Моя война с Пиндосией

Глава 1

Жара убийственная. Не совместимая с жизнью. И довольно-таки внезапная, как… всё в этой стране неизменно бывает теоретически неизбежным, но практически – ни кем ни разу не ожидаемым. Край неоднократно пуганых идиотов, которым просто нравится пугаться лишний раз. Теперь его осенило лето. Не самая худшая из напастей.

Лето всё никак толком не наступало (видимо, по причине самороспуска партии, которую следует благодарить за наступление лета); весь июнь лето мялось, зябло в мокрой телогрейке беспросветных туч – и на тебе. Завелось резко, страстно и оглушительно, как кроссовый мотоцикл от удара небожительским сапогом по кикстартеру.

Голова плывёт. Всё плывёт, колеблется над перегретым асфальтом знойным маревом, колышется сизым смогом. Стоим уже почти час. Вообще без движения. Самое обидное – до поворота на пустынную Вторую Бетонку, на Барайск – всего-то пяток километров осталось. И отродясь здесь пробок не бывало.

Кошусь на Ленку: делает вид, будто кемарит, но на самом деле – мучается. Думаю, не запустить ли движок: может, с кондишном полегче будет? Все включат движки, включат кондишны – и все мы подохнем в прохладной и комфортабельной душегубке длиною в десять километров.

Димка шевелит пересохшими губами, утешает:

- Мы так греемся, потому что машина чёрная. Поглощение тепла, всё такое. Но ничего: сейчас докрасна раскалится – а красный уже не так солнце притягивает.

Усмехаюсь невесело, хотя должен признать: утешение остроумное. Достойно Боэция. Или – косоглазие родительской гордости во мне говорит?

Наконец, принимаю волевое решение: поворачиваю ключ, чуть сдаю назад, выкручиваю руль и вываливаюсь из стоячего потока. Трасса забита полностью, для встречного движения не оставлено даже противоположной обочины – все ломанулись из Москвы, потому что правительство категорически отговаривало от этого. Правительство – от слова «править». И «правила» - из той же оперы. В частности – правила дорожного движения. Подумав об этом, я с особым гражданским чувством перемахиваю через чахлый отбойничек и пру напролом, по полю.

Через пару километров вижу причину затыка: две раскорячившиеся на дороге ментовозки с включенными маячками. Первое побуждение: разогнаться и долбануть их так, чтоб летели кувырком аж до министерства внутренних дел на Житной. Правда, тогда нужно пинать их в сторону Москвы…

Подъезжаю, выбираюсь на асфальт. Перевожу морду лица в «опричный режим». У меня это всегда неплохо получалось, а в сочетании с чёрным джипом-«лексусом» - тем более производит впечатление на серых людишек с серого асфальта.

Меня даже не пытаются тормознуть, но я останавливаюсь сам. Жду. Подходит лейтенант. Голый по пояс, рубашка повязана вокруг талии, погон с двумя звёздочками болтается под пупком. Сфотографировать, что ли, это чудо? С мобильника или с «никкона»? Нет: фотоаппарат - слишком страшная штука, он ворует душу. Никогда не показывай дикарям объектив: дикость и объективность – вещи несовместные.

- Лейтенант, кто приказал перекрыть движение?

Мнётся:

- Ну так это… Сами ж понимаете…

Добавляю металла:

- ЧЕЙ ПРИКАЗ?

Приковыливает томный майор в очках на красном мясистом носу. Объясняет:

- Звонили из… - неопределённо указывает наверх, будто сам хрен знает, кто ему звонил, - …сказали, что отъезжать дальше семидесяти километров от Москвы не рекомендуется. Крайне.

- Ну так и не рекомендуй, - говорю.

- В смысле?

- Открой движение, встань в сторонке и не рекомендуй.

Обдумывает. Не у одного меня процессор плывёт на такой жаре. Я двигаю дальше. Уверен, он внемлет моему императивному совету – тем более, что видя мою наглость, народ уже и сам потянулся вперёд, просачивается сквозь хливкий, декларативный кордон. Майору действительно сейчас пофиг, чьи приказы исполнять или саботировать. Главное – чтоб было.

Только что я взял на себя ответственность за судьбы нескольких десятков тысяч соотечественников, которые поедут за страшный семидесятый километр и бог весть, где они будут через несколько часов. Могу сказать одно: эти несколько часов они будут живы, а не сварятся в своих жестянках прямо здесь. Пожалуй, я безответственный, но в целом неплохой парень…

Когда я набрал скорость, Ленка встрепенулась от живительного упругого ветерка, сделала вид, что проснулась.

- Ты как? – спрашиваю.

- Да нормально я, нормально, - ворчит. Жалуется: - Курить вот только вдруг захотелось.

У меня тоже никотиновый голод. Выложил на торпеду запечатанную пачку «Давидоффа», пожираю её глазами и мысленно раздеваю. Любопытное извращение.

***

Ленка отправилась в дом, подремать с дороги. Я – хозяйничаю. Гхм, оказывается, эта жара вовсе не так пагубна, когда сидишь не в чёрной железной коптильне на колесах, а в беседке под сенью шелестящих берёзок (в своём поместье я оставил «природу» везде, где было возможно; я ж, в конце концов, не огородник).

Да, родное российское лето поспело чуть раньше НИХ. Чуть-чуть – но всё-таки раньше. Третье июля. Какая, однако, ирония… Да, могли бы подождать ещё денёк – или сочли слишком уж оскорбительной антитезой и пощадили национальную гордость великороссов? Да ну: лень голову ломать. Сегодня, завтра – какая разница, если всё было ясно ещё лет десять назад? Один день – погоду делает?

Не знаю. Знаю только одно: КТО-ТО и вправду сделал в этот день такую роскошно солнечную и чудесную погоду, что надо либо не иметь, либо не ценить своей головы, чтобы ломать её над всякой внешнеполитической фигнёй, даже если она – уже внутриполитическая… Нет, я ломаю трухлявые щепки для растопки. Это полезнее. Ломаю – и сооружаю шалашик на дне мангала. Надо совсем немного: берёзовые чурки по такой суши схватятся на раз.

«Махмуд, поджигай!» Я, конечно, не Махмуд – но огню пофиг паспортные данные пиромана. Заплясал, как миленький. Да, это совсем не то, что на гватемальском взморье плавник жечь, как в том далёком июле ноль четвёртого, под брандспойтным ливнем. Тогда мы шутили: «Как костер топить? - - Никак: сам утопнет!» Плоско, но актуально. И чего сейчас эта Гватемала на памяти всплыла? Там ведь американцев не было. В смысле, штатников. Там вообще почти ничего не было, кроме шайки «чингачгуков» со ржавыми «шмайссерами» и размякшими от дождей мозгами: они решили, что российский горнодобывающий картель – самый подходящий объект для пошлого рэкета… Да ну, к чёрту енту ностальгию: а то ещё сам себе «патриотом» казаться начну, душевный покой с этих дел потеряю. Не в этот день!

Солнышко жарит, чурки потрескивают, где-то в лесу разоряется кукушка, заманивает, приглашает послушать и сосчитать. Вот только хрен я поддамся на твою гнусную провокацию, кикимора пернатая! «Ку! – что так ма?» Не понимаю, как можно доверять прогноз своего лайфспэна этой птице, известной скандальностью своих нравственных устоев? Я, между прочим, заботливый отец семейства!

Вспомнив о данном обстоятельстве, смотрю на Димку. Он корячится на турнике. Делает успехи. На левой руке – пять раз, на правой – восемь. Нехило, для двенадцати лет. Я вот в его возрасте на левой ни разу подтянуться не мог. Да и на правой – тоже.

Ладно, положа ладошку на сердечко: в двенадцать лет я и на обеих руках не то, чтобы подтягивался (нет, доброжелатели, конечно, называли мои судороги «У тебя почти получилось», но это было сильным преувеличением). В двенадцать лет я был довольно-таки рыхлым отроком. Крупным, но абсолютно не спортивным. А в шестнадцать я подтягивался до «пока не проголодаюсь». Как-то вот так получилось. Переклинило что-то в голове, на физическое совершенствование потянуло. Наверно, гормоны, понты, девчонки, всё такое.

 Хотя ещё вернее – глянул я как-то в зеркало и конкретно проблевался от своей вызревшей похожести на батю, типичного такого «Гомера Симпсона», пожизненного лоха и лузера с пивным брюшком и бредовыми закидонами, но только в формате советского инженера-полуалкоголика. Его было легко любить (не без примеси брезгливого сочувствия, конечно), им было невозможно не раздражаться, и уж, разумеется, никто в здравом уме не мог желать быть на него похожим.

Димке труднее: по крайней мере внешне его oldman в свои тридцать шесть безупречен, не побоюсь этого слова. Пример для подражания, объект для обожания, путеводный свет и прочая. Мне даже неловко: не рассказывать же ребёнку, тем более своему ребёнку, какая на самом деле я циничная сволочь? Ну да ничего, годика через три он это сам поймёт. И всё будет нормально: он будет ненавидеть меня, как и положено хронопскому отродью. Он выкрасит хаер в ядовито-жёлтый цвет (или что там будет в протестных модах?), он будет заползать под утро на бровях и заплетающимся языком витийствовать, какой я сраный жлобский буржуй, что именно из-за таких сук Россия и погибла, и как ему позорно дышать со мной одним воздухом, пропущенным через один и тот же дайкиновский кондишн. И будет уползать к себе на второй этаж, к своему персональному кондишну. Но это всё впереди. Дожить ещё надо. Пока он – даже не тинейджер.

Окликаю:

- Слышь, олимпиец! Расслабься уже!

На самом деле, как бы не переусердствовал, прикайфовав от свежего загородного воздуха, который похлеще фенамина бодрит. А завтра – молочная кислота разъест до косточек…

Неохотно спрыгивает, дежурно отзывается:

- Нельзя расслабляться!

При этом ухмыляется так, что сразу ясно: ни он, ни тем более я и понятия не имеем о не совсем цензурном анекдоте про двух собачек.

- Тащи, давай, шашлык, - говорю.

Убегает в дом. Я закуриваю, откупориваю баночку пива. Прищурившись, наблюдаю, как к калитке бойко семенит старушечья фигурка в комковатой белой панамке (то есть, есть ещё и платьице, а то б я не вынес эстетичности этого зрелища, но панамка представляет больший описательный интерес: больно уж дурацкая). Что старушка направляется именно к моей калитке – никаких сомнений: мой участок самый крайний, с видом на трассу.
Заходит.

В каждом посёлке, даже самом «мажорском», вроде нашего «Небесного», неизменно наличествует что-то вот такое престарелое-гиперактивное, пенсионер-общественник, который берёт на себя все коллективные заботы, при этом зачастую не занимая никаких формальных должностей. Порой такого докучного персонажа хочется пришибить, но в основном понимаешь, что эти зверюшки, при всей их бестолковости и суетливости – фауна скорее полезная, нежели вредная. Потому что ты уж точно не возьмёшь на себя «коллективные заботы».

Интересно, что на этот раз? Добавить на развитие дорожной сети? Морально готовлюсь: «Больше штуки не дам, потому как мой вездеход и по целине замечательно чешет! - - Но вы же не один тут живете! - - Да уж трудно не заметить! И я мирюсь с этим фактом, что присоседились тут всякие, но… - - Какой вы эгоцентричный подонок! - - Ах, повторяйте, повторяйте!»

То есть, беседа, конечно, в дипломатичных тонах проистекает, но смысл такой. Однако, нет, общественница Клара Васильевна Цюрлих (сначала её называли Цюрих, но потом возобладало «Клара Цеткин») сходу огорошивает меня новостью:

- Николай Александрович! Вы ещё не знаете? АМЕРИКАНЦЫ МИМО НАС ПОЕХАЮТ!

Слегка морщусь: неграмотность меня раздражает. Вроде, бабка – с «верхним», бухгалтером до пенсии (гы!) работала. Ну и тон её – тоже раздражает: ненатуральный, избыточно пафосный какой-то. Так, наверно, летом сорок первого кричали: «Немцы взяли Минск!»

И для кого-то, наверно, разницы нет. Но я – не «кто-то». Нет, нет, я верю, что американцы пришли не как интервенты и уж, упаси бог, не как оккупанты, но истинно как союзники по антитеррористической коалиции, и одно у них на уме и на сердце: поддержать русских друзей в борьбе против общечеловеческих недругов. Ага, безусловно верю. Потому что… да какая, в принципе, разница?

Всё было ясно уже давно. Одно ворьё сменяло другое, в Москве и на окраинах, парламент самозабвенно разыгрывал карикатуру на парламентаризм, и природные имбецилы во всех «общественно-политических» шапито добросовестно старались изобразить ещё большую олигофрению, чем была вложена в их ущербные хромосомы… Это было потешно, хотя и тошнотворно, и все плевали на Кремль и все клали болт на шутовские законы – в общем, всё текло примерно так, как всегда, и могло бы течь дальше, и мазутная Волга по-прежнему впадала бы в керосиновое Каспийское море. Если бы не крутая подлянка, которую Дядя Сэм, в конец задолбанный несуразными претензиями всяких Венесуэл и Иранов, не кинул всем гордым «нефтехлюпам» этой планеты.

Подлянка называлась «термогенный двигатель». То есть, разумным людям было и так понятно, что полуторовековой давности примус имени Бенца-Даймлера и иже Дизеля рано или поздно подлежит замене на что-то более адекватное эпохе. А разумным и сведущим людям было очевидно, что проблема нефти не в ограниченности запасов, но в их ЧУДОВИЩНОЙ избыточности, что реально тормозит прогресс. И вот новая (и весьма агрессивная - в смысле, зубасто-миролюбивая) демократская администрация заявила, что добрая Америка готова была придерживать внедрение прогрессивных технологий, давая всяким слаборазвитым шанс подняться на нефтянке, но – увы-увы-увы – паразитарные нефтесосущие экономики оказались неэффективны и пагубны сами для себя. А раз так – Америка вытаскивает из-под сукна этот самый «термоген», снимающий с любого топлива столько ватт дешёвого электричества (по сути, прирученный «демон Максвелла»), сколько шатунно-поршневым пыхалкам и не снилось. При этом движок компактный и для западной индустрии – недорогой.

Конечно, про доброту и терпимость США – «не пой, красавица, при мне…» Как только альтернатива появилась – Штаты ею и козырнули. Но факт остается фактом: хотя изобретатель – эмигрант из Хохляндии, патент принадлежит GM, да и технологии не того сорта, чтобы на коленке склепать, будь то в Маракайбо, в Мухосранске или в Муданьцзяне. А другой неопровержимый факт – что цена на нефть провалилась до десяти баксов за «бочонок».

Понятно, Россия встала на уши. И её возвращению в нормальную позу нисколько не способствовала серия подозрительных исчезновений ряда министров и главарей госкомпаний с большими и пухлыми чемоданами всяких вкусностей. Ситуация была расценена как чрезвычайная, и в две тысячи одиннадцатом власть принял на себя министр обороны. И первым делом, видимо, для солидности, решил обозвать себя Протектором, а режим свой – Протекторатом. То, что оно же – форма колониальной зависимости и звучит для огромного государства не слишком лестно, было ему невдомёк. Ну и ясно, что личная «диктатура» индивида, придумавшего для неё слово «Протекторат», была такова, что «цирком» назвать – клоуны обидятся смертельно. Много дури повидало Отечество родное, но это было что-то беспрецедентное по части политического лунатизма.

Когда же сей товарищ каким-то органом наконец просёк, что в «королевстве датом» чего-то прогнило (в смысле, всё), он не придумал ничего лучше «маленького победоносного блицкрига» для ублажения патриотических чакр подданных. Например – оттяпать таки наконец Абхазию. Но действовать при этом хитро – точь-в-точь, как в ноябре девяносто четвёртого, марш неопознанных танков на Грозный. Зачем мудрить, когда имеются уже готовые блестящие стратегические наработки?

На сей раз танков собрали аж сотню. И неумолимая стальная лавина, перейдя речушку Псоу, двинула на Сухуми, попутно умудрившись поцапаться с абхазской национальной гвардией, которая смела поинтересоваться, чьи всё-таки войска так неслабо заблудились? После этого о братской Абхазии, льнущей к российскому лону, можно было забыть надёжно. Но главное: кто мог знать, что подлые американцы успели обустроить в Грузии пару своих баз и имели там штук тридцать «апачей»? Нет, все, конечно, знали, но ведь российская военная разведка – это вам не какие-нибудь «все», правда?

А потом ещё НАТО имело наглость заявить, что, кажется, в России наличествуют какие-то неуправляемые террористические силы, располагающие бронетехникой, и долг Дяди Сэма - помочь «стратегическому партнёру» в избавлении от означенных милитаризованных паразитов.

К слову, знаете, почему такой паскудный был июнь в этом году? Потому что на него, июнь, пришёлся, неурочно, осенний месяц серпень, Месяц Великой Жатвы Прогнозов – так этот июнь’12 войдёт в Новейшую историю.

 Лично мне особенно забавно было слушать, как дикторы ТВ пытаются просюсюкать слово «бифуркация». С «прецедентами» и «одномандатными» они разобрались давно, но «точка бифуркации», в которую, де, вступают самонадеянные америкосы – это было свежо и хрумкало на зубах созвучиями самыми невероятными.

Что ж, неудивительно: у нас и Формозский конфликт ноль восьмого, закончившийся распадом Китая на цветущий тайванско-гонконгско-шанхайский «Новый Гоминдан» и остальное голоштанное захолустье, объясняли исключительно «социально-экономическим» кризисом (внезапным и конечно же непредсказуемым).

Но – крутанём глобус, вернёмся к нашим делам.
Итак, истинные пророки в Отечестве своём предрекали сему последнему небывалый взлёт, ошеломляющие победы и скорейшее свершение главной святой миссии – исправление досадной ошибки генуэзского мореплавателя, заплутавшего на пути в Индию. Благо, что злоклятая Пиндосия сама нарывается и лезет на рожон.

Нищие же духом и скудные фантазией скептики «кассандрировали» апокалипсические видения, суть которых сводилась к тому, что «в случае полномасштабной войны для нас это будет новый Сорок Первый». И, при том, что чисто по-человечески кое-кто из них мне симпатичен, я не мог с ними согласиться. Нет, разумеется, то были очень наивные мечтатели.

Ну какой, к чёрту, сорок первый? Полугодовой откат вглубь территории с героическим сопротивлением за каждую пядь, в котором ковался последующий перелом? Так, что ли? Да ну, не смешите: тогда всё же армии схлестнулись примерно сопоставимые технически и организационно.

Тут же – всё стало предельно ясно из первых стычек в воздушном пространстве Грузии.

Наши «фланкеры» и новые «двадцатьдевятки» обладали уникальной маневренностью, выписывали невероятные кренделя, поражая зевак на международных авиасалонах, – и всё это нисколько не впечатляло бездушные бортовые РЛС тупых и неповоротливых «иглов», которые, против ожиданий, вдруг перестали терять из виду «кобрящийся» самолет и наводили на него ракеты с большой дальности и с чёрствым равнодушием к его пируэтам.

Между тем модернизированные «стелсы», давний объект насмешек со стороны наших «спецов» из фуршетничающих при МО борзописцев, действительно показывали неплохую скрытность (в смысле, себя не показывали), а новейшие беспилотники, не стеснённые присутствием хлипкой мясной тушки под фонарём, легко увиливали от ракет.

Правда, неожиданное превосходство натовской авиации было молниеносно парировано введением в бой стратегического резерва: крупнокалиберных телезвёзд М. Лепонтьева и А. Душкова. Как они объяснили, концепция изменилась, «война моторов» - понятие из прошлого, и господство в воздухе вообще ничего не решает.

И они чертовски правы: Вторая Мировая была давно, и с тех пор концепция изменилась. Проблема лишь в том, что отечественное военное ведомство последние двадцать лет готовилось, вероятно, к Первой Мировой. Ну или к полицейским перепалкам с хулиганствующими туземцам на окраинах – что худо-бедно реализовывалось. Но к современной «войне электроники» против мировых лидеров готовиться было затруднительно, за отсутствием собственного сколько-нибудь независимого «хайтека». Это было всё равно, что играть с шулером его колодой, да притом – когда правила назначает он.

Поэтому, российскому военному руководству стоит поставить памятник хотя бы за то, что оно не стало трепыхаться и надувать щеки, когда накрылась связь, что кабельная, что эфирная. И золотой памятник – за то, что воздержалось от каких-либо безумных ядерных решений. Нет, в кои-то веки они повели себя разумно (или хотя бы лениво и малодушно, что в данном случае одно и то же). Наскоро затёрли спятившего «Протектора», выдвинули коалиционное правительство и приняли условия НАТО: ввод контингента для подавления экстремистской хунты, наведения порядка и обеспечения безопасности атомных, химических и прочих стрёмных объектов...

И вот американцы вступают в Россию. Третьего июля. Честно, спасибо, что не четвёртого…

Я поднимаю глаза на взволнованную Клару Цеткин:

- Мимо нас? Я думал, они через Шереметьево…

Клара кивает, не то подтверждая, не то опровергая – и непонятно, что именно.

- Нет, мимо нас. По нашему шоссе. Через Барайск.

Пожимаю плечами. Что ж, это резонно. Патриотические массы собирались перекрыть своими горячими телами все предположительные пути наступления – и американцы выбрали нашу тихую, почти заброшенную трассу, которую никто не предполагал. Вероятно, они не хотят начинать свой «дружеский» марш с подавления кого-либо гусеницами: чай, не анонимные бронетанковые благодетели в Абхазии.

- И что? – спрашиваю. Хотелось поинтересоваться, озаботилась ли наша активистка распродажей билетов и хотдогов – но она едва ли поймёт.

- Как, ЧТО? – всплескивает артрозными старческими руками. – ОНИ – ПОЕХАЮТ – МИМО – НАС!

Я честно не понимаю, какую мысль она хочет донести до моего сознания. Нейтрально благодарю:

- Спасибо, что известили.

Она недоумевает:

- И что вы думаете делать?

- Я думал организовать шашлык со своей семьей, - отвечаю обстоятельно. – И сейчас думаю. Потому что не считаю американскую интервенцию фактором достаточно существенным, чтобы повлиять на мои планы.

Она удаляется, на ходу кивая сухонькой головкой. Не то осуждает, не то Альцгеймер подкрался незаметно…
 
Что ж, у амеров есть причины опасаться контактов с толпами недружелюбных аборигенов. Злые языки называют их пришествие «утратой суверенитета». Конечно, нюансы нюансами, но в принципе – так. И чего теперь? Ну вот скажите, размыслив здраво: на хрена козе баян, на хрена России суверенитет? Ну был у нас офигенный суверенитет тыщу с лихом лет – и чего хорошего? «Тыща лет – как жизни нет».

Особый путь, мессианская миссия? Расслабьтесь: Global mission accomplished. Мы показали всему миру, что бывает, если сначала маниакально держаться за абсолютную монархию вплоть до двадцатого века, а потом весь этот век – воплощать в жизнь эротические фантазии двух бородатых германских «социоложцев». На том нам спасибо, на том мы свободны… «Нужны ли мы нам?» Нафиг, нафиг, мы честно заслужили избавление от такого счастья, как «уникальная российская стезя»!

Как говаривал один мой приятель ещё в начале девяностых, «Главная проблема любезного фатерлянда – в том, что эта сука слишком здоровая и никто не может его толком завоевать». Но – все проблемы рано или поздно решаются. Да и вообще, назвался Третьим Римом – полезай в мусорную корзину по истечении срока годности. А для Римов он где-то так миллениум и составляет, что для Первого, что для Второго. Почему Третий исключением должен быть? И если уж на то пошло, многим оченна даже на пользу оборачивалось, когда рога имперские отшибали. Швеция, Германия, Япония… Так что, мой приятель-«пораженец», может, и не такой уж враг любезного Отечества, как ярые «сопротивленцы»…

На патриотических телеканалах с утра до вечера играет то «Священная война», то «Варяг», то «Вставайте люди русские» из «Александа Невского». А когда не музыка - гневные вопли «Но пассаран!»… создавайте народные дружины, все на бой с агрессором!... и эти крики особенно громки и пронзительны в общем конформистском молчании. Что ж, вперёд и с песней, ребята! Флаг в руки, барабан на шею – а больше у вас всё равно ни хрена нет, что можно противопоставить захватчикам.

А я…. Да какие у меня могут быть претензии к американцам? Они молодцы – одно слово. Ничего не имею против американцев. Им хоть хватает ума любые свои авантюры прикрывать благовидными предлогами – нести мир, демократию, общечеловеческие ценности. И если отбросить всякие пафосные имперские разводки, их конституция – и есть сборник «общечеловецких» ценностей, то бишь руссианских естественных прав. Очень свежая мысль, да?

Тут особенно разителен контраст с модным у нас в последние годы диковатым «национал-дарвинизмом» (бывшие юмористы, подавшиеся в «аналитики», называют это «реальной политикой»). Если соскоблить шелуху – что-то вроде учебника по мотивам Клаузевица для детей с отставанием в развитии: существует, видите ли, естественный порядок, когда сильное государство делает, что хочет, просто потому, что оно сильное – и это цинично, но такова селява.

Господа! Век на дворе всё-таки не тринадцатый, а двадцать первый. И да, цинизм цинизмом, но все цинично хотят быть хорошими (потому что имидж – всё, а на чрезмерно демонстративную жажду в нынешнем мире коллективная клизма неизменно сыскивается). Вы же – трындите что-то такое по-детски эгоистическое, что Гитлер покраснел бы по самую чёлку.

Главное же – комизм ситуации: с одной стороны импотент вопит о своём праве на изнасилование, с другой – рыцарь в сияющих доспехах, с длинным мечом и при полнейшей исправности прочего инвентаря, уверяет в своей готовности снизойти до диких селянок и подарить им любовь. И, возможно, рыцарь немножко лукавит, делая вид, будто не понимает криков этих селянок (языковой барьер-с!) и принимает их исключительно за оргастические, но…

Ладно, я по-любому не против американцев. Никогда не вывешивал в окне звёздно-полосатый флаг, никогда не пел поутру «Год, блесс Америка!», но и никогда не отрицал, что они достойны уважения больше, чем кто бы то ни был на этом шарике.

Разумеется, излюбленное занятие корифеев духа всего Старого Света, и России в особенности - высмеивать жвачное американское стадо, столь ничтожное и скотское на фоне их (корифеев) собственной невзъебенной духовности. «Попкорн вместо мозгов, пепси-кола вместо крови и политкорректность вместо совести». Да, всё так, но есть один нюанс: никто не пинает американское общество потребления и политкорректности с таким безжалостным изяществом, как сами амеры.

А если же серьёзно, то… я не могу обсуждать американскую «бескультурность» – серьёзно. Если имена Джима Моррисона, Кена Кизи, Чарли Буковски, Курта Кобейна, Энтони Кидиса, и ещё многих-многих, не поминая уж киношников – всё пустой звук, то, вероятно пустота его звучания обеспечена полой конструкцией черепной коробки. Поэтому, да, господа: это всё говно и плебейство, а вы – патриции духа, а теперь вот вам червонец – пойдите похмелитесь. Портвешок – за углом дешевле!

Что ещё? Американцы давно злоумышляли обратить нас в ничтожество; напялить хасидскую шляпу на бакенбарды Александра Сергеича Пушкина; пустить по кругу Сестрицу Алёнушку и закозлить Братца Иванушку; наплевать в наши сбитни и квасы, а также сплясать брейк-данс на руинах наших храмов? С этой целью они развалили могучий Советский Союз (одним тычком щупалец ЦРУ из-за океана), а теперь вот…

Помню, был у меня знакомый, который в начале девяностых с пеной у рта уверял, что «Секретные материалы» - документальный сериал. А в начале нулевых – что «План Даллеса» суть реальная историческая директива. Сейчас он, вроде, отец троих детей – и больше его ничто не колышет. Я рад за него и особенно за его детей: может, на них природа всё-таки потрудится…

Пользуясь отсутствием ребёнка, я матернулся затейливо, но вполголоса, растопырил колонки мобильника и, порывшись в каталоге, поставил старенький, середины прошлого века, сборничек. Фолк, кантри, вестерн. Простенько, непретенциозненько – будто некий ближайший, доступный «вейпойнт» для наших критиканов: доползите хоть до этого уровня, схватите с неба хоть такую звёздочку – тогда и звездите на здоровье!

В общем, понятия не имею, каково будет положение лет через пятьдесят, но сейчас следует признать очевидное: Соединенные Штаты Америки занимают главенствующее положение в мире не только политически, не только экономически, не только в смысле военной мощи, но и, как бы вам это ни было печально, безусловно являются лидирующей во всём культурой. И вообще эта планета на данный момент – представляет собой USA и её предместья. Хотите оспорить – вперёд.

Только не ждите от меня помощи в вашем «джихаде», не капайте мне на мозги, что я тоже русский, и тоже ДОЛЖЕН… и так далее. За что это и за кого это я ДОЛЖЕН впрягаться? За стамбульского цыпленка-мутанта? За величавый гимн изгнившей и издохшей державы, в очередной раз переписанный ушлым маразматиком? За десятки миллионов бездарных головотяпов и безмозглых губошлёпов, просравших всё что можно в своей бестолковой жизни, вне всякой зависимости от крушения той или иной государственности? За аудиторию Петросяна, читателей Дарьи Донцовой и счастливых участников телевикторины «Поле чудес»? Да с какой бы радости? Что у нас общего? Национальное айдентити? Земля, в которой вы так и не научились жить? Язык, который вы коверкаете похлеще хачей?

И только не говорите, что средний американец – животное ещё тупее среднего россиянина. Во-первых, не совсем так – это ментальности схожие бывают, а тупости у всех своеобычны - а во-вторых, на среднего американца мне тем более начхать. Благо, он от меня ничего и не требует, вроде каких-то дурацких жертв. И американская армия ничего от меня не требует. «Кто не хочет содержать свою армию – будет содержать чужую». Как же вы «задятлили» это повторять, одну из своих любимых мантр! Ну так и получайте мой единственный, но веский ответ!

Yeah, that’s the point: чужая – подешевле обойдётся! Надо попробовать – потому что своя уже достала в край. Во всяком случае, лично мне спокойнее, когда АЭС и пусковые шахты будут под охраной откормленных натовских жлобов с развитым инстинктом самосохранения, а не родных нищебродов, голодных, вороватых и отчаянных.

Ладно, ну к чёрту…

Димка притащил тазик с замаринованным шашлыком и охапку шампуров. Нарочито и комично морщит веснушчатый нос, безмолвно выражая своё отношение к тому, что подхватил «шаффл» на мобильнике. «Кэнзас», Dust in the Wind. Случайно затесалась в плей-листе, потому как один из любимых Ленкиных «лириксов». Понятное дело, у нашего предпубертатного гипермачо уши в трубочку скукоживаются от такого приторного романтического старья. А я бы сказал – мелодия красивая…

- Губы вытри! – советую, усмехаясь.

 Димка подносит пальцы к губам, но тотчас спохватывается, с горячностью:

- Я не ел! Честно!

Снова усмехаюсь, принимаюсь нанизывать куски на шампур. Да мне-то чего: жрал, не жрал? Ну, бывают у людей причуды. Тем более – у детей. Наше, вот, исчадие, любит сырое мясо. То есть, не совсем сырое, а промаринованное в «санрайзе» с лимонным соком, но ещё не поджаренное. Ленка ругается. Требует, чтобы я повлиял, как отец. Я говорю: «Honey, когда после полной луны в окрестностях начнут находить растерзанные коровьи туши – тогда, конечно, я повлияю и проведу сеанс экзорцизма. Ну а сейчас-то – что? Я хорошо мариную мясо, качественно!»

Да, для здоровья это, в принципе, не опасно, если в малых дозах. Я не знаю, может, я тоже любил бы, в детстве. В хвалёном советском благополучии шашлык был слишком редкой роскошью, чтобы оценивать на нём девиантность своих вкусов. Во всяком случае, для нашей «среднеинтеллигентной» семьи.

Димка ворчит:
- О, Геккончик…

Поспешно удаляется.

«Геккончик» - это наш поселковый дурачок, Валерочка. Димка уверяет, что он разительно похож на прямоходящую мутантскую ящерку из какой-то игрушки. Кажется, из Четвёртого Фоллаута.

Наверно: все наголо бритые гомосапы так или иначе похожи чем-то на рептилий. Даже – если в сильных очках, как Валерочка. И он – бреет свою головку наголо. На его тощей шейке - смотрится как красный шар для пула, балансирующий на конце кия.

Красный – потому что Валерочке жарко. Ещё б ему не было жарко в армейских высоких ботинках и наглухо законопаченной комуфляжке, болтающейся на нём, как зелёно-пятнистая шкура на шарпее из наркоманского глюка. Ну что поделать: не шьют армейскую форму на таких тщедушных задротов. Так что ж теперь, отказать себе в удовольствии кутаться в комуфляжку, когда в тени – переключаю дисплей мобильника – плюс тридцать четыре? (в Валерочке, разумеется, больше, особенно в голове).

Валерочка – «последний форпост русской надежды». Вне всяких сомнений: он сам так говорит. Изумительный идиотик. А папаша, казалось бы, вполне толковый коммерс. И человек приятный. Только прижимистый не в меру: вообще мозгов для своих сперматозоидов пожалел.

Валерочка останавливается у моей калитки. Что, и этот будет извещать меня о грядущем американском параде? И пытать, что я намерен делать?
Этот – точно будет.

Но пока – лишь пристально смотрит. Я «монтирую» очередной шампур.

- А вам, Николай Александрович, наверное, всё равно? – поразительно вежливо и негромко осведомляется Валерочка. В голосе – ледяная ненависть. Или – послышалось? По идее, сейчас он должен честить меня «американским жополизом» и «трусливым понпиндосником», что-то вроде. Хотя бы – мысленно честить.

В глаза и лично мне – конечно не посмеет: не шахид же он, в самом деле! Но Димку перманетного порывается подвергнуть «патриотическому воспитанию и открытию истины». Под понятие «педофилии» это не канает? Пофиг! Ещё немного – и я всё-таки вырву ему ноги, вырву язык, и переставлю местами. Гхм, когда он будет перемещаться на языке, как улитка на мускульном отростке, и сучить ногами изо рта – интересно, Димка найдёт подходящий образ в своих кислотных игрушках?

- Что – всё равно? Американцы? – благодушно уточняю.

- Пиндосы! – категорически поправляет Валерочка, кривя рот со всей язвительностью. На сухих бледных губах пенится щёлочь, как на потекшей батарейке, из темечка - струйкой курится пар.

- А ты хоть в курсе, сынку, что это слово значит? – спрашиваю.

Просто так спрашиваю, чтоб озадачить и чтоб Валерочка отвалил поскорее. Не хочу, чтобы Ленка его видела: она его физически не переваривает, и ей сейчас ни к чему такие впечатления. Ещё месяцев пять – желательно бы огораживать её от Валерочки.

На самом деле, я и сам весьма смутно представляю, откуда есть пошло словечко «пиндосы». Вернее, знаю много версий. Возможно, от испанского pendejos (придурки) или pingas (совсем нецензурно). Но это вряд ли: слова общеругательные, для «стейтсов» их латиносы не резервировали. Как и от британского “pink ass” – натужная этимология.

Была ещё версия, будто сербы их так окрестили в честь «пингвинов» - де, амеры, вечно разгуливающие в полной броне, зело напоминают этих птичек. Маловероятно. Тем более, что были в нашем славном батальоне ребята, прошедшие Афган, которые утверждали, будто уже там янки так обзывались. Скорее – из русского южного арго, где «пиндос» - историческое обозначение жуликоватого грека. Как на амеров переложилось – х.з. А может – просто по созвучию с чем-то уничижительным, чисто восклицательно-междометийно; или - по обкурке, когда клички рождаются вообще непонятно из какого слоя подсознания.

Как бы то ни было, сейчас прозвище распространилось по всему миру, но происхождение считается изначально русским… Амеры не обижаются: чай, не евреи и не арабы, чтоб обидки свои лелеять…

К слову, должен пояснить, чтоб не подумали чего! Под «нашим славным батальоном» я, разумеется, не имею в виду РА. Нет, там, тьфу-тьфу, не служил, потому как «собачки служат, а я работаю» и «у нищих слуг нет». История длинная, по-своему забавная, но расскажу вкратце.

В девяносто третьем, между школой и универом, мне вздумалось малость развеяться и побродить по Европам автостопом. В Аугсбурге сошёлся с одной милой барышней, студенткой, сербкой из Боснии. Сошёлся так близко, что она попросила проводить её домой на каникулы, потому что дома было неспокойно. Конкретно – война. Да такая, что я не сумел поймать такси обратно «в цивилизацию» и примазался к Белым Волкам, русским волонтёрам (можно было бы сказать – «наёмникам», но они были, скорее, идейные, хотя и не больные на голову). И они были рады пополнению в моём одухотворённом, авантюрно-озабоченном лице. «Боксёр по плаванью», все дела; абсолютное зрение, хороший глазомер…

Было прикольно. И «героически», и «душевно». И если вам скажут, что амеров стали величать «пиндосами» только с Косовских времен – не верьте. Мы их уже тогда так звали. Хотя встречались они в единичных экземплярах: разведмиссии, наблюдатели. И напрямую мы с ними не схлёстывались.

Вот… А через годик батального оттяга я всё же подорвался обратно на Родину: надо было поступать, покуда восемнадцать не стукнуло и расейская армия на меня губёнки не раскатала.

На втором курсе я поведал о своих приключениях преподу по политэкономии. Капитальный был мужик, рулил фирмой, сбывавшей таможенный конфискат. В то время как раз имел суровую непонятку с ФСК, обнаружившей у него на вилле при обыске арсенал на пару батальонов; и тогда он читал лекции в Универе, находясь под подпиской о невыезде (потом, конечно, оказалось, что ФСК была конкретно не права).

Он знал заранее, что ФСК окажется конкретно не права, а потому не парился суетными дрязгами, но мой рассказ его заинтриговал. Выслушав, он засмеялся и патетично молвил:

«Солдат, ты дезертировал с войны, солдат!»

Я, хмурый юноша в тельняшке навыпуск из-под джинсы, по тогдашней гранжерской моде, пожал плечами, внутренне набычившись, но экономист разъяснил:

«Война в Москве, солдат; война в Питере, война в Самаре, война в Е-бурге. А твоя Босния… Таджикистан… и прочая фигня-Чечня – это всё экстрим-курорты для самоутверждения романтического юношества!»

Я засмеялся и спросил:

«И кто запретит романтическому юношеству отдыхать там, где это юношество пожелает? Военкомат?»

Он засмеялся в ответ и поднял свой многомудрый профессорский палец:

«Верная постановка вопроса. Есть право на отдых. И есть право на труд. И есть те, кто знает свои права…»

Он был симпатичный чел. Не очень законопослушный, но симпатичный. В девяносто восьмом его «мерс» расстреляли на Минском шоссе. Из шести автоматов. Работал – собр подмосковного Рубопа: не сошлись кое по каким крышевым вопросам. Достойная смерть…

«Смерть – вот что они получат!» – донеслось до моего слуха. Голос был Валерочкин. Кажется, я пропустил часть его монолога. Невелика потеря. Тут и Нортон-Диск-Доктора не надо, чтобы восстановить…

- Пиндосы – пидоры! – объяснял он. – Ссыкливые пидоры. И когда они поймут, что это битва не на жизнь, а на смерть – они зассут и съебутся.

Спорить бесполезно. Всё верно: пиндосы чертовски не любят умирать, а потому… чертовски неохотно умирают. И, конечно, они все трусы. Это все знают. На этой планете очень много истинно мужественных мужчин, злых, небритых и пахучих, которые накрепко засели в своих джунглях/льяносах/пустынях/пещерах, поют песни про Команданте Че и Уссаму бин Ладена, и про то, как «глупый пиндос робко прячет…». А есть – глупые пиндосы, которые до того робкие, что не дают этим реальным мужчинам и носу показать из своих льяносов и пещер…

- В общем, вы ещё увидите! – пообещал/подытожил Валерочка и пошёл прочь.

У него за спиной был рюкзак. В леса намылился? Партизанить? Маэстро, урежьте «Белла Чао!»

- Good luck! – напутствовал я.

Валерочка отвалил очень вовремя: на крыльцо вышла Ленка. Сонная, с трогательно-прелестным в этой сонно-отечной формации личиком. «Когда тебя не тошнит от вида подруги спросонья – считай, что влюбился». Не помню, кто сказал – но вот уж тринадцать лет, как люблю её в любом виде, даже умильно-сонном.

- Ооой… Коль, я в ахуе…

Мимо прошмыгнул Димка. Ленка тотчас среагировала:
- Так, ты куда-нибудь - брысь: мама сейчас ругаться будет. Наслушаешься ещё!

Я конкретизировал:

- Олимпиец! Тебе реальное задание. Первое: найти пластиковую бутылку на литр-два. Второе: вымыть. Третье: наделать дырок в крышке. Четвёртое: заправить водой.

Димка деловито кивнул, отправился выполнять. Пока он не вернулся, я кое-как сплеснул угли под разложенными шампурами из пивной банки, придерживая пальцем. Нда, сумбурно: нужно было раньше заливкой озаботиться. Жара? Американцы?

Подошёл к крыльцу, прикурил. Положил зиппу (подарочную, с вензелеватой надписью от Ленки) на перила. Залапал, чёрт, мясными пальцовками – надо бы обтереть.

Ворчливо спрашиваю Ленку:

- Чего там? Ящик имела неосторожность включить, что ли?

Кивает.

Ворчу дальше:

- «Не читайте перед обедом советских газет».

Ленка мотает головой.

- Коль, я всё-таки не понимаю… Нет, я понимаю, что всё бред – но хоть какая-то согласованность, а? Сейчас на ОРТ Лепонтьев хрипит: есть общий враг, в борьбе с которым нужно объединиться всем вменяемым силам, и враг этот – международный терроризм, нелюди по определению, будь то исламские или национал-фашистские доморощенные, и эти наши доморощенные – они как власовцы. Прикрываются благими национальными лозунгами, но на самом деле – предатели, потому как не понимают пользы от американского присутствия у нас.

Я молчу.

- Вот, - продолжает Ленка. – А на Третьем – Душков глаголет, что наконец-таки сбывается мечта истинных патриотов, вроде власовцев, когда через сотрудничество с истинно христианскими силами, пусть даже иностранными, вроде американцев, можно забороть истинно бесовские проявления, вроде доморощенных коммунячьих стервятников, давно сросшихся с «зелёным» экстремизмом…

- И чего ты не понимаешь, солнышко?

- Я не понимаю, Власов – он сейчас плохой или хороший?

Смеюсь:
- В корне неверная постановка вопроса! Главное – что американцы хорошие. А уж Власов – дело десятое.

Немного подумав, спрашиваю:

- А вообще тебя не удивляет, что ещё вчера вечером эти два-сапога-сладкая-парочка самозабвенно верещали «Янки гоу хоум?».

Ленка пожимает плечами:

- Нет, это-то понятно. «Океания всегда воевала с Остазией». Почему бы не покричать «Янки гоу хоум», когда янки ещё не пришли в наш хоум? Но когда пришли… - нахмурилась, перебила сама себя: - Слушай, я вот только не совсем въезжаю… Они призвали народ пикетировать трассы на пути из аэропортов, встать живой стеной…

- И чего?

- Что они теперь-то своей пастве скажут?

- Уточнение к инструкции: перед забрасыванием оккупантов выдирать цветы из горшка и…

Я осёкся. Напрягся. Прислушался. Я слушал не столько ушами, сколько ногами, как кузнечик. Припал на колено, приложил ухо к плоскому камню, вдавленному в землю (на нём я колол поленья).

- Что? – Ленка чуть встревожилась. – Уже?

Я неопределённо хмыкнул:
- Хм… Однако, танки…

- А я ничего не слышу! – пожаловалась Ленка после паузы.

- Пара-тройка минут – и ты их не только услышишь, но и, вероятно, увидишь. Идут по трассе в нашу сторону. Несколько машин, но не больше десятка…

- Где танки? – оперативно, как старина Саид на «стреляли», нарисовался Димка с заливочной бутылкой. – Какие танки?

Я рассеянно прищёлкнул его по лбу:
- Большие и железные…

На самом деле, меня охватило некое смутное, тревожное чувство. Танки? С Востока? Но в нашем направлении – только секретный военный аэродром, истребительный (пацанами, помнится, лазили за колючку, земляничные поляны там роскошные были)… Так вот, тяжёлые борта с «абрамсами» он не примет: полосы не хватит. И откуда танки?

А что, если это не амеры, а какая-нибудь особо патриотичная блуждающая рота, скажем, Кантемировской дивизии? Да, мы, конечно, знаем, что армия всецело подчиняется коалиционному правительству, и ситуация под контролем… Она всегда под контролем… Только вот почему-то мой мобильник ловит некое «Телевидение вольной Рязани», где кажут толпы десантников с, мягко говоря, не очень подконтрольными физиономиями… А главное – вооруженные до зубов. Так может, и танкисты…

***

Уфф! Всё-таки – американцы. Головной хаммер с высокой антенной и гербом – щурюсь - 82-й «всеамериканской» воздушно-десантной дивизии; за ним – танк… пара грузовиков… ещё грузовики… и ещё пяток танков.

Что бы сказал мой дед, ветеран Войны, если б узнал, как у внучка отлегло от сердца при виде танков, оказавшихся иноземными, а не нашими? Дедуля, тебе лучше этого не знать: ты бы свихнулся через десять минут, окажись в нашем времени. Покойся с миром!

Нет-нет, я рад, что это регулярная американская армия – уж она точно подконтрольна своему регулярному пиндосовскому командованию. Главное – ей до фонаря мирные обыватели и она не рвётся нас спасать от агрессоров и притеснителей.

Завидев колонну, Димка метнулся в дом, взбежал по лестнице на второй этаж. Он не ликует, он не скрежещет зубами – ему просто интересно. Дети любят военные парады.

Амеры шествуют… вполне себе парадисто. Сдержанная мощь – и подчеркнутое дружелюбие. На «абрамсах» - блоки активной брони розового цвета. Тонкий ход. Об этом было заявлено заранее. Цитирую американского госсекретаря: «Розовый придаст броне Человечность!»

Когда колонна поравнялась с поселком (до трассы – метров триста), над полем расплескалась музыка; докатывается и до нашего дома, по истрепавшись в высоких травах и зарослях шиповника. «Наутилус», «Гудбай, Америка». Тоже тонкий ход. Типа, популярная у русских песенка (как поведал какой-нибудь подкованный эмигрант девяностых), создающая положительный образ США.

Этот «Гудбай» в качестве приветствия интервентов было настолько маразматически абсурдным, что я едва не согнулся пополам от беззвучного нервического смеха. Ну кто теперь упрекнёт амеров в примитивности чувства юмора? Да они же на корню уморили всякую оппозицию этим своим «Гудбаем»! Если бы заправить системы дымопуска самой лютой сушёной мексиканской марихуаной и продвигаться под прикрытием завесы – воздействие на туземную местность было бы далеко не столь веселящим!

И всё же во мне по-прежнему таилось это неясное, стрёмное чувство. Как будто ненароком хлебнул бензина и настороженно прислушиваешься к желудку: не проедает ли язву в каком-нибудь слабом месте?

Что-то не так… То есть, может, и так, но чревато… Что? Ленка? Вот она, тоже малость настороженная, но в порядке… Димка? Он на втором этаже. Забрался повыше. Обзор там лу…

Дальше, как пишется в беллетристике, всё происходило слишком быстро, чтобы можно было осознать. Но это пишется так – я не настолько тормоз, чтобы не осознать. Тормоз – но не настолько.

Я бросился к дому.

- Что такое? – Ленка, отскочив с дорожки перед моим внезапным порывом, пошатнулась и инстинктивно вцепилась в мою руку. Я поддержал, почувствовав мимолётный укол стыда или чего там. Остановился.

- «Никкон»! Объектив! На втором этаже! – объяснил я.

И тут грянул выстрел. Нет, не то что бы грянул – хлопнул. Из гладкоствольного ружья. На краю леса, метрах в ста от нас. Я замер. Чёрт! А вот это – дегенерат Валерочка. Теперь я понял, что он имел в виду – «битва не на жизнь, а на смерть» и «сами увидите». В смысле, он решил далеко не ходить, кретин ублюдочный!

Тут же - второй выстрел. И после секундной паузы – басовитый кашель полдюймового «браунинга». Просто огрызается: тяжелые пули прошлись по макушкам осинок, те отозвались негодующими, клакерскими аплодисментами. Осиновая патриотическая клика… Рукоплещет безумству храброго «наци-геккончика»…

Первый танк застыл. Вся колонна встала. С брони посыпались блёкло-жёлтые фигурки. Рассредоточились. Помчались к лесу. Мельтешат, перебегают, залегают, прикрывают друг друга, стрекоча в сторону невидимого противника «психическими» очередями. Слаженно, грамотно, как на учениях. Знали бы они, что за жалкий у них противник! Это даже не смешно…

Ленка, кажется, не слышала выстрелов. Она вообще пропала. Она – уже в доме. А я – только ухватился за перила, на которых покоится моя «зиппа».

Сквозь кирпичную кладку – между прочим, лучшая лицевая кладка в Подмосковье, как заверял меня директор стройфирмы, мой одноклассник, - сквозь две стены кладкой в два кирпича я видел, как первый в колонне «Абрамс» неестественно, будто против воли, мотнул лобастой башней. Длинный ствол, казалось, на миг изогнулся хлыстом от этого резкого движения. Грузный розовый здоровяк покачнулся на торсионах, силясь удержать равновесие. В своей взрывной броне телесного цвета он был похож на некоего комического культуриста на морозе, напялившего поверх фуфайки бутафорский клетчатый пресс. В этом смысле он действительно смотрелся «человечно». И очень по-человечески, словно запыхавшийся в стужу курильщик, он выдохнул белый пар.



Глава 2

Когда дым рассеялся… видимость ничуть не улучшилась, потому что дым-то рассеялся, но мрак сгустился. В общем, я не знаю, когда именно рассеялся чёртов дым и сколько я провалялся в отключке. Судя по луне, было где-то час-полвторого: в это время года и в это время ночи она (луна) имела обыкновение переваливаться через венец крыши и изливать своё серебристое сияние на брассовскую черепицу – если, конечно, смотреть из беседки. Сейчас, правда, луна висела ровно в том же месте, но как-то… непривычно; неприкаянно, чересчур свободно и притом как-то робко, будто неизбывно опасаясь шмякнуться на землю. Это было чем-то похоже на семейные трусы пятьдесят шестого размера, по недоразумению нахлобученные на неадекватно тощую задницу… впрочем, нет: луна нисколько не похожа на семейные трусы. Но факт оставался фактом: подспущенная, как проколотый шарик, луна висела комковато и боязливо.

Я не сразу понял причины этой селенической дискомфортной паранойи, пока до меня не дошло: бедняжке попросту не за что уцепиться. Она так привыкла карабкаться на небо, перебирая присосками-кратерами, по скату крыши, с той стороны, так приспособилась цепляться рожками за этот венец, что… легко понять её затруднение, когда она столкнулась с фактическим отсутствием помянутой брассовской черепицы, венца, и всей крыши, да и всего того, что эта крыша крыла.

Часа через три я наконец побрёл прочь. Кирпичная пыль, покрывавшая меня теперь с ног до головы ровной пятимиллиметровой броней, наглухо забила ссадины на руках, придержала сукровицу, цементно схватившись на коже, и, кажется, повела встречное контрнаступление на мою кровеносную систему, всё глубже внедряясь в артерии через многочисленные бреши-ранки. Я чувствовал, как превращаюсь в голема, самого натурального. Глиняного. Вернее – кирпичного.

А ещё я чувствовал, что, несмотря на столь долгие раскопки, всё же не сумел отыскать нечто важное. Жизненно важное. Смутное такое, знаете ли, тревожное ощущение – что вёл себя как полный олух, всё суетился, ковырялся, барахтался в груде битого кирпича, ворочал обломки брусовых балок, а так и не удосужился поискать или хотя бы вспомнить, что именно ищу. И лишь охлопав себя по карманам, я понял, что забыл вспомнить. Ну конечно же: пачка «Давидоффа» была на месте, в боковом правом, как и положено, а вот «зиппу» я, когда прикуривал последний раз, оставил на перилах веранды…

Но теперь – что уж? Не возвращаться же? Нет, конечно: я уж изрядно отмахал, километра три от места. К тому же – по лесу. То есть, дело не в том, что если б не по лесу, а, скажем, по полю, так вернулся бы, но…

Я не успел додумать – да и не больно-то хотелось морочиться дурацкими отмазками – потому что моё внимание привлек некий нетипичный шум. Поверьте, я хорошо знаю наши леса и все их типичные шумы, поэтому для меня не составляет никакого труда выделить шум нетипичный. И был он – какое-то невнятное, но эмоциональное мычание и какие-то не более внятные и не менее эмоциональные восклицания сквозь пыхтение. Точнее, мычал кто-то один, и мычал сердито, я бы даже сказал «гневно», а восклицали двое; первый – сквозь пыхтение и ожесточённо, а второй – без пыхтения и вроде как одобрительно и немного устало.

Согласитесь, любой бы на моём месте, заслышав столь причудливую музыку в ночном лесу, не удержался бы от искушения разведать. Что ж, я – не лучше всех, и nihil humanum… ну и так далее.

Когда я достиг полянки, откуда доносились эти странные звуки, первое, что бросилось мне в глаза – чья-то ярко-белая жопа, суверенно левитировавшая где-то в метре над землей. Да, так и было: она то бросалась в глаза – то прочь от глаз, и весьма энергично. И была она так независима и автономна, так выделялась эта белая задница на чёрном заднике лесных декораций, что поначалу мне показалось, будто это давешняя пресловутая луна всё ж таки брякнулась на землю и теперь барахтается, пульсируя от напряжения, силясь набрать высоту. Конечно, луна нисколько не похожа на трусы, но определенно похожа на жопу – полную, как та жопа, что наступила моему дому с лучшей в Московской области лицевой кладкой.

Однако ж, из опасения запутаться в сомнительных метафорах, я наскоро (и малодушно) постиг истинный смысл картины. Нет, никакого волшебства, никакой трепетливой луны: просто кто-то кого-то ****. Предположительно – раком. Ну да, рослый парень в камуфляжной форме и со спущенными штанами поставил раком какую-то девку и дерёт её почём зря. Ничего экстраординарного. Он же, соответственно, пыхтит и восклицает что-то односложно-напористое, подобающее случаю и случке. Кажется, просто «ййеээ, бэйби, ййеээ».

А вот другой парень, стоящий рядом и отливающий на берёзку (может, и осинку, хрен разберёшь в темноте), кажется, своё уже получил и подбадривает приятеля снисходительно-ворчливыми комментариями вроде «Common, buddy, gonna da bastard feel your barrel point-blanc back-door fucking da fucking throat». Что-то вроде, хотя слова различались с напрягом, и в целом его тирады напоминали утробное воркование сытого «тирадозавра».

Этого второго я, каюсь, не сразу приметил – но это извинительно. И дело даже не в том, что его штаны не были спущены и потому задница не отсвечивала в ночи. Нет, сия деталь не отсвечивала бы по-любому, потому что парень был весь чёрный, как сама ночь. В смысле, негр. Ну а мычала, разумеется, девица. И мычала, повторю, негодующе, озлобленно. Из чего можно было сделать вывод, что передо мной разворачивается не просто соитие, а, скорее, изнасилование.

Признаюсь, за свою интересную и насыщенную жизнь я повидал немало, но, врать не буду, настоящего изнасилования, тем более группового, тем более, в стиле «милитари» да ещё и с межрасовым колоритом – такого повидать не довелось. Так мог ли я упустить свой шанс?

Я подошёл ближе – и вдруг поймал себя на мысли, что уже давно, с того самого момента, как заслышал голоса, перемещаюсь в «стелс-режиме», бесшумный, незримый и почти бесплотный (вероятно, я сделался не простым кирпичным големом, а призраком кирпичного голема; вполне научное объяснение).

«Yeahh-yeahh-yeahh!» - возгласы трахальщика участились, сделались отрывистыми и чуточку истерическими, явно свидетельствуя о том, что он уж узрел впереди вознесённый, как его хер, финишный флажок.

«Make it hard, make it real, bust da bastard!» - советовал негр. Он прекратил отливать, но застегиваться не спешил, очевидно готовясь к «продолжению банкета», когда приятель уступит «банкетку».

По правде, меня несколько шокировало то, что он всю дорогу называл барышню «da bastard». Понятно, что он негр и не в ладах с английским – но не до такой же степени? Согласно этикету, единому что для Гарварда, что для Вест-Пойнта, барышню, которую уестествляешь хором с друзьями, полагается величать “whore”, “slut”; “tart”, на худой конец (без глупых каламбуров!). Но никак не “bastard” – это уж ни в какие ворота не лезет (оговорка та же). И я, заглянув через плечо рослого белого парня, в котором особенно белой была его оргастически напрягшаяся жопа, изучил подробнее объект их ебли.

Jesus B. Christ, иже еси на небеси! Я, кажется, назвал сей процесс «уестествлением»? Как я был не прав! Какая уж тут, к хренам собачьим, естественность? Самое что ни на есть ненатуральное «противоуествествление». Holy shit, да ведь это Валерочка! Чёрт, сразу и не признал сучёныша без очков…

И как только я осознал эту страшную правду – что дерут они не тёлку, а нашего недоношенного «геккончика» - я испытал такой прилив омерзения, что едва не блеванул прямо на спину в рейнжерской камуфляжке. Вот уж воистину: ИХ НРАВЫ! Ну вот кем надо быть, чтобы позариться на Валерочку? Ладно, я всё понимаю: с бабами в американской армии строго. Они как бы есть, и много – но на них страшная аура, этакий табуозный оберег-отворот: «секшуал харассмент». В смысле, трогать её не моги, и даже смотреть не думай, каким-нибудь «внеслужебным» взглядом. НО! Неужели у них нет хотя бы собачек? Хотя бы охранных доберманов? Они, конечно, тоже тощие и лысоватые, но…

Да и потом, разве эти ребята до сих пор не поняли, что оказались в России, стране самых красивых и самых ****овитых фемин на планете? И в этой-то замечательной стране эти два бестолковых пиндоса не сподобились сыскать ничего сексапильнее лысенького заморыша Валерочки? Тьфу! Чёрт, да мне впрямь обидно за свою великую родину: по-моему, ей нанесли охрененно тяжкое оскорбление!

И в то же время я был готов прослезиться от восторга: до того смачно, наглядно и «в лоб»(гхм!) изобразили эти два извращенца столь милую нашим «духоносцам» максиму под названием «Надругательство американского империализма над русской национальной идеей». Нда, всё-таки «Братца Иванушку» закозлили – да простит меня художник Васнецов…

Ну и, конечно, во всём, с позволения сказать, «скетче» весьма чётко угадывалась аллюзия на известный эпизод из Pulp Fiction. Я даже рискнул предположить, что, возможно, эти ребята из US ARMY не столько педики, сколько, скажем, укуренные поклонники старины Квентина. То есть, они трахают Валерочку не по зову… гхм… сердца, а из любви к искусству: просто творят перфоманс и разыгрывают сценку по сюжету.

Эта мысль, мелькнув в моём взбудораженном рассудке, через секунду обуяла его всецело. Да, это перфоманс, все отыгрывают роли, а значит… Я, получается, «Брюс Уиллис»? Согласен, не очень-то похож, и меча в кустах чисто случайно не завалялось, но… искусство требует жертв и терпит условности!

Ну и главное: по каким бы мотивам эти двое вояк ни опустились до бурения тщедушной Валерочкиной скважины, но ребята они явно бедовые, а бытие их кромешно и безотрадно до слёз... И хоть я не расплакался, но вспомнил о своём основополагающем гуманизме.

Процедуру милосердия я начал с негра, поскольку он был в штанах и на плече у него висела штурмовушка-четвёрка. Тут есть тонкий нюанс: не пытайтесь свернуть шею человеку, даже со спины и внезапно, если он a) здоровый и б) не пьян до такой степени, что принципиально безразличен к пространственной ориентации собственного подбородка. Нет, если действовать быстро и резко, можно свернуть шею и сразу – но если клиент всё же успеет напрячься, а это делается самопроизвольно, ваш изящный фокус с откручиванием головы рискует обернуться не совсем красивым пыхтением и корпением над неподатливой выей упрямого сукина сына. Потому что не все владеют искусством кота Бегемота и не все клиенты – Жоржи Бенгальские. Отсюда правило: не выпендривайтесь, врежьте сперва по «соннику», чтобы товарищ обмяк и затаил все свои возражения в себе. А потом уж – сворачивайте на здоровье. Вот как я сейчас.

Правда, я тотчас осознал свою ошибку. Дело в том, что до сих пор мне не доводилось убивать негров. И, каюсь, в глубине я всё-таки расист, на биологическом уровне. То есть, умом понимаешь, что негр – такой же человек, как все прочие, и кровь у него красная, а мозги жёлтые, но в подсознании… будто прикончил некую диковинную и безобидную зверушку… «Ая-я-я-яй, убили негра»… Такое, знаете, чувство – щемящее, пронзительное, слезливое. Да, безусловно, это расизм. Но я не виноват: я просто непривычен к неграм, тем более к их ликвидации.

И я поддался этой жалостливой мимолетной скорби, зарефлексировал немного, когда чёрная, «горшковато» стриженная голова окончательно сникла в моих руках. И белый парень, обернувшись на хруст позвонков своего коллеги, уставился на меня с некоторым удивлением. Не знаю, сколько длилась пауза – вероятно, не меньше полусекунды – но, по счастью, я очухался раньше солдатика, и прямым движением (чуть снизу) вколотил его озадаченно растопырившийся нос поглубже в недоумевающую голову, навечно запечатлев в вытаращенных цивилизованных глазах полное непонимание жестоких нравов этой дикой негостеприимной страны.
С этим, вторым мучачо, проблем не было: белые – они на всем белом свете белые…

Я подобрал с чёрной безжизненной туши «четвёрку», а с белой – никелированную армейскую «берку». Приглядевшись к двойным ёлочным нашивкам, я заметил, что белый был сержантом. Очень трогательно: товарищи по оружию, презрев субординацию и расовые различия, скрепляют свою боевую дружбу, воскуривая фимиам на поверженном алтаре Содома, как сказал бы эстетствующий аристократ Антуан Франсуа де Сад…

Превозмогая умиление, я обыскал этих быстро остывающих горячих американских парней. Разбогател на ленточку презервативов, пачку «Лакки», зажигалку (о!), две упаковки жвачки, два армейских ножика – а вот дополнительных магазинов, увы, не обнаружилось. Чертовски предосудительная непредусмотрительность: соваться в подмосковные чащобы без полного боеприпаса! Никакой заботы о мародёрах!

Эта мысль меня позабавила – я отрешился от тоскливого чувства, накатившего в связи с умерщвлением первого в моей практике негра. Ещё больше позабавил Валерочка. Едва я перерезал ремень, стягивавший его ручонки за спиной – и мысли не было чиркнуть по горлу: не так дёшево! - он, не потрудившись подтянуть штаны или хотя бы вынуть кляп, бухнулся на колени и с остервенелым мычанием принялся шарить по траве.

«Очки ищет!» - догадался я. И минут через пять наш «последний форпост» оправдал моё предположение, напялив вожделенный предмет на свой изрядно расквашенный шнобель.

Я всё это время стоял в сторонке, посмеивался и курил. Кирпичная крошка пронимала меня всё глубже, медленно, но верно въедаясь в нутро. Кровь, обильно хлынувшая из вдавленного сержантского носа, кажется, совершенно впиталась в мою руку. Ничего липкого, ничего влажного.

***

Пожалуй, это была ошибка. Огромная ошибка. Охуенная ошибка. Не в том, конечно, что я заколбасил двух амеров и взял их оружие: нет, это необходимость; подмосковные леса – слишком опасное место для прогулок с голыми руками: тут ведь и отыметь могут в извращённой форме, и шею свернуть, знаете ли… Нет, ошибка моя была в том, что я – «на-кой-хрен-это-надо-было-делать!!!» - помог Валерочке избавиться от кляпа. И теперь он балаболил без устали и без умолку, как только может ****еть последний форпост русской надежды, конкретно отпердоленный в жопу двумя пиндосами, один из которых - ниггер.

Если отбросить нецензурщину, поведал он не так уж и много: историю своего пленения и дальнейшие планы святой борьбы. Первое было немудряще: «обстреляв» колонну оккупантов и получив ответ из всех стволов, он, естественно, бросил ружье и, очумев от страха, побежал вприпрыжку прямо по полю. Каким-то чудом не словил пулю и был схвачен. А после допроса – его повели в лес, видимо, на предмет израсходования и тайного захоронения (ведь американская армия пришла с миротворческой миссией и не воюет с гражданским населением, а потому свидетелей не оставляет). Но солдатики решили малость поразвлечься с жертвой… «Дядь Коль, вы об этой херне никому не рассказывайте, ладно?»

Вот так: я уже не «пиндосовский жополиз», а «Дядя Коля». Резонно. Я молча и рассеянно кивнул. Собственно, а кому я мог бы рассказать об этой херне и кому это, на хер, интересно? Но оказалось – есть кому. И это относилось уже ко второй части Валерочкиных излияний: стратегия священной войны.

Оказывается, у него есть друзья, такие чудненькие правильно воспитанные патриотические юноши, лысенькие, как и он, но только гораздо круче, такие «умри-всё-живое» отрывные пацаны, гроза хачей в метро и вьетнамских барахольщиков на лоховских толкучках – и они-то уж точно встанут под хоругви, если Валерочка их призовёт… Я снова рассеянно кивнул.

Валерочка продолжал клокотать своим возмущённым разумом: пиндосы - пидоры, ни дня покоя на русской земле, и земля эта будет гореть под вонючими ботинками оккупантов, и всё такое прочее. И, конечно, все русские люди скоро поймут, что нельзя мириться с игом агрессора, и дружно вольются в наши стройные ряды.

А я всё ждал, когда он скажет: «Вот как вы, дядя Коль, тоже ведь не сразу поняли, что с ними надо бороться – но быстро дошли до этой великой истины, давно известной мне…»

Я мысленно молил: «Валерочка, душа моя, скажи чего-нибудь подобное, сделай милость! Этим ты избавишь меня от многих душевных проблем… Скажи – и если тебе повезёт, ты успеешь увидеть очень красивую вспышку в дуле «берки»; и ты наверняка получишь неслабую денежную премию имени отца эволюционной теории!»

Но он не сказал: он мыслил глобально и не разменивался на частности. А может, ничего такого и не думал себе, но искренне считал меня соратником в своей праведной борьбе – а то и каким-нибудь спецагентом, законспирированным/законсервированным на случай партизанской войны. Хрен его фантазию разберешь. Забавно…

Что ж, я не прочь был позабавиться и дальше. Кажется, терять всё равно уже нечего: дом развалился, подарочная «зиппа» валяется, расплющенная, хрен знает где… Почему бы нет? Пусть Валерочка притаскивает своих «головокожих» витязей. На крайняк, их перешмаляю – тоже забава. Или же, что ещё вероятнее, пиндосы вновь перехватят его на пути в Москву – и он притащит их патруль на стрелку. Не худший вариант. Главное – быстро…

Оговорив место и время встречи, мы распрощались.

Глава 3

Нет, Валерочка не попался вновь в лапы американской военщины. И в том, конечно, не его заслуга, а безалаберности помянутой военщины. Янки установили блокпосты на трассах, обложили Москву своими опорными базами, но в саму столицу не совались и общественный транспорт не проверяли. Валерочка благополучно добрался на электричке и вернулся через два дня с пятком соратничков.

Как и следовало ожидать: бритые олигофренчики примерно его возраста, лет по семнадцать, и лишь один – парень чуточку постарше, покрепче и явно поумнее. Этому, по крайней мере, хватило мозгов, чтобы не сбривать шерсть над ними и не превращать свою голову в очевидную глянцевую мишень. Да и в серых живых глазах светилось… по крайней мере знание старика Фрица, а то и какого-нибудь Гобино.

«Ты мне нравишься, парень, - подумал я, оценивая из укрытия вывалившую на полянку делегацию. – Первая пуля твоя».

Все они были безоружны, если не считать ножиков и кастетов. Я вышел.

- Это вы двух пиндосов завалили? – поинтересовался тот, у кого было больше волос и мозгов. При этом он имел такой вид, как будто на его счету тех пиндосов по крайней мере два десятка, но он рад приветствовать начинающего коллегу по бизнесу. Впрочем, он был вежлив…

Кто-то из прочих безликих и безымянных похвастался:

- Мы ещё до Протектората морпехов-ниггеров гасили, из посольской охраны!

Я улыбнулся. Да, был такой случай: ватага ежиков-мутантов действительно отметелила случайно подвернувшегося вдупель пьяного морпеха, приняв его, должно быть, за обычного нигерийца-торчка. Но это было давно, лет восемь назад – и причастность к инциденту конкретно данных лиц вызывала серьёзные сомнения.

- Мы из «Вайтгардов», - представился «оволосённый» ницшеанец. – Я командир дивизиона. Яромир.

«Вайтгарды»? Слышал. Этих лысо-патриотических детсадовских сборищ, конечно, как грязи – но о таких слышал.

- Это весь твой дивизион? – спросил я с хорошо спрятанной, но всё же недвусмысленной иронией.

- Остальные подтянутся, - пообещал Яромир. Сомневаюсь, что это было его паспортное имя – ну да какая, нафиг, разница?

- Хорошо, - я кивнул и снова лучезарно улыбнулся. – Только когда они подтянутся, пусть имеют в виду: теперь командир я.

Я ожидал возражений, даже заготовил краткий курс обламывания молодых бойцов, распираемых неуместными амбициями, – но они не возражали. Чёрт, они меня, кажется, уважали. И я задался вопросом: польщён ли я?

***

Мы расположились на секретной базе. Да, представьте, у меня была под рукой своя секретная база, как раз на случай священной герильи. Самая настоящая и очень секретная. Времён Второй Мировой. Тогда, в сорок первом, её готовили аккурат для этих целей, как опорный пункт партизанщины. Подготовили качественно: подземные бункеры, тщательный камуфляж, развитая система ходов, вентиляция, водоснабжение. Но немцы до этих мест не дошли, а наши о базе позабыли, что было неудивительно в те огневые годы.

Откопал её, по чистой случайности, один отморозок, Юра Разгон. Уже в девяностые. И обосновался там с компанией себе подобных. Пользуясь припасённым для партизан оружием, они творили безобразия по всей округе, чем забодали многих. Но оставались недосягаемы в своём тайном укрытии. Дошло до того, что самый ответственный местный криминальный авторитет, по совместительству – тогдашний начальник барайской милиции, как-то по пьянке предложил мне «зарамсить проблему». Это смахивало на какой-то шизоидный ковбойский боевичок, и именно по этой причине я взялся за «квест».

Не буду излагать все перипетии, но мне в конце концов удалось выследить одного из ребят Разгона и по его следам зайти на базу. Вот так и получилось, что знали о ней восемь человек, включая грешной памяти Юру, а остался один я, сведущий. Теперь вот, поделился своим сакральным знанием хрен знает с кем.

Оружие и боеприпасы, оставшиеся после Юры, я в своё время слил оптом тому же авторитетному полицмейстеру. Деньги тогда казались нужнее – да и куда мне столько эмпэшек и ППШ? Оставил для коллекции по парочке экземпляров, но они – в Москве. Барайск – ближе, и там, чует моё сердце, разжиться «инвентарем» будет безопаснее, чем соваться на мою столичную хату. При всей безалаберности амеров, они вполне могли пробить, чей дом расфигачили, и попросить московских коллаборационистов выставить засаду. Хотя, может, я просто параноик – не отрицаю. Но, так или иначе, я решил наведаться в Барайск и поразнюхать, чо-как. А юным бойцам выдал задание на время моего отсутствия: в той комнатке, ребята, скелетики лежат, уже совсем сухонькие, не пахнут даже. Но всё равно непорядок. Так вы их того, в лесочке закопайте, в овражке.

Кто-то взъерепенился – и тогда я наконец включил «босса»:

- You see, fellas, here are two sorts of guys: those with loaded guns and those who dig!

Не помню, откуда, но цитатка нравится: жизненная такая. И, для наглядности прищелкнув затвором, я поинтересовался:
- Доступно излагаю? Если нет – не мешает подтянуть язык противника, как говорилось раньше – «наиболее вероятного».

И сероглазый Яромир, «незаметно» ткнув «протестанта» локтем в печень, шагнул вперёд и заверил:

- Приказ будет исполнен, Николай Александрович.

Мне больше всего понравилось, как моментально сомкнулась шеренга, скрывая от моих командирских глаз скорчившегося на полу «белоручку».

***

В Барайске я решил далеко за оружием не ходить, а начать с автовокзальной площади, с ментовского патруля. Обычные серые ребята, в российской, разумеется, форме, при исполнении и при аксушках, будто ничего не случилось и нет никакой оккупации. Мне подумалось: «Какая совковая глупость была, что всех блюстителей порядка под немцами считали изменниками, и само слово «полицай» сделалось страшным ругательством. Ну, вышло так, что родное государство просрало свои территории – и чего теперь: полная анархия? Кто с банальной уголовщиной-то бороться будет – оккупанты? Нет, это для местных работа – и нехер шельмовать «коллаборационистов»!».

Что ж, я и не собирался их шельмовать: всего лишь грохнуть втихую и прибрать стволы. С этой целью я обратился к сержанту: «Командир, у меня есть сведения касательно убийства двух американских военнослужащих в лесу, и…»

Судя по его реакции, он прекрасно понял, о чём речь: сомнительно, чтобы к этому времени уже начался массовый убой оккупантов, однако о данном конкретном ЧП несомненно было известно всем, включая местную милицию.

Мы сели в уазик и поехали в американскую комендатуру, как мне объяснили. Вскоре мы покинули город и покатили по раздолбанной технологической бетонке, ведшей к старому карьеру. Поначалу мне подумалось, что это очень мудро со стороны американцев – не заводить свою комендатуру в стенах города, во избежание неприятностей, и мне явно на руку, что путь к оплоту оккупационного порядка лежит по такой глухомани. Но вскоре я, кажется, просёк, что в самом деле на уме у сержанта и его дружков.

Я окончательно убедился в своей догадке, когда уазик остановился у старого террикона, служившего ныне городской свалкой и приютом бродячих псин. Меня вывели.

- Ну что, сука? – ласково и вкрадчиво сказал сержант. – Сведения, говоришь, есть? Для любимых пиндосов?

Я расхохотался (мысленно). Может, и прав был Валерочка: в этой стране каждый второй – на голову ушибленный патриот, даже менты-«подпиндосники»…

- Сведения простые и верные, - сказал другой мент, с аксушкой. – Это были мы. Это мы завалили уродов!

От такого наглого вранья я поперхнулся. А оправившись, осадил хвастуна:

- Не ****и, серый, это были не вы. Иначе и волын этот был бы у вас, а не у меня.

И я предъявил трофейную «берку» прямо в его наглую ментовскую рожу (винтовку я, разумеется, оставил на базе).

Когда мы отсмеялись по поводу этого забавного недоразумения, я чистосердечно признался:

- По правде, я собирался вас замочить, заради стволов. Но при таком раскладе, наверное, будем дружить?

Конечно, дружба оказалась полезнее братоубийственной бойни (гхм, до чего докатился: уже и мусора мне – братики!) Так или иначе, на другой день нам отгрузили два десятка калашей, две «драгуновки», четыре пулемёта и с десяток «цинков». «Солдатики из вэчэ резко дембельнулись по случаю войны, ну а мы под охрану их арсеналы взяли». Пришлось позаимствовать на той же вэчэ «шишигу», чтобы сплавить добычу.

К тому же, дружественные к инсургентам менты были очень полезным подспорьем по части сбора информации. Просто сказка!


Дневник сказки

8-е июля

Нас уже три десятка. Ярик не обманул: кое-кто из лысеньких ещё подтянулся. Первый приказ всем новичкам: отращивать волосы до приемлемой длины и учить английский. Материал, в принципе, неплохой. По крайней мере, имеется опыт драк со зверьками на рынках и с себе подобными на футбольных разборках. Лучше, чем ничего. Потешные уродцы.

Пока что мы – как неуловимый Джо. Про эпизод с теми двумя извращенцами уже забыли: под Рязанью разгорелись нешуточные бои. Какие-то несгибаемые хлопцы из десантного училища и сбившиеся вокруг них вояки. Что ж, я не собираюсь затмевать их партизанскую славу, но очень хочу спалить «абрамс», нагло раскорячившийся перед блокпостом на Второй Бетонке. По-моему, он совершенно хамски дисгармонирует со среднерусским пейзажем. И смотрится просто вызывающе аппетитно. Нужны нормальные птурсы: «мухой» его не возьмёшь. Серёга-мент обещал потолковать с каким-то кренделем из интендантства. Некто капитан Фробишер. Замглавы комиссии по учёту российского оружия на складах. Говорят, ворюга феерический, жадная тыловая крыса. Поглядим.

12-е июля.

Взяли первого пленного. В борделе на набережной, буквально «со спущенными штанами», по англоязычной идиоме. Гхм, «тенденция, однако». Рядовой Канем, пишется – Cahnem.

Наши юные мстители предлагали сразу сделать из него труп и подвесить за яйца на видном месте с табличкой «Так будет со всяким, кто посягает на русских девушек». Умильно. Когда сие предлагалось, я специально (но ненавязчиво) посмотрел на Валерочку. Пунцовый, как гренадин с марганцовкой.

Но нет, мщение – штука хорошая, однако рядового Канема мы «законсервировали» в складском блоке. Жилищной стеснённости пока не наблюдается, нехай живет. Говорит, сын сенатора и отвалят за него немало. Врёт, конечно. Но штук сто слупить – почему бы нет? Интендант Фробишер хочет кушать, а кушать он любит птичье молоко и рыбьи яйца.

13-е июля.

Первое боестолкновение. Просто гуляли, можно сказать, засеивали окрестности табаком и «кари», супротив собачек – и вдруг видим на шосейке хаммера. Откуда? Куда? За каким хреном?
Получилось «экспромтно» и сумбурно. Но громко: обшмаляли от души. Хаммер унесся прочь, поле битвы осталось за нами. Смешно. Впрочем, Серёга подтвердил, что один там был ранен. Пиндосы выражают некоторую обеспокоенность. Но сил для полноценной зачистки района не имеют: все под Рязанью.

15-е июля.

Наконец Фробишер разродился птурсами. Три установки со снарядами. По получении – проверил сканнером. Так и есть: все заряжены маячками, все «лучат». Грамотная подстава. Подъехали к насыпи, покидали это добро в товарняк, шедший малым ходом куда-то в сторону Урала. Привет доблестной CIA, счастливо поебаться!

Серёга опечалился: значит, он стопудово под колпаком. Подался к нам, подальше от города. На нём маячков не обнаружилось.

16-е июля.

Разжился спутниковым терминалом. На коннект выходим с колёс, строго на пять минут, и из города, где эфир поплотнее. Нарыл сайт, посвященный вопросам выкупа американских солдат, захваченных в России. Очень удобно. Наверняка там CIA пасётся, но всё равно удобно. Заявок на Канема нет. В списках числится, но никому он нафиг не нужен, а указанный им телефон – взят от балды. Парень – сирота.

19-е июля.

Обстреляли блокпост из трёх снайперок. Амеры были совершенно беспечны: делали утреннюю гимнастику на площадке перед «абрамсом». Двоих завалил я, ещё двоих – Ярик, а третий паренёк снял аж четверых, но увлекся охотой, не ретировался вовремя – и светлая тебе память, боевой камрад.

Надо сказать, антиснайпинг поставлен у них неплохо, внушает уважение. Подозреваю даже, что вспышки отслеживаются какими-то неведомыми мне компьютерными анализаторами «пейзажа»: слишком уж шустро накрыли позиции. Ну или – сверхточные датчики акустической разведки. Они, амеры, много сюрпризов явили в этой войне. Таких, о которых даже я не знал, не поминая уж наш Генштаб.

20-е июля.

Валерочка бредит приведениями, по ночам бормочет несуразное. Видимо, операция по преданию земле останков банды Юры Разгона наложила чрезмерный отпечаток на неокрепшую тинейджерскую психику. Много пьёт. Хотя в курсе, что за несанкционированное бухалово я обещал расстреливать. Не знаю, зачем мне поддержание дисциплины – наверно, просто руки чешутся кого-нибудь расстрелять. Просто так, для прикола. Но себя Валерочка считает, вероятно, неуязвимым для моих санкций. Типа, «нас связывают крепкие довоенные узы». Ага. Но как бы то ни было, расходовать его сейчас мне не хочется. Тут он прав: он – отдельный случай. Так дёшево не отделается, сучёныш.

22-е июля.

О счастье! О слава! О нас отдельно упомянули на ТВ. Пока – только на российском. «Время» поведало о происках распоясавшейся уголовщины в Барайском районе Подмосковья и конкретно – о банде Николая Фастова, более известного в определённых кругах как «Коля Геленд».

Гхм, да, было такое: называли меня «Коля Геленд». Но только в этом задрипанном Барайском районе и в очень давние времена, когда я действительно ездил на «геленде». С тех пор уж три машины сменил, и последняя – «лексус». И вообще я давно уже вполне легальный парень, белый-пушистый буржуа, и всё такое. Интересно, каких синюшных доходяг они нарыли в Барайске для своего поклёпа?

А на НТВ в недельном выпуске «Надысь» коснулись инцидента с посёлком «Небесный», коварно затаившимся на пути мирной колонны «абрамсов». Гостем студии был сам командующий экспедиционными силами в Подмосковье бригадный генерал Эл Кизауэр.

Ведущая:
«Экстремистские ресурсы утверждают, будто там имела место неспровоцированная карательная акция и чуть ли не танковый обстрел посёлка».

Генерал:

«Что ж, ложь и оголтелая пропаганда – известное и любимое оружие экстремистских фанатиков. Я могу рассказать вам, что было в действительности. В действительности колонна миротворческих сил подверглась обстрелу со стороны посёлка, и наши военные, разумно решив, что подобные элементы представляют опасность для гражданского населения и вообще для стабильности, устранили угрозу. При этом группа из нескольких боевиков засела в доме одного из главарей бандитов, Николая Фастова. Замечу, сам означенный господин постеснялся присутствовать в тот момент в собственном доме».

Ведущая, не без иронии:

«Что неудивительно».

Генерал (одобрительно кивает):

«Бандиты, остервенелые и обколотые наркотиками фанатики, оказали ожесточённое сопротивление, причём стреляли не только по нашим военным, но и в сторону других домов, а потому во избежание жертв гнездо террористов было уничтожено точечным выстрелом из орудия. Едва ли у кого из нормальных людей повернётся язык осудить наших солдат».

Ведущая (на сей раз - БЕЗ иронии):

«Конечно».

Я хлебнул пива. Подумав, достал «кольт» и выпалил в экран. Ничего, телевизоров у нас много. Тормознули на днях фуру для проверки, водилу и экспедитора не тронули, но пару десятков «сонек» реквизировали «для нужд Сопротивления». Да и в посёлке «Небесный», после американской защиты от банды обколотых фанатиков, осталось полно брошенных дач и там полно всякой бытовой техники. Уж и деревенские притомились грабить…

Честно, не знаю, зачем я расколошматил несчастный агрегат. Я ведь тоже никого не осуждаю. Так, для ритуала, что ли, расколошматил?

24-е июля.

Раскрылась довольно-таки пикантная, хотя и отвратная история. Оказывается, Валерочка ещё две недели назад по пьяни проболтался троим соратничкам о гнусном унижении, которое он претерпел от оккупантов. Те, конечно, заверили его, что это «будет между ними». А поутру объяснили смысл своих слов. Буквальный: чтобы такой разврат был теперь между ними. Чтобы Валерочка, во избежание огласки его позорной тайны, время от времени чисто по-братски обслуживал товарищей.

Понятное дело, вскоре он заделался общаговой шлюхой отрядного масштаба. Его пользовали все. А вчера ночью он, допившись до полного раскаяния, повесился. Что ж, не совсем та участь, которую я для него приберёг, – но и так сойдёт (Благо, я затруднялся с придумыванием той участи, которую для него приберёг).

Когда его синенький трупец обнаружился в «спортзале», поначалу мне пытались что-то впаривать про его «готическую» паранойю, которая, де, всему ключ и корень. Но, вызывая к себе по одному, я расколол этих пубертатных извращенцев довольно быстро.

Гхосподи, кем я командую? Лучше было отправиться в Абхазию и сколотить фронт национального освобождения из Сухумского обезьянника!

Было принято оперативное решение: нагрянуть на Барайский бордель и реквизировать с десяток ****ей. Пусть тоже послужат Родине, нехрен оккупантов ублажать. Что мы и провернули без помех.

25-е июля

Со мной через Инет связался некто Шершень. Командир рязанских воздушно-десантных недобитков. Там сейчас стало слишком горячо, хочет перебазироваться к нам и объединить усилия. Что ж, это не лишено интереса: всё не гопня сопливая. Надеюсь только, этот Шершень понимает, что его майорские погоны из прошлой жизни… не ослепят меня блеском звёздочек?

27-е июля

Рядовой Канем пытался бежать. У нас этого добра уже пять штук, но остальные взяты на днях, а Канем… Увы, парень, с тобой все сроки вышли, и не стоило тебе родиться на этот свет сиротой… Твои, короче, проблемы. Тем более, я предупреждал: за попытку к бегству – расстрел. И не надо ссылок на Гаагскую конвенцию: не силён я в бельгийской мове.

Когда я вывел его и приказал снимать экзекуцию, у парнишки конкретно слетели тормоза. Отвратительная истерика. По правде, даже не ожидал. Он буквально ползал по земле, ластился к моим ногам, как сексуально озабоченный дворовый кобелёк, и лопотал, предлагая все мыслимые услуги и заверяя, что он действительно сын сенатора, только незаконно рожденный.

Хочу надеяться, он не такой уж трус – просто мозги свело. Как умел, успокоил его, утешил, объяснил, что собираюсь отстрелить лишь один мизинец, для «кино». Поверив, парень встал на колени и с готовностью растопырил пальцы. Поэтому пулю в затылок он принял вполне безмятежно. Это и было запечатлено и отправлено на сайт Russian-hostages.com. Только этот фрагмент отправил, собственно казнь. Грех унижать врага всякими попсовыми причитаниями.

25-е июля

Встретились с Шершнем и его группой. Всего два десятка бойцов (нас уже полсотни). Но бойцы качественные. Преимущественно - курсанты-старшаки. Сам Шершень – препод, причём, с «особого» факультета, где дрючат будущих командиров спецназа.

Среди них – одна девица. Типа, медсестра. И сестра Шершня. Сводная – но сестра. Это радует: девица симпатичная, то есть моя, а мне бы не хотелось сразу устраивать Шершню подлянку в духе царя Давида… Или кого там? Давненько Святое Писание не перечитывал.

Но вообще-то, есть некий особый, дотоле неведомый мне кайф, когда командуешь теми, кого не жалко посылать на смерть пачками. Ощущения… довольно-таки волнительные и злорадные. Я так долго стремился быть в принципе неплохим парнем, что не понимал, чего себя лишаю. И сейчас, когда, по всей видимости, осталось мне не так уж много, стоит ли отказывать себе в удовольствии побыть подонком и оторваться на всю катушку?

Я расстрелял уже двоих, попавшихся на травокурении в дозоре. Тоже своеобразный кайф, усиленный ощущением особой порочности удовольствия. Впервые я столкнулся с подобными наблюдениями, кажется, в записках Лоренса Аравийского. Там он рассказывал, что испытал неожиданное наслаждение, собственноручно прикончив бедуина-предателя. И тогда я решил, что парень конкретно перегрелся на знойном пустынном солнышке, пренебрегая бурнусом. Но теперь я понимаю этих ребят, руливших всяким диким сбродом. Будь то колониальные командиры над туземцами, красные комиссары, белое офицерьё вроде Ропшинского Жоржа… Не суть важно: главное, чтобы не жалко. «Никого не жалко, никого…»

Урфин Джюс, наверно, имел больше сострадания к своим дуболомам. Но то – детская сказка.

Кстати, подчинённые относятся к моей суровости с полным пониманием и мрачным одобрением. Сами поголовно бухают тайком, «шмалят», как вся Ямайка, но нисколько не возражают, когда я караю их попавшихся на том же товарищей. Отряду пофиг пропажа бойцов. Орднунг убер аллес. Прелесть, что за материалец! Лемминги с автоматами.

Всегда подозревал, что эти решительные ребята, ратующие за сильную руку, крепкие устои, державность и бла-бла-бла – просто крайние мазохисты, компенсирующие дефицит личной воли и персонального разумения - всякого рода фуфельными сверхцелями. Гхм, ещё немного – и трактат получится. Ну и хрен: бумаги навалом, а вискаря – вообще залейся!

Итак, помнится, однажды мне довелось читать излияния какого-то академика, который расписывал про народы, де, «мужской» организации и женской. И, де, русский – как раз из последних, а потому нуждается в отцовской длани, царской плётке и крепком мужском начале. Тогда, помнится, я возмутился: если ты, педрилка, флагеллянт по жизни и к тому же твоё бабское психологическое начало нуждается в крепких мужских концах – так и стой себе раком на здоровье, только за всех не говори, да?

Хотя, конечно, я понимал, что этот академик отнюдь не одинок в приверженности подобному бреду, и не такой уж это бред, и «кротость» моих воителей – тому блестящее подтверждение. А у меня – комплекс Калигулы. «Что же, с вами, овцы позорные, ещё сотворить, чтобы вы возроптали?»

Впрочем, совсем забыл: у нас ведь национально-освободительная борьба на повестке дня, а пред нею всё бледнеет. Нда. Я был несправедлив, пожалуй. Но, опять же, до сего момента я считал свою борьбу столь же бессмысленной, сколь и беспощадной, однако теперь, стоит немного поднапрячь софистику, и можно придумать ей цель. Хотя бы – вот: пылесос для всякого мудачья, галлюцинирующего хрен знает чем «геополитическим». А там уж – или амеры, или я. Чистка нации, етить.

Жаль только, примазываются и небестолковые ребята, вроде того же Шершня. Этот – себе на уме хищник, вменяемый. Кшатрий. И явно метит на моё место. Считает моё верховенство в отряде досадным недоразумением. Знал бы он, как он прав… Рано или поздно придётся с ним решать…

9-е августа

Наконец-то CNN сподобилось показать тот ролик, с пресловутой казнью рядового Канема. Типа, зверства экстремистов.

Что меня совершенно взбесило – подавалось именно как зверство и чрезвычайное унижение несчастного пленного. «Уберите от экранов детей… Слабонервным не смотреть… Нарочитое издевательство: поставить солдата на колени… бандитский выстрел в затылок…»

 Вот и благодарность за то, что я уберёг впечатлительного американского телезрителя и бравую американскую армию от вида настоящего унижения, когда этот слизняк валялся у меня в ногах и лобызал сапоги!

Да и потом, пуля в голову – с каких это пор «зверство»? Да это самая почётная и гуманная смерть, которую, замечу, лишенец никак не заслужил своим зловредным поведением. Это подарок был ему и его чести! Но, кажется, кто-то чего-то конкретно не понимает в этом мире под луной… И не ценит гуманных поступков. Придётся объяснить…

Я отобрал из «загона» троих пленных и пригласил доктора Феликса Кастелло. Он – персонаж особенный. Военный врач, капитан. Мы его взяли в колонне: два грузовика и «коробочку» вынесли гранатометами, а в «хаммере»… по правде, надеялись на более крупную птицу, но и капитан сойдёт. К слову, никаких красных крестов ни на одной машине не было – пусть ОРТ не завирается. Однако Феликс – врач. Латинос, но вполне образованный парень. Приятный собеседник. Убеждённый гуманист. Что сейчас и потребуется.

Выстроив всех своих и троих «избранных» чужих, я сказал Феликсу:

- Видите ли, док, мои головорезы порядком озлоблены известными действиями ваших головорезов, и требуют мщения. Или хотя бы развлечения. Сейчас они намерены облить кого-нибудь соляркой и спалить заживо. Но мы с вами, наверное, сочтём подобную расправу чересчур жестокой. И у вас есть шанс избавить соотечественников от напрасных страданий. Я вручаю вам этот шанс вместе с этим пистолетом. Полагаю, если пленных расстреляете вы, это будет сочтено моими ублюдками за достаточно весёлое развлечение.

И я передал ему «кольт». Сам же подумал, насколько идиотичен расхожий штамп касательно подсада на крючок одного пленного через расстрел им другого, под камеру. Нет, в контрразведке сидят умные люди и понимают, как легко можно заставить пристрелить товарища по несчастью и сколько эффективных способов убеждения существует для этого. Соответственно, плёнка с расстрелом – компромат только в глазах клинических кретинов.

Пока я размышлял на эту тему, Док Феликс повёл себя вполне предсказуемо: приставил «кольт» к своему виску и спустил крючок. Меня это не удивило. И его, кажется, не слишком удивило, когда курок звякнул сухо и бесплодно.

- Чертовски глупо, - заметил я. – Разве не понимаете, что ваша смерть никоим образом не уберегла бы пленных от аутодафе?

Док чуть виновато развёл руками:

- Извините, но вы, по-моему, переоцениваете мою нравственную чистоту и заботу о персональной карме. Главное – уйти от ответственности, не так ли?

Я расхохотался, а утерев слёзы умиления, милостиво провозгласил:

- Ладно, кажется, это в достаточной мере развлекло моих извергов, - и забрал у Дока пустой пистолет. Во всяком случае, моё собственное раздражение, вызванное слабоумными комментариями на CNN, точно сникло и пожухло. Как мало нам надо для гармонии с глупостью «гомосапства»: порой хватает и единой реплики человека истинно разумного.

Вечером за виски Док вежливо осведомился:

- Вероятно, вы подозреваете, что у вас не всё в порядке с головой?

Я рассмеялся:

- Вероятно, Док, вас учили, что если человек не подозревает подобных проблем – у него точно голова не в порядке. Потому что это полная шизофрения - не подозревать шизофрении в подобных обстоятельствах. Впрочем, в своей шизофрении я совершенно уверен, но рискнете ли вы истолковать эту мою категоричность в пользу отсутствия у меня шизофрении?

Мне бы не хотелось, чтобы он высказал какую-нибудь банальность вроде «Война всех нас сводит с ума» - и он опять оправдал мои ожидания. Он фыркнул и изрёк:

- Разумеется, уверенность в шизофрении не отменяет самой шизофрении, однако упраздняет неопределённость. Нет худа без добра. Это, извольте видеть, как сон, в котором знаешь, что спишь.

Я решил его подловить:

- Но вы понимаете, Док, что таким образом даёте мне абсолютный карт-бланш на любые чудачества в этом осознанном сне? Ведь никто не ответчик за свои действия во сне или в бреду?

Док пожал плечами:

- У меня сложилось мнение, что вы в любом случае не собираетесь перед кем-либо отвечать за свои действия где бы то ни было и просто делаете то, что вам нравится, вне зависимости от чьих-либо слов. Разве не так?

Положительно, великий человек. Я бы отпустил его совершенно бескорыстно и в любой момент, но он сам не считает возможным покинуть других пленных. Да и нам он как врач полезен: позавчера мастерски заштопал Ярика, когда я уж подозревал перитонит. Сегодня температура в норме.

12-е августа

ТВ продолжает изобличать нас в зверствах. Вчера на ОРТ шёл документальный фильм, целиком посвящённый нашему отряду. Под Рязанью, видать, не то устаканилось более или менее, не то, напротив, такая чехарда «по Гоббсу», что вообще хрен поймёшь, кто кого стреляет. А у нас – всё ясно: мы отстреливаем оккупантов и коллаборационистов. По мнению гуманной тётеньки с ОРТ – чрезмерно жестоко.

«Какими же нелюдями надо быть, чтобы намеренно бить под бронежилет, в пах? По достоверным сведениям, эту «утончённо»-изуверскую игру особенно обожают снайперши из Белоруссии, из гвардии бывшего диктатора. Стреляют – и наслаждаются, наблюдая через прицел, как корчится несчастный американский мальчик, приехавший к нам исполнить свой интернациональный долг… Этим тварям недостаточно убить человека – им нужно, чтобы помучился, чтобы стал инвалидом, чтобы получил травму, которая гораздо хуже смерти».

Первым делом я озадачился: из какого пальца это высосано – про снайперш из Белоруссии? В Чечне, помнится, такими фуриями работали «Белые Колготки». И куда они подевались? Ах да, сейчас же у нас мир-дружба-нефтянка с «прибалтанутыми».

Потом сообразил: моя Анечка, сестричка Шершня, действительно долго жила в Белоруссии (правда, она далеко не снайпер). Больше – никого оттуда. Ну, что среди людей Шершня стукач – это для меня не новость. Я даже знаю, кто. Впрочем, ТВ могло и просто так брякнуть про Белоруссию. Не удивлюсь, если через неделю у нас объявятся персидские фидеины и корейские «чучхешки», особо циничные пожиратели американских сторожевых собак.

Со скуки я решил ответить – завёл новый ящик и написал примерно следующее…

«Видите ли, уважаемая редакция, необходимость стрельбы в пах, под бронник, диктуется не столько атроцитными соображениями, сколько наличием бронежилета. Какой смысл стрелять в броню, если она для того и создана – оберегать от пуль? Между тем, попасть в голову, не самую крупную, но самую подвижную часть тела, весьма затруднительно на снайперской дистанции. Это я утверждаю как человек, имеющий некоторый опыт по данной части. В пах – надёжнее. При этом гарантируется если не смерть, то уверенный вывод из строя живой силы противника. Но если же противник полагает, что при такой утрате дальнейшее его существование лишено смысла и что это страшнее смерти – у него в руках оружие... Мысль, думаю, понятна даже Вам…

Вместе с тем, примите мои самые искренние заверения: если бы американские солдаты отказались от ношения брони, мы бы несомненно стреляли в корпус, как наиболее удобную в этом случае мишень».

Уважаемая редакция отреагировала куда как оперативно – я получил RE: через час. В ответном письме они, с одной стороны, извинялись за некоторую тенденциозность в репортаже (законы жанра-с!), а с другой – деликатно пытались убедиться, что на связь с ними вышел не какой-нибудь левый маньяк, а тот самый маньяк, то есть я.

Ещё через полчаса я получил на этот новый, известный только редакции ящик письмо от некоего анонимного, но весьма деловитого адресата. Он предлагал мне «взаимовыгодное сотрудничество».

«У вас так или иначе имеются пленные, - писал он, - и часть из них, вероятно, остаётся невостребованной. Но и от остального товара не убудет, если эти американские собаки будут получать то обращение, коего заслуживают. Надеюсь, они его и получают. Более того, рискну предположить, это обращение фиксируется на видео (если же нет – то никогда не поздно начать). Со своей же стороны, - писал он, - я готов приобретать у вас интересующие меня и моих клиентов материалы, как то: сцены казней, пыток, полового насилия. Возможно, за особо красочные и занятные съёмки я заплатил бы значительно больше, нежели составляет сумма выкупа…»

Вот такие дела, вот такие деловые люди… Самое забавное: если я обвиню редакцию в причастности к хардкорной ХХХ-индустрии – они отмажутся, дескать, то была лишь проверка меня как источника, в интересах расследования… «Штирлиц приносил апельсины».

Не играй в покер с Сатаной, избегай контактов с телевидением.

13-е августа

Один из Яриковых обалдуев притащил в отряд своего младшего братишку. Совсем мелкий, всего двенадцать. Мало было кутят – теперь котята повалили. Сын полка, епрст.

Но паренёк шустрый, тренированный. Подтягивается двадцать раз, отжимается восемьдесят. Самоутверждается. На днях пошел с группой в дальний дозор, взяли двух амеров. Одного малость подпортили, и наш Гаврош вызвался добить его. На спор - что отчекрыжит голову одним ударом сапёрной лопатки. Получилось.

Старшему в дозоре я вынес пару зубов. Главным образом - за то, что не доложил о втором пленном. Он что думает, у меня стукачей мало? Ну, дебил, если так думает. И вообще, нефиг пленных тратить на свои утехи: они, между прочим, денег стоят.

«Гаврика» трогать не стал – какой с него спрос? Да он и сам на другой день попался на разведмиссии в городе (строго говоря, шансов уйти у него не было). Взяли живьём. Теперь, наверно, этого чудо-ребёночка усыновит какая-нибудь сердобольная бездетная чета за океаном. Их проблемы…

14-е августа

Прикола и понта ради вышел на связь со штабным американским радио. С нулёвого мобильника, через каскад, разумеется, и с колёс.

- Хай! Это Коля Фастов. У вас там никто не терялся? А то мы тут по грибы в лес пошли – а подобрали группку ваших. Пять штук во главе с лейтенантом Огилви. Товарищем Огилви.

Дежурный насчёт «товарища», конечно, не понял, но поблагодарил:

- Спасибо, что сообщил, «Колья». Кстати, а чего это ты аж в Липецк забурился? Ах, нет, в Варшаву? Ах, нет, ты всё-таки в Москве? Экое у тебя размножение личностей!

Вероятно, он желал дать мне знать, что всё под контролем, всё под колпаком. Я усмехнулся: такими темпами они минут двадцать роутеризацию вскрывать будут. Или – дурака валяют? Я – так точно.

Непроизвольно я засмеялся в голос, представив, как сейчас, под прикрытием этого беспечного, расслабленного голоса в трубе, шустрят технари, тыкают пальцами в кнопки, не имея даже возможности утереть заливающий глаза пот, лихорадочно шлют запросы, отсекают обманные маршруты…

- Что, засуетились? – осведомился я.

- Не особенно, - заверил дежурный. Кажется, он зевнул. – Куда ты денешься? Всё одно – словим.

- Когда словите – камеру, соседнюю с бин-ладеновской, мне, пожалуйста!

На сей раз он понял юмор (Бин Ладен – по-прежнему неуловимый «фантом и фантомас номер один») - и засмеялся в свою очередь.

- Нет, - огорчил он. – Не заслужил. Не дорос, уж извини.

Парень явно был шутник. Подумав, он добавил:

- Но у меня есть для тебя две новости. Начать с хорошей?

- Сейчас ты скажешь, что хороших новостей для меня быть не может? – предположил я.

- Точно! – кажется, он малость обиделся на мою проницательность. – NO GOOD. Read my leaps: November-Oscar- -Golf-Oscar-Oscar-Delta!

Ярик буквально вырвал у меня аппарат – «Колян, дай я отвечу!» И выкрикнул в трубу:

- Reply message: Foxtrot-Uniform-Charlie-Kilo- -Yankee-Oscar-Uniform. You copy, asshole?

Глянул на меня, весь сияя от гордости за своё знание натовского голосового алфавита. Я кивнул, и Ярик, не отключая, вышвырнул мобильник в окошко: мы как раз проезжали мимо старого террикона, у которого менты-партизаны порывались меня расстрелять как американскую контру. Угодил мобильник – в изумительно ноголомный овражек.

Нда, содержательный разговор получился. Совершенно в духе голливудских военных боевичков. Вживаемся в образы?

К слову, бригада на пеленг от мобильника прибыла только через полчаса, мы засекали по хронометру…

15-е августа

Лейтенант Огилви – большая удача. Парень – как раз из того батальона, который проезжал мимо посёлка «Небесный». Батальон сводный: танковая рота морпехов, немного 82-й дивизии, немного рейнджеров. Ноев Ковчег, короче.

Лейтенант держался хорошо, без нервозности, отвечал по существу.

«Сложно сказать, кто несёт ответственность, сэр. Этим занимается комиссия. Я знаю, что знаю я, сэр. Мы подверглись обстрелу…

- Это был щенок с двустволкой!

- Мы не знали, сэр. Мы знали, что в России много оружия и возможно сильное сопротивление. И поэтому при первых признаках угрозы была дана команда Condition Red.

Я кивнул.

- Позвольте вам объяснить, сэр. При объявлении красной тревоги активируется режим автоматической поддержки пехоты. Солдат наводит винтовку на цель, нажимает кнопку лазерного целеуказателя – и танк автоматически отрабатывает по цели. Это через компьютер, сэр. Два наших танка были в режиме автоматической поддержки пехоты, сэр. То есть, те, кто внутри, ничего не решали, сэр.

Я снова кивнул. Огилви продолжал:

- Я не знаю, кто навёл танковое орудие на дом, сэр. Могу допустить, что какой-то солдат случайно указал лазером на дом и нажал кнопку. Все были испуганы, сэр. Возможно, не все даже поняли, что мы в «красном режиме». Но я слышал, будто кто-то засёк снайперский прицел в окне дома. Это то, что я слышал, сэр.

Я опять кивнул:

- Да. Вам могло так показаться. Правда, это был фотоаппарат – но с дороги разве разберёшь?

Помолчав, лейтенант сказал:

- Мне искренне жаль, сэр. Понимаю, как глупо это звучит, но мне жаль… - ещё подумав: - Я понимаю вас, сэр. Если бы чужие войска вторглись в Америку, я бы тоже сражался. Я тоже патриот, сэр.

Я криво усмехнулся:

- Вы ошибаетесь, лейтенант. Я не патриот, я наёмник.

Он, вероятно, решил, что меня обуял приступ самоуничижения, и поспешил утешить:

- Зачем вы так о себе говорите, сэр! Вы сражаетесь за свою страну, хотя мы не желаем ей зла, сэр. Но вы солдат, сэр. Как и я…

Меня порядком веселила забота этого добродетельного и прямодушного парня вестпойнтовской штамповки о моих мнимых «а-ля-достоевских» терзаниях. Он серьёзно считал, что если для него «наёмник» - ругательство, то и для меня тоже…

Он мне импонировал, но я подпустил металла:

- Я – ДЕЙСТВИТЕЛЬНО солдат. От слова «сольди», - я изобразил интернациональную анимированную «щепотку» из трёх пальцев. – Я – Наёмник, хозяин своему оружию и своей чести. И если в ваши намерения не входит оскорбить меня – извольте не величать меня «патриотом»!

Он не понял, он пожал плечами:

- Осмелюсь спросить, сэр, кто же вас нанял, если вы наёмник?

Подразумевалось, что никто – и ответ очевиден. Но я плотоядно осклабился в ответ:

- Как это – кто? В данном случае – ваша семья, лейтенант!

Ну а если отбросить всю эту муть, про соотнесение достоинств наёмничества и «высоко-идейной мотивации», то разговор вышел полезным. Святое правило: не разбрасывать фотоаппараты где попало. Опасная штука!

18-е августа

Я проверил показания Огилви. Путём следственного эксперимента.

Ребята Шершня «по тёмному времени суток» незаметно прокрались к блокпосту и тихо сняли двоих, особо беспечных. Вернулись к нам, в лесок, с парой трофейных «четвёрок». Дальше – началась веселуха.

Ярик, получив отмашку, приказал своим гоблинам залить блокпост свинцом, со всех направлений. Массированно, шумно… и малоэффективно, конечно. Звучная очередь – и тут же отход, сломя голову. Потому что амеры, как уже отмечалось, огневые точки засекали моментом. И «абрамс» мотал башней, как заведённый, во все стороны расплёвывая килотонны фугасной мощи (ладно, художественная гипербола… для тех, кто не лежал на краю воронки от взрыва 120-мм танкового выстрела)

А потом – моментальное затишье. Думается, condition red уже объявлен. И тогда я, весь в белом, вскинул трофейный карабин, навёлся на бункер блокпоста и подсветил его «лазарем».

OUCH!

Много читал я материалов по перспективным реформам в натовской армии, по новым пехотным прибамбасам, по системам взаимодействия в бою – но нигде не предполагалось, что они настолько тупо доверятся электронике!

Впрочем, нельзя корить их строго: подлые штучки с наведением дружественного огня, подмена корректировки, внедрение в радиосвязь - были в ходу ещё во Вторую Мировую. Собственно, на том она и выиграна была. Она тоже была «войной электроники», а не моторов.

Как бы то ни было, второй раз обмануть «абрамса» мне не удалось: устыдившись содеянного, он основательно прифигел, скорбно замер и понурил ствол. Видимо, какая-то система аварийного отключения «автоматической поддержки» всё-таки предусмотрена.

Но с бункером получилось круто. Впечатление – что там вообще никого в живых не осталось. Обманчивое, конечно: на таких эйфорических впечатлениях и строятся несуразные доклады о собственных победах. Но всё равно – круто, круто. Главное – я представляю, сколько хороших слов о своём электронном превосходстве скажут выжившие ребята из бункера. И представляю их лица в ту долю секунды, когда родной танк вдруг в упор саданул по родному бункеру. Круто, однозначно!

А самое главное – Огилви не соврал.


22-е августа

Вечер. Расслабляемся в «кают-компании» после напряжённого боевого дня. Шершень вздыхает, притворно горюет: «Злые вы, уйду я от вас».

- И куда? – с ухмылкой интересуется Ярик.

Шершень щурит свои косоватые степные глазки, чешет крючковатый кавказский нос (он, типа, из казаков, а значит – кровей немеряно намешано). Отвечает на полном «сурьёзе»:
- Дык к пиндосам и подамся. Им, чай, нужны спецы по борьбе с русскими «бандитами». И хто ж, как не я?

Ярик фыркает. Действительно смешно. Я – не фыркаю, но мне особенно смешно. Шерш, Егорушка, правда приятно быть крутейшим суперменом, прошедшим ниибаца какую психподготовку? Правда приятно говорить правду, когда в неё никто не поверит? Впрочем, мог бы и не говорить…


26-е августа

Шершень провел операцию «Диффамация». Мы поднакопили комплектов американской формы, майор с его ребятами обрядились и совершили налёт на «обменник». Положили охранника, прибрали тонн двадцать налички, застращали кассирш. Так, понарошку: потискали немного и «похарассили» заученными американскими скабрёзностями. Чтоб до седых волос было чем хвастать перед подружками: как вражеская солдатня домогалась их телес, но получила жёсткий патриотический отпор.

При отступлении, правда, подпортили эффект, нарвавшись на совместный патруль. И Шершень словил совершенно глупую и не менее смертельную пулю. Вот так просто…

Аня, его сестра, даже не напивалась. Выкурила обычный косячок, сказала «Все мы уже давно там» и в койке была подобна трём торнадо и четырём цунами, стирающим память об утрате, или что там… Впрочем, нет, она была бес-подобна.

29-е августа

Анекдот. Правительство ещё в июле обещало выплатить компенсации за пострадавшее во время боевых действий имущество. Хохмы ради я оформил заявку на мой дом в «Небесном» и отправил по адресу. И вот сегодня получаю уведомление на указанный мной мейл, что деньги (по страховой стоимости) переведены на мой счет. Проверил: всё так и есть. Ровно триста тонн зелёных рублей.

Впрочем, щедрая мошна Дяди Сэма всё равно ничего не теряет: не поверю, что мои счета не под колпаком и что мне удастся потратить хоть цент оттуда. Нет, в последнее время я предпочитаю наличность. В среднем за пленного платят по сто штук. Я беру по-божески, и, думается, для американской семьи это приемлемо. Поэтому денежки поступают исправно, канал налажен.

По тому же каналу со мной пожелала встретиться корреспондент «Фокс-ТВ». Становлюсь звездой, однако. Демократский CNN уже давно раскопал мои юношеские дела в Боснии и выявил мою давнюю связь с эмиссарами Аль-Каиды (что было откровением даже для меня – и боюсь представить, в какой шок это повергло старого хрыча Уссаму). А республиканский «Фокс», скорее, настроен благожелательно к цвету русского инсургентства: желание насолить демократам – всегда превыше американского единства. Что ж, истина, давно известная всякому мало-мальски вменяемому индивиду: «стратегические внешнеполитические национальные интересы» - не более, чем разменные карты во внутриполитической грызне. Притом – разным крапом краплёные карты.

30-е августа

Мы с Анечкой выбрались на пикник. Обосновались на пляже: большое, чистое озеро. Помнится, когда-то, особенно в выходные, здесь яблоку было некуда упасть, чтоб не угодить в чью-нибудь лобовуху или не набить шишку чьему-нибудь ребятёнку, копошащемуся в песочке. А сейчас – ни души. Тихо, укромно, пустынно. Говорят, тут бандиты пошаливают, и я даже забоялся, как бы не…

Ах да, это ж мы и есть!

Анюта вытащила брезент, принялась расстилать.

- Не надо, - сказал я.

Она подняла удивлённые серые глаза.

- Я просто хотел тебе кое-что сказать. Молчи и слушай, - я закурил.

Она молчала и слушала.

- Ты родилась в Белоруссии, жила там безвыездно, училась в БГУ, а после крушения диктатуры подалась в Россию, потому что была вполне лояльна режиму Батьки, но не новому, прозападному. Один нюанс, Анют: ты значишься в списках студентов Краковского университета. Удивляюсь, как ваши не подтёрли, как могли так облажаться. Потому что история известная: Польша приглашала к себе студентов из Белоруссии, отчисленных за антиправительственные выступления. То есть, ещё во времена диктатуры. И с её падением многие из этих ребят вернулись и пришлись очень ко двору: западное образование, давние идейные борцы, все дела. И ты – среди них. Но почему-то наплевала на блестящую карьеру, а свалила в Россию, к своему братцу, инструктору спецназа ГРУ. При этом – скромно умолчав о польском периоде своей жизни. И никто не пробил, никто не просёк. Даже братец твой не знал. Потому что ваши – халтурщики и лажовщики, а наша контрразведка последние полвека – это вообще ужас и мрак. Ну, в общем, ты поняла, надеюсь?

Аня тоже закурила, невесело засмеялась:

- А ты молодец… Когда догадался?

Я пожал плечами:

- В принципе, сразу. Не сразу только понял, что Шершня перевербовала ты, а не наоборот. Но тут тивишники наши, коллаборационистские, подсказку дали. «Снайперши из гвардии Батьки». Объяснять надо, в чём их прокол?

- Да нет. Я же профессионал, - помолчала, беззвучно вздыхая. – И что теперь? Меня – тоже как Егора?

- Глупости какие… - пробормотал я. – Да нет, расстанемся друзьями. Кстати, Егора не я убрал…

Она снова засмеялась, и снова невесело:

- Не трудись оправдываться. Можно сказать, что я его убрала. Своим донесением. Болтал он много. Кстати, он мне не брат. Я полячка. Похожа на ту девушку – она-то в Европе сейчас - вот меня и внедрили вместо неё. А Егор её только в детстве видел. Но всё равно: что теперь?

Я сделал неопределенный жест.

- Коль, ты умный парень, - подлизалась ко мне Аня. – Ты не понимаешь, что агент ЦРУ в твоём отряде… это большой бонус? Да и вообще, долго ты ещё намерен развлекаться своим… национально-освободительным шабашем? Это же не для тебя… То есть, я ничего не хочу сказать, я понимаю, что тебе похер, как и за что подыхать – но ведь подохнешь совсем как дурак. А ты не дурак.

«Ты даже не знаешь, насколько», - подумал я. А вслух сказал:

- Анют, иди и передай своим, что… - и отрывисто махнул рукой: - А, впрочем, ничего не передавай!

Вот так-то лучше: женщины, даже разведчицы, обожают таинственность и недосказанность. Крепко поцеловавшись на прощание, мы расстались. Впрочем, нет: я подбросил её до города, потому – джентльмен.
Хотя, конечно, и подонок…



2 сентября

Журналистку из «Фокса» зовут Кейт. Негритосочка. Чем-то похожа на Кондолизу Райс (как младшая сестрёнка, которой природа всё ж таки решила выдать женственность, зажатую для старшей). Что интересно, мои орлы, перемочив энное количество ниггеров в военной форме и не меньшее количество белых в той же форме, как-то напрочь отрешились от ксенофобии. С Кейт любезничали вполне искренне.

Она же – держалась на уровне. Не заискивала, не сюсюкала, не ахала, не ужасалась. В общем, опытная и знающая своё дело баба. Журналистское, в смысле, дело.

Взяла у меня развёрнутое интервью. Один только раз спросила какую-то глупость: правда ли, что моя семья погибла при том трагическом и неспровоцированном обстреле посёлка «Небесный»?

Я ответил: «Мэм, я что, похож на семейного человека?» Больше она с расспросами «о личном и былом» не лезла. Живи настоящим, как говорится.
Зато – подробно выпытывала, какая у нас программа борьбы и какие политические требования мы выдвигаем.

Эти расспросы загнали меня в ещё большее затруднение, нежели необходимость опровергать безумные слухи о моей якобы погибшей якобы семье. Ответил что-то тривиальное, типа: «Мы будем сражаться до последнего иноземного солдата на нашей земле или до последнего из нас». Сомневаюсь, что мой пафос показался Кейт хоть сколько-нибудь убедительным: она действительно умна.

И через пару минут ненавязчиво поинтересовалась, что я думаю на тему всеобщей амнистии русским сопротивленцам, которую пытаются продавить в Конгрессе республиканцы?

Я сказал, естественно, что не дело и не право это заморских конгрессов – судить и миловать таких героев, как я, отстаивающих независимость своей страны.

«Однако, вы согласились бы обсудить данный вопрос с российским правительством?» - поинтересовалась Кейт и развила мысль в том плане, что, конечно, нынешнее российское правительство трудно не назвать марионеточным, и потому оно не пользуется никаким доверием, однако это не та ситуация, которая бы устроила благоразумных людей в США, не склонных оскорблять национальную гордость великого русского народа и особенно тех его представителей, кто закономерно не желает мириться с этим марионеточным правительством, однако гражданскую войну можно было бы обратить в политическое русло, если наиболее разумные из наиболее непримиримых создадут легальную партию и займут места в русском парламенте, и сформируют правительство, которое уже не будет марионеточным, но будет разумным и авторитетным, и всем будет счастье. Уфф!

Я ответил туманно: «Многое зависит от разумности гринго. Пока же я вижу бледнолицых захватчиков, которые разгуливают по земле моих предков, топчут наши посевы маниоки, обижают наших скво, сжигают наши вигвамы и оскорбляют великого Маниту».

Кейт посмеялась без фальши...
На самом деле, следует отдать амерам должное, инцидент с «Небесным» был действительно единичным случаем, и кое-кому очень крепко влетело по фуражке. Так же – они впрямь вдарились в благотворительность и, надо сказать, преуспели в завоёвывании симпатий «аборигенов». Это неудивительно: на фоне любого родного правительства любые мало-мальски цивилизованные оккупанты многим представлялись долгожданным избавлением от «особого пути развития», тернистого, ухабистого и беспросветного.

Рязанщина всё ещё полыхает, но всё больше в глухих лесах, где окопались несгибаемые бойцы. Предсказания о том, что город постигнет судьба Аль-Фаллуджи или древней, настоящей Рязани при батыевском нашествии – не сбываются.
Ещё ходят слухи о каком-то могущественном «Донецко-Кубанском Освободительном Легионе» (сокращенно- ДоКОЛе), казачьем всецело кобылизированном воинстве, взявшим под свой контроль весь Юг. И я в это верю: дальше центрального региона оккупанты не совались, не дурные. Ещё больше я верю в то, что если это ДоКОЛе всерьёз двинет стройными казачьими колоннами на Москву – американцам хватит пары десятков «Апачей», чтобы превратить его в ДоТОЛе: Дивизию Остывающих Трупов Охуевших Лошадиных Ездунов…

 Сибирь же, чего и следовало ожидать, отложилась в самостоятельное государство, готовое торговать ресурсами с кем угодно. Но притом не упускающее случая всякий раз подчеркнуть, что она с Ермаковских времен думала о «Московии», приросту которой, де, должна была способствовать.

И вся эта политическая конъюнктура – занимала меня не больше, чем флюс на нижней правой «шестёрке». В смысле, у меня здоровые зубы и никаких флюсов, и никак они меня не занимают, а кабы флюс был – тогда и сравнивать его с геополитикой вовсе смешно…

Самая же забавность в том, что душка Кейт всерьёз надеется, что мне не пофиг хоть что-то на этом долбанном шарике. Мне, кровожадному отморозку, потерявшему свою сувенирную «зиппу», честь, совесть, стыд, и дышащему такой любовью к миру, что хоть серной кислотой места моих поцелуев смачивай – за смягчающий нивеа-гель проканает…

Мы расстались друзьями. Я сделал какие-то ни к чему не обязывающие посулы, она сделала. Когда я провожал её глазами, в них, наверное, светилась глубокая мысль: «Может, стоило с ней перепихнуться? Негритянок у меня пока что не было, а Анечка не ревнива».

***

16-е сентября

Ночью ко мне в «апартаменты» зашёл Ярик. Он был в плащ-палатке. Мокрой. На улице дождь – догадался я. Но вот что делал Ярик на улице, тем более в дождь?

- Колян, можешь меня расстрелять прямо сейчас, - сказал он тихо.

Я пожал плечами:

- Могу, конечно, но за каким хером?

Ярик объяснил:

- Только что я взял «хаммера», взял Дока Феликса, отвёз его прямо к комендатуре, высадил и уехал. Прикинь: охрана даже не почесалась.

Я протёр сонные глаза.

- И чего?

Ярик стащил плащ-палатку, поставил в угол обтекать, присел на табурет.

- Колян, ты серьёзно думаешь, что амеры до сих пор не нащупали нашу базу? А тебе не кажется, что мы им просто нужны? Что с нами играют в кошки-мышки?

Я засмеялся:

- Радость моя, а когда вы гоняли хачей по электричкам, тебе не казалось, что вы тоже кому-то нужны и что с вами тоже играют в кошки-мышки?

Ярик неловко усмехнулся:

- Я был в этом уверен. И что?

Я помолчал, плеснул виски себе и ему.

- Итак, ты отпустил Дока Феликса. Прекрасно. Док Феликс давно уж находился здесь добровольно и мог убираться на все четыре. Ты его спровадил. Прекрасно. Благородно. Так за что, бишь, я должен тебя расстрелять?

Ярик опустил свои живые серые глаза.

- Колян, если ты не примешь предложение этой шоколадки – нас элементарно долбанут «томагавком». И мне-то похуй, но Дока жалко. Поэтому я его… эвакуировал.

Мы молчали долго. Наконец, я поморщился и сказал:

- Ярик, уходи.

Он фыркнул:

- Типа, утро вечера мудренее?

- Типа, совсем уходи. В Москву.

- А ты?

- Свидимся как-нибудь. Уходи.

Он поднялся. Подумав, я тоже встал, похлопал его по плечу:

- Целоваться на прощанье не будем – но всего тебе. Счастливо. Свидимся…



Конец сентября

Что-то стало холодать. После внезапного жаркого лета – внезапно резкая и холодная осень. Ранние заморозки. По ночам я греюсь парой одеял снаружи и поллитрой вискаря изнутри. Мне снятся сны. Розовые, радужные, лирические.

Я иду по пляжу в жаркой стране под ласковым солнцем. Мелкий золотистый песочек шелковисто шуршит под штиблетами. На мне кремовый костюм с неуловимо (ненавязчиво) розоватым отливом, в тон песку этого пляжа на утренней заре. Но сейчас – полдень. Я – кусочек зари в знойном калифорнийском полдне.

Я подхожу к шезлонгу, на котором нежится пожилой, но моложавый, сухопарый джентльмен в непроницаемо чёрных очках и армейской фуражке на лысине. Я его знаю: это Винчи Маккинли, лейтенант-полковник в отставке. Бравый, справный служака. Последняя его должность – командир сводного батальона, скомплектованного из морпехской танковой роты, пары рот 82-й воздушно-десантной и скольких-то взводов рейнджеров. Обстоятельства его скоропостижной отставки – для многих загадка. На этом пляже только он и я знаем истинные причины. Но он пока что не знает, что знаю я…

Я склоняюсь над ним, улыбаюсь, затмевая солнце.

- Хай, старина Винчи.

Он поднимает голову, снимает очки, с вежливым любопытством, заинтригованный, смотрит на меня.

- Вот, - продолжаю, - решил, что было бы свинством не навестить тебя, Винчи.

Он молчит, он не задает идиотских вопросов вроде «Кто вы?» Он понимает, что я сам скажу. За тем и пришел. А если не за тем – то и допытываться бессмысленно. Он понимает это.

- Потому что, - продолжаю, - я как раз тот парень, который обязан тебе очень многим в этой жизни. В частности, вон той белоснежной яхтой за десять лимонов, которая плещется там на рейде, - киваю.

Он молчит. Правильно делает. Хвалю.

- Потому что, - продолжаю, - хрен бы я так поднялся, кабы не ты. Спасибочки, Винчи.

Молчит.
Продолжаю:
- А знаешь, на чем я поднялся? Я крал твоих солдат и продавал их, как баранов, только дороже, конечно. Честно, это доходный бизнес.

У него проступают желваки, набухают вены. Наверно, он хочет меня убить – но ещё больше хочет выслушать. Любопытство, всё то же вечное любопытство. Nihil humanum – и так далее.

Продолжаю:
- И ты, Винчи, дал мне ключ. Дал мне код. Да, Винчи. Ты объяснил мне, что так можно поступать и, более того, нужно. Очень кратко и внятно объяснил. Одним танковым выстрелом по моему дому.

Наконец, он узнает меня. Цедит сквозь зубы, стараясь блюсти одновременно и отрешённость, и презрительность:

- Николай Фастов?

Улыбаюсь, затмевая все светила галактики:

- Ага! Двести лимонов за три месяца – нехило, да? И всё с твоей подачи, Винчи. Спасибочки. Теперь у меня есть яхта, дом в Малибу, друзья в Сенате, аура героя, и все дорожные копы отдают честь моему кортежу. Дом, замечу, гораздо лучше того, где сгинула моя зажигалка. В Подмосковье. Потому что… - развожу руками, - это ведь страна открытых великих возможностей, не так ли? Стоит лишь найти ключ к ней, так ведь? И ты мне помог. Спасибочки.

Он цедит:

- Ты ублюдок и террорист, Николай Фастов!

- Точно! – мгновенно подтверждаю я, выстреливая в него пальцем. – Я – именно того сорта ублюдок, перед которыми эта благоуханная страна расстилает свои ковры. Но… что мы всё обо мне да обо мне? Ты-то как, Винчи? Я слышал, тебя выперли? Взяли за шкирку, потыкали носом в дерьмо да и вышвырнули на помойку? Ой-ой-ой, чертовски несправедливо! Клянусь, я очень раскаиваюсь, что был косвенно причастен к такому обороту… Нет, ну ведь мог бы оказаться и не мой дом на окраине того поселка… Честно, чем я могу тебе посодействовать?

Он каменеет лицом, обращается в презрительного истукана, молчит. Продолжаю:
- Я мог бы замолвить словечко, чтобы тебя восстановили в армии. И меня послушают. Но… знаешь, Винчи, служить «полоскам и звёздочкам» - это, пожалуй, ошибка, которую пристало совершать единожды в жизни. В возрасте юном и несмышлёном. А совершать её снова, когда уже знаешь, что отдался всякой кликушествующей мрази и тебя сношали во все дыры четверть века, как последнюю шлюху, и в конце концов бесславно вывели в тираж, на твою грошевую пенсию в полста грандов в год и никакого долбанного почёта, если не считать покручивание у виска за почтительный жест… Нет-нет… Знаешь, а есть ведь парни, которые вообще никому не позволяют себя иметь – ни полоскам, ни звёздочкам, ни серпам по яйцам, ни молоточкам по мозгам, ни всевозможным трёхцветным «супрематистским» разлиновкам… Нет, присяга даётся единожды – а не отмоешься вовек. Это как тавро на крупе скотинки… Поэтому, поверь мне, есть люди, которые никогда и никому не отдают свою жопу на откуп под присягу, под тавро… И вот для таких – везде «дом равных и свободных». И везде «открытые возможности». Открою тайну: этот мир существует именно для таких людей. И…

Он явно ждет, когда я кончу, чтобы презрительно осведомиться: «Ты всё сказал?»

Нет, такого удовольствия я ему не доставлю. All pleasure will be mine. И я обрываю сам себя:

- Ладно, притомился я проповедовать тебе истины прописные, но на твои битые кластера по определению не прописываемые. Счастливо завялиться, Винчи!

И я иду к морю, шагаю по длинному бетонному волнорезу. А дойдя до края – сигаю рыбкой, прямо в костюме.

Я знаю, конечно, что поплыву не к своей белоснежной яхте, а гораздо дальше, домой, через океан. Ну что мне ещё делать в Новом Свете? Все миссии выполнены… Но, оказавшись под водой, я неизбежно задыхаюсь и просыпаюсь.

Вот и сейчас та же фигня.


Я проснулся. Системный блок мягко гудит в ушах, монитор мягко темнеет перед глазами в слип-режиме.

Толкнул стол коленкой – и монитор ожил. Одновременно с колонками.
Оказывается, я смотрел передачу по НТВ под названием «Ан гар!». Это где стравливаются два каких-нибудь затрапезных политикана, типа, в бретерском словесном поединке, а ведущий толстячок, разливаясь соловьём в уши каждому по очереди, неизменно оказывается самым умным. И как всегда – его задача несложна...

На сей раз один из приглашённых - член фракции «Единой России», другой – бывший полковник ВВС, прослывший завзятым ястребом ещё в конце восьмидесятых. Тогда я считал этого человека просто психом, но сейчас – весьма талантливым психом. Без таланта хотя бы во психозе – хрен бы он протянул столько наплаву в политических омутах и стремнинах.

Вещал как раз этот, талантливый псих-полковник советских «люфтваффе» с латышской фамилией и с таким насыщенным милитаристским пафосом, что хватило бы на целую дивизию латышских стрелков, если по ним по всем ровным слоем размазать. Но говорил он банальности: мол, если войска подвергаются обстрелу со стороны какого-либо населенного пункта, то им приходится, volens-nolens, сравнивать с землёй этот населенный пункт, потому как это война, а они военные, и дело это суровое, но необходимое…

Чёрт, да хватит уж извинять передо мной американскую армию за то, что они расхерачили мой дом! Ну понял я всё – и они всё поняли! И сошлись мы, в конце концов, в вопросах компенсации. Что за… «ретро» занудное, прости господи? Вот же охота перемывать старые косточки из пустого в порожнее?

Но потом этот герр оберст упомянул какую-то Чечню – и тут я конкретно озадачился. Ей-богу, ну причём тут какая-то Чечня? Кто о ней помнит-то сейчас, после Протектората, его бесславного крушения, американской оккупации… Чечня – это фигня где-то на Юге, да? Кавказский геморрой, да? Ну и пусть казачьё ДоКОЛе с нею разбирается: кого это ещё парит-то?

Однако тут и ведущий взялся подыгрывать ностальгическому маразму полковника ВВС: Чечня туда-сюда, Чечня туда-обратно, а как бы сделать всем приятно…

Тут уж я не удержался, решил написать письмо в редакцию телеканала с выражением своего сугубого непонимания этой херни… Чёрт: мой комп, вероятно, или был в стачке с ними, или был поражён тем же вирусом. Текущая дата: пятнадцатое декабря две тысячи пятого года. То есть, за семь лет до реальных событий.

Я хлебнул вискаря. Освоив, подумал: это многое объясняет. Если у них сейчас, на ТВ, всего две тысячи пятый – они ещё не знают.

Но остаётся один охрененно философский вопрос: какого рожна я наколошматил столько несчастных пиндосов, которые, по версии ТВ и моего лукавого компа, ещё даже не ступили на нашу землю?