Кукла барби рассказ

 




 Февраль - самый длинный месяц в году. Это он по календарю короткий. А вот когда пылесос слизнет в опустевшем углу последнюю новогоднюю иголку и серые сумерки поднимутся над снегом часов в пять вечера, поймешь, что февраль - самый длинный месяц в году и с этим надо что-то делать.
 По воскресеньям Василий брал пятилетнюю дочку Аленку и они вместе отправлялись на поиски места, где февраля было меньше и весна казалась ближе. Дело это было непростое. Трудности начинались еще дома.
 -Алена, надень шубу, - строго говорила жена Василия и Аленкина мама Наташа, услыхав с кухни шорох, возню и попискивание в прихожей.
 -Ну ма-а-а ,- тянула Аленка. -Я уже оделась.
 -Шубу, а не комбинизон,- сурово уточняла Наташа.
 -Откуда она все знает?- ворчала Аленка, только что с пыхтением запихнувшая себя в комбинезон и с визгом застегнувшая все молнии.
 -Я что сказала?
 Аленка села на колошницу, надула губы, заболтала ногами. Шубу одеть было просто невозможно. Шуба, валенки с калошами и шапка-шлем из цигейки возвращали Аленку в то сверточно-бутузное состояние, в каком пребывают девочки в три и четыре года, и из которого Алена в эту зиму пыталась вылезти. В том числе и с помощью комбинезона, в котором она казалась выше и стройнее. И потом, кто же убегает от зимы в шубе?
 -Но ведь на улице не холодно,- деликатно напомнил Василий, подталкивая Аленку к входной двери.
 -А ветер?
 -Мы одели свитер, шарф и теплые колготки,- отрапортовал Василий, оттягивая язычок замка.
 -Так: если она заболеет, сидеть с ней будешь ты!
 -Ладно,- согласился Василий, выпихивая Аленку, принимая в спину:»К трем чтоб были дома!» и заглушая хлопком двери дерзкое Аленкино с лестницы:»Мама, все будет окей!»
 Дворник перед парадным закапывал в сугроб припаркованные машины. Снег медленно скатывался с верхушки сугроба, дворник подхватывал его снизу лопатой и снова бросал наверх, словно переворачивал песочные часы.
 -А куда мы идем?- подпрыгивая, спрашивала Аленка. Как бы высоко она ни прыгала, все равно болталась где-то внизу – Василий был высок и тонок, а дочка, очень похожая на него, была еще маленькая.
 -А где мы с тобой уже были?
 -Не помню.
 -А ты вспомни.
 -Не буду вспоминать. Ты будешь.
 -Ладно. Сначала мы с тобой ходили…
 -В театр!- не выдержала Аленка.
 -Правильно, в театр. Мы смотрели «Синюю птицу». «Синяя птица» тебе не понравилась.
 -А что я сказала?
 -Ты сказала: «Она очень длинная, эта вереница».
 -А почему я так сказала?- прихлопнув ладошкой смешок, спросила Аленка.
 -Да бродили там всякие, пели: »Мы длинной вереницей, идем за Синей птицей»… Вереница в самом деле была длинновата.
 -Вот еще одна длинноватая вереница,- сказала Аленка тыча пальцем в подъезжающий троллейбус с прицепом и черной гофрой посередине.
 Троллейбус вздохнул, потянул гофрой прицеп, поурчал, трогаясь, и поехал, то распуская, то подтягивая гофру.
 «Как гусеница»,- подумала Аленка сползая по поручню и пытаясь заглянуть под круглый диск площадки в центре троллейбуса, вокруг которой на поворотах поигрывали черные гармоники.
 -А потом?- спросила она снизу от самого пола Василия.
 Василий выдернул Аленку как редиску с грядки, пронес через салон к свободному месту, посадил в кресло, и сказал, повиснув на поручне:
 -А потом мы ходили в музей.
 -Два музея.
 -Что?
 -Там было два музея – Сначала и Потом.
 -Что-то я запамятовал, что было в музее Сначала?
 -В музее Сначала был пыльный мамонт и добрая гардеробщица, и мертвые звери со стеклянными глазами, и медузы в банках и пахло этим, как его… забыла…
 -Нафталином?
 -Точно, нафталином. А почему – сам ответь,- и Аленка ткнула пальцем Василию в живот, но попала в ногу.
 -В музее живет моль. Она большая, серая, днем спит в маленькой комнатке за шкафом, там, где ведра, тряпки и халат уборщицы на гвоздике, а по ночам выходит из-за шкафа и ищет, что бы ей поесть.
 -И чтобы она не ела мертвых зверей, служители сыпят кругом нафталин. Ночью моль его ест, а днем он пахнет.
 -Точно. Нам выходить.
 В метро перед эскалатором Аленка вдруг выдернула руку, чуть посеменив перед черной лентой, вспрыгнула на нее, зажмурившись, шагнула вниз мимо раскрывшейся под ногами лестницы. Василий подхватил ее, поставил на ступеньку и держал крепко за плечи, пока ехали вниз к станции.
 Вагон метро втянулся в тоннель, и в черном стекле напротив уселись на рыжем диванчике Василий и Аленка, точно такие же как они сами, и Аленка смотрела на них, не мигая.
 -А в музее Потом был зеркальный колодец без дна, - сказал, Василий, обращаясь к Аленке в стекле.
 Аленка в стекле кивнула, а сидевшая рядом с Василием сказала:
 -Не люблю я его.
 -Кого?
 -Твоего музея Потом. Там одни скелеты. Огромные и жуткие. Особенно этот – Диполдок.
 -Диплодок.
 -Какая разница? Собрали из костяшек скелет размером с экскаватор детей пугать. И причем тут февраль? Чем длиннее скелет Диполдока тем короче февраль?
 -Да-а…- Василий потер лоб, точно после щелчка. Покосился на Аленку:
 -Тебе сколько лет, подруга?
 -Сто двадцать восемь.
 -А ты часом не вундеркинд?
 -Я киндерпоп.
 Аленка напротив показала язык.
 -Киндерпопу могу объяснить,- вздохнул Василий.- В музее Потом время сжимается. Миллион лет превращается в минуту. Февраль там сплющился и пропал. Мы просто проскочили остановку.
 -Нет. Не проскочили. Нам как раз сейчас выходить. И вообще мы идем в Золопарк. Так бы сразу и сказал.
 -Кроме Золопарка все верно.
 -Зо-ло-парк, – пропела Аленка.
 Перед станцией метро - ярмарка, цыганский табор, стеклянные кибитки со всякой всячиной – цветы, часы, губная помада, туфли, газеты, воздушные шары, торты, кольца, серьги, сахарная вата и детские игрушки.
 -Вау, - Аленка выдернула ладошку из руки Василия и шагнула к освещенному аквариуму – жизнь куклы Барби в разрезе: двухэтажный дом со снятой передней стенкой - гостиная с камином и мягкой мебелью, кухня со встроенной техникой и решетчатыми оконцами в шкафах, ванна с джакузи, спальня с кроватью под покрывалом из зебры, а в цокольном этаже гараж с машиной-кабриолет и мотоциклом Харлей - совсем как настоящие.
 Гостиная полна лакированных Кенов в черных смокингах, а сама Барби в восхитительно коротком розовом платьице, голубоглазая, с золотистыми волосами, пританцовывая, готовит коктейль у барной стойки.
 Аленка смотрела и смотрела, поглаживая пальчиком воздух у стекла, шевеля губами, пробегая по лестницам, заглядывая в лица красавцам в смокингах. Крутанула педаль Харлея в гараже, налила бокал мартини и бросила туда оливку, обмакнула лицо в цветы, погладила пенистые струи в джакузи и счастливая упала на покрывало из зебры в спальне.
 Василий топтался и сопел сзади, не решаясь окликнуть Аленку, а когда она обернулась, только руками развел:
 -Ну вот…
 -Ну-вот, ну-вот,- передразнила его Аленка и сказала про витринную жизнь Барби.- А вот там, между прочим, никаких февралей просто не существует.
 -Строго говоря, да, - согласился Василий. - И жизни там не больше, чем на Марсе.
 -Больше-больше-больше, - упрямо твердила Аленка. - Больше! Больше, чем в некоторых московских квартирах!
 -Ну не знаю, - вздохнул Василий, осторожно за руку подтаскивая Аленку к ракушечно-розовому входу в Зоопарк. - Что это за жизнь, когда все врут друг другу? Все равно, как если бы настоящих зверей в зоопарке заменили на бронзовых.
 -Для зверей это было бы лучше.
 -С этим не спорю, - согласился Василий, отдавая билеты контролерше - пара цепких морщинистых рук, невидящие глаза, пара толстых круглых стекол на гладком носике в сизых жилках.
 -Куда пойдем? - спросил Василий, останавливаясь перед прудиком – белая столешница, кипящая черная полынья, утки, разгуливающие вперевалку вдоль кромки льда. -Направо к белкам? Или налево к фазанам?
 -Мне все равно, - буркнула Аленка.
 -Значит, прямо, - сказал Василий, занося ногу над невысокой оградкой и шагая прямо в прудик. Аленка молча вцепилась ему в руку и погнала, подталкивая в спину, по дорожке.
 Птицы и звери были как с похмелья. Золотые шары фазанов закатились в свои серенькие домики, бурый медведь повернулся спиной к публике и внимательно разглядывал когти на лапах, тигр заснул, выставив сквозь прутья клетки желтую проволоку усов. В клетке со львом валялись чьи-то белые кости. Камышовый кот таращил круглые глаза. Волки были похожи на скучающих дворняг, а в орлином вольере не было никакой возможности отличить птицу (охапка перьев) от гнезда (вязанка хвороста). Бабушки и папы читали вслух таблички, дети и внуки норовили пролезть в клетку, чтобы расшевелить бесформенную кучу в углу. Самые маленькие, пуская пузыри и роняя хлопья сахарной ваты, канючили:» А где он, папа, где он…» Аленка с нарастающим любопытством посматривала на Василия, представляя, как он теперь будет все это объяснять.
 -Господи, - да что с этими животными?- с досадой пробормотал Василий, и в этот самый момент что-то розово полыхнуло рядом с кругом, на котором скреб по асфальту полозьями запряженный в санки лохматый пони, потом еще и еще раз, и Василий, крепко сжав Аленкину руку, ринулся на этот розовый свет.
 -Ух, ты! - выдохнула Аленка, изменив обычному и явно недостаточному здесь «Вау!».
 В стеклянном вольере под пальмой на тонких тростниковых ногах повисло розовое облако.
 -Что это? - шепотом спросила Аленка.
 -Фламинго, - неуверенно ответил Василий.
 -А где у него… - начала было, Аленка, но тут из облака, медленно извиваясь, поднялись две розовые тонкие змеи с огромными баклажанными клювами.
 -Он что – многоголовый? Это такой живой розовый диполдок, да? Ой, - взвизгнула Аленка, - Он делится!
 От розового облака отделился клочок туманности и оказался голенастой птицей, с длинной, уложенной в восьмерку шеей и большим черным клювом, действительно очень похожим на баклажан.
 Птица повернула голову к Аленке и сказала, не раскрывая клюва, тихим и довольно приятным голосом:
 -В вольере прохладно. Вот фламинго и держатся друг за дружку. Как пингвины. – И засмеялась мелким удаляющимся смехом.
 Василий с Аленкой переглянулись, посмотрели на фламинго, по сторонам и, наконец, догадались обернуться.
 Девушка была в розовой короткой дубленке с широкой черной лентой на светлых кукольных колечках волос. Девушка тихо засмеялась, поежилась и уютно запахнулась в дубленку. Девушка была похожа на фламинго. Василию даже показалось, что она стоит, покачиваясь на одной ноге, и запросто может спрятать голову у себя под крылом.
 -Ой, Барби! - вскрикнула Аленка.
 Василий смущенно встряхнул Аленку.
 -Простите.
 -Нет, отчего же, - усмехнулась девушка. - Неплохо, когда тебя принимают за другую. Хуже, когда тебя вообще не признают.
 Склонила голову набок, посмотрела на Василия, постучала согнутым пальцем по маленькой родинке на щеке, повернулась и пошла по дорожке с указателем «Жирафы».
 -Это что, твоя знакомая? - спросила Аленка.
 В полутемном павильоне пахло теплом и сеном. Жирафы стояли расставив ноги, подпирая шеями потолочные балки, шевеля губами. Мохнатые рожки, оттопыренные уши, шкуры, как древние пергаменты с изображением исчезнувших материков.
 -Кто скажет мне, о чем грустят жирафы? - спросила Аленка.
 Василий покосился на девушку-фламинго. Где-то он ее видел. Что-то между ними было. Родинка, страдающая бровка, птичья манера втягивать голову в плечи… Нет. Та все от него ждала чего-то такого, чего у него не было. А тут – никакого сиротства и, кажется, уже никто не нужен.
 -Жирафы грустят оттого, что хотят, чтобы их понимали, - тихо сказала девушка-фламинго. - Глупые. Живут между небом и землей, между зверями и птицами и не нужны ни тем, ни другим. А в одиночестве находит покой только тот, кто не ищет понимания.
 -Мы, кажется, с вами где-то встречались? - тупо спросил Василий, заглядывая в черное озеро жирафьего глаза.
 -Мы где-то встречались…- послышался удаляющийся смех со дна озера. Глаз жирафий был весь в слезах. Материки разошлись и затонули. Между жирафьих ног раскрылась маленькая дверца, из нее вышла неопрятная баба в синем халате с охапкой березовых веников. Жирафы со слезами на глазах потянулись за сушеными березовыми листочками.
 Стукнула входная дверь. Василий обернулся, поискал глазами, выглянул на улицу. Девушки-фламинго нигде не было.
 -Я так и знала, что она исчезнет! - сказала Аленка. - Но она вернется. Сделай вид, что она тебе совсем не нужна, и она тут же вернется.
 -А мне она и не нужна. Мне нужно совсем другое.
 -Что, например?
 -Например, слон.
 -Хорошо. Идем к слонам.
 Слон стоял, свесив маленький веревочный хвостик и помахивая ушами. Слон был серый. Он поднимал хобот и озабоченно ощупывал стену. Здоровенный детина с выбритым лбом и косицей из остатков волос на короткой шее прихлебывал пиво из бутылки и при этом большие его розовые уши сладко подрагивали.
 -Да-а, - браток, - говорил он слону, -отсюда не убежишь.
 Аленка приподнялась на цыпочки, увидела толстый розовый похожий на хобот нос детины и карие слоновьи глазки.
 -Нет, - пожала плечами Аленка. - Не поймешь. Что думает человек, встретив слона?
 -Человек думает о том, что слон, это все-таки не совсем то, что ему нужно, - рассеянно заметил Василий.
 -Ага. Так бы сразу и сказал. Но мы все равно не будем ее искать.
 -Кого?
 -Твою Барби-фламинго.
 -Твою Барби.
 -И твою фламингу. Мы просто погуляем еще немножко и поедем домой. Там нас мама ждет.
 Василий подозрительно покосился на Аленку и ничего не сказал.
 Тепло из слоновника разлилось по улице. Потекли сугробы, с крыш закапало, воздух стал сырым и мутным. Заволновались пингвины. Белый медведь, сплюнув сквозь зубы, вылез из лужи и пошел вразвалку к пещере. Морж стукнул ластой по воде и лег на дно. В вольере с мелкими воробьиными толстый снегирь бился розовой грудью о сетку.
 У выхода Василий и Аленка обернулись и посмотрели на стеклянный вольер с фламинго. Никаких фламинго в вольере не было.
 Мимо витрины с барбиной жизнью Аленка прошла, не останавливаясь, и даже не взглянула на тонконогую куклу в коротком розовом платье.
 Возвращались молча, глядя перед собой и думая каждый о своем.
 -А все-таки хорошо, что мы сходили в золопарк, - сказала Аленка у самого дома.
 -Хорошо, - согласился Василий.
 -Февраль стал чуточку короче.
 -Ровно на полдня.
 -Но ведь было там что-то настоящее? - упрямилась Аленка. - Фламинго, девушка Барби, и как плакали жирафы. И даже снег начал таять.… Пусть мы все это придумали, но это было по-настоящему!
 -По-настоящему, - откликнулся Василий.
 Он думал о том, что вот сейчас они придут домой, и Наташка, поругав немного за опоздание, будет кормить их обедом, а они будут рассказывать, как было в зоопарке, а вечером, когда Аленка свернется калачиком под одеялом, он будет читать вслух их любимого Винни Пуха, а в следующие выходные они опять поедут куда-нибудь, и начнут что-нибудь придумывать, и им будет хорошо вместе. И это будет настоящее. Но ничего такого он Аленке не сказал. Потому что Аленка и сама это знала. И о том, что может быть хорошо, когда тебе уже не нужно, чтобы тебя понимали, Василий говорить Аленке не стал. Потому что и сам в это уже не верил.