4. Как рукой сняло!

Утверждают, что сытый голодному - не товарищ. Отсюда не следует с необходимостью, что два голодных непременно найдут общий язык, и все же схожесть переживаний сближает людей с большей вероятностью, нежели близость места жительства.
Лина заговорила со старушкой или старушка с Линой? Не важно. Важно, что скоро обе не избегали случая пооткровенничать друг с дружкой при встрече. Чаще всего они встречались на трамвайной остановке, иногда - на больничном дворе. Вообще-то Лина приметила старушку еще в приемной завотделением, когда писала ходатайство о содержании ее супруга в корпусе с круглосуточным режимом. Клиника, в которую угодил муж Лины Иосифовны Иноземцевой, являлась экспериментальным дневным стационаром. Буйнопомешанных здесь не держали. Большинство пациентов расходилось на ночь по домам, многие вообще лечились амбулаторно - приезжали только на процедуры (внутривенно, внутримышечно) или на собеседования с лечащими врачами. Но Лина не хотела травмировать дочь, поэтому и написала заявление. Написав, она сразу же почувствовала себя виноватой и, заглаживая вину перед мужем, старалась навещать его каждый день.
Оказалось, что старушка выглядит лет на десять старше своего настоящего возраста. Дамы в шестьдесят с небольшим нередко молодых любовников заводят, умудряясь отбить их от сорокалетних жен, а новая знакомая Лины даже седину не закрашивала. Два года назад она резко сбросила вес, кожа из-за похудания сгармошилась и уже не разгладилась, что и привело к сильному контрасту между внешним видом и паспортными данными.
Старушка навещала дочь, которую не очень успешно лечили от героиновой зависимости. К тому же на ней были заботы о десятилетнем внуке, инвалиде детства, страдающем от какой-то редкой болезни суставов. Вспоминая название болезни, старушка смолкала, сводила брови на переносице, но каждый раз махала рукой на свою прохудившуюся память. Круглосуточный стационар был поделен на "М" и "Ж", поэтому дочь старушки Лине увидеть не удалось. Лина встречалась с мужем в комнате для посетителей мужской половины.
Старушку звали Юдифь Матвеевна. Без каких-либо достоверных сведений о еврейских корнях. Мол, о предках-поляках родители упоминали, а про евреев разговоры в семье вообще не велись.
Лине было жаль, бесконечно жаль Юдифь Матвеевну. Такое горькое сострадание не вызывал до сих пор никто в ее душе. И созрело решение пригласить Юдифь Матвеевну в гости, накормить ее чем-нибудь вкусным, деликатно подарить что-нибудь из своей одежды. Например, норковую шапку, которую не любила и почти не надевала поэтому, или ангорку бордовую, которая ее толстила и старила. В один из вечеров Лина Иосифовна чуть было не рассказала о старушке соседке Вике, но Вика по обыкновению и рта не дала ей раскрыть.
- Ты слышала последние новости четвертого подъезда?
- От кого бы я их услышала, кроме тебя?! - ответила Лина вопросом не без язвительности в голосе, но Вика интонационные нюансы не улавливала.
Четвертый подъезд их кооперативного дома в последние годы стал неблагополучным и неблагонадежным с точки зрения районного отделения милиции. Подросло, понимаешь, новое поколение.
- Виталька Маслов с первого этажа приволок к себе какую-то шлюху по пьянке, а олух Пашка из квартиры напротив глаз на нее положил. Она к нему жить перешла. Людка хотела было скандал закатить, но Пашка не постеснялся напомнить старшей сестре о завещании их покойной матери. Моя, дескать, квартира, а ты приживалка здесь. У Людки аргументов против Пашки никаких нет. Опекунство ее - пшик, потому что Пашке двадцать один годик стукнул. А то, что Людка Пашку растила заместо матери, - это вопрос морали, жилищным кодексом не закрепленный. А шлюха масловская с неделю у Пашки пожила и к Витальке назад вернулась. Пашка страдает:"Невеста ушла", Людка ликует, подъезд гудит, словно улей.
- Не девка, а "переходящее красное знамя", - улыбнулась Лина.
- И не говори!
Так и не рассказала Лина соседке Вике о старушке, и ни с кем из сослуживиц не поделилась. Даже с Инной, с которой приятельствовала. Возможно, Инна считала Лину подругой, но Лина никого сама для себя так не называла. Лина была сама по себе. Тем более странной и неожиданной была нежность, которую вызывала в ней Юдифь Матвеевна. Нежность к малознакомой старухе - разве это нормально? Что их связывало друг с другом? Пара месяцев бесед по дороге из сумасшедшего дома?
А с четверга на пятницу Лине был сон...
Четверг выдался суматошным и хлопотливым, пришлось даже задержаться на работе, потому что начальство ожидало австрийских гостей. В больницу она опоздала, и дома слушала трескотню Вики, пока стояла у плиты. С переходящей невестой, которая снова вернулась к сироте Паше, Вика уже познакомилась и подружилась. В рассказах Вики девушка стала именоваться Наташкой-наперсточницей, потому что работала подставной у игроков в наперстки на барахолке, зарабатывала отменно и Пашке уже компьютер купила.
- Когда Слава возвращается из рейса? - Лина попыталась переключить Вику на другую тему.
- Завтра, - ответила Вика и застыла с открытым ртом. - Ой! Я же ему рубашки обещала постирать и забыла. А завтра дождь обещают. Что делать-то?
- Постирай и хотя бы пару высуши утюгом.
- Точно! Побежала я.
- Спокойной ночи.
- И тебе.
Пожелание Вики не сбылось. Лина спала отвратительно. Наверное, из-за приближающейся грозы, которая так и не приблизилась, прогрохотав где-то в пригородных районах. Лина несколько раз просыпалась с сердцебиением из-за одного и того же повторяющегося сна.
- Вы знаете, Лина, я, кажется, - ведьма. Стоит мне возненавидеть человека, и он умирает. - говорила ей Юдифь Матвеевна и превращалась в какое-то огнедышащее чудовище. Когда Юдифь Матвеевна вдобавок взлетела над трамвайной остановкой, Лина проснулась совершенно. Было около пяти утра.
Недосыпание после тридцати весьма ощутимо. На службе Лина была вялой и рассеянной. Соображала с трудом. Начальник наорал на нее и на Инну. Та тоже не отличалась расторопностью в тот день.
- Ты к Сорокину? - Спросила Лина, когда они с Инной вышли из офиса.
- Угу. - Буркнула Инна хмуро, и Лина поняла, что приятельница не желает распространяться о том, о чем совсем недавно говорила с большой охотой.
Юдифь Матвеевна куда-то запропастилась. Когда Лину пригласила на беседу завотделением - супруга собирались выписывать, она не удержалась от вопросов о старушке. Психиатр советской школы, большевистской закалки, завотделением и не подумала о врачебной тайне - не было в ее привычках и принципах подобных буржуазных изысков.
- Вы спрашиваете о Петуховой? Юдифь Матвеевне? Да нет у нее никакой дочери! Она сама - наша пациентка! Не стационарная просто.
Лина панически боялась лжецов, тем опаснее представлялся ей болезненно лживый человек! Скоро мужа выписали, Лина избавилась от необходимости ездить на трамвае в то совсем не радостное место, каким являлась психоневрологическая клиника, но Юдифь Матвеевну Лина не забыла. Внутренний голос подсказывал Лине, что история со старушкой далека от развязки, что их дороги снова пересекутся. Подсказывал и не обманул.
Они столкнулись в метро. Без предисловий, словно они виделись вчера, Юдифь Матвеевна обрушила на Лину потоки слов.
- Мне ставят Альцгеймера, - радостно сообщила она Лине. - А какой Альцгеймер может быть в моем возрасте?! Ерунда!
Не слушая линины бормотания, она продолжила свою речь, неожиданно сменив угол зрения. Словно за несколько секунд успела смириться с тем, что у нее Альцгеймер.
- Да с Альцгеймером до ста лет можно жить! А я-то исхудала вся, истерзалась, не понимая, что со мной происходит.
- Конечно, лучше определенность, чем неопределенность.
- Да!
Юдифь Матвеевна довольно хихикнула. Потом горестно вздохнула.
- У дочери моей проблемы. Она же у меня в Америке. Уже давно. Меня зовет. Но куда я такая поеду? Позориться только перед американцами. А дочери плохо.
- Почему плохо? В Америке же лучше, чем здесь.
- Всем хорошо, а ей плохо, потому что... Ой, что-то я забыла, почему ей плохо. Ну и да Бог с ней! - Махнула рукой Юдифь Матвеевна. - Линочка! Я так счастлива, что мы встретились. Я же для Вас подарочек припасла! Инночка, дочка, не успела до отъезда продать норковую шапку, оставила мне. А я и не ношу, и не продаю. Моль ведь сожрет!
Лина не пошла - побежала прочь. Даже если Юдифь Матвеевна и кричала ей вслед, ничего Лина не услышала из-за пульсирующих толчков в висках и грохота подходящего к перрону поезда. Петухова Юдифь Матвеевна, пациентка психоневрологической клиники, рассказывая о несуществующей дочери, называет ее Инной. Петухова Инна - приятельница и сослуживица Лины - никогда не была официально замужем и девичью фамилию не меняла. И шапка эта норковая... Такое количество совпадений мозг Лины не усваивал, воображение ее бунтовало и отключалось. "Спросить Инну прямо или не спрашивать? Спросить? Или не спрашивать?" Мыслительные способности Лины явно отказывали ей в тот вечер, буксуя на одном, застрявшем под волосами вопросе.

- Австрийцы приезжают, а Петухова больничный взяла! Разгильдяи! - срывался на визг тенорок генерального директора, когда назавтра Лина вошла в офис.

Австрийские партнеры, поставщики бытовой электротехники, которой торговала фирма, приезжали не реже раза в квартал. "Опять австрийцы приезжают. Рутина заедает. Хоть бы форс-мажор какой случился!" - подумала бы Лина с тоской, если бы не была встревожена невыходом Инны на работу. Она несколько раз набирала номер ее домашнего телефона, но безуспешно. Узнав у кадровички домашний адрес Петуховой, Лина поехала к ней вечером без приглашения, но ей никто не открыл.
Детективный инстинкт, разбуженный таинственной интригой и требующий своего удовлетворения, довел Лину до невероятного эмоционального напряжения, она была на грани. Да, на грани нервного срыва. Педро Альмодовар пришел ей, конечно, в голову, она попыталась посмотреть на себя со стороны, но в том-то и дело, что женщины на грани нервного срыва не способны на такие подвиги. Если бы люди при любых обстоятельствах сохраняли чувство юмора, нервных срывов было бы значительно меньше. Лина решила дожидаться Инну на лавочке возле подъезда. Хорошо, что дождалась. Инна явилась с пакетами, набитыми гастрономическими продуктами.
- Увольняюсь к чертям собачьим! Больничный догуляю и пошлю генерального на три буквы. - Сообщила Инна Лине, раскладывая содержимое пакетов по полкам холодильника.
Кофе Инна варила в латунной турочке. За чашечкой кофе, в который Лина капнула рижского бальзама для храбрости, смогла она выдавить из себя имя Юдифь Матвеевны.
- Ты ее видела? Где? - Всполошилась Инна. - Я так переживаю, что она мне дверь не открывает. Я же слышу, что она подходит к двери, вижу, что глазок перестает светиться. Я такая дура бестактная! Знаешь, чем я ее обидела? Помнишь, месяца три назад по телевизору показывали "Благословенных" Бергмана? Про то, как баба, охваченная паранойей, умудряется собственного супруга в реальности своих фантазий убедить, и они оба травятся газом? Да как ты могла забыть?! Я же тебе рассказывала об этом фильме, и ты подтвердила, что тоже смотрела! Так вот. На следующий день, в субботу, потому что фильм показывали в пятницу вечером, Юдифь Матвеевна навестила меня и стала делиться впечатлениями от фильма. Юдифь Матвеевну параноидальный бред героини фильма тоже убедил! Представляешь? Она мне говорила нечто типа: "Вот правильно она сказала - так оно все и есть!" Мне бы промолчать, а я, правдолюбка хренова, возьми да и ляпни: "Вы так этот фильм поняли, Юдифь Матвеевна? Любопытно! А я смотрела это как историю развития психического заболевания и его заразительности для окружающих." Лина! Я вспоминаю взгляд Юдифь Матвеевны и мне так стыдно становится! Что делать? И никак мне не удается загладить свою бестактность - она дверь не открывает и на улице мне не встречается.
- Да кто она тебе?
- Кто она мне? А разве я тебе о ней не рассказывала? Она была моей любимой воспитательницей в детском саду. И - такое совпадение - здесь оказалась моей соседкой. Слушай! Давай зайдем к ней! Может, она тебе откроет.
Юдифь Матвеевна им не открыла. Инна пошла провожать Лину до метро и, уже прощаясь, Лину осенило:
- Инка, ты Юдифь Матвеевне свою норковую шапку серую подарила?
- Ну наконец-то! Вспомнила! Конечно, я тебе рассказывала о ней. Просто ты по обыкновению пропускаешь мои рассказы мимо ушей.
- Ну не сердись на меня, пожалуйста!
- А я и не сержусь. Я привыкла, что к моей болтовне никто не прислушивается, потому и к Сорокину меня потянуло.
Удивительно, но Лину история Юдифь Матвеевны совершенно перестала интересовать. Как рукой сняло! И никогда она о ней Инну не распрашивала больше. Даже о том, какой Юдифь Матвеевна была много лет назад, когда Инну на воспитание к ней родители за ручку приводили. А главный факт, испугавший Лину, факт, возбудивший в ней детективный инстинкт, который и угас так же неожиданно, - тот факт, что Юдифь Матвеевна была однофамилицей Инны, стерся из ее памяти. Мало ли на свете однофамильцев?