочешь, - Никита сунул руку за пазуху, вытащил тугую пачку банкнот с изображением Ленина, – а я пошел.
Сколько у него денег, много или мало? Пачка солидная, но что на нее можно купить? Для страховки решил заглянуть в ближайший магазин. Припомнил, на дальнем от метро углу раньше, пока гостиницу еще лужковские умники не сломали, дабы увеличить площадь под «Москву-сити», был отличный гастроном. Ну-на, ну-ка… Да вот же он, и даже буквы на мраморном фасаде – те же, как и в конце 90-х.
Народу – никого почти. Пара старших офицеров, две дамы в шляпах под вуалью. Простой народ сюда редко заглядывал и потом. Но полки уставлены различными деликатесами, словно и нет войны. Штабеля крабовых консервов «снатка», балыки осетровые, десятки сортов колбас. Точкой отсчета по цене на Руси всегда что было? Правильно, водка. Вот, пожалуйста, «столичная», 21 рубль 70 копеек, колбаса «докторская», соответственно, 10 50. А у него по самым скромным подсчетам в пачке не меньше тысячи. Спасибо, дорогой товарищ Сталин, живем!
ЕСЛИ ЗАВТРА – ВОЙНА …
Спал на широченной кровати Никита плохо. Отвык на такой мягкой, почти перине, жарко, до кондиционеров еще много-много лет. Нет ни привычного холодильника, телевизора, даже радиоприемника – их в самом начале войны все население сдало в НКВД. Голова словно чугунная. Нос отвисает сочной грушей. Тяжело встал, прошел в ванную. Нет, шнобель все же скорее спелую сливу напоминает. Как он с таким к высшему-то командованию? И ведь как хорошо все начиналось! Вчера днем в ресторан не пошел, перекусил в забегаловке на первом этаже, но вечером решил посмотреть, как сейчас солидные люди отдыхают, посидеть, расслабиться.
Поднялся с обратного входа в гостиницу на верхний этаж. Лет десять назад, в конце XX века, заканчивая университет довелось бывать здесь, уже в кафе, «Огни Москвы» называлось. Хорошо помнил длинноватый зал с арочными окнами справа с видом на Москву-реку, Кремль, залитую морем огней Красную площадь, рубиновые звезды на башнях, еще стоявший тогда мавзолей, Большой Каменный мост.
Сейчас все вроде то же самое, хоть и ресторан, а название прежнее, хорошее, правильное название, даже конторка метрдотеля на прежнем месте справа от входа. За окном, правда. Ни огонька – светомаскировка, хотя и налетов на столицу, кроме разведывательных, давно нет.
Звучит джазовая музыка. Гленн Миллер? «Серенада Солнечной долины»? Народу, как и в магазине, немного, зал больше чем наполовину пуст. Из присутствующих, опять-таки почти сплошь старших офицеров в звании не ниже майора, женщин с десяток. Одетых в почти одинаковые платья с рискованными в те годы декольте, то тут, то там раздается их неестественный хохот. Вот сразу несколько заметили его и, невзирая на сидящих за их же столами спутников, помахали ему, незнакомому, рукой.
Сел Борин по старой чекистской привычке, в дальний угол, туда же спиной, чтобы весь зал, вход обозревать. На всякий случай. Лицом к стене, сколько себя помнил, не сидел даже в детстве. Ну, конечно, отец его многому наставлял. Столики, как и в начале XXI века, в три длинных ряда, официантка катит тележку с цветами, шампанским, сладостями. Если абстрагироваться от знакомого с юности зала, где-то он такую обстановку уже видел. Конечно же, как забыть фильм «Место встречи отменить нельзя»?
Подскочил, слегка прихрамывая, официант с дореволюционными, закрученными вверх усиками.
- Что изволит заказать товарищ полковник?
- Все равно. Давно не бывал в таких заведениях, несите согласно, давайте так, моему званию. И графинчик водки.
Спиртное Никита пил в год два-три раза, считая, что голова должна быть ясной всегда. Но сейчас? Расслабиться, именно расслабиться не помешает. Посидеть, просто разложить все, столь необычные события, по полочкам. Обдумать все происшедшее спокойно. Именно так, по полочкам, это было его любимое, для себя, выражение. В слух бывший майор такие слова никогда не произносил, но, случись необычная ситуация, стоило решить хотя бы часть ее по горячим следам, успокоиться, сразу искал возможность уединиться, все расставить по своим местам. Остаться в гостинице? Она ему, честно признаться, не понравилась своей богатой казенщиной, да и микрофоны слегка нервировали. «Вот пукну, как вернусь, непременно, чтобы слухачи услышали», - зло подумал Борин о своих вроде как коллегах.
Официант принес на подносе, а не в руках, как взяли в моду десятилетия спустя, - ба, знакомые все блюда. На закуску, неужто салат «столичный»? Чего, собственно, удивляться, если он здесь вроде бы, довелось вычитать, и придуман? Паюсная икра в розеточке, масло, котлета по-киевски на косточке с картофелем «фри», графин водки, графин малинового цвета напитка.
Начнем? Успевший оглядеться полковник, заметил, что все офицеры были примерно одного с ним возраста, а ведь после войны разве лишь первый космонавт Юрий Гагарин получил три большие звезды в 32 года. Война, конечно, выбивала ветеранов, на их смену приходили наиболее отличившиеся молодые, случалось, за год человек вырастал от майора до генерала лет в 35. Если не считать Василия Сталина, ставшего уже в 27 генерал-майором, но ведь исключительно в угоду всесильному отцу так сподхалимничали.
Одно заставляло чувствовать Никиту себя не очень уверенно: полное отсутствие на его широкой груди хотя бы одной награды. Вон, у сидящего через стол подполковника – танкиста два Боевых Красных Знамени, Красная Звезда, Александр Невский, три, какие, отсюда не видно, медали. А ведь юбилейных тогда не вешали, первая, он разглядывал мальчишкой отцовские награды, появилась, как ни странно, к 250-летию Ленинграда в 53-м, следующая - в 65-м, в честь двадцатилетия Победы. Но уже к концу века ветераны, вернувшиеся с фронта, нередко с единственной медалью «За победу над Германией», начали шастать по школам, а то и выходить к колодцу за водой, все обвешанные юбилейными побрякушками, в том числе множеством значков к датам основания полков, дивизий, корпусов, армий. Часто несли такой бред! В школе их вранье особенно запомнилось, ведь история Великой Отечественной особенно трепетно изучалась Никой Бориным, его знания по истории вообще в школе считались лучшими. Но – до университета, до середины 90-х. Сначала перекроили историю КПСС, затем ее вообще выкинули из программы. Наконец, ошалевший от ельцинской перестройки профессор приволок «Ледокол» Виктора Суворова, да не Суворова даже, а Резуна, бывшего офицера КГБ, перебежавшего в 70-х в Англию и отрабатывающего свой хлеб. Все его коллеги уже по Академии ФСБ кляли почем зря «День-М», другие книжки перебежчика. Никита помалкивал, находя у того все же вещи, с которыми нельзя было не согласиться. Вот он их, возможно, и проверит.
Заканчивая после второй рюмки салат, полковник осадил себя за то, что под влиянием непривычной для него водки думает о чем угодно, только не о деле. За Славку можно не беспокоиться, все сделает в лучшем виде, завтра все советские «шишки» увидят технику будущего в действии. Будущее … там – Настя. Здесь – Маша. Выкинуть, к чертям собачьим из головы! Не хватало еще с Гуковым сцепиться! Все, майор, все-таки – майор ФСБ, а не полковник НКГБ, завязывай со своей второй – чего? Любовью? Борин в сердцах налил в хрустальный стакан для напитка сразу все содержимое графина. Подняв на уровень глаз, сделал жест – «прозит», поймав взгляд спутницы подполковника через стол. Та лукаво подняла в ответ, словно чокаясь с ним, свою рюмку. Непривычно, давясь, Никита залпом осушил стакан, набрав полную ложку икры, начал усиленно ее жевать, без хлеба и без масла.
«А, пошли вы все …», - понеслись непривычные мысли, - «И какого … у этого танкиста сразу две бабы?» Подозвав официанта, полковник заказал уже не графин, а бутылку «столичной». Гулять, так гулять, по-русски! Сколько лет держал себя на самодисциплине? Не позволяя расслабиться? Но сейчас, в 43-м, когда у товарища Сталина все – тип-топ, эх! Накатил сразу еще больше полстакана. Аппетитно, слегка брызнув находящемся внутри соком на галифе, начал уминать котлету по-киевски.
- Разрешите, товарищ полковник? – перед ним стояла в платье колокольчиком, прическа с волосами, собранными сзади в заплетенные косы и с дурацким, как показалось Никите, бантом – дама, отошедшая от подполковника-танкиста.
Он по выработанной еще в детстве привычке встал перед женщиной.
- Слушая вас …
- Вы, надеюсь, танцуете? «Дунай голубой» - отличный вальс.
«Она очень даже ничего, накрашенная по-дурацки, а, чего с них взять …», - в голове Никиты завелась неведомая ему прежде чертовщина. Вальс он никогда даже не пытался танцевать. Однако рослый, атлетичный, сразу обративший на себя внимание зала, смело встал, взял женщину за талию, неумело развернулся, вроде и в такт музыки, но для начала наступив ей на ногу. Она, закусив губку, стерпела, а он лишь крепче сжал ее правую руку своей левой, а правой, ничуть не церемонясь, пьяно сильно прижал к себе. Танцевать, если бы он и умел, так было совершенно невозможно. Тяжело дыша, пара остановилась. Оркестр стих.
- Полковник, тебе не кажется – лучше отдохнуть, успокоиться, - перед ними совершенно неожиданно для него встал, позванивая в наступившей напряженной тишине боевыми наградами, танкист. Вблизи Борин рассмотрел его недавно, возможно, красивое, а сейчас перекошенное набок не столько читаемой злостью, сколько стянутой к правому уху обгорелой, неприятно блестевшей розовым кожей лицо. – Отпусти даму!
В ответ, совершенно не отдавая себе отчета, Никита сильно сжал ее руку повыше локтя так, что женщина вскрикнула, повел так некстати для него новую еще незнакомку к своему столику. От высокого, но довольно аскетичного подполковника отмахнулся – отстань. Налил ей – рюмку, себе – еще полстакана. Напряженно всмотрелся в незнакомые, да и оказавшиеся не такими привлекательными, чем несколько минут назад, черты.
- Никита. Полковник Борин. Васильевич. Никита-Добрыня. Вот. Гуляю. А тебя- как? – он забормотал почти нечленораздельно.
- Настя. Можно – Настена. Вот только, товарищ полковник, я так не могу, я хотела, как лучше, пойду я …
- Сидеть! Ты – не Настя, - пьяно заявил, как отрезал, гость из будущего. – Настей ты не можешь быть по определению. Поскольку Настя – одна. Единственная. Любимая. И других Насть просто не бывает! Ты – не существуешь! – и он что есть силы врезал по столу. Бутылка опрокинулась и покатилась по проходу, откуда уже надвигались трое офицеров во главе с подполковником-танкистом. Заприметив их, Никита тяжело поднялся.
- Тебе неймется, тыловая крыса, гад энкавэдешный! – танкист довольно неумело, не сжав даже как следует кулак, въехал им прямо в нос Борину. Тот, не будь пьяным, успел бы среагировать, а тут, покачнувшись, стал с удивленным лицом наблюдать, как из носа, сразу из двух ноздрей, полились две тонкие красные струйки. Наклонился, подставил под текущую кровь сомкнутые пригоршнями ладони, набрал полные крови, хищно улыбаясь показал офицерам, сделал попытку вылить кровь на танкиста, тот, еще более перекосив лицо, отшатнулся. Тогда, осклабившись, вылил на недоеденную котлету по-киевски.
Из-за одного из столов выскочил майор, с такими же, как у него синими петлицами. Молча попытался заломить Борину руку, прижать его лицо в остатки салата. Не фига, голова Никиты работала не так, как нужно, но тренированное тело не стерпело подобного насилия, он крутанул майора вокруг невидимой его оси, и тот тяжело шмякнулся об пол.
- Дурак! – наконец заорал чекист, - искатель приключений долбанный, - вали отсюда, пока свои же не повязали! На фронт захотел, падла! Сейчас они тебя определят, не видишь, придурок, с кем дело имеешь!
Поднявшись и схватившись за вывернутое Никитой плечо, обозлившийся майор встал к изготовившимся к схватке тем троим, а рядом с танкистом оказался еще один танкист, полковник весь в боевых наградах, и майор-летчик со звездой Героя Советского Союза. Подполковник, правда, кривился от боли, держась за выбитый о нос чекиста кулак. У всех глаза пылали лютой злобой, летчик, нашарив сзади на боку кобуру, вытянул свой ТТ и направил ствол на ненавидимого, как сказали бы через много лет, «по определению» чекиста.
- Всем стоять! Не двигаться! – прозвучал неожиданно звонкий, какой-то чужеродный в создавшейся обстановке голос. Между Бориным и мстителями откуда ни возьмись очутилась женщина в коротковатой, в обтяжку, юбке, в облегающей высокую грудь гимнастерке. Видя, что офицеры не отступают, что сейчас вот-вот произойдет непоправимое, вытащила из желтой кобуры «вальтер» с перламутровой рукояткой и с блеснувшей мельхиоровой боковиной. – Стреляю!
И – дважды выстрелила. В потолок. Одна пуля попала в люстру, сверху дождем посыпались осколки хрусталя.
Обернувшись к Никите, женщина оказалась капитаном медицинской службы. Машей Загайновой. Оценивающе посмотрев на присмиревших офицеров, она подошла к Борину, вынула носовой платочек, и, поднявшись на носки сапожек, крепко поцеловала его в губы.
- Пойдем, горе ты мое! И почему все мужики такие?
- Какие? – глупо пробормотал Никита.
- Потом! – и, обращаясь к раззадорившимся и полным решимости офицерам: - Ребята, мой вам совет – забудьте о том, что сейчас случилось. Да, полковник вам может не нравиться. Он поступил плохо, по-хамски. Был на особо ответственном задании в глубоком тылу, нервы ни к черту. Простите его. Если нет, я вам не завидую. Будете разбираться на самом верху. Бывайте здоровы!
Мимо метрдотеля, заикнувшегося об оплате счета, повела незадачливого полковника к лифту. Попутно заметила туалетные комнаты, ничуть не смущаясь затащила пошатывающегося спутника в мужской туалет, подвела к раковине и принялась смывать с лица кровь, замывать испачканный свежей кровью китель. Вроде получилось. Хорошо, когда вот так, не мешкая. Вся грудь мокрая стала, так тут идти совсем рядом.
- Ты … как здесь? – с трудом пришел в себя Борин.
- Вычислила. Все же год рядом с маршалом, пропади он пропадом. Если речь шла о командированных с фронта, он часто говорил, что они останавливаются именно в гостинице «Москва». Часа три ходила возле парадного, спросила о тебе у администратора, да не имеют права говорить, кто у них живет. Вот и решила на всякий случай подняться в ресторан. А там ты дебоширишь. Вот уж не думала! И не стыдно?
Таким бравый майор-полковник себя еще не знал. С цепи сорвался? Вот и опять – Маша. Сказал же себе – выбросить ее из головы! Но с другой стороны, он ей просто обязан. Чем? Может быть, и самой жизнью, те офицеры шутки шутить точно бы не стали. Ну, коли она здесь …
- Пойдем ко мне в номер, – и вновь вспомнил Настю, гостиницу «Байкал», также номер люкс, – пойдем, пойдем. – Никиту опять несло. Сдались ему эти женщины! Есть у него любовь, есть, зачем тогда ведет за собой Машу!?
- Посторонним вход запрещен! – по-военному встав навытяжку, отчеканил дежурный администратор, - наша гостиница на особом положении, вам должны были объяснить. Исключительно для высшего командного состава, для представителей оборонных предприятий. Главное – при наличии соответственных документов. У вас, товарищ капитан медицинской службы, - он ехидно прищурился на Машу, -конечно, нет никакого направления? Если станете настаивать, мне придется о вас доложить. Не советую.
Действительно, хватит приключений. Борин все больше трезвел.
- Поехали к нам на Земляной вал, с мамой познакомлю, она о тебе знает, а, Никита-Добрыня?
- Нет, Машенька, у меня впереди, поверишь, такие события ожидают! Во всем Советском Союзе, во всем мире, если узнают – не поверят. Устал я, очень устал. А завтра – второй, крайне важный решающий день. Ты поезжай, захочешь, меня на фронте найти – спросишь, где чудо оружие немцев долбает – там я. Но если с маршалом вместе, лучше на глаза не показывайся. Хорошая ты …
Стиснул ее, прижал к себе. Целовать не стал. Повернулся и пошел в свои аппартаменты на третий этаж.
… В тот же вечер, закутанный в брезент чудо-оружие танк Т-80У, улучшенный, значит, самая последняя модификация, сквозь ночь несся к Москве. Ему предстояло пройти из почти четырехсот верст менее половины пути, вот уже и Тула близко. Можно бы и увеличить скорость, дорога прямая. Однако, полковник Липовец, а именно ему вернувшийся на место их дислокации под Николаевкой из Стахановского полковник Демич поручил демонстрацию машины на полигоне, решил не рисковать. Его механик-водитель лейтенант Боря Песков не раз едва не наезжал на мельтешащий в качестве перста указующего «виллис» с начальником особого отдела корпуса подполковником Евневичем. Скорость у танка такая же, как у юркого вседорожника, но танк есть танк, навстречу раз за разом попадались спешащие на фронт колонны с техникой. Одно неосторожное движение рычагами, и от «студера» или «ЗиСа» при возможном столкновении одно горелое место останется.
А прежде Мирослав Увальнев и сотоварищи по оружию решали, как быть с заявленной демонстрацией штурмовика Су-39. Да и с вертолетом существовала небольшая проблема. До Кубинки от Николаевки четыре сотни километров, это за предельным радиусом действия полностью боеготового Ми-24ПН. То есть, долететь он долетит, а вот вернуться – проблема, горючего может не хватить. Придется брать меньший боезапас, а значит, обманывать высокопоставленных проверяющих, вдруг начнут докапываться, а у них, скажем, вместо 12 ракет, три или четыре, вместо них керосину побольше залили. Майор в форме НКГБ принял на себя ответственное решение – рисковать. Лучше с гарантией возвращения лететь, чем сидеть среди каких-нибудь «дугласов» или «кукурузников» У-2, тщетно ожидая именно тот вид топлива, а именно авиакеросин, на котором только и может летать «воздушный танк» и которого, конечно же, нет в Стахановском.
Посложнее получилось с «грачом». Взлетать с поля командир звена Су-39 подполковник Павел Землянский отказался категорически. Сесть штурмовик, в случае чего на него сможет, и то с риском подломить шасси. Если уж обстановка так сложится - на вынужденную. Но разбег нужен на скорости 230 километров в час, да еще с подвешенными ракетами, бомбами. По полю – никак. Как же быть?
Землянский, не взяв с собой второго пилота-оператора капитана Семена Ореха, сейчас же не боевой вылет, вместе с подполковником Майстренко направились к шоссе. Конечно, это не послевоенное Новорижское шоссе, почти западного образца автострада, но участок с километр без поворотов нашли прямо напротив их временной, определенной из глубин будущего времени, базы. Узкая дорога, конечно, зато асфальт. Решили сегодня сделать пробежку, подлет, а вылетать, как и вертолету, утром. Вернулись, доложили
Сняли с «сухого» брезент, Павел, соскучившись, хотя по большому счету летал всего неделю назад, но … в XXI веке, с удовольствием сел в титановую кабину. Запустил один двигатель, второй. Проверил показания приборов. Все агрегаты работают как часы. Медленно, на чуть-чуть отжал секторы газа от себя, «грач», тяжело переваливаясь на кочках, плавно двинулся в направлении автострады. Заметив приближающийся невесть откуда, прямо от поля, необычный самолет, там начали останавливаться машины, солдаты попрыгали из кузовов.
- Э-э … Так дело не пойдет! Зотов, бери человек шесть своих, притормози движение примерно на километр туда и обратно, и чтобы ни одна живая душа не смела нос сунуть, - скомандовал командиру спецназовоцев Увальнев. Вот и пригодились гренадеры.
Те, в касках-сферах с поднятыми пока прозрачными забралами, в «разгрузках, называемых еще и «лифчиками», набитыми всем необходимым для боя снаряжением нагрудниками, с необычными для середины войны короткими автоматами АКСУ-74, бегом устремились выполнять приказ. Трое вскоре, опустив блестевшие на солнце пуленепробиваемые щитки на лица, оказавшись похожими на инопланетян, выставили вперед стволы «калашниковых», показывая ими – назад, или стоять. Как ни странно, никто из офицеров, сопровождавших грузовики, даже не сделал попытку проверить документы. Слишком необычен был вид у пришельцев, словно с того света. Они оказались недалеки от истины.
Трое других скрылись вдали, на противоположном участке импровизированной взлетной полосы. Минут через десять движение прекратилось. Водители машин, а их с двух сторон скопилось побольше сотни, заглушили моторы и все замерло.
Посвистывая турбинами штурмовик Землянского сначала выкатился для увеличения радиуса поворота на примыкавший к шоссе проселок, затем, развернулся, примерился, и, сначала медленно, затем все ускоряясь, помчался по шоссе. В одном месте левое колесо задело обочину, поднялся столб пыли. Павел сразу снизил скорость, затем и вовсе остановился. Наблюдая такую, с позволения сказать, тренировку в электронный бинокль, Увальнев видел все, как на ладони. Сердце у майора екнуло. Неудача?
Но нет, Су-39 вновь выкатился, найдя передним колесом осевую линию, вновь взревели турбины. Так капитан достиг следующего поста спецназовцев, там машин, ожидающих проезда оказалось меньше, зато какой-то полковник, размахивая каким-то документом, и крича, что он отдаст под трибунал кого надо, попытался проехать вперед. Старлей спецназа, выругавшись под своим забралом, совсем уж неучтиво взял полковника за шиворот, приподнял одной рукой, и посадил на переднее сиденье его же командирской машины. Тот, попробовав было протестовать, даже выхватил ТТ, но замер, увидев, как на него несется самолет необычайной конструкции. В испуге приказал водителю дать по газам, разворачиваться и дуть отсюда подальше до выяснения обстановки.
Бойцы в американской форме, но с российским оружием оказались смышлеными и в другом. Заградпост они выставили аккурат на следующем съезде на проселок, дав, таким образом, самолету возможность развернуться. Что он и сделал, обдав вконец перепуганного полковника и зевак горячими газами из турбин. Довернув немного переднее шасси, как следует прицелившись, Землянский дал уже полный газ двигателям и, набрав необходимую скорость, рискнул и пошел на подлет. Если не выйдет сейчас, не выйдет никогда, не станут же штурмовики своим ходом ползти тридцать километров до Николаевского аэродрома!
Там, в конце его пробежки, глазеющее на такое действо солдаты и офицеры с машин, видя, как на них с огромной скорость мчится недавно вроде не спеша уехавшая стальная диковинная птица, в ужасе разбежались. В доли секунды подполковник, призвав на помощь весь свой колоссальный тридцатилетний опыт, понимая, что именно от него будет все зависеть: лететь, или не лететь завтра, будут или не будут «сухие» бить фашистских захватчиков, достиг таки такой необходимой для взлета скорости. Настоящий ас, он оторвал машину на метр от дорожного полотна, и тут же, притер ее к земле, выпустил тормозные парашюты, ударил по тормозам и выключил турбины, уже свернув на проселок.
- Товарищ майор, - сначала подумав, как ему докладывать – по самолетной ли радиостанции на основную, или по карманной, решил – по маленькой, доложил Увальневу подполковник, - можно готовить самолеты назавтра к вылету. Свой оставляю здесь, на съезде с шоссе, нечего зря кататься по проселку, вышлите пост охраны, возвращаюсь.
… А в это время Настю не отпускал образ, физические ощущения от Никиты. Хотя, как – «в это время»? В свое, начала июля 1943 года, время полковник НКГБ и майор ФСБ Борин, намаявшись за ночь из-за кошмарного для него вечера в ресторане крепко спал на широченной кровати в гостинице «Москва». Прошедший день многое решал и решил, но день грядущий должен поставить все точки над I в его взаимоотношениях с высшим командованием Красной Армии.
Насте оставалось одно – ждать. Наутро она, как всегда, встала и выполнила комплекс гимнастических упражнений. Всего 15-20 минут, а заряда бодрости хватает на целый день. Чего это Ник пристал к ее животу? Отличный, плоский животик. Так, подкачаем его еще немного, руки замком на затылке, ноги по лодыжки под диван, раз, два, три … 50 раз туда-сюда, довольно. Из всех мышц именно те, что на животе, самые проблемные, сколько усилий надо, чтобы держаться в форме! Никакие диеты женщина не использовала, панацеей от полноты считала, прежде всего, физические упражнения. Как получается – ее Никите судить. А намек на якобы появившийся животи? Просто почудилось. «Любит, любит мой мальчик, мой сильный ласковый голубоглазкин».
Утренний душ и вообще поднял ее тонус до рабочего. Мысленно пребывая с ее Бориным, с ее Ником, дольше обычного нежилась под тугими струями воды, вспоминала гостиницу «Байкал», джакузи, последнюю их ночь, ночь любви.
Заторопилась, быстренько натянула любимый свитер, коротенькую юбку, выгодно, несмотря на ее далеко не юные годы, подчеркивающие стройные ноги (а что? если не красиво, пусть не смотрят!), плащ, сапожки на высоком каблуке, на голову кокетливую шляпку, проверила содержимое сумочки, прошлась чуть-чуть по губам помадой, вздернула повыше ресницы. Да, ее возлюбленный далеко, но жить-то надо не чумичкой, в самом-то деле!
Разбудила перед уходом Сашку, вот повезло сыну, у них на журфаке занятия с половины десятого, а ей – непременно к восьми, к пятиминутке заведующего отделением.
Выскочила на улицу, спеша к метро. По изменившемуся ритму движения пешеходов, по малому их количеству, только сейчас дошло – ведь сегодня выходной, суббота. Присела на краешек скамейки. «Мои мысли мои скакуны …», - ее Борин не из тех, кто мяукает себе под нос, как первый супруг, не отбивает такт мелодии пальцами, и боже упаси, как второй муж, ногой. Ей очень нравилось, когда Никита, положив свои лопатистые руки ей на плечи, смотрел своими голубыми, так все говорящими глазищами, напевал непременно по ситуации, очень часто - «Эти глаза напротив – калейдоскоп огней …»
Из расположенного рядом овощного магазина, вернее, из его подсобки, выходящей во двор, вышел довольно странного вида пожилой уже человек. Настя и раньше его замечала, да времени, особенно приглядываться не было. На кого же он похож? Судя по всему, используют его на временных работах. Вот и сейчас, хозяин магазина, толстенный азербайджанец, крикнул:
- Никитич, так заменишь, кран-то течет …?
Странный мужчина, смутно напоминающий … неужели? Обернулся и тоже до боли знакомым голосом ответил:
- Я же сказал, сделаю кое-какие дела, к обеду подойду, исправлю.
Настя вскочила, сумочка выпала из рук. Мужчина, проходя мимо, конечно, обратил на нее внимание. Впрочем, если бы сумочка не упала, прошел мимо. А так нагнулся, вынул из кармана довольно чистый носовой платок, обтер ее даже, протянул сумочку, учтиво поклонился. Борода? Откуда у него – борода? Мысли заметались, как стайка вспугнутых воробьев. И тут их глаза встретились. «Эти глаза напротив – калейдоскоп огней …» Ноги женщины перестали ее держать, она вновь без сил опустилась на скамейку, сердце заколотилось, вот-вот выпрыгнет.
- Никита … Как? Почему? Ты же - Никита?
Боже правый, что это с ней творится? Перед Настей стоял, очень похоже, бомж. Из тех бывших интеллигентов, неудачников, которых жены, а то и дети повыгоняли из квартир. Институты научные позакрывали, если даже целый огромный завод – АЗЛК, автомобильный имени Ленинского комсомола пошел на металлолом. Кому 30-40 лет, еще смогли устроиться. Кто постарше – осталось надеяться на случайный приработок на рынке, в подсобках таких вот овощных магазинов, их еще называют «поднять да бросить», знание ими квантовой механики или орфоэпии современного русского литературного языка нигде более не востребовано. Еще их одно время бичами звали. Бывший интеллигентный человек. Место жительства – подвалы, чердаки, а то и мусорные свалки.
- Нет, моя милая, зовут меня Владимир. Отчество – Никитич. У вас с собой успокоительного ничего нет? А то за углом аптека, я быстро, потерпите минут пять.
- Извините, я сейчас успокоюсь, ради бога – извините!
- Нет-нет, я быстро. Пять минут!
Пока он ходил, Настя никак не могла избавиться от наваждения – Никита же это, ее сильно постаревший, но – он, он, он …Вот и сказал, не как все – «я побежал», чушь какая, а – пошел, быстрым, Никитиным шагом. Вот, возвращается, глянула на часы – ровно пять минут прошло.
- Там очередь, но вам же плохо, объяснил. Народ, не все же быдло, пропустил без очереди.
Чем больше Володя говорил, тем ей становилось хуже. За что, за что бог послал ей этого человека!? Разве не хватило ей мучений с двумя мужьями, теперь вот, не зная, вернется ли ее Ник, появился его двойник в виде бича…
Настя вернулась в реальность, вздрогнула оттого, что Володя- Никитич поднес к ее носу ватку, смоченную нашатырем. Заставил положить под язык валидол. Скачущее сердце медленно перешло из галопа в аллюр.
- Спасибо вам большое, я сама врач, но вы очень похожи на близкого мне человека. Очень!
- Все в нашей жизни случается. Я не знаю отца, он, будучи чекистом, пропал при очень странных обстоятельствах в войну, на Курской дуге. Вы, конечно, не слышали о таком сражении в 43-м году прошлого века? Мама мне говорила – вылитый я отец, вылитый. Особенно, когда мне, как сейчас помню, 32 года исполнилось
- Почему же? Если я врач, совершенно не значит, что я не знаю историю.
- Извините …
И – все? Он сейчас уйдет. Он – уходит. Точно, слегка сутуловатый – Никита. Даже плащ, почти современный, любимая его верхняя одежда, удобно под ним оружие держать. Борин ничего, почти ничего о своей службе в органах не рассказывал. Но, помнится, он называл себя так – чекист. А уходил в то раннее утро, как на последний бой. В его голубых глазах металась такая тоска …
- Постойте, товарищ, постойте же! Ваша фамилия, случайно, не Борин? Боясь услышать до боли знакомые пять звуков, Настя загодя присела уже на следующую скамейку.
Пожилой мужчина, также крайне заинтересованный, поспешил вернуться к ней, а Настя в страшном волнении уже и заваливалась набок, оперевшись рукой о скамейку. Сердце ухало так, что, кажется, вот-вот взорвется. Он без церемоний открыл ее сумочку, еще раз налил на ватку нашатыря и принялся растирать ей виски. Настя начала брыкаться, слезы хлынули в два ручья.
- Скажите, не мучьте, я не выживу, я не хочу так жить!!!
Рядом сквозь туман возникло ЕГО лицо, но почему - с окладистой седой бородой?
- Моя фамилия – Борин.
И Настя провалилась в черноту небытия.
…Пришла в себя она опять-таки от резкого, словно удар, едкого ощущения нашатырного спирта. Голова лежит на коленях ненастоящего по ее ощущениям человека. Такой и была ее первая мысль, после того, как скривившись от нашатыря, вновь облиласьсь слезами. Все с ней происходящее – ненастоящее, иллюзии, возникшие в больном воображении. «Не хватало еще в психушку залететь», - мелькнуло в измученном Настином мозгу.
- Как вас зовут? Где вы живете? – нет, это явь, а слова произносит все тот же странный, ненастоящий человек. Нет, ей нечего не надо, пусть от меня все отстанут! Никита, он сам сказал, далеко-далеко в сверхважной командировке, до него не долететь, не доплыть, не позвонить даже.
- Все же, уважаемая, в какой квартире вы живете? На дворе ноябрь, вот-вот морозы грянут, не гоже в таком состоянии здесь лежать.
И зачем она сказала номер квартиры? Он мягко, без обычного в таких случаях встряхивания, если у мужчины хватит сил, так все равно приспособит свою ношу, лишь бы самому удобнее было, а кому на руках – терпеть, поднял ее со скамейки. Достаточно пожилой человек в плаще поднял ее как маленького ребенка, предельно осторожно. Ей даже захотелось, чтобы нес ее долго- долго, одной рукой даже доверчиво обняла его за шею. А еще ощутила жесткость его мускулов, совсем такую, какую она последний год привыкла чувствовать, млеть от неизбывной силы у одного человека на свете – ее Никиты.
На четвертый этаж Владимир Никитич доставил женщину, не пользуясь лифтом, в нем неудобно с такой ношей. Сознание у Насти еще мерцало и, когда он попытался поставить ее на ноги, вновь стало уходить. Вновь подхватил. Только она и успела прошептать:
- Два коротких, один длинный и – короткий …
Наверное, безвозвратно ушли времена, пусть и социализма, когда люди были гораздо добрее, а теперь стороннему человеку лучше дверь вообще не открывать, будь он слесарем-сантехником, или даже милиционером, если ты с ним не знаком.
На еле слышимую за двойной дверью трель выскочил Саша. Он, не припомнив, чтобы мать чего-то забывала и возвращалась, сначала опрометью кинулся к глазку. Этого еще не хватало: его мамуля на руках у какого-то мужика и, судя по всему, она без сознания.
- Скорую вызывать? – стало первыми сыновними словами, - несите маму в ее комнату. Так вызывать?
- Не надо, у нее нервный срыв, сделай нам лучше горячего, крепкого чайку.
- Да я, собственно, уже уходить собрался, ты уж сам командуй, хорошо? Но, решив удостовериться, что с его случайно встреченной в столь необычной ситуации женщиной все нормально, присел в прихожей на диванчик.
Сын, вскипятив чайник и залив кипятком пакетик «липтона», минут через пять ушел, но уже в лифте набрал по мобильнику секретный номер телефона. Саше, как и Насте, дал его Никита, очень сурово наказав, что звонить надлежит исключительно в случае крайней необходимости. Самому оставаться дома с мамой? Так на первой «паре» лекцию читает сама профессор Волпянская, через пару дней у нее же экзамен. Не увидит кого на последней лекции – не жди хорошей оценки. Значит, резонно решил Саша, на какое-то время мать можно оставить одну с неизвестным здоровенным дедом. Уж если он ее на руках принес … так, а почему неизвестным? Не он ли нередко появляется из подсобки соседского магазина? Этого еще не хватало! Бомж? Можно подумать, но специфического запаха от него нет. И на кого он так сильно похож?
- Алло? Здравствуйте! Я – студент, мать осталась одна в неважном состоянии в нашей квартире с очень странным человеком, а мне необходимо срочно уезжать. Почему звоню? Ваш Клон, я знаю, что его на самом деле зовут не так, он дал ваш номер для экстренного принятия мер. Через десять минут? Хорошо, спасибо!
Саша все же вернулся и застал уж совершенно для него неприемлемую картину: человек в плаще стоял на коленях перед его единственной, горячо любимой мамой, и, держа чашку с крепко заваренным чаем, что-то тихо говорил. Если бы на его месте оказался Никита, парень понял все правильно, он знал о любви матери к сотруднику ФСБ. Но тут …
- Вы что себе позволяете? Используете беспомощное состояние мамы, отойдите от нее!
Но тут, рассмотрев человека в плаще, студент с ужасом еще раз убедился, как он похож на Никиту Борина. Сильно постаревший, но такой узнаваемый, редко бывающий, постоянно стесняющийся … Наваждение!?
- Не волнуйся, как тебя звать? Саша? Так вот, Александр, не надо беспокоиться, иди по своим делам, а я выведу маму из такого состояния.
- Ну, хорошо. Как вас? Владимир Никитич, я уже опаздываю, но – смотрите у меня! Я маму в обиду не дам.
- Иди, сынок, иди …
Человек, похожий на Никиту, лишь привстал с колен, не сводя глаз с бледного лика женщины. Сын вышел, уже в дверях лифта встретив двух до совершеннейшей обыденности неприметных мужчин. Про них можно сказать, как о каждом в отдельности: рост 175-180, плотного, но не полного телосложения, не лысые, впрочем, и без шевелюры, не видимой под одинаковыми кепками. И возраст – от 30-ти до 40-ка. Очков не носят, бороды, усов – тоже нет.
- Он – здесь?
Увидев кивок, сделали отмашку – иди, парень, без тебя разберемся. Один пшикнул из баллончика в створ двери, потом - в дверные петли каким-то составом. Дверь, немного скрипящая, что Никиту, когда он здесь бывал, чуть-чуть раздражало, открылась бесшумно. Прошли дальше. Пожилой человек рассматривал мертвенно бледное лицо хозяйки квартиры, что-то по-прежнему шептал. Как его руки оказались, нет, не заломленными назад до боли, но – скованными, словно стальными клешнями за спиной, он не понял.
Если бы на месте этого человека и впрямь был майор ФСБ Никита Борин, он принял бы все меры, чтобы предотвратить саму ситуацию. Но журналист Владимир Борин, уж на что был дока по предугадыванию происков всяких там правоохранительных органов, просто – не успел. И – замер, не в силах дернуться.
- Кто вы? Зачем здесь? Документы имеются?
- Щас же и отдам …, вот только встрепенусь, крылышки почищу! – случайный гость по старой привычке не доверять всяким там правоохранительным органам, не смог удержаться, чтобы не съязвить.
- Ого! - листая его паспорт, многозначительно воскликнул чекист, - пожалуй, хорошо, что ввели в паспортах новые графы. Вот, сколько лет ругали пресловутый пятый пункт о национальности. И данные об отсидках. Русский, да и по роже видно. И – сидел, сначала по 129-й часть третья – за клевету. Для начала – три года. А потом еще десять лет по 318-й и по 321-й Уголовного кодекса.
- Что-то не похож он на рецидивиста, - подала голос несколько оправившаяся от потрясения Настя, - может, поясните русским языком?
- Да, пожалуйста, - не видя более причин удерживать пожилого человека силовым приемом, второй чекист отпустил Борина. – Хотя субъект очень для нас интересный. Взять хотя бы фамилию. И сидел … за дезорганизацию нормальной деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества – понятно. За применение насилия в отношении представителя власти – туда же. А вот за клевету … Журналист, наверное. А к сотруднику органов, с какого боку-припеку?
- Если вы о Никите Борине, то он – мой отец. Пропал в годы войны.
Изрядно повидавшая на своем недолгом веку как медработник, как тертая молодая русская баба, Настя опять «поехала», лицо побледнело, и она вновь свалилась ничком на диван. Борин кинулся с ней, а много всего повидавшие чекисты остолбенели, не зная помогать ли женщине, или вновь вязать крайне подозрительного типа. Все же позволили ему поднести очередную уже ватку с нашатырем, открыть настежь форточку. После того, как Настя, скривившись, пришла в себя с немым удивлением, сменившемся страхом, глядевшую на Борина, чекисты повели того к двери.
- Я не прощаюсь, девушка, - услышала он из прихожей.
Грачи против тигров
© Copyright: Евгений Быстров, 2006
Свидетельство о публикации №206060700270
Свидетельство о публикации №206060700270
Рецензии