БОГАТЫЕ ПОКА НЕ ПЛАЧУТ, НО …
Нет, конечно, давая обещания перед десятитысячной толпой забастовщиков, председатель правления РАО Газпром Рэм Вяхирев был далек от сантиментов. Но на ультимативные требования объединенного стачкома пошел. Быть может первая и последняя, если учитывать масштаб, как требований, так и возможные последствия в случае отказа, победившая забастовка. Так бы и дальше держать, но … Дальше скажу, что в итоге получилось в Надыме, а что получилось в стране, читатель сам видит.
Немного о личном. Все дни забастовки, а, вернувшись из командировки, где я, если помните, договаривался с руководителями окружных СМИ насчет проталкивания Владимира Гомана в Государственную Думу, я буквально разрывался аж между трех огней. Не знаю сейчас, что и для кого было главным, но пришлось начинать день с, когда часового, когда меньше времени приходилось затрачивать, непосредственно на забастовке, на надымском стоянии, как назвали этот акт протеста по тогдашнему каналу ТВ «Останкино». Слушал, анализировал. На второй день по старой привычке сообщил на окружное радио, так, мол, и так. И – началось. Тамошний завотделом информации Наталья Кочнева взяла с меня слово, что стану впредь в обусловленное время сообщать ей все новости. Не просто наговаривать, а, вполне естественно, давать уже написанную мной информацию.
Затем «Наше время». Туда, как читатель успел прочитать, приходилось писать более обстоятельно. И – не надо забывать, в каком качестве я нахожусь, ведь при мэрии же, значит – надобно продвигать Гомана в Госдуму, формировать информационное поле для его будущего избрания. Немалых усилий, правильнее сказать, мобилизации всех своих умственных ресурсов потребовало вначале вроде редактирование, перешедшее в почти коренную переделку обращения объединенного стачкома к президенту и правительству.
И все – за 300 тогдашних тысяч. Веник Солодянников сначала вроде впрягся в выборную кампанию, пару заметок даже написал для «Рабочего Надыма», а затем … по пьянке попал под машину. Не серьезно так, без увечий, его отшвырнуло в сугроб, когда он улицу переходил, ничего не сломал, но повод отойти от серьезных дел использовал сполна.
Самое главное – выиграли все. То есть – абсолютно все! Строители и транспортники получили не только многомесячный долг по зарплате, но и тысячу квартир на «большой земле». Ни до, ни после такого не случалось. Владимир Гоман на волне победившей забастовки, поддержавшей ее, о чем область, а главное Ямало-Ненецкий автономный округ (избиратели!) узнали из моих материалов, выиграл у Нины Ядне депутатскую гонку.
Я? Со мной, похоже, в мэрии не знали, что делать. На дворе декабрь, Солодянникову на пенсию отправляться в марте, а два пресс-секретаря – явный нонсенс.
И тут, во время передачи Кочневой заключительного репортажа, Наташа передает мне предложение ее шефа Юры Кукевича приехать и оформляться на работу. Не ослышался? Чтобы мне – и на радио? Так ведь заикаюсь же, «р» четко не выговариваю. Но, раз приглашают – лечу на стареньком Як-40, в тот же день встречаюсь с Юрой, с которым мы прежде не раз работали по освещению разных мероприятий. Он-то меня и убедил в целесообразности стать собственным корреспондентом Государственной телерадиокомпании «Ямал». Дали мне старый-престарый маленький, в затертом кожаном чехле, но тяжеленький магнитофон «Репортер» венгерского производства.
На следующее утро - домой. Билет взять удалось лишь благодаря знакомствам Кукевича. В хиленьком здании салехардского аэровокзала встретил с десяток старых знакомых, в том числе и Тариэла Ткешелиадзе, все они возвращались с вахты домой, ведь через три дня Новый год. И все, плюс еще десятка два страждущих – без билетов.
Каково было мое, сидящего в самом носу 32-местного самолета, удивление, когда рядом со мной в проходе перед самым взлетом застыл незнакомый мужик. Оглядываюсь: мама родная – весь проход между креслами забит людьми, словно бочка селедками. «Пристегните ремни» … полноте вам!
Память услужливо, но совершенно не вовремя подкинула факт недавней гибели в таджикском Хороге на Памире такого же самолета. Забили его сверх меры (помню цифру 87) беженцами от каких-то, в то время и черт бы не разобрал, бандитов. Летчики взлетали под дулами автоматов, самолет почти сразу рухнул. Все погибли.
В Таджикистане экипаж принудили летать, но у нас-то пока еще не анархия и руководство по полетам летчики обязаны знать, как некогда ломовые извозчики знали Отче наш. Главное – безопасность полетов. О какой безопасности можно говорить, если при выходе на перрон аэропорта Надым я насчитал более 50 человек! Долетели, денежки мимо кассы получили и ладно?
Нет, не ладно! Привыкли, понимашь, в России все, если не через пень колоду, так на авось делать. Сегодня не разбились, а завтра? Бились и бъются. Я решил хотя бы на достаточно длительный период времени этот авиационный беспредел прекратить, на следующее утро передал в Салехард первый свой репортаж - о случившемся. Который в тот же день спустя полчаса вышел в эфир и вызвал шок в окружном центре, причем, не только в авиаотряде. Тем более, что в том материале я напомнил о памирской трагедии. Много говорить о последующих разборках, о поиске мной свидетелей не стану. Кстати, поиск свидетелей не был нужен совершенно. Оправдываться, согласно Закону о СМИ, должны были летуны.
Результат? Командира экипажа лишили летной лицензии, второй пилот и бортпроводница, как соучастники также понесли наказание.
Чисто по-русски это, возможно, называется стукачество. Слышал за спиной такие разговоры. Весь мир, цивилизованный мир, насколько мне известно, думает, действует, а потому и живет иначе. Иначе – значит однозначно - лучше.
А пока тороплюсь в свой кабинет. Вот именно свой, с надписью на новенькой, как и сама пятиэтажная, вместо прежнего флигеля, мэрия, «Пресс-секретарь». Это пока Солодянников, сморщившийся, словно старый гриб-боровик за очередным кроссвордом. Рядом мой стол, до сегодняшнего дня неизвестно какого специалиста, но – мой. Назавтра уже не Сан Саныч Антонов, переходящий на службу к В.Гоману помощником, а бывший секретарь по идеологии горкома КПСС, заместитель мэра по общим вопросам Владимир Ёлгин распорядится повесить еще одну табличку.
С этого дня и еще почти полгода мне удавалось получать две зарплаты, правда, маленькие, но – две: собкора и в мэрии, согласно подписанного еще ушедшим в Думу Гоманом договора. А табличка гласила «Собственный корреспондент ГТРК «Ямал». Для любопытного читателя: вторая, 300-тысячная зарплата в мэрии – за обязательство публиковать в СМИ как материалы о депутатской деятельности бывшего теперь уже мэра, так и за информацию о работе самой мэрии, которую временно возглавил, многим показалось такое назначение странным, Владимир Ёлгин. Стал я появляться на планерках вроде как в должности пресс-секретаря, а подписывать материалы о деятельности Гомана-депутата как «пресс-представитель Депутата Госдумы РФ».
На следующий после моего вступления в должность день уходящий мэр-Гоман дал нечто вроде банкета, приурочив его, во-первых, к Новому году, во-вторых – к собственному избранию в Госдуму, и, в-третьих – к новоселью мэрии, к которому, надо ему отдать должное, приложил не только руку, но немало энергии и инициативы. Как, впрочем, и к строительству нового же здания городского отдела внутренних дел.
Собрались, почти все мужики, особенно нашего пятого этажа, где возле строительного отдела и наш с Солодянниковым кабинет, поддатые. Я не без того, а Веник, изрядно поддавший, вообще не сунулся. Сначала Гоман, будучи еще на прежней должности, едва ли не взашей выгнал пресс-секретаря с планерки, затем через Сан Саныча повелел вообще до пенсии из кабинета не высовываться. Веник особенно и не расстраивался. Плюху перенес филосовски – вот-вот пенсия, переживу, лишь бы деньги платили. В итоге получал чуть-чуть меньше меня – абсолютно ничего не делая.
Праздник выдался на редкость суматошным. Мне пришлось после скорого ухода Веника, убоявшегося вторичного попадания под машину, (я его даже перевел через улицу) заниматься растаскиванием пьяных ребят из строительного отдела по своим кабинетам, где почти все они мирно проспали кто до середины ночи, а кто и до утра, как узнал позже.
Но и пришлось-таки подцепить сразу двух женщин. Ну, не сразу, честно говоря. Сначала оказался в компании пышногрудой машинистки из машбюро Гали. Посидел у них, попил шампанского. Потом оказался в общем отделе сразу у трех дам, а увел в свой кабинет заведующую. В тот год вспыхнула мода на китайские пуховики и у меня был такой: темно-синий, с капюшоном, очень теплый и практически не продуваемый даже надымскими ветрами. Положил я Людмилу Михайловну на пуховик, вот и колготки, словно сами собой в моей руке оказались, трусики, вот и теплое лоно фигуристой, несмотря на свои в то время 47 женщины. Не получилось. Не у меня – в ее голове нечто перевернулось, сама она крутанулась, и, подхватив самое, что ни на есть нижнее белье, была такова. Не навсегда ушла, до весны. Какая она по счету? Как раз сотая, юбилейная оказалась.
В перерывах между пригубливанием по чуть-чуть с активно вкушающими водовку строителями, не забывал о Гале из машбюро. Просто добрая женщина! Услугами машинисток я не пользовался по понятным причинам, но чаи вместе гоняли, за жизнь говаривали. Нравилась мне Галя прежде всего своим мягким характером, и некоторая полнота ее, не чрезмерная, не отвлекала внимания! Ничего у нее кроме тяжелых грудей не висело, да и те она умело подтягивала повыше. Словом, будучи одинокой, воспитывающей в то время сына-подростка, блюла себя в физическом плане, и ни разу ее не в духе не видел. Потом в гости захаживал, неизменная бутылка вина присутствовала. Всегда Галенька оказывалась мне рада, сын, не как иные подростки, также внимательно, но не навязчиво был доброжелателен. Одно время, поругавшись с женой, даже всерьез про себя рассматривал вопрос о переезде в Галину двухкомнатную квартиру в поселке Лесной на окраине Надыма.
Читатель правильно понял: у Гали в ту ночь я и оказался. Непередаваемое ощущение, когда после завершения всяческих телодвижений и достижения нужного эффекта, причем, с уверенностью, что не одному тебе хорошо, устроиться, утонув лицом между мягких теплых, добрых грудей. Помниться, хотя и не совсем трезв был, мелькнувшее в засыпающем мозгу сравнение с маминой грудью в младенчестве, в подсознании где-то глубоко-глубоко … Правильно говорят и пишут профессионально подготовленные люди в белых халатах: есть, есть в нас, в мужиках тяга к женщине, с которой занимаешься сексом, в то же время и как к матери.
Вскоре после встречи Нового, 1994 года вновь избранный депутат по 225-му одномандатному избирательному округу Гоман Владимир Владимирович совершил свой первый и, насколько мне, его прес-представителю известно, последний депутатский вояж в глубинку автономного округа. По уму надо бы с ним ехать, но обладая скрытным характером, Гоман допускал посторонних лишь до той информации, которую сам считал нужным выдавать на информационное-гора.
Рассказал он мне, впрочем, достаточно подробно, о той поездке, хорошо вскоре поданной на открытии первой полосы «Тюменской правдой». Назывался тот материал, и я по сей день считаю свой заголовок удачным – «Соло для депутата! Если не ошибаюсь, именно Гоман через меня первым и столь ярко заявил о начале своей депутатской деятельности. На том ее, повторюсь, и закончил. Если, конечно, не считать многочисленные последующие встречи с теми же оленеводами, рыбаками, охотниками в еще более отдаленных местах. Но то – не в счет. То – в рамках уже следующих выборов в следующую же Госдуму. А так, чтобы встретиться с народом не для удовлетворения своих растущих политических амбиций, а для удовлетворения его, народа, нужд, – нет, не случилось более такого ни разу. Я бы точно знал, в его, Гомана интересах сообщать такое.
Между тем мэрией правил Владимир Ёлгин. Тихий интеллигент, если читатель помнит, сказавший мне после 10-суточной голодовки, что мое время еще не пришло. Когда же придет? И когда, в конце то концов, у меня появится квартира!? На прямой наш с женой вопрос, а мы, как водилось в те времена, так, наверное, заведено и ныне, явились к Ёлгину в субботу, он, как и Ельцин впоследствии, «работал с документами», не ответил. Впрочем, в отличие от тогдашнего российского президента, к Владимиру Васильевичу ирония не подходит. Не пьющий он совсем. Впрочем, мало-мальски ответственности в нем – ноль, да еще чуть-чуть. Совсем мало. Насчет квартиры он потому и промямлил нечто невразумительное Татьяна, вконец разозлившись, едва Ёлгина в его собственном кабинете тряпкой не назвала.
Исключая тот случай, в мэрии я чувствовал себя реальным представителем четвертой власти. Никогда ни прежде, ни после мне, как журналисту, не доводилось, что называется, претворять в жизнь пусть уже не «решения партии и правительства», а то, о чем говорилось на утренних, по понедельникам, планерках у Ёлгина.
Самое главное: на официальном уровне из первых уст узнавал о случившемся за предыдущую неделю, о планах на неделю будущую. Этим, естественно, не ограничивался, не раз выступал со своими предложениями, с замечаниями. Далеко не все ведь видели, знали о жизни города и района работники мэрии. Наверное, те два месяца – редчайший случай, когда журналистика и власть, что называется, срослись во благо общества. Как собкору окружного радио материалов – завались. Вот так бы, смотрю на ту ситуацию сейчас, и всегда.
Все прекратилось после того, как мэром не выбрали, как впоследствии стали выбирать мэров, губернаторов, депутатов, президента, а назначили. Уже после до раздавленных ельцинской властью в самом начале своего существования членов вновь созданной Коммунистической партии российской федерации дошло, как умело Ельцин воспользовался ситуацией. Какие выборы? Да вы что, ребята!? В начале октября 93-го красно-коричневые, овладев большинством в Верховном Совете едва не отобрали власть, так? Полномочия мне дали? Вот я и насаждаю, причем без всяких выборов, на местах пусть и бывших коммуняк, но зато преданных мне людей.
Одним из них стал сначала назначенный ельцинским указом губернатор Ямала Юрий Неелов. Бывший первый секретарь окружкома ВЛКСМ, бывший депутат Верховного Совета РСФСР, безоговорочно принявший сторону демократов, а затем, пинаемый со всех сторон изгнанный из Тюмени. Куда его? А на малую родину, в Салехард, он же – наш!
Здесь Неелов стал искать своих, друзей, знакомых, на кого можно опереться. В Надыме нашел бывшего сподвижника, бывшего же второго секретаря горкома ВЛКСМ Владимира Ковальчука. Тот, уйдя из комсомола, похоже, как и Олег Вахрушев, им подобные, «свято веря» в «светлое знамя марксизма-ленинизма», стал секретарем комитета КПСС ордена Трудового Красного Знамени ПО Надымгазпром. Вот как о том периоде деятельности Ковальчука писала спустя три года нанятая мэрией, то бишь мэром и само собой за бюджетные деньги газета «Литературная Россия», целиком посвятившая один из своих номеров столь эпохальному событию, как выборы главы 50-тысячного городка и почти абсолютно безлюдного региона. С одним не большим, а просто огромнейшим «НО»: сказочно богатого региона. «В свое время В.Ковальчук был секретарем парткома Надымгазпрома. В годы застоя и перестройки это означало, что Владимир Николаевич наравне с генеральным директором крупнейшего в стране газодобывающего предприятия отвечал за поставки в Европу миллиардов кубических метров «голубого топлива» и плюс день и ночь бдил за нравственностью газовиков".
Не сомневаюсь: даже будь мой читатель иностранным гражданином, не знаю, как переводчик переведет эдакие перлы, но по-русски все, проще некуда – хоть стой, хоть падай. Дополнительных объяснений не требуется.
И вот этот бдящий за нравственностью ошметок всего худшего, что накопилось в так называемом ленинском комсомоле, после тайней вечери опрометью метнувшихся в ельцинскую демократию руководителей предприятий и организаций и стал мэром административного образования город Надым и Надымский район.
А ведь я его знал в период секретарства в горкоме ВЛКСМ как Володю Ковальчука. Много раз встречались на улице, «привет-привет», а говорить все как-то не о чем. Рыхлый, вальяжный, маленький, ни коим образом не походивший на молодежного вожака, Ковальчук вряд ли мог вызвать у кого симпатию. Собственно, это и подтвердилось во время выборов мэра уже весной 97-го.
Начал назначенный руководитель перво-наперво с прекращения утренних планерок по понедельникам. Производственные вопросы решались теперь келейно, мнение сторонних, пусть и косвенно заинтересованных в той или иной проблеме руководителей отделов, специалистов нового мэра не интересовало. Почти сразу он сделал своим заместителем, точнее, приближенным, своего прежнего первого помощника по фирме Надымгазсервис, которую ему организовали на период нетвердой пока власти в Надымгазпроме, Марата Абдрахманова. Поговаривали, кроме спорта, чем он прежде и заведовал, тридцатилетний Марат пока еще мало чего знал. Но, надо отдать ему должное, быстро вошел во вкус аппаратной игры.
Здесь вынужден сделать чистосердечное признание. Оно несколько поколеблет в чьих-то глазах, в глазах хорошо знающих меня людей, а таких, особенно в Надыме, немало, мой образ непоколебимого борца за справедливость. Я же у Ковальчука, когда он находился в состоянии своеобразного застоя, зная, что его кандидатуру утвердил тот своеобразный, не имевший абсолютно никаких законных полномочий, общественный совет руководителей, побывал. Написал, и сам подивился: вроде как по немецкой грамматике начал шпарить, с глаголом в самом конце предложения. Тем не менее, оказался любезно принят с признаниями, мол, да, не сегодня, так завтра именно я – мэр города и района. Верноподданнических чувств, тут и думать нечего, и гадать – также бесполезно, чего не было, того не было, я не проявлял. Мой основной интерес заключался в будущем взаимодействии, если не во взаимодействии, так в контактах между Ковальчуком и нашим общим депутатом Гоманом. Пока еще не мэр, но … отделался, насколько помню, общими фразами о непременном взаимодействии. Осталось ощущение того, что тот мой вечерний визит Ковальчук расценил как разведку по поручению Гомана. Ошибся.
А в марте Веник, Вениамин Валентинович Солодянников (места-то сколько надо, чтобы написать!) наконец, отбыл на постоянное жительство под Москву, если не ошибаюсь, во Фрязево, заблаговременно построив там дачу. Помогал ему переезжать, с некоторым даже упоением таскал тяжелую мебель. Чувствовал – эта квартира почти стопроцентно должна перейти мне. Ну, в самом-то деле, сколько же можно пахать на ниве журналистики, столько сделать «для дяди», для многих и многих людей, а жить как пьяница-слесарь какой-нибудь (пусть настоящие мастера своего дела не обижаются).
А ведь пролетел бы я мимо квартиры, как тот швед под Полтавой, пролетел бы! Если бы не пошел ва-банк. Звоню в Москву Гоману: так мол, и так. Сколько можно, в конце-то концов. Он, Гоман, тоже не дурак. И какое, думаете, сделал он предложение? Каким бы проницательным не оказался читатель, ни за что не догадается … Взломать дверь и переезжать без ордера!
Ничего себе депутат Государственной думы РФ, да? Правда, попросил Владимир Владимирович его не выдавать:
- Вы, Евгений Алексеевич постарайтесь поменьше внимания привлекать, потихоньку действуйте. Главное – вещи завезите, кровать там, диван, где спать можно. Таким образом, поставите власти перед фактом, а там уж я соответствующие письма напишу. Действуйте.
Ситуация … Не мешкая, а случилась суббота, мчусь из мэрии, откуда звонил, к себе в балок, посвящаю в дело мастеровитого соседа с топором-гвоздодером и вместе с моей Таней идем. По пути встречаем явно ждущего меня на Комсомольской помощника депутата Сан Саныча. Антонов, бывший мент, аж голос понизил, словно прохожим надобны наши тайны, торопит – действуй. На улице Пионерской, в доме номер 9 поднимаемся на четвертый этаж к квартире номер 51. Соседа настропалил насчет решительности, тот все понял и вскрыл филенчатую дверь, словно свою родную. Будто собственные ключи потерял вот и приходится …
Ночь я в одиночестве провел, на стреме, а наутро сосед пришел с новым замком. Все – фигушки, фигушки вам всем! Не пущу, не пущу, не пущу! Ни-ко-го!
В воскресенье не составило труда найти машину, мужиков-помощников. Все. Сергея, старшего сына Татьяны, так меня и не простившего, оставили в балке, да он бы в квартиру и не пошел. А жилье мне досталось (пока без ордера, но ведь с ведома депутата Госдумы, это понимать надо!) неплохое. Три изолированных комнаты, просторная прихожая, кухня в десять квадратов. Балкона, лоджии, правда, нет, но зато несколько встроенных шкафов. Общая площадь без малого 70 квадратов. По сравнению с балком, так и вообще рай.
Едва, угостив мужиков, закоперщиком у которых был Генка Михеев, присели, переживая новое состояние. И тут – звонок в дверь. Незнакомый интеллигентного вида человек слегка за 25 смущаясь, заявил отнюдь не свои права на эту квартиру, а бывшего недавно секретаря горкома ВЛКСМ по воспитательной работе, как ее … хорошая ведь дивчина, очень мне нравилась и характером, и статью. Вот она и родила сразу двойню! А зашедший парень, кстати, имеющий свою семью, так, побочный папа получается.
Пришлось парня успокоить. Да, въехали без ордера. Насчет того, что квартира обещана матери-одиночке, не знали. Мысль мелькнула, но я ее, в общем-то справедливую, высказывать не стал. Смысл: ей с двумя малютками в трех комнатах что, в футбол играть? Главным же стал аргумент: не оставят ее с двумя маленькими детьми. Не здесь, в так называемом старом фонде (дом построен в 77-м) а в новых домах в 18-микрорайоне непременно дадут. И дали.
На следующее утро сразу иду к Мацегорову, заместителю мэра по коммунальным вопросам. Василия Тимофеевича я неплохо знал со времен его работы заместителем управляющего трестом Севергазстрой. Общались легко, на полном доверии, хотя он и постарше меня почти на полтора десятка лет, мое «ты» в адрес Тимофеевича звучало уместно.
Мацегоров только головой покрутил, лысину почесал. Не ожидал от меня такого шага, начал было сказки рассказывать про то, что и без моего самовольного вселения мэрия вот-вот выделила бы мне квартиру. Про разговор с Гоманом молчу. А Тимофеич, хитро прищурившись, дал понять – знает. Откуда? От Антонова, не иначе. На следующий день вызывает меня Ковальчук. Или приглашает? Какая-то неопределенность у нас наметилась в отношениях. При его комсомольстве мы, ровесники, обращались друг к другу на «ты». Но теперь, ничуть не пасуя перед ковальчуковской новой должностью, обращаться так к сидевшему в новомодном крутящемся кожаном кресле мэру даже один на один как-то язык не поворачивался. И вот надо было ему непременно выглянуть в предбанник – приемную, где как обычно толпился народ, и, укоризненно покачав надетой на покатые плечи и совсем без шеи головой, молвить:
- Нехорошо Евгений Алексеевич вы поступили, очень нехорошо! Мать-одиночку без жилья оставили … Заходите.
Вот, собственно, и все. Ничего нового мне Ковальчук не сказал. Кроме того, что я узнал от Мацегорова. А на следующий день Василий Тимофеевич показал мне целых два письма из Госдумы за подписью В.Гомана, в окружную и городскую администрацию. Формальности были соблюдены и после девяти лет мытарств в балке семья моя наконец зажила не хуже десятков тысяч других надымских семей.
Тем летом в Надыме случилось внешне для народонаселения не заметное, но, как уже тогда начали говорить, судьбоносное событие, свидетелем которого стал, между прочим, специальный корреспондент «Комсомольской правды» Леонид Арих. Тот самый Арих, которого я хорошо запомнил за недолгий период моего обучения на журфаке МГУ. Во время моего отсутствия, жизни в Измаиле, Леня уже побывал в Надыме в качестве спецкора «Рабочей трибуны» и по заказу и при оплате Надымгазпрома подготовил серию материалов, главным образом, о газовиках. Мне сразу после возвращения об этом доложил Махмут Абдулин, назвавший тогда Ариху мое имя и Леня вспомнил. Пустячок, а приятно.
И вот теперь, когда вновь, не получая зарплату,
заволновался народ, уже «Комсомолка» бросила в прорыв своего представителя. Именно туда перешел Арих. Вместе мы побывали практически на последнем заседании объединенного стачкома. Вряд ли ошибусь, утверждая, что до начала заседания мэр и К провели с сопредседателями Юрием Казаниным и Алексеем Шкуренко необходимую работу. После чего первый вскоре уехал на «большую землю» жить-поживать в выбранной им огромной квартире. Второй получил довольно значительную руководящую должность с персональным автомобилем и предпочитал даже не останавливаться возле тех, с кем еще недавно отстаивал права. Стачком, оставшись без своих закоперщиков, стал влачить жалкое, больше на бумаге, существование.
Да, что это со мной? Перескочил через одно, весьма и весьма важное для меня и целого нашего региона событие.
Числа 20 апреля мне в кабинет позвонил бывший начальник моей погибшей Томочки еще по-северам Грязных Владимир Аркадьевич, вроде в тот период он занимал важный пост начальника направления Средне-Уральской железной дороги. И, между прочим, когда Тома собралась переезжать в Измаил, присмотрела там дом, ссудил ей немалые средства. О том я знал, при мне жена регулярно отстегивала определенную сумму в счет погашения долга. После ее гибели выплачивать предстояло еще порядочно. Плюс мы одолжили миллион на развитие, отдать который собирались после того, ставшего злополучным, рейса.
В телефонном разговоре Грязных, набравший в Москве немалую высоту, а его офис располагался рядом с гостиницей «Минск», предложил мне поехать в Измаил, сопровождаемый, как он сказал, двумя бойцами и постараться переоформить дом на себя.
Кто бы на моем месте отказался!? Мчусь в Москву, поселяюсь в «Минске», где мы в ноябре-92-го жили с Томой и Светой. Спешу в знакомый офис. Там что-то неуловимо изменилось, обстановка стала какой-то гнетущей. Один из бухгалтеров, интересно – бывшая надымчанка, начислявшая мне прежде деньги в Главямбурге, под большим секретом сказала: на шефа на днях был большой накат. Финансовое положение из сверхблагополучного стало, словно на мели. Руководитель предложил пару-тройку дней переждать, надеясь, видимо, на неведомый мне благоприятный исход конфликта с противной стороной.
В то же время я знал, что в Москве находится и мэр Ковальчук. Пусть у нас с ним и не было взаимопонимания, так и не ругались же! По итогам каждого месяца я исправно отчитывался перед Маратом Абдрахмановым, а он доводил до сведения шефа, в каких СМИ напечатаны, прозвучали мои материалы, отвечающие требованиям мэра. Ничего себе: сколько я затем видывал пресс-секретарей, так не один даже в свою- то районную, городскую ли газету, как правило, не писал. У меня ежемесячно не менее трех получалось, а то и все 5-6 газет, радио, телевидение, где фигурировала моя фамилия, или же «Евгений Быстров передает из Надыма».
Мэра, зная заранее координаты, я нашел в двухместном полулюксе гостиницы «Москва». Он уже собрался по своим делам, спросил, как у меня насчет знакомств среди московских журналистов. Тут я и вспомнил про Леню Ариха, предложил Ковальчуку поехать в «Комсомольскую правду», познакомить его с бывшим однокурсником, а там, глядишь, и с публикацией можно договориться.
Предложение мое мэру понравилось. Он тут же предложил молодой миловидной и отчаянно фигуристой женщине угостить меня кофе, что она беспрекословно и выполнила. Сама расположилась в донельзя короткой кожаной юбочке напротив, раскинув полные бедра и в открытую демонстрируя кружевные трусики. Дама по вызову? Постоянная, на период главы Надыма женщина, ублажающая нашего мэра?
На правах гостя в подошедшую вскоре к гостинице черную «волгу» я попытался сесть сзади. Ковальчук, словно не начальник, предложил мне занять переднее кресло. Куда ехать? На улицу «Правды», вестимо. Обсуждая еще что-то, оборачиваюсь и утыкаюсь взглядом все в те же кружевные трусики. Совсем разговаривать невозможно, лицо запылало. Кто же, черт побери, эта вульгарная симпатюля?
Оказалась … верная, или не особо, ситуация заставила заподозрить обратное, супруга мэра по имени Людмила, отчество в памяти не отложилось.
С Ленинградского проспекта заезжаем на улицу «Правды», но за полкилометра до большого дома, в котором сейчас уже с десяток редакций, все перекопано, вокруг глина. Знать бы – посоветовал шоферу от Савеловского вокзала ехать. Пошли с мэром месить грязь. Так и ввалились, получив предварительно пропуска, на шестой этаж.
Арих оказался на месте, сидят с завотделом Валерой Качуриным, пьют пиво. Знакомство произошло быстро. Комсомольско-партийное прошлое научило Владимира Ковальчука, когда надо, быть в достаточной мере обаятельным и привлекательным. Они с завотделом вскоре удалились, как выяснилось, в отдел рекламы. Мне же Леня Арих, угостив пивом, подарил фирменный керамический набор с логотипом «Комсомолки»: пивную кружку, кофейник и чайник. И, вот досада: ничуть не сомневаюсь, что такой же набор достался и Ковальчуку, но на тот момент я не знал и … уступил ему кофейник и чайник, оставив себе лишь кружку. Она и сейчас в буфете стоит. Досадно и немного стыдно.
С редакцией мэр договорился насчет интервью с самим собой, глубокоуважаемым. За десять тысяч бюджетных долларов на следующий день Арих с ним переговорил в течение часа и через пару дней после моего возвращения в Надым Владимир Николаевич Ковальчук самолично звонит мне домой и, торжествуя, сообщает о выходе в свет материала под заголовком «Кто называет Север Крайним – прав». Зовет меня к себе, разворачивает, показывает пока еще упитанную, но не как впоследствии, физиономию. Дарит пару номеров. Уйдя к себе в кабинет, ищу малозаметный, но необходимый значок, свидетельствующий о рекламном характере интервью. Как же так? Деньги немалые, бюджетные деньги плачены, но ссылки на заказной характер публикации нет. Теперь такой подход называется джинса. Вроде бы все по делу, но никакого журналистского анализа нет и в помине, задача Ариха записать все, сказанное Ковальчуком слово в слово. И, хотя жанр интервью в первую очередь предполагает согласование текста с интервьюированным, но и журналист, если он честный человек, просто обязан задавать вопросы, выходящие за пределы пожеланий … в данном случае мэра Надыма. Увы, острейшая проблема нашего региона оказалась представленной так, как это и хотелось Владимиру Ковальчуку.
После этого Арих с Ковальчуком практически подружились и начали сотрудничать. В том числе – даже тайно. Да, да! Позже, в период выборов 97-го года.
Тем временем настал черный для меня день 23 апреля, день нашей с Томочкой гибели. Именно так! Весь год, оставшись в живых, я словно и не жил, заставляя себя действовать, подчас точно в тумане, нередко не отдавая себе отчета в главном: зачем все это мне нужно?
Утром являюсь в притихший офис ее бывшего шефа. Его, как и заместителей, почти всех охранников нет. Знакомая по Надыму бухгалтерша шепчет – уехали в Троице-Сергиеву Лавру молиться. В первую очередь за избавление от случившейся недавно напасти.
Выхожу в переулок, гостиница рядом. Мыкаюсь. Истина в вине? Нет? А куда податься? Беру бутылку водки. Через какое-то время являюсь в офис. Лицо мокрое от слез, они, слезы, совершенно не управляемы. Охрана проводит меня в холл. Туда же заявляется и Томочкин шеф Грязных с бутылкой водки. Говорит о поездке в Лавру, где он поставил свечку за упокой души моей любимой. Поминаем. Он извиняется, сетует на невозможность моей отправки, как задумывалось, в Измаил. Слушая, умываясь слезами, я постепенно проваливаюсь в темную яму.
В Надыме с трудом, который уже раз пришел в себя. Так хотелось побывать там, где ощутил дикое, необузданное счастье, где пела душа, рвалась совершать все новое и новое … И где на кладбище спит вечным сном ОНА. Вновь – надо жить, да не абы как, а по совести. Действовать – согласно кодексу журналистской чести.
Признаюсь, после некоторой эйфории первых месяцев работы радиорепортером пыл мой на сей счет пошел на убыль. Самое главное – отвращала сама необходимость производить так называемую расшифровку каждого материала. Встречаюсь, к примеру, с интересным человеком, беседа переходит все в новые и новые русла, чувствую – минут к 15-ти уже эфирных. И про себя ужасаюсь: это сколько же мне сидеть и отстукивать на пишмашинке каждое слово! Порой по 7-8 страниц получалось. Совершенно никчемная, муторная, лишняя работа!
Но три момента со спокойной совестью могу занести себе в журналистский плюс. Сначала вмешался случай. Выглядываю из окна своей квартиры и вижу, как у соседнего подъезда скапливается народ, тревожится о чем-то. На всякий случай хватаю свой «Репортер» и спешу вниз. Как раз слышится вой сирены, и во двор одна за другой въезжают пожарные машины. Из окон квартиры на третьем этаже валит густой черный дым. Не мешкая, подношу микрофон под уста соседа и он, что очень важно для репортажа, не отвлекаясь на мою машинку, рассказывает, как шел мимо, увидел дым сначала из форточки, сбегал к себе домой, вызвал пожарных.
Те на моих глазах быстренько развернули шланги, подключили воду, а передовое звено, иначе разведка тем временем доложили – в охваченной огнем квартире явно никого нет, придется ломать дверь. В минут пять справились и еще минут через десять возгорание, как потом выяснилось, из-за плохого контакта в розетке, к которой был подключен холодильник, было ликвидировано.
Вместе с прибывшим чуть позднее оперативной службы пожаротушения инспектором идем по лестнице в злополучную квартиру. По пути беседуем на магнитофон, все получается, как нельзя интереснее для слушателя. Даже наш кашель от резкого першения в горле.
Да уж, картина невеселая. В первую очередь для отсутствующих, находящихся на рабочей вахте хозяев. Кухня, где стоял холодильник, от него лишь остов остался, выгорела полностью. Так же, как и прихожая, значительная часть большой комнаты. Под ногами хлопья еще до конца не разложившейся противопожарной пены, вода по щиколотку. Врывается соседка сверху, магнитофон мой продолжает работать и записывает, хорошо без мата, ругань – ее квартиру затопило. Что и говорить – не весело. Командир расчета также сожалеет, извиняется, затем наговаривает мне на микрофон нечто вроде резюме. Чья-то беда, но с чисто профессиональной точки зрения репортаж, без всякой натяжки, получился у меня классный.
Затем шеф, главный редактор ГТРК «Ямал» Юрий Кукевич отметил как лучший проведенный мной прямой эфир. Вообще первый прямой эфир в практике деятельности окружного радио. Участвовало в нем помимо меня еще человек 5-6, о чем заранее договорились и в назначенный срок выхода в эфир я замер перед обычным телефоном. Предварительно супруга достаточно громко включила радиоточку и начало трансляции, замерев, хорошо слышал.
И вот: «А теперь на прямой линии наш собственный корреспондент в Надыме Евгений Быстров. Ему слово …» Не мудрствуя лукаво, я построил свое сообщение с описания окружающей обстановки, точнее, с погоды. На огромной территории, напоминаю, размером с такую страну, как Франция, климат отличается весьма значительно. В тот апрельский день, именно в минуту прямого эфира выглянуло солнце, на фоне ярких лучей которого хлопьями при полном безветрии повалил пушистый снег. Красиво, о чем я и сообщил слушателям, используя эффект присутствия, необходимое условие для любого репортажа. Перешел затем к сегодняшним проблемам надымчан, рассказал о том, как они намерены с ними, проблемами, справиться.
Третьей удачей, достигнутой, надо отметить, не без помощи присутствовавшего при разговоре Лени Ариха, стал рассказ о деятельности межрегионального профилактория, возглавляемого известным на Севере ученым, кандидатом медицинских наук. Речь шла о реабилитации людей, чей организм ослаблен тяжелым трудом в экстремальной по части, прежде всего, климатических условий ситуации. Материал за подписью Л.Ариха вскоре вышел в «Комсомольской правде», а, отправленная в Салехард кассета без моего участия попала затем в ГТРК «Регион-Тюмень» и трижды за неделю прозвучала по областному радио. Вот только гонорара я оттуда не дождался.
В общем, работать было можно. Не самое то, но терпимо. До некоторых пор. Совершенно неожиданно завотделом собственных корреспондентов Наталья Кочнева сделала мне при передаче информации в редакцию замечание – не интересно, мол. Замечу – те же факты день спустя прозвучали по областному радио. На следующий день она сделала мне втык за якобы неправильное словосочетание. Потом привязалась еще к чему-то, еще и еще. Наконец, заявила, что руководство считает, что я потерял профессионализм и даже практиканты после школы (!?) готовят тексты лучше меня! Кукевича на месте я постоянно не заставал, потому причину опалы узнал значительно позднее, после того, как Кочнева, уже после моего перехода в газету «Красный Север» стала вместо меня собственным корреспондентом в Надыме. Чисто формально для Натальи это казалось некоторым понижением в должности, да и в зарплате она также проиграла. Но Салехард и Надым, как порой правильно говорят в Одессе, две очень большие разницы. Если окружной центр в то время практически ничем не отличался, скажем, от национального поселка Ныда или Кутопъюган, разве что население – 25 тысяч человек, то Надым, с его развитой инфраструктурой не шел с Салехардом ни в какое сравнение. А тут еще в качестве оказии сыграли свою роль выборы бывшего уже собкора областного радио Владимира Третьякова в областную думу, его переезд в Тюмень и освобождение трехкомнатной квартиры.
Я же, чувствуя несправедливость критики, в первом же разговоре с редакцией «Красного Севера», куда так же, как и в «Тюменскую правду», в «Наше время» и на областное радио продолжал регулярно поставлять материалы, высказал пожелание пообщаться с редактором.
Вообще за 14 лет жизни в Надыме Владимира Волошина видел всего один раз, в общей сложности с полчаса, мы с ним вместе в 85-м обедали в столовой. Вот и все очное знакомство. Напомню читателю непреложную истину: творческим людям, будь то композитор, художник, актер, писатель совершенно не требуется говорить оппоненту о том, какой ты хороший. Достаточно дать послушать музыку, показать свои картины, пригласить на спектакль, дать прочитать книгу и тому все станет ясно.
Поэтому-то, едва заслышав о моем желании перейти в газету, Владимир Никитич сразу дал добро. Послал в ГТРК за моей трудовой книжкой. Так что не пришлось даже в Салехард лететь, все решилось даже без минимальной бюрократии.
Ситуация с моим переходом в «КС» получилась по-своему уникальная, вряд ли где-то в прежнем Советском Союзе и в нынешней России подобное случалось. Ведь в Надыме уже года три, как в качестве собкора фигурировал Павел Четокин, тот самый, свалившийся в день прибытия Ельцина на моих глазах в пьяном виде в наполненную водой траншею.
Чем, на мой взгляд, руководствовался Волошин, беря, как говорят, к примеру, в футболе, игрока на ту же позицию? От скромности мне умирать незачем: в первую очередь Никитич хорошо знал мои профессиональные качества. Куда девать Пашу Четокина? Ему до пенсии оставался по-моему год с небольшим, вот по доброте душевной редактор и оставил его в качестве второго собственного корреспондента. Не скажу, чтобы Павел Гаврилович совсем уж был плох, отнюдь. Обычный журналист районного пошиба, правда, с большим гонором. Однажды, когда в ДК «Победа» перед самой забастовкой в очередной раз собрался народ, Четокин, с которым у нас прежде были добрые ровные отношения, ни с того, ни с чего выпрыгнул с места, и проорал на все 600 пар ушей:
- Вы тут решаете о сроках забастовки, а вот находящийся здесь так называемый журналист Быстров в газете «Труд» уже назвал дату!
Вот ведь старый пень! Та моя заметка рассказывала о взрывоопасной ситуации в Надыме и о том, что в случае неприятия правительством, Газпромом действенных мер, забастовка начнется непременно, а решать когда - стачком будет такого-то числа. Решать, а не начинать забастовку! Паша, скорее всего, читал тот материал, кстати, послуживший причиной для появления у нас столичных СМИ, в пьяном, как обычно, виде. Тогда, при стечении народа, решил не встревать с ним в спор. Пошел ты, седой придурок! Что с тебя взять? Но с тех пор с ним – ни полслова.
Да, из Салехарда мне с оказией передали редакционное удостоверение и фотоаппарат «Зенит-122К», плохо – без сменной оптики. Несколько позже шеф оказал мне доверие: в числе двух из девяти собкоров именно нам с ноябрьским коллегой выделили телефаксы.
Тем временем обстановка на предприятиях города и района все обострялась. Я поражался: неужели народ забыл о своей победе годичной давности? В октябре вновь у нас появился Леня Арих. Уже потом я допер, что столь частые командировки корреспондента центральной газеты в 50-тысячный городок вовсе не случайны. С какой стати любая столичная редакция станет отпускать своего сотрудника за тридевять земель, когда там ничего, в общем, особенного не стряслось? Здесь же не иначе, как поездки Ариха оплачивал, и, наверное, неплохо оплачивал Владимир Ковальчук.
В октябре мы побывали на «тройке», более всех волнующемся из-за многомесячной задержки зарплаты третьего газового промысла на Медвежьем, вотчине Надымгазпрома. Но написали, хотя видели ситуацию совершенно одинаково, с диаметрально противоположных позиций. Леня в своем материале в «КП» как бы успокаивая народ, целиком держал сторону руководства Надымгазпрома и мэрии, находивших множество причин отсутствия денег. Где мой материал, не знаю, не сохранился. Зато сохранился нижепубликуемый. Читателю из него многое станет ясно.
Богатые пока не плачут, но …
(«Красный Север», № 75, декабрь 1994 г.)
В октябрьском номере «КС» в своем материале «До забастовки осталось … дней», если помните, я пытался сравнить природный потенциал газоносной провинции нашего округа с Кувейтом. В частности, говорил о том, что неграмотный и нищий четверть века назад араб нынче несравнимо богаче многих наших предпринимателей. (Ха-ха, разграбление России в 94-м только началось, олигархи действительно еще не успели хапнуть себе миллиарды, - авт.) О простых жителях тундры и говорить нечего.
А как живут наши газодобытчики? Именно газодобытчики, а не газовики, к коим с некоторых пор причисляют себя все, кто работает в 12-тысячной системе Надымгазпрома, те же свинари в совхозе «Надымский»? Тема заинтересовала «Комсомольскую правду». После публикации в ней заметки «Медвежий бунт» в Надым вылетел заведующий отделом регионов «Комсомолки» Леонид Арих.
Перед тем, как отправиться непосредственно к газодобытчикам Медвежьего, Л.Арих побывал у мэра города и района В.Ковальчука и в Паногдах, базовом поселке месторождения, у главы администрации В.Кузнецова. Везде ему говорили, что живут производители «голубого топлива» гораздо лучше построивших все эти газовые промыслы, компрессорные станции, магистральные трубопроводы, да и сам Надым, поселок Пангоды строителей, транспортников. Не говоря уже о бюджетниках.
А ведь еще при первом генеральном директоре Надымгазпрома В.Стрижове начали разрабатывать трудовой кодекс газовика, который был доведен до мыслимого в наших условиях совершенства уже при В.Ремизове и продолжает действовать при Л.Чугунове.
И все же ни богатыми, ни даже относительно благополучными газодобытчиков Медвежьего назвать никак нельзя. Хотя чисто условно их можно было бы назвать богатыми, ведь даже К.Маркс со своей теорией прибавочной стоимости наверняка «оставил» бы им достаточную для безбедной жизни долю процента за реально реализуемую продукцию, в данном случае – природный газ.
Что же на самом деле получается в нашем, – не поймешь каком, – государстве?
Судите сами.
… Газовый промысел расположен менее чем в получасе езды по межпромысловой автодороге от Пангод. До самого дальнего ГП, что возле Обской губы в Заполярье – полторы сотни верст. В пути знакомимся с сопровождающим нас начальником ГП-3 Владимиром Медко и ведущим специалистом Медвежьинского газопромыслового управления (ГПУ) Натальей Зиминой. В «уазике» же успели поговорить и на злобу дня. В пору обозлиться на всех и вся начальнику промысла.
Во-первых, неуклонно снижается добыча газа. Не удивительно, ведь Медвежье – старейшее из всех крупных месторождений округа, а «тройка» - вторая по возрасту после «двойки».
- Необходим капитальный ремонт, реконструкция дожимной компрессорной станции, агрегата вакуумной очистки газа, полностью заменить весь насосный и компрессорный парк. По турбинам запчастей – крохи. А это – основа основ, - сетует В.Медко. – На реконструкцию работает всего три человека, а надо как минимум в десять раз больше. И деньги. По сегодняшним ценам – не менее 35 миллиардов рублей. Нет ни денег, ни людей. Такими темпами реконструкция, мы подсчитали, продлится … 55 лет.
Начальник промысла перед высокосидящим начальством отчитывается главным образом, произведенным на промысле газом. Поэтому лично для него удержать добычу «голубого топлива» задача номер один. Но душа-то чисто по человечески болит о другом: как жить будем? На что? Вот его личное мнение. Для «верхов», значит, «во-вторых»:
- В начале августа 91-го к нам на пятый ГП прилетал Ельцин. Мы, начальники промыслов, руководители управлений, все там собрались. Многое пообещал Борис Николаевич. Кое-что сделано. По оплате труда, например, сняли ограничения. Но все особенно запомнили о его обещание насчет предоставления нам десяти процентов от валютной выручки за проданный газ. Надеялись – теперь заживем … Люди, прежде уволившиеся, стали к нам возвращаться. Ушли было в кооперативы, да вроде как одумались: у нас все-таки стабильное производство.
Медко, словно соответствуя своей внешностью названию месторождения, медвежковат и, по всему чувствуется, в жизни не особенно то и разговорчив. А тут словно прорвало.
- После того, как два года назад нас буквально записали в акционеры, - продолжает начальник ГП-3, - а газопромысловое управление стало подразделением РАО Газпром, все и началось, - уже со злостью констатирует Медко, - раньше проблем с запчастями вообще не было, свое ремонтно-механическое предприятие в Надыме, а надо что в Москве – приезжай, бери запросто.
Теперь же для всего необходимы только личные усилия нашего генерального директора, только ему Москва может дать, а может и не дать. Приходится в крайних случаях кооперироваться с другими промыслами, чего раньше не случалось. На Чугунове висит огромный груз ответственности буквально за все: за людей, за производство, за территорию. И – полная зависимость от Москвы. Дико все это.
Главная беда – зарплата. Газ как шел, так и идет, а зарплату мы в полном объеме получили только за май. Кто успел в то же время – улетели в отпуск с деньгами. Мне по графику идти в июле – пришлось вылететь на «большую землю» «без содержания». Потом пошли только авансы, по 350 тысяч. Общее начисление? В среднем по 750 тысяч, по нынешним временам не густо, да и где они, деньги? В октябре несколько ГП вовсе отказались от аванса, требуют зарплату в полном объеме.
Или взять акционирование. Ясности с ним – никакой. Информации ни у меня, ни у людей нет уже два года. Поэтому, о каких перспективах говорить? Тем более известной всем стоимости тысячи кубометров газа для Германии – 95 долларов, в то же время нашему объединению от этой суммы остается всего два доллара … Поговорите с людьми, они вам все расскажут.
… Свободных от смены рабочих ГП в красном уголке собралось человек 20. Несмотря на то, что сюда их буквально заманили сообщением по местной радиотрансляции о выдаче денег, коих не оказалось, люди, узнав о прибытии журналистов, не обиделись. В беседе здорово помог и коллега-журналист, редактор пресс-службы Надымгазпрома Махмут Абдулин. А первый вопрос задал Леонид Арих:
- Если говорить о самом большом желании … Чего бы вы хотели?
- Денег!!! – разом выдохнули два десятка мужских глоток.
Московский журналист уже был наслышан о продаже товаров по спискам, когда не имеющие зарплаты работники получают необходимое для жизнедеятельности с условием вычета стоимости товара из будущей зарплаты. Но вот что такое отсутствие наличности на самом деле:
- Предложили брать картофель по списку, а он весь гнилой, - возмущается сразу несколько рабочих, - рядом с нашим орсовским магазином у кооператоров подороже, весь чистый. Так ведь купить не на что!
У многих друзья, родственники в соседних Надыме, Новом Уренгое, так не выбраться туда. С сентября ввиду нерентабельности прекращены пассажирские рейсы даже в Надым, куда стоимость билета за полчаса полета – 80 тысяч.
Заложники Севера … В буквальном смысле это относится к большинству пангодинских газодобытчиков. Вот Левон Арзуманян. Он сторонник самых крутых мер. И понять его можно. Приехал, как в свое время все из Баку ехали подзаработать. (Это потом из Азербайджана горохом посыпались в Россию торгаши, - авт.) После известных событий все родные его с тех пор – беженцы, на «большой земле жить негде. А здесь каково?
- Получил в последний раз 350 тысяч, да жена в школе – 400, - с южным темпераментом напирает на журналистов Левон, - не хва-та-ет! Двое детей! Не хва-та-ет!
И не удивительно! Если в Надыме в октябре стоимость потребительской корзины составила 206 тысяч рублей, то в Пангодах по оценке местной администрации она значительно выше. Теперь разделите 750 арзуманяновских тысяч на четверых.
- Что думаете делать? – спрашиваю у собравшихся.
- Стрелять … - вроде как со смехом.
- Объявлять голодовку …
Что называется по теме разгорелся давний спор о перекрытии задвижек. Впервые эта акция протеста была предложена надымчанами еще год назад. «Генералы» от газового ведомства и их полномочные представители не раз уже заявляли о невозможности ее осуществления. Тут две причины.
Первая – чисто технологическая. При перекрытии задвижек неминуемо перемерзнут все шлейфы трубопроводов и газовый промысел, а при всеобщей забастовке и все месторождение замрет до лета.
Вторая причина та, что забастовка, по мнению все того же В.Медко, ничего не даст в экономическом плане, ведь Уренгой и Ямбург сумеют восполнить недостаток газа в случае прекращения его подачи с Медвежьего.
Его мысль развил заместитель начальника промысла Василий Савченко:
- Забастовка – не выход, нас просто не поддержат вполне благополучные соседи, ведь они добывают еще и газовый конденсат, имеют возможность продавать его напрямую цистернами, а значит, и выплачивать зарплату. Но и их руководители смотрят лишь на 2-3 года вперед, мол, сумеют набить собственный кошелек, обзаведутся всем необходимым, возможно и за границу махнут.
- Кому же верить? – спрашиваю, - ведь Вяхирев своей телеграммой обещал выплатить надымчанам и вам задолженность по зарплате?
- Не верим ни Вяхиреву, ни Черномырдину, - сказал В.Савченко. – Не платят за газ предприятия? Сказки, ведь РАО Газпром имеет 100-процентный госзаказ. Значит, нам должно правительство и сам президент. Все они там, в Москве, сидят только благодаря нам. Не станет отопления во всей стране – президента снесут, не помогут и танковые дивизии. Украина нам должна? Кто ей простит долг? Только не Газпром. Правительство – самый главный банкрот.
… Такая вот обстановка. Она ничем не отличается от той напряженности, царящей в коллективах строителей, транспортников, на других предприятиях и в организациях. Более активно выступать, чем на том импровизированном собрании, газодобытчики пока опасаются. Ждут.
Прежде я писал, что надымский стачечный комитет пересмотрел свою стратегию и теперь не собирается быть зачинщиком забастовки. Значит, все в руках народа. Ой, не хочется поминать известные строки о русском мужике, который долго терпит. А коли встанет, да размахнется?
Е.Быстров.
Месторождение Медвежье.
Так чем же все закончилось? Перед самым новым, 1995 годом на седьмом газовом промысле Медвежьего собрались посланцы всех девяти ГП, других подразделений. Допекло до такой степени, что даже без формально действующего объединенного стачкома профсоюз газодобытчиков готов был начать забастовку в знак протеста против не выплачиваемой (с мая!) заработной платы.
Сразу после моего прибытия на «семерку» мне доложили, что начальник «тройки» Владимир Медко после выхода в свет номера «КС» с приведенным выше материалом рвал и метал. Говорил всем – Быстров написал неправду, ничего такого он сказать не мог. Тут уж меня заело. Принялся разыскивать среди многих десятков представителей прежде словоохотливого Медко. Несколько раз он мелькал в поле моего зрения, но, заметив, чуть ли не бегом скрывался. Наконец, мне сказали, что все у меня написано правильно, но своими откровениями сам начальник промысла поставил себя в неудобное положение перед высшим руководством. Более того, перед самым нынешним собранием его от должности освободили и теперь он – председатель профсоюзного комитета ГПУ. А, ладно, не стал я его догонять и выяснять отношения.
Зато перед собравшимися с большой слезоточивой речью выступил бывший начальник ГПУ, а полтора года как «генерал» Надымгазпрома Леонид Чугунов. Надо было видеть, слышать, с каким надрывом Леонид Семенович обращался к своим прежним подчиненным. Едва ли не в грудь себе лупил, пиджак не рвал, мол, я же для вас все делал и делаю, а вы, неблагодарные, хотите забастовку учинить.
Заголовок этой большой главы, как и заголовок давней статьи в «Красном Севере» о каких богатых говорит? Отнюдь не о Рэме Вяхиреве, не о Леониде Чугунове и им подобным большим и не очень олигархах. Хотя, Чугунов в тот декабрьский вечер и впрямь испугался, готов был пустить слезу. Грозила забастовка ему лично, скорее всего отставкой, а значит и отлучением от газовой кормушки. Вот он и вымолил у рабочих продолжение бесперебойной деятельности месторождения Медвежье. Народ проникся и – сдался. И более ничего похожего на акции протеста ни в Надымгазпроме, ни на других предприятиях Надыма и района не наблюдалось. Перефразируя поэта – настоящих буйных не стало, как не стало и вожаков.
Невыплаты зарплаты, произвол властей всех калибров с тех пор вошли в привычку, если кого и волнуют, так в пределах собственной кухни.
СТРАСТИ ВОКРУГ ДЕПУТАТА
Конец предыдущей главы моих записок просто не может не перескочить в день сегодняшний. В ситуацию, во многом похожую на ту, что случилась в середине 90-х на Крайнем Севере, но происходящую сейчас и, которая, кажется, будет происходить вечно в сельском хозяйстве Кубани.
На автовокзале в Туапсе в ожидании автобуса разговорился с миловидной, но не в моем мужском вкусе худенькой женщиной лет 35-ти, по виду – лицо кавказской национальности, носатенькая, черноволосая. Ошибся. Уже подъезжая к Кривенковскому, услышал, как попутчица о себе в третьем лице сказала, что звать ее Надя Терехова, потомственная казачка из одной кубанской станицы, не запомнил, из какой.
На остановке, да и за сорок минут пути Надя рассказала такое! В их станице с восьмитысячным населением до ельцинской «перестройки» было шесть детских садов,
В Дом культуры действовал с десяток кружков по интересам, существовал казачий хор, три вокально- инструментальных ансамбля. Теперь остался один детсад, в ДК проводятся лишь примитивные дискотеки. Асфальт на центральной станичной улице совсем разрушился, нет ни одного фонаря, появилось много заброшенных хат – хозяева умерли или уехали за лучшей долей.
А какая доля сейчас у станичников? Прежде здесь был колхоз-миллионер, выращивающий кроме высоких урожаев зерновых еще и племенное стадо лошадей и овец. С тех пор о племенном разведении уже забыли, урожаи зерновых снизились из-за практически отсутствия удобрений на треть, а то и наполовину.
Главное – люди катастрофически нищают.
- Доярка, скотница или скотник по уходу за телятами получают в месяц 100-150 рублей. (По официальным данным средняя зарплата в России в августе-2003 – 4,5 тысячи рублей, - авт.) Вернее, им начисляют, а получают живые деньги они раз в полгода, а то и реже, - сетует моя попутчица. – Мне с моим окладом почтальона в тысячу рублей многие завидуют. Надеялась на высокий заработок мужа, он хорошо потрудился на уборочной сварщиком на передвижном сварочном агрегате, ведь без него старые-престарые комбайны более дня не проработали бы. Страда закончилась, а принес Саша домой всего две тысячи двести. Начислили ровно три тысячи, за что высчитали – сам не знает.
Вообще у нас царит самый настоящий беспредел, - вздыхает Надежда, - председатель – царь и бог, что скажет – так оно и будет. Показалось ему, скажем, что мужик пьяный, разбираться не станет, а запросто лишит зарплаты. Полностью. Его не волнуют малые дети, старики на иждивении.
- Так у вас до сих пор колхоз? Может быть, все же акционерное общество?
- Да нет же – колхоз, как и раньше, только вот председатель 70 тысяч в месяц получает …
- А общеколхозное собрание? Устав колхоза? Профсоюзный комитет, наконец, у вас в станице есть?
Нет у нас нечего … Пробовали обращаться в районную администрацию, так у председателя там все в друзьях ходят. Бесполезно все. Вот мужики все больше спиваются. На самогонку, считай, и денег не надо – буряка полно растет.
На прощание посоветовал я бедолаге уговорить станичников, кто посмелее, да пограмотнее, собраться и написать письмо в трех экземплярах. Один в районную прокуратуру, один послать заказным письмом, а еще лучше с нарочным передать его губернатору края Ткачеву, третий экземпляр себе для контроля оставить. Сказал, и сам усомнился в целесообразности такого предприятия. Ничего, скорее всего, у тамошних мужиков не получится. Что, бывший коммунист-губернатор не знает о столь катастрофическом положении дел на Кубани? А, знать, надеется – хвать на его губернаторский век производимого некогда основной житницей России хлеба, свеклы, винограда, яблок. И ему обломиться. И немало. Потом? Потом если и трава расти не будет, не его это проблемы.
Так же, как и неуклонно стареет оборудование на газовых промыслах, компрессорных станциях, ржавеют газопроводы. Конечно, пока на данном месторождении есть без особых затрат добывать «голубое топливо», поминимуму ремонтировать будут. Также, как и зарплату платить. По моим данным, полученным от надымчан, побывавших на нефтяных и газовых промыслах на Аляске – раз в 30 меньшую, чем там.
Да, а в конце мая-95 – звонок от Владимира Гомана. Депутат сообщает: он собирается выступать на третьем, заключительном чтении инициированных им, »изменениях и дополнениях» в Закон «по-северам», ни шатко, ни валко работавший с 91-го года. И приглашает меня поприсутствовать на столь значительном для него и для избирателей событии.
Естественно, я – за. Перезваниваю в Салехард Волошину, он идею также поддерживает, и через день я лечу в столицу. Из предбанника Госдумы в Георгиевском переулке, 2, куда пройти-то с трудом можно мимо десятков персональных депутатских машин, звоню по знакомому телефону, и минут через десять вниз спускается один из двух думских помощников Гомана по имени Валентин, некогда живший в Надыме и с тех пор знавший нынешнего шефа. Помощник помогает побыстрее оформить пропуск и тогда еще совершенно без проблем, без всяких там металлоискателей и тому подобных штучек поднимаемся на лифте в так называемое новое здание, где у Гомана совсем небольшой кабинет. Собственно перед кабинетом совсем маленькое, без окон, помещеньице метров этак в шесть квадратных. Там впритык два стола, для Валентина и второго помощника, Саши из Воркуты.
Знакомлюсь с материалами, с которыми сегодня, предположительно в 11 часов выступит Гоман. Впрочем, о его инновациях я знал и успел их, переданных по факсу, прочитать.
Времени без десяти 10, депутат, весь из себя напружиненный, резкий, отчитав за что-то Александра, уходит. Иду поближе к залу заседаний и я. Удобно располагаюсь в кожаном кресле неподалеку от основного входа в зал. Впервые вижу у охранников … рации? Вроде не нет, маленькие очень. Заслышав столь похожую на обычную телефонную трель, догадываюсь: это же знакомые прежде лишь по публикациям в «Технике молодежи» сотовые, мне ближе слово мобильные, телефоны.
Вдоль коридора установлены мониторы с огромными экранами, транслирующие происходящее в зале. Из прессы, как мне удалось увидеть, перед началом запустили лишь небольшую группку телевизионщиков, которые вскоре оттуда удалились. Все, лафа для журналистов, делавших репортажи со сравнительно недавних съездов народных депутатов, закончилась. Демократия долбанная …
А мониторы, вернее, депутаты на их экранах, вещают такое, что ни в каких СМИ прежде не читал, не видел, не слышал. К примеру, бывший лефортовский сиделец (участие в якобы заговоре ГКЧП) Анатолий Лукьянов с огромной тревогой говорит о преследовании русских в Казахстане и призывает коллег вынести по этому поводу свой протест. Реакция зала на удивление вялая.
До Гомана речь очередь все никак не доходит. Объявляют перерыв, причем довольно продолжительный. Наш депутат ищет меня, я его. Встречаемся, и Владимир Владимирович знакомит меня со своей коллегой, также с Крайнего Севера, беру у нее интервью насчет законодательной инициативы надымчанина. Та, конечно, обеими руками за.
Замечаю явное оживление, журналисты, их по моим подсчетам не менее двадцати человек присутствует здесь, в коридоре, потянулись к прошествовавшему на наиболее открытое место Жириновскому. Сунулся, было и я, но, заметив, как человек 5-6 охраны довольно невежливо оттирают пишуще-снимающий народ, плюнул на это дело, и только пару раз, вскинув аппарат над головой, щелкнул своим «Зенитом-122К». Получилось.
Как получились снимки предводителя коммунистов Геннадия Зюганова, беседующего с вологодским писателем-деревенщиком Василием Беловым. На какие=то секунды Зюганов остался совершенно один, а кроме Жириновского охраной тогда, в мае 95-го, никто даже из самых высокопоставленных депутатов не обладал. И тут у меня словно короткое замыкание случилось: а как имя отчество-то Зюганова, а? Во как пришел в Госдуму, вознамерился взять интервью у руководителя второй по количеству представленных в нижней палате парламента, и забыл, как звать. Быстренько шепотом интересуюсь у ближайшего охранника. Тот с удивлением, оно и понятно, вперившись в меня, также шепотом говорит и я прямым курсом, держа в руке диктофон следую к лидеру коммунистов.
Разговор состоялся такой, какой и требовался для читателей «Красного Севера». Да, Зюганов, все члены фракции КПРФ будут сегодня голосовать за гомановские «изменения и дополнения». Минут пять Геннадий Андреевич говорил о важности огромных и богатейших регионов и так далее и тому подобное. По возвращении в Надым написал, приложил снимок. Получилось строк 200, в самый раз, со снимком полполосы. Но в свет материал не вышел.
Наконец, прозвенел, почти как в школе, звонок и народные избранники (так сейчас хочется поставить это выражение в кавычки!) вновь потянулись занимать свои красные в тот созыв Думы кресла. Вновь совершенно никчемный как внешне, так, как вскоре выяснилось, и внутренне спикер Иван Рыбкин предоставил слово очередному депутату и вновь не нашему. Ко мне присоседился парень лет 27-ми, собственный, парламентский корреспондент газеты «Питерская». Прежде не слышал о такой. Знать богатая газета-то, ежели может себе позволить держать в Москве, специально для обзирания событий в Думе корреспондента. Тираж? Всего-навсего 50 тысяч! Мда …
А информацию мне парень подкинул прелюбопытнейшую. О том, что завтра начинается форум акционеров Газпрома. Ну, туда-то меня вряд ли пустят, да и желания никакого там оказаться нет. А вот то, что как раз сегодня государственная, а может и нет, комиссия принимает новый комплекс зданий, известных сейчас, наверное, всему миру голубых небоскребов на улице Наметкина, меня очень даже заинтересовало. Коллега просветил даже, на каком троллейбусе лучше добраться от метро «Черемушкинская». Решая сразу после выступления Гомана, ради чего я здесь и нахожусь, рвануть туда.
Вот он, Гоман, на трибуне. По всему чувствуется: полуторагодичное депутатство позволило ему чувствовать себя уверенно. Зачитывает свой документ в окончательном, после исправлений в первых двух читках, варианте. Едва ли не гробовая тишина. И тут слово берет тогдашний председатель комитета по бюджету, потом министр финансов Михаил Задорнов. Начинает, даже мне понятно, совершенно не по делу говорить о том, что на гомановские инновации по обеспечению северян тем, другим, третьим в бюджете просто не будет денег.
И тут надымчанин совершенно справедливо едва не взъярился:
- Попрошу вас, уважаемый Михал Михалыч не передергивать! Вам, как, наверное, и всем депутатам хорошо известно, что кто, как не северяне в большей степени и наполняют бюджет, сами проживая где на грани, а где и за гранью нищеты!
Крыть ни Задорнову, ни какому другому оппоненту было нечем. Мне было хорошо известно, как здорово Владимир Гоман подошел к своему законопроекту. Инициированные им «изменения и дополнения», по существу кардинально менявшие сами принципы Закона «О гарантиях и компенсациях для лиц, проживающих в районах Крайнего Севера и приравненных к ним территориях» депутат заранее выслал мне по факсу. Кроме того в телефонных разговорах назвал не менее десятка ученых, видных хозяйственников еще советской закалки, как никто другой знающих проблемы северных территорий.
Сейчас если не нахваливать, то даже отдавать должное человеку, предавшего меня, которого я после всего случившегося назвал Иудой, нелегко. Но, не зря говориться – из песни слова не выкинешь. Если бы каждый депутат смог проделать подобную, огромную по масштабности, по важности работу. Все мы жили бы куда лучше …
А что касается буквально воплей экономиста Михаила Задорнова и иже с ним? Назову совершенно официальные цифры: в северных регионах сосредоточены две трети всех ресурсов страны – леса, рыбы, пушнины, 90 процентов газа, 75 – нефти, 80 – золота, 90 – меди и никеля, почти алмазы. А уровень жизни в полтора-два раза ниже, чем в Центральной России. Практически все названное – всего лишь сырье, но какой стоимости! Откуда, на какой основе выросли нынешние олигархи с их миллиардными долларовыми состояниями? Отсюда, «с северов», на общенациональном в недавнем еще прошлом богатстве.
Да, после всех думских волнений я поспешил в метро и через полчаса, выйдя из троллейбуса, уже любовался поистине сказочной для Москвы середины 90-х картиной, на которой посреди унылых «хрущеб»-пятиэтажек (основы некогда знаменитого микрорайона Черемушки) высится почти 40-этажное голубое здание почти небоскреба в окружении по сравнении с ним приземистых, но тоже достаточно солидных, если не ошибаюсь, 12-этажных строений также отливающих в лучах предлетнего солнца чистейшей голубизной.
На территорию, несмотря на удостоверение журналиста, охрана меня не пустила. Сказали – поезжайте в старый офис, там есть зам Вяхирева Валерий Ремезов, он, быть может, и даст письменное разрешение на посещение сдаваемого как раз сегодня в эксплуатацию.
Ага, даст Ремизов разрешение, жди. Кто-то из надымгазпромовских сказал мне, что в их главном московском офисе есть специальный зал, все стены которого увешаны публикациями, есть специальная фильмотека, записываются все радиопрограммы, несущие в себе хотя бы минимальную информацию о Газпроме. Следовательно, мне, отнюдь не певшему газовому монстру дифирамбы, надеяться на теплый прием и удовлетворение просьбы о пропуске не приходилось. Ремизов не мог не знать, что я непременно увижу нечто не вписывающееся в блистательный имидж в то время крупнейшей кампании в России.
Так оно и вышло. Но сначала, повесив свой «Зенит» на шею, решаю снять панораму новостройки из окна ближайшей «хрущебы», этажа этак с пятого, чтобы территория, снизу высоченным забором от посторонних глаз скрытая, видна стала. Обошел три подъезда. Через дверь говорю кто я и зачем. Не пускают. Лишь в десятой, наверное, по счету квартире дверь приоткрылась на ширину цепочки. Одетый лишь в одни трусы очкасто-бородатенький худющий человек, как потом стало ясно, занимающийся каким-то компьютерным промыслом, похоже, держа нечто за спиной, пропустил-таки меня на балкон, откуда я и запечатлел не нашенское строительное великолепие.
Полдела, да как бы не меньше, сделано. Без всякой изюминки. Ну, опубликует «Красный Север» снимки, и не откуда-либо взятые, а своего спецкора. Престижно, конечно, но – для меня маловато.
Надеясь сорвать лакомую информационную ягодку, иду к центральному входу и через плечи доброго десятка вооруженных пистолетами охранников замечаю, как приближается группа смуглых, не по-нашенски жестикулирующих, одетых в красивые спецовки людей. Вот и речь незнакомая слышна. От корреспондента «Питерской» наслышан – турки занимались отделкой нового офиса Газпрома.
Потихоньку полегоньку пристраиваюсь к мужикам и быстро вычисляю главного, по-нашему, возможно, бригадира. Угадал. В то время как его коллеги на нас лишь глазели, явно не понимая русскую речь, мы с ним худо-бедно пообщались.
Действительно, они из Турции, отделочники самого высокого класса. В таком составе работают лет десять, прежде побывали в Корее, в Малайзии, в Египте, в Арабских Эмиратах, еще где-то.
- О, ваша Россия – самая харош страна! – восхищается старшой, - говорили – бедный страна. Боялись, плохо платить будет, контракт обман будет. Харош страна, лючше всех страна! Один тысяч долларс получай каждый день весь месяц! Никто больше не платит. Хорош, Россия!
Такие вот пироги с котятами … На продуваемом всеми ветрами промороженном Крайнем Севере люди горбатятся, по полгода зарплату не получают, по цивилизованным меркам нищенскую, а пришлым строителям в день заплатили в 3-4 раза больше, чем на месторождении Медвежье начисляли за месяц.
Так может, такие, как Гоман, законодательная ведь власть, высшая в стране власть, наведут в этой стране порядок?
Хотя уже тогда меня заставил крепко призадуматься тот факт, что на сам Владимир Гоман, никто из его коллег-депутатов не ввел в систему своей депутатской деятельности работу по наказам избирателей, прежде являющуюся краеугольным камнем деятельности народных избранников. Пусть и выбираемых в бывшем Советском Союзе по системе одобрямс.
Совсем недавно, когда я все-таки подхожу к логически-временному концу своих записок, прочитал в новой, недавно ставшей выходить газете, которая так и называется «Родная газета»,(№15 от 8.08.2003) кстати, очень мне понравившаяся своей прямотой, интервью с доктором юридических наук Вячеславом Савельевым. Там, в частности, есть и юридически обоснованный ответ на мои многолетние сомнения. «Избиратели должны четко уяснить: ныне действующая Конституция РФ существенно отличается в этой части от предшествовавших конституционных построений. Ранее депутаты были связаны со своими избирателями наказами, причем на основе закона. Народных избранников, эти наказы не выполнявших, можно было привлечь – не к частноправовой и не к уголовной, но к ответственности за невыполнение обязательств в форме досрочного отзыва. Конституция, принятая в 1993 году, кардинально изменила существующие отношения. Ныне ни в Конституции, ни в подзаконных актах избирателю не дается права отзывать депутата, не существует и юридического института наказов избирателей. Да, каждый кандидат может сформировать блок пожеланий избирателей, но юридических последствий невыполнение наказов не влечет».
То есть действия Владимира Гомана – это даже не исполнение наказа одного или сотен тысяч избирателей, а своего рода частная инициатива, облаченная в депутатскую оболочку и получившая статус законодательной. Что из всего этого получилось? Сначала верхняя палата российского парламента – Совет Федерации утвердил инициативу, осталось только наложить соответствующую резолюцию президенту страны Борису Ельцину … впрочем, не стоит забегать вперед.
А я, в который уж раз вернувшись домой в Надым, вскоре слетал в весьма неудачную командировку на собственно полуостров Ямал. Хотя, судя по опубликованной во всю первую полосу «Красного Севера» фотографии удивительно красивой молодой ненки, садящейся на борт Ми-8 и собирающейся, как и написано под снимком, домой, в тундру, вышли в свет три материала, главную задачу, поставленную для себя лично, я не выполнил. Еще три материала, как мне сообщили из редакции, пропали. И такое за время работы в «КС» случалось не единожды. Причем шеф Волошин всегда рвал и метал, едва ли не матом ругался на подчиненных. Видимо, уже тогда в редакции засел казачок засланный, показавший себя, причем самым тайным же образом, через год.
Один – о самом настоящем спекулянте-хищнике, бывшем авиаторе, подмявшем под себя всю торговую сеть в поселке авиаторов Мысе Каменном. Цены там оказались раза в три выше, чем в Надыме! Действовал тот гад по принципу звериного оскала дикого капитализма – не хочешь (не можешь, не на что) – не покупай. А – есть? Разве не надо? Кое-какую одежонку, обувку справить – надо? Или совсем уж, как сотни лет назад, вновь одеваться-обуваться сплошь в шкуры и питаться исключительно олениной и рыбой? Вот и покупали у него, особенно жители коренной национальности, на последнее.
А как жили работники Мыскаменского авиаотряда? Тогда, в июне, они еще не получали за 95-й год зарплату! Все две сотни авиаторов перед спекулянтом в долгах, как в шелках, покупали, вернее, брали самое позарез необходимое, в первую очередь хлеб, сухое молоко, под запись, акцентирую – втрое дороже, чем в 250- километрах отсюда в Надыме!
Наконец, третья беда – буквально нашествие волков на оленьи стада. Пришлось мне три ночи провести в местной гостиничке вместе с двумя ментами из райцентра Яр-Сале, что в 200 километрах от Мыса Каменного, а между этими населенными пунктами, кроме каслающих иногда оленеводов, - ни души. Милиционеры те решали вопрос: как от волков избавляться. На четвертый день я собрался лететь вглубь Ямала, они возвращались домой. Не солоно хлебавши, ведь для отстрела волков нужен вертолет, да не один, а где взять деньги? Негде. Газпром все те годы работал исключительно на себя.
В связи с всесильным РАО, напомню читателю, если запамятовал: до прихода на вице-премьерскую должность в 96-м Бориса Немцова, с 1992 года (!) Газпром вообще не платил в российский бюджет налогов!!! Тем не менее, нещадно эксплуатируя богатейшие недра Ямало-Ненецкого автономного округа, обрекая тем самым народ, особенно коренной национальности, на вымирание.
И – что же наш депутат по избирательному округу №225? Сразу после столь успешно закончившихся для него заключительных чтений в Госдуме чтений, Владимир Владимирович Гоман, совершенно неожиданно для меня лег на дно. Затаился. Несколько раз звоню ему, интересуюсь, как, подписал Ельцин его «Изменения и дополнения»? Раз за разом отвечает: нет, не подписал еще, но вот-вот подпишет. Вся, или почти вся Дума разъехалась кто куда в отпуска, а Гоман, в числе немногих думцев остался в своем кабинете.
И у меня – отпуск. Из Зубцова звоню Гоману, предлагаю воспользовавшись моей к нему близостью, рядом ведь с Москвой, дать заключительное, по итогам работы Думы первого нового российского созыва интервью. Удивляет явная неохота, с которой депутат откликается на мое предложение. То сам зазывал в Москву, а теперь задает наводящие вопросы, мол, зачем, да почему. Мне же самому интересно развеяться, в маленьком городишке чем заняться? А тут еще Геша Талин, занимающий пост юриста в администрации Твери, также на отдыхе оказался. Почему бы его ни взять с собой, дабы он посмотрел со своей, юриста, точки зрения на интервью депутата. В общем, скрепя сердце, но согласился Гоман. На следующий день ночным поездом мы выехали, в половине десятого были в предбаннике Думы, куда после звонка спустился помощник, и вот мы в кабинете. Его хозяин с заметной неприязнью покосился на Талина, но делать нечего – должность-то у депутата публичная и отказ в интервью тогда, в 95-м, еще мог вызвать разные кривотолки. Это сейчас разным, облаченным властью, властью самого разного пошиба будь он главой сельского административного округа, министром, депутатом, по большому счету, если лично ему такая встреча невыгодна, может журналиста и куда подальше послать.
Опять-таки по большому счету интервью с депутатом от Ямала не получилось. Нет-нет, буквально на следующий день, вернувшись из столицы, в кабинете у главного бухгалтера Зубцовхлебопродукта Валентины (давно уже не Куликовой, той самой, которую 20 лет назад я таскал через плечо трахать) я напечатал на машинке целую полосу именно интервью. Под названием «Депутат … на распутье». Тогда же договорился с начальником районного узла связи и он по своему факсу отправил материал, вышедший в ближайшем номере «КС» в Салехард.
Как же так, изумиться читатель. А вот так. Уже потом, в процессе работы над материалом, пришлось немало поломать голову для того, чтобы из скучнейшего монолога Гомана, совершенно не умеющего вести диалог, просто не замечавшего мои наводящие, уточняющие вопросы, сделать читабельное именно интервью. С моими вопросами, которые тот просто не слышал, не захотел слышать никого, кроме себя, столь любимого.
Почему такой, довольно странный заголовок? Так ведь не зря взял с собой Талина, опытного юриста, ровесника депутата. Как только мы покинули Думу, гена хмыкнул:
- Темнит, здорово темнит ваш депутат … Ты заметил, как его в первую очередь интересуют звонки? И все из банков, судя по разговору, из неслабых, судя по его тону, фирм. Похоже. Ищет Владимир Владимирович запасной аэродром, очень и очень тепленькое местечко.
Сам я также усомнился, тогда еще в первый раз, в искренности помыслов, и, как следствие, слов Гомана. Но, будучи его пресс-представителем и обязанным хотя бы получением столь долгожданной квартиры, сомнения свои на суд читателей выносить не стал. Ограничился лишь многозначительным заголовком. Оставив себе в случае чего, резерв для отступления. Сам же нисколько не сомневался: действительно ищет наш избранник тепленькое местечко, мечется в поисках выхода (или входа?).
Судя по дальнейшим бурно начавшимся развиваться событиям, выход Гоман нашел весьма странный, если не сказать жестче, даже – злее.
В августе иду я из своего дома по улице Пионерской вдоль нее же в сторону мэрии. Вдруг от дома номер три споро выезжает «уазик» и резко, юзом тормозит рядом. Открывается дверь со стороны пассажира и, кто бы мог подумать? сам депутат Государственной Думы Российской Федерации за рулем столь непритязательного вида транспорта приглашает меня садиться.
- Куда, Евгений Алексеевич? В мэрию? Подвезти? Я тут решил немного отдохнуть, родственников повидать. А вы чем думаете заниматься дальше? Ах, журналистикой … Можно вопрос, аналогичной тому, давнему, перед выборами в первую Думу? Вот собираюсь баллотироваться во второй состав. Потяну?
- Если, Владимир Владимирович, во главу угла в выборной кампании поставить ваше поистине выдающееся достижение – принятие «изменений и дополнений», то проблем с избранием, уверен, не возникнет.
Слово за слово, а мы подъезжаем к внушительному зданию мэрии и «уазик» останавливается на самом видном месте, аккурат на площадке с «кирпичом» и, как все в городе знают, предназначенной исключительно для парковки ковальчуковского японского джипа «ниссан». Конечно, столь высокопоставленному лицу и не такое можно. Обращаю внимание: сразу как минимум в десятке окон появляются любопытные физиономии. Хитрый депутат, ничуть не сомневаюсь, на такое вот обозрение и рассчитывал. И – начинает меня склонять к продолжению сотрудничества.
Здесь элементарный инстинкт самосохранения словно хватает за горло – не спеши. Дело в том, что совсем недавно у меня состоялся предельно откровенный разговор с мэром. Ковальчук, начав, как у него водится, издалека, припер меня практически к невозможности поддерживать далее Гомана. Его основной козырь словно был практически содран с возражения в Думе Михаила Задорнова: у государства нет средств для реализации гомановских «изменений и дополнений», перспектив в его дальнейшей работе – никаких. Соответственно, мне, следуя словно написанному кем-то (а, скорее всего, так и есть), надлежало отказаться от сотрудничества с Гоманом, если тот вдруг вздумает баллотироваться во вторую Думу. Выйдя в приемную, услышал сзади торопливое волнительное сопение присутствовавшего при разговоре его верного Марата Абдрахманова:
- Евгений Алексеевич! Может, передумаете? Зачем вам лишние неприятности? Вы, наверное, недооцениваете мэра. Знающие люди считают: если бы Владимир Николаевич баллотировался, он бы не только прошел, но стал бы и председателем одного из думских комитетов, может даже и спикером!
Все как есть выкладывать Гоману, пока еще думцу я не стал, но паузу в разговоре затянул. А тот ну давай убеждать-уговаривать! С полчаса, не меньше. Уговорил ведь! Самый главный козырь, как в нашем разговоре, так и в дальнейшей моей работе в кампании по выборам был избран такой:
- Да, «изменения и дополнения» наконец-то подписаны президентом, но пока еще не действуют. Так кто, Евгений Алексеевич, кто, как не я станет пробивать уже в правительстве мои же законы? Думаете, Неелов, Ковальчук? Другие губернаторы? Так они все назначены президентом, а значит, и отстаивают точку зрения о «бедности» Крайнего Севера. Они все о своем кошельке больше пекутся, неужели сомневаетесь?
На том и расстались. С того самого дня мэрия негласно объявила мне бойкот. Много позже узнал, что за отказом в предоставлении информации многих дружески прежде относящихся ко мне специалистов, руководителей стоит негласный запрет на нее мэра.
К тому времени более года, как тихо, без каких-либо слов, выяснения отношений мне перестали платить за отстаивание интересов мэрии в СМИ. Просто пришел раз, пришел два получать зарплату, - нет меня в ведомости. Материалы в газетах, радио, ТВ идут по-прежнему, а денег нет. Нет и собственных корреспондентов «Тюменской правды», «Нашего времени», ГТРК «Регион-Тюмень», а материалы мои там – есть. Разве справедливо? Тем более, что гонорары урезали до поистине смехотворных. Возьму в качестве эквивалента … водку. Если прежде на гонорар, скажем, из «Тюменки» я мог купить каждый месяц бутылок 5-6, если не больше, водки (за материал «После фанфар» получил 40 рублей, хватило бы на четыре бутылки), то в 95-м – даже на одну не наскребал. Условно, конечно.
А если, безусловно, то, несмотря на мое регулярное присутствие по-прежнему в нескольких СМИ, времени оставалось более чем достаточно. Вот и тратил его все чаще и чаще … на ту же водку.
Почему бы, пришло мне в голову, тем редакторам не платить мне хотя бы половину, даже треть ставки, а я бы на вполне официальном уровне, как собственный корреспондент представлял интересы, скажем, «НВ» в надымском регионе, да что там – по всему Ямалу. И – наоборот – отражал жизнь региона в том же «Нашем времени». В полном объеме – и за полставки! Ведь все годы сотрудничества давал материалов порой не меньше, чем штатные корреспонденты.
Написал соответствующее письмо мэру, дабы он поддержал такую идею. Отмолчался. Видимо пока обходясь без слов, Ковальчук таил в себе недовольство моим сотрудничеством с Гоманом. На людях-то они порой даже похлопывали друг друга по плечу, особенно перед телекамерой. На деле же в отношении между двумя высокопоставленными личностями царил полнейший раздрай. Впрочем, кто по сравнению с депутатом и его фактически министерским рангом, даже окладом аналогичным, мэр, хотя и значимого, но ведь маленького городка? Чувствовалось, как Ковальчука это обстоятельство бесило.
Дошли до мэра и многочисленные злословия, доносившиеся из гомановского окружения, особенно со стороны младшего, не Гомана, а Гомона (помнит читатель, как в Думе переиначили украинскую фамилию Владимира Владимировича?), Андрея, на семь лет младше. Особенно за глаза издевался брат депутата над мэром после трагических для последнего обстоятельств.
Случилось так, что где-то сразу после выступления Ковальчука на заключительном собрании объединенного стачкома, он исчез. Нет неделю, месяц, два, три … Около полугода, если не больше, отсутствовал на своем рабочем месте глава города и района. Нигде, ни от кого никаких внятных объяснений. Отпуск? Всего через четыре месяца после начала работы на новом месте? Болеет? Насколько серьезно?
Слухи же донесли следующие две версии. Версия первая: мэра подловил на таежной заимке, точнее, на тайной даче с суперудобствами, и за прошлые грехи расстреляли. Вторая: нашлись несогласные с разгоном стачкома люди, там же, в лесу прижали Ковальчука как следует.
Наконец, объявился мэр. Внешне, если внимательно не смотреть, такой же, только еще более располневший и загоревший. Это перед новым-то годом! Шепоток пронесся: в Эмиратах долечивался-отдыхал. А вот глаза у него, правого, не оказалось! Сами понимаете – раздолье для злопыхателей.
И я – вроде как на той стороне. Конечно, никакие разговоры ни за, ни против мэра не поддерживаю, так себе, на ус мотаю.
Поздней осенью, да и осенью – если судить по средней полосе, а в Надыме ноябрь самая что ни на есть зима, повстречал я чудную женщину. Ни с Татьяной, ни с Томочкой ее и сравнивать нельзя, к тем у меня были и есть гораздо более глубокие чувства. А Нине, Нине Николаевне, завучу одной из надымских школ, Заслуженному учителю Росийской Федерации, глубина именно чисто человеческих чувств и не нужна оказалась. Ее больше интересовала глубина проникновения в нее моего 19-сантиметрового конца.
Если не читатель, то не одна, наверное, читательница брезгливо поморщит носик: фи, какая пакость!
Ну почему же, мадам? Вот все как получилось, и ничего дурного в наших отношениях не случалось. Во всяком случае, с ее стороны.
Встреча произошла, как всегда такое со мной случается, неожиданно. Преес-центр Надымгазпрома переехал в новое здание, где восемь из девяти этажей занимали квартиры повышенной комфортности, потому и дом получил у надымчан меткое прозвище сиротский. От противного, понятно. Должности руководителя с ликвидацией горкома КПСС Махмута Абдулина лишили, а начальником стал бывший завотделом горкома, на удивление бойкий, несмотря на свои габариты, вес около 150 и рост за 180, мужик, Валерий Дмитриевич. Сам он в СМИ мало что понимал, а вот гонять Махмута случая не упускал, в результате чего он и сбежал от газовиков.
Как обычно в пятницу забрел я к Абдулину в кабинет, третий, не помню кто, присоединился. В таком разе две бутылки водки – сущий пустяк. Я вызвался сходить еще за одной как раз, напротив, через улицу в торговый центр «Надым». Возвращаюсь, а вблизи перекрестка под темный северный вечер движение очень оживленное.
Замечаю, как по всему видно спешащая рядом со мной высокая стройная, одетая в длинное пальто в талию женщина дернулась и раз, и два, пробежала несколько метров, а по противоположной полосе как раз целая кавалькада машин.
- А вас я прошу остановиться, - совсем как некогда киношный Мюллер такому же киношному Штирлицу. Она остановилась, едва не поскользнувшись, растерянно глянула, еще более растерянно улыбнулась. – Пройдемте, мадам, вам здесь делать нечего. – Крепко хватаю ее под руку и тащу обратно, затем еще через пару десятков метров – к пешеходному переходу.
Незабываемое ощущение – меня несло, как незабвенного Остапа у Ильфа и Петрова. Взялся проводить ее, куда надо. А надо Нине было во Дворец культуры «Прометей», где она пела в казачьем русском народном хоре, там сегодня репетиция. Продлиться она часа полтора, а после – пустая, в смысле отсутствия мужа или же друга двухкомнатная квартира …
За оставшееся время мы не только не спеша оприходовали третью бутылку, но я и успел сходить домой, благо Надым город маленький. Жена еще подзадержалась на работе, Антону я втемяшил в голову насчет того, что срочно улетаю в Пангоды.
Свою новую женщину встретил, и мы без лишних слов пошли к ней, сразу сорвали с себя одежду и забрались вдвоем в ванну. С ней мне оказалось очень легко и очень интересно. Как с женщиной в первую очередь. Истосковавшаяся без мужчины, а муж с полгода назад ушел от нее 47-летней к молодой 30-летней, все таила боль, обиду, и тут, наконец, решила оторваться, а тут как раз я. В нужное время и в нужном месте.
Смотрю я сейчас на туапсинском пляже на женщин ее возраста, ни разу за все пять лет такой не встретил. Или худые, почище воблы, или отечно-целлюлитные, с вислыми титьками, еще более отягощенные свисающими ниже лобка пузенями.
Нина словно хранила свои прелести для меня. Морщинки на лице, на шее, конечно же, наличествовали, впрочем, в полумраке совершенно не бросались в глаза, не давили на психику. Темно-карие глаза, маленький аккуратный носик, небольшой, обычно четко очерченный, а в минуты экстаза расцветающий пурпуром рот.
Словом, мы нашли друг друга. Но … оставалась, и остается пусть и погибшая, но вся во мне – Тома. Татьяна, перед которой я никогда не забуду свой долг. Сразу после первых соитий, после с полночи всяческих поз и положений, успокоившись, первым делом ей все и выложил. Она поняла. И взмолилась:
- Но ты будешь ко мне приходить? Иногда? Запомни – я тебя стану ждать все время, пока тебя нет.
Ждала. Иногда немного навязчиво. Приходя утром в свою школу, как стало ею заведено, без семи минут восемь звонила мне домой. Жена уже давно на работе, сын в школе, затем в училище. Каждый раз, сильно волнуясь, так, что дыхание прерывалось, интересовалась, как у меня дела, смогу ли прийти сегодня.
Не часто, не чаще раза в неделю, приходил. Иногда, очень редко, задерживался на ночь. И все происходило как нельзя лучше.
Недавно вычитал, как горячо любящая своего мужа жена, 30-летняя молодая женщина, которую муж разбудил в таком качестве совсем недавно, плакалась в письме в редакцию, что, мол, не может себе позволить ласкать ртом его конец. На что опытнейшая зав отделом писем вразумляла: если испытываешь к мужчине полное доверие, если любишь, обожаешь его – должна и чуть ли не обязана. Я – согласен. Нина в качестве преданной, наверное, любящей, прежде всего женщины – сама прелесть, само совершенство. Но – не Тома, не Томочка, не Томочкин … там – все, все другое.
Хотя она и множество раз с упоением шептала, даже и кричала, потаенно ощущая казацкие корни: «Любый ты мой, любый! …» Пела Нина мне песни. Глубоким, сильным, хорошо поставленным голосом.
Горжусь. Все три мои самые дорогие женщины, одна другой дороже, пели мне, мужику. Особенно, навсегда запала Томочкина безхитростная: «Ле-е-тят утки-и-и … А за ни-и-ми два гу-у-ся …»
… Вот и настал черед новой избирательной кампании. Назвался груздем – полезай в кузов? Или – взялся за гуж, не говори, что не дюж, так?
Во главу угла мы с Гоманом (именно так, а не иначе!) поставили его несомненный успех в работе и отстаивании в Думе «изменений и дополнений». Растиражированный во многих экземплярах текст и стал для меня на месяц, а то и более, своеобразной настольной книгой. Даже за едой, помню, держу его перед собой и отмечаю, на каком месте сделать акцент сегодня, кого привлечь к обсуждению того или иного фрагмента документа.
Ездить, летать по всему Ямалу более не требовалось. Не только, как собкора «Красного Севера», но и как пресс-представителя депутата меня знали все СМИ. Тут еще сам Гоман подсуетился и договорился с ГТРК «Регион-Тюмень» о записи мной трех его сторонников. Я выбрал … конечно же Нину Николаевну; написал, растолковал как говорить соседу с первого этажа, престарелому армянину, беженцу из Сумгаита, которому бывший мэр, надо и тут отдать ему должное, выделил однокомнатную квартиру. Кто третий выступавший? Удивительно – а не помню. Все внимание уделял страшно паникующей, буквально дрожащей от напряжения, а в доме был Антоша, моей Нине.
В урочный час, как и договаривались предварительно, из Тюмени позвонили. Затем даю трубку выступающему, предварительно отрепетировав текст с каждым из них. Чего не делает большинство нынешних радиожурналистов … Все прошло как нельзя лучше, особенно у Нины, по школьной привычке взявшей себя в руки и прочитавший написанный мной текст с большим выражением, даже душевно.
Вот так я и нарабатывал, расширял и углублял информационное поле по выборам Владимира Гомана. С противоположной стороны губернатор Неелов и все его прихлебатели, иначе и не назову, а Ковальчук – в первую очередь, все главы городов и районов округа (а как же иначе!?) вовсю славили мэра Нового Уренгоя Наталью Комарову, не сходившую и с экранов Надымского, да и областного телевидения. Об окружном не скажу – в Надыме ТВ ГТРК «Ямал» не транслировалась.
Главными моими «трансляторами» были довольно-таки богатая фантазия, необходимая для того, чтобы в самых разных вариантах, главное предельно доходчиво убедить народ, что только Гоман – ваш депутат, а также отличная вещь – факсимильный аппарат. Если окружные чиновники во всем подчинялись требованиям окружного центра, то коллеги-журналисты, редакторы СМИ, стоило мне позвонить, скажем, в Ноябрьск, Тарко-Сале или заполярный поселок Тазовский, неизменно приветливо отвечали:
- Быстров? Привет! По Гоману факс? Стартую!
Результат сказался. В день, вернее, в ночь выборов я лег часа в три. А в четыре подскочил от несмолкаемой японской трели телефакса.
- Женя!? Мы их сделали, сделали!!! Победа, Женя, поздравляю!!!
- Вас поздравляю, Владимир Владимирович …
Знать бы мне тогда, какой ценой добился вновь избранный депутат Государственной Думы Российской Федерации этой победы …
ИХ ВОЗВЫСИВШИЙ ОБМАН
… А какой ценой добились депутаты третьего, на момент написания этих строк, созыва Госдумы? По данным «Новой газеты», а в редакции очень скрупулезно относятся к подготовке любого материала, а политического звучания особенно, 95 депутатов из 450 прямо представляют организованные преступные группировки. Большинство, если говорить не парламентским, а их «родным» языком, по фене, имеют ходки в зону.
В минуты редкой откровенности Владимир Гоман еще в 94-м как-то сказал мне:
- Страшные дела настают, Евгений Алексеевич. Вам в Надыме немногое видно, а в Думе прочно утвердилось мнение, что грядет великая криминальная революция …
Признаюсь, то заявление депутата я всерьез не воспринял. Припомнил сравнительно недавнее выступление прежнего мента, генерала, потом, как и Гоман, депутата Льва Гурова, ошарашившего весь Советский Союз сообщением о наличии у нас организованной преступности. Была еще столь же взрывная публикация в «Литературной газете» очерка Юрия Щекочихина «Лев прыгнул».
Но – революция? То есть ломка, попрание всех как писанных, так и выработанных обществом законов? Вспомнил о словах Гомана, когда перед своей квартирой убили Влада Листьева. Начали, с все более ужасающими темпами отстреливать всех, по большому ли, по малому даже счету неугодных. Все более утвердился уже в своем мнении, скорее, согласился с депутатом, видя, как и наша прежде «доблестная милиция» все больше скатывается в криминал.
Теперь пришла пора перейти непосредственно к Владимиру Владимировичу Гоману. Точно не помню: в 94-м или в следующем году он горделиво сообщил мне из Москвы о своей защите на отлично диплома на юридическом факультете Тюменского госуниверситета. Мой телефон, или факс, разнесли эту радостную для народного избранника весть по городам и тундрам Ямало-Ненецкого автономного округа. Злые языки затем говаривали по радио, вещали по ТВ, писали, где только можно, что «отлично» по всем предметам и за дипломную работу Гоману поставили за красивые, депутатские глазки. Но созданное мной информационное поле пересилило противоборствующую сторону. Как не двигали Наталью Комарову, так она и осталась мэром Нового Уренгоя.
А вот сколько денег угрохал каждый из главных претендентов? В ту пору я даже представления не имел. Ответ пришел года через три, со страниц «Аргументов и фактов», собравших сведения и обнародовавших конкретную, правда, несколько усредненную цифру – $450 тысяч? Потраченные в среднем каждым депутатом-одномандатником. Такими, как наш Гоман.
И – гораздо, гораздо хуже, чем обухом по голове. Душевно – несравнимо больнее. Ведь за все мои старания Владимир Владимирович с барского плеча, самолично, вынув из кармана домашнего халата, вручил мне аж два миллиона тех, оченнно деревянных рублей. Если перевести на тот курс вечнозеленого – 400 долларов.
Выгодно, очень выгодно сработал на моей даже не капиталистической, к чему так стремилась тогда обновляемая Россия, а какой-то первобытной эксплуатации. Сразу мелькнуло во враз воспалившемуся мозгу: ну да, по диамату на журфаке учили всего о шести процентах от прибыли, что капиталист платил рабочим, называлось это эксплуатацией с употреблением злостных эпитетов, вроде акул капитализма и прочего. Ну, как, скажите, читатель, назвать использование меня в своих практически державных целях, Владимиром Гоманом? Не приходят мне на ум ругательные слова, плохо получается с их употреблением. Но вам ведь все понятно?
Еще много хуже то, что обнародованный «АиФ» факт наложился на мои тщетные попытки получить, согласно гомановским «Изменениям и дополнениям» примерно 300 тысяч ухе обновленных с началом 1998 года рублей.
Ведь почему мы все же рискнули уехать с Крайнего Севера? Хотя и небольшая, но оставалась у меня надежда устроиться в одну из открывающихся частных газет, тут и указание Неелова, чтобы меня не брали, не возымело бы, скорее всего, действия. Нет, в первую очередь моя семья как раз и руководствовался тем документом, который в моем присутствии защищал перед коллегами-депутатами надымчанин.
Увы, ни одного экземпляра себе не оставил. Зачем, ведь всегда можно было, так казалось, купить документ, в составе других законодательных актов, в любой библиотеке, в книжном формате. Вот-вот, думаю, скоро появится в продаже обновленный Закон «О гарантиях и компенсациях … «
А самое главное оттуда, что Гоман внес, очень даже запомнил. Согласно новому законодательству мне государство должно выплатить половину стоимости приобретенного в Кривенковском жилья, а квартира обошлась мне в $15 тысяч. Плюс минимальную зарплату за каждый месяц, прожитый на Крайнем Севере, включая и Антона.
Подсчитали и, почти окрыленные, двинулись.
И – такой облом. В чем же дело? Тогда я еще не знал, просто получил сначала из городской библиотеки в Туапсе информацию о том, что Закон «О гарантиях …» на сегодняшний, через три года после утверждения, (сам же видел!) действует в редакции еще 1991 года.
Так ведь выборы-95 прошли, прежде всего, под флагом «изменений и дополнений»! Благодаря этой палочке-выручалочке, так добросовестно мной, пресс-представителем, использованной, Гоман второй раз, и более основательно, вошел в высший эшелон власти! Более того, избран председателем Комитета Госдумы РФ по проблемам Крайнего Севера и Дальнего Востока, стал не просто депутатом, а одним из 28-ми самых высокопоставленных из них, переехав в старое здание Думы, в огромный кабинет, со своей приемной. Справедливости ради надо отметить, что приемную он делил с прежним, да и теперешним сколь видным, столь и скандальным деятелем ЛДПР Алексеем Митрофановым.
Первый раз в гомановском новом кабинете пришлось побывать при почти трагических для меня обстоятельствах.
В начале февраля-96 мой салехардский шеф Владимир Волошин оказал мне честь, доверие, как хотите, стать участником всероссийского семинара журналистов, пишущих о нефтегазовом комплексе. В назначенное время, за день до открытия семинара предстояло прибыть в гостиничный комплекс «Измайлово», где встретиться с посланцем редакции, которая передаст командировочные деньги, ведь вылетел на свои, кровные. Плюс 500 тогдашних тысяч едва ли не силой вручила мне Нина, завуч. Пробовала дать и миллион, да я не взял.
Как стало традицией, объявился сначала в Зубцове. Домой к родителям не пошел, заночевал у одного старого … Как назвать человека, если раньше считал его другом, а наутро исчезло 700 тысяч, а он «поражался», какой я вчера был пьяный, как приставал к его жене и плел, что называется, семь верст до небес, внушая мне якобы о моем провале в памяти. На ус-то я намотал, так ведь не пойман – не вор. Потому и не пишу его имени. Просто прекратил все отношения.
В Измайлово приехал, по сути, без копейки, почти в полночь. Ляп допустил даже не журналистский, а чисто житейский, не обратив внимания в разговоре с Волошиным, в каком корпусе остановились коллеги. А их, корпусов – четыре, 26-этажных. Поди, найди, когда почти все спят, своих! Спасибо хозяйке одного из этажей, приютила меня в своих владениях. Вот ведь как оказалось: весь огромный гостиничный комплекс ныне поделен между хозяйствующими субъектами, у кого этаж, у кого два, пять, десять … Лучше стало, завсегдатаи, как пришлось гораздо позже пообщаться, были не в восторге. В отличие от прежнего государственного, муниципального управления гостиницей, нынешние хозяйчики, на чем только не экономят.
Но мне повезло. Скучающая хозяйка вроде даже собиралась прийти ко мне на ночь в постельку, угнездилась в своей комнатке в уютном глубоком кресле с ногами, по-свойски, несмотря на поздний час, бутылку коньяка достала. Все дело ей, а, может, и мне испортил заявившийся совершенно неожиданно ее приятель. Пришлось даме напоминать, чего она пару минут назад не делала, чтобы я не позднее десяти утра заплатил ей требуемые двести тысяч.
Потому с утра пораньше я и помчал на метро в Госдуму, быстренько оформил пропуск и … пришлось одалживаться у Гомана. Отдал хозяйке деньги, распрощался, и через полчаса нашел в корпусе «Вега» искомых слушателей семинара. Новая беда – посланец из Салехарда еще не прибыла, комнату, где должна поселиться, я нашел, соседки передали – вечером появится. Хорошо еще, что организаторы семинара заранее позаботились о размещении, мне даже, одному из всех, достался двухместный номер, в котором я оказался один, и не в общем для всех коллег коридоре, а в стороннем его закутке, на отшибе, как бы.
Одна печаль – в кармане одна мелочь. Пока оформлялся, на моем горизонте появился парниша лет 30-ти с небольшим, представившийся Володей вроде как из Астрахани. У него я подзанял до вечера немного денег.
Тогда, уже положив деньги в карман, я не придал особого значения несколько странной реакции Володи. После того, как ответил отказом на его предложение через полчаса идти к зафрахтованному автобусу и со всей компанией журналистов ехать как раз в Госдуму и именно к Гоману! В том, что журналисты собрались именно к нему, ничего удивительно не было, ведь наш, ямальский депутат возглавлял соответствующий комитет, а значит, и занимался, в том числе нефтью и газом, как известно добываемым почти исключительно в высоких широтах. А мой коллега, переспросив мою фамилию, явно чем-то озаботился.
Честно говоря, весь тот день я пробездельничал в своем номере, попивая купленное на остатки денег винцо, читая газеты, наблюдая за ТВ-действом. Часов в семь вечера постучал к салехардской барышне. Вот хорошо – прилетела и тут же передала мне запечатанный конверт с долгожданными деньгами. Сразу же спешу отдать долг Володе. Он интересуется, буду ли я сейчас в своем номере. Еще одна странность …
А через некоторое время – стук в дверь. Совершенно незнакомая рожа кавказского типа. «Ви - Бистров? Можна пагаворит?» Приветливо раскрываю дверь и не менее приветливо широким жестом предлагаю садиться в стоявшее недалеко от двери одно из кресел, поворачиваюсь к незваному гостю боком, и – получаю страшный удар сначала в поддыхало, заставивший меня сложиться пополам, терять опору под ногами, затем еще удар – в зубы. Последнее, что помню – полулежу, видимо, отброшенный ударами, на одной из двух кроватей, ноги при том на полу. Следуют, кажется, нескончаемые удары сзади по ребрам. Смог только, захлебываясь кровью, прошамкать: «За что?» Потом – мрак.
Очнулся от сквозняка. Февраль, оттепель, но топят в гостинице прилично, вот и открыл с утра оконную фрамугу. Холодный ветерок и привел в чувство. С превеликим трудом, с болью во всем теле, опершись на руку, тут же поехавшую по луже крови, застывшей на паласе, поднимаюсь с пола. Самое пока главное - замечаю возле приоткрытой двери очки. Целые! Чисто инстинктивно накладываю дверную цепочку, закрываю, но почему-то не запираю дверь. Еле-еле попадая пальцем в отверстия телефонного диска, набираю таки номер Гомана, начинаю шепелявить, захлебываясь заполненной рот кровью: так мол, и так, напал, неизвестно кто.
Тут начинает открываться дверь, за ней уже не один человек, а несколько. Цепочка мешает. Оттуда, из коридора, мешая ненашенские слова с русскими, орут угрозы. Добивать пришли? Я кричу депутату, чтобы скорей направлял сюда милицию – убьют. Бросаю трубку, подхожу к двери с защищенной ею же стороны и, улучив момент, все-таки захлопываю ее, проворачиваю ключ и падаю на кровать, видимо, отключаюсь от сильнейшего головокружения.
Очухиваюсь вновь от стука. Добредаю до двери, спрашиваю – кто. Отклик – милиция. А если бандиты? Нет, говорят, мы по поручению депутата Госдумы Гомана Владимира Владимировича, звонили ему?
Отпираю, и в номер врываются несколько ментов с овчаркой. Та быстренько, фыркая, обнюхивает комнаты и тащит хозяина и еще пару стражей порядка вон. Тем временем оставшийся, пошарив взглядом по пропитанному кровью паласу, протягивает мне кончиками пальцев два зуба, задает идиотский вопрос, мои ли они. Достает целлофановый пакетик, кладет бывшие части моего тела туда.
Тут вваливаются ушедшие с собакой менты, с ними трое, сейчас, в очках, отчетливо их вижу – грузины, я основные закавказские народы практически безошибочно различаю, уже в наручниках каждый. Кто бил? А я даже лицо не запомнил, а вот богато отделанный свитер – да вот он, в том свитере. Троица пытается перевести все вроде как в шутку, мол, знать ничего не знаем, вы чего, ребята!?
Под шумок вкрадывается еще одна личность с горящими глазами … Володя из Астрахани. Ничего не говорит, на вопросы милиционеров, кто он и зачем пожаловал, не отвечает и удаляется, по виду довольный. Какой против него у меня компромат? Никакого.
Грузин уводят, мне велят собираться – на экспертизу. Голова трещит, ноги подгибаются. Кто-то из ментов поддерживает, идем к лифтам, внизу сажусь, вернее, ложусь на сиденье «лунохода» и нескончаемо долго едем, едем. Сопровождающие говорят – на другой конец Москвы. Ничего себе? Они каждого потерпевшего так таскают?
Фу-у-у … Вот и врач осматривает. Без его помощи свитер, рубашку, футболку никак не снять. Больно тискает бока. Заглядывает в рот. Ведет в рентгенкабинет, приходится ждать снимок. Долго его рассматривают даже менты, будто понимают. Цокают языками, врач пишет: перелом трех ребер справа сзади, двух слева сзади, многочисленные гематомы по всему туловищу, на лице, отсутствие двух зубов, естественно, с нанесением травм деснам, челюстям.
Едем в милицию, возле гостиничного комплекса, оказывается. Имеется специально для него созданное, обслуживающее гостей города отделение.
Еще не менее получаса объясняю ситуацию дежурному следователю. Пишу соответствующее моменту заявление: прошу привлечь и так далее. Основание для возбуждения уголовного дела. Бросаю взгляд на неразбитые часы – заполночь. Следователь интересуется, будем сажать? Будем.
Выхожу, наконец, на свежий воздух. Прямо перед двухэтажной, кажется, ментовкой огромные корпуса «Измайлова». Рядом тронулось в мою сторону нечто прямоугольное. Ого, ну и рожа! Не сходящее все 90-е, да и сейчас, из моды демисезонное, дорогое, конечно, широченное пальто, низко надвинутая широкополая шляпа. Главное гигантского размера нос! Нигде, даже в кино ничего подобного не видел, даже представить невозможно, чтобы нос – такой, сантиметров десять, поди, больше?
Нос:
- Слюшай, дарагой! Ну, зачем ты так: ребята, мой брат там сидит. За что, слюшай!? Ошибся мало-мало, а ты заявление писать, придумать разная чушь. Сажать из-за тебя будет. Зачем так, не как мужик, делать? Давай так: у тибе машина есть? Нет? Завтра любой называй, толька не импорт. «Жигули» - любой. Тока иди забирай заявления.
- Не могу ничего сказать, голова болит. Ударил твой, как его сильно. Валюсь с ног, пойду, лягу …
Я и в самом деле едва держался на ногах. Насилу добрел до своего корпуса, едва ввалился в уже прибранную комнату, даже полностью не разделся и словно провалился в черную бездонную яму.
Наутро просыпаюсь от стука в дверь. Кого опять черт несет? Оказалось, хозяин тех двух этажей, на которых журналисты расположились, по-моему, 19-го и 20-го. Молодой, лет 30-ти, весь трясется. С похмелья? силюсь понять. Да, куда там.
- Быстро, очень быстро собирайтесь! Беда с вами на мою голову!
- Да в чем дело?
- Освободили тех грузин! Охрана внизу сообщила: будто добить вас хотят. А мне ваши разборки на кой ляд! Десять минут хватит на сборы? Сейчас охранника снизу подошлю, он проводит.
Спешу, даже с подошедшим секьюрити тревожно. Тот подгоняет. Все же звоню в приемную Гомана, у телефона Валентин, помощник. Быстро прикидывает что-то:
- Плохи дела, пока я и не готов … Ладно, бери такси и дуй к гостинице «Россия», к северному входу, пока едешь, я тебе номер забронирую.
Заходим с охранялой в лифт, который почти тут же останавливается и в кабину заходит … мой главный вчерашний обидчик. Оба мы раскрываем рты от удивления. Первым обретает дар речи грузин:
- Во – а говорят я тебе ушиб сильно. Все карашо? Пойдем сейчас ресторан, говорить будем, вино пить будем, сациви, хачапури любишь? Земляки подойдут.
Бдительный страж, несмотря на внешне ласковый тон кавказца, встал между нами, так и вышли. Грузин тут же поспешил к группе, похоже, земляков. Мы подходим к другой – по всему видно таксисты-частники. За 50 тысяч до «России»? Нет проблем.
Сажусь в «жигуленок», трогаем. Боковым зрением замечаю, как следом из вестибюля вылетает «мой» с еще двумя, вчерашними, нет ли, разглядывать ни к чему. Прыгают в желтый старенький «мерседес».
- Друг, давай, пожалуйста, побыстрее от того желтого «мерса», - а наша машина уже выезжает на основную трассу, - вдвое больше плачу!
- Э, нет! Мне ваши разборки и на *** не нужны. Вылезай, друг, в ****у твой «полтинник», бывай здоров, не кашляй.
- А если стрелять начнут, и тебе достанется, им, похоже, все по хую, раз из ментовки отпустили, а сидеть из-за меня должны!
- А, чтоб тебя! Навязался на мою голову! Держись, парень!
Хорошо – асфальт сухой, водила резко притопил газ, «семерка» прыгает вперед изо всех своих 70-ти с чем-то лошадей. На первом же повороте ныряем туда, через боль и в шее оборачиваюсь – «мерс» за нами, но расстояние чуть-чуть увеличилось. Еще поворот, еще, какой то захламленный двор, сараюшки, выскакиваем на трассу, на спидометре за сотню, сзади преследователей нет. Но еще и еще колесим по Замоскворечью. Вот и Большой Каменный мост, как и положено, под 60 катим к «России». Отдаю две розовые бумажки, говорю спасибо.
И тут, словно вновь обрушилась боль. Впрочем, «словно» не подходит. Обрушилась, да с такой силой, что присел прямо на мусорную урну. Пришлось подскочившему местному охраннику подхватить меня под руку и так - к администратору. Ведет, я еле переступаю заплетающимися ногами, а он явственно носом втягивает, поглядывает на мое начинающее синеть лицо. Успокаиваю – за власть пострадал. Ухмыляется, но дожидается, пока я оформлюсь, помогает добраться до лифтов. Спасибо, секьюрити …
В одноместном номере с трудом стаскиваю лишь теплую куртку, смахиваю шапку и с теплых сапогах, обессиленный, валюсь на кровать, забываюсь в полудреме. К вечеру, немного очухавшись, звоню Гоману, благодарю. В чем причина нападения? Говорю, как есть. Депутат недоуменно молчит, я – тоже. С трудом передвигаясь, а от каждого шага в затылок, словно шило вонзают, спускаюсь на первый этаж, нахожу аптечный киоск, набираю несколько упаковок самого сильного средства «от головы». Тут же, купив рядом стакан газировки, выпиваю сразу три таблетки. Решаю подышать свежим воздухом. Где-то здесь вино-водочный. Почти ровно четыре года назад мы с Томочкой и Давыдкой как раз здесь, с этой стороны гостиницы, и жили. Ничего не изменилось, только водка стала дороже. А, плевать …
Так и провалялся трое суток. Почти ничего не ел. Пил таблетки и водку. Сколько бы медики не говорили, да, собственно, я и не оспариваю, вот только я вроде как некое исключение. Ведь не один же раз случалось так, что при травмах, других болестях принимал водку вместе с лекарствами, (может быть, не с такими, которые усугубляют?) и все выходило как нельзя лучше. Взять последний случай, когда дражайшая супруга в июне вкатила мне лошадиную дозу хлористого в задницу. Водка и помогла.
На третий день звоню Лене Ариху, он пока еще в «Комсомолке» трудится, но собирается вот-вот переходить вслед за Федей Сизым в созданный тем «Деловой вторник». Умеют же некоторые, обладая соответствующей … пробиваемостью, наглостью, чем еще? при отсутствии надлежащих душевных качеств из грязи, да в князи. Получил девять лет назад под зад от лауреата Ленинской премии, наблатыкался сначала в Тюмени, затем в Москве, теперь вот – бизнесмен.
Прежде Гоман попросил передать Ариху свое «фи», после того, как Леня уж точно по чьему-то заказу смастрякал в «КП» антигомановский пасквиль. После я прочел о депутате, затем о председателе Госкомсевера не один критический материал, все – по делу. Но здесь Арих поднасрал, и крепко, вовсе высосав все из пальца.
Приехал он в «Россию» с бутылкой, потом еще одну взяли. Раскаялся мой бывший однокашник, или покаялся, как правильно? Даже чуть было слезу не пустил. Тут, около десяти вечера уже, звонок от депутата. Спрашивает, как себя чувствую и не хочу ли сегодня вместе с его братом в Надым лететь?
Конечно, хочу! Через полчаса надобно спускаться вниз. Поддатый Леня, расчувствовавшись, вздумал лично принести свои извинения оклеветанному им депутату, а также проводить меня до аэропорта Внуково. Звоню Гоману. Тот извинения принимает, но зло говорит: чтобы и духу Ариха в его персональной машине не было. Тот и не обиделся, наверное, нередко приходится такие оплеухи получать. Помог мне (голова еще кружится, да и выпитое сказывается) собрать вещи. Спускаемся к выходу, там стоит угольно-черная «ауди» шестой модели, никогда я еще в таком транспорте не ездил. Вокруг, естественно, полно света, но кто в машине – за затемненными стеклами не видно. Из передней дверцы выходит Гомон Андрей. Не поехал, значит, старший брат. Леня неловко пытается присоседится ко мне, бурчит нечто насчет помощи болезному другу, но Андрей категорически против. Прощаемся.
Про «жигули», там «волгу» или того пуще, «москвич» можно было бы сказать – домчались. Мы же ехали по поздневечерней Москве, как я посматривал иногда, привставая с заднего широкого сиденья – лежал, со скоростью от 100 до 160 километров в час, а ощущение такое, что не более 80-ти. Мякенько так, практически бесшумно. Красота! За 22 минуты от «России» до Внукова, вместо почти полутора часов сначала на метро до «Юго-Западной», затем на городском автобусе.
… Пока получается, что Владимир Гоман – чуть ли не душа человек, полезный всем и всякому, и его пресс-представитель – не исключение. Доказал это, хотя бы вызовом милиции. Только вот потом … после возвращения в Надым, я сразу же отписываться. Одинаковый текст объяснения о нападении на меня пошел на имя В.Волошина и на имя В.Гомана. Никитич принял к сведению, выразил теплейшее сочувствие. Депутат, наоборот, в очередном телефонном разговоре буркнул нечто нечленораздельное, которое следовало понимать, по всей видимости, как «сам виноват».
Только в чем же? Узнав о моей принадлежности к команде Председателя думского комитета «по-северам», меня жестоко избили. Кому, в чем я помешал? Почему, в конце концов, делу, после снятия с меня побоев, написания соответствующего ситуации заявления все оказалось спущено на тормозах?
Ответа я так и не дождался. Ни тогда, ни позже. По сию пору не ведаю, кому я перешел дорогу и что они этим избиением, а, скорее всего, меня ожидала куда более серьезная расправа, если не смотреть вообще уж в дебри, хотели доказать, продемонстрировать?
Но помимо того злосчастного инцидента надо мной сначала медленно, затем все быстрее стали сгущаться тучи. Как, впрочем, и над Никитичем. Не помню точно, как я в очередной раз зацепил Надымгазпром, но Волошин сказал, что после публикации ему сначала позвонили, а вот сейчас, прямо после нашего телефонного разговора идет к губернатору.
- Ты, Женя, прав. Прав в своей деятельности и Гоман. Отстаивай свою, и его позицию также. А я иду к Неелову, сейчас ему и его прихлебателям устрою!
Скорее всего, не получилось у Волошина «устроить». Последний раз мы вскоре пообщались, когда я испросил у него разрешения сделать материал сугубо рекламного, но абсолютно по делу, свойства о частной стоматологической клинике «СтоматЛар» (Стоматология Ларченко). Прямо сказал, что вместо оплаты за размещение интересной, я им пообещал, рекламы Ларченко и К поставят мне новые зубы. Как и при предыдущем случае, год назад, когда представилась возможность аналогичным образом купить телевизор JVC на треть дешевле, редактор дал добро.
Навещать вскоре после публикации вступившей в полосу расцвета фирму пришлось раз пять. Долго лечили израненные десны. Вообще впервые столкнулся с такой совершенно безболезненной стоматологией, с протезированием. Если исключить разве маленькую боль во время ведения обезболивающего, одновременно и успокаивающего чего-то импортного. Дважды даже засыпал во время обтачивания клыков, на которые затем посадили (насадили?) мост. С тех пор совершенно справедливо считаю сотворенный медиками новой формации шедевр во рту лучшим даже, чем родные зубы.
Так и написал, не пожалев вынуть из своего журналистского багажа все самое-самое, дабы читали, да спешили со своими зубовными проблемами не куда нибудь, а исключительно в «СтоматЛар».
С обновкой в апреле и прибыл в Салехард. Меня, а также (решать предстояло мне, как собкору) Махмута Абдулина пригласили на 65-летие «Красного Севера». Перед этим был там девять лет назад и никого из прошлых знакомцев не оказалось. Самое главное – Волошина. Как же так: газета отмечает юбилей, а редактор – где? Никто вразумительно не ответил. Слухи прошелестели – запил из-за сына, да и вообще у Никитича отношения с окружной администрацией, с Нееловым вконец испортились. Никто его от редакторства пока не освобождал, но дали понять – присутствие руководителя ведущей краевой газеты на юбилее собственно этой газеты нежелательно.
Так мы с Владимиром Никитичем Волошиным и не увиделись. Может быть, еще удастся?
А тут такая катавасия приключилась. Сначала мне очень даже полстило, как меня оценили. Правда, весьма оригинально, за спиной, собравшиеся в одном из кабинетов редакции, сразу после приезда, точнее, прилета, собкоры и местные сотрудники женского пола. Примечательно, что никого из них в лицо я не знал, поскольку в «КС» прежде побывал в последний раз, если не ошибаюсь, в 87-м, за девять лет не только воды много утекло, но и сами прежние сотрудники рассосались кто куда.
Зашел я к девкам. Они из-за стола водку, похоже, не первую бутылку вытащили. Выпили за знакомство, за юбилей. Я и не представлялся особенно, вполне искренне полагая, что, находясь на первых ролях в газете, должен же быть известен, к примеру, собкорам из отдаленного поселка Тазовский или села Мужи? Примерно как московский обозреватель, скажем, «Труда» знаком собкору из отдаленной провинции.
Обсуждали же грядущую реорганизацию. Называли девчата и реальной, по точной информации особ, приближенных к окружной власти, кандидатуре нового редактора. Сватали, как получалось, прежнего моего руководителя Юру Кукевича. С одной вовсе не пикантной особенностью: создания некоего консорциума средств массовой информации, подчиняющего себе ни много, ни мало, все СМИ округа. Ничего себе! Воистину, как я выразился в самом начале, в обращении к читателю, демократия долбанная! Почище прежнего всевластия КПСС и его молодежного придатка ВЛКСМ. Причем, сразу, через приближенных к власти дам, дали понять: работать отнюдь будем по принципу кто не с нами, тот против нас. Значит, по привычке сталинских еще времен – поганой метлой из журналистики.
Тут я, отметивший приезд еще в гостиничном номере вместе с Абдулиным и примкнувшим к нам, вернее, к Махмуту каким-то самозванным поэтом из соседних Лабытнаног, недооценил серьезности грядущих перемен. Там же за рюмкой водки поддержал опять-таки самых умных из баб и согласился с выданной ими информацией насчет очищения редакционных рядов.
В телефонных разговорах с Волошиным и с постоянно сидящей на связи с собкорами Людмилой (забыл фамилию) обсуждали невысокий профессионализм некоторых представителей «КС» в глубинке. В самом деле, ведь все предельно просто: если в населенном пункте проживает тысяч 50 населения, как в Надыме, 100 - как в Новом Уренгое, там больше шансов найти просто способного человека, без учета занимаемой им должности, рода занятий
вообще. Чем в Тазовском с его тремя тысячами. Исключения, конечно, возможны, но не более того.
Хотя в той беседе с редакционными дамами, поддержав саму идею чистки рядов, ни на кого глазом не косил, хотя очень понравившаяся мне с первого взгляда шатенка с изумительной фигурой, хорошо очерченной очень идущим ей оригинальным белым теплым комбинезоном, Наталья Коган, как раз и принадлежала к числу слабачков. При всей ее, повторяюсь, чисто женской привлекательности.
Мог бы об этом не писать только из-за ее прелестей? А вот – не могу, и все тут. Как там, у древних мудрецов? Хотя ты мне и друг, а истина дороже. И не вина Наташи, что она попала именно в тот злосчастный Тазовский, а на тот период, может быть, и потянула бы на отличную, красивую, хозяйственную жену-умницу. На секретаршу у большого руководителя. Может быть.
Но именно от Наташи Коган, кстати, не еврейки вовсе, как можно судить по фамилии, оставленной от бывшего мужа-еврея, новоявленный редактор Юрий Кукевич и избавился.
В очередь вторую - … от меня!!!
И это после того, как, возвращаясь после пития водовки из того кабинета, услышал за спиной чей-то вопрос:
- А кто тот оригинальный мужик?
И последовавший ответ абсолютно не добавил мне, как может показаться, мании величия, всегда напрочь у меня отсутствующей:
- Так легендарный Быстров же, разве не догадалась!
В номере же гостиницы «Ямал» тот лабытнангский пиит едва ли не в прямом смысле сел нам на шею. На ночь устроился спать в нашем двухместном номере в одной кровати с Махмутом. Чего ради тот его приголубил? Ладно бы, за какие литературные успехи парня пригласили официальным порядком, так нет, решил он просто, как нередко случается, присоседиться к творческой братии.
Как результат – у меня пропал отличный, настоящий адидасовский красный спортивный костюм и обручальное кольцо.
Заявлять в милицию? После прошлогоднего конфуза после, если помнит читатель, описанной в главе «In vino veritas?» cитуации с моей пьянкой, к ментам обращаться не стал. Еще и по причине получения невиданной доселе премии, в пересчете на доллары, тысячи в полторы зеленых. Выпили мы и в этот раз изрядно. Настолько изрядно, что физически разбираться с парнем, да и то ведь за руку не поймал, я не стал, а лишь потребовал у администрации гостиницы его выдворения. Что с готовностью и было сделано, несмотря на слабые протесты Абдулина.
И вообще нам с ним в какой-то момент все стало практически до лампочки. В таком состоянии и явились в банкетный зал, присели с края, словно бедные родственники, изо всех сил стараясь сохранять трезвую мину. Причем я совершенно отчетливо понимал: надо вытерпеть с час, а потом большинство присутствующих нас догонят. Возможно я, наоборот, протрезвею и сумею поговорить начистоту, сказать слово в защиту Волошина перед губернатором Нееловым.
Увы. Слишком много выпито прежде. Как ни крепились мы с Махмутом, лишь пригубливая при каждом новом тосте, силы катастрофически таяли, и, начав клевать носом, мы сочли за благо не ложиться, как это принято у старых и новых русских, мордой в салат, а потихоньку покинули торжество.
На следующее утро, спасибо устроителям, к подъезду подали автобус, водитель терпеливо подождал, пока пишущий народ похмелиться, потом отвез в аэропорт. Там также специальный вертолет повез нас каждого в свой город или район, ведь Салехард-то находится на самом краю округа. Сидели мы в обнимку с Наташей Коган, на лавке «восьмерки», вроде даже целовались, не обращая на соседей никакого внимания, и вроде как в теплых, очень теплых чувствах друг другу признавались, обещались писать, устроить очень и очень теплую ночь (я ей такую ночь очень упорно гарантировал). Но так ничего у нас и не вышло. Ни я ей, ни она более не позвонили даже. Не судьба, знать.
Вскоре после юбилея все вроде бы стало на свои места. Впрочем, неприятный осадок от собственного не совсем здравого поведения остается и по сей день. Винить приходится только себя.
К работе приступил, как только очухался. Привел себя в норму, с удвоенной, утроенной энергией. Если бы ее, энергии, опыта, знаний имелось бы меньше, наоборот, больше себя и дисциплинировал. А так, зная, что всегда смогу восполнить допущенный ранее пробел, словно залатать прореху, да так, что и с мясом не выдрать, позволял себе время от времени некоторые вольности.
В том апреле, желая показать новому начальству все свои способности, (словно Кукевич их не знал) принялся вкалывать словно вновь принятый на работу. За месяц сделал 12 материалов, по три в среднем в каждый номер. В том числе интервью с восходящей звездой эстрады Юлианом. Понравился мне тогда еще 23-летний, искренний и добрый парень. Ведь не стал же годом раньше, четко ощущая вздорность характера Юрий Антонова, несмотря на его гораздо большую популярность, делать интервью.
Неплохим ожидались очень злободневные материалы о комитете солдатских матерей, о проблеме трудоустройства юных тундровиков …
Но кроме самому себе противного репортажа о выигрыше машины одной из избирательниц, а машина стала призом, заманившим на выборы президента побольше народа, ничего более на страницах «Красного Севера» более за моей подписью не появилось.
Не дали бы и тот репортаж, так юная счастливица проголосовала за Ельцина. А, может быть, и нет, а ей за моей спиной подсказали, о чем надо говорить корреспонденту…
Совершенно не надеясь на публикацию, выдал чистосердечное признание «Почему я голосовал не за Ельцина». Послал его на имя В.Горбачева в «Тюменку» - мимо. Да … насчет демократии надобно заткнуться в тряпочку …
И тут последовал звонок из моей редакции. Не от Людмилы, уже недели три мне не звонившей по поводу текущей информации (большие материалы я по факсу отправлял). Позвонил некий, как его? Байчибаев, несколько лет назад, еще до моего появления в ГТРК «Ямал» подвизавшийся радийщиком у Кукевича. Юра нашел его вроде как в родном Узбекистане, вернул, и, как особо доверенное лицо, назначил своим первым заместителем.
Байчибаев, уведомив меня об увольнении «по сокращению штатов», предложил написать соответствующее заявление, переслать его по факсу, затем в трехдневный срок отправить в Салехард с оказией и сам факсимильный аппарат.
Возмущению моему, состоянию, которое как озлобление и не назвать, переполнившему все мое существо, требовался хоть какой-то выход. Наверняка, в те века, когда русские еще имели в себе … приходит на ум выражение нынешних политиканов - протестный ресурс, они, крепостные, бесправные, хватались за дубину и крушили добро, поджигали поместья своих обидчиков. Мне же оставалось … ну не мосты же сжигать за собой! Никакой особой вины за собой не чувствовал, а что перебрал лишку на юбилее, так не я один. Прежде кроме хвалебных слов от редактора ничего иного не слышал. Легендарный Быстров … И вдруг – увольнение.
Немного успокоившись, звоню в редакцию самому Кукевичу. Того не в тот раз, ни в последствии на месте не оказалось. Что это: некое подобие совестливости? Не смог он, видимо, пусть не в глаза, так хотя бы по телефону лично высказать мне все. Что, собственно?
- Какие ко мне претензии!? – задаю вопрос вновь взявшему трубку Байчибаеву.
- Много. Во-первых, использование служебного положения в личных целях …
- ??? …
- Да, да! Приобретение телевизора, бесплатное лечение зубов …
- Так все же по договоренности с Волошиным!
- Не знаю, не знаю … А драка в гостинице?
- Слушай, ты! – буквально взревел в ярости я, - кто там на меня бочку катит!? Вот суки!!! Может, тебе лично что-то от меня надо? Тебе на ногу наступил? Так вот: завтра же с утра беру билет, прилетаю в Салехард и каждый, кто такую пакость про меня сочиняет, хорошенько получит по морде! Если баба виновата, пару хорошеньких оплеух и ей не миновать!
- Бес-по-лезно все. Если хотите иметь дело с милицией – организуем. Но – не советую.
Вот так и закончилась моя работа в достаточно приличной журналистике. Приличной по своему прежнему уровню, по уровню подачи материалов, по масштабности публикаций.
Звоню в Тюмень Виктору Горбачеву.
Тот, по давней привычке хихикнув, но, словно спохватившись, тяжело вздохнул и перешел на сугубо деловой тон:
- Женя, неужели ты не понял: все дело в Гомане. Твоей вины, как журналиста, я никакой не усматриваю. Тебя обезопасили перед следующими выборами.
- Это какими, Виктор Семенович?
- Как, ты разве не знаешь? Ваш Гоман решил баллотироваться на пост губернатора Ямала.
Туда нам и дорога Богатые пока не плачут, но...
© Copyright: Евгений Быстров, 2006
Свидетельство о публикации №206060800204
Свидетельство о публикации №206060800204
Рецензии