Каприз в 2-х частях часть вторая - опти-мистическая

 

Жарко. То ли осеннее солнце раскочегарилось, то ли слишком тепло одета. Хотя, выбор был: либо на себе лишнее, либо в рюкзаке.
Всегда думала, что тяжело таскать книги, но барахло, тоже не пушинкой оказалось. Ни одной книжки не взяла в этот раз, принципиально. Во-первых, хорошо помню, насколько они мне пригодились в прошлый. А, во-вторых, надоело. Все надоело. Либо я зациклилась на каких-то определенных проблемах, и только их вижу в любой книге, - ничего оригинального. Либо все книги про одно и то же. То есть, про все разное, лишь нового нет. Кажется, что знаешь человека уже сто лет, прослушал все истории из его наибогатейшей жизни, и неизбежно наступает время, когда он вынужден повторяться. Тут, вдруг, понимаешь, что всю жизнь только и делал, что слушал его рассказы, а самому теперь нечего сказать. Хотя и прожил немало, но все, что с тобой происходило – ему знакомо, а потому неинтересно.
Вот тут-то перед тобой становится дилемма: либо оставить все как есть, либо меняться самой. Легко сказать, меняться. А как? Куда?
И, зачем я сюда вернулась? Наверное, потому что оставила здесь вопросы без ответов. А, вдруг один из них и будет ключом от двери в другую жизнь?
В какую другую? Ты уже другая. Значит, и жизнь у тебя другая.
Врешь, подружка, ты, может быть, и другая, а вот жизни у тебя другой нет. То есть, ты есть, а жизни – нет. И что ты ТАМ найдешь? «Дважды в одну реку», как известно не войдешь…
Но я и не хочу в ту же реку…
А, прешься…
Может быть, мне хочется войти в ту же реку, где когда-то тонула и доказать ей, что уже умею плавать?
Вот, дорогая, чего тебе хочется! Доказать! Показать, продемонстрировать, похвастаться, что ты и без них справилась. Не мелко ли?
Может быть, и мелко… Но дело не в этом. Плавать я научилась, только никуда не приплыла. Попытка дубль два – возвращение на старт.
Там ли твой старт? И что можно считать стартом в жизни?
Ну, ты и зануда!
А, ты – мастер самооправдания и самоутешения.
Да, наплевать! Единственное право свободного человека – делать то, что он хочет, без каких-либо объяснений для получения разрешения.
И пожинать последствия своих поступков.
Пусть так! И все, хватит трепаться! Поживем, увидим – какие ребусы нам жизнь преподнесет. Все интереснее, чем стоять на месте, пусть и безопасном.

Песчаная проселочная дорога в две колеи казалась бесконечной. Сколько я уже иду? Ведь не на машине в прошлый раз ехала. Не может быть такой огромной разницы во времени пути до Замка. Кстати, а сколько я уже иду?.. Черт! Только этого не хватало. Ни днем раньше, ни днем позже, именно сейчас батарейка сдохла. Так, вышла я на станции примерно в два часа. Солнце было вон там, а сейчас… там же. Ну, конечно, дорога сделала незаметный изгиб, вот я и потеряла ориентацию. Значит, время не определю до тех пор, пока солнце не начнет садиться.
Смешно, солнце - и садится, интересно, каким местом? Тогда уже он или она. Впрочем, конечно, Он! Во всех мифологиях, если солнышко, тогда – Он. Черт бы их побрал. Но, у меня создается впечатление, что Он-Она торчит на небе, как прибитое. По высоте тоже получается, что я иду не больше часа, а устала, как за целый день. Надо было метроном к ногам прицепить. Метры измерять, потому что о километрах не может быть и речи. Я бы уже давно пришла. Может быть, дорога эта вроде эскалатора, движется сама по себе в обратную сторону, а я как на тренажере, испытываюсь на прочность. В этом безумном местечке все может быть...
Все, прочность моя испытана, предел определен. Определен предел. Голова кружится. Надо было какую-нибудь панамку приобрести. Не какую-нибудь, а белую. Такую, как в «Добро Пожаловать..» носили и дети и взрослые. Прикольно я смотрелась бы в ней. Кем бы, интересно? Так как здесь не только Замком, но и вообще духом человеческим не пахнет. Но, куда-то ведь эта дорога идет?! Конечно, идет, вот именно – идет. Сама по себе. А ты по ней. И не просто идешь, а идешь, идешь, и идешь. Ноги ватные стали. Все, больше не могу, – сяду.
Самое противное, что ведь не встану через полчаса. Надо было раньше отдыхать. А теперь, ноги не пойдут. Да и сама не пойду.
И что ты предлагаешь? Здесь, возле дороги ночевать?
Хотя, до «ночевать», судя по этому проклятому приколоченному солнцу, мне еще долго не придется. Ничего не понимаю. Может быть, у меня был солнечный удар? И я отключалась на пару минут, а показалось, что несколько часов прошло? Да, солнечный удар в сентябре – замечательно. Тем более, что не мог же он сразу приключиться возле станции. А, как давно болят ноги, это я помню… Впрочем, у меня уже не только ноги болят. И спина, и руки, и плечи, а больше всего мозги.
Провал во времени какой-то. Вот, стоит на месте, и издевается. Теперь даже кажется, что еще выше, чем было. А… это я ниже… Совсем сдурела, есть для него разница стоишь ты, или сидишь. Так я лягу.
«Облака плывут как павы…» Не знаю, как плывут «павы», а облака плывут как облака… Бывает еще что они летят. Это редко бывает. И вообще, разве можно с чем-то сравнить, как плывут по небу облака? Разве только с тем, как они плывут по водной глади озера. А вот «пава», если сбросить ее в реку, посмотрела бы я, так ли она поплыла б…
Ну, вот! Стоило закрыть глаза на мгновенье, как солнце решило опуститься. Или за тучу зайти. Холодно. Но глаза открывать лень. И все же…
Стоп. По-моему я спала. Да, спала. Тело такое, как будто вчера заснула, и его всю ночь долбили веслом, а сегодня надо вставать. Так бывает только на следующий день. Все мышцы, мышечки, и мышцулечки болят и ноют, как с перепоя. А солнце, черт бы его побрал, все торчит на месте. Нет, теперь я уверена, что у меня глюки. А тело болит… Съела что-нибудь не то.
Кстати, о еде. Съела бы что-нибудь, хотя бы и не то. Но что-то закинуть в желудок просто необходимо. Хотя бы воды. Тем более, что ее-то больше всего и хочется. Но, вдоль дороги река не течет, а в сторону отходить…
В сторону! Конечно, вот в чем дело! Я не в ту сторону пошла!.. Я убью себя.
Чем ты благополучно и занимаешься, между прочим. Особенно последние несколько часов, или сутки? Так как это НЕБЕСНОЕ СВЕТИЛО торчит все на той же высоте, что и вчера. А может, позавчера.
А, может быть, я вообще уже месяц иду!
Ну-ну, не обольщайся, так долго ты не смогла бы пройти без еды…
Вот, кстати, еще одна примета того, что иду я уже очень давно: сигареты! Забыла, дорогая, что ты забыла про них? То есть, хотелось сначала временами, а потом решила, что увижу Замок, тогда присяду и обкурю положение. А потом – забыла.
Ну, да, тут такое началось, что не только про это забудешь. Вот, кстати, и повод покурить, раз вспомнила. Тем более, что положение действительно стоит обкурить. Хотя бы с той точки зрения, чтобы решить: куда идти? То, что я окончательно заблудилась это ясно. Этой версии есть одна альтернативная – я сошла с ума. Но эта альтернатива бесперспективная. Так что и обдумывать ее не имеет смысла. Если я пошла не в ту сторону, то только от самой станции. Может быть, за эти годы здесь новую дорогу притоптали, а та заросла? Вот я и не заметила ее, а пошла по этой. Ответвлений не было. Я точно помню. Тем более, если ее недавно протоптали, то она же должна куда-то вести!!! Значит, надо идти дальше. Может быть, вон за тем горизонтом уже человеческое жилье. А может, и не человеческое. Господи, тебе бы все шуточки шутить.
Надо поворачивать обратно и садиться на электричку. Потому что солнце все равно когда-нибудь зайдет, не перестал же шарик крутиться, а ночевать в лесу… Бр-р-р… Да, но если в обратную сторону идти столько же, сколько я сюда шла, то я не дойду. Вопреки любой логике, и железной, и женской, тело мое чувствует километров 20, если не больше (я и столько-то никогда не ходила), и с этим трудно спорить. Особенно, когда оно и не спорит, а просто болит, и не собирается никуда идти. Я, конечно, могу его заставить. Но на голодный желудок, и в таком мышечном спазме, оно все равно далеко не дойдет. А, так как на обратной дороге нет ни госпиталя, ни самой вшивой гостиницы, то идти придется до самой станции. Нет, не дойду. Остается рискнуть и пойти вперед. Кстати, вполне вероятно, что обнаружу, какой-нибудь не очень вонючий ручей с кисельными берегами и подводными гамбургерами…
Вот я уже встала. Вот одна ножка пошла, вот другая… Так-таки-так. Не очень-то весело плетется. Но, плетется, и то, слава богу. Нет, надо взбодриться. Иначе не дойду никуда. Или дойду в никуда. И вообще, перестань трепаться, у тебя крыша уже как на сале топленом ездит. Вот-вот съедет окончательно.
Да, не похоже, чтобы какая-то вода была рядом. Ну, вот, первый поворот с дороги. И даже достаточно утоптанный. Не колея, конечно, тропинка. Но приличная такая. Хочется на нее свернуть. В конце концов, я ничего не теряю. Эта «большая дорога», кажется, решила обогнуть весь шар земной, а тропинка все же куда-нибудь да приведет. К какой-нибудь лесной фазенде, или разбойничьему притону. Впрочем, все равно. Мне уже все равно. Брать с меня нечего. Покуситься на меня может разве какой-нибудь слепой, а от такого я и убежать смогу. Хотя, вполне возможно, пожалею об этом потом, но будет поздно. Н-да… Такое впечатление, что в Этом Лесу, кроме деревьев ничто и не живет. Я даже птиц не слышу… Хотя, нет, вот и зацвиркали. И солнце это за деревьями пониже кажется. А то его постоянство меня начало уже, мягко говоря, раздражать.
Нет, пожалуй, оно действительно садится. Конечно! По закону подлости. Только я в темный лес, – пожалуйста, вечер заказывали, - вот он. И что я буду делать ночью в лесу? Да я самой разнесчастной мокрюшки боюсь, не то что мышки, которая ночью по лесу бегает, а за ней сова охотится. Вон, ухает уже. И потом, в темноте я обязательно в дерьмо чье-нибудь вляпаюсь. Хорошо, если не в медвежий понос. Впрочем, понос у него бывает от испуга. Испугаться он может в своем лесу только меня. А если он меня испугается, то вляпываться в его дерьмо у меня уже не будет никакой необходимости, так как своего будут полные штаны. Стирка в любом случае предстоит грандиозная.
Так, не нервничай. Не поминай лиха, - будет тихо. Должна же быть какая-нибудь избушка в конце этой тропинки, на курьих, утиных, крокодильих ногах или без них вообще. По логике и без всякой логики. Просто должна быть, я это чувствую. И еще я чувствую, что там будет что поесть и попить. А, еще я думаю, что там никого не будет. Ну, это я уж переборщила, пожалуй. Хотя, почему – нет? Ну, бывают же такие охотничьи избушки, что я не читала про них? А солнце, действительно садится. Буду идти, пока видна тропинка. А потом, прямо на ней и лягу. Ведь не ходят же дикие звери по человеческим тропам.
Кто тебе сказал, что она человеческая?
Я сказала, и заткнись. Послушай, я не для того с тобой разговариваю, чтобы ты мне все время противоречила!
А, для чего?
Чтобы мысли оттачивать…
Очень остроумно.
Слушай, а ты можешь что-нибудь умное сказать?
Ты же знаешь, что нет. С кем поведешься…
А, ладно, леший с тобой… Ох!!! Ни фига себе, ухнуло, похоже, что и без медведя обойдемся.
А ты знаешь, что древнее поверье говорит: если человек без должного уважения к лешему в его владения заходит, тот он его может до смерти заводить. Или в болото… Нет, болото, это водяной, или кикимора. Может и меня леший водит? Ну, ладно, Лешенька, ты не води меня, пожалуйста. Я же новенькая тут у вас, не знаю местных этикетов, не обижайся на меня, пожалуйста. Или это надо вслух сказать? Точно сбрендила. Да? А, Замок помнишь? Так то – Замок.
Не надо вслух.
Что не надо вслух? Господи, кто это? Или мне померещилось? Это не я – точно.
Не померещилось.
Точно сбрендила.
А с кем это ты разговаривала?
С собой. Не, подожди. Ты где?.. Нет, ты кто? Нет, подожди, помолчи, я боюсь.
Чего ты боишься?
Чего-чего, что сошла с ума. Чего ты хихикаешь?!!
Нетрудно, говорю сойти с такого.
- С какого такого? Я не поняла!
- А чего ты орешь? Я и молча слышу.
- А я не слышу. Я не могу разговаривать, когда слышу только своего собеседника, а себя нет.
- Ну, ты даешь… Ой, не могу, ой, уморила!… Послушала бы себя на самом деле. Иди уже, говори лучше с собой. Ругливая, однако, ты баба.
- Сам ты ругливый. И пойду.
Я замолчала, однако, когда первый страх прошел, и поджилки перестали трястись, я почувствовала, что мне уже не так страшно, как я пыталась притворяться до того, как это Нечто заговорило со мной. Потом действительно страшно, а сейчас – ничего, адаптировалась. Такое впечатление, что ты не одна. Хотя и неизвестно с кем, но не одна. Вон и шагов его не слышно.
- Ты леший, что ли?
- Должность угадала. А, вот откуда имя мое знаешь?
- Да, не знаю я твоего имени! А, Лешенька! Не знала. Нечаянно так назвала.
- Знаешь, знаешь. Ты, дура, много чего знаешь, да не помнишь…
- А ты чего только обзываешься, а имени не спрашиваешь?..
- Ох-ох… Хорошо, позабавила старикашечку… А имени тебе нет еще.
- Как это нет? Очень даже есть.
- Не спорь со стариком.
- Я даже не знаю, старик ли ты. Голос-то у тебя не очень уж старческий, - Вообще-то абсолютно идиотская ситуация, - смотришь куда-то в пространство и говоришь с кем-то. Эт-то тебе не по телефону трепаться.
- Ой, лиса, ой, лиса льстивая… Ну, скажу, попала ты девонька. Ох, попала!
- Куда это я попала? - Я решила брать быка за рога. Может, проговорится нечаянно, не похоже, чтобы он сам захотел мне что-нибудь объяснить. Поэтому тон мой был слегка безразличный, скорее задиристый просто, - Уж, не к тебе ли в царство я попала? Так сама вижу.
- Ну, это-то само собой. А, вот попала ты, по-другому попала. Шла бы себе и шла, к рельсам бы вышла. Так угораздило тебя Лешеньке понравиться.
- Эй, Лешенька, ты так не шути. Я есть хочу, устала, да и ноги уже не идут никуда. Заморить решил шуточками? Юмор у тебя, я скажу, дубовый.
- А чего ты хотела, - липовый? И вообще, чего хотела, когда в лес пошла?
- Чего-чего! Есть, а особенно пить. А еще избушку без курьих ножек обнаружить какую-нибудь.
- Избушку? Обнаружь, обнаружь…
- Ты-то от меня чего хочешь?
- Много ли мне старенькому надо…
- Кашу березовую, что ли нечем разжевать? Так, предупреждаю, у меня кариеса полон рот!
- Чего?!!
- Ничего. Дубина стоеросовая.
Я так разозлилась, что не только про страх забыла, но и про усталость. И запыхтела как паровоз на рельсах по тропинке, даже почти бегом, точно знала, что за следующим поворотом, который виднелся вдалеке, будет поляна, а на ней дом. И именно такой, как я думала. Дыма над трубой не было, значит в доме никого.
Солнце уже село, но видимость еще была приличная. Я, радостная подбежала к дверям, и, потянув на себя за ручку, еле ее открыла. Ну, и тяжеленная. То, что я увидела, точнее не увидела, меня просто ошарашило, почище Лешего на тропинке. Дома не было.
Я зажмурилась. Потом открыла глаза - стою посреди поляны. Зажмурилась снова. И, начала шарить рукой позади себя, искать дверь. Дверь была. Не открывая глаз, стала просачиваться наружу. Выползла, – закрыла дверь, и только тогда посмотрела вокруг себя, – Дом был!
Пошла вокруг дома. Вокруг все такое, как и представляла, пристроечки всякие там хозяйственные. Сено торчит с чердака…
Не, мне нравится: крыша есть, чердак есть, потолка нет. Впрочем, на потолок я не посмотрела. В «доме» было, кажется темнее, чем «на улице». Я подошла к двери, зажмурилась и медленно открыла ее. Зашла, держась за косяки, и сделала шаг внутрь. Пол был. Это уже лучше. Нет, пол был и в первый раз. Я подняла голову и только тогда открыла глаза…
Есть!!! Есть потолок, значит, есть и чердак, и крыша, которая у меня, например, уже окончательно съехала. Некстати, появилось ощущение, что электричка была не сегодня, и не вчера. А, минимум, как в прошлом году.
Огляделась. Нет! Кругом лес. Плевать! Чердак есть? Есть. Сено есть? Есть. Все равно здесь на голом полу и спать-то неуютно.
Я решительно вышла «на улицу», почему-то через дверь, а не через прозрачные стены. Когда я выходила, мне даже показалось, что они как-то обозначились. Объяснить не смогу, но закрывала я все-таки дом, а не просто дверь на петлях. И полезла по лестнице на чердак, из окна которого так аппетитно высовывался язык сена. Но, когда забралась, поняла, что больше чем спать, хочу пить и есть. Ну, про еду могла пока забыть. А, вот ручей здесь должен быть недалеко. Я спустилась, послушала свою тупую интуицию, и решила, что она мне говорит: ручей прямо, в конце поляны. И точно, подойдя к краю леса, услышала легкое журчание. Странно, но сознание того, что только что разговаривала с Лешим (не важно, насколько это было реальным), меня полностью лишало страха перед какими-либо лесными жителями. А зря, потому что не успела опустить руку в воду, как по ней скользнуло что-то вроде змеиного тела. В темной воде блеснула серебряная молния. Это было настолько неожиданно, что сердце упало вниз живота только секунд через пять после прикосновения. Как я узнала позже, – это меня спасло.

 Х Х Х

Всю ночь мне снилась еда, поэтому, когда рассвело, глаз я не открывала, несмотря на то, что золотистый запах жареных блинов щекотал и будоражил. Мне казалось, что это именно он разбудил меня. Я видела деревянный огромный прямоугольный стол, а на нем горку тоненьких блинов. Таких, как я никогда не умела испечь. Но, очень любила покушать. А рядом стояли вазочки с медом, вареньем, сметаной и даже с красной икрой. Вазочки были стеклянные, и совсем не подходили по стилю к этому, почему-то мне хотелось, чтобы это было так, - дубовому столу. Зато, глиняный красно-коричневый кувшин очень даже вписывался в обстановку, и был наверняка полон молока. Мои глаза скользнули к печке, белой-белой, и с ситцевыми занавесочками, которые закрывали, видимо, полати. В открытой печи виднелся горшок - круглый, пузатый. Наверняка с гречневой кашей. На окнах были такие же, как на печке занавески – белые, в голубой мелкий цветочек. И еще стояла герань… Нет, герань – это уже слишком. Не было герани. Но были еще лавки вдоль стен, широкие, спать можно. Спать. Я же сплю. И мне все это сниться! Но не запах же?
Я медленно проснулась. Запах не улетучился. Осторожно, чтобы не спугнуть его, сползла по лестнице на землю и пошла к двери в дом. «В голове» была горница, которая мне приснилась. Из окон был виден этот самый лес. Закрыв глаза, на всякий случай, отворила дверь и вошла в дом. Запах усилился. Постояла немного, потом подумала, что крыша не могла висеть в воздухе, значит, скорее то, что видела вчера был сон, или глюки, нежели то, что видела сегодня во сне, а скорее наяву… Короче, я запуталась и просто открыла глаза. Все было так, как мне снилось. Но не вчера, а сегодня. Особенно блины.
Здорово. Осталось узнать, кто это их испек. Наверное, хозяин или хозяйка, а я незваной гостьей переспала на их сеновале. Впрочем, думаю, они не обидятся. Люди, живущие так далеко от городской суеты, вряд ли будут очень раздражительны. А вот есть все же неприлично.
Но ведь я умру! Мало того, что не ела уже полгода, так еще и вкусности перед носом расставили! Ладно, поем каши, если ее там много. А, без блинов – обойдусь. Подожду, пока на них пригласят, если пригласят. Повернулась в поисках буфета или чего-нибудь подобного. Как и думала, он стоял у стены напротив двери. Темненький такой, древненький. Горка называется. Не стесняясь (ну, не звери же здесь живут, скажу, - два дня не ела. А что, почти правда), достала тарелку, ложку, подумав, еще стакан для молока. Оформила себе завтрако-обедо-ужин и съела за троих. Каши, слава богу, было литров пять, если не три. Главное – много.
Никто не появлялся. Недолго думая, запихнула в рот пару блинов, взяв на каждый по ложке из каждой вазочки. Так, чтобы незаметно было, и уселась ждать хозяев. Но меня разморило от обжорства, я и прилегла на лавке, взяв чей-то тулуп со стены. Ну, точно царевна, теперь не хватало семи братцев на меня. Нет, семь - многовато… Дура… Все – молчу. Уже сплю.
Так я проспала, бог знает сколько. Часы умерли. Кукушка сошла с ума, кукует чего ни попадя. По солнцу, если оно здесь прилично себя ведет, можно сделать вывод, что еще не вечер, но уже и не полдень. Как-то так, с серединки на половинку. Хозяева не пришли, – мне стало скучно. Я хоть и нервничала, все же себе этого не показывала. И то, что знакомство откладывается опять, меня не слишком вдохновляло. Впрочем, может быть пойти навстречу? А может быть и на разведку. И слинять, пока не заметили?
А может посуду помыть? Прикинуться приличной. Это идея.
Собрав грязные тарелки, ложки и стакан, понесла это все на улицу. Что-то темное и душное в груди не пустило меня с посудой к ручью. Я вспомнила вчерашнее прикосновение к руке, и неприятное чувство обострилось, собравшись в комочек. Боюсь туда идти. Хотя, может быть, это была просто рыба. Да и змей я не боюсь, пока они на меня не нападают. А они на меня никогда не нападали. Так что, можно сказать, – не боюсь, но опасаюсь. Найдя ведро, взяла огромную ветку и, все же, поплелась к ручью. Ветку держала, как миноискатель, шурша ею впереди себя по траве. Змеи ведь не дуры, очень им надо кусаться после того, как почти раздавили.
Лес был такой зеленый, будто и не сентябрь вовсе на дворе, а июнь. Сочный такой лес. Хотя, меня отвлекали моя миноискательная ветка и остатки страха, все же огляделась. Поляна – чудо. Грустно будет уходить отсюда. Но, вот дождусь хозяев, они мне расскажут, как выбраться из леса, и пойду. А не хочется. Так устала.
А вдруг, здесь живет какой-нибудь симпатичный холостяк? И сам предложит погостить у него? Нимфоманка чертова.
Все стрелки переводишь? Шуточки все? Впрочем, обманываешь ты себя так же неумело и настырно, как всегда. Лебеда чередою, череда к водопою, водопой за мостком, кто о чем, ты о нем…
О ком, о нем? Знать бы. Может быть, когда-нибудь узнаю. Надежда умирает последней. Вот ловкая баба, всех переживет. Стерва.
Впрочем, сейчас действительно не о Нем. Если он когда-нибудь и случится, то, как снежный обвал на мою голову. Без предупреждения и без спасения. Впрочем, все это маловероятно, все равно такого не существует, как себе придумала. А, другого нам не надо. Да и с тем, что делать, пока не знаю. Потому что с собой еще ничего не решила. Может, в монастырь соберусь. Знать бы такой монастырь… Или вообще, такую религию, которая меня бы вытерпела! И, почему не создают безрелигиозных монастырей? Типа «Артека», где все национальности когда-то собирались. Впрочем, у них тоже была своя религия. Нет, наверное, придется самой создать что-то вроде этого.
Ну, вот что ты, вместо того, чтобы наслаждаться красотой, которая вокруг тебя, все рассуждаешь, рассуждаешь? Так всю жизнь и проживешь, как в одиночной камере. Вот смотри, какие огромные лопухи, папортниковые заросли, а в зарослях змеи… Тьфу! Зациклилась.
Это точно.
- Ой, это опять ты?
- А, ты еще кого-то ждешь?
- Нет, но мне не нравится постоянно находиться под колпаком у лешего! Мысли подслушиваешь, в замочную скважину подсматриваешь?
- Не подсматриваю, очень надо. А мысли, мысли я не подслушиваю. Ты же их не думаешь, а говоришь. А, раз говоришь, значит кому-то. Почему бы не мне?
- Ладно, черт с тобой. Леш, а кто в этом доме живет? Они скоро придут? Может, мне убраться заранее?
- Кто-кто… Дед Пихто. Я леший, а не домовой. Не знаю я ничего про твой дом. Да и знать не хочу. А, прежде чем спрашивать, подумай, почему я должен тебе отвечать? Это раз. И, почему ты решила, что я отвечу тебе правду? Это два.
- А, зачем тебе врать?
- О-оо! Много зачем. Столько много, что я еще и не выбрал.
- Врать любишь?
- А кто ж не любит?
- Я.
- Вот и соврала! Соврала!
- Я вру иногда, но для дела. Это не значит, что люблю врать.
- Не понял.
- Ой, ну, это долго объяснять. А, вот ты-то, кому тут врешь в своем лесу? Зверью что ли?
- Вот именно! Именно! Совершенно некому! А так хочется! Может, потому и люблю, что редко приходится. Ведь совершенно некому!
- А эти что, не выходят в лес?
- Не выходят… Кто эти?
- Ты не дури меня, не дури. Говори, раз начал. Кто не выходят?
- Это я спросил. Первое слово дороже второго.
- Шел крокодил, первое слово проглотил, а второе оставил! Говори.
- Не буду. Ты обманула меня.
- Ага, обиделся. А, как сам собираешься меня обманывать, да еще и предупреждаешь об этом, это хорошо?
- Что хорошо? Что собираюсь, или то, что предупреждаю?
- Знаешь что, не хочешь – не говори. Пошла я в дом.
- Пойдем погуляем. Что тебе там делать?
- Тарелки мыть.

Однако, в дом не пошла. Как-то скучно стало в дом идти. Решила все-таки прогуляться. И вспомнила: «Шла девочка по лесу. Такому веселому, гомонящему. И увидела дерево. Оно стояло среди всех, выделяясь белым, без коры стволом. «Как должно быть ему холодно, и больно, когда по живому…» – подумала девочка, и стала искать воду. Она поливала день и ночь дерево, еще день и ночь и еще… Когда же подняла глаза, что бы посмотреть, не появилась ли кора, - она увидела провода. Это был телеграфный столб. Девочка пошла дальше по лесу, такому глухому и неприветливому». Боже, какая ерунда! И это сочиняла я. Или не я? Что такое я?
Набор костей, мякоти, качеств, и недостатка качеств. Недостатки – они тоже качества, только, наоборот - с отрицательным знаком. В системе отсчета грубо нематериального существуют отрицательные величины наравне с положительными, обладая теми же самыми правами. Но не обязанностями. Потому что положительные качества обязаны быть, а обязанными «не быть» нельзя.
Впрочем, качества, которые имеют положительный знак (вовсе не с точки зрения этики и морали, а всего лишь по праву существования, а не отсутствия), тоже с этой своей обязанностью – быть, обращаются чересчур вольно. И часто отсутствуют на своем рабочем месте. И по закону подлости именно в тот момент, когда срочно необходимы.
Поэтому очень легко перепутать себя с кем-то еще. Набор качеств и некачеств настолько неуловим, что только произведешь перепись населения, как тут же кто-то помер или родился, начинай сначала. Так всю жизнь и перебираешь старые фотографии, а взглянешь в зеркало… Мамочки, родные! Это кто?!!
Так что определение «Я» – неопределимо.
Сочиняла про лес некая мадам, достаточно симпатичная мне по праву кровного родства, больше ни чем со мною не связанная… Впрочем, нет, я из нее вышла. Я каждый день из себя выхожу. То-то часто раздражаюсь. Еще бы, каждый день из себя выходить и никогда в себя не возвращаться.
«Вышли мы все из народа – дети семьи трудовой…»
Одного этого достаточно, что вышли, про «возвращаться» еще никто не придумал. А, куда вышли, во что вошли?.. Разве кого волнует?
Что-то меня все-таки связывает с той мадам… Ага, я тоже плетусь по лесу, но в этот раз настоящему. Интересно, почему настоящее всегда менее привлекательно и «вдохновительно», нежели воображаемое? Ну, почему, мысли скачут как блохи?!! Места пустого, наверное, много, вот и разбегаются. Итак, я плетусь по лесу… Ага!.. Я тоже смотрю только под ноги. Сделаем наоборот…
Ого! Наверху лучше… Намного лучше. Мотылек мотыляет по небесной тропинке между сосен. Своей беспечностью он меня как-то беспокоит. Пытается навязаться в коллеги. Не выйдет…
Блин!!! Черт!!! Как больно-то… Хреновы корни, распустились совсем тут под ногами… Почему, одним все, другим – ничего? Были бы глаза, как у хамелеона, я бы одним в небо, другим на землю смотрела, никогда бы не шлепнулась. В небо можно смотреть только лежа на земле… Даже не стоя, голова кружиться начинает. Забавно, земля силы придает. Нет, она не силы, стабильность дает. Обозначает твою природу, и ты спокоен, как в детстве у мамы на руках.
А, когда ты упираешься головой в небо, то нужна большая осторожность, чтобы не улететь. Но, так как ты боишься улететь, то в первый же момент своей попытки – сразу возвращаешься на землю… И так больно возвращаешься.
Впрочем, было бы хуже, если бы на асфальте грохнулась. Тут хоть местами не больно. Гулять, однако, уже не хочется. Пойду обратно.
- И правильно.
- Опять ты?
- А кто еще?
- Заманал. Почему ты за мной ходишь?
- Это не я за тобой, это ты за мной. Разве не знаешь, что по лесу леший водит?
- Может быть, ты и подножки устраиваешь?
- Бывает.
- Ладно, веди тогда меня обратно, уже нагулялась, благодаря тебе.
- Пойдем…
Что-то в его интонации мне не понравилось. Точнее, насторожило. Но не в сторону недоверия, а совсем в другую.
- Лешь, а ты чего такой грустный?
- Разве?
И тут же замолчал. Сколько я его ни звала, - молчал.
- Ну, ладно, Лешенька, ты что, обиделся на меня? Перестань. Хочешь, не разговаривай, только не обижайся.
Тут я почувствовала, что Леший не обижается на меня. Но, почему-то грустно ему. Мне уже начало передаваться его настроение, как вышла к дому и обалдела…
Из трубы шел дымок. Беленький такой. И растворялся через пару метров. Я стояла и смотрела, как на восьмое чудо света. Потом встряхнулась: что это со мной? Чему удивилась? Хозяева вернулись, всего-навсего.
Вспомнила, что посуду оставила на лавке возле дома, а ведро с водой у ручья. Молодец. Хорошее начало для знакомства.
Побежала за ведром уже без «миноискателя».
Вернулась и, недолго мучаясь, сразу же вошла в избу.
- Здра…сьте…
В доме никого не было. В печке потрескивали дрова. Я нашла большую кастрюлю и, налив в нее воды, поставила на плиту. И села возле окна, поджидая хозяев. Ни шороха, ни шевеления. Непонятно это, куда все подевались? И кто все? И сколько их? Вода закипела, я вздохнула и пошла во двор – мыть посуду.
Странно все это. Невидимки какие-то, хозяева. В доме послышалась возня. Потом тихие переругивания. Сколько ни прислушивалась, так и не поняла, кто говорил: мужчины, женщины…
Помыв посуду, собрала ее и внесла в дом. Тихо, пусто…
- Так…- сказала вслух, - И что бы это значило?
Ни ответа, ни привета. Мне стало нехорошо.
- Может быть, покажетесь, все же, Хозяева дорогие?
- Так это… Мы не можем…- голос был скрипучий, но приятный, теплый.
- Почему? – пара кишочков в животе у меня заморозились, превратившись в комочек льда. И куда смотреть не знала…
- Так, не знаем как.
- А, вы кто?
- Хозяева.
- Домовые, что ли? – меня осенило. Конечно! Если есть леший, то почему бы, не быть и домовому? Впрочем, это говорило о том, что я окончательно сбрендила. Если один воображаемый предмет оживает, это еще не сумасшествие, а если несколько, то крыша поехала окончательно. Странная логика. Стоп! О какой логике может рассуждать сумасшедшая? О сумасшедшей логике. У любого психа есть своя система отсчета. Даже более прочная, чем у нормального человека. Потому что нормальный человек способен сомневаться, псих же никогда. А я что сейчас делаю? Сомневаюсь. Боже, кого-то я сейчас себе напоминаю. Конечно! Раневскую в роли домработницы из «Весны». «С кем это она там разговаривает? С собой? А я с кем разговариваю? С собой. Спокойной ночи, дорогая. Спасибо…»
- А зовут вас как? – вкрадчивым полушепотом спросила я.
- Да, кто как зовет…
- А, вас сколько?
- Как это сколько? – в голосе явно почувствовалась обида, - в доме один хозяин, да одна хозяйка, Доманя моя.
- Доманя…- комочек льда начал таять. Доманя – слово такое, хорошее, - Доманя, - я позвала.
- Чего? – голосочек был негромкий, приятный, но с большими тайными возможностями. Интонация вопроса не вызывала сомнений в большой ехидности обладателя этого голоса.
- Доманя, ты как зовешь хозяина?
- Дык, по всякому. Когда зову, а когда и посылаю…
- А, как мне звать?
- А мне почем знать? Да, и зачем тебе его звать-то? У него своя хозяйка имеется, - в голосе появились железные нотки.
- Не, нормально! Мне еще не хватало тут ваши отношения выяснять или в них вмешиваться, - я тоже разозлилась, - да хотите, уйду, прямо сейчас. Очень надо мне тут в семейные дрязги влезать, а потом крайней оказаться.
- Да, не слушай ты ее, бабу вредную. Люди ее кикиморой прозвали, вот она и бесится, недолюбливает ваше племя.
- Наше племя, - я фыркнула.
- А зовут меня действительно, по-разному. Каждый новый жилец по-своему.
- Например?
- Доброжил, Доброхот, Кормилец…
- Жировик…- подала голос Доманя, - А еще Лизун…
- Э-э… слишком много. Мне-то как называть? – аккуратно спросила я, учитывая супружеские комплексы Домани.
- Как хошь назови, хоть горшком…
- А Дед Пихто тебя никто не звал? – в доме поднялась бесшумная паника. Странно, я не слышала, но они явно ругались. Занавески перед глазами не шевелились, посуда стояла ровно, но мне казалось, что в доме мини тайфун разбушевался, - Эй, але, люди! Можно мне услышать, что за шум?
Неслышимый бедлам смолк. Так, что тишина от натуги даже зазвенела. Я испугалась. На мгновение мне показалось, что я абсолютно одна.
- Эй, люди…- тихонечко позвала.
- Какие мы люди…- но в голосе обиды не чувствовалось. Даже наоборот. Я поняла, что нечаянно польстила.
- Я не хотела обидеть, - фальшивила безбожно (хотя, разве можно фальшивить божественно?), - мне просто показалось, что вы такие же, как я. Но, вы, конечно, интереснее…
Самое смешное, что говорила правду, а вот фальшивила в том, что не поняла, как подействовали мои слова. Оправдывалась для чего-то, – сама не знаю для чего. Но лесть они проглотили, или сделали вид. Тем более, что об отношении ко мне или людям вообще, я могла только догадываться. Обернулось бы это сравнение оскорблением – не знала, но не обернулось.
- Ты где про Пихто слышала?
- Леший ляпнул как-то.
В доме опять поднялась неразбериха, но на этот раз уже меня не стеснялись.
«Я говорила тебе… Да я-то что?… Я его умою, дай только срок, лезет куда не просят… Ну, Домань, ну куда он лезет?.. Куда-куда, на кудыкину гору… Его не спросили, пня трухлявого… Чего он к девочке лезет? Что, не знает, что наша девочка?.. Да, может не знает… А чего это ты его защищаешь? Забыл как он тебя?.. Домань, так я ж сам виноват… Ты-то виноват! Виноват, что стал с шулером играть… Ну, Домань… Ну, чего теперь?... А того!!! Хочешь, чтобы девочку увел? Знаешь ведь его, подлеца!»
- Стоп! – я вмешалась, - Девочка, это кто?
Хозяева смешались и замолчали. Тут-то поняла, что «девочка» это я. Ни фига себе «девочка». Впрочем…
- А сколько вам лет?
- Вместе или порознь?
- Как это?
- Ну, так, если порознь, то мы и сами не знаем. А вот вместе мы… Помнишь, Доманя, сколько воевали?..
- Да, ты сейчас кощунами девочку будешь кормить, вместо каши. Ты его не слушай, это ведь не на одну тыщу лет рассказов. Поешь, сначала.
И огонь в печке сам загорелся. Я встала с лавки, начала накрывать на стол. Размышляя обо всем, что произошло со мной, немного путалась мозгами, и машинально накрыла на троих. Это была, пожалуй, самая моя удачная ошибка. Забегу немного вперед: этим самым купила я домовых с потрохами.

- Доманя, - позвала я шепотом. Глаза мои слипались, но засыпать не хотелось. Бог его знает, – что приснится. А здесь, в этом закутке, мне так нравилось. Хорошо было от присутствия домовых, которые затихли, но казалось, что они бесшумно хлопочут по хозяйству, стараясь не мешать, мне заснуть. «Домик в доме» я назвала полати, на которых мне взбили перинку и отправили туда спать. Как в люльке с занавесками.
- Чего тебе, лопотуня? – голос был приятно ворчливый, как у той бабули, которой я никогда не знала, - Спи уже, неугомонная.
- Домань, а если я Хозяина Кузьмичем буду звать, он не обидится?
Они засмеялись. Тихо так, радостно.
- Кузьмич, а Кузьмич, ты не обидишься? – смеялась Доманя.
- За что обижаться-то? Зови, как хочешь.
- Кузьмич, я, правда, не знаю, откуда это. Голос у тебя такой… И характер. А я ни одного Кузьмича не знала. Кажется, в мультике каком-то или детском фильме был домовой Кузя. Может оттуда?
- Оттуда, отсюда… Кузьмич, значит Кузьмич. Я ведь когда-то совсем без имени был. А потом все звали, как хотели. Я и привык. Тебе не понять, девонька, как долго я живу, и сколько раз я менялся, так и имена менялись.
- А Домовым тебя всегда звали?
- Домовой, городовой… Как стал домовым, так и стали называть. Только вот звать так, не звали. Всегда по-другому.
- А когда ты без имени был?
- Ты вот что, глазки закрой, а я тебе кощуну расскажу. Может, и заснешь…
И начал убаюкивать меня байками – то ли былями, то ли небылицами. Но такими складными, что на песни похожи. Под них и заснула.

Бежать было легко, как в детстве. Ноги думали сами – куда ступить, потому что глаза не успели бы увидеть все ямки и корни, сухие колючие ветки, на которые очень больно наступать. Постепенно, я перестала смотреть под ноги. Поседевшая хвоя мягко принимала мои босые ступни. А я все бежала. Сосны проносились мимо, не уставая. Вот бугор, косогор. Я несусь с горы бесстрашно, как в воду. Потом по узкой тропинке, в конце которой сквозь деревья пробивались солнечные лучи. Ликование прорывалось хохотом. Ногам тепло и странно: тропинка мягкая и живая. Хотелось упасть, но я не падала, а продолжала свой неустанный бег. Легко взлетая над невидимыми преградами, неслась куда-то вперед. Вдруг, оторвавшись, взлетела и полетела кубарем в небо… Или не в небо? Почувствовав себя непонятным насекомым, упала вверх, который оказался низом. Сев на пятую точку, подняла глаза. Надо мной, там, откуда я свалилась, заслоняя солнце, простиралась огромная ладонь. Тепло просвечиваясь на солнце, она прикрывала другую, на которой я сидела. Ей не было ни конца ни края. И все же это была рука, в ладони которой я свернулась калачиком и, закрыв глаза, растворилась в тепле…

Х Х Х

Недели две-три прошли сами собой. Я не считала дней, как и ночей. Моя жизнь текла своим чередом, в потоке дней и растворялась. Прошлое… Настоящее… Мне было хорошо и спокойно. Зачем я здесь? Неважно. Почему? Тоже не важно. А, зачем шла в Замок? Забыла. Что-то беленькое смутно чернеется на горизонте, откуда пришла. В Замок мне хотелось попасть, наверное, для того, чтобы что-нибудь исправить. Что исправить? Не знаю. Просто было стыдно, хотелось что-то изменить в прошлом. Изменить, переписать по новому. Я – новая, и теперь было бы все иначе. Но почему я туда не попала? Может быть, уже не имеет смысла? Мне новой там нечего делать? Но все же хотелось показаться, похвастаться, что и без них справилась.
С чем? Да, собственно, с чем справилась?
Не знаю. Вот, наверное, это и хотела узнать. Вернувшись на исходную точку понять свои изменения. Но это глупо. Неужели обязательно сформулировать, чтобы понять?
Тогда почему ушла из мира? И совершенно не хочется возвращаться. А что? Остаться здесь навсегда. Тишина, покой. Домани с Кузьмичем, да с Лешей, вполне достаточно… Ат… вот здесь-то и есть какая-то загвоздка.
Обманываешь ты себя. Не останешься.
Но, тогда как долго здесь буду?
Пока не захочешь обратно.
Тогда навсегда.
Почему?
Да, потому что! Потому что никогда не захочу обратно. Мне там не нравится!
- Смотри, не споткнись.
- Ой, Лешь, что это?!!
- Не что, а кто. Разуй глаза, – такого ты никогда не видела!
- Боже мой! Какая прелесть!
На меня смотрели два черно-вишневых круглых глаза. Смотрели удивленно, но без испуга. Вытянутая мордочка с любопытством тянулась ко мне.
- Не верю глазам своим! Жирафенок!
- Кто-кто?!!
Я присела к лежащему в небольшом углублении маленькому жирафу. Медленно, внимательно следя за его глазами, чтобы при первом признаке испуга отодвинуться – протянула руку и потрогала теплый твердый бок. Он изогнул шею и понюхал мою руку. А потом лизнул!
Боже мой! Совсем как щенок. У меня в груди затеребилось, закувыркалось теплое, нежное. В носу защипало от восторженного умиления.
- Откуда он, Лешь?
- Откуда… От верблюда!
- От какого верблюда, Лешь? У вас здесь и верблюды есть?
- А что такое верблюды?
- Леша, ты серый весь до последней мозговой клеточки. Если у тебя таковые вообще имеются.
- Имеются, имеются, не переживай. Ты лучше повтори, как ты его назвала.
- Жирафа.
- А это кто?
- Лешь, а правда, откуда он?
- Откуда ты, оттуда и он.
- Нет, Лешенька, там, где жила я, такие не водятся. Если только в зоопарке.
- Ну, и дрянь это – ваш зоопарк.
- Ты видел, что ли?
- Я вижу, когда ты видишь.
- Дрянь, конечно, согласна с тобой. Но я видела таких как он, именно там, а еще по телевизору, да в книжках. Здесь-то он откуда?
- Пришел, как и ты.
- Вот занесло. Жирафы, знаешь, как далеко живут!
- Все относительно.
- Ты прав.
Тем временем я уже гладила жирафенка по длинной гладкой шее, а он, обнюхав мои колени, положил на них голову.
- Лешь, а как его зовут?
- Никак.
- Я его буду звать Жирафка. Жирафка! – позвала я малыша. Он поднял голову и посмотрел мне в глаза. И начал подниматься. Ростом он был мне по плечо. Совсем еще маленький.
Жирафка пошел медленно, как будто и не уходил вовсе. И я поняла, - он ждет, что мы пойдем куда-то вместе.
- Ну, что ж, пошли. Лешь, слушай, он такой маленький, ему же, наверное, молока надо.
- Да нет, я видел, он бузину объедал.


- Ну, вот! Только этого не хватало! Теперь насорит тут, навоняет! А убирать кто будет?
- Да, что ты ворчишь, Доманя? Ничего он не навоняет!
Жирафка стоял посреди горницы, внимательно рассматривая обстановку. Ножки его были широко расставлены, будто пол не деревянный, а ледяной.
- Ну, дите! Чисто дите! Всяку тварь в дом тащит!
- Развопилась, - заступился за меня Кузьмич, - забыла, как жила вместе с овцами да козлами? Вот это была вонь, так вонь. А энтот чего? С него запаху не больше, чем с тебя, когда спишь…
Послышалась возня. Кузьмичу видно все же досталось тряпкой по лысине, он захихикал удовлетворенно. Между домовыми постоянно шла перебранка: кто кого подколет да побольнее. У Домани с остроумием было слабовато, но и она знала, чем достать Кузьмича, если очень хотела. То, что обошлось только «мокрым полотенцем», считалось за победу Кузьмича. Так как не нашлось в кармане у Домани острого словца.

Когда улегся переполох, все успокоились, а Доманя смирилась, я хотела залезть на полати, но Жирафка начал подниматься с подстилки, которую ему соорудили. Я спросила: «Что?» И внезапно, то ли как лучик блеснул в непроходимых дебрях моего мозга, то ли просто озарило: «На улицу?» Ну, вот, дите, конечно, малое, заботы требует, но не ожидала, что так быстро это начнется. «Ну, пошли», - вздохнув, я начала одеваться.
Жирафка заковылял к дверям, как только я была готова. Мы вышли под звездное небо. Настроение у меня сложилось не ахти. Терпеть не могу за кем-нибудь ухаживать, но вечно с самого детства тащу в дом всякую живность, на которую потом злюсь, что она хочет пить, есть, писать, а то и какать! А ведь еще и болеют. А эта африканская зверушка как здесь будет жить? С бронхитами, наверное, замаемся.
Ночной воздух, однако, изменил мое настроение. Я перестала ворчать и вдохнула всей грудью, разглядывая «китайскую грамоту» звездного неба. Лепота… Жирафка, нарушив обычаи собачьего народа не отметив ни единого кустика, заковылял (если можно было так назвать его ломано-грациозную походку) по тропинке. Пошла за ним. Вот не думала, что Жирафы, с переменой часового пояса страдают бессонницей… Ну, что ж, погуляем. Я шла, мысленно посвистывая, так как вслух только фальшивила и сипела. Ну, да бог с ней, с моей бездарностью. В конце-концов, чем хороша жизнь без людей? В отсутствии сравнений, которые чаще издеваются над твоей состоятельностью, чем помогают обрести уверенность в себе. Мне бы еще выдрать эту стерву, которая вечно со мной спорит, издевается, анализирует и критикует.
Да, размечталась…
Уж и помечтать нельзя.
И что интересного ты без меня будешь представлять?
А что интересного я с тобой представляю?
Ничего. Ни со мной, ни без меня. Но, без меня тебе скучно будет даже самой с собой.
Логично.
Мы замолчали. Жирафка шел уверенно, как будто в определенное место.
- Жирафка, может пойдем обратно, спать хочу.
- Сейчас, скоро уже.
Забавно, это я за него придумываю ответы, или догадываюсь… О чем?!! Что он «говорит»? Бред. Конечно, животные думают, но не словами же. Зачем им этот ненужный хлам словообразования? А вообще, зачем человек придумал слова? Я думаю, чтобы врать. Нет, наверное, тут было все иначе. Но, факт, что когда люди разучились понимать друг друга мысленно, они тут же научились врать. Ну, может быть, не тут же. Хотя, какая разница? А, здорово, если бы не было слов! И все бы понимали друг друга «телепатически». Ой, что началось бы! Получилось бы скорее «телепанически». Правда, изменить естественную мысль, на фальшивую так же просто, как сказать не те слова… Так что опять дилемма курицы и яйца – что раньше. Раньше, говорят, был грех. А до этого праведность. А до этого возможность, вероятность грехопадения. Свобода выбора называется. Зря Бог придумал еще набор «казней египетских», типа рождения в муках или добывания хлеба насущного в тяжелых трудах для человечества. Достаточно было оставить одно это – возможность выбора, за которым – неизвестность. Страдания буриданова осла, составили бы основу человеческого наказания, и мало бы не показалось.
Жирафка вышел на полукруглую поляну, освещенную ущербной луной. С трех сторон поляны темнел лес, а третья сторона поднималась горой к звездам. Парадокс! В лесу – гора. То есть в нашем лесу и – гора! Ну, холмы, сопочки, горочки – да. Но гора?! Мистификация. Жирафка пошел прямо к ней. Я забеспокоилась. Что-то мало это походило на вечернюю прогулку. Только тут я насторожилась. До сих пор равномерное медленное течение моей жизни в лесу меня расслабило, превратило в безмозглую квашню, растворившуюся в мирном существовании. Если б была в порядке, то не пошла бы так бездумно за, неизвестно откуда взявшимся, Жирафкой. Впрочем, пошла бы все равно, так или иначе. Вот и нечего кудахтать. Любопытство замучило бы. Я медленно стала продвигаться к Жирафке, который встал на другом краю поляны и смотрел в гору. Не дойдя и до середины, различила слабое мерцание в темном до этого склоне. Прислушавшись к себе, я ни фига не услышала. А хотелось! Развернуться и уйти? И не узнать что там? Я так не смогу. Значит, мой собственный характер решает за меня буридановы проблемы. Остается идти вперед и посмотреть, что так настойчиво пытается показать мне Жирафка. Может быть там пещера Али-Бабы? Но, кто бы ни взялся меня испытывать сокровищами, был бы разочарован. Всегда была крайне к ним равнодушна. Просто до неприличия. Даже когда надо изобразить хотя бы минимальный восторг по поводу произведения искусства из каких-нибудь драгоценных камней или металлов, - делал удивленные глаза, которые сходили у неприхотливых собеседников за восторг. На самом деле, меня интересовала только форма. А дерево или золото явилось материалом для приглянувшейся мне вещи, было безразлично. Ну, разве только в совокупности формы и…
За этими размышлениями я уже подошла к Жирафке. Теперь видела, что стоит он перед входом в пещеру. Начало угадала. Дальше посмотрим. И вдруг… Я ощутила присутствие кого-то еще.
Впрочем, если бы я не была такой дурой, могла и раньше догадаться, что за мерцающим светом в пещере стоит, как минимум человек. И как максимум, скорее всего тоже. Тут я запаниковала. Но секунд через пять паника прошла. Мне просто стало неуютно: одна в лесу, Леший дрыхнет наверное, домовые далеко, а вокруг столько непонятного, а, может быть, и опасного… И вся эта множественность неизвестного в ночном лесу свалилась на мою тощую фактуру так внезапно, что я испугалась не на шутку. И огонек, светивший где-то в глубине пещеры, вдруг показался мне спасительным островком, куда я и рванула, чуть не затоптав бедного Жирафку.
Пещера у входа только начиналась… (как остроумно). Начиналась узким коридором, уводящим легкими изгибами вглубь горы. Уже не сомневаясь, я шла быстрым шагом вместе с Жирафкой, который еле поспевал за мной. Мы вышли на свет постепенно, поэтому я сразу разглядела обстановку пещеры, но не сразу увидела фигуру старика, который сливался с серой стеной, пока он не пошевелился обернувшись.
Пещера была обжитая, хотя уютной назвать ее трудно (в моем понимании уюта). На стенах были нарисованы пентаграммы, треугольники, еврейские звезды, другие, то ли сложные иероглифы, то ли символы, короче – странные рисунки. Свеча горела на каменном столе, похожем на бюро, которое подобно нижней губе обезьяны, выпячивалось из стены. Рядом со свечой лежало несколько свитков и книги. О возрасте которых, я ничего не скажу, потому что по моим ощущениям так долго не живут даже книги.
Старик, видимо, отшельник, повернув голову, смотрел на Жирафку, а вовсе не на меня, как я ожидала. Мне показалось, что они мысленно разговаривают. Чувствовала себя третьей лишней. Однако, не гнали. Подумала, что следует возмутиться таким демонстративным игнорированием, но стало лень. Подвинулась в сторону стола, наблюдая за реакцией старика, - ноль эмоций. Я пошла смелее.
Заглянув в книгу, я увидела фигу. То есть не «фигурально», но фактически. На что были похожи знаки на страницах – не знаю, из чего были страницы – не знаю. Страницы были желтовато-прозрачные, похожие немного на кальку, но не калька. Знаки либо нарисованы на одной стороне листа, либо при кажущейся прозрачности, листы были все же не прозрачные. Взглянув на свитки (думаю, - пергамента), увидела иные значки. В книге были знаки-символы, мало похожие на буквы, из которых состоят слова, но на пергаментах значки все же напоминали то ли незатейливые руны, то ли буквы глаголицы. Или еще какого древнего алфавита, типа финикийского. Потрогать ни свитки, ни книгу я не решалась. Такое впечатление, что это было нечто, чего нельзя касаться, не прополоскав мозги. Но и отойти не могла тоже. Меня, как привязали к этому столу. Я села на пенек, который заменял стул, и огляделась. Далее, вдоль стены пещеры стояли деревянные широкие лавки, нет не лавки… Не знаю, как назвать сколоченные доски со стеночками сантиметров в 15 в высоту по краю. А внутри этих ящиков было наложено сено. Это наверняка кровати. Но, почему две? Старик производил впечатление совершенного отшельника.
И тут до меня донеслись слова: «Терпеть не могу за кем-нибудь ухаживать, и вечно с детства тащу в дом всякую живность, на которую потом злюсь, что она хочет пить, есть, писать, а то и какать! А ведь еще и болеют. А эта африканская зверушка как здесь будет жить? С бронхитами, наверное, замаемся». Не понял!!! Это что, обо мне??? Мне показалось, что я подслушала чью-то мысль, сформулированную моими словами и даже, пожалуй, интонацией. Да нет, это моя мысль, почему-то еще раз ее подумала, как заезженная пластинка. Но, повернувшись к старику, встретилась с ним глазами. Смотрел он на меня печально-обреченно. И до меня дошло, что это он думал обо мне примерно то же самое, что я о Жирафке! Так вот для кого вторая кровать! Ну уж нет, фигушки, я пойду домой.
Не так-то просто попрощаться, если не поздоровался. Я растерялась, как уйти? Как вошла? Ну, вошла я как привидение, просто незамеченное старцем, так теперь же он смотрит на меня! Наверное, надо поздороваться.
Наверное.
- Здрасьте, - я кивнула головой и встала с пенька.
Здравствуй, голубушка.
Старик молчал, но я все понимала, что он думал. Он думал, как говорил… О, где это я слышала? От Лешего. Неужели я тоже так громко думаю?
Скорее членораздельно.
Как?!!
Чтобы ты меня понимала я использую твои мыслеформы и мыслеобразы. Не тратя время на перевод. Ведь люди только думают, что говорят на одном языке…
Старик был явно не злой, но какой-то равнодушный. Он повернулся к Жирафке и через пару секунд кивнул. Жирафка подошел ко мне и ткнулся в ладонь опущенной руки. Я погладила его, и он пошел к выходу. Я растерянно последовала за ним.
На первом повороте выхода из пещеры, спохватилась:
- До свидания.
Идите пока, страннички…
Но эти «слова» не прозвучали словами, скорее, они так сформировались у меня в сознании. Я шла каменным коридором и пыталась уловить смысл сказанного мне на прощание. «Страннички» – должно звучать не уничижительно, а, как «ребятишки», например. Что значит «пока»? Смысл этого «посыла» оставался для меня размытым. Одно было точно в его многозначности, что мы еще увидимся. И было еще что-то, что я не могла сформулировать, оформить в слова: некое благословение. Но с отпусканием. Нет! Точнее согласие в покровительстве, если понадобится.
Я вспомнила старика. Только сейчас «увидела» как он выглядел. Все, кроме глаз, хотя именно в них и смотрела. Глаза, похожи на отражение в омуте. То есть, что там, за поверхностью не рассмотреть, но глубоко это точно. А вместо собственного изображения, которое ожидаешь увидеть, видишь то, что хочет показать тебе этот омут. Его глаза были как зеркало, отражающее что-то мне неизвестное. И при этом зеркало, в котором отражается другое - в длинный, бесконечный коридор.
Внешне, старик был совсем непримечательный… Снежной седины волосы до плеч, небольшая борода, аккуратная, не козлиная. Щеки в меру впалые, как и подобает его почтенному возрасту. Хотя о его возрасте как-то трудно говорить. Для столетнего, он очень даже молодо выглядел, но что ему не меньше, как-то не сомневалось. Нос не курносый и не горбатый, не короткий и не длинный. Ростом он был бы выше меня, если бы не сутулился слегка. Худощавый, но не худой. Вот обыкновенный и все тут. И описать-то невозможно. Как будто я каждый день раньше встречала обыкновенных волхвов… О! Волхв! Откуда выскочило это слово? Но оно точное. Если он не какой-нибудь отшельник-волхв, то я и не знаю, кем он может быть. Нереально? А жираф в нашем лесу – реально? Так что, оставим все как есть. Если начинать сомневаться в реальности происходящего, то стоит начать с самого факта моего рождения. Если не раньше.
 Когда выходила из пещеры, то все еще продолжала думать о старике. Так незаметно прошла поляну и углубилась в лес по направлению к дому.
Мои мысли перескочили к собственной персоне, а насколько это захватывающее занятие - размышлять о себе, думаю, знает каждый второй, так что не сразу почувствовала беспокойство, которое так назойливо вторгалось в такие нежные взаимоотношения меня с собой, что мы вынуждены были обратить на него внимание. И только я это сделала, беспокойство моментально выросло в тревогу:
Что? Где?
Где-то здесь. Рядом.
Вокруг меня?
Нет… И вокруг тоже. Но главное здесь, сбоку.
Кто-то смотрит на меня.
- Жирафка, давай-ка сделаем вечернюю оздоровительную пробежку? – голос мой еле заметно сбивался на «нервенную» дрожь, но ее можно было смело отнести на счет прохлады ночного воздуха, - замерзла я что-то.
И мы побежали. Сам факт, что я говорила это для КОГО-ТО, КТО СМОТРЕЛ НА МЕНЯ ИЗ ТЕМНОТЫ меня пугал еще больше, чем померещившийся мне взгляд. Не то чтобы я думала таким образом убежать от этого неизвестного, он ведь мог и бегать, а то и летать, я же не знаю, кто это смотрел на меня из темноты. Но, чем быстрее это смотрение кончится, – тем лучше. Неважно даже чем кончится.
Как это неважно!?! Ничего себе «неважно»!!! Очень даже важно. Сбрендила что ли? Неважно ей!
Ой, да помолчи ты, хоть на бегу!
Это ты бежишь, а не я.
Да, я бегу, а ты мешаешь!
Да, беги себе, беги!



Не знаю, Кто это был или Что, но оно меня не тронуло. И я ввалилась в дом целая и невредимая. Поискала щеколду и нашла ее на месте, где, как мне теперь кажется, ее раньше не было.
Хотелось одновременно или плясать от радости, что-то вроде твиста, или забиться под одеяло. Одним словом – меня разрывало на части. Я плюхнулась на лавку у стены. Потом сердце стукнуло, и тут до меня дошло, что до сих пор оно не стучало. Да, давно спортом не занималась, примерно столько же, сколько не убегала ни от кого, тем более, ночью. Ничего себе, остренькое ощущеньице! Примерно, как на американских горках прокатилась. Даже живот внизу немного прихватило.
Жирафка подошел и ткнулся своей вытянутой, как от удивления мордашкой, мне в колени. Я его обняла за шею, благо мне для этого даже наклоняться не пришлось. Очень удобная шея. Он не выглядел ни испуганным, ни загнанным. Конечно, что для него пробежать пару километров! Заглянула ему в глаза… Нормальные жирафьи глаза, никакой конкретной мысли. Мне, наверное, померещилось, что мы с ним разговаривали.
В доме что-то очень тихо, погулять, что ли ушли?
- Куда это мы уйдем? Это ты у нас полуночница, сама спать не ложишься, и нам спокою не даешь. Где была-то?
- Ой, Домань, не спрашивай. Занесла меня нелегкая… Завтра расскажу. Только скажу вам, что лес у вас ночью не то, что днем.
- А ты думала? Какой же нормальный человек, без нужды какой особой, ночью в лес-то попрется. Там нечисти всякой полно.
- Ой, Кузьмич, вам ли нечисти бояться.
- Нам бы может и не стоит, да и то опасаемся, не связываемся почем зря. Да и то, потому что мы им без надобности. А вот ты, сладенькая…
- Что у вас тут, вампиры живут?
- Чегой-то такое?
- Вампиры не знаю, а упырей да навьих деток хватает, - Встряла Доманя,- И неча в дом нечисть всякую кликать заполночь. Ты, что думаешь, дерево защитит? Конечно, мы тута без дела не сидим, обережки кое-какие соорудили, то и спишь спокойно. Любопытных в лесу – пропасть. Вот они тебя и не видели. А теперь не спросимшись, поперла в лес, так всем сообчила, что живешь тут. Ну, пока ты дома, они сюда-то не полезут, а вот за порог теперь с оглядкой ходи!
- Да, у меня там Лешаня…- пробормотала я уже спросонок. Голову, как обволакивало туманом, и я медленно ссыпалась по ту сторону сознания.
- Лешаня! У Лешани скоро день рождения, а там ищи ветра в поле!
Я не очень поняла, о чем идет речь, кроме того, что у Леши скоро день рождения. Интересно, как отмечают его лешие?

Дорога, по которой я ходила к пещере с Жирафкой, все сужалась и сужалась, однако, не пропадала вовсе. Теперь я продиралась сквозь цепкие кусты и деревья, но тропинка, став уже практически муравьиной дорожкой, скользила вперед, показывая мне направление. И я ползла на четвереньках под цепляющимися лапами громадных елей. Никакой поляны! Я подобралась к самой горе, которая оказалась голой скалой, в которой не было никакой пещеры. Впрочем, если так уменьшились тропинка и поляна, может, и вход сделался муравьиным? Я прислонилась спиной к скале, чтобы отдышаться и провалилась, будто каменная стена была нарисована на воздухе. Сознание мое смешалось. Я Алиса… Только не плавно падающая в нору, а летящая кувырком. Ухнувший страх падения не пропадал, так как я все не приземлялась, а увеличивался до невыносимости, еще мгновение и сердце лопнет! Но оно не лопнуло. В кувыркании руки-ноги шлифовались об воздух, и меня отвлекло это непривычное ощущение от естественного страха падения. Шлифовались безболезненно, как мягкий пластилин об рубанок. Я превращалась в шар без лишних отростков. Но этот шар, тем ни менее была я. Самоосознание вышло из этого шара, бывшего некогда моим телом и обозревало его падение… Нет, вовсе не падение… Стремительный полет к пламени свечи в конце бесконечного тоннеля. Я соединилась с моим телом-кораблем и приблизилась, наконец, к свече. Свет ее был тысячекратным, пещера, которую он освещал – абсолютно круглой. Стоило мне взглянуть на какой-нибудь символ-знак на ее стене, он начинал вибрировать, светиться, менять свои очертания, и я переводила глаза на другой, потому что от этих перемен мне становилось почему-то страшно, но другой тоже начинал оживать. Хотелось зацепиться взглядом за что-нибудь стабильное, неподвижное, но все в пещере пришло в движение. Свитки раскрылись, из них полетели буквы-руны, они составляли плоть воздуха пещеры, как молекулы, я их вдыхала, ощущая неимоверную резь в легких или в том, что от них осталось. Символы на стенах ожили все, и теперь я понимала, что их изменения подобны изменению звуков, когда мы говорим, и они составляли то, что я видела, даже закрывая глаза… То есть, пытаясь закрыть, потому что конкретика исчезла и из моего шара-тела. Я вся была и зрение и дыхание и слух… Вот и звуки, сначала ненавязчивые, почти незаметные, стали проникать в меня со всех сторон. Что это были за звуки? Пение? Да. Шелест листвы? Да. Грохот водопада? Да. Голос? Да! Да! Да! Этот Звук вмещал в себя все слышимое мною хоть когда-либо в жизни и даже неслышимое. Я сопротивлялась потоку, не хотела задохнуться в воздухе-знаках, не хотела оглохнуть, не хотела ослепнуть, но все это происходило… И, когда наступил «болевой» барьер, за которым я уже не могла сопротивляться, то отдалась смерти в ее жуткие лапы, потому что кошмарнее ощущений быть не могло, и мне уже нечего было спасать… Я вдруг растворилась в этих звуках, в этом свете, в этих символах, которые вошли в меня и стали новой плотью сознания, сейчас во мне было ничто неразделимо. Не было боли, не было безболья. Я вдруг ощутила себя атомом ЧЕГО-ТО, и это ЧТО-ТО вмещалось во мне одновременно. Я могла его осознать, прочувствовать. И все знаки, которые тысячами кружили вокруг и во мне, обрели свое значение. Язык символов стал понятен, я впитывала и осознавала одновременно тысячи потоков информации и не сходила с ума. Я была само Знание, если это можно так определить. В эти мгновения я знала Все и Все знало меня, я была его атомом, который и есть суть. Но вдруг нечто засвербило, ощутилось. Во мне – Вселенной, почувствовалась еще одна я, которая смотрела на все, что сейчас из себя представляла, и плакала. Когда наши сознания коснувшись, соединились, то вся боль отчаяния обрушилась на меня-нас вдвойне. Боже мой! Как этот мир страшен, как он сложен! Какой человек маленький: я видела его годовалым ребенком, голеньким, беззащитным, то среди жуткого бездушного мегаполиса, то чуждого ему страшного леса… Я видела его одновременно во всем том, что представляла из себя сама. Смотрела на него и плакала, как плакала бы, видя, что моему собственному ребенку угрожает опасность, а я ничего не могу с этим поделать. НИЧЕГО! Как страшен мир, и как он не похож на то, что мы себе о нем представляем… Я зашлась в истерическом плаче, безысходных рыданиях и выпала из этого жуткого сна. Теперь я рыдала в подушку, меня корчило на полатях, будто что-то рожала и не могла родить. Все то, что только что знала, растворялось, но даже через некоторое время, я ощущала себя тысячелетней старухой, знающей СЛИШКОМ много…

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)