Яд в моей крови

I
Кси ехал в метро на последнее занятие по философии. К завтрашнему экзамену был абсолютно не готов. Кси даже не помнил, что остался какой-то там экзамен… как и всегда, полностью поглощенный мыслями о нем.
Он… появился в его жизни сразу после переезда в эту страну и поступления в Национальный университет имени Т.Г. Шевченко. Он стал смыслом всего существования. Его измученное бледное лицо казалось прекраснее иконы. За год Ксавьер выучил каждую черточку, каждый изгиб своего совершенства… хоть он никогда не смотрел по сторонам. Ни разу его темно-синие глаза не обратили свой мрачный взгляд на него, тайного обожателя, но тем легче было любоваться. Его темно-каштановые волосы были изысканно завитыми волнами боли, его все еще не высказанного вслух страдания, спускавшимися с хрупких плеч до самых узких бедер, от которых взгляд было оторвать труднее всего. Его тонкие длинные пальцы, очень редко державшиеся за поручень, притягивали Кси, как намагниченные. Во тьме тоннеля метрополитена, когда лампы старого вагона мигали, порываясь погаснуть совсем, его иссушенному и изъеденному чувствами разуму эти белые руки представлялись светящимися, испускающими почти что сверхъестественное свечение.
Мальчик вздохнул, с обреченностью ожидая своей станции: загадочный красавец в черном, как обычно, поедет дальше. Они встречались каждым будничным утром в третьем вагоне, но ему надо выходить на «Площади Льва Толстого» и тащиться в университет... и по-прежнему теряться в догадках, куда в полвосьмого утра можно направляться с пустыми руками и в таком виде... В притягивающих взгляды кожаных штанах, которые как-то уж очень ревниво облегали длиннющие ноги, и небрежно застегнутой рубашке из скользкого шелка. Днем, в какое бы время Ксавьер ни возвращался домой, никогда не заставала его в метро… и оставлял себе широкое поле для фантазии. А зимой, когда столбик термометра опустился до -25°С, Кси с содроганием смотрел на легкую кожаную курточку, всегда распахнутую, и голую шею своего платонического возлюбленного.
Две недели января после новогодних каникул, когда было холоднее всего, стали для него настоящим адом: он заболел. Скрыв пол-лица трехметровыми угольно-черными ресницами и склонив голову так, что волосы закрывали все остальное, он стоял в набитом вагоне, тяжело прислонившись горячим лбом к замороженному стеклу, и кашлял. Сначала в белый платок, потом в красный… Его сердце бесновалось, истекая кровью: в метро, где через раз не слышно даже собственный голос, этот кашель был единственным звуком, шумевшим в ушах, разрывавшим его на части и отчаянно побуждавшим хоть к каким-то действиям. Через десять дней с начала этого воплощенного ночного кошмара Кси наконец-то не выдержал: его любимый, едва зайдя в вагон, пошатнулся и упал... прямо к нему в объятья, он подскочил на помощь почти вовремя. Окинув сиденья зверским взглядом, красноречиво говорящим, что он сейчас убьет всех без разбору сидящих там старух, Ксавьер вмиг освободил целый диван и заставил его лечь. Отнял полностью окровавленный платок, машинально сунув его в карман, и дал свой, заставляя себя не смотреть на белоснежную шею: сбоку, где ее обычно прикрывали волосы, сейчас разметавшиеся на полсиденья, явственно проступили следы от засосов… пять или шесть красных пятнышек… знаков чьей-то бурной страсти. Судорожно сжав руки в кулаки и сцепив зубы, чтобы не дай бог чего-нибудь не ляпнуть, Кси заглянул в глубину его глаз – они казались темнее обычного, почти сиреневыми, больными и крайне утомленными. И, как всегда, он смотрел куда-то в никуда, в упор не замечая его влюбленного взгляда. Тогда, чуть не расплакавшись, Ксавьер пропустил свою станцию, вышел на «Майдане Незалежности»  и поехал обратно… потеряв в давке свою только-только обретенную драгоценность – его платок… Мама, увидев, в каком состоянии он вернулся домой, хотела вызывать «скорую», и Кси заставил себя успокоиться – если его увезут в больницу, на следующее утро он не увидит свою мечту и не узнает, все ли с ним хорошо.

После этого все текло по-старому. Выздоровев от своего ужасного гриппа, он продолжал кататься вместе с Кси в одном вагоне метро, не проявляя ни малейшего интереса к жизни. Высокий, стройный получеловек-полуэльф... с черными кругами под странно светящимися сапфировыми глазами... и вечно припухшими, ярко-алыми губами, дававшими изрядно исстрадавшемуся Кси лишний повод для ревности. Он не находил себе места, представляя, как кто-то кусал, лизал и впивался с жаром в рот, который он бессознательно считал своей собственностью. Несколько раз (это Ксавьер вспоминал с восторгом…) их толпой зажимало вдвоем в угол у дверей вагона. Тогда он стоял, боясь дышать, прижимался к нему и молился, чтобы поезд притормозил резко, и он, по своему обыкновению, мог схватить мальчика за руку и удержать от падения. И он делал это. Правда, освобождаться потом от его пальцев было невозможно: гладкая и податливая, его чудесная белая кожа не отпускала. От одного прикосновения к ней хочется плакать... И сама близость его тела, со сладко (до непристойности) пахнущими длинными локонами, а еще манящий разрез губ, они находятся возмутительно далеко, он был выше Кси почти на голову... ВСЁ сводило с ума, всё лишало воли. Тогда Кси не помнил, куда едет, зачем и… почему должен расстаться с ним. Последнее, о чем он хотел думать, так это что случится по окончании первого курса, когда поездкам в метро придет конец на два месяца.

II
Сегодня он почему-то показался Кси бледнее обычного: глаза закрывали черные очки, а тело облекала непривычная белая рубашка и потертые голубые джинсы… такие узкие, что у Кси перехватило дыхание, едва он повернулся спиной. Стараясь никого не толкнуть во все возрастающей толпе народа, Кси быстро пробрался по вагону поближе к дверям, где он, как обычно, стоял, прислонившись к боковой спинке сиденья и низко опустив длинноволосую голову. Когда электричка тронулась, Ксавьер уже стоял рядом, почти касаясь вожделенного бедра и судорожно вдыхая такой знакомый аромат природного наркотика – нереальную смесь запаха кожи и волос своей Белоснежки с очень дорогим парфюмом, кажется, „Salvador Dali”. Кси немного разбирался в ароматах (его мать Тисс работала иностранным консультантом в украинском представительстве DEMART ©) и осознавал, что явление, подобное его сверхъестественной привлекательности, наряду с тем, что он спокойно смотрел сквозь всю остальную мужскую половину человечества, есть явление странное и ненормальное во всех отношениях. И сейчас, превратившись в сплошное зрение и обоняние, Кси желал лишь одного – чтобы обладатель самого сексуального облика заговорил с ним. Что может быть хуже угадывания того, каким должен быть голос у совершенства?
Резкий толчок – состав повернул в тоннеле налево и почти сразу начал тормозить. Некто, напиравший сзади, грубо толкнул Кси в дверь. Он бы обязательно треснулся об нее и расквасил бы нос, но…
- Осторожнее, - непонятно почему, но этот низкий, глубокий, с сильной оттяжкой в хрип, голос, ужасно терзающий сердце бархатистыми интонациями, перекрыл гул несущегося к станции поезда. - Если убьешься, кто еще будет так пасти меня?
Черт, его руки… что они сделали?! Кси ошеломленно обнаружил, что он не удержал его, как обычно, за запястья, а схватил за талию… и теперь стоит, впервые гордо подняв голову, и внимательно смотрит. Глаза в глаза... И никуда от этого гипнотизирующего взгляда змеи не деться. «Мать мою, какие все-таки дьявольски красивые глазищи».
- Пасти?! - с трудом выговаривает Ксавьер второе, что пришло ему в голову.
- Ну да, - пухлые и как всегда искусанные кем-то до алого оттенка губы насмешливо улыбнулись. - Ты пялишься на меня беззастенчиво, бессовестно и бесстыдно, с огромным любопытством в течение уже очень долгого времени. Воображал, что я не замечаю?
- Нет, я просто…
- Забудь обо мне, - его жесткий тон, казалось, высекал из воздуха искры. - Я не стою твоего внимания. Ты зря теряешь время. Прекращай это. И больше не преследуй меня.
Поезд остановился. Не дав ему даже шевельнуться, он покинул вагон и пошел к эскалаторам. «Господи, ну почему у него такая походка?! Эти развратные движения бедрами… как он, должно быть, офигенно трахается…»
Кси раздраженно отмел пошлые мысли, украдкой вытер мокрые щеки и отвернулся к противоположным окнам. Мозги отказали. Тормоза тоже. «Он воображает, что я сдамся? Ни фига! Если бы хотел, избавился бы от меня уже давно! И зачем ты меня обнял? Я уверен, ты не зря ждал именно сегодняшнего дня. Я принимаю условия твоей игры…»

Философия упорно отказывалась лезть в голову. Прекратив бесплодные попытки приручить тетрадь с конспектами одногруппника, Кси встал из-за стола и подошел к стене. Оттуда смотрело лицо, очень похожее на него. Ксавьер увидел постер случайно… в витрине JRC-маркета, три месяца назад. Сходство было несомненным. Вот только он все равно казался красивее.
- Ты, кумир и бог любви, - тихо прошептал мальчик, сжимая руки на груди. - Помоги мне. Подскажи, как сделать это? Он заполонил мою душу. Я не могу спокойно жить… я вообще не могу жить! Я мечтаю... Я хочу его. Как дурак... как заколдованный. Почему в этом нельзя просто признаться?? Почему я должен этого стесняться?! Почему он не ответит взаимностью? Почему?!
Экзамен был погребен окончательно и бесповоротно. Прокрутившись ночь без сна и грезя больными полуснами-фантазиями, Ксавьер едва проснулся и в полуобморочном состоянии поплелся в университет. Ничего с собой не брал: не до того было, когда он пытался сообразить, как правильно надеваются кроссовки и почему их наизнанку надеть никак не получается…

III
Его не было. Ни в третьем, ни в четвертом, ни в последнем вагоне. Плохо соображая, Кси все же успел выскочить из электрички и проводил долгим взглядом свой привычный утренний поезд. «Может, я все-таки прозевал? Он нарочно спрятался и теперь, очень довольный, едет куда-то там, по своим обычным делам... Ну нет, его фигуру невозможно не заметить!!! Он не пришел… а если больше никогда не придет?!»
В панике Ксавьер зашатался и чуть не сверзился на рельсы, но вовремя успел отойти от края платформы и сел на скамеечку.
«Можно броситься под следующий поезд… а можно сесть в него, доехать до пересадочной, пересесть на соседнюю ветку и приехать на Днепр. Говорят, в судоходной части под мостом метро очень глубоко… может, тело потом и не найдут. И мамочка никогда не узнает, что я натворил с собой из-за него».
Совершенно неожиданно мокрый, нежный и горячий поцелуй опалил, оглушил и ошарашил Кси. Растерянно ловя ртом воздух, он дико вытаращенными глазами глянул на усталое белоснежное лицо и блестящие от его слюны губы в паре дюймов от собственного лица.
- Не ждал? - игриво склонив голову набок, он удовлетворенно облизнулся и одарил мальчика нежной улыбкой. - Строптивый какой… и ко всему прочему, оказывается, еще и сладкий.
Ксавьер молча обвил его тонкую талию обеими руками и замер. Черный шелк так тонок… а его тело почему-то ужасно жжет сквозь ткань. Что же это будет? сейчас… или потом?
В тоннеле зашумела электричка. Поднявшийся через секунду ветер, однако, ни на грамм не пошевелил тонко благоухающие темно-каштановые волосы. «Сколько же они весят?!»
- Пойдем отсюда, - он пригласительным жестом завел Кси в третий с конца вагон, прислонился к своему обычному местечку у захлопнувшихся дверей и властным движением привлек малыша к себе.
Его бедра оказались еще жарче талии. Страшно смущаясь и изо всех сил пытаясь не потерять сознание, Ксавьер ощущал, как одна его нога подымается, прижимается уже к его бедру и постепенно, с каждым незаметным движением, рождает сладкое томление, волнообразно расходящееся по всему телу. Дышать даже ртом становилось все труднее и труднее, а глаза уже отказывались открываться. «На нас же смотрят люди! Опомнись! Что он вытворяет?! Го… споди!»
А он спокойненько водил узким длинным языком по губам Кси… покусывал их и вылизывал изнутри, срывая глухие короткие стоны и заставляя кровь бешено приливать в пах… туда, куда его светящиеся руки уже успели добраться. Почти незаметно расстегнув ширинку, эти руки свободно разгуливали в джинсах Ксавьера, нежно и будто невзначай лаская за стремительно растущий член... Кси задыхался от шока и удовольствия, не в силах остановить этот разврат, просто не в состоянии сопротивляться натиску сексуального противника, он делает… делает то, о чем стыдно и страшно было думать, но что упрямо приходило во снах... ну может, нет так откровенно. И он стоит на подгибающихся ногах без малейшего желания прекратить возмутительные действия в общественном транспорте его сводящей с ума мечты.

- Я хочу тебя пососать, - сладко выдохнул он в шею Кси, зубами оттягивая ворот его футболки. - Он у тебя уже достаточно твердый. Не прогибается под пальцами… вены вздулись. И головка набухла… - его губы, не дожидаясь реакции, поползли по телу вниз.
- Остановись… - вымолвил Ксавьер непослушным голосом, осознав, что сейчас у него поедет крыша. - Прошу тебя! остановись. Пожалуйста… я хочу, чтобы ты делал это со мной, но только не здесь.
- А если я не желаю останавливаться? - явственно блистающие распутством синие глаза испытующе посмотрели на него снизу вверх. - Ты запретишь? Я хочу взять тебя в рот... разве не об этом ты мечтал как маньяк? Чтоб я попробовал на вкус твою восхитительную на ощупь... горячую крайнюю плоть. Полизал влажную головку и влез язычком в твою уретру. Обсосал ее и все остальное целиком… и делал это до тех пор... - он сделал паузу, дико кривя губы, - пока я не почувствую дрожь твоего тела перед оргазмом. А потом торопливо сглотнул твою сперму во время семяизвержения. Жадно слизывал ее с тебя, когда ты уже кончишь… высосал из уретры ее последние остатки. И успокоил короткими быстрыми поцелуями твой бледный торс... и еще грудь. Эта футболка тебе совершенно ни к чему, - его руки молнией пробежались под тканью, родив в теле Кси еще одну шоковую волну удовольствия и паники, порвавшую взбудораженные нервы в клочья. Воли сопротивляться просто не было, но отчаянным усилием Ксавьер все-таки оттолкнул его от себя и на этот раз точно собирался шлепнуться на грязный пол вагона.
Светящиеся пальцы намертво сомкнулись на его бедрах, удержали легкое тело и опять подтянули к себе, еще ближе, чем до этого.
- Что за капризы? Есть меня глазами на протяжении года нормально, а решиться на это, в конце концов, нельзя?
- Ты не понимаешь… целый год я мучаюсь, сохну по тебе, абсолютно незнакомому человеку, не решаясь ничем выдать свое горячечное желание познакомиться. Вчера ты даешь мне полный от ворот поворот, одновременно провоцируя еще большее желание что-то узнать, а сегодня… так внезапно... и настойчиво… я прижимаюсь к тебе, с дрожью ощущая, как горят губы после твоих поцелуев, и с горечью думаю о том, что для тебя это, похоже, забава. Ты просто поднялся на очередной уровень игры, где появился следующий противник, которого необходимо одолеть. Ты ездил мимо меня на метро, занятый другими врагами, однажды поднял глаза, увидел, что из меня выйдет подходящая, еще тепленькая жертва, и теперь… решил вытрясти всю душу и потроха. Так ведь? Я даже не знаю, как тебя зо…
- Ангел. И как раз это ты знаешь превосходно, - его зрачки, на мгновение показавшиеся кошачьими, расширились.
- Знаю?! - через мгновение Кси понял, что действительно знал это имя, хоть никто его вслух не произносил, знал с самого начала, то есть целый год, и знал… что именно сегодня произойдет то, что произошло. Внутри колючей проволокой поднималась тревога. Какие-то еще пока неясные, но чрезвычайно мерзкие предчувствия завладели одурманенной головой, помимо воли вызвав сладковато-тошнотворный привкус животного страха в горле. Не сумев его прогнать, Кси принужденно улыбнулся. - Да… кажется, да. Может, теперь ты объяснишь мне свое алогичное поведение?
- Не сейчас, - Ангел поправил на нем футболку с таким невинным видом, будто не он только что ее стаскивал. - Нам нужно поскорее приехать домой. Я не понимаю, почему не сделал все раньше. Жалею, что не понял это… и в то же время понимаю, что, будь второй шанс, все пошло бы точно так же, как сейчас. Просто заранее больно… за тебя, мой маленький. У меня почти не осталось времени.
- О чем ты? - Ксавьер тут же осекся под тяжелым взглядом. Глаза-сапфиры, темные, неимоверные и убийственные. Ангел вздохнул, закрывая их и прижимая его золотистую голову к своей груди.
- Если бы я мог тебе рассказать… - тихо прошептал он на самой грани слышимости и легонько поцеловал Кси в темя.

IV
- Почему мы так бежим? - Ксавьер еле поспевал за ним, несясь вверх по эскалатору к выходу из метро. - Куда опаздываем?
- Мой поезд уходит… - странным тоном ответил Ангел, проворно подхватывая его на руки, перебрасывая через плечо и еще быстрее устремляясь из подземелья.
- Какой еще поезд? Мы же уходим из метро! - удивленно возразил Кси, пытаясь удобнее устроиться на плече: мальчика довольно ощутимо потряхивало от неровного бега.
- Потом, потом… объясню. Если успею, - выскочив по ступеням перехода на улицу, Ангел поставил его на тротуар и торопливо проговорил. - Прошу тебя, не задавай никаких вопросов.  Сейчас для тебя должна иметь смысл одна-единственная вещь на свете.
Ксавьер кивнул и, взяв его под ручку, пошел рядом. Сейчас он сообразил, что они вышли на центральной площади города, что Ангел кажется бестелесным и ведет его мимо здания ГлавПочтамта через подворотню во внутренний двор, к подъезду какого-то дорогого дома. Вызывает лифт, сажает его в лифт, становится рядом, нажимает на кнопку, кладет руки ему на плечи, перебирает тонкими пальцами длинные золотые волосы... Будто во сне, Кси видел со стороны себя, выходящего из лифта вслед за Ангелом, идущего к каким-то дверям и…
Незнакомая квартира плывет перед глазами, мимо смутно мелькают стены в черных драпировках, массивный перевернутый крест, приколоченный к двери одной из комнат. Окна плотно занавешены… почти мистические сумерки. Черная постель… даже не постель, а ложе, раскинувшееся на две трети сатанинской спальни… и он… плавно ложащийся на черное бархатное покрывало, бережно опускаемый контрастно-белыми руками с чуть пробивающимся светом изнутри.
- Ангел… - Кси не хочет расставаться ни с футболкой, ни с джинсами… одной половиной разума. А вторая ликует, не помня себя и восклицая: «Да! Да! Здесь! и сейчас...», и ждет не дождется, когда же бледное порождение ночи с мерцающими драгоценными камнями глаз разденется сам, подойдет к гигантской постели, одарив его палящим взглядом из-под густой чащи ресниц, и…
- Verdammt! - крик вырвался у Ксавьера невольно, когда струящаяся черная рубашка соскользнула с изящных плеч Ангела и обнажила… - Что это? Мамочки, что это?!
- Реальность, - равнодушно ответил он, сдирая с себя кожаные штаны и забрасывая их под кровать. - Мой нежный, ранимый и неопытный ребенок... это реальность моей жизни. Без прикрас и сказочек. Ты так стремился в нее войти... и, я знаю, привык к подслащиванию пилюли. Но я вынужден это сказать. Твой идеал на самом деле страшен... как смертный грех. Ибо это и есть смертный грех.
- Что ты с собой сделал?! - Кси отчаянно старался не заплакать, крепко уткнувшись носом в его белоснежную шею. Трясущиеся руки, поглаживавшие оживший и вышедший из самой темной, черной и ненастной ночи кошмар, лежавший рядом, застыли, сами больше не в силах трогать это тело… столь же желанное, сколько и отталкивающее. - Почему... зачем?..
- Я испоганил свою душу. Продался за призрачное счастье. Когда это произошло, я еще не знал, что натворил. Я был пьян… и вообще думал, что это дурная шутка. Мало ли, как можно прикольнуться. Естественно, подумал, что это просто какой-то особо упоротый гот нацепил вампирские клыки, увязался за мной в бар и все что-то впаривал о вечной жизни, Владыке Тьмы, прелестях жизни в аду и отвратительном сыночке Бога-Отца в каких-то Сияющих Чертогах… - Ангел хмыкнул и обнял его за голую попу, перекатив на живот. - Мне было шестнадцать лет, и ничем, кроме секса и тяжелой музыки, я не интересовался. Ну и вот... когда этот бледный-бледный чертяка, изрядно смахивающий на Мэрилина Мэнсона, предложил мне загадать любое желание и заверил, что оно исполнится, не забыв добавить, чем я за это заплачу, я... Я со смехом заявил, что желаю однажды проснуться в одной постели с мужчиной, который будет любить меня больше своей жизни и больше всех продажных баб на свете, вместе взятых. Бллин, он так странно на меня глянул... Хотел было поинтересоваться, до какой же степени мне надоели девушки, но тут же замолк. Заказал мне еще водки, посидел, сосредоточенно цедя какую-то красную гадость из своего бокала, потом неожиданно спросил, не хочу ли я чего-нибудь добавить. Услышав, что нет, он кое-что добавил сам. Кое-что, из-за чего у меня волосы зашевелились на голове... И пока я очухивался от серьезности тона, которым это было сказано, он уже исчез. Протрезвев на следующее утро, я уже обо всем забыл. И жизнь текла своим чередом… если не считать того, что предсказание медленно и незаметно для меня, но все-таки неумолимо начало сбываться. А вот и его результат… - с кривой усмешкой Ангел провел по своей синеватой груди, сквозь призрачную кожу которой можно было разглядеть почерневший комок мышцы неправильной формы, прилепившийся к измученному левому легкому. - Эти точки и пятна на локтях видишь?
Кси молча кивнул, зажав побелевшими пальцами его худющую руку.
- Знаешь, от чего они?
Кси все также молча отрицательно покачал головой.
- Ой, ну слава Аду! - Ангел потянулся по его телу вниз, убрал на постель ненормально длинные золотые локоны и нежно провел языком в ложбинке полностью обнажившейся белоснежной попы. - Если так, то все потом. Потом, любовь моя. Потом…
Его губы пламенели алым цветом, раскаленным, нечеловеческим... но в темноте никто не видел. Они побежали по спине, спустились на бок мальчика и, казалось, превращали воздух в плазму, которая жгла тело не хуже жидкого металла. Кси пытался закричать, то ли от боли, то ли от противоестественного удовольствия, которое она рождала, но не мог даже вздохнуть, чувствуя, как судорожно сжимается диафрагма, стараясь вытолкнуть из обожженных легких воздух. Он надрывно закашлялся и отчетливо ощутил неистовство огня в своей груди: поцелуи кололи и разъедали кожу, словно были брызгами крепкой серной кислоты, но почему-то именно благодаря им исстрадавшиеся по кислороду альвеолы освободились и снова задышали. Прижигавший грудь камень исчез, теперь по телу неспешными, густыми и тяжелыми потоками растекалось расплавленное нечто, исходившее с рук Ангела. Его болезнь? Его душа? Прямиком в другую истерзанную душу. Хотелось избавиться от невыносимого ощущения придавившей тяжести, и в то же время… это ведь от него так сладко. Томительно, жутко и как-то страдальчески приятно… хоть и едва-едва терпимо, на грани с криком.
- Тебе страшно? - спросили колдовские губы, наигравшись. Кожа на них тлела, но не высыхала и не обугливалась. Колдовскими глаза, открывшиеся в миллиметре от бешено пульсирующей сонной артерии Кси, никуда не смотрели.
- Нет, но… что же ты творишь со мной? во что превращаешь? - даже этот едва слышный шепот онемевшими губами дался Ксавьеру с огромным трудом. Весь дрожа, он ощутил, как изуродованное неизвестным пока внутренним ядом и, несмотря на это, совершенное тело, безудержно манившее своей запретной красотой с первого же дня прошлой осени, придвигается ближе, ближе, ближе... вот уже одна длинная нога оплетает его, вторая... они сжимают его за бедра, заставляя податься назад, согнув колени и приподняв попу вверх. Кси бессознательно подобрался в комок, с непонятно откуда взявшимся ужасом чувствуя, что его светящиеся во тьме руки властно разводят бедра в стороны… и они покорно расходятся под давлением и желанием более твердой воли.
- Тебе все-таки страшно, - низкий голос удивительно безмятежен и только расширяет бездну, в которую Кси падать уже почти расхотел, но отказываться поздно. - Не дрожи… не бойся. Все, что я сделаю для тебя в эти одни-единственные наши сутки, будет прекрасно. Иначе нельзя… ведь завтрашнего утра я не застану. Ты – мое последнее солнце. И в свои последние двадцать часов я просто не сумею причинить тебе боль, прелесть…
- Последние? Последнее?!
- Тсс… - его бледная рука обвивает шею, а пальцы успокаивающе ложатся на рот.
Думать уже ни о чем не получалось. «Последний день или ночь, или что там… хоть конец света. Ты со мной…» Тихо застонав, Кси раздвинул ноги еще чуть шире и застыл в трепетном ожидании грязного вторжения.
Но его не было. Возбужденно кусая пальцы Ангела и жадно ловя сухой воздух задыхающимся ртом, Ксавьер почувствовал лишь, что он лег сверху и тесно обнял второй рукой за талию.
- Даже если твой страх прошел, я хочу, чтобы это произошло во сне. Если дьявол не наврал, ты все это время не мог из-за меня спать ночами. Значит, сейчас, получив желаемое безраздельно в свои руки, ты уснешь как убитый. Я прав?
- Наверное, не совсем пойму о чем ты… но я не хочу спать! Я взбудоражен. И перенервничал за утро уже десять раз подряд… - Кси протестующе попытался вывернуться из объятий и самостоятельно изнасиловать Ангела, но он, коротко хихикнув, щелкнул каким-то металлическим замочком, и Ксавьер удивленно обнаружил себя в… наручниках.
- Все честно, - Ангел помахал у него перед носом своей закованной рукой. - Теперь никуда от тебя не денусь, несносная любовь моя. Просто я физически не смогу сейчас доставить тебе полное наслаждение, потому что сам не сплю ночами и сегодня устал не по-детски.
- Почему?
- Это неважно. Я проснусь к вечеру, малыш, и разбужу тебя… способом, который признаю наиболее правильным.

V
Было почему-то зябко. Отлепив голову от возмутительно мягкой и удобной подушки, Кси непонимающе оглядел тяжелое стеганое одеяло и сообразил, что у него замерзли голые пятки. Спрятать их под одеяло он, однако, не успел: черт знает откуда взявшаяся рука стащила его за талию на пол.
- Тебя согреть? - небрежно поинтересовался хриплый голос, от которого страшно забилось и без того замученное сердце. Оглянувшись, Кси понял, что муки только начинаются. Его бледная кожа светилась даже сквозь слоистый туман от сигарет, а глаза остро напоминали не сапфиры, а дымчатые синие топазы. Ангел отбросил окурок и обвил Кси обеими руками.
- И как ты только курить умудряешься? Добить себя хочешь окончательно?! - сказать эту фразу строго и осуждающе не вышло. Уж слишком хорош был обнаженный Ангел, раскинувшийся на кроваво-красном пушистом ковре со сбившимися в сторону длинными волосами, они красиво закрыли левую половину тела. Невинно закушенная нижняя губа, вальяжная поза... Этакое юное божество разврата с еще одной сигареткой за ухом.
- Это – одна из немногих радостей, которая еще осталась мне дозволенной, - вполголоса, ничуть не смутившись, ответил Ангел и жарко стиснул талию Кси между своих бедер. - Не переживай, детка, раньше восхода солнца я не умру. Я поделюсь с тобой своей смертью. И ты получишь в полной мере… избыточную дозу моего яда. Напьешься, наешься, насытишься им. Насытишься мной... моим проклятьем... моей кровью пополам с наркотиком. Твоя нежно-белая детская плоть впитает мой последний, тяжелый, самый отравленный вздох.
- Твой черный юмор меня просто у… - охнув, Ксавьер распластался на полу. Все мыслительные процессы в его несчастной голове автоматически прекратились. По телу стремительно разливалась обжигающая лава, бравшая истоки откуда-то из груди... нет, выше. Из затухающего вулкана в сонной артерии. Туда, в этот трепещущий от ужаса и предвкушения пылкий кровеносный сосуд вонзились острые, неожиданно длинные зубы, а распущенный розовый язык начал слизывать первые алые брызги.
Воздух сгущается и проплывает мимо густыми волокнистыми облачками, окрашенными в легкий бордовый цвет. Застилает глаза плотной пеленой, вытягивающейся в красное дымчатое сердце с рваными краями. Эти краешки царапают его... режут шею. Вскипевшая кровь льется из нее ручьями... прямо в его жадный, ненасытный рот. «Мне же больно… больно... просто невероятно больно! но если ты посмеешь остановить пытку хоть на мгновение, передышки я не вынесу. Если не пройду сейчас полосу контроля… не оправдаю твоих надежд... я умру».
- Кричи, - ласково прошептал окровавленными губами Ангел в ответ на эту отчаянную мысль, с еще большей силой присасываясь к открытой ране. - Крошка... кричи, не старайся сдержаться. Я сделал свое страдание твоим, выплесни его…
Ксавьер сопротивлялся еще минуту, каждое мгновение теряя сознание от терзавшей шею адской боли и тут же приходя в себя: кошмарнее горячих ножей-клыков, врезавшихся в уже разрезанную, разодранную и истекшую кровью плоть, стал только обжигающий холод. С начала пытки он тянул свои черные щупальца к паникующему сердцу. Но лишь когда этот темный лед добрался до трепещущего и полумертвого от страха комочка в груди и сковал его, заставив прекратить бешеные сокращения, Кси закричал. Несчастное, подстреленное охотником после изнурительной погони животное не погибает в такой длительной и болезненной агонии, которую ощущал этот малыш, заходясь в жутком, нечеловеческом крике. Смертный холод, пришедший на смену пламени в груди, остановил сердце, но жизнь не отнял, а с ней – не отнял и страдание. Тело содрогалось и казалось разорванным на отдельные клеточки, свободно развеваемые ветром, но все еще державшимися вместе благодаря раскаленным иглам, воткнутым в каждую из них. Откуда, ну откуда они взялись... откуда истекает весь этот яд, несущий холод и разрушение? Иглы двигались, впиваясь глубже и заставляя кричать еще громче и отчаяннее, но тело всё не умирало, уже полностью скованное льдом и болью и ничего не ощущающее, кроме них, с одной-единственной странной мыслью в почти исчезнувшем разуме. «Если это и есть страдание, с которым ты жил в ожидании исполнения своего желания, то какова же цена за САМО желание?!»
Все прекратилось в один миг. Едва мысль отделилась от души измученного ребенка и долетела к нему, темному исчадию... боль вышла со слезами, лившимися из глаз, а последний отзвук отчаянного крика утонул в дивных губах Ангела. Вымазанные в чистой крови Кси, они еще никогда не были так сладки на вкус, стирая из памяти воспоминание о только что пережитой пытке, а с шеи – клеймо на сонной артерии. Громко застонав от проникновения его блудливого языка к себе в рот, Ксавьер выгнулся, отмечая каждый изгиб тела Ангела, тесно прижатого к нему, и ощутил почти экстаз. Однако пропасть между происходящим сейчас и еще две минуты назад была слишком широка и глубока, чтобы просто так забыть, отпихнуть от себя, переключиться...
- Что это было? - с трудом вырвав из плена свои нежные губы, ставшие кораллово-розовыми, Кси опять был грубо оборван на полуслове. Одним рывком перевернув его на живот, Ангел ужалил ядовито-сладким поцелуем его шею, прошелся языком по узкому каналу через весь позвоночник, отравив чем-то новым спинной мозг, а через него – и все тело... а закончил свой умопомрачительный бег, глубоко проникнув в маленькое подрагивающее отверстие пониже копчика. Издав еще один, очень тихий стон, Кси осознал, что вот теперь – определенно сходит с ума. Распутный язык, столь бесцеремонно влезший в его попу, погружал в какое-то оцепенение, от которого казалось, что тело растекается по всему полу, теряет массу и просто исчезает. Хотелось отбиваться… но не очень сильно. Безвольно постонав от удовольствия, граничившего с откровенным умопомешательством, и послушно поддавшись рукам, которые развели его ноги широко в стороны, Ксавьер неожиданно рассмеялся. - Я, кажется, знаю. Ты говорил, что не можешь причинить боль. Она притекла ко мне сама. Так же и твое проклятие... перейдет на меня. Мне тоже придется загадать желание и поплатиться за него самым жутким образом…
- Нет! Я делаю все, чтобы ты остался в живых! - Ангел тесно прижал его к полу и подсунул руки под живот, крепко обнимая за талию. - Теперь это единственное мое желание. Ну... почти.
Кси устало улыбнулся в ответ и вздохнул. Столь длительное ожидание вторжения отняло у него все силы. Когда Ангел вошел, малыш только дернулся и плотно закрыл глаза. Медленные и осторожные движения не приносили удовольствия, а лишь терзали воображение и разжигали кровь, побуждая раскрыться совсем. Расслышав его прерывающееся дыхание, Ксавьер ощутил, как накатывает самое настоящее животное возбуждение, и томно выгнул спину, желая, чтобы Ангел погрузился в него как можно глубже. Едва его длинный обжигающий член втиснулся целиком, и поясницу пронзила острая боль, Кси напряженно уткнулся носом в ковровый ворс и затаил дыхание.
«Началось?»

VI
Нежные поцелуи в плечи затмевали боль, но не полностью. Запутавшиеся в золотистых волосах пухлые алые губы топили все чувства в первые минуты секса, Ксавьер понимал лишь, что хочет всего и еще больше. Но что тело еще не готово воспринимать это так же адекватно, как мозг. Сдерживая болезненные стоны, он дождался... Ангел сам понял, в чем дело.
- Черт возьми! - бережно удерживая малыша у себя на коленях, он нервными пальцами зажег сигарету, сделал глубокую затяжку и виновато потупил глаза. - Почему ты молчал, что тебе больно? Дьявол, если бы я знал! Не могу понять, что сделал не так…
- Может, проблема все-таки во мне? Может, я не гожусь в роли любовника? Не могу никого принимать...
- Чепуха. Ты мое желание, с тобой я проснусь завтра утром в своей постели и пойму, что достиг отпущенного моим эгоизмом предела мечтаний. Мне кажется, мы выбрали неудачную позу.
Аккуратно усадив Ксавьера на край кровати, Ангел легонько толкнул его, заставляя упасть на спину, и быстро скользнул губами между ног. Кси судорожно вцепился пальцами в мягкое покрывало и сжал зубы. «Только бы не закричать… дьявол, только бы не закричать! Не хочу опять кричать. Иначе, он подумает, что мне опять больно... А мне не больно… мне... мне... ну почему твоя нежность так страшна и сладка?! Ощущения хуже прежнего… хуже насмешки смерти… и от них, тем не менее, невозможно отказаться. Даже просто отнять у тебя свое тело я не в силах… не в силах… ****ь, что же ты делаешь?!»
 Неописуемо истерзав нежный член своего возлюбленного и практически доведя его (возлюбленного, а не член… хотя член тоже) до обморока, Ангел, криво улыбаясь какой-то совершенно невозможной улыбкой испорченного ребенка, поднял его ноги и крепко прижал к своей талии по бокам. Не успев сообразить, что за этим последует, вконец замученный последним пыточным наслаждением, Ксавьер почти не почувствовал, как он вошел. Но через секунду, непроизвольно стиснув бедра крепче вокруг своего мучителя, он издал тихий восторженный стон.
«Ни капли боли… ни следа от ощущений того проникновения. Как же тебе это удалось?!»
- Не дергайся. И расслабься, - Ангел быстро наклонился, поцеловав его в твердые соски, и хищно облизнул губы. - Черт, мне в тебе так хорошо…
- Не сомневаюсь, - соблазнительно улыбнувшись, Кси приподнял крестец, приглашая войти в себя еще глубже, и, невольно отпустив контроль, громко застонал. Ангел тут же остановился, тревожно погладив его нежный белый живот, наткнулся на умоляющий взгляд тяжело приоткрывшихся зеленых глаз – в них все было написано более чем понятно, без слов – и возобновил движение.
«О… да… то есть нет. Но кого я обмануть хочу? Еще, черт возьми, еще… сделай так еще! быстрее…» В паху все горело, болело и разрывалось в клочья... требуя, чтобы он не останавливался. И он больше не останавливался. Как бы громко и жалобно ни стонал и кричал Ксавьер, прогибаясь от его ударов, постепенно срывавшихся в бешеный темп... Малышу казалось, что он тонет... захлебывается во всем этом... что еще мгновение, и он не выдержит... и что-то ужасное произойдет. Но ничего не происходило... невероятные, грубоватые, но прекрасные ощущения поднимали и уносили куда-то в заоблачную высь в дико крутящемся водовороте, все дальше и дальше... рот нежно терзали его губы… а тело заливала слабость, сладость, жар и пот. И кричать от приливов наслаждения, накатывавших волнами и разбивавшим его на части, становилось все приятнее и приятнее... А когда «что-то» таки произошло, и впервые застонавший Ангел выплеснул в него яростную, больно обжегшую струю своего оргазма, Кси почувствовал, что просто сдыхает от ненормального обилия противоречивых ощущений. Удовольствие, оставившее красный привкус раны внутри. Удовольствие, оказавшееся слишком сильно связанным с болью. Удовольствие, которое он ждал и представлял немного другим... наслаждение плотью, низменное, не имевшее никакой связи с душой, что и хуже, и лучше его чистой наивной детской мечты.
На глазах выступили непрошеные слезы, тут же подобранные острым розовым языком. Неистово впившись в уже растерзавший его рот, Кси жалобно всхлипнул, ощущая, как тонкие длинные пальцы бережно обхватывают его все еще напряженный до отказа член и нежно поглаживают головку, словно упрашивая сдаться в плен. И он... сдался поневоле. Удовольствие обрело полноту и сочность. Он кончил, обессиленный, с протяжным и очень усталым вздохом. Ощутил на своих опухших губах острый вкус его яда… ощутил судорогу и холод, онемение конечностей… но был заботливо обхвачен и оплетен гибким, почти кошачьим телом Ангела. Оживлен и согрет. И еще толком не придя в себя, Кси заметил, как жадно и торопливо он слизывает с него сперму. Она разбрызгана по животу и ногам, но быстро стекает, впитываясь в простыню.
- Извращенец, - прошептал Ксавьер чуть слышно, гладя его по голове и очень старательно пытаясь дышать. Заново научить себя дышать. - Вкусно?
- Ты даже не представляешь насколько, - ответил Ангел лукавым голосом, высасывая липкие белые капельки, попавшие в крохотный пупочек Кси, и глянул на него исподлобья. - Это было именно то. Обещанное дьяволом. И оно стоит всех страданий, которыми пришлось и еще придется за него платить.
- «Еще»?! Неужели ты УЖЕ не выкупил это желание?
- Нет, лапочка. Самая страшная расплата только приближается. И отложенное «на потом» пришло время рассказать. Но сначала признайся, ты удовлетворен?
- Он еще и спрашивает... - проворчал Кси смешливым голосом, хотя сердце сжалось от необъяснимого ужаса. - Конечно же, само собой разумеется, ты прекрасно это сам знаешь и чувствуешь… да!
- Значит, конец действительно близок, - спокойно ответил Ангел на это, повернул малыша на бок и лег рядышком. - Послушай, мой маленький. Я захотел испытать самое сильное наслаждение, когда-либо рождавшееся из секса, любовного недуга, сердечных симпатий и взаимного притяжения одного человека к другому. Я выразил это желание тому, кто был властен его исполнить – за соответствующую цену. Битых полчаса дьявол уговаривал меня отказаться. Пытался убедить, что есть вещи важнее, что это просто блажь и что я должен передумать, а потом сам понял, что не прав. Сам признал, что ЭТО – действительное самое драгоценное. Единственное, ради чего стоит жить. А потом он встал передо мной на колени и умолял. Умолял отказаться уже лишь по одной причине – что жизнь дороже, и что я пожалею о своем выборе. Это кошмар продолжался еще час... пока он не удостоверился, что его пьяный в дымину собеседник непреклонен. Тогда он пустил в ход последнее средство: подробно описал, во всей красе и пылкости, стоимость моего желания, запугивал и опять отговаривал, умолял не настаивать на бредовой идее и придумать что-нибудь более плоское и, как он выразился, «человеческое». В ответ на всё я усмехнулся, пробормотав заплетающимся языком, что легкие пути не для меня, а потом нагремел на него, типа он отказывается выполнять то, с чем сам на меня и напал. И дьявол сдался. Заплакал почему-то черными слезами... но сдался. Прошептал что-то очень быстро на каком-то языке, коснулся моего лба кончиками замороженных пальцев и исчез. А механизм запустился.
- И какова же цена за все? Ты скажешь мне, наконец, или нет?
- Говорю уже, говорю, - Ангел грустно улыбнулся. - Тем же утром, когда я проснулся, протрезвевший и ни черта не помнящий, – я понял это гора-а-а-аздо-гораздо позже – он прилетал ко мне, пока я еще спал. И кусал… туда, куда сегодня укусил тебя я. Боль, которую ты при этом ощутил, приходила ко мне долго, целых полгода, но когда пришла… уже не отпускала ни на мгновение. Тогда-то я и вспомнил все. И осознал, что он сделал со мной. Яд, который он влил в мою кровь через прокушенную артерию, набирал силу, забирая ее у меня, и отравлял, отравлял, отравлял... Однако не думай, наружу он не проявлялся: моя боль жила в кровеносных сосудах, разносилась ими повсюду, но до кожи добраться не могла. До кожи добрался ЛСД, - он издал тихий смешок и протянул к малышу выпрямившуюся руку. - Я специально спросил тебя об этих пятнах и следах от уколов… и успокоился, поняв, какой ты у меня невинный. Я перепробовал почти все вещества, пока не остановился на диэтиламиде – только он полностью снимал мою внутреннюю боль. А взамен давал свою. Я считал, что ЛСД безвреден, он не способен портить ткани или разрушать печень. Но я не знал... что яд наркотика и яд вампира – я ведь превратился в упыря наполовину – смешался в крови в поистине гремучую смесь, родив новое смертоносное чудовище. Временами я чувствовал себя почти хорошо, а временами – даже ужаснее, чем просто от дьявольского яда или просто от ломки. Я сделал себе хуже... но вернуть обратно все равно ничего уже не мог. Страдание срослось со мной безраздельно, отрава проникла в сердце, мозг и душу, я уже не мыслил себя вне этого, и хоть живым себя считать перестал – ждал... больше ничего мне делать не оставалось. Люди от меня в целом не шарахались, но наладить со мной отношения было почти невыполнимой задачей – я ведь стал психопатом, слишком погруженным в свой отравленный внутренний мир, и практически не реагировал ни на что. Некоторые особо влюбленные и двинутые экземпляры не останавливались ни перед чем. И я, в конце концов, начинал встречаться с ними… в какой-то особо тяжелой апатии отмечая, насколько эти отношения меня не трогают. Пару человек пытались овладеть мной насильно… и естественно, пытались напрасно.
- Точно? А я вот помню кое-что. Видел зимой у тебя на шее засосы. Чьих грязных губ дело?
- Забудь, то вообще была девушка. Тебя еще, конечно, интересует, как я умудрился заболеть?
- Как заболел, как раз понятно – разгуливал раздетым в трескучий мороз, а вот почему не лечился…
- Лапочка, ну ты же умный мальчик! Терзаемый двойным ядом, постоянным ожиданием и никогда до конца не утихающей болью, физической в том числе, я должен был обратить внимание, что у меня першит в горле?! Да я даже не замечал, что на улице вечер или наступила весна! Время суток, время года... все сливалось в одну тусклую серую ленту.
- Да, кстати, по поводу суток. Куда ты каждое утро ездишь на метро?
- Домой. И сегодня приехал. Но в этот раз уже не один.
- Где же ты ошивался целую ночь?!
- Работал.
- На панели?!
- Ну почему же сразу на панели... - он досадливо вздохнул и привлек Ксавьера к себе поближе. - На ночном дежурстве в круглосуточной аптеке. Имею доступ к любым медицинским препаратам. Некоторые из них очень помогали мне экспериментировать над собой. Кстати, не без помощи наших поставщиков я нашел себе человека, изготовляющего ЛСД.
- Да, все достаточно просто... Теперь расскажи, как ты меня вычислил?
- С трудом, признаться. Основным камнем преткновения, как ни странно, послужил тот факт, что ты мне очень нравишься. Я боялся, что ты просто ловушка, которая отвлечет меня от моей настоящей охоты за фатумом. А все дело было в том, что ты уж очень пристально следил за мной. Как маньяк. А я инстинктивно пытался отрешиться от всего, что слишком сильно на меня давило и напирало. И в результате… чуть не оказался в большой заднице. Если бы ты послушался меня тогда в метро и отстал… нет, я даже не хочу думать, что было бы. Но ты был упорнее всех, вместе взятых, кто ко мне лез. И когда я тебя послал, мне стало так хреново... Полдня я провалялся дома без сил, просто мертвым бревном на этой кровати. Еле-еле очухался, опоздал на работу и там свалился от ломки. Чуть не подох... если бы не последняя ампула с раствором, не лежать мне сейчас рядом с тобой. А тогда, пока кололся, до меня постепенно доходило, что я повел себя как идиот и прогнал не кого-нибудь, а ТОГО САМОГО… свое пьяное желание. Очнувшись в конце смены от очередного, очень тяжелого внутреннего отравления, я не успел на свой обычный поезд метро. И в панике вообразил, что никогда больше тебя не увижу. Ну, а когда увидел, отстранено сидящим на скамеечке, с этой дивной россыпью золотых волос, такое вожделение захлестнуло... Я полностью осознал, кто ты есть для меня. Полностью. А дальше ты знаешь, что было.
- Ну что ж, теперь, когда желание исполнилось и ты сам признал, что оно того стоило...
- Да, малыш, пришла пора платить. До рассвета осталось часов пять, не больше. Тогда и наступит момент моей расплаты.
- Ангел, но ты ведь это несерьезно? Все эти разговорчики о конце, смерти… мы ведь будем теперь вместе? Я так хочу повторить наш чудесный секс…
- Лапочка мой, чистый, сладкий, нежный… - его влюбленный взгляд окрасила в черный цвет тоска, - ты, кажется, так и не понял, ЧТО я попросил исполнить дьявола. Мое желание… у меня ведь было всего одно желание! Все еще не понимаешь? Ладно, надо спать. Завтра.
- А твоя аптека?
- Да какая к чертовой матери аптека?! Я же загадал проснуться в твоих объятьях утром!
- А… ты меня сейчас еще раз… ну... возьмешь? Я хотел бы вот так, на боку…
Нежно проведя языком у него за ухом, Ангел тесно прижал Кси спиной к себе, секунду соображал, сомневаясь... но его любовник выгнулся, готовый и нетерпеливый, требуя грубости и даже насилия. Андж раздвинул маленькую попу и резко вошел, выдохнув воздух сквозь стиснутые зубы. Он боялся зря... риск оправдан, там скользко, мокро... и очень горячо. И Ксавьер, жадный до этих ощущений, млеет от наслаждения, громко вскрикивая. Он беззащитно ложится ничком, подтягивая под себя колени, заставляя желать себя еще больше, содрогается от его быстрых и жестких движений глубоко внутри... и не выдерживает натиска долго, слишком распаленный, юный и неразвращенный. Кончил уже через пять минут и безмятежно заснул, прильнув к жаркому телу своего бледного возлюбленного. Ревниво зажал одну его голую ногу между ослабевших бедер. Не отпустит никуда и ни за что, даже во сне.

VII
- Проснись, малыш! Нам надо попрощаться.
- Что… что? Где ты?
- Я здесь, - Ангел отошел от плотно занавешенного окна и сел на постель. - Я не могу оставить тебя, не глянув в последний раз в твои прелестные зеленые глаза.
- Ты опять за свое… - стряхнув сонливость, Ксавьер обнаружил, что он одет во вчерашние черные штаны и рубашку и бледен так, что страшно стало. Рассмотрев чернейшие круги под глазами и кровавую линию рта, Кси похолодел. - Что происходит?
- Он забирает меня. Я чувствую. Его смертный лед должен был убить меня еще вчера, но медлил… только ради исполнения желания. Теперь запрета нет. Он почти управился.
- Кто «он»?
- Яд. Вампир. Огонь преисподней. Дьявол. ЛСД. Выбирай любой пункт, не ошибешься – конец будет один. А я лишь хочу тебя поцеловать напоследок.
- Ангел, Ангел!.. - внезапно Кси залился слезами и бросился ему на шею. - Ты не можешь вот так уйти! Ты не можешь меня бросить!! Мы ведь только-только…
- Я тебе говорил в вагоне метро, что мое сердце заранее обливается кровью. Всего одну ночь с тобой подарил мне ад. Дал вкусить твою нежную плоть и душу, чтобы отнять потом... навечно ли? Я не знаю ответов на такие вопросы. Нас не создавали друг для друга, не подгоняли, чтобы сделать идеальной парой. Ты не мой, а я – не твой. Если бы не демон, алкоголь и скептицизм, с которым я высказал четыре года назад свое желание, ты никогда бы меня не встретил. Никогда бы мне не принадлежал… и, может быть, никогда бы вообще не узнал, что это такое. Хорошо это или плохо, но все случилось. Я обладал тобой недолго, сделка была неравной... и полученное счастье не перевесит горечь утраты. Но все равно я не раскаюсь. Не посмею. Это мой ужасный выбор... моя проклятая жизнь. И моя судьба, которая теперь в руках у Тьмы. Я предал себя, и себя мне не жаль. Страдать буду только по тебе... переживать теперь твою горечь, твою боль и нести твой камень на сердце. С его тяжестью тебе придется не расставаться всю жизнь. Обещай, что будешь жить. И не пойдешь за мной.
- Ангел…
- Обещай мне.
- Ангел!
- Обещай!!!
Громко всхлипывая и почти потеряв голос, задохнувшись от сдавившего горло комка, он вообще был не в состоянии что-либо сказать. Кси зарыдал с новой силой и отчаянно сжал его в объятьях.
- Почему… ну почему ты умрешь?! Что тебя убьет, любовь моя??
- Яд. Я ведь уже сказал. Лапочка… - укачивая его на руках, как маленького, Ангел лег на постель, прижал его к себе всем телом и прошептал в волосы: - Дай мне обещание.
- Хорошо. Я... я обещаю. Что буду. Жить. Честно... - Кси глянул на него сквозь слезы и уткнулся заплаканным личиком в грудь.
- Я люблю тебя, нежный ребенок, - Ангел коснулся губами его чистого лба и откинул голову на подушку.
- Я тоже тебя люблю, - Ксавьер вытер глаза и вернул поцелуй ему в губы. Они почему-то не ответили. Поцеловав их еще раз и опять не получив ответной реакции, Кси с возрастающим ужасом вскочил с кровати, бросился к окну и отдернул черную штору.
Над Майданом поднималось солнце. Едва вылезшее из Днепра, оно было тусклым и оранжево-красным... знаковым. Кровавым. Бросило косые лучи на прекрасное лицо в обрамлении темно-каштановых волос, заставив заблестеть длинные черные ресницы на плотно закрытых глазах. Побелев как полотно, Ксавьер вернулся к постели и осторожно взял Ангела за руку. Она была теплой... но маленькая жилка на тонком запястье уже не билась.

* * *
- С тех пор прошло всего два года, - медленно, глухим голосом закончил рассказ подросток. Кубики льда в его бокале легонько звякнули. - Я все еще не оправился. И вряд ли когда-нибудь смогу. Он снится мне каждую ночь. Каждую! Я могу сколько угодно говорить о том, как мне без него плохо. В этих снах мы занимаемся одним и тем же... и я говорю себе, проснувшись наутро, что устал терпеть пытку, не могу это больше видеть... Но понимаю, что только снами и живу. Я не перестаю тосковать. И боль утраты ничуть не притупилась.
- Спасибо за откровенность, - демон склонил голову набок и взял Ксавьера за руку. - Теперь ты, естественно, хочешь знать, зачем я тебя разыскал?
- Естественно. Ты можешь его вернуть?
- Нет.
- Тогда, может, ты предложишь мне тоже загадать желание?
- Тоже нет. Может, это глупо, и вообще… собираюсь делать это абсолютно зря, но вдруг?.. вдруг чему-то поможет? Возможно, ты перестанешь считать, что его отняли несправедливо. Или что цена за любовь была слишком высокой. В общем… Ангела вырастила мать. Своего преступного отца он видел всего раз... в тот вечер, когда так здорово надрался. А преступного, потому что сам факт его рождения был ужасным преступлением, жестоко наказуемым. Хрен знает, чем я думал, когда трахался в истинном обличье с этой несравненной женщиной… и хрен знает, чем я думал, пока она вынашивала полукровку. А вот когда уже родила, думать было поздно. Я поплатился за ошибку еще и похуже, чем сын. Убивать невинное дитя, наделенной такой красотой, окаменела рука даже у самых свирепых. Но на смерть он был обречен. И убить его я должен был по приказу Владыки сам. А как… это было уже мое личное дело. Чем больше Ангел взрослел, тем красивее становился. И тем гуще над ним собирались тучи. А я все медлил… не в состоянии умертвить его вот так, ни за что, и ни за что отправить на мучения в ад. В то время как он даже не успел насладиться жизнью… вообще не попробовал ее. В конце концов, я придумал. Сумел-таки одарить сына счастьем... но он все равно предпочел, следуя своему злому року, выбрать самый тяжелый путь к смерти. Я пытался его остановить, но он был таким же упрямцем, как и я... даже упрямее. Следуя своей внутренней демонической сущности, он возжелал лучшее, что есть. И прекрасно осознал, на что идет ради этого. Сам того не ведая, Ангел обрекал меня на еще большие муки... и то, как он страдал четыре года в ожидании исполнения своего безумного желания, никогда до конца не постигну ни ты, ни я. Да никто не сможет. Я просто мучился вместе с ним до вашей ночи. А ты – мучаешься после. И уже без... него.
Умолкнув, демон смотрел, как, не говоря ни слова, Ксавьер швыряет бокал на стойку бара, одаривает его долгим ненавидящим взглядом и убегает в темноту ночи.

Пробежав без остановки почти час от клуба до набережной Днепра, Кси рухнул на бетонные плиты и несколько минут просто приходил в себя. Потом подполз к краю парапета и низко свесил разгоряченную голову к холодной воде.
«Я знаю, я обещал. И это было терпимо до сегодняшнего дня. Я очень старался... но больше не смогу. Даже ради тебя. Прости, любимый».
Изящное и невесомое... река без единого звука приняла его тело.


28.02.2006