Расписка

        Мне пришлось миновать семь небесных престолов и шесть господств; архангелы подозрительно косились в мою сторону и подолгу уточняли ключевые моменты моей биографии. Нимб над моей головой, взятый по блату у знакомого праведника, уже устал сиять — или в нём попросту стали садиться батарейки. Но я твёрдо знал, куда мне идти, и не боялся необходимости солгать — поскольку главный вопрос мне задать попросту никто не сообразил бы.
        Последняя дверь выглядела довольно скромно и безо всякой пышной архаики — вроде беломраморных дорических колонн по краям или голубоватого сияния в проёме. Обычная слегка облезлая дверь из какого-нибудь муниципального дома с консервативными или просто скупыми жильцами — не решающимися поставить новую. Однако едва я занёс ногу над белым ковриком у двери, подозрительно напоминавшим облачко, как чья-то ладонь опустилась на моё плечо.
        Передо мной стоял ангел неопределённого чина со смутно знакомым лицом. Где-то я его видел — не то на иконах на Земле, не то в газетах в Чистилище — но не мог вспомнить имени.
        — Кто ты, смертный? — строго вопросил он.
        Я, запинаясь, назвался.
        Почему он назвал меня смертным? А не праведником, к примеру, и не ангелом — каковые единственные лишь наделены правом носить нимбы и беспрепятственно посещать любые небесные апартаменты?
        Он меж тем пристально разглядывал меня.
        — Твой жизненный срок ещё не истёк. — Под его взглядом я инстинктивно сделал два шага назад; левая рука моя спряталась за спину. — Что ты держишь в длани своей?
        Прокол за проколом. Как он сумел разгадать моё досмертное состояние — если никому до него даже в голову не приходила эта мысль?
        Я обречённо протянул ему тонкий бумажный листок.
        Он пробежал его своими глазами, в глубине которых светилось золотое пламя — или алая лава геенны, в которую кидают грешников. И безо всякой перемены в лице перевёл их на меня.
        — Для чего тебе это, смертный?
        — Просто нужно. Нужно, и всё. — Я и сам точно не знал, зачем. Записка одновременно являлась и объяснением этого.
        Ангел напротив меня ненадолго замолчал.
        — Что же, сын Адама. Челобитные подобного рода нечасто попадают к нам...
        Он сделал ещё одну паузу, в течение которой я не решался сглотнуть слюну.
        — В ней не содержится никаких прошений. И, учитывая её исключительность и неповторимость в своём роде, я не вижу препятствий к её передаче Туда.
        Если все предыдущие слова он произносил так, словно каждое было написано с заглавной буквы, то последнее — выделил жирным шрифтом и курсивом одновременно.
        Я ещё ничего не успел сообразить, но он уже скрылся за невзрачной дверью вместе с моей бумагой. Я мог не волноваться за её судьбу — ангелы никогда не лгут.
        Обратный путь, несмотря на длительность и бюрократические проволочки, казался мне лёгким. Груз тяжёлой ответственности за свою судьбу и последствия своих действий, незримо угнетавший меня, как будто был хотя бы частично снят с моих плеч. Мне было спокойно.
        Ибо я — единственный из жителей Земли, кто не только расписался в собственной глупости, но и отнёс расписку Наверх.