Сигарета

Весь день Иван Петрович чувствовал себя как нельзя лучше.
На заводе, где он работал, намечалось повышение: об этом ему сегодня намекнул директор.
К вечеру, всеми довольный, Иван Петрович оделся — на улице стоял январь — и вышел к трамвайной остановке. Его радовало то, что он приедет сегодня домой чуть раньше. Какие-то полчаса, но — всё равно, радостно.
На остановке он всегда выкуривал сигарету перед приходом трамвая.
В этот вечер ему вдруг показалось, — ну, как такое могло показаться?! — что трамвай вот-вот подъедет. И если Иван Петрович закурит сигарету, то придётся её выкинуть недокуренной. Сигарету стало жалко. Он решил дождаться трамвая.
Мороз был терпкий, щипал. Иван Петрович уткнулся лицом в воротник, согревая свои усы, оставив только глаза, чтобы видеть приближение трамвая. Но трамвай и не думал появляться из-за поворота, как он делал это сотни раз на веку Ивана Петровича.
«Может, всё-таки покурить?» — спросил себя Иван Петрович.
Но опять неестественная уверенность в приходе трамвая овладела им. Он нахмурился. Полез за пачкой, но остановился и продолжал ждать, борясь за жизнь сигареты. Ему и правду жаль было оставлять её недокуренной.
Трамвай не шёл.
Через пятнадцать минут, окончательно замёрзнув, Иван Петрович, ругая себя в нелепой уверенности, открыл пачку, — и тут показался трамвай.
Иван Петрович зашёл в трамвай, в первый раз за десять лет своей работы на заводе не покурив после неё. Всю дорогу он успокаивал себя. Но мысль о не скуренной сигарете жестоко ела его мозг.
Выйдя из трамвая, он тут же закурил. Но ожидаемого успокоения не нашёл. Наоборот, это ведь была его первая сигарета после работы.
«А могла быть вторая!» — думал он с сожалением.
Вся радость была перечёркнута тёмной чертой и была забыта. Огорчённый, он перешёл улицу и зашёл в подъезд.
Живя на четвёртом этаже, Иван Петрович всегда поднимался пешком, — лифт был сломан. Сейчас он вдруг работал. Но заметил это Иван Петрович только тогда, когда был на втором этаже. И опять разочарование посетило его, — ведь можно ж было поехать на лифте, хоть раз в жизни!
В окончательно дурном расположении духа Иван Петрович зашёл в квартиру.
Стоя на пороге, он огляделся: жена готовила на кухне, двое детей в зале, Костя и Алёша, играли на компьютерной приставке. Замерев в таком положении, Иван Петрович громко молвил:
— Здрасте!
— Привет, пап, — откликнулись увлечённые игрой дети.
— Привет, — жена, Анна Андреевна, вышла из кухни и чмокнула его в щёку, и опять убежала на кухню.
Никто не заметил дурного расположения главы семейства, что покоробило последнего.
— Ты что-то рано, — сказала жена, бросая в суп лавровый лист.
— Что значит рано?! — взорвался Иван. — Всегда так прихожу! Привыкнуть надо!..
Жена удивлённо посмотрела на него из кухни. У детей напряглись спины, — отец пьян? Отец скинул дублёнку и в обуви зашёл в туалет покурить.
— Суп будет минут через десять, — недовольно, — «Словно послала», — подумал Иван Петрович в туалете, — сказала жена.
«Ну, посылай, посылай», — ответил ей мысленно он.
Выйдя из туалета, он снял зимние сапоги, подаренные ему Анной Степановной ещё до свадьбы, и прошёл в зал.
— Хватит бездельем заниматься! — крикнул он на детей. — Освободите телевизор, сейчас «Время» начнётся... Я что, не ясно сказал?! — взревел Иван Петрович. — А ну, марш в детскую, учите уроки!
— Ну, пап?..
— Никаких «пап», — он подошёл к детям, взял их за руки, поднял и перетащил в соседнюю комнату. Потом вышел, включил канал и лёг на диван.
Но до «Времени» было ещё полчаса, — что тоже разозлило Ивана Петровича — и он тупо уставился в рекламу. В зал вошла жена.
— Иди ешь, суп на столе.
— Да не нужна мне твоя еда! Не хочу есть!
— Ты чего орёшь? Тебя какая змея укусила?
— Си-га-ре-та, — злобно и усмехаясь процедил Иван Петрович. И зная, что жена всё равно не поймёт, с удовольствием повторил: — сигарета, дура. — И пошёл на кухню.
Настроение катилось вниз, летело в Тартарары!..
Сделав несколько загрёбывающих движений ложкой, Иван Петрович услышал, что жена опять посадила детей играть. Это его взвело. Он бросил ложку, вбежал в зал: жена сидела рядом с детьми на корточках и делала вид, что играет. С урчанием волка Иван подошёл к ней.
— Ну, что ты им потакаешь?
— Завтра воскресенье, можно им поиграть? До твоего времени ещё полчаса, — ответила жена не оборачиваясь.
Иван протянул руку, Анна вскочила и обернулась.
— Только тронь, — отца позову.
— Что мне всё время отцом своим тычешь? А?! — закричал Иван (А он знал её отца, хорошо. Как-то уже дрались. И отец вышел победителем.).
В первый раз Иван Петрович ударил свою жену так больно. Она закрыла лицо рукой и убежала в ванную.
— Что, штаны замочили? — он приступил к детям, но те сами убежали от него в детскую.
Сам не понимая себя, Иван Петрович раздавил ногой приставку и пошёл за детьми. Они сидели на кровати. В зале шипел телевизор.
— Где ключ, Костя? — спросил Иван у старшего.
— Какой?
— От этой комнаты!
— Вон... на полке... пап, ты чего?
— Ты мне не «чегокай». Вон, Лёшка молчит, — и ты заткнись!
И Иван Петрович вышел, закрыв на замок дверь.
— Отца мне нашёл, урод, — бормотал он, идя на кухню. — Твой отец в командировке! А Алёшка — мой!
Иван Петрович сел за стол, подлил себе в тарелку черпаком супу из стоявшей рядом кастрюли, и продолжал есть.
— И суп сегодня пересоленый, — пробурчал он и заорал: — Пересолила! Пе-ре-со-ли-ла!
Анна вышла из ванны и, не оборачиваясь на мужа, ушла в зал.
— Я их закрыл, пусть уроки делают! — крикнул он ей вдогонку.
Анна Степановна зашла на кухню. Увидев синюшный наплыв на левой щеке, Иван уткнулся в тарелку: «Надо остановиться!» — крикнул кто-то ему в ухо.
— Отдай ключи...
— Не отдам.
— Отдай, там косметичка моя...
— А мне какое дело? Ходи так, тебе так тоже... ничего...
— Курица!..
Иван было пошёл на жену, но тут из детской послышались крики, звуки ударов и возня.
— Бьют! — вскрикнула жена.
Иван схватил ключи со стола и, опередив жену, ворвался в детскую. На кровати старший Костя вымещал злость на младшем Алёшке. Дело в том, что Костя — пасынок Ивана Петровича. Иван взял Анну Степановну шесть лет назад с двухгодовалым ребёнком на руках, потом появился Лёшка. Так и повелось: отец любил и ласкал только своего, а жена — только своего Костю.
— Смотри, что твой ребёнок делает! — закричал Иван.
Он схватил Костю за шиворот и откинул его на лево, расцепив братьев. Тот не струсил, а наоборот стал ещё ожесточённее махать руками и ногами. Иван Петрович наотмашь ударил его по лицу. Костя отлетел и упал на пол, ударившись об угол письменного стола, за которым братья всегда делали уроки (и дрались).
Анна не успела опомниться, как её сын лежал на полу и не двигался. Иван, не обращая на него внимания, потянулся к Алёшке.
— Убил... — тихо пискнула Анна. — Убил! — заорала она и выбежала в зал, упала на диван и зарыдала.
Иван Петрович сначала не понял. Потом нагнулся к Косте. Тот лежал с закрытыми глазами.
— Костя, сынок? — Иван потрогал рукой пульс на шее: нет! — Костя?! — приложил ухо к груди: тишина!
Иван Петрович закрыл рот рукой и вышел в зал. Обвёл глазами комнату и плюхнулся в кресло в углу. Алёшка остался у тела брата. Рыдала жена. Шипел телевизор. Иван с зажатым ртом вращал глазами. Идиотская сигарета!!! Вдруг его охватил страх. Убрав со рта руку, он сказал:
— Ань, давай... тихо, а? Не будем никому... ну... ни-ни... П-похороним, никто и не узнает... а?..
— Ага? — жена рассмеялась в истерике. — А школа как же? Там хватятся! А завтра твои придут, а?! О, людоед!..
— Анька, дура ты! Ну, куда нам после этого? Меня в тюрьму... Ты всё потеряешь... А так, хоть Алёшке...
— Я сейчас сама твоего Алёшечку...
— Только встань сейчас, ноги оторву...
Тут к ним сам вбежал Алёшка и радостно закричал:
— Папа, папа! Костька жив. Жив. У него грудь стучит.
Из детской послышались всхлипы. Анна побежала к сыну, а Иван Петрович облегчённо откинул голову на спинку кресла... Проклятая сигарета!..
Алёшка сел на пол посередине комнаты и заплакал.


Прошло несколько месяцев.
Анна Степановна развелась с мужем, забрав обоих детей к себе. Сейчас живёт у отца.
Иван Петрович живёт один. Он продал свои сапоги, мебель и многое другое. Сейчас в глубоком запое. На заводе встаёт вопрос о его увольнении.
Лёжа на детской кровати, которую он только и оставил, Иван постоянно находится в забытьи. Лишь иногда приходя в себя, чтобы залить новую порцию водки, он вспоминает и тут же проклинает тот день, тот час, ту секунду, когда ему показалось, что трамвай вот-вот подойдёт...
Он уже не курит. Давно. Бросил.