Как я сбила Форд, или из давнего-выстраданного быль

22 января 2002 года

Переходя улицу, оглянись по сторонам. (ПДД)

Я сломал себе ногУ,
Или, может, нОгу,
Есть могу и пить могу,
А ходить – не мОгу. (Тимур Шаов)

 
14:30 по местному времени

- Шеф, мне надо новый паспорт получить… До пяти часов… А ехать далеко…
 Шеф (умница, водолей, шестидесятник, физик-лирик, кандидат технических наук, по совместительству — директор небольшой фирмы по продаже средств связи) хитро сверкает на меня ярко-голубыми глазами:
- Вернешься сегодня?
- Вряд ли… - скромно потупилась я.

15:03
 «Паспорт получу, новый, с двуглавой чернобыльской курицей. Потом загран обновлю. А летом мы с Ним опять поедем в Париж… Блин, я ОПЯТЬ хочу в Париж!!! Или в Амстердам… Фигня, хоть в деревню Нижнее Говнюкино! Главное — с Ним…» И вдруг я
 лечу… Зачем лечу? Куда лечу? Но это так восхитительно! Небо… Яркое, большое, голубое. «Незачем биться… Нечем делиться… Птица я, птица…» Небо. Небо. Опять небо… И еще раз небо. Что еще есть в этом мире, кроме неба??? «Все на свете — загадка и враки…» Кто такой князь Болконский? Ах, да. Толстой Л. Н. Аустерлиц. Война и мир. Нет — только мир. Больше ничего. Только небо. Хорошо.
 Почему я лежу в сугробе? Почему вокруг меня собралось окрестные бабуськи с авоськами? О чем-то говорят…
1-й внутренний голос: Джина, тебя сбила машина.
2-й внутренний голос: МЕНЯ??? Великую Джину Меркьюри Стардаст? Машина? Гонишь!!!
1-й: Ну, а кого же? Пушкина?
2-й: Пушкина не трожь!!!
1-й: Ладно, не трожу… Отвечай на вопросы: быстро, конкретно, четко. Понял?
2-й: Oui, c’est ca.
1-й: Отставить французский!!! Тошнота, головокружение, помутнение в глазах есть?
2-й: Никак нет, вашшство!
1-й: Значит, сотрясения мозга нет. Ногами-руками пошевели.
2-й: Шевелятся. Правые. Левая рука в лучезапястном суставе неестественно вывернута. Часы разбиты вдребезги. Под рукой на сугробе подозрительная красная лужа. Нога… (пытаюсь поднять голову и посмотреть, но бабуськи с авоськами громко вопят: «Не двигайся! Мало ли че!!!»)
1-й: Позвоночник цел. Легко отделалась, дорогуша! Руки-ноги — дело наживное. Несколько месяцев больничного, и допишешь, наконец, давно задуманный роман!
2-й: Пресветлый Ахура-Мазда!!! Нет, не для меня такое счастье!... А о цене я подумаю завтра!

…-Ссссука, бля!!! Глаза повылазили??? Ты мне все лобовое стекло раскурочила!!!
 Над нами с голосами склоняется парень лет тридцати. Внезапно он ахает:
- Госсссссподи! Да ты ж -- красавица!
(Мерси за комплимент, мсье, — громко и скромно думаю я. Томно опускаю ресницы).
- Скорую!!! Да быстрее — не видите, сколько крови?!
-… И ГИБДД. Эта дура сама на дорогу выбежала. Я не виноват. Бабуля, вы свидетель! Бабуля!...
- …Ох, Степанна, развелось нынче этих, на иномарках… Простому человеку пройти негде…
- А она жива вообще? Кажись, не дышит… Жалко — девка-то молодая, красивая, не алкашка какая-нить…
- Пятровна, почем кефир брала? Где, в «Восьми ключах»? Ну и я пойду… Потом расскажешь.

15:30
…Надоели вы мне, бабки. Лишь бы соседок среди вас не было… Хотя вот как раз-таки это и нереально – все произошло в двухстах метрах от дома и по еще одной иронии судьбы – почти под окнами местного ЗАГСа, куда я как раз на днях собиралась зайти с вполне определенными целями... Если до мамы дойдет – неудобно получится…
Поднимаю голову. В поле зрения попадает машина гайцев, т.е. доблестных сотрудников ГИБДД. Им что-то темпераментно объясняет парень, обозвавший меня «красавицей». «Шофер», - догадался Штирлиц, мысленно шучу я. Странно — боли почти нет. К чему бы это? Ладно, фигня, спишем на травматический шок, главное — позвоночник с головой целы. И вдруг острая боль пронзает мое сердце: «НОГИ!!! Мои самые длинные и прекрасные на свете ноги!!! Что с ними?!» Невзирая на протесты бабулек, приподнимаюсь на правом локте и смотрю вниз, благо длинная шуба (как я выяснила впоследствии, значительно амортизировавшая удар), задралась почти до груди.
«Колготки!!!»
…Н-да… Колготки придется выбросить. Черные шерстяные зимние колготки. Дорогущие. Теплые… В районе левой коленки огромная дыра. Кровь-то отстирать можно, но такую дыру заштопать? Нереально… А сапоги??? Бабушкой мне подаренные зимние сапоги??? Кажется, нормально. Чуть выше левой лодыжки легкая тупая боль - как от ушиба.
2-й внутренний голос: Приколись, снимают с тебя врачи сапог. А с ними вместе — и нога…
1-й: Заткнись, дура!!! Если б ногу оторвало, то по сапогу это было бы заметно.
2-й: устыдившись своей слабости, замолкает.

15:50
- Извините, дорогие мои товарищи и господа! (бабульки шарахаются в разные стороны), - если мне не изменяет память, то с момента этого прискорбного инцидента прошел почти час. А, надо вам сказать, уральский сугроб в середине января — не самое теплое место на свете…
2-й внутренний голос, первому, тихо: Ты че вые*ываешься?
1-й, второму, гордо, но тоже тихо: Я не вые*ываюсь, я марку держу! Дворянины мы или когда?!
(Вслух, громко):
- Где ваша *баная скорая??? Бля, больница же через два дома… Правда, для ветеранов… А я, может, ветеран психоделической и сексуальной революции!!! А-а-а… Ну, товарищи, бля!!! Ну сделайте же хоть что-нибудь!!! Хо-лод-но!.. Ма-ма!...

16:10
-… Отойдите, граждане, без вас разберемся. Ты живая?.. Молодец. Все будет хорошо. Ребят, носилки! Осторожно — может, позвоночник у нее поврежден.
- Ни фига! — обижаюсь я, - позвоночник и голова целы! Только левая рука и левая нога!
 - Гы… умная какая… - ржет кто-то из санитаров. Меня наконец-то вынимают из сугроба и бережно вносят в красивую белую машину с мигалкой. Там тепло. За нами внимательно наблюдают крепкие ребятки в форме.
 …Я люблю врачей и милиционеров. Все мое невозможно-счастливое детство прошло в госпитале МВД, где моя красавица-мама (капитан ВВ по медицинской части) служила врачом-окулистом, а все ее поклонники были высокими и стройными майорами и полковниками внутренних войск, которые дарили мне то жвачки, то шоколадки, то еще чего-нибудь… Как давно это было… Да и было ли?...
-…Пила сегодня?
- Нет!
 …Вот вам и ирония судьбы… Сколько раз ночью по всему городу пьяной одна шлялась в эпоху волосатой хипповской юности— и ничего. Стоило только один-единственный раз пройти днем и трезвой — и получи, фашист, гранату!!!
…-Телефон! Мой телефон!...
- Какой у тебя телефон? — умиротворяющее спрашивает симпатичная сестричка, уже стащившая с меня шубу, потертый джинсовый жакет и белую блузку, и колющая мне что-то обезболивающее и успокаивающее в вену.
(1-й внутренний, ехидно: Мой телефон — ноль-ноль-ноль… Голосом Э.Шклярского из «Пикника»).
- Синий!!! Моторола! С черными кнопками!...
- У нее был телефон? — тихо спрашивает сестренка, поворачиваясь к братишке.
- В сумке нет. — так же тихо отвечает он.
1-й внутренний: Слы, Джин — наш феноменальный слух ни капельки не пострадал…
Вслух:
- Он в правом кармане шубы был! Мне надо маме позвонить! И… еще одному человеку!!!
- Как тебя зовут? Андрюх, записывай.
 Называю паспортные данные. А куда деваться? Ясно понимаю, что ни домой, ни, тем более, на работу, я сегодня уже не попаду… Хоть не безымянной умереть…
- Куда… Куда вы меня?... — после укола способность к возвышенным выражениям куда-то делась.
- В 24-ю горбольницу.
- Дык это ж в жопе!!! А ближе никак? Может, в госпиталь МВД?.. У меня там пара полковников знакомых…
 Они почему-то смеются…

17:03
- Мама?
- Да, доча?
- Мам, я сегодня задержусь, - беззаботно говорю я, лежа голой в луже крови в предбаннике операционной. Кажется, тон удался. О, какой артист умирает во мне! Умирает?...
- Хорошо, малыш, позвони, когда освободишься.
 Дрожь пробивает меня почти насквозь. Неужели она не поняла??? Но ведь я сама не хотела ее пугать… Почему же меня так трясет? Холодно… Боже, как холодно… Из одежды на мне — только контактные линзы на минус семь диоптрий. Где кто-нибудь??? Пустая серая комната. Я лежу на столе почти в виде трупа. Только синяя «Моторола» в руке. В правой. На левую стараюсь вообще не смотреть. Под ней банальная лужа крови. Джордж Оруэлл со своим «1984» опять отдыхает и нервно курит в сторонке.…
 М(е)э(з)рская сука ЧАМ. Опять на больницах энергию экономит! Все Ему расскажу!!! Позвонить… нет, сейчас нельзя — Он работает. Он не любит, когда его беспокоят во время работы. Тем более что у них в информагентстве сейчас час пик. Последнюю сводку новостей сводят… Сводку сводят? Что с тобой, Джина? Русский язык позабыла? А говорила, голова в порядке! Очнись!...
 Кто-нибудь!... Мне холодно!...

 …Через пару веков (час, не меньше!) меня вкатывают в операционную. Перекладывают на стол.
1-й внутренний голос: Джин, запоминай. Как писателю пригодится.
2-й: Мы ведь не умрем?..
1-й: Дура, что есть смерть?.. Спроси лучше, не останемся ли мы инвалидами… Кроме как на голову, ну да это уже давно известно.
2-й: Ух ты, хачика какого-то на соседний стол положили. Видимо, близко к скинхэдам проходил…
1-й: Мдаа… Поломанный-то он поломанный, а на наши с тобой драгоценные 90-60-90 пялится исправно…
Молодой хирург (лет двадцать восемь, не больше), не забывая машинально строить глазки двум молоденьким сестричкам, со смехом говорит действительно изрядно пострадавшему лицу кавказской национальности:
- Эй, генацвале, повернись-ка на живот, в попу уколем. Танечка, Катя. — помогите товарищу. Да и на девушку голодными глазами смотреть не будет…
…Со стороны ног подходит сестра. Мажет ногу спиртом. Ногу при этом держит под прямым углом. Чистый спирт или что-то вроде него стекает по ноге на совершенно для этой цели не приспособленные части тела… Кричать уже нет сил, поэтому молчу. Горло словно парализовано. Надо мной склоняется мужчина — весь в белом и в белой маске, как жрец зороастризма. Напрягаю горло и знание медицины:
- У меня рука сломана?
- Да. Открытый с вывихом. Но рука-то ладно…
Вспоминаю свой ни разу не поцарапанный сапог. Неужели?..
- Лихо ты его… - голос мягкий, успокаивающий, с легким еврейским акцентом, черные глаза поверх повязки с участием смотрят мне в лицо. Таким и должен быть анестезиолог, - Рукой — лобовое стекло вынесла, ногой — бампер погнула…
В голове загорается надпись testing. Тестирую левую ногу. Слегка побаливает. Но только слегка.
- Что с ногой?
Он мнется.
- Говорите! Я анатомию знаю, у меня мать – врач первой категории.
- Закрытый перелом обеих костей голени в нижней трети. Раздроблено в крошки около трех сантиметров кости. Обломки, конечно, надо удалить.
Молчу. Примерно с минуту. Потом спрашиваю, и голос предательски дрожит:
- И у меня одна нога на три сантиметра короче будет?..
2-й внутренний голос: Достойный финал для бывшей фотомодели, звезды авангардного кино и участницы конкурсов красоты! Кто там заикался, что истинная красота — в душе? Душу-то у тебя, деточка, никто не отнимает пока что…
1-й, второму, тихо, но гордо: А вот Луиза де Ла Бом Ле Блан де Лавальер тоже хромала после перелома… а какого парня отхватила!
- Гипс наложите? — безнадежно справляюсь я.
Анестезиолог вздыхает. В его глазах — вся скорбь еврейского народа.
- Нет, деточка… Очень жаль, но гипсом тут не обойдешься. Будем из тебя терминатора делать. Кино смотрела?
- А то ж!… Я, между прочим, киновед по образованию…
- Да ты что? — почти искренне восхищается он, - А где у нас на таких учат?
- В Университете.
- В каком?..
Смотрю с укоризной:
- Университет на Урале один. Уральский Государственный называется, имени Горького А Эм. Остальные не в счет.
Ведем светскую беседу. Еще одна ролевая игра. Обсуждаем проблемы высшего образования в новейшей истории России, притворяясь, что не слышим, как чуть ниже, на другом конце операционного стола, раздаются звуки, похожие на бензопилу. Они что-то делают с моей ногой. Я не совсем уверена, что хочу знать, что именно…
- Эй, док! — слабо зову я через пару часов, - не забывайте — у меня еще рука есть!
- Спасибо, что напомнила!
Хирург смеется. У него голубые глаза и хрупкая фигура. Он похож на… На кого же он похож?
1-й голос: На молодого Дэвида Бауи!
2-й: Не… Скорее, на очень молодого Гребня.
1-й: А какая разница? Они же близнецы, и папа их — Боб Дилан.
Потом они что-то еще делали. Я закрыла глаза и не обращала внимания на сразу три… или четыре… или пять голубых солнц, которые крутились над столом и хирургами. Еврейский анестезиолог что-то говорил. Сестренки бегали от моего стола к травмированному кавказцу и обратно. Мне плевать на все. Примерно такой же эффект был шесть лет назад, когда мы с подружкой по культурологическо-философской дури глотнули по паре литров отвара конопли на молоке. Ничего нету. Никого не жалко. Весь мир — мой легкий полнолунный глюк…
Wake out in a moonage daydream, oh yeah!
- Ну вот, руку собрали. Пошевелить можешь?
Я, лежа на животе, пытаюсь пошевелить рукой. Ощущение вполне определенное — рука, словно налитая не то что свинцом — камнем — свисает вниз с операционного стола. Открывая один глаз, замечаю странный окровавленный предмет, лежащий перед самым моим носом. Толщиной с хорошее бревно. На конце предмета — какие-то нелепые толстые растопыренные отростки. Из бревна торчат семь-восемь испачканных кровью железных спиц, концы которых прикручены к толстому стальному обручу. Какое-то сюрное произведение в стиле поп-арт. Довольно забавно: человеческое мясо, кровь и железо. Квинтэссенция антимилитаристского искусства в постиндустриальном стиле… Молодцы доктора, что искусством интересуются! Не зря я в них верила! Но… где моя рука?
- Нравится?
- Нравится, - искренне отвечаю я, - а где моя рука?
Взрыв профессионального медицинского смеха:
- Милая, да ты же на нее смотришь!
Искусствоведческие настроения куда-то пропадают.
- Но… Нет, это не моя… Моя тоньше была! И железа из нее не торчало!
…Я блюю прямо на ослепительно-белый халат синеглазого хирурга. Он не обижается — у него работа такая. Он только жестом благословляющего Христа приподнимает руки в перчатках, когда сестренки вытирают с него остатки моего завтрака. И властным голосом, плохо вяжущимся с его синими мальчишескими глазами и хрупкой фигурой, командует:
- На рентген, снимки — мне немедленно, как только, так сразу! Девушку — в палату!.. Пусть отдыхает.
Меня долго катают по холоднющему зданию. Судя по черноте за окном, уже ночь. Рентген. Лестница. Лифт. Коридор. Синие лампы. Стоны раненых. Еще лифт. Еще коридор. Еще поворот. Меня тошнит. Закрываю глаза. Слышу больничный запах и стоны раненых…
 
Ночью
Я очнулась в палате от сильного запаха цветов. Большой-пребольшой букет розовых роз… И на меня смотрят две пары зеленых глаз… Темные, теплые каре-зеленые – мамы. Обожаемые, обычно холодные, скорпионьи, ярко-светло-зеленые – Его…
-- Я с врачом поговорил, все лекарства купим, отдельную палату я оплатил. -- говорит Он. Розы пахнут все сильнее, напоминая о том, что приближаются два главных зимних праздника – мой 24-й день рождения и День святого Валентина.
Мама молчит, только гладит меня по руке. Я пытаюсь пожать ее пальцы и улыбнуться…
…Мама потеряла меня уже в семь вечера… А Он был уверен, что я у какой-нибудь подружки… Обзвон подружек результатов не дал. Еще бы. Нету у меня привычки у подружек ужинать, у меня Любимый дома…
Ближе к полуночи он все-таки позвонил в справочную по несчастным случаям и узнали диагноз.
…В общем и целом, все кончилось хорошо, как в сказке. Через четыре месяца мне сняли аппарат Илизарова с лучезапястного сустава и выписали домой. Еще несколько месяцев (благо уже летних) я училась ходить заново, костыли одолжила наша бухгалтерша – у ней как раз в том году муж ногу ломал. А еще через несколько месяцев аппарат Илизарова сняли и с моей многострадальной левой ноги.
Гордо так – «Ооот бедра, девааачка моя!», как говаривал мой хореограф традиционно-профессиональной сексуальной ориентации, -- я в первый раз распахнула дверь после полугода на больничной койке. Я хотела сделать Ему сюрприз, вернувшись домой на своих двоих. Однако оказалось, что сюрприз ожидал меня. Сюрприз имел вид чужой девичьей заколки под нашей с Ним подушкой.
Я научилась летать. Я разучилась любить (с). И танцевать я больше не могу, и туфли на каблуках носить. А фигли нам, красивым дефффкам, у нас и так своего вертикального измерения ровно 176 сантиметров! Нам ни костыли, ни каблуки больше не нужны. Особенно – костыли!
Шаг от бедра, девочка моя!

(закончено и отредактировано сегодня, 11 июня 2006).