тридцать шесть и шесть

36.6


Сюжет повести, имена героев и описываемые события являются вымышленными. Исключение: Женя Дреер, виртуозный мастер мундштука, на момент написания повести живет в Иерусалиме и радует всю планету.

"Автор оставляет за собой моральное право являться автором этой повести"

Авторские права зарегистрированы, защищены и охраняются соответствующим законодательством. Запрещено воспроизведение любого отрывка повести и / или всего текста любым методом копирования без письменного согласия автора.
 
________________________________________
тридцать шесть и шесть
Боря и Алла поженились, познакомившись незначительно раньше вот при каких обстоятельствах.
Друзья Бори, Макс и Алена, наблюдая и обсуждая (между собой и не только) его поведение за последнее некоторое время, отметили ни к селу, ни к городу рассказанную историю о том, как с ним на остановке троллейбуса познакомился профессиональный напёрсточник Леха. Выходило, что Леха, заговорив с Борей об оптимальном маршруте от Тверской до Киевского, постепенно предложил Боре научиться вертеть стаканы. Тут подошел троллейбус неважно, какого номера, а важно, что набитый под завязку. Из него выпали трое пассажиров, мотая головами. На их место плотно устремились человек десять. Тогда весёлый Леха схватил стоявшую с края остановки урну и принялся этой урной утрамбовывать штурмующих заднюю дверь. Троллейбус не торопился почему-то уезжать, народ на остановке бросился врассыпную, а Боря закончил рассказ описанием Лехиной обуви. Это были двухцветные лакированные ботинки для гольфа.
Борины друзья решили, что ситуация диктует забабахать человеческий сабантуй. Вылилось это мнение в вечеринку в стиле новой русской готики на продуманно подобранной квартире недалеко от жилья Макса.
Боре нашептали ненавязчиво, что на вечеринке, кроме обычных колбасёров и бражников, будет замечательная девушка, их подруга Алла, 90 / 60 / 90 и умница даже такая, что не портит этим качеством фенотипического впечатления. Алле было рассказано как бы между прочим, что некий нестрогий юноша мог бы составить ей компанию в очень разных смыслах разных таких слов.
С Аллой-то и встретился глазами в первую же минуту после входа в квартиру Боря прямо в коридоре.
Пусть Алла и Боря не перекинулись буквально ни словом за весь сабантуй, но три человека разной степени нетрезвости независимо друг от друга подошли к Боре и задали один и тот же вопрос: "Как?! Разве она не с тобой"? Боря отметил, что, если пренебречь разницей в порядке слов, получится, что они удивились совершенно одному и тому же. Тем не менее, сам за собой он не отметил никаких удивлений. На определенном этапе компания загорелась посмотреть кино. Боря спросил кого-то "Про что кина"?, в ответ получил "Про борьба добром и злом", прикинул общую стилистику мероприятия и с чистой совестью свалил на кухню, где прикончил всё наличное сухое.
Ночевать Алла и Боря всё так же молча отправились в Максово логово. Макс, проводив друзей до своей двери, публично объявил о намерении гулять до утра, что и произвёл, в итоге упав в прихожей оного логова около девяти вечера через два дня. Дверь за собой он закрыть не потрудился.
Дома у Макса Боря дождался выхода Аллы на балкон за глотком воздуха, пропитанного озоном ранней грозы, подошел к ней и обнял её сзади. Она обернулась, не отнимая его рук, и произнесла "Смешно получается". Боря ответил, "Ты и это знаешь?", и они упали на кровать и не отрывались друг от друга на значительное расстояние до полудня. Алла смотрела на то, какой мужчина бывает разный при разном освещении.
Лето и осень они провели, регулярно встречаясь в нерегулярных местах. Вдруг Боря устроился дизайнером интерьеров в известную московскую лавку. Проведя там зиму и полвесны, он получил приглашение летом поехать в Кению проектировать деревянные дома.
Узнав такую новость, Алла нежно поцеловала Борю в щёку и сказала, что конечно, будет ей не хватать, так сказать, только что составленной компании. Через два дня она позвонила и взволнованным голосом зашептала:
- Мне делают предложение. Мне… Как мне быть?
Боря ответил:
- Ну, ты не волнуйся так. Что за предложение-то хоть?
- Меня замуж зовут, - ответила Алла, - один человек зовёт замуж, ты не знаешь.
- А ты что сказала? – спросил Боря, с какой-то стати сконцентрировавшись.
- Я сказала, что дам ответ, потому что захотела поговорить с тобой, - услышал Боря голос Аллы. Вскоре после этого Боря услышал свой голос.
- Выходи за него, конечно.
- А ты возьми меня в жёны, - сказала Алла.
- Почему ты хочешь, - спросил Боря.
- Я хочу в Африку, - ответила Алла.
- Выходи за него, - сказал Боря, - меня надо ждать, по крайней мере, из Африки, а он, поди, сейчас зовёт?
- Да, - сказала Алла.
Они помолчали. Боря смотрел в окно и видел там берёзу, а Алла смотрела в окно тоже и видела мальчишку с собакой. Ещё Боря видел трусики Аллы. Он видел и саму Аллу, скидывающую их, маленькие, насквозь мокрые. Аллу, опускающуюся, скинув их, на четвереньки, наклоняющую голову, чтобы встретиться с Борей глазами, улыбаясь.
- Хочешь, - продолжила Алла, - ещё что-нибудь сказать?
- Совсем не время мне сейчас жениться, - сказал Боря.
Алла на четвереньках подмигнула.
- Хорошо, - ответила Алла, и повесила трубку.
Вернувшись из Кении, загорелый, с бусами из акульих зубов, Боря внезапно появился дома у Аллы, никого о том не предупредив. Алла пригласила его войти.
- Ты ни за кого не вышла, - сказал Боря.
- Он приехал, попил пивка, сказал "Ты ещё не готова", и, в общем, ушёл, - объяснила Алла. – Я ему не готова. У него там ещё жена, он, конечно, говорил, что разведётся, и, конечно, не развёлся.
Боря опрокинул Аллу на стол.
- Я тут на стенки лезла, - простонала Алла.
В перерыве они договорились, что обвенчаются.
- По секрету, - сказал Боря, - я привёз тебе из Кении кольцо. Ну, коробочку здесь купил.
Боря достал из рюкзака коробочку из карельской берёзы.
- Смотри, какое.
Алла взяла кольцо, глядя Боре в глаза, и некоторое время рассматривала его строение. Кольцо было из жёлтого золота. По его поверхности вилась, заплетая странный орнамент, ниточка белого золота.
- Мне понравилось, что оно такое простое и изящное, и такое как будто неправильное, - сказал Боря. Я его покупал, я не сказал, зачем, я хотел выбрать сам. Знаешь, там был фестиваль, в барабаны били, танцевали, все такие ушатанные до не могу. А по тротуарам стояли лотошники со всякой декоративной всячиной. И я как шел, как посмотрел в этот лоток, знаешь, и вспомнил тебя вдруг так отчётливо. Чего-то мне представилась твоя рука, пальцы, и я пересмотрел четыре лотка с кольцами, сплошная попса, мифология, черепа и кости какие-то. И вдруг оно вот прямо в последний момент, как будто пряталось, что ли. Но я его увидел и сразу понял, это для тебя.
- Я знала, мне такой сон приснился, - услышал он. – Знаешь, такое тёмное облако было, оно плыло в небе, ну то есть не в небе, а просто как бы оно было, что ли, чёрт. И оттуда протянулась рука, обыкновенная рука, а в ладони – кольцо. Точно знаю, это именно мне его протянули. Но я не помню, какое оно было.
- Кто ты такая, - спросил Боря.
Алла пропела: "Внутри коровы жуть и мрак".
 
________________________________________
Венчание было назначено на одиннадцать утра вторника 11 сентября. Гулять предполагалось в воскресенье, понедельник, вторник, среду, четверг, пятницу, субботу и воскресенье. Алла, завершив девичник благоразумно, имела время полюбоваться складками фаты. Она переключила sharp с погоды на Билли Холидей.
Ожидалось потепление после дождя на выходных. Этот самый дождь чуть было не внёс серьёзные изменения в расписание свадебной недели, и новость о потеплении пришлась как нельзя более кстати. После венчания в планах звучал абордаж прогулочного пароходика и путешествие на островок в Московском водохранилище. На выходных туда уже ушла особая команда готовить звук, расставлять мангалы, всякие мало ли предметы и освещение, охлаждать и забивать.
Вышла мама Аллы и сказала: "После дождя венчаться самое оно". Под окном загудел лимузин. Алла спустилась, села в машину, и они отчалили в сторону Бориного дома. В машине вертелся диск "Ленинграда". Макс и его подруга Алёна подпевали и двигали руками. Алле немедленно протянули пластиковый стаканчик и наполнили коньяком.
Боря вышел, получил свой коньяк, посмотрел на него и сказал: "Это сегодня уже было, но кого бы остановила такая мелочь?" Макс добавил: "А вот через два часа, какие мы пьяные будем, тут уж точно ничего не поможет", Боря проглотил порцию, и Кадиллак двинулся к часовенке на Новом Арбате. Макс, полуобернувшись к Алёне, строго произносил: "Смотри, держи себя в руках". Алена засмеялась, а Алла забарабанила кулаками по крыше Кадиллака.
Боря запустил лапу в холодильник и выудил бомбу брюта. "Алла, опусти-ка стёклышко!", негромко проговорил он, и Алла опустила стёклышко. Лимузин приближался к Киевскому. Ветер раздул фату Аллы. Боря снял фольгу, открутил проволоку и крутанул пробку. Алла, взвизгнув, пригнулась.
Лимузин остановился на светофоре. Боря дал залп поверх голов в сторону пешеходов. Кто-то замахал руками, засвистел и закричал "Ура!", торопясь по зебре. Мелькнула пара недовольных физиономий. Пену вылили на асфальт, бутылку пустили по кругу. Шофёр, полуобернувшись, расслабленно произнёс: "Ребята, не особо так машину заливайте, ладно?" Макс ответил, "Не, не, всё под контролем". На жёлтом водитель дал вперёд, возглавив Кадиллаком с куклой на капоте вереницу дальнобойных фур.
К прибытию молодых собравшиеся своими путями родственники и гости уже несколько раз успели взглянуть на часы. Несмотря на это, кукловоз замер у входа в часовню всего на две секунды позже назначенного. Отцы переминались и поглядывали то на молодых, то друг на друга, распространяя смущённые улыбки. На выход пары особенно вытянулись в струнки матери. Было решено, что пойдут вместе, а не как по правилам должно быть, чтобы вышел первым Боря, а к нему бы Аллу подвели.
- Неважно, сколько это продолжается, а главное, что это есть, - вдруг сказала Лидия Петровна, мама Аллы. Борина мама Мария Евгеньевна смахнула слезу и покивала головой.
- Уж не знаю, поздравлять ли мне тебя, - обратилась она к Лидии Петровне, - Боря не такой уж и подарок.
- Да полно, Маша, - ответила Лидия, - я знаю, она его любит.
- Он застенчивый, он совсем не умеет с людьми. Аллочка ему в этом будет просто незаменима. Я к ней присмотрелась, - поглядывая на Лидию, ответила Мария Евгеньевна.
Отец Аллы, Николай Фёдорович, давно разведённый с Лидией, наклонился и негромко произнёс:
- Мария Евгеньевна, за что нам волноваться? Разве в жизни можно что-нибудь понять?
Отец Бори, Олег Анатольевич, тоже давно разведенный, ответил:
- Я бы за это немедленно выпил. Они такие красивые.
Мария Евгеньевна слегка на него посмотрела.
- Как это только он попал в дизайнеры, - посетовала она, - балбес балбесом.
- Не говори так, - шепнула Лидия, - творческая профессия требует сосредоточенности. Он всё время в идеях, и потом, почему все должны быть одинаковыми?
- Время-то какое, надо смотреть в будущее и строить тоже, сейчас можно построить, - сказала Мария Евгеньевна.
- Время, а что время, - сказал Николай Фёдорович, - не так плохо, что в Борисе нет этого современного холодного рвачества, и что сейчас там в моде, злоба, чёрствость, усталость, цинизм?
- И в Аллочке этого нет, - поддержал Олег Анатольевич, - может, они в этой нежности друг друга и удержат.
Венчание прошло без фуфыра, весело и светло. Когда молодые выходили, племянница Аллы кинула в воздух рис. Несколько шариков, один в виде большой блестящей разноцветной лошади, поплыли над крышами.
Компания немедленно расселась по двум "Чайкам", трём джипам, четвёрке БМВ и одному коллекционному "Моргану" деревянного корпуса ручной сборки, и умчалась, гремя консервными банками, на пристань.
Алла и Боря провели всю дорогу на остров за столиком с фруктами, Бордо, и орехами. Макс с Алёной развлекали их разговором.
- Посмотри на твоих, - сказал Макс, - они так смотрятся вместе, как будто не расставались ни на день, а сколько они уже в разводе?
- Мне было три, я их вместе не помню, - ответил Боря лениво, но Алла всё равно погладила его по колену. Она посмотрела через бокал на одно, другое, третье, и сказала:
- Мои так не выглядят. Папа стесняется, мама делает вид, что всё ему простила, но ему это не помогает.
- Трудно так прощать по-настоящему, - сказал Боря, - то есть… Совсем по-настоящему это как раз легко, только тогда это и по-настоящему… Не так, как если говоришь на плевок "Божья роса", а вот именно что прощаешь.
- Не хочу иметь такой труд, - сказала Алла, - и не хочу иметь причин поиска необъяснимой лёгкости прощения.
Макс подбросил виноградину, чтобы поймать её губами, и не поймал.
- Ведь не штормит, - сказала Алёна.
- Я тебе потом другой фокус с виноградом покажу, - ответил авантажно Макс.
- Какая нежная осень, - сказала Алёна, - долой попсовые загрузы, я не знаю, чего? Меня в последнее время вообще всё больше интересуют муравьеды.
Боря захохотал, и крикнул "Вууу - Хууу!". Алла произвела в сторону Алены воздушный поцелуй, а Боре продемонстрировала ревность.
Пароходик ошвартовался на острове, уже хорошо окутанном шашлычной дымкой. По воде замечательно расходилась музыка для коктейлей. Прием гостей, равно как значительную часть последующих событий озвучивали: Лаунж-Трио Лунаход, диджеи Собака.Нет, Mrs. T34, Пентальгинский, и претенциозный She's Капустин; а также эмси Квадрат, Стрём-Line, и Бирманат.
После некоторого банкета старшее поколение поднялось на борт и отчалило, а за молодежью пароход вернулся только в воскресенье. Последними на борт поднялись диджеи с металлическими блестящими ящиками, полными пластинок. Они отнесли ящики в трюм, где возвышались другие соблазнительные коробки: компьютеры, генератор, колонки, усилители и всякие примочки с кнопочками, лампочками и рукояточками. Вокруг диджеев вилась стайка совсем молодого планктона. Пентальгинский, не глядя ни на кого, вдруг произнёс:
- Ну и шишки. Какое сегодня число-то?
Девушки принялись было восторженно хихикать. She's Капустин, тоже ни на кого не глядя, ответил:
- А я тебе говорил, не спеши глотать второе пирожное, там долго кажется, что никакого толку нет.
- Коварство, коварство – ответил Пентальгинский, - коварное дело пирожные. Я давно не зависал над пультом так вот чтобы на восемь часов сразу. У меня ещё наушники такие плотные, ничего вообще снаружи не пропускают. И если бы я два скушал.
- Ты известный троглодит. Терпения подождать 10 минут, всего-то.
Пентальгинский поднял ладони к небу над головой в знак покаяния и постижения истины, помахал ими там, и сказал:
- Давай это, чего мы сюда-то пришли-то, а? На палубе же ставим. Пошли.
Они набрали полные руки ящиков, и пошли на палубу. Девушки отправились за ними. На палубе Mrs. T34 уже расставляла пульт, и через четверть часа плыть стало заметно веселее. She's Капустин отловил Пентальгинского и шепнул: "ты пока там поверти, а я пойду выцеплю эту рыжую тварь". "Оксана", подсказал Пентальгинский, "зверюга, согласен". She's Капустин покрутился, повертелся, поймал Оксану, и сказал, что любит такую атмосферу, что музыка звучит как бы издалека, а не любит ли она такую атмосферу? Оксана сказала "нет". Пентальгинский встал на руки и повторил весь текст, глядя на Оксану. Она взяла его за ноги, повторила свой прежний ответ, и в этом положении они отправились на склад заманчивых штучек с ручечками и лампочками. Там был опять же круглый иллюминатор с прекрасным видом на блики гирлянд. Бас толкался от мачты до киля. Пароходик обошёл остров по кругу и взял курс на Москву.
Макс, Алена, Боря и Алла просидели за столиком в том же месте палубы и дорогу назад.
- Во небо бабьим летом, - произнес Макс, глядя вверх, - а как было здорово, что самолеты не летали. Подгадали момент. Но, в общем, не нагадили. Аллах меня простит.
- Антиглобализм в моде уже давно, - сказала Алена, - как всегда, Россия на 10 лет позже наконец рюхает фишку и мы опять считаем себя самыми умными.
- Интересный пример фобии, которая вот так… - сказал Боря и сделал перекрут кистями рук, - и вот эдак вот становится религией и структурой власти.
- Хорошо сказал, - заметил Макс, кивая.
Боря хмыкнул, потом шмыгнул носом, и, постепенно развивая эту прелюдию в смех, продолжил:
- Они просто уничтожают всё, что по два и одинаково. Алена, это что за комплекс? Это типа мы такие оригинальные, что в мире вообще ничего не может быть по два, раз уж мы-то ну такие разъединственные…
Смех Бори перешёл в хохот. Боря согнулся пополам.
- Третий мир не любит Америку, не любит и всё. Это факт, - отвесил Макс.
- Нет! Это вот что! Это подавление страха, что ты не первый, - закричала Алла, - Точно говорю! У мужиков бывает от спермотоксикоза!
- Точно, точно, - стонал компактный Боря.
- А у женщин разве не бывает, - спросил Макс. И ответил себе – если честно… а я вот не замечал, чтобы женщина сильно мучилась темой, что она не первая у своего.
- Нефритовый перст желания чист, откуда бы ни торчал! – провозгласила Алёна. – Я это всегда говорила.
Алла закатила глаза и выдохнула, щёки надув. "Остановите шарик, я слезу", - прошептала Алла, "в Новую Зеландию".
Mrs T.34 крутила Кубу. Оксана цеплялась за тумблеры. Алла смотрела на своё кольцо, изучая африканский узор.
- В Новой Зеландии недавно в парламенте голосовали о предоставлении избирательного права обезьянам, - напомнил Макс.
________________________________________
Через три месяца Боря и Алла отправились вечерком пятницы на день рождения Володи, мужа Кати, школьной подруги Аллы. Боря всю дорогу вертел в руках два коробка спичек, складывая их так и эдак. Алла смотрела на его руки. Её зачаровывал каждый поворот кисти, она смотрела на сочленения, жилы, вены. Она замечала, когда пальцы двигались быстро и уверенно, а когда замирали. Боря поднял глаза на Аллу.
- Интересно, на чем ты остановишься, - сказала она.
- Да в Господа Бога душу мать, - ответил Боря.
Водитель обернулся.
- Аллочка, радио не включить? - спросил он, подмигнув.
- Спасибо, дядя Миша, - сказала она, - ни одной же станции нормальной нет.
- А мы попробуем, - ответил дядя Миша.
После подозрительно энергичной скороговорки диджея зазвучало произведение о путешествии в далёкий Таиланд.
"Здорово, как здорово. Не слышно песен Филиппа Киркорова".
Боря убрал коробки в карман и тихонько взял Аллу за ногу. Всю пробку вдоль Рублёвки он гладил Аллу под коленкой, перебирая волокна тёплых колготок.
Алла рассказывала о бывшей подруге Макса, Вике. Она получила европейский грант на докторат в Цюрихе. Выходило, что эта Вика и познакомила Алёну с Максом за месяц до получения того самого гранта.
- А если бы вот не знакомила, получила бы она этот грант? Как вот ты бы сказал? - обратилась Алла к Боре.
- Он же спит, - сказал дядя Миша, глядя в зеркальце.
- Ничего не сплю, - возразил Боря. – Они могут же оказаться теми самыми, это неизвестно до конца, а значит, она могла это прочухать исключительно интуитивно. Смотри, если она его любила, она подарила шанс любимому человеку. Если она его не любила, она всё равно подарила ему шанс. В обоих случаях, она от чего-то освободилась.
- Да, понятно, а ведь не проверишь. Теоретик ты мой.
- Я в принципе ничего, а что, - спросил Боря, - я бы и спал себе, я люблю твоё щебетание. Там ведь уже все в сборе, небось?
- Тебе здесь плохо? – спросила Алла, сгребая загривок Бори. При этом она вытянула ножку, и Боря смог подняться рукой повыше.
- Мне так лениво и хорошо, - прошептал Боря. – То есть, вот отправься мы в метро, я бы точно так же себя вёл, только здесь уютнее.
- В смысле, думать можно и в метро? – подытожил дядя Миша.
- Можно, Михаил Сергеевич, - согласился Боря.
- Я люблю ехать, смотреть, - дядя Миша пожал плечами. – Просто ехать и смотреть. А о чём я думаю, я и не знаю.
Алла ещё немного раздвинула ножки. Боря касался промежности, стараясь не нажимать. Через некоторое время он сказал:
- Пульс космонавта должен оставаться в рамках, сколько там, на протяжении всего эксперимента.
- Меня возьмут? – спросила Алла.
Они свернули на Садовое. Проплыв по нему минут двадцать, они углубились в таганские переулки. В районе аккуратных кирпичных домов Боря и Алла вышли, напомнив Михаилу Сергеевичу забрать их около двух.
- Идите, веселитесь, только не берите слишком много сами знаете чего- напутствовал он, - а я к маме съезжу.
Они тихо прикрыли дверцы, и джип ушелестел. За дверью подъезда стоял столик, а за ним сидел человек. Ему было сказано, "Сто четырнадцатая, пожалуйста, Алла и Боря". Человек посмотрел куда-то, улыбнулся и сказал "Вас ждут. Соседи чтобы не жаловались, смотрите". Человеку было лет шестьдесят. Боря подумал, "Не иначе, майор, а то и весь подполковник будет. Или был. Или не перестал". У предполагаемого офицера стрижка была короткой, фигура подтянутой, а очки – итальянскими в вишнёвой оправе.
Алла и Боря поднялись в лифте на шестой, вышли из него, и, переглянувшись, поднялись три пролёта пешком по лестнице. По всей лестничной клетке густел мрак с полосами через щели. Там было также гулко. Алла, шедшая впереди, в одно движение повернулась к Боре и шепнула ему "сними". Боря стряхнул с плеч пальто, и, пользуясь тем, что Алла кокетливо остановилась на две ступеньки выше него, стянул с неё колготки. Кончив, Алла охнула и обняла Борин член губами. Борю прохватил горячий луч от макушки до пяток. Придя в себя, Алла тряхнула головой и сказала "Я там чуть с ума не сошла". Боря ответил, "Э… ага… А куда нам идти?" Алла шепнула по-шпионски, "Три этажа вниз и, наверное, направо". Боря свернул пальто и дальше нёс его в руке.
В квартире Кати и Володи оказались четыре большие комнаты и одна поменьше. В самой большой трещал под тяжестью абсента, виски, бренди, грузинских номерных вин и прочей мелочи широкий крепкий стол. За ним хохотали человек пятнадцать, ещё человек двадцать плясали в другой комнате, где горели только свечи. Слышны были Запрещённые Барабанщики, Пятница, Профессор Лебединский, Песняры, Верасы, и почему-то Pretenders.
Володя сидел на диване в окружении своей жены Кати с одной стороны, и её подружками Валей и Ксюшей – с другой. Макс, уже без галстука, разливал абсент, поджигая сахарные кубики над маленькими стопками. Прогоревшие порции немедленно расхватывали разогретые гости. Алла с Борей появились к обсуждению американского вопроса. Кто-то из кухни кричал "Нет, вот что Жириновский скажет, вот это наверняка будет весело!" Из-под крепкого стола донеслось: "***, бля, Жирик-Пырик наш чувак в доску, это однозначно! Он им всем ещё даст просраться! Жирика в Кремль!"
Боре с Аллой на момент посадки за стол немедленно налили по восемь разновидностей штрафных. Серия сокрушительных пенальти во все ворота подействовала минут за десять. "А чем занимается этот Володя", спросил Аллу Боря, рассматривая мизансцену. "Эфэсбэшник он", ответила Алла, "а уж чего они там делают…" Боря выпятил нижнюю губу. "Могу себе представить", произнёс он и проглотил очередной абсент.
Алла завела игривую беседу с Максом, не отрывавшимся от разлива всех подряд напитков во все подряд рюмки. Боря сидел тихо, складывая из салфеток то журавлика, то кораблик, то самолётик. Кто-то из гостей подобрал бумажные самолётики и отправился строить на телевизоре две башни из пустых пивных банок. Когда башни утвердились, началась игра: запустить самолётик, проглотить 25 грамм, потом запустить снова. Абсолютным чемпионом, сбившим одним самолетиком обе башни, оказалась девушка Рената девятнадцати лет в очаровательной мини. Она не переставала танцевать и кружиться, но кроме башен не сбила никакой посуды, а, выиграв главный приз, кружку джина Сапфир со спрайтом, ускакала в третью комнату, где молодняк играл в луноход. Один из пилотов простонал "Рената, ты прямо Чкалов какой-то" ей вслед, после чего объявил, что летит на кухню бомбить киевский торт. Боря заинтересовался и пристроился замыкающим. Вместо торта на кухне, на краю стола, сидела икающая девица. Заметив авиацию, она откинулась на стол, развела ножки, свесив их по обе стороны стола, и томно произнесла "Все так боятся маньяков, а мне что, дайте телефончик… Мальчики, погладьте…" Лидер звена изобразил мёртвую петлю, сгрёб девицу на плечо и унёс в ванную.
Боря вернулся в столовую. Володя говорил, "А мы летом ездили на дачу. Я уже переписал на диск". Собралась кучка зрителей. Володя включил аппарат. На экране замелькали перелески, дачные угодья, подробно отснятый процесс нанизывания кусочков на шампуры, поедание, выпивание, шуточная дуэль на тех же шампурах. Вокруг дуэлянтов в притворных чувствах кружилась Ксюша, время от времени задирая майку и проводя пальчиком по изящным бокам. Дрались Володя и Женя, которого среди гостей не оказалось. Потом всё поменялось, Ксюша и Валя немного помахали шпагами, пока Володя азартно кричал "В глаз! Девки! Без паники!" Ксюша сильно косила на левый глаз, а вот бока у неё оказались аппетитнее всех. Видеокамера увековечила и женские развязные пляски вокруг костра.
Примерно через полчаса фильма Боря почувствовал изменение дыхания в районе дивана. Украдкой бросив туда взгляд, Боря нашёл, что Валя, не отрываясь от телевизора, делает бёдрами толчки вперёд и назад, а по лицу её бегут красные пятна. Боря уронил чашку. Нагнувшись, он увидел через лежащее под столом тело, что Валины колготки и трусики спущены ниже коленочек, и что лежащее под столом тело крепко держит элементы гардероба рукой, а рука Володи держит Валино бедро так, что пальцам остается достаточно свободы легко зайти Вале в пах. Кроме этого Боря заметил тонкую лодыжку Кати. Боря вынырнул с чашкой в руке, в голове потемнело и зашумело. Тут к нему подошёл наплясавшийся Макс с пол-литровой чашкой пунша. Макс аккуратно шепнул "пошли, покурим". Боря осторожно поднялся и вышел за Максом в подъезд. Они поднялись полпролета и устроились возле мусоропровода. Алла осталась хохотать в салоне.
Боря спросил Макса, поджигая розовое Лондонское Собрание:
- Слушай, я, кажется, набрался выше зрачков. Я нормально себя веду, никого не задеваю?
Макс хлопнул Борю по плечу и затянулся подозрительным каким-то Беломором:
- Зайчик паинька.
Беломорину они выкурили напополам. Боря, докурив, ответил,
- Ладно. Кажется, я ко всему прочему вдруг безобразно протрезвел.
Этот бессмысленный разговор прервали два школьных товарища Макса, тоже поднявшиеся покурить. Они начали с набора анекдотов про Путина, потом один из них спросил Борю про Кению.
- Весёлая такая страна, только имеет смысл хорошо знать, куда не ходить гулять, - рассказал Боря.
- А чё ты там делал? – спросил, покачиваясь, другой товарищ.
- Интерьеры делал. В Момбасе. Странно, пять месяцев я уже в Москве? Никак не отойду.
- Что, бурная командировочка? – спросил первый приятель.
- Можно было и поэкстремальнее, конечно, - сказал Боря, - благо рукой подать. Вышел на улицу, свернул вбок через пару туристических кварталов, вот тебе тут же и экстрим. Девочки за доллар пара и мальчики с какими-то мрачными палками. И все, то есть вообще все, только на тебя и смотрят. Я там был с местным, так что нормально; но он меня предупредил, чтобы я один туда не совался.
Макс произвёл на свет следующую беломорину. Из квартиры поднялся, но несколько ступенек до площадки не дошёл и остановился незнакомый Боре юноша. Он немного помаялся, оглядывая публику, потом сосредоточил взгляд на Боре и спросил:
- Ты Боря?
- Ну, я, - согласился Боря.
- Значит, вот ты – Боря, - запросил юноша подтверждения.
- Значит, я, - подтвердил Боря.
- Значит, ты – муж Аллы, - спросил тот снова здорово, - вот ты вот, ты, да, ты – муж Аллы?
- Да, я муж Аллы, - сказал Боря, соображая, что хоть молодой человек и близко, но есть стратегический изъян в его позиции. Если ситуация потребует, хватит одного пинка, подумал Боря. Юноша покачался ещё немного, несколько раз повторил уничижительно "Ты вот… значит… её муж. Так-так" в разных комбинациях, и ушёл. За ним в квартиру утянулись остальные, оставив Борю одного. Почему-то постеснявшись идти в туалет в квартире, Боря выдвинул ящик мусоропровода, написал в него, со страшным скрежетом закрыл, и пошел в квартиру.
В квартире он обнаружил, что музыка грохает на полную, в пол топают отчаянно, что в третьей комнате Ксюха наслаждается Володей, запрокинув голову, а Катя наблюдает за действием, пощипывая соски то себе, то Ксюхе. В столовой из-под стола торчали пять разных ног. Макс, облокотившись на телевизор, в котором Киркоров выводил "Умру за тебя", тщательно обсуждал с кем-то, как по одному стежку отличить фирменный галстук от фуфла. Этот стежок, он прихватывает чуть пониже этикетки на внутренней стороне. Человек слушал Макса внимательно, глядя на изнанку своего серого в мелких звёздочках галстука, поднимая вежливо брови, наклоняя голову, чтобы получше рассмотреть.
Алла вынырнула из кухни, где дамы переводили дух, поправляли брюки, "гоняли чайкофского", и доклёвывали киевские крохи. Она взяла Борю за локоть и сказала "Пока ты там где-то чего-то, я позвонила дяде Мише и отпустила его".
- Уж не хотим ли мы тут переночевать, - спросил кривым голосом Боря. Алла, изобразила ему большой глаз сначала слева, а потом справа, помогая себе наклоном головы поочерёдно на разные плечи, и ответила:
- Нет, на это я пойтить не готова. Я подумала, пройдёмся слегка, проветримся, машинку поймаем за кольцом. Ну что он сейчас поедет с Лосиноостровской, потом ещё к нам, пусть у мамы поспит. И так у него служба, знаешь, туда-сюда.
- Ты моя рыбка, - ответил Боря, - тут один какой-то тип раз восемь спросил у меня, твой ли я муж. Как-то он нервничал. Кто бы это мог быть, ты не подскажешь?
Алла искренне пожала плечами.
- Что бы ты хотел от пьяного малолетки? Любви и ласки?
Боря поднял брови домиком.
- Я? Хотел? Я похож на человека, который от кого-то что-то хочет? Я бы тебя ещё разок хотел, но здесь или в подъезде – это попса.
- А мне понравилось, - улыбнулась Алла. – Меня просто вставило. Я тоже опять хочу, раком, знаешь, как клитор трёт?
Алла ущипнула Борю за причиндал. Боря оглянулся и ответил:
- Не хочу я в этом доме. Они все лапочки и котики, такие симпомпончики, конечно, все, но вот если бы не просмотр…
Алла надула губы.
- Оставь. Для мужчины, который заводит даму на заднем сиденье, а потом развлекает её в первом, можно сказать, парадняке, ты не слишком ли строг?
- Это ещё не все мои причуды, - ответил Боря, - но дачные хроники никуда не годились.
К ним подплыл Макс с тремя бокалами шампанского. "Освежимся, други", произнес Макс, "ибо ночь нежна и холодна". Алла и Боря освежились. Шум в Бориной голове улёгся окончательно. Макс оперся плечом о пошатнувшийся было сервант. Алла подхватила на лету статуэтку Будды, Молящегося о дожде. Макс отлепился от серванта, посмотрел на него косо, и попросил: "Не судите строго. Везде же может оказаться микрофон. Здесь даже полезно время от времени что-нибудь встряхнуть". Из салона послышался женский голосок: "А! А! А! А!" Макс сморщил нос.
- Хорошая запись получится, - сказала Алла.
- Вот это бы он и крутил на своём дивиди, - отнесся Боря. – Ладно. Мы тут намылились погулять, так что спасибо передай хозяевам потом, как пока остающийся.
- Нет проблем, - ответил Макс, - стесняйтесь на здоровье, а чего вам уходить, сейчас придут Коля с Серёгой, Жанной и Милой. И Валерыч ещё. Самый цирк начнётся…
- Верю, - перебил Боря, - но это мы как-нибудь зазырим отдельно. Долгие проводы лишние слёзы. В воскресенье приезжай к нам?
- Дрова бы порубить неплохо, - пригласила и Алла.
Макс воспрянул. "Я тогда Григорьевых привезу, они крепкие"… начал он брэйн-сторм, но его снова перебили. Алла, даже сделав жест рукой, сказала "Нет, не надо никаких Григорьевых. Приезжай с Алёнкой, я шума этого не хочу. Тихонько посидим, опять же, у камина после бани".
- Замётано, - отозвался неунывающий Макс. – Воскресенье банный день. Не целуюсь, жрал чачу с чесноком и перцем.
Боря на мгновение упёр кулак в плечо Макса, и они с Аллой, откопав пальто и пальто, вышли в нежную холодную ночь.
Они доплыли до Пролетарки, держась за руки. Пошёл крупный снег, и стало теплее. Их понесло, как в совсем юной юности, по таинственным пустым переулкам.
- Слушай, что там за тема с этими Катей, Валей? – спросил Боря.
- Ффа, что там за тема. Втроём, – хмыкнула Алла, – Ну, вчетвером, или впятером. Какая разница уже. Катя, я так понимаю, участвует, чтобы ситуация не вышла из-под контроля.
- Не нравилось, не участвовала бы, - заметил Боря. Алла согласилась.
- Да, да, конечно, она ловит свой кайф, у них там не только женский перевес бывает, она там королева, эта Катя.
- А ты бы смогла? – спросил Боря.
- А тебе хочется? Хочется, хочется. Я вижу. Но я бы – нет. Меня это не привлекает. Я с тобой хочу. Сны, конечно, всякие снятся, но в жизни не хочу так. Смотри-ка, мы дошли до конца Москвы. Давай машинку ловить.
Они вышли на шоссе, и Боря остановил машину. Дорога была пустой. Глядя на дома и деревья, Алла думала, что Москва кончается, во-первых, на Садовом, а во-вторых, она со всех сторон окружена Россией. Человека, который так красиво говорил, Алла не помнила целиком, помнила руки, державшие рюмку, и то, что он программист.
Когда они вышли из машины и пошли по аллее в сторону дома, Боря заметил, что снегопад кончился, и небо расчистилось.
- Смотри, как будто звёзды нас окружают и несут, - сказал он Алле, - если смотреть только вверх, так кажется, да?
Алла свернула с аллеи, пару раз подпрыгнула в свежем снегу, и сказала:
- А тебя это не остановит, верно?
Второго намёка Боря дожидаться не стал. Алла отдалась, закусив удила. Она упиралась руками в дерево, скребла варежками кору, хваталась за ветки до хруста. Она кричала так громко, что вороны послетали с веток и закружились среди звёзд.
Дома Алла и Боря уселись вдвоем в кресло, закутавшись в плед верблюжьей шерсти, чтобы потянуть коньячку перед сном. Боря вдруг спросил:
- Ал, от кого был букет, который тебе на венчание прислали с посыльным?
- Не скажу. Зачем тебе знать?
Боря хмыкнул. Он хотел спросить что-то ещё, что-то объяснить, что-то такое сказать, почему-то вроде бы важное. Но Алла уже спала. Боря пошевелился, устроился поудобнее, и неожиданно для себя заснул, как провалился.
Утром Алла ушла на лыжах. Вернулась она розовая, горячая, пахнущая сладким потом. Она обняла Борю, смеясь:
- Жаль, что ты не пошёл. Так классно было. Давай чаю попьём?
Боря отправился кипятить, заваривать и разливать. Тоном шпиона и заговорщика он рассказал Алле новости.
- А я пока прокинулся, пока книжечку почитал, мне шеф позвонил. Такой вопрос задал, прямо и не знаю, за страну и королеву прямо.
- Ну, выкладывайте, Джеймс. Вас опять посылают в какие-нибудь колонии? – донеслось из-под полотенца, которым Алла, выскочив из ванной, энергично вытирала рыжие волосы.
- Yes baby, вы себе не представляете, послезавтра у меня, по идее, самолёт в Гоа.
Они сели за чай с гусиным пирогом, когда солнце коснулось верхушек деревьев.
- Гостиница, да? – спросила Алла, уплетая пирог.
- Комплекс. Расклад такой: что-то там из бомонда, уж не знаю, какие-то воротилы, олигархи-шмолигархи, а может, певец какой с певицей, такие знаешь, с компакт- дисками такими хорошими, - произнёс Боря голосом Масяни, отчего Алла засмеялась, - строят гостиничный комплекс чуть ли не на всю братву. То есть, кто-то договорился, и там уже копают фундамент, вроде бы, и чуть ли не кирпичи носят. А сам проект ещё и начерно не размечен. Речь идёт о стратегическом комплексе из пяти зданий по пять этажей для простоты расчётов. Но они хотят каждый этаж в своём стиле, то есть нужно…
- Двадцать пять, - сказала Алла.
 - Тридцать пять, - поправил Боря, - потому что бассейны, рестораны, теннисные корты, тренировочный зал, отдельные номера люкс и VIP, и чуть ли не площадка для вертолёта, а это значит – мини-аэропорт на крыше, это мне особо подчеркнули, нужно в футуристическом стиле.
- Он что, оторвал контракт на всю эту дребедень, - спросила Алла, отрезая следующий кусок, - вот это босс у вас, Бонд. Настоящая акула.
- Есть такое дело. Он когда со мной говорил, еле сдерживал алчный восторг. Короче, миссия импоссибл на полгода как минимум. Понимаешь?
Боря печально посмотрел на Аллу. Алла улыбнулась ему.
- Дурак ты, что ли, - ответила она, - тебя надо поздравить и расцеловать, щас, вот дожую, отлично! Растёшь!
Она подбежала к Боре и влепила ему смачный засос в самые губы. Потом обхватила его ладонь, и спросила:
- Подожди, ты что, ты, я надеюсь, согласился?
- Я сказал, что хочу поговорить с тобой. Да… разве ты не будешь скучать? Понимаешь, это не две недели. Я только начал к тебе привыкать по-настоящему.
- Вот и замечательно, вот и здорово, заодно снова соскучишься. А я возьму и приеду к тебе! Представляешь? Я бы вообще с тобой так и улетела, но ты знаешь мою ситуацию. Мне бы пришлось уволиться, а это сейчас не в тему. Нет, это отличное предложение, это нам обоим пойдёт только на пользу. Я к тебе приеду весной, там когда сезон? В феврале? Вот как раз сезон кончится, я люблю, чтобы толпа не шандарахалась всё время перед глазами. Очень будет хорошо, поезжай, ни о чём не думай.
Ближе ко второй половине воскресенья Борю поздравили подтянувшиеся по банному делу Валерыч и Макс. Валерыч недавно получил приход в Московской области. Однако приехал он в гражданском, держался запросто, после бани сел "попить водочки", смеялся, когда Макс рассказывал, как Валерыч показывает гаишникам права.
- Один сегодня по дороге к вам так и спросил, мол, батюшка, а вы всегда вкладываете права в удостоверение священника? Так этот же и бровью не повел, говорит, "Что же вы думаете, и надежнее, и дешевле в случае чего". А тот улыбнулся так нагло, под козырёк, "счастливого пути"…
- Да, - подтвердил Валерыч, - люди всё путают в массе. Он думает, он Бога уважает, если с меня стольник не содрал. А вот если бы мимо него кроме меня за весь этот день никто не проехал, сложнее ему было бы. Но это все - так. А интереснее, когда вот, например, отец Николай на прошлой неделе обедал у меня, так мы о книгах говорили, и я до сих пор думаю, что он прав. Все считают, что Мастер, например, получил покой от Бога, а отец Николай говорит, что-то это не от Бога: на всю вечность с одной женщиной…
Выходные, таким образом, неторопливо завершились совсем без жалоб на неотвратимое наступление рабочей недели. Боря с Аллой, проводив гостей, собрали Борин багаж и пересмотрели "Снэтч", восхищаясь в основном Мадонной за выбор мужа.
Через день Боря приземлился в аэропорту Мумбай с небольшой спортивной сумкой через плечо. За ним катился оранжевый чемодан, попискивая колесиками. Чемодан и сумку уважительно принял и уложил в багажник шофёр в чалме, костюме и лакированных туфлях. На этой машине Боря и доехал, долго ли, коротко ли, растворяя мысль в пейзаже, до самой Анджуны, где для него был снят заранее отдельный домик.
 
________________________________________
Вместе с домиком Боре определили шофёра, того же самого, в неизменном официальном гардеробе, вместе с той же машиной, и домохозяйку, милую девицу лет двадцати. Она приходила три раза в неделю, шуршала сари, готовила еду, прибиралась в комнатах, которых было пять, стирала, сушила и гладила. Боря её почти не замечал, но ловил себя на мысли, что, пожелай он её заметить, она, возможно, не очень бы и возражала. Однако, Боря, рассматривая себя не только как безобразника Бонда в колониях, решил воздержаться от услад с прислугой. Первые три недели прошли в плотной работе, разъездах по маленьким рынкам, выяснении обстановки и прочая. На четвертую неделю начали появляться просветы.
Во время одного такого просвета, точнее, на третий день одного такого просвета, а именно, через день после приема полутора капель кислоты и транса с одиннадцати до одиннадцати, Боря присел в Интернет-кафе загрузить снимки с этих танцулек. Домой так сразу не хотелось, несмотря на явную необходимость душа. Боря листал содержимое камеры в поисках наиболее удачных кадров. Люди застыли в самозабвенных позах. Отобрав пару десятков, Боря распорядился об их размещении на сайте, а сам погрузился в мировую паутину.
Алла написала детальный репортаж. Выходило по ее словам, что на работе начался разгон с ускорением, ребрендинг и новый пиар-кэмпейн. Алла, как один из ведущих продактов, никуда не сможет поехать в ближайшие ну, наверное, месяца четыре, потому что кэмпейн глубокий, надо будет охватить не только столицы. Юлия Францевна попыталась перебить клиентуру на юге России, а мерзкий Сосунков все не давал денег для разработки сибирского направления, но потом одумался и дал. Если бы дал раньше, то мы бы не сидели и нервно курили ганджубас, а спокойно закрыли Сибирь, пока туда не потянулись зеленые щупальца той же Юлии Францевны. Теперь будет не так просто. У конкурентов уже растет рейтинг. Но этот Сосунков…
Алла писала с домашнего компьютера. Сосунков когда-то работал в ФСБ, и все бюро Аллы было опутано жучками, сплетнями, и запретами на переписку во избежание промышленного шпионажа. Однако не геополитика Сосункова попала в фокус репортажа Аллы, а его новая инициатива по сплочению сотрудников. Фирма устроила весенний пикник для высшего и среднего звена. Там, на лоне природы, Сосунков лично выстроил подчиненных у костра, объявив, что начинает развитие имиджа корпорации. Лизоблюдка Марина (бикса фурациллиновая, по выражению Аллы) вручила каждому сотруднику корпоративный галстук новых цветов и текст клятвы для произнесения после надевания галстука. В клятве поражала последняя строчка: "Жить, трудиться и работать, как завещал мудрый Сосунков". После этой процедуры Сосунков затеял игру в "да – нет" на отгадывание ситуаций, и деться было некуда, пришлось добираться до истины в начальных условиях "Он сказал ей "я тебя люблю", и она умерла", и прочая, и прочая.
Боря написал Алле, что очень ее любит, что Сосунков, разумеется, дорвавшись до руководства крупной фирмой, еще некоторое время будет бушевать, но, судя по его методам, долго он так не продержится. Похоже, что время поворачивает совсем не туда, и ему придется либо придержать свои фокусы, либо он ничего не поймет, а тогда придется менять работу, Аллочка. Если про тебя будет известно, что ты успела уйти из конторы до того, как она стала всеобщим посмешищем, за тобой появится репутация человека, который ценит свое имя, что в рекламном деле совсем не последний параметр.
Разделавшись с личной перепиской, Боря решил почитать побольше о месте, куда занесло его самого. Он принялся за сайты-путеводители, и неожиданно набрел на страницу, озаглавленную "Гоа: Израильские туристы". Страница описывала израильских туристов как людей, не считающихся ни с кем и ни с чем, запросто открывающих дансинг посреди любой деревни в три часа ночи. "Заслышав гортанные звуки иврита", сообщал автор, "местное население старается спрятаться подальше. Некоторые израильтяне пренебрегают обществом своих, поселяясь в отдельных домах и не разговаривая на иврите, чтобы избежать отрицательной реакции местного населения. Впрочем, народ это теплый и открытый, охотно принимающий в свое лоно дружелюбно настроенных чужаков". Далее автор посвятил еще страницу некоторому оправданию израильтян: "Подумайте о том, откуда они здесь появились. Они родились в стране, окруженной смертельной ненавистью соседей, провели обязательные три года в армии, где на них орали и командовали ими, и теперь, вырвавшись из таких жестких когтей, эти ребята жадно глотают свободный воздух. Страна, где они живут, уникальна, и, слава богу, второго такого места в мире нет". Фамилия автора контента не фигурировала нигде, и Боря решил, что он, безусловно, израильтянин, прошедший три года армии. Три года, подумал Боря, у нас после двух-то лет возвращаются уродами.
Боре принесли завтрак. Переведя глаза с экрана в тарелку, Боря обнаружил за соседним столиком молодого человека европейского вида с подбородком, заклеенным пластырем. Человек рассматривал Борин фотоаппарат. На столе человека не было еще ни тарелок, ни стаканов, и Боря помахал ему рукой, приглашая присоединиться. Человек поклонился, помахал официанту и показал, видимо, что пересаживается, и тот кивнул. Человек сел рядом с Борей и представился Алексом. Английский Алекса показался Боре знакомым, и Боря осторожно поинтересовался, не из России ли будет его новый друг. Алекс оказался из Питера. Показав на свой подбородок, он сказал:
- Представляешь, в первый же день в Гоа я врезался на мотороллере в слона. Меня просто потрясло даже не это, а что было дальше. Я пошел в аптеку. Там меня усадили и зашили меня какими-то черными нитками, выдали две пачки антибиотиков и взяли с меня каких-то двадцать шекелей. Я вот написал своим, и мне никто не верит, что я был трезвый, а я был совершенно трезвый.
- Слона-то и не приметил – сказал Боря, - да, вот это номер. Подожди, двадцать шекелей, как же… ты из Израиля?
- Да, я живу в Тель-Авиве. Я уехал из Питера довольно давно.
- А по-русски ты здорово говоришь. Ты там в армии был?
- Ни в какой армии я не был. Ни там, ни там. Зачем это мне надо, я программист и панк. Я сюда приехал отдыхать. Танцевать.
- А в Израиле обязательная армия?
- Ну, если очень хочешь в нее пойти.
- А можно, типа, не ходить? Без последствий?
- Вот, я не ходил, и какие последствия – я программист, получаю четыре тонны баксов, машина от лавки, за бензин тоже платит лавка…
Боря выпятил нижнюю губу, поднял брови и кивнул.
- Ты один здесь?
- Я прилетел один. В принципе, в Пуне торчит один мой старый знакомый, медитирует, но я что, в Пуну поеду? Мне здесь интереснее. Здесь такие ребята, приезжают сюда на сезон, отдыхают, а потом ездят по всему миру и играют транс. Замечательная жизнь. Вот, принесли замечательный завтрак. В половине пятого. Кофе, салат, яичница. А ты как тут оказался?
Боря рассказал. Алекс слушал его внимательно, потом, помотав головой, опять-таки заметил:
- Видишь, в России это вечная корпоративная бодяга, в Израиле это вечная война, но мне нравится там жить. Там можно нормально не напрягаться по отстойным поводам. Ладно, я, в общем, пошел, вот мой адрес – Алекс написал на салфетке координаты – пожалуйста в гости, всегда можно что-нибудь придумать.
Боря остался один добивать свой завтрак. Но оказалось, что общение только началось. Он поймал на себе женский взгляд. Боря украдкой просканировал направление взгляда и обнаружил в противоположном углу девушку, возле которой стоял огромный красивый рюкзак. Боря спрятал глаза в яичницу. Через две минуты девушка уже стояла рядом с его столом. Официант, как-то неопределенно поглядывая на Борю, собирал ее посуду.
- Я услышала, что вы разговариваете по-русски, то есть не услышала, о чем вы говорите, а просто узнала язык – несколько официальным тоном сказала девушка, - вы не будете против компании?
- Что вы – ответил Боря. – Никак не буду против такой прекрасной компании. Я Боря.
Любопытство быстро победило всякие размышления, навеянные новостями Аллы и последними словами Алекса.
- Я Шуля, то есть Рахель – сказала девушка. – Я из Реховота, а ты?
- Я из Москвы – ответил Боря. – А где это, Реховот, неужели тоже в Израиле?
- Да, в Израиле, а почему тоже?
- Человек, с которым я только что познакомился, из Израиля, из Тель-Авива. Реховот далеко от Тель-Авива?
- Надо же! Из Тель-Авива, да, здесь вообще много наших. Это недалеко, ну то есть как, у нас все недалеко, но если так, то не очень близко, час добираться по-любому.
Голос Шули был несколько напряжен, а интонации как будто слегка капризными.
- Можно было бы легко тебя представить в московском рекламном бюро каком-нибудь – сказал Боря.
- Я из Львова – отвесила на это Шуля. – Я путешествую. Я решила повисеть пару недель в Гоа, не то, чтобы потусоваться, но ведь интересно же.
Шуля бросила в Борю хитрый взгляд.
Из кармана красивого рюкзака высовывалось название книжки, Хагакура Нюмон.
- А я по работе – сказал Боря. Мы строим гостиницу, точнее, комплекс, точнее, я делаю интерьер.
- О, ты дизайнер интерьеров – обрадовалась Шуля. – Ты знаешь фэн-шуй?
Боре стало легко. Столовые приборы заплясали перед глазами. "Спиды, что ли, еще не улеглись", подумал он. И сказал:
- Как его можно знать-то, это очень личное в большинстве случаев, и конечно, каждый дизайнер сочтет своим долгом сказать про любого другого, что он ничего не понимает в фэн-шуй.
- Да- да – улыбнулась Шуля. – Очень важно держать марку, ты должен как бы в этом понимать больше всех.
- Точно – сказал Боря, удивляясь самому себе. – А у меня уютно.
- Пошли к тебе, – сказала Шуля, – фэн-шуй смотреть. Ясно, с тобой всё ясно.
Боря обрадовался этому замечанию. Рюкзак Шуля ему не отдала. Он спросил, помогая ей надеть рюкзак:
- А ты где остановилась?
- А нигде, я только что с автобуса. Удобно, особенно когда вещей всего рюкзак. Конечно, похоже на улитку, я соглашусь, но я даже готова немного выглядеть, как улитка, это по-своему прикольно. Почему есть такие люди, боятся выглядеть смешно, я не знаю.
У неё был всё-таки замечательный рюкзак. Большой, с карманами и молниями, с нашивкой europack. Они вышли.
- Чем ты занимаешься в Израиле, – спросил Боря – ты программист?
- Я там живу! То есть я по специальности биолог, я работаю в лаборатории в Реховоте, там есть большой институт всякой умной науки, а я занимаюсь грибами.
- Грибами, ты выращиваешь грибы? Или гоняешь их по лабиринту?
- Выращиваю. То есть, да, и эти тоже, если привозят споры. На самом деле в жизни всё не так, как на самом деле, но откусишь с одной стороны, с другой стороны, и можно постепенно подобрать правильный размер. Алиса точно знала, что киселем долго питаться невозможно…
Закрыв входную дверь, Боря бросился заряжать кофе. Шуля не спеша прошлась по салону, разглядывая книги, диски, ложки, чашки, стулья, стол, кресла, диван, цветы в горшке. Она остановилась около Бориных кроссовок, стоявших на телевизоре.
- Грустишь? – спросила она, кивая на кроссовки, когда Боря внёс кофе. Боря расставил чашки, джезву, сахар, ложечки и печенье, а потом ответил:
- Нервничаю.
Шуля стояла возле цветка. Она погладила лист и произнесла:
- Есть у меня претензия, что я не ковер и не гортензия.
Боря засмеялся. Он уже растирал гашиш.
Шуля села рядом с Борей на диван. Через полчаса разговоров о кодексе самурая Боря расстегнул на ней джинсы. "Афф", произнесла Шуля и устроилась поудобнее, раскинув ноги, изредка прикасаясь к Бориному члену. Шуля быстро стала влажной и прижала Борину руку сильнее. Шуля показалась Боре нежной и бархатной. От неё все сильнее пахло сексом. "У нее очень пропорциональное тело", думал Боря кружащейся головой, "оно так нежно округляется, стопы совсем как на рисунках в Камасутре". Шуля оторвалась от Бори, вытерла губы и сказала:
- Ты очень хорошо даешь в рот. Ты меня всю удовлетворил. Мне внизу сладко и во рту сладко. Обожаю сосать ***. В голове ничего, кроме хуя. Физически и метафизически. Клёво, да? Ты когда-нибудь сосал хуй?
Боря ответил, смеясь:
- Не приходилось. Но, я понимаю, если бы я был девочкой, а ты – мальчиком, я бы тебя изо рта не выпускал.
- А почему ты обрезанный? Ты еврей?
- Нет, я москвич в шестом поколении. Я попросил школьного дружка, молодого хирурга, когда мы нажрались, и он рассказывал, что у жен обрезанных мужей не бывает рака матки, а у них самих – рака вот этого самого. Мы сначала спорили про лампочку.
- Вы спорили про лампочку?
- Он говорил, что можно целиком положить лампочку в рот, и рассказывал какой-то убойный рассказ…
- Я знаю! Это про человека, который положил лампочку в рот на спор, и не смог достать, а потом они поехали в травмпункт, а по дороге их остановил милиционер, и они рассказали, как было, а им не поверили. И, в конце концов, туда и милиционер приехал.
- А в его версии милиционеров было два.
- Я это услышала в 14 лет, и меня ну так вставило, потому что мне стало очень сексуально. Я представила себе такой ***, который нельзя вынуть изо рта. Не сказать, что я до сих пор его ищу, но я много путешествую.
- А мы спорили про то, сумеет ли он сделать ну хотя бы обрезание. И я ему поставил ящик коньяку. Но тоже все с лампочки началось. Базисный архетип округлой выпуклости.
- Ну, а клитор что, не выпуклость? А представляешь, светильник в виде такого клитора.
- Ух, ты. Я такой стеклодуву закажу. Мы его в сауне поставим. Будет спа на тему Камасутры. Вот туда поставим.
- А говорят, что необрезанным трахаться приятнее. Говорят, чувства притупляются после обрезания? Ты заметил?
- Нет, вроде. Мне показалось вообще, я до обрезания мог, ну, минут сорок. А после вдруг как пошло, час, полтора, два, три. И оргазм в тыщу раз ярче.
- В голове ничего, кроме лампочки.
Они прозанимались дизайном светильников все следующее воскресенье тоже, говоря о простом. Шуля произносила "Хочу палец. Полижи мне. Ух, сильнее давай". Боря произносил "Ну какая же ты сладкая девочка. Сделай шире. Сделай уже". Примерно в полдень воскресенья они признались друг другу, что им нравится друг с другом целоваться.
Иногда они выползали на лужайку. Боря смотрел, как Шуля валяется среди цветов, и вдруг почувствовал, что хочет от нее ребенка. Он лежал, смотрел и думал: "Какое простое чувство. Вот так, вдруг – и знаю. Я мог бы быть ее сыном или дочкой, было бы клево валяться рядом с такой мамашкой, слушать ее россказни про цветы, о каждом соцветии, ловить с ней кузнечиков и рассматривать их крылья, а потом отпускать. Считать звезды, пялиться на какую-нибудь луну. Клёвая могла бы быть мамашка. А я, значит, захотел быть отцом этого ребенка, смотреть на то, как они играют вместе, и играть с ними, катать на лодочке, в кино водить. Ну, и что мне теперь делать? Сделать ей ребенка и просто об этом знать, что они где-то там играют и радуются. Но поди пойми, можно ли с ней так просто, что-то меня настораживает, с ней такой простоты не выйдет. Откуда я это взял? Что-то мне это сказало, хотя пока я не поймал это за хвост". Шуля играла с цветами. Она раскидывала и прижимала руки, шептала что-то тихонько, а еще улыбалась.
Вечером в понедельник Боря торопился домой. По дороге позвонила Алла и пошутила:
- Не звонил в выходные? А какой гашиш лучше, из Калькутты или из Бомбея?
Боря почувствовал мысль, что он мог бы разлюбить Аллу или потерять к ней интерес. Кровь хлынула в промежность, член отяжелел и уперся в брюки, дыхание участилось, и Боря нашептал Алле в трубку разных непристойностей, на что она, помолчав, ответила:
- Дразнишься? А я успела кончить.
- Вот встретимся, - начал Боря.
- Я сразу тебя возьму в рот – продолжила Алла, - ты мне снился с этим самым, и вообще какие- то мужики, и уж что я с ними делаю…
Дома Боря обнаружил компанию. Шуля валялась на диване, хохоча. Рядом с ней сидела статная брюнетка с короткой стрижкой и упругой большой грудью. Она смутилась, когда Боря вошел, но улыбнулась, как показалось, ободряюще. "Она думает, что я засмущался, вон что", решил Боря, "интересный расклад". Шуля вскочила с места, подбежала к Боре и поцеловала его в щеку.
- Это Ника, моя подруга по Тель-Авиву! Представляешь, я даже не знала, что она здесь, а она здесь уже месяц! А встретила я ее на пляже. Просто на пляже. Она сидела и пила кефир.
Ника сделала шуточный поклон.
- Так, дамы – сказал Боря, - я отправляюсь в душ и все такое, и вообще вы ужинали, или кефиром единым?
- Сейчас будем ужинать. Я не готовила, как ты догадался, но сейчас что-нибудь соорудим. Твоя экономка заходила, она много времени провела на кухне, я не дождалась, пока она уйдет, пошла на пляж, и вот видишь, как раз вовремя.
Боря попросил кофе. Ника поднялась и сказала:
- Это буду делать я, можно?
- Она фанатка и мастер – отрекомендовала Шуля. – Она училась медитации, растирая гашиш в Калькутте. Вот он этот самый гашиш, давай скорее мойся.
Через пять минут Шуля забралась в душ. Она зацепила Борю мимолетом за член, поболтала им в стороны, и шепнула: "Можно ведь, Ника у тебя переночует? Она послезавтра едет в Бомбей". "Об что вопрос, легко", ответил Боря. "А ты пришел возбужденный, мы заметили", пропела Шуля. Боря отметил про себя "мы", а вслух протянул, покачивая голос, "Девочки – девочки". Шуля ответила, "Она такая весталка, просто ужас. Не знаю, как сейчас, раньше была ну такая прямо вот это вот". Боря взял Шулю пальцами за нижнюю губу. Шуля пропела "ммм", прикусила его палец и ушла к Нике.
Боря вышел в салон, вытирая волосы. Там кипела беседа, и ждал заботливо заряженный чилим. Боря запалил заряд, вдохнул, и, держа чилим в руке, приложил кисть тыльной стороной ко лбу.
- Омм – пропела Ника, отвлекаясь от беседы буквально на одно слово. – То есть вот да, понимаешь, как бы они читают, а потом начинается: "Понятно-понятно, у автора с мамой что-то не то, или там, с папой здесь и здесь не так, или ему блондинка не дала, так он отрицательный персонаж сделал блондинкой", что за попса? Мне один так важно сказал разок: "Есть текст. Автор отвечает за весь текст". Я думала, он еще чуток надуется и лопнет прямо. Настолько не соображать разницу между позицией автора как человека, его личностью и чертами и словами его героев? И с таким важным видом еще произнес…
- Если в книжке написано "нос" – сказала тоном школьной учительницы Шуля, - значит, дети, надо читать "***".
- А если написано "***", то читать не надо – в том же тоне продолжила Ника.
Боря сидел, не отрывая ладонь ото лба. Шуля сделала жест кистью вверх.
- Да, и что все отрицательные героини это так или иначе авторские бывшие, с которыми он не разошелся по-хорошему. Я, конечно, понимаю, в этом что-то есть, но ведь это не всегда так. Другое дело, если ты не расходишься с мужчиной хорошо, то даешь ему много пищи для плохих воспоминаний. Скажи, Боря, ты согласен?
- Меня больше интересует, почему людей больше интересуют уроды, чем обычные люди. Обычных людей не бывает, а все равно уроды гипнотизируют. Типа, они не такие, как мы. Да каждый не такой, как мы. Вот про Набокова я бы мог предположить, что он списывал своих нервных сучек с натуры, имея личные претензии, а про Газданова я бы так не сказал. То есть он тоже списывал с натуры, но это обычные люди, у них нет таких… диагнозов. У Набокова все какие-то параноики депрессивно-маниакальные слегка.
Ника засмеялась.
- Правда, Набоков не любит Достоевского! А у Достоевского герои – шизоиды, а известно, что шизики ни с какими параноиками не ладят. Так ведь всегда, писатели – модные параноики или модные шизофреники. И киношники точно так же.
- Но не так мало кино про обычных людей – возразила Шуля – кино снимают, чтобы больше заработать, и надо, чтобы всем было понятно, о чем речь, а не только экспертам по литературной психологии. Но русское кино все равно, как Достоевский. Русские очень уж ведутся на печатное слово.
- Ага, а наивными считают – американцев. С другой стороны, в России ни в книжках, ни в кино не отменялась мода на юродивых, чернуху, говорящие головы и мрачняк, это замкнутый круг, потому что они вкупились не по-детски в мысль, что человек – общественное животное, – произнес Боря, – а в Израиле есть кино?
Шуля закивала головой.
- Ты видел "Горячую жевательную резинку"?
- Я думал, оно немецкое – сказал Боря. – А оно израильское? Значит, там должно быть еще веселое кино.
- Ну, тоже так себе – сказала Ника. – Есть очень смешные фильмы, специально называются, как бы сказать, "кино для бутербродов"? Это типа "Резинки", но не армейский, а такой этнический юмор, типа латыши стебут эстонцев. Болливуд такой. Много болтают, пляшут, хитрят и устраивают свадьбы.
- А вот у Пелевина и Мураками нет уродов. И все равно ими интересуются, и еще как – сказала Шуля.
- Таа, в главных керойях уроды нетт у Пелевин, йя. У нихх трукайя фишшка, – протянул Боря с эстонским акцентом, – у них как бы древний такой чистый от современности человек попадает типа в новую обстановку. Тема вечная. Что такое душа?
- Ты веришь в реинкарнацию? – спросила Ника – ты буддист? Ха, это мне напоминает. Говоришь, "чистый от современности"? Забавно. Русские писатели максимум, на что способны, так это изобразить, ну, скажем, Евгения Онегина в современных условиях, например, в современной русской армии, или в корпорации… и всем будет типа прикольно. Но это отстой…
- Потому что Онегин как раз не "чистый от современности", - подхватила Шуля, - Онегин продукт своего времени, Печорин продукт своего времени, правильно Ника говорит, главные герои русской классики, кроме Анны Карениной, которая просто сама жизнь, ни от какой современности не свободны. Они всегда, -Шулин тон пробрел презрительный оттенок, - продукты своего времени.
- Да, - вернулась Ника, слушавшая Шулю внимательно, - почему-то русские писатели упускают этот момент непривязанности души к ее обстановке. Как правило, они в это просто не верят. Пастернак, однако, другой, но он, скорее, не русский писатель, а все же немецкий, достаточно сравнить его с Бёллем или тем же Ремарком, и сразу видно, чему Пастернак научился в Марбурге.
- Кажется, я понимаю, - Боря поднял брови, - Ленин довёл это до лозунга, как всегда, "литература должна стать партийной", вот в чём дело-то. Не в партийности, а вообще, такой взгляд на литературу, как бы она должна отражать некую догму. Неважно, католическая она, или марксистская, или фрейдистская, неважно. Но при этом литература лишается глубины.
- Калькуттский лучше – сказала Шуля. – Такой, елки-палки, дискурс! А закончил на Фрейде.
- С чего бы это – бросила на Борю быстрый взгляд Ника.
- Я же говорю – засмеялась Шуля – мы тут болтаем, а у нас в руках мужчина. Ника, поцелуй лапочку.
Ника подползла к Боре и осторожно расстегнула его брюки. Он сидел, ровняя дыхание. Ника принялась лизать и сосать. Ее спина мгновенно вспотела. Когда Ника остановилась перевести дыхание, Шуля, наблюдавшая за ними, улыбаясь, прошептала:
- Не самый широкий это диван, скажу я вам.
Компания перебралась в спальню. Девушки разделись все же медленнее Бори. Он полюбовался зрелищем, выразился так: "Вы стали прекраснее, извините за выражение", и рухнул на спину плашмя. Девушки погрузились в секс. Боря нырял и выныривал, не забывая рассмотреть тот или иной разворот, выражения лиц, слушал комнату со всеми голосами и шумами снаружи, ловил полосы света, протекавшего через жалюзи. Несколько раз он выходил за кофе или коктейлями для всех; однажды, возвращаясь с подносом, он услышал "кто тебе сказал – останавливаться", постепенно сообразил, что это было не к нему, и затих в дверях, глядя на Нику с Шулей.
Утром на работу Боря не поехал. Он позвонил и заявил, что имеет необходимость тщательно обдумать некоторые детали, что у него новая идея, что все распоряжения им были сделаны вчера, и он хочет повнимательнее пересмотреть кое- что из старых задумок тоже, чтобы ничего не пропустить, пока не все закупки сделаны. Девушки спали.
Боря просидел за компьютером три часа и заметил, что никакой усталости он не замечает. Он честно перевернул десяток чертежей, смоделировал сауну со светильником – клитором, написал письмо индусским друзьям с перечнем закупок для этой сауны, и распорядился разработать точный чертеж светильника по приложенному эскизу. Эрекция к этому моменту набрала полный вес. Боря заглянул к сиренам и обнаружил их за неторопливым разгоном страсти. Ничего не сказав, Боря скользнул в круг. "Вот это пробуждение", сказала Шуля, играя соскам Ники. Ника стояла на четвереньках и стонала на каждом Борином толчке. Через два часа Боря вышел на улицу. Чувствуя лёгкость во всём теле, он долетел до лавки, где купил тёплый нан.
Завтракали они наном с сыром и кофе. Девушки рассказывали смешные истории израильского происхождения. Боря неторопливо курил чилим и хохотал.
- А что – спросил он, в очередной раз положив руку ладонью ко лбу, - в Израиле такая свободная житуха? Там все так спят со всеми?
- А в России все так живут? – спросила его Ника – ну что ты, в самом деле. Живешь, как хочешь, какая разница, где. Просто у нас над голубыми смеется только плебс. Израиль в смысле антуража – классический третий мир. А в смысле психологической образованности общества уже очень не третий мир. С другой стороны, конечно, я вообще побывала в разных местах, но такого, как в России, нет, такого цирка я не видела нигде.
- Ты просто путешествовала, как сейчас?
- О, - сказала Шуля, глядя на Нику с улыбкой, – здесь целая история.
- Я два года работала в фирме, которая продавала по всему миру списанное оружие израильской армии – рассказала Ника. - Однажды мы продали латышам чуть ли не целый поезд "Узи" для их полиции. Потом мне этот зверинец окончательно опротивел, я уселась дома на полгода и научилась делать разные украшения по всем правилам, у меня три галереи берут, и еще киоск в одной гостинице такой, безобразно современной, для безобразно богатых путешественников.
Они отправились на море, где просидели до заката.
На закате Ника поделилась сном.
- Мне приснился Тель-Авив, даже, скорее, я как бы шла из Яффо в Тель-Авив, ну, ты знаешь, ты нет, неважно; и я вот сначала летала над крышами даже, потом спустилась и пошла. Я пошла, и пошел снег. Я шла, я не догадывалась, что это сон, и когда пошел снег, я тоже не догадалась, что я сплю. Что это сон. А полет был такой реальный, по одному этому можно было бы понять, что я сплю. Я летела так неоспоримо. А над Тель-Авивом шел дождь, а в Яффо – снег. Крупными хлопьями такими, мокрыми. Я так и не поняла, что я сплю, не поняла, почему я проснулась вообще, ничего не приводило к пробуждению в самом сне.
- Ты же задала этот вопрос потом, - ответила Шуля, - может, ты не помнишь, что во сне возник этот вопрос, и может, этот-то вопрос тебя и выкинул, во сне забылся, пришел в реальность. Скажи, ты в реальности часто говоришь "Я что, сплю?" или "Это что, происходит на самом деле?"
- Часто, - призналась Ника. – И во сне никогда не вижу картинки того, что я делала в реальности. Знакомые люди, да, но ни в одном сне мне пока не приходило в голову подумать, например, так: "Вчера в реальности такое было, а я даже не задумалась, в реальности ли я". Об одном спрашиваю, другое почему-то принимаю, не глядя в зубы. Может, есть люди, для которых само собой разумеется во сне задумываться о реальности в форме вопросов? Или гадать, как развернется следующий сон, рассказывая гадалке во сне позавчерашнюю реальность, а она тебе чтобы рассказала, что за сны у тебя послезавтра. Интересно, вообще возможно ли такое?
Боря поймал себя на мысли, что вчерашняя ночь вдруг возьмет и не повторится. Ночь его не послушалась, повторилась, и самые горячие Борины мысли не сумели превзойти температуру схватки, особенно примерно к половине четвертого утра. В шесть Ника оделась, прихватила шмотки и отправилась. "От меня будет пахнуть сексом на весь общественный транспорт", засмеялась она. Боря и Шуля пошли с ней до автобуса. Они весело махали Шуле руками, а потом, по дороге домой, Шуля затащила Борю в кусты, шепнув ему "очень хочу в рот, и немедленно". Но они не смогли этим ограничиться.
Боря пошел на работу пешком. По дороге Боря думал, что излучает ностальгию. В офисе он подумал, что секретарша облизнулась, поглядев ему в глаза на входе. Последние 72 часа так и катались во все стороны перед его внутренним взором. Боря нашел всех, кого хотел, отчитался перед начальством, съездил на два склада, проверил покупки, навестил стеклодувную мастерскую с чертежом. Выбрал оттенки краски, пока мастер выдувал перед ним разные пузыри, качавшиеся на трубке. Покурив с мастером, Боря отправился домой.
Замурлыкал сотовый. Боря погрузился в голос Аллы. Она рассказывала об очередной выдумке Сосункова. Он купил сто рекламных щитов на Калужском шоссе в результате какой-то левой разводки, мечтает о кампании из ста разных кадров для одной фирмы и усиленно подписывает под это московский коньячный завод. А поскольку они – старые клиенты Юлии Францевны, то Сосунков уже неделю ходит как утопленник синий, как зомби злой, и бросается на сотрудников. Они же, пользуясь его таким состоянием, немедленно развернули сеть интриг с подсиживанием, и каждый день немилосердно стучат друг на друга, а одна сотрудница видела, как некий неперспективный копирайтер выкалывал булавкой глаза персонажей среднего управляющего звена на корпоративном фото…
Внезапно до Бори дошло, и он переспросил:
- Что? Ты беременна?
- Я не обратила внимания на задержку, я закрутилась вся на работе. И голова у меня как-то закружилась позавчера не к месту, я подумала, и сделала четыре проверки, а потом еще две. Или на аллее, или в подъезде.
Боря окаменел. Перед глазами вспыхнуло лицо Шули. На нем не было ни страсти, ни радости, ни гнева.
- Рожай – сказал Боря – ура! Я распоряжусь, чтобы приехать к тебе на восьмом месяце. Отличные новости. И никаких сосунковых больше не будет.
Алла мяукнула и попрощалась.
Боря ужинал один. Он пересмотрел почту, выкурил чилим, оценил оставленное количество гашиша и занялся автогонками. К полуночи появилась Шуля, веселая и свежая, и протянула Боре мундштук необычайного фасона. Другой мундштук, длинный, она вынула из букета цветов.
- А это для меня. Я угадай, что хотела сделать с ним?
- Страшно подумать – ответил Боря.
Шуля прикоснулась мундштуком к промежности Бори.
- Ритуал совершен! – сказала она победоносно. – Вот его я сегодня купила, а твой нет, я его привезла из Иерусалима. Там есть человек по имени Женя Дреер, он такие делает, и еще и не такие. У него заказывают со всего мира.
- А куда ты им лазила? – спросил Боря.
- А я его брала с расчетом подарить его кому-нибудь, поэтому я им – не лазила никуда. Вот ты и лазь, раз тебе подарен.
На мундштуке были вырезаны дом, коза и яблоня.
- Какая домашняя вещь – сказал Боря, вертя мундштук в разные стороны.
В глазах у него потяжелело. Некоторое время он молча смотрел на Шулю, которая внимательно его, в свою очередь, оглядывала, ни слова не говоря. В конце концов, она сказала:
- Что-то ты как-то закис. Пошли, прогуляемся?
Боря вдохнул и выдохнул.
Три следующих дня Боря провел в нарастающем беспокойстве. Секс с Шулей стал еще горячее. Она громко кричала, ругалась матом и фантазировала. Глядя Боре в глаза (иногда, впрочем, не глядя) она шептала:
- Ты господин… Я обезьянка… Обезьянка…
Шуля быстро засыпала. Боря лежал, глядя на нее (иногда, впрочем, не глядя), и вспоминал профиль Аллы. Он обожал смотреть на Аллу, а она часто спала на спине. Профиль Аллы, нежный и тихий. Из секса с Аллой Боря помнил меньше.
На третью ночь Боря выбрался гулять. Ночью улицы смотрелись иначе. "Сон ли это ", подумал Боря. Воздух сохранял гул чего-то трансового севернее. Боря несколько раз вынимал сотовый, но никакие кнопки не нажимал. Лицо Шули все ярче и ярче светилось перед глазами. На мгновение оно превратилось в лицо Майкла Джексона, после чего снова стало Шулиным. В очередной раз достав телефон из кармана, Боря позвонил. Алла ответила не сразу.
- Спала? Разбудил?
- Да, но не страшно. Что это всегда все извиняются за это.
- Я не могу, знаешь, я думаю… – начал Боря.
- Аборт? – тут же спросила Алла. – Ты хочешь аборт?
- Да – ответил Боря, стараясь, чтобы голос не упал. Алла, казалось, сохраняла бодрость.
- Я понимаю – быстро заговорила она, убеждая себя в правильности выбора. – Я немного грипповала, да и пьяны мы были в корягу, это не очень хорошо для зачатия, скажем так. Что ж, поживем еще немного для себя.
- Ох, Аленыш – сказал Боря, - вот все устроится, родим девочку, потом мальчика, потом еще девочку, потом еще мальчика. Я не чувствую, что я сейчас к этому по-человечески готов. Я хочу этому обрадоваться с чистой головой.
- Конечно, Бобби – ответила Алла. – Только знаешь, эти три дня… Я их прожила почти как в сказке, хотя и понимала, что ты можешь отказаться. Я была так счастлива.
- Боже мой, зверик – ответил Боря. – Я тебе говорю то, что чувствую. Не врать же тебе я буду.
- Я знаю. Ни о чем не беспокойся. Все будет хорошо.
- Как мне не беспокоиться – ответил Боря, чувствуя, как тело становится легче. – Я же тебя люблю.
- И я тебя люблю. Такие вещи, конечно, лучше бы планировать.
После этого разговора Борю отпустило. Лицо Шули больше не маячило перед глазами, дышалось глубоко. Однако в сердце заполз червячок. Боря ощущал его шевеление и думал: "Вернусь, обниму ее, уедем на Кофифи. Там белый песок и чистая вода".
Утром он отправился с Шулей завтракать в кафе, где они познакомились. Боря заказал два завтрака для себя, сидел и думал: "Я ей любуюсь, несмотря на этот ночной разговор. Несмотря ни на что. Я всегда ей буду любоваться. Как странно, что можно знать такие вещи. Да, я знаю, ее внешностью. Ее манеры мне холодноваты, пожалуй".
Внезапно в глазах у него потемнело. Червяк выполз из глубины сердца и скорчил издевательскую гримасу. Боря задышал отрывисто. Он произнес:
- Шуля, Шуля.
И заплакал. Слезы просто катились по лицу, он не вытирал их и не отворачивался в сторону. Шуля посмотрела на него, нахмурив брови.
- Что-то случилось, что с тобой? – спросила она раздраженным, как Боре показалось, тоном.
- Я хотел…Я хотел сказать… - проговорил Боря. Слова не получались. Слезы затекли в рот.
Шуля рассердилась.
- Выйди из этого, ты можешь, прекрати, - резко сказала она.
И Боря, пару раз сглотнув, прекратил и пошел умыться. Вытираясь, он думал: "Ты же ничего не хочешь знать. Ничего не хочешь слышать. Вот так вот. Ну ладно, если у тебя нет крохи терпения на меня, ничего я тебе и не буду говорить. Еще получится, что навязываюсь. Да и зачем тебе, в самом деле, знать. Что это тебе даст? Что отнимет? Зачем мне настаивать?"
Чтобы привести себя в сознание, он пару раз сильно шлепнул себя по скулам. Кофе они допивали в тишине, и Боря постепенно успокоился: настолько, чтобы встать, оставить деньги и молча уйти, не взглянув на Шулю.
Боря отсидел рабочий день и пошел на негнущихся ногах в северном направлении. Он вышел за пределы города, и, уже шатаясь по каким-то кустам, получил звонок. Голос Шули дрожал, она делала усилия, чтобы говорить ровно, но чувствовалось, что вся была на взводе.
- Слушай, мне нужна твоя помощь – начала она запросто. – Ты же знаешь породы декоративного дерева? Вот я набрела на такие статуэтки, слоны, мне говорят, что это черный палисандр, одна из них, а другая – африканское эбонитовое дерево, и я почти уверена, что вешают лапшу, понимаешь, но они такие красивые, мне хочется.
- Хочется…
- Ты мне разве не поможешь?
- Где это ты так жестоко торгуешься?
- А недалеко от твоего дома. Там такой магазинчик, на углу. А ты далеко?
- Могу быть через полчаса – посчитал Боря.
- Приезжай, я дождусь. Будь милым.
Боря приехал через час, и они с Шулей купили слона.
Расписание следующих двух Бориных недель оказалось с меньшим количеством окон, но осталось плотным. Секс утром, после завтрака, в обеденный перерыв, после работы, на пляже, перед сном, посреди ночи. Такого влечения Боря не знал. Шуля не ходила, а летала, ее щеки светились ровным розовым цветом, а глаза горели. Она хрипло стонала и просила еще и еще каждый раз. Боре это нравилось.
Перед отъездом Шули они устроили ужин при свечах. Шуля чуть-чуть суетилась. Боря смотрел на нее с грустью. После полного разгрома салона, Шуля, сидя около Бори, погладила его по плечу.
- Ты так понравился Нике – сказала она. – Ты, по сути, у нее первый мужчина. У нее был один придурок, хард-рок играл, так он ее просто ставил раком в угол и вставлял, пока не надоедало, и только так.
- А мне показалось, она любит раком.
- Кто же не любит! Только кисло, когда кроме этого – ничего, разве нет? А ты ее целовал.
- У нее шикарные губы. Такой получается мягкий и глубокий поцелуй, бывает, что от поцелуя успокаиваешься, а тут только распаляет. И прекращать этот поцелуй совсем не хочется.
- Приезжай в гости – сказала Шуля полушутя, полувсерьез. – Мы тебе будем рады. Вообще…
Шуля сделал паузу, в течение которой несколько раз оглядела Борю. Наконец она остановилась на его глазах.
- Вообще, приезжай, замуж меня возьмешь. Хочешь, будем женаты?
- Знаешь, Шуля, ты замечательная. Ты просто очень хороша. Я, пожалуй, никого так не хотел, как тебя, но я женат, вот что.
- Ты женат?
Шуля задышала часто.
- Ты женат? Не верю! Как это ты женат? У тебя… у тебя есть документы?
- Причем здесь документы, что это значит, – растерялся Боря. – Ты думаешь, я тебе просто так кидаю типа галимую отмазку? Или бы ты лучше поняла, если бы я просто сказал "не хочу"? Тебе не было бы сильнее обидно? Я тебе еще тогда в кафе хотел сказать, но я так понял, тебе ничего мое личное не интересно!
- Ты женат – повторила Шуля и заплакала. Боря попытался ее успокоить, но она его оттолкнула.
- Не надо сейчас! – почти крикнула она. – Секс-то с тобой просто улет, но я же… я же в тебя влюбилась! Я уже неделю хожу с этим пониманием, и что мне теперь делать? Я тебя полюбила, я тебя сильно полюбила! Я захотела и подумала, что рано или поздно ты со мной останешься навсегда не навсегда, но мы поженимся! Я решила поехать развеяться, потом или к тебе сюда вернуться, или в Москву к тебе приехать.
- Ты бы там стала что, жить? – спросил Боря.
- Да почему бы и нет! Ну, какое-то время, хотя ты прав, не стала бы, хотя… нет, ты прав. Но ведь и ты не знаешь, съездил бы в Израиль, посмотрел бы, и ты же не знаешь! Там не так, как у вас по телевизору показывают. Там не нужно много, чтобы было хорошо. Почему ты мне сразу не сказал? Ты боялся, что я бы тебе тогда не дала? По мне не видно было, что я умираю тебе дать? Меня бы это что, остановило? Или бы это тебя остановило? А я бы дала! Мне хотелось! Я тебя увидела и подумала, этого я сейчас пойду и соблазню, я уже видела, как ты меня трахаешь, понимаешь? Вообще-то я умею себя держать в руках, я бы тебя быстренько выкинула из головы…
- Ты можешь меня и сейчас выкинуть из головы! – крикнул Боря, чувствуя, что в нем поднимается злоба.
- Но я же влюбилась! Ты что, не понимаешь, что это значит?
- Почему не понимаю. Влюбленность это класс, но это не любовь же. Когда любят, слушают…
- Влюбилась! Люблю!
Боря почернел лицом и закричал:
- Вранье! Ты передо мной что-то играешь, не знаю что, но ты-то соображаешь, что играешь? Ты бы мне не затыкала рот в кафе, когда мне просто трудно было говорить! Знаешь, это больно, когда затыкают рот?
- А мне не больно?! – Шуля тоже перешла на крик. – И ты же мужик, ну и что, что затыкала, ты был обязан мне все сказать, что хотел. Ты обо мне совсем не подумал, это эгоизм и мазохизм!
- Нет, я о тебе подумал – крикнул Боря и сразу понизил голос. – Ты валялась на траве, я на тебя смотрел и хотел от тебя ребенка. Думал, какая клёвая была бы мамашка.
- Что же ты мне его не сделаешь? Еще не поздно.
- Поздно. Моя жена в Москве сделала аборт два дня назад. Это я ее попросил. А знаешь, почему, потому что у меня перед глазами стояло твое лицо.
- Не сваливай на меня! – закричала Шуля. Она плакала.
- Но я с ней не разведусь – решительно продолжал Боря. – Я понял, мне сразу что-то говорило, а сейчас я точно вижу, что у нас не получится вместе жить. О чем говорить? У тебя не хватает терпения меня выслушать, а в экстремальный момент ты мне возвращаешь обвинения, вместо того, чтобы спокойно…
- Что спокойно? Что спокойно? – Шуля пустила салатницу в зеркало.
Боря встал, схватил рубашку и быстро ушел, пока Шуля колотила посуду, бормоча под нос проклятия. Он постарался немедленно исчезнуть с главных улиц и заночевал в кустах, думая о том, что люди совершенно невыносимы, когда реагируют на жизнь поспешно.
Он вернулся утром, в контору не поехал, отзвонившись, что сидит над эскизами, а сам лег в постель и принялся дышать Шулиным запахом. Проснувшись, он накурился гашиша, опять послав Нике благодарность. Тут позвонила Алла.
Боря ответил невпопад, картонный язык медленно ворочал куски упругих слов, застревавших то в горле, то под нёбом. Аллу это сильно расстроило, хотя она ничего и не сказала, но по интонации Боря об этом догадался. Он был рад закончить разговор.
С течением дальнейшего времени море, солнце и гашиш стали привычны. Щенячьей радости от них поубавилось, и Боря осознал, что ждет возвращения в Москву. Два раза его останавливала на улице полиция, когда он, основательно накачавшись, ходил по улицам в слезах.
Ближе к концу лета он закончил все эскизы и закупки и намекнул боссу, что не против вернуться, так как считает свою работу вполне законченной, что когда комплекс достроят, нужно будет просто приехать на неделю, но до того еще несколько хороших месяцев. С этим босс согласился, чуток подумав, и добавил, что, пожалуй, сейчас будет смысл задействовать Борю в России. Через два дня после этого разговора Боря улетел.
 
________________________________________
Москва сначала показалась Боре полной заграницей. Лица людей не казались родными, как в первое возвращение из Кении, они казались знакомыми. В метро и на стенах подземных переходов Боря обнаружил новые наклейки. Приглядевшись, Боря увидел такие же на бамперах некоторых машин. Наклейки призывали так или иначе "не покупать американские товары". Картинки на них, однако, были разными.
"Бог ты мой", подумал Боря, "на каких же компьютерах они рожали этот сногсшибательный креатив? Неужели на калькуляторах "Электроника"? Какой цирк".
Его самолет, DC 10 компании "Трансаэро", прилетел во вторник утром. Алла была на работе, поэтому Боря проехал в центр Москвы, немного погулял, перехватил чебурек и кофе в "Русском Бистро", и зашел в родную контору. Босс встретил Борю радушно, даже приобнял, вынес шутливую, но искреннюю благодарность за проделанную работу. Достал из стола коньячок, вызвонил секретаршу с лимоном и рыбкой, и рассказал, что закрутились новые дела, что Боря может оказаться очень кстати, что индийский партнер оказался очень доволен, и что Боря как- то устало выглядит, поэтому, не посидит ли Боря дома до конца недели, чтобы в понедельник в 10 утра принести детальный доклад "со всеми фишками". Неужели в дороге так замотался?
Боря ответил, да, покивал сокрушенно головой, заверил, что к понедельнику доклад будет в лучшем виде, подарил боссу слона, секретарше дешевые бусы из синего камня, которые как нельзя точнее подошли к её чёрным волосам и серым глазам, и быстро из конторы исчез, чтобы еще с кем-нибудь паче чаяния не столкнуться.
Он подошел к двери дома, вынул заранее переложенные из сумки в куртку ключи, и только собрался отпирать, как дверь открыла Алла.
- Шаги услышала, – сказала она. – Я сегодня ушла пораньше с работы почему-то просто так. А ты-то что не предупредил?
Боря обнял Аллу крепко, и, не желая целоваться через порог, взял её на руки и отнес в салон.
- Я не хотел на эту тему предупреждать – сказал он, чувствуя, как ему становится радостно, - чтобы тебе не пришлось лишний раз просить чего бы то ни было у твоего Сосункова.
- А они все смотались в Питер! Так хорошо, я взяла и ушла, и никто мне мозги не конопатит уже второй день. Но я бы хоть чего-нибудь приготовила! Ты голодный?
- Не сильно. Давай пока чаю попьем. Смотри-ка, что у меня есть, точнее, теперь у тебя есть. Такой глюк. Набор бус на каждый день недели, семь разных камней, и тебе все пойдут.
Алла отправилась ставить чайник, остановилась, сделав несколько шагов, обернулась к Боре и сказала:
- Я хотела тебе сказать, только не хотела, чтобы это были мои первые слова, то есть первое, что ты от меня услышал бы…
Боря внимательно смотрел на нее.
- …но и молчать об этом я тоже не могу. Я слишком долго была одна. Я не могу считать себя твоей женой.
Боря сжал губы, покивал головой, и ответил ровно:
- Ничего. Я понимаю. Подожди, это возьмет время, да, но… но ты скоро снова ко мне привыкнешь. Я видел на улицах женщин, похожих на тебя, знаешь, во мне все сворачивалось. Или разворачивалось. В общем, я-то от тебя не отвык, так что нам будет легче возвращаться, чем это может показаться… то есть, ну просто время.
Алла развела руками:
- Ну вот. Сказала. Теперь давай пить чай.
После чая они залезли в ванну курить хитроумно привезённый гашиш и лениво перебрасываться впечатлениями о том, что происходило, пока они были по разные стороны Тянь-Шаня.
Когда они пошли в постель, Алла была тихой и задумчивой, но не так, как раньше, когда из нее текло, уже пока она раздевалась. Через полчаса Боря разогрелся и разгорелся, но Алла остановила его, уперев руки в его грудь, и прошептала "Я устала, милый". Боря ответил "Да" и устроился полежать, обняв ножки Аллы. "Поднимись, мне неудобно, что ты так делаешь", сказала Алла. Они устроились ложечками, и Алла сразу уснула.
Некоторое время Боря смотрел на ее профиль. Он заметил, что черты лица Аллы заострились, глаза как будто запали, скулы обозначились резче. Нежность не покинула ее лицо, но пришли отчаяние, решимость и печаль.
Боря встал, вышел в салон и закурил. Ночь была теплой и светлой. "О", сказал Боря "вот от чего я отвык. Какая была бы сказка, если бы не этот чертов аборт. Ну и командировочка. Понятно, Аленыш ничего не простила. Ни- че- го. Слова-то, да, только что они, слова. Ну, словить можно на этом замечательном повествовательном предложении. Только не хватало мне влезть в такой разговор, где мне понадобилось бы ее ловить на этих словах. Скажем так, что бы ни было, я ей эту фразу про жену не верну ни при каких обстоятельствах. Бедная моя женушка, она же вся извелась". После этого разговора с умным человеком Боря засел за компьютер и пошел спать, когда глаза уже скрипели от песка.
Два следующих месяца Боря и Алла прожили в тихом согласии. Они ходили на работу, навещали друзей, принимали у себя разнокалиберные компании. Чаще и чаще получалось так, что Боря засиживался за компьютером до утра, пока Алла, у которой график был строже, засыпала одна.
В один прекрасный Боря проснулся оттого, что услышал плач Аллы. Секунд десять он соображал, что бы это могло означать в такое время, когда Алла обычно на работе, потом сообразил, что ничего хорошего это означать не может, вылез из-под одеяла и пошел в салон. Алла, вся заплаканная, сидела над чашкой кофе и роняла в нее сопли.
- Папу убили – сказала она, подняв глаза на Борю. – Вчера. Надо сейчас ехать, похороны завтра, пока доедем, ты поедешь? Можешь не ехать, если не можешь.
- Как? Что ты такое говоришь. Как же, ты одна, что ли, поедешь? А что случилось?
- А никто не знает толком. Говорят, шел вечером домой нетрезвый, поскользнулся, упал в канаву и захлебнулся. В Калуге есть канавы. Но чтобы папа был настолько под мухой, такого не бывало даже в худшие времена. Поэтому ясно же, что убили.
Николай Федорович уже 20 лет жил в Калуге один, работая адвокатом. У него был свой дом с баней и садом, куда Алла с Борей время от времени ездили париться и жарить мясо. Алла любила эти визиты. Она становилась расслабленной, воздушной, вытаскивала Борю в поле, в перелески, где они, не задумываясь о сторонах света, просто бродили, погружаясь в дикую жизнь, болтая о том, что мир вечно свежий, и старости и смерти нет.
Приехав в Калугу, они обнаружили, что тело Николая Федоровича уже уложено, но вид тела был нехорош. Кровоподтеки и следы ударов были очевидны. Оставив Борю присматривать за ситуацией в доме, куда то и дело подходили незнакомые ему люди, Алла и Лидия Петровна отправились в больницу к патологоанатому.
Вернувшись, они рассказали, что тот повел себя вот каким образом: стоило им зайти ("Мы и слова сказать не успели, только представились"), он отступил на несколько шагов, выставил ладони и говорит: "Что хотите, делайте, я своего заключения не изменю. Он захлебнулся насмерть, упав в канаву. Тем более что у них была накануне пьянка, говорят, он порядочно принял, всякое могло быть".
- Всякое, понимаешь, могло быть у них, сукины дети, прости Господи, - сказала Лидия Петровна, - не доищешься правды с этими людьми.
Алла держалась молодцом. Они с Борей разговаривали с гостями о самых разных вещах, никак не касавшихся самого происшествия. Съехались разные дальние родственники отца Аллы, рассказывали свои новости, покачивали головами. Наконец кто-то сказал, что вроде как видели даже, что его бьют, и как же это могло быть, чтобы тело не замечали столько времени на улице, по которой вообще-то люди ходят и вперед и назад, особенно рано утром: улица вела к заводу. Но ничего определенного никто не знал. Боря вышел покурить во двор.
Когда он сделал две затяжки, вышла Алла. Она прильнула к Боре, сунула нос под его скулу, и сказала:
- Боря, прошу тебя, вернемся в Москву, подадим на развод. Никаких сил больше нет, никакого будущего я не вижу. Пожалуйста.
Боря некоторое время помолчал, а потом прошептал "Хорошо". Алла, выкурив сигарету в молчании, ушла в дом. Боря, прислонившись к крышке гроба, смотрел на деревья. Августовский вечер был прохладен. Боря думал о всяком случайном, когда из дома вывалился раскрасневшийся человек в форме майора милиции. Он посмотрел на Борю, на крышку, и заговорил нараспев:
- Коля! Ну что за на ***! Неделю же всего назад… - он уперся головой в крышку, и Боря поздравил себя с тем, что вовремя сделал пару шагов в сторону. – Ну неделю же назад, как живой… хотели еще в баньке у тебя попариться. Эх! Как же оно теперь! Ты, молодой человек, - обратился майор к Боре, - ты хто? Ты хоть знаешь, что это за человек был? Сколько он вел бесплатных дел для простых людей? Его же весь город знает! Ведь, бля, какая был душа! Ну, Коля, ну что же мне для тебя сделать-то? Ну, хочешь, я тебе эскорт сделаю на похороны, с мигалками… в последний-то путь проводить…
- Вы бы лучше нашли, кто его убил, - сказал Боря, глядя на пьяного майора исподлобья, с отвращением, которое не хотел скрывать. – Это, конечно, никого не воскресит, но, по крайней мере…
- Чего по крайней мере – взревел майор, - в этом сраном городе разве какие крайние меры помогут? ****ец тут рулит! А ты, вот теперь я вижу, ты ничего вообще не понимаешь. Московский? Это тебе не Москва. А, чего с тобой… Коля, Коля! Родной, как же банька- то теперь?
Майор заплакал. Боря вышел во двор, к бане. Он вспоминал, как Алла набирала мяту, чтобы бросить на камни в сауне. Мята все еще росла на том же месте. Боря сорвал несколько листьев, думая "Вот же, говорили, "пока смерть не разлучит нас". Вот и смерть, вот и разлука". Он пошел в дом, чтобы не оставлять Аллу надолго одну. Алла сидела в зале на стуле и смотрела на тело отца. Боря сел с ней рядом и взял за руку. Алла сжала его пальцы.
Похороны и поминки состоялись на следующий день. Процессия растянулась на всю улицу, где стоял дом Николая Федоровича. "Его здесь любили", сказала Лидия Петровна, "он многим бесплатно помогал". Боря, помолчав, ответил "В этот город я бы хотел разок прилететь на бомбардировщике. Какой позор. Что это значит, любили, если они не могут найти убийцу! Они же просто все покрыли, они… о какой любви тут говорить. Русское свинство".
Произнес он это, как оказалось, громче, чем было бы прилично, потому что после похорон к нему подошла какая-то дама и сказала, "Вы зять его, да? А ведь говорили, видели, как били-то его двое таких, как без лиц, знаете, страшных. Но как же их сейчас найти, это милиция должна. Сколько он с ними работал, а ни один милиционер и не пришел. Так может, они и не местные, которые били-то его. А говорили, что у него сердце, и он при себе таблетки носит, может, что не в те уши попало, а ведь им все равно, какие таблетки".
На кладбище было сказано несколько дежурных слов, и никто не плакал.
Боря рассказал об этом разговоре Алле и Лидии Петровне по дороге на поминки. Алла улучила момент, вынула сотовый, и набрала Катю. Катя сообщила номер Володи, который, выслушав весь рассказ, подумал и протянул: "Ну, можно нажать, конечно. Только надо повторную экспертизу. Вы разрешите?" Лидия Петровна махнула рукой: "Выкапывать его я не позволю". Володя сказал: "Тогда уж извините, ничего сделать нельзя".
Лидия Петровна вздохнула:
- Что ж, спи спокойно, Коля, Бог тебя простил, чтобы ты только успел сам себя простить.
Боря посмотрел в сторону Аллы. Когда Лидия Петровна отошла, Алла шепнула Боре: "Он так ужасно ссорились. Я уходила из дома и боялась возвращаться. Я была рада, когда они развелись, понимаешь, в моей жизни не было ничего страшнее этих ссор".
________________________________________
Вернувшись в Москву, Боря с Аллой неделю жили в разных домах, потом перезвонились, встретились и съехались в своем доме в Мамоново. В эту ночь Алла впервые легла в постель одетой. Боря, погладив ее ножки, сказал:
- Слушай… может, тебе так лучше будет? Хочешь, я просто оставлю тебе согласие на развод, или ты мне, и я схожу подам просьбу, или ты сходишь? Что мучиться так?
- Нет, я думала, - ответила Алла, - я так не хочу. Давай уж до развода поживем вместе.
- Бедная ты моя, - ответил Боря, - ты совсем в раздрае.
Он замолчал, решив, что возражать было бы неподходящим эгоизмом. Дом принадлежал Лидии Петровне. Документы двинулись своим чередом, в начале сентября можно было уже получить свидетельство. За этот месяц Алла и Боря любовью так ни разу и не занялись.
В самом начале сентября Боря попросил босса отправить его куда-нибудь подальше от Москвы, и тот ответил,
- Ты никак столицу возненавидел, Онегин? Поедешь в Сыктывкар?
- Два раза не подумаю, - ответил Боря. Уже выходя из кабинета босса, он бросил в угол: "Развожусь…", и быстро закрыл за собой дверь.
Забирать документы они поехали вместе. День был холодный. Выйдя из ЗАГСа в новом, незнакомом и до недавнего времени невообразимом состоянии, они купили по бутылке темного "Афанасия". Алла, подняв высоко бутылку, сказала "За новую жизнь", они чокнулись и выпили.
- Как получилось, ровно год назад женились, день в день, - сказал Боря, допив. – Ты не простила мне аборт.
- Не простила, - согласилась Алла. – Никогда никаких своих женщин не проси делать аборт. Но знаешь, я понимаю, это я себе поставила родить до тридцати. И я рожу до тридцати. А если ты не готов, что ж. Ты-то меня простишь.
- Прощу, - сказал Боря. – Простил. Я и раньше понимал.
После пива Алла вернулась на работу. Боря поехал в Мамоново собирать вещи с тем, чтобы переехать на две недели к отцу в Тропарево. Из дома Боря сделал несколько звонков, в результате которых провел выходные на загородном доме Макса за сравнительным анализом карельских веселушек.
Алла провела две недели в слезах, потом уехала все же на неделю в Турцию, предварительно позвонив по номеру, который год назад поклялась забыть. В Турции она забеременела от высокого, ласкового и широкоплечего человека, с которым она провела весь год, пока Боря клепал интерьер пятизвездочного отеля в Момбасе, Кения. Из Турции этот человек вернулся, мало о чем пока подозревая, к жене и дочери в Стокгольм.
 
________________________________________
Вернувшись из Сыктывкара, Боря уехал на две недели в Питер с Максом, Алёной и латышкой Симоной. Две недели они шлялись по клубам, а на выходных уехали в Хельсинки.
В Хельсинки, забравшись на свою почту, Боря нашел письмо от Аллы со смайликами в конце и начале. Алла рассказала, что у неё родился сын. Боря ответил поздравлением, позвонил Симоне и на вторую неделю остался с ней в Финляндии, сняв домик на озере.
В Москве Боря поговорил с мамой, и она, используя свои старые дипломатические связи, отправила сына в Нью-Йорк в качестве пресс-атташе российской торговой палаты.
Через год жизни во Флашинге Боря переехал на Манхэттен. Грин-карт оказался настолько не проблемой, что Боря даже не засмеялся, вопреки ожиданию, когда получил все документы, номер социального страхования, и место на 150 К в невозможно распальцованной конторе на Мэдисон.
Собираясь отпраздновать перемены, Боря выбрал 12-ти летний "Аберлё" бочковой крепости, включил музыку, и, после половины бутылки вспомнил о кольце Аллы. В свое время Алла отдала ему кольцо, сказав, "Я хотела бросить его в воду, но лучше, если это сделаешь ты". Боря взял кольцо с собой, но предпочёл пока забыть о нём.
Боря отправился на набережную, положив кольцо в карман. На набережной к нему подошли двое африканцев, показали ствол, и попросили денег.
- Нет у меня денег, - сказал Боря, вспотев.
- Вынимай из карманов всё, что есть, - сказали африканцы.
Боря, вздохнув, вынул коробочку с кольцом. Один из грабителей взял кольцо и повертел его в руках, а потом быстро повернулся к приятелю. Они быстро заговорили между собой на непонятном жаргоне, бросая на Борю косые взгляды, потом бросили кольцо на асфальт и убежали.
Боря поднял кольцо и посмотрел на него внимательно, но ничего нового в нём не нашёл. Оно было таким же, как всегда. Вместо того, чтобы бросить кольцо в воду, Боря решил выяснить, что здесь произошло.
Когда-то, гуляя по 52-й, он увидел вывеску Спиритуалиста и Мастера Вуду Дона Соломона Августа Второго. На следующий день Боря отправился туда после работы.
Дон Соломон Август Второй оказался высоким худым ямайцем в солидных дредлоках. Он усадил Борю напротив себя, принял кольцо, посмотрел на него так и эдак, и спросил, нет ли за этим кольцом какой истории.
Боря сначала рассказал про испуг уличных грабителей, что Дон Соломон Август выслушал с улыбкой, и произнёс нечто вроде "dem a-Babylon scum". Мастер Вуду откинулся в кресле, посмотрел на молчащего Борю внимательно, и спросил, как это кольцо попало к Боре, и что было дальше.
Боря рассказал, где и как купил кольцо, рассказал про Аллу, про смерть ее отца и развод. Дон Соломон ещё покачался в кресле, а потом сказал:
- Окей. Это кольцо, сэр, это кольцо сделали, похоже, для одного моего знакомого колдуна Вуду из Мали. Он живёт в Швейцарии, а обслуживает очень интересных людей, включая, например, Майкла Джексона. Такие кольца делают только на заказ. На этом кольце отчеканен орнамент, соответствующий страшному проклятию Шанго, богини грома. Тот, кто носит это кольцо, должен быть мастером Вуду, иначе богиня может разгневаться на него и поразить его несчастьями, против которых этот человек ничего не сможет сделать. Как это кольцо попало на рынок в Кении, уж я и не знаю, хотя можно предположить. На одном из завитков узор расположен неправильно. Мастер, который делал кольцо, скорее всего, обнаружил ошибку, но не решился его переплавлять, а решил продать его как можно дальше от Мали.
- Давай, я тебе его подарю, - сказал Боря.
- Не стоит дарить такие вещи. Подарки связывают души, а такие подарки связывают и духов после смерти.
Дон вынул из ящика стола стольник, положил на стол перед Борей и запел длинную шаманскую песню, обводя время от времени вокруг стола курящейся опиумной палочкой. После этого Боря встал и вышел, и перепутал направление, и долго блуждал по Манхэттену, который, вообще-то, успел выучить, как свои пять пальцев.
Вернувшись домой к трем ночи, Боря позвонил Максу и попросил приехать на пару недель, чтобы вместе съездить от Бостона до Калифорнии – у Бори планировались две недели перед началом новой работы. Макс обрадовался. Они не успели увидеться между возвращением Бори из Финляндии и его отъездом в Америку.
В день приезда Макса Боря взял такси, чтобы доехать до JFK. Таксист, на вид лет сорока пяти, всю дорогу приглядывался к Боре, а потом, когда пробка сильно замедлила движение, спросил,
- Ты по-русски говоришь, верно?
- Верно.
- А ты из какого города?
- Из Москвы.
- А я из Калуги, надо же, земляк, вот так дела.
- Нечасто земляки попадаются?
- Ну, не так чтобы никогда. Но и не так, чтобы каждый день. Я ведь знаешь, я сюда просто сбежал в свое время.
- Вы не первый такой.
- Ты тоже? Родной бизнес достал? Ты уже, я вижу, местный, одет, как местный, и говоришь почти как местный.
Боря прочитал наклейку на задней двери "Форд – Транспортер", висевшего в пробке перед такси. Надпись гласила: "А кому сейчас легко, братан?"
- Да нет. Я, скорее, по личным мотивам.
- По личным… Вот послушай. Видишь, вон, вся дорога в рекламе. У меня в Калуге было дело, хвастать не буду, но я хорошо стоял. У меня было сто рекламных стэндов вдоль Калужского шоссе, два завода, четыре дома, на меня работали тысячи людей. И вот однажды… ты как тут, успел устроиться?
- Я дизайнер.
- Дизайнер, это отлично, отлично. Реально поднимешься со временем. Но ты не очень, может, поймешь.
- А вы попробуйте, раз уж начали.
- Да что, я так… короче, там был областной прокурор. А у него был сынок, известный колбасёр, как теперь говорят. И он ко мне однажды сам приехал, прокурор-то, говорит, ты, Ефим, человек что надо, сделай из моего сына человека. Я-то сперва, неприятно лезть в такое, а потом отогнал все эти мысли, думаю, понятное дело, мужик хочет, чтобы его сын был человеком. Давай, говорю, я ему дам линию текстиля, ответственности не много, но денежка есть, и при деле будет. И как-то я обрадовался даже, что вот у меня теперь прокурор в кумовьях. Дурак я оказался. Слушай. Этот малой, Витька, он так и продолжал *** пинать. А дело-то не стоит! Он раз опоздал с поставкой, два раза, три, я с ним говорил, а потом смотрю – не помогает, меня на счетчик ставят московские, потому что цепочка, я не один там, а еще тысяча нахлебников. Ну, я мялся - мялся, а потом поехал к папаше, так и так, говорю, Виталик твой беспределит, меня серьезные люди могут прижать, а мне мое имя дорого. Этот типа послушал, говорит, ты смотри тогда, как сам знаешь. А как я сам знаю? Я вызываю Витьку, говорю, зарвался, пацан, все, малина кончилась. Теперь будет так – оплошал, рассчитывайся, я тебя больше покрывать не могу. А он мне говорит, типа, понял, все будет нормально. И ушел. А через два дня смотрю – опять его поставка не пришла. И мне московские прислали двух чеченов с разговором о птичках. Что я должен был делать? Тем более, они мне говорят, дескать, Ефим Миронович, к тебе базара, в общем, нет, мы знаем, кто у тебя эту линию держит, так ты нас к нему отвези, мы уже с ним побеседуем. Я сказал, завтра приходите, поедем, его сейчас в городе нет. И звоню Витьке, говорю так и так, ты попал. А он мне – спасибо, ты настоящий мужик, ляля фафа. И назавтра ко мне заявляются в офис такие спортивные, говорят, ты не знал, а ты нам очень много должен. И про семью поспрашивали, оказалось, до чего много знают, я хоть и не удивился, но все же.
Таксист оглядел шоссе, вынул из бардачка фляжку, отхлебнул, передал Боре. Боря сделал вежливый глоток.
- Хороший у вас виски, Ефим.
- А я никогда дешевку не беру. Так вот, я немедленно жену с сыном - на самолет, в Израиль, а сам выложил на бочку все, что у меня было. Месяц бинтовался по хавирам, а потом смотрю, у меня же ничего нет, только в Нью-Йорке двоюродный брат, а я ему в свое время перевел нормально, так я подумал – чего я ищу? Кто мне поможет, что ли? Ну, был один мужик на всю Калугу, адвокат, хороший дядька, часто меня консультировал, я к нему зашел, объяснил расклад. Он пообещал подумать, звонил как-то в Москву, вроде пытался дать ход, но там же ни к чему не привяжешься, это местное дело. И все, я понял, что терять нечего, рванул сюда.
- Что же вы за баранкой? Не торопитесь?
- Я пока прикидываю, понимаешь, у брата бабки лежат, ничего с ними не сделалось, только я сразу не хочу вылезать. А пока надо что-то делать, изучать местную публику, вот я и развиваю кругозор. Я еще встану, вот, язык уже пошел, еще немного, пойму во что вкладывать. Я парень деловой.
В аэропорту Боря вспомнил, что стольник Дона Соломона всё ещё лежит в кармане джинсов. Боря отдал его таксисту, вылез из машины и хлопнул ладонью по крыше. Таксист только тронулся, как его сразу остановила красивая африканка с изящным саквояжем.
Макс потребовал немедленно ехать на Бродвей. Они уселись в первом попавшемся месте с живым джазом, где некоторое время просто пили, прежде чем перейти к общим знакомым. Расспросив Макса о том, о сём, Боря, глядя на сцену с певицей, сказал, "Мы хотели девочку", на что Макс, улыбнувшись, ответил, что Матушка Мария в каком-то анекдоте говорила то же самое.
________________________________________
погода
© NEWSru.com 2000-2006
Бабьего лета в Москве может не быть
Среда, 11 сентября 2002 г. , 13:38

В столицу на три недели раньше обычного пришла октябрьская погода. Как сообщили агентству "Вечерняя Москва" в городском Гидрометеобюро, холодный воздух из Арктики затянули в Москву и Подмосковье два объединившихся циклона - скандинавский и черноморский.
В результате буквально за день столбики столичных термометров опустились сразу на десять градусов и стоят сейчас на отметках, характерных лишь для начала октября.
По всей видимости, по- настоящему теплые дни в Москву в этом сезоне уже не вернутся. Если молодое бабье лето - в начале сентября - в столице состоялось, то "стандартное", которое должно начаться 14- го сентября, маловероятно. По крайней мере, метеорологи пока не обещают череды сухих, ясных и теплых дней на следующей неделе.
Специалисты надеются, что в Москву поступит новая порция более чистого воздуха, и москвичи не будут ощущать запах гари и дыма, которые поступают в город вместе с продуктами горения лесных и торфяных пожаров в Подмосковье.