без названия

 1
Любовь, ненависть, одиночество и боль
Дверь в мед-кабинет захлопнулась, и он остался один в пахшей зеленкой и йодом светлой комнатке. Медсестра протерла его раны спиртом, намотала, где нужно бинты, сделала повязку и дала таблетку от головной боли. Все. Теперь он понял, что всем положить на него, что в этом мире он один и никто не будет решать его проблемы, что эта жестокая несправедливая жизнь не выбрала его в своих любимцев, а по сему ему придется карабкаться изо всех сил чтобы спасти свою задницу. Боль. Она пульсирует по всему телу, она разрывает на части, она раскалывает голову, разбивает сердце, проникает в его сознание и сводит с ума. Не физическая боль, нет, другая. Та боль, которую чувствует человек, над которым жестоко пошутила судьба и самой страшной из всех ее шуток было его рождение. Та боль, которая не знакома ни медсестре, ни учителям, ни родителям, на мальчишкам из его класса, ни безмозглым, тупым девчонкам, которые подкалывают его из-за его макияжа, не знакома ни прохожим, глядящим на него с ужасом и презрением, ни соседям, никому. Он один. Не в этом медицинском кабинете. Один во всем мире. Один во вселенной. Он сидит слизывая кровь с разбитой губы, улыбаясь своему отражению в зеркале. Кроме него у него никого нет. Пятнадцатилетний никому не нужный мальчик. Это ли не страшно? Так рано осознавать свою бесполезность и ненужность. Он узнал это еще в 11 лет. Мать сказала, что самой большой их с отцом ошибкой было то, что они завели такого ребенка. Она сказала это маленькому мальчику, сделав ударение на слово "такого". Родители ненавидели его с более раннего возраста, но сказали об этом ему только в 11. Для него, впрочем, это было облегчением. Теперь он знал, что они проклинают тот день и час, когда зачали его. Больше он не нуждается в притворстве. Он тоже может их ненавидеть и будет ненавидеть.
 Сердце тихо стучит, но в ужасающей тишине кабинета этот стук кажется громким. Из глаз капают слезы. Никого нет и ему некого стыдиться. Только ворон за окном, на ветке дерева. Сидит и смотрит на него. Кажется, будто он понимает его, чувствует его боль, видит его одиночество. Дверь неожиданно открылась.
 -Долго ты тут еще сидеть будешь? Урок уже начался!- строго сказала медсестра.
 Он поднял глаза на нее и тут же опустил. Не было необходимости глядеть на нее. В ее глазах было написано то же, что и раньше. Непонимание, тупость, граничащая с идиотизмом, равнодушие, отвращение и призрение. Ничего нового. Он сидел неподвижно, ожидая ее следующего выкрика.
 -Алекс, мне повторить?- крикнула она. Ее глаза горели ненавистью к мальчику.- Вставай и немедленно иди на урок!
 Алексу было насрать на слова этой неудачницы, которая только и смогла, что стать сраной медсестрой в сраной школе, выйти замуж за алкоголика и родить ему умственно-отсталого сына. Но ему самому было неприятно находиться в ее логове, где все пропитано медицинскими запахами, дешевыми духами и запахом ее неудачи, ее бесполезности, бестолковости и тупости. Он встал и вышел не сказав ни слова. Его рука машинально опустилась за рюкзаком в углу. Он повесил одну лямку на плечо и молча вышел. Сестра проводила его своими ярко накрашенными глазами. Он оглядел коридор школы. Алекс пойдет куда угодно, но не на уроки. Это он знал и исходя из этого раздумывал какие еще места есть в их небольшом городке. Пока в его голове крутились мысли из-за угла вышел директор. Он удивленно посмотрел на мальчика, который неохотно шевелил ногами двигаясь явно не в сторону кабинета химии, где у его класса как раз шел урок.
 -Алекс, почему ты не на уроке?- возмутился он.
 Алекс подумал. Врать? Зачем? Все равно потом все всё узнают, и он получит за это. Идти на урок – ну уж нет! Тогда остается только сказать правду.
 -Я не хочу! Ненавижу химию!- сказал мальчик. В его глазах читалась злоба, боль, пофигизм и раздражение.
 Директор не понял такого отношения к учебе в целом и к себе любимому в частности. Он осуждающе посмотрел на Алекса и подошел к нему.
 -Я тебе дам, "ненавижу химию"!- со злобой сказал он глядя на невысокого мальчика со своих 195 сантиметров. Но ни один из этих 195, как впрочем, и все вместе они не напугали мальчика.
 Алекс равнодушно посмотрел на дирика и, обойдя его, пошел дальше по коридору. Он не знал куда идти, но ему было стопроцентно известно, что это место за приделами школы.
 -Куда вы собрались, молодой человек? Или вы считаете, что вас ждут на работу без образования? Вы думаете, что все будут терпеть ваш отвратительный характер и отсутствие знаний?- строго, но не нервозно сказал директор. Будь на месте Алекса другой мальчишка у него повалил бы пар из ушей, но от этого "молодого человека" можно было ожидать большего, поэтому его молчание было даже похвальным потому что когда он говорил уши вяли даже у самых заядлых матюганов.
 Но он все еще молчал. Ему просто не о чем было говорить с ним. Не было нужды объяснять этому здоровяку, что Алексу срать на него и на его химию, а еще на эту чертову школу.
 -Боюсь, что мне предстоит неприятный разговор с твоими родителями!- стараясь не выйти из себя говорил директор. Он ненавидел когда его игнорировали, лучше уж пусть посылают на ***, чем просто не замечают.
 Но Алекс выбрал удобный для себя вариант. Он шел не оглядываясь. Директор проводил взглядом странного мальчишку и пошел в кабинет, очевидно, звонить его предкам. Алексу было плевать – не в первый раз. Да и вообще он подумывал не возвращаться сегодня домой. Ему нечего было там делать. Слушать истерики матери и терпеть разговоры "как мужчина с мужчиной" отца он просто не мог и не хотел. Лучше обкуриться травки с друзьями в маленьком, пропахшим спиртным баре на отшибе их небольшого городка чем возвращаться домой где тебя с двух сторон пилят предки, для которых ты и твои проблемы – пустое место. Хотя идет ли здесь речь о настоящих друзьях? Разве эти люди – его друзья? Друзья, но только когда им надо потрахаться с ним или попросить поиграть в их группе. А когда ему плохо, когда ему одиноко, когда ему что-то от них нужно? Извини дорогой, но сегодня мы играем с Майклом в одном клубе. А завтра? Завтра никак – мы репетируем со Стивом. Ну, может тогда… Мы бы рады, но очень скоро у нас турне по стране, нам надо готовиться и мы не можем отвлекаться на всякие там проблемы, извини! Такие они – его "друзья"! По крайней мере, он видел их такими. Алекс даже не шел к ним – он знал, что они ему скажут. Он был хорошим музыкантом, потрясающе играл и на ударных, и на гитаре и на клавишных, у него был потрясающий голос, но он был другим – не таким как они. В голове этого пятнадцатилетнего брошенного и никому не нужного парня были мысли отличавшиеся от мыслей его сверстников и даже более старших ребят. Он был умнее их, умнее многих взрослых, он знал что-то такое, чего не знал никто другой, он кое-что видел, видел слишком многое, но он не мог вспомнить ни того, что видел, ни того, что знал. Однако само по себе это меняло его сознание изнутри. Алекс не был каким-то гением или вундеркиндом, вовсе нет. Он не блистал знаниями в школе, не имел какой-то сверхъестественной памяти или еще чего-то что так ценили в детях учителя и родители. Просто этот маленький мальчик как будто обладал какой-то мудростью, каким-то седьмым чувством, его душа была ярче и сильнее любой другой души, в ней горел какой-то огонек, который так отличал его от всех остальных. И дело было не в том, что он выглядел не как все, не в том, что приходил в школу с черным ногтями, подведенными глазами и темно-красными губами, не в том, что он всегда был одет в черное и его тело было обтянуто кожей и латексом, не в том что оно было украшено серебряными украшениями, не в том, что в ушах, носу и губе блестели серебряные колечки, не в том, что его глубокие глаза, зеленые как абсент, сводили с ума и порой даже раздражали своими красотой и ясно читавшемся умом. Дело было в том, что он стоял где-то выше их всех, выше этого тупого, плоского и приземленного мира, стоял выше их своим сознанием, своим сердцем, своей душой. Но главной проблемой было то, что он не знал этого, не знал в чем причина этого взаимного непонимания. Алекс чувствовал, что что-то не так, но он не мог понять, что.
 Он так и вышел из школы ни разу не оглянувшись. Мягкий теплый свет весеннего солнца освещал зеленые улицы маленького провинциального городка. Алекс шел опустив голову стараясь не обращать на себя внимание прохожих. Здесь все всех знали и ему не нужно было, чтобы кто-то доносил его предкам, что он подозрительно рано покинул школу. Алекс знал, что когда он скажет родителям, что его избили перед школой и что он плохо себя чувствует, им будет посрать на это, и они лишь обвинят его в том, что он вечно на всех нарывается, а потом почему-то обижается на родителей, которые "устали повторять ему, что нельзя нарываться на мальчишек". Алекс так устал от этой опеки и нравоучений. Он не мог больше это терпеть. Сегодня он покажет всем кто он и чего стоит.
 -Я уйду, уйду от вас, придурки! Я не буду ждать когда вы обратитесь в полицию, не буду ждать когда вы раскаетесь – знаю, что вы этого не сделаете. Я просто уйду… и не вернусь. – шептал Алекс идя по улице.
 Он ненавидел в этом городе каждую улочку, каждый дом, каждый кирпич и этот город тоже его ненавидел. Ни один забор исписанный признаниями в любви, названиями групп и посылами особо нелюбимых не обходился без надписи типа: "Алекс пидорас". Все от мала до велика ненавидели этого парня, ненавидели не за недостатки, а за то, что он просто был другим. В его короткой, только что начавшейся жизни не было ни одного момента, ни одного эпизода, который был бы ему по-настоящему дорог. Единственная его влюбленность кончилась тем, что девушка, которую Алекс так любил, превратилась в невменяемую наркоманку. Вся его жизнь была пыткой и он не раз пытался сделать так, чтобы эта пытка закончилась. Местная больница в какой-то момент стала ему как дом, но не потому, что там было очень уж хорошо, нет, просто после очередной, почти удавшейся, попытки самоубийства его надолго заперли туда и долго лечили его больную, как им казалось, голову. Лечение не дало результатов, потому, что лечить надо было не голову, а душу. Алекс провел там несколько месяцев, в больнице он неоднократно повторял свои попытки. Потом он понял, что и в этом ему не везет.
 -Эй, Алекс, куда это ты?- крикнул кто-то.
 Он обернулся. Это был один из его приятелей. Кажется вопрос чем заняться отпадал на какое-то время.
 -Никуда, просто шатаюсь туда-сюда. А ты?- спросил он достаточно равнодушно.
 -Знаешь, у Курта сегодня день рождения. Вот иду покупать подарок, а вечером к нему на вечеринку. Может пойдешь со мной, ну и за подарком и на вечеринку? Он будет не против. – сказал Марк.
 Алекс немного подумал. Он был бы рад, но не хотел сразу же соглашаться, решил сделать вид, что ему как бы не особо и надо.
 -Ну ладно, уговорил!- выдохнул Алекс.
 Марк посмотрел на Алекса.
-Что с тобой, дружище? Ты какой-то помятый, в крови и зеленке весь. Что, избили тебя?
-Ну типа того.- сказал Алекс все так же равнодушно.
 Алекс не очень-то любил Марка. Он был слишком недалеким парнем, но зато он неплохо относился к Курту. Конечно в этом городе ему особо не было ни до кого дела, но Курт был не последним человеком здесь. Алекс залез в карман и посчитал деньги. Их было не много и на вполне сносный подарок могло не хватить.
-А что ты ему подаришь?- спросил Алекс.
-Не знаю, я еще думаю.- растеряно сказал Марк.
 Алекс задумался.
-А у тебя денег много?- спросил он.
 Марк вынул все из кармана и показал Алексу. Денег было не густо. Алекс жутко не хотел дарить Курту какую-нибудь фигню, а на что-то стоящее у него не было денег.
-Слушай, а давай скинемся и подарим ему один подарок на двоих? Твоих денег не хватит на что-то по-настоящему клевое, да и моих тоже. Если бы мы так сделали, то помогли бы друг другу. Мне как-то неловко идти на его день рождения без приглашения и без подарка, а тебе, я думаю тоже не улыбается приператься к нему с какой-нибудь херней, да еще и со мной!
 Алекс был абсолютно прав. Марк задумался.
-Идет.- согласился он.- Ну так что мы ему подарим?
 Алекс не знал что, но у него была кое-какая идея.
-Я думаю, что нам стоит съездить в магазин к Теду. У него много всякого интересного барахла. Курт любит красивые, необычные тряпки и украшения, там мы точно найдем что-нибудь.
-ОК!- согласился Марк.- Отличная идея!
 Магазин Теда был в 3-х милях от границы города. Сам Тед был наполовину негр, на половину американец. Его мать была переводчицей в американском посольстве ЮАР. Там она познакомилась с отцом Теда – простым местным жителем. Когда он родился, мать переехала в США, но не разрывала отношений с отцом ребенка. Так Тед рос постоянно ездив в Африку. Он полюбил ее. Тед часто привозил оттуда всевозможные сувениры, поделки и прочие экзотические вещи. А позже он открыл свой магазинчик где стал продавать все это и кое-что еще, для постоянных клиентов. Он привозил из Африки редкие, необычные наркотики, легкую, почти не вызывавшую привыкания травку и растворы для приготовления каких-то целебных напитков.
 Курт часто дополнял свой туалет какими-нибудь диковинными африканскими украшениями или шарфами из разноцветной материи купленными в магазине Теда. Он регулярно шил себе одежду на заказ, покупая яркие, пестрые ткани. При этом у Курка был редкий вкус и в своих достаточно экстравагантных нарядах он выглядел стильно и крайне оригинально. Впрочем, при всей своей необычности, Курт никогда не расставался со своими синими джинсами, расшитыми всевозможными нашивками с какими-то умными высказываниями. Он носил их несколько лет подряд и когда в один прекрасный день Курт осознал, что не влезает в них, он сел на очень строгую, изнуряющую диету, чтобы вновь носить любимые штаны.
 Алекс и Марк недолго добирались до магазина. Город был небольшим и весь его, от южной до северной границы, можно было проехать за несколько часов. Но ребятам понадобилось и того меньше – их путь занял не более тридцати минут. Оказавшись в небольшом, увешенном амулетами и глиняными украшениями помещение, Алекс и Марк тут же почувствовали знакомый, приятный густовато-сладкий запах. Тед стоял за прилавком покуривая травку. Он приветливо улыбнулся своим посетителям.
-Привет!- сказал Тед, положив сигарету в пепельницу.
-Здорово.- сказал Алекс.
 Тед мягкой, непринужденной походкой, свойственной неграм, подошел к ним.
-Я чем-то могу вам помочь?
-Да, у нашего друга, Курта, день рождения. Мы бы хотели купить ему подарок.- сказал Марк.
 Тед улыбнулся своими белоснежными зубами. Он взял сигарету и продолжил курить.
-Я его знаю. Он часто приходит ко мне. Славный парень!- сказал Тед сделав затяжку.
 Алекс огляделся вокруг. Все эти амулеты, тотемы, статуэтки африканских богов, весь этот дух Африки ощущался здесь с такой же приторной сладостью как запах сигареты Теда. От каждой деревянной фигурки веяло чем-то особенным, ее собственной жизнью, историей и характером. Казалось, что эти злые и добрые духи далекого континента заглядывали тебе в душу, думая, стоит ли забрать ее себе или нет. Странные животные, люди, похожие больше на каких-то диковинных зверей, богатство красок и запахов, исходивших от каждой вещи, все это кружилось в водовороте немыслимых цветов и сливалось в разрывавший ноздри запах, казавшийся нежно-розовым. Алекс хотел бы закурить сейчас эту сигарету, хотел бы впустить в свои легкие эту Африку, этот сахарный, розовый, как предрассветное небо запах и вкус.
-Что это?- спросил он у Теда, указывая на сигарету.
 Тед расплылся в нежной улыбке.
-Это, это то, что в Африке называют "сладкой смертью". Несмотря на то, что называется смерть, оно абсолютно безвредно. Чтобы привыкнуть к этой травке нужно курить ее всю жизнь. Кроме того, я добавил туда кое-какие секретные ингредиенты для большей мягкости.- сказал Тед.- Я вижу, тебе нравится ее запах?
-Да.- сказал Алекс.
-Хочешь?- предложил Тед, протягивая глиняную тарелку, на которой лежали аккуратно скрученные сигареты.
 Алекс взял одну. Он внимательно изучил ее, и хотя она практически ни чем не отличалась от любой другой сигареты, которую он когда-либо брал у Теда, Алексу показалось, что и выглядит она как-то иначе. Тед протянул ему зажигалку, обрамленную слоновой костью. Алекс закурил. После первой же затяжки розовое блаженство растеклось по его телу. Нежное и мягкое, оно обволакивало и дурманило. Ему казалось, что он плывет по течению огромной безграничной реки, вода в которой сахарно-сладкая и похожа на густой кисель.
-Ну что?- с любопытством спросил Тед.
-Здорово.- прошептал Алекс.
 Тед взял маленькую бумажную коробочку и положил в нее десять сигарет.
-Это тебе.- сказал он, в который раз обнажив свои белые зубы.
-Спасибо.- сказал Алекс, бережно взяв коробочку и положив в рюкзак.
-Ты особенный.- сказал Тед.- Ты как-то особенно воспринимаешь наркотики.
 Марк молча наблюдал за этой картиной. Он знал, что Алекс странный парень и ко всем его странностям относился спокойно. Он их не замечал или старался не замечать.
-Ты не посоветуешь нам, что подарить Курту?- спросил Алекс, чувствуя, что река под названием "сладкая смерть" на какое-то мгновение прибила его к берегу.
 Тед не спеша прошел в другой конец своей лавки и оглядев ее многозначительно сказал:
-А что бы вы хотели ему подарить?
-Не знаю, может что-то из одежды… или лучше взять ему какой-нибудь хорошей травки?- сказал Марк.
-Почему бы вам не взять и то и другое?- спросил Тед.
-Понимаешь, Тедди, как бы тебе сказать, мы, типа, не совсем при деньгах.- сказал Марк растерянно.
 Тед изобразил удивление на лице.
-А кто сказал, что я не могу сделать подарок вашему другу?- сказал он.
-Ну это же будет твой подарок!- возразил Марк.
-Был мой – стал ваш. Я с радостью сделаю ему подарок. И у меня даже есть кое-что, что ему обязательно понравится.- сказал Тед, подходя к прилавку.
 Около него стоял небольшой столик с маленькими выдвижными ящичками. Он достал от туда картонный коробок, раскрашенный акварелью. Тед бережно открыл его и поднес к носу. Вдохнув запах, лежавшей внутри, засушенной травы, он блаженно улыбнулся.
-Что это за хрень?- недоверчиво спросил Марк. Он не очень-то любил Теда и ходил к нему только потому, что у него всегда было много всякой редкой наркоты.
-Это настоящий улет!- сказал Тед.
 Он назвал это каким-то африканским словом, но ни Марк, ни Алекс не поняли этих слов.
-Чего?- переспросил Алекс.
-"Черный бог". Лучшая травка со всей Африки!- сказал Тед довольно,- Здесь много компонентов, но это по-настоящему клевая трава! Ее заваривают наподобие чая, но эффект от нее совсем другой!
 Марк и Алекс переглянулись. Казалось, их обоих что-то смущает в этой затее. Алекс мог курить любую дрянь, вкалывать в свои вены любую гребанную наркоту (хоть он этого и не делал), глотать любые таблетки, но все это никогда не вызывало у него привыкания. Он мог обходиться без всего этого, но с этим он мог раскрасить свою жизнь во множество невиданных цветов, которых ему всегда так не хватало. В том, что он не привыкал даже к самым сильным наркотикам из тех, которые он пробовал, была еще одна его особенность. Но это был он, а не Курт. Курт подсаживался в два счета. Ему ничего не стоило влезть в это дерьмо с головой и не выбраться от туда никогда. Он, конечно, баловал себя этим, но это всегда было что-то легкое и почти безобидное. А какой эффект на него произведет эта "лучшая травка со всей Африки"? Марк тоже думал об этом.
-А какой он, этот другой эффект?- спросил Алекс.
-Прекрасный! Это лучше чем героин!- сказал восхищенный Тед.
 Слово "героин" насторожило Алекса. Он вовсе не хотел подсаживать своего друга на что-то в этом духе. Он вдруг четко осознал, что вообще не хочет дарить Курту на день рождения что-то, что бы могло как-то плохо повлиять на него. Сам он в праве тянуть в рот любую дурь, но Алекс не хотел бы провоцировать этот процесс.
-Нет, пожалуй мы подарим ему что-нибудь из шмоток!- решительно сказал Алекс.
-Конечно, а этот маленький подарок вы передадите от меня!- сказал Тед с небольшой толикой настойчивости в голосе.
-Боюсь, что нет.- сказал Алекс, как можно более мягко.
 Глаза негра загорелись искоркой обиды. Белозубая улыбка скрылась за черными губами. Тед посмотрел на Марка, ища в его глазах поддержку, но тот сурово согласился с другом:
-Извини, приятель, но мы не можем. Курт нам дорог и мне бы не хотелось так или иначе быть причастным к тому, что его затянет в эту хрень.- он указал на коробочку в руках Теда,- Я никогда не прощу себе этого, и думаю, что причины Алекса такие же, как мои.
 Алекс посмотрел на Марка с нечеловеческим восхищением. Он то ли не знал его прежде, то ли просто недооценивал. Алексу всегда казалось, что Марк легкомысленный мудила, который может быть и не столь плох, но абсолютно не умеет думать о том, что делает. Он с неуверенностью посмотрел на Марка, чтобы убедиться, что это действительно говорил он.
-Да, извини, но себя я смогу чем угодно травить, но не друга!- сказал Алекс, подтверждая слова Марка.
 На черном лице Теда читалось явное недовольство и разочарование. В глазах Алекса – презрение. Он неожиданно для себя заметил, что Тед вызывает у него крайне негативные эмоции. Алекс вдруг почувствовал, насколько ему неприятен этот чернокожий молодой человек, лет 29. Он, этот сраный негр, пытался всучить ему и Марку какую-то байду, чтобы они подарили ее Курту, чтобы их друг привязался к ней и подсел на эту дрянь! В нем проснулась лютая ненависть ко всем неграм, хотя Алекс никогда не был расистом. Ему казалось, что все они так же, как и Тед, привозят из Африки всю эту дребедень и втуляют ее таким вот несовершеннолетним, зеленым и неопытным парнишкам как он, Марк и Курт, а потом пользуются тем, что пареньки подсели, и вытряхивают из их кошельков деньги, которые их мамы и папы давали детям на гамбургеры в Макдоналдс. Кайф от "сладкой смерти" прошел и теперь Алексу было противно находиться в этом месте, а манящий запах, висевший в воздухе, не казался больше таким манящим. Он вызывал отвращение и казался приторным до омерзения и чересчур едким.
-Ну что ж, тогда давайте я помогу вам выбрать что-то из одежды!- сказал Тед, пытаясь разредить обстановку.
 Алекс и Марк согласились. Им обоим хотелось поскорее купить подарок для Курта и свалить из этой дыры, а по возможности никогда не возвращаться сюда. Они купили чуть ли не первую попавшуюся вещь, зная, что Курт любит все эти чертовы тряпки и что ему в любом случае она понравится.
 Попрощавшись с Тедом они вышли.
-Дерьмовая история!- сказал Марк, покачав головой,- Полный ****ец!
-Да, это точно! Пидор черный! Хотел нам эту муть всучить!- согласился Алекс,- Надеюсь, что больше не пересекусь с ним никогда! Дерьмо собачье!
 Марк с солидарностью и пониманием кивает Алексу. Алекс с любопытством разглядывает Марка. Мягкие как шелк светлые волосы, нежно-голубые глаза, светлая и гладкая бархатистая кожа, правильные, несколько не мужские черты лица, которые, впрочем, возможно всего лишь знак его молодости и юности. Марк симпатичный малый. Он всем нравится. Все девочки в восторге от него. Марк учится в школе, он ровесник Алекса, но они учатся в разных школах – их всего две в их небольшом городке, одна на севере, другая – на юге. Марк учился на юге. Впрочем от одной до другой школы было не так уж и далеко – так мал был городок. Причем эти школы враждовали между собой. Они боролись в нелегком бою за пальму первенства и звание "самой лучшей школы в городе", не смотря на то, что их было лишь две. Дух неприязни был у учителей, у учеников, у уборщиц и сторожей этих школ, даже директора ненавидели друг друга. Многие поговаривали, что дело в том, что они встречались в молодости, а потом кто-то кому-то изменил и они возненавидели друг дружку. Директриса Марка была далека от образа девушки, из-за которой можно было бы устраивать такую шекспировскую вражду, да и дирик Алекса не походил на Ромео, но тем не менее такой слух был. Те круги, в которых вращался Алекс были полны убежденных пофигистов, которые понимали, что вся эта нелюбовь ничего не значит хотя бы потому, что эти пофигисты ненавидели школу как явление и им было непринципиально чья бейсбольная команда играет лучше и чьи ученики побеждают на олимпиадах, потому как сами они не участвовали ни в том, ни в другом. Их откровенно смешило то, как эти маменькины сынки – Джас и Джордж – отчаянно боролись за честь своих школ, понося друг друга грязью. Они с гордостью носили школьную форму и готовы были на все, чтобы доказать друг другу, что они учатся в лучшей школе. Но поражало другое, несмотря на свои распри они были одинаковы. Впрочем, оба они были излюбленной темой для приколов в компании Алекса.
-Знаешь, мне кажется, что я ненавижу негров…- сказал Алекс задумчиво.
 Марк тяжело вздохнул. Он взял Алекса за руку и подвел к автобусной остановке. Его руки были ледяными и сильно дрожали. У Алекса сжалось сердце. Он чувствовал, что сейчас случится что-то важное, что-то от чего ему станет не по себе. В этом жесте Марка было что-то нежное и мягкое. Алекс был уверен на сто процентов, что знал чем все это закончится. Впрочем, после тех слов Марка, он уже не чувствовал к нему такого равнодушия, как прежде.
-Хочешь, открою тебе тайну?- спросил Марк нерешительно, усаживая его на лавочку на остановке.
 Алекс замялся. Он нежно сжал руку Марка и придвинулся к нему ближе. Автобус показался где-то вдалеке и Алекс устремил на него свой взгляд.
-У нас есть время.- решительно сказал Марк,- Курт ждет всех ближе к пяти вечера.
 Алекс немного виновато опустил глаза. Он кивнул, обняв Марка свободной рукой.
-Да, говори. Можешь быть уверен, никто не узнает об этом.- сказал, наконец, он мягким спокойным голосом, хотя сердце его бешено колотилось в груди.
 Марк сделал глубокий вдох и начал.
-Ты знаешь, что я не встречаюсь с девочками?- спросил Марк несколько встревожено.
-Да, знаю, ты хотел сказать, что ты гей?- спросил Алекс. Он знал – Марк хочет сказать что-то другое, но он чувствовал, что это связано с его ориентацией и хотел помочь ему этим вопросом.
-Нет, я хотел рассказать, почему я им стал.- сказал Марк решительнее на этот раз,- Когда я был маленьким… мой отец работал на бензозаправке и у него был одни друг… негр…
 Алекс все понял. Он не нуждался в продолжение этой истории, но он знал, что Марку тяжело с этим и ему нужно, чтобы его выслушали.
-И как-то раз он приехал к отцу, а его не было дома. Я открыл ему дверь. Я любил его. Он был милым и веселым. Мне тогда было не больше 10-ти лет. Он попросил у меня разрешения подождать отца дома. Я бы ни за что не пустил в дом чужого человека, но ведь это был дядя Джуд… он предложил мне поиграть во дну забавную игру и…- Марк не выдержал и заплакал.
 Алекс обнял его. Марк положил голову ему на плечо и тоже крепко обнял. В Алексе проснулись какие-то нечеловеческая жалость и сострадание к Марку. Он гладил его по голове и старался успокоить.
-Тихо, не плачь. Ты сильный парень, ты сможешь. Я с тобой.- сказал Алекс, стараясь сдержать накатывавшие на него слезы.
-Извини, я не должен был говорить тебе этого! Но мне это было очень нужно, понимаешь?- виновато сказал Марк.
-Нет, не парься из-за этого, все ОК!- сказал Алекс, как-то необдуманно поцеловав Марка в щеку.
 Марк посмотрел на него и грустно улыбнулся.
-Алекс, я давно хотел сказать тебе… я… понимаешь, ну, типа, просто запал на тебя.- сказал неуверенно Марк.
 Алекс знал это, теперь знал. Он видел это по глазам Марка, по его нежному взгляду. Парень был весь на пределе. Бледные когда-то щеки горели румянцем. Слезы на глазах высыхали. Алексу было достаточно одиноко и он был бы не против встречаться какое-то время с Марком, тем более, что он чувствовал нараставшую привязанность к этому пареньку.
-Знаешь, Марк, ты мне тоже нравишься.- сказал Алекс мягко проведя рукой по его волосам.
 Алекс начал целовать его. Он страстно впивался в его губы и прижимался к его горячему телу. Они бы еще долго целовались если бы к остановке не подошел парень по имени Клод.
-Что, пидоры вонючие, любви захотелось?- злобно сказал Клод.
 Алекс был готов разорвать его на куски. Ему было так хорошо! Клод был одним из этих гребанных борцов за славу школы, дружок Джаса, а Джас ненавидел Алекса. Он был позорищем для него и его класса, а следовательно он был позорищем для Клода. Он постоянно подкалывал его, делал ему неприятно и больно и именно он вместе с Шеффи избил сегодня утром Алекса.
-Один, я смотрю, наш пидрюга, а второй – чужая скотина! Как романтично, мальчики!- издевался Клод,- Я вам не помешаю?
-Вали от сюда, урод прыщавый!- сказал Алекс злобно. Из-за накатившихся слез макияж на его лице потек.
-Малыш, поправь свой мэйк!- сказал Клод,- А почему ты не в школе, Алекс? Тебе кто-то отменил уроки?
 Алекс был разозлен до предела. Он хотел разорвать в клочья этого урода Клода. Он-то тоже был не в школе, но только старина Клод приехал не за травкой или тряпьем, а к своей малолетней ****ушке Джессике, которая жила здесь в съемной квартире, пряча от родителей свой животик с бэбиком внутри. Алекс знал от кого залетела Джесс и знал почему. Он видел, как этот недоносок Клод трахал ее в небольшом сарайчике за школой. Алекс там курил на перемене, а в один прекрасный день его курилка стала мини-борделем, где этот похотливый сукин сын лапал эту гребанную шалаву. И Алекс мог бы всем рассказать об этом, но молчал. Теперь же пришло время выдать эту тайну.
-А тебе не отменили? А, извини, у тебя же семейные причины! Да, дети – это серьезно! Хорошо, что это было в школе и ты был трезвым, а то бы твоя ненаглядная родила бы тебе какого-нибудь урода, впрочем, малышу и так не повезло, у него такая плохая наследственность по отцовской линии! Да и материнская тоже не промах!- сказал Алекс с издевкой.
-Не лезь в мою постель, ублюдок, с кем я сплю тебя не касается!- сказал сквозь зубы Клод,- Или ты мало получил сегодня утром?
-Чтобы в твою постель не лезли другие надо им повода для этого не давать, а не ****ься со всеми подряд у всех на глазах!- ответил Алекс.
-И это ты мне говоришь? А чем ты сейчас занимался со своим дружком-пидерастом?
-Мы целовались, а вот чем ты с Джессикой в сарае занимался?- сказал Алекс злобно.
 Клод замолчал. Он хотел со всей своей дури треснуть в табло этому "маленькому отвратительному пидору", как называли его некоторые люди в классе. Он не был особенно силен в оскорблениях, по крайней мере до Алекса ему было далеко. Алекс научился за всю свою жизнь такому, что мог не каждый взрослый человек. Клод же брал силой, которой у Алекса почти не было.
-Заткнись, тощий урод! Пидрюга малолетний! ***сос хренов!- сказал в порыве Клод и замахнулся на Алекса, но тут Марк не выдержал и сказал:
-****уй от сюда, уебок сраный! Тронешь его – будешь иметь большие проблемы!
-Большие? Насколько большие? Как твой недоделанный ***?- усмехнулся Клод.
-Проблемы с Бонни. Знаешь такого?- спросил Марк решительно.
 Бонни был здоровяком под два метра, старшим братом Курта. Он был, по большому счету, большим отморозком, причем не столько из-за того, что был реально плохим парнем, сколько из-за отсутствия необходимого уровня интеллекта, но своего младшего брата он тем не менее любил и готов был на все ради него. Стоило Курту только заикнуться о том, что кто-то обидел его или его друзей, как Бонни тут же возникал на пороге у обидчиков. Порою он даже приходил без нужды, если кто-то просто не отдал вовремя его братишке диск или видеокассету. Курт же считал Марка своим близким другом, достаточно близким, чтобы на тех, кто его обидел натравить Бонни. Кроме того Бонни питал нежные чувства ко всем сексуальным меньшинствам, такая вот у него была сентиментальная слабость, и всегда тусовал в баре, когда там у голубых или лесби были свои вечеринки. Поначалу его присутствие всех напрягало, но после двух-трех визитов Джаса и парочки Тома, они успокоились, поняв, что если бы не эта "глыба" всем им пришел бы ****ец.
-Прикрываешься дружбаном, маленький урод? Это любой дурак сможет. А сам не можешь мне ****ы дать?- спросил Клод.
 Марк молчал. Тут к остановке подошел автобус и Алекс, схватив его за руку (он сделал это немного резко), потащил Марка к нему.
-Забей на этого урода, Марк! Поехали!
 Однако Клод не собирался их отпускать. Он залетел в автобус и поехал с ними. Алекс сунул водителю деньги и они с Марком быстро пошли в конец салона. Клод пошел за ними. Усевшись на два сидения поближе к окну, они сделали вид, что и знать не знают этого озлобленного ублюдка, который несется за ними по всему автобусу. Алекс посадил Марка к окну, а сам сел рядом. Клод вскоре тоже оказался там.
-Что, зайки, ноги делаете? Испугались, да? Зассали? Пидоры вонючие!- сказал Клод довольно.
-Нет, просто опаздываем, времени нет с тобой ругаться!- сказал Алекс стараясь быть спокойным, но у него это не вышло.
-У вас что групповуха наклевывается?- спросил Клод, мерзко улыбаясь.
-Отвали.- буркнул Марк.
-Марки, ты чего, не в своем уме? Кому хамишь, козел ****ый?- спросил Клод, продолжая улыбаться.
-Нам в разные стороны, дорогой! Ехал бы ты спокойненько куда ехал!- сказал Марк.
-Сегодня я вас, так уж и быть, не трону, но это не надолго, пидоры!- сказал Клод и пошел к выходу. Он попросил остановить автобус и высадить его. Дальше Алекс и Марк ехали спокойно.

2
Уединение в кладовой
 Я сижу у Курта на вечеринке. Мне грустно. Я чувствую себя чужим здесь, среди всей этой большой и шумной компании. Думаю о Марке. Как мне, блин, не думать о нем? Он такой… такой… а хер его знает какой! С ним хорошо, это все, что я могу сказать. Марки, он, как бы сказать, ну он неплохой парень. Зря я раньше его не ценил. Мне казалось, что он недалекий и как бы сказать? Ну, типа как, он просто не вникал ни во что, пофигист, скажем так. Нет, я тоже пофигист, но он, Марк, то есть, он как бы был всегда совсем пофигистом, любые проблемы ему были до фонаря… это я так думал. Дурак. Марк не такой. Он, просто держит все в себе. Он скрытный и очень ранимый. Он всегда все скрывает я бы никогда не подумал, что его изнасиловали. Ни за что в жизни! Если бы он не сказал сам. Марк… где же ты, мой Марки?
 Не думал, что он на меня западает… мне даже казалось, что он общается-то со мной так, от не хера делать. А он… несет нам пиво!
 -Спасибо, Марки!- говорю я ласково.
-Не за что. Ты видел этого говнюка, Саймона? Урод, думает, что он здесь самый крутой, а все остальные мусор.- с презрением говорит Марк.
 Я нежно целую его в шею и шепчу на ухо что-то милое и ласковое. Я знаю, он любит это.
-Забей, все нормалы! А где Курт, мать его?
 Марк смотрит по сторонам. Курт выходит из сортира и улыбается нам. Я точно знаю, что он хочет от меня и Марка и мне это не нравится. Курт хороший парень, нет, правда, я его люблю как друга, но он немного не понимает меня. Он думает, что я не могу с кем-то встречаться всерьез. Только с ним. Он думает, что я могу спать только с ним и всегда злится когда я сплю с другими парнями и девчонками. Он знает, что это ничего не значит для меня. Это просто секс после большой бутылки какого-нибудь дешевого бухла из ларька через улицу. Это все пустое. Но он ревнует. У него есть такая, скажем так, собственническая хрень, которая дает ему право так думать, что все, с кем он переспал или поцеловался его подчиненные. Он клевый парень, но он зря так делает, зря, правда, чуваки, зря он так…
-Привет, парни!- говорит Курт. Он сегодня очень красивый.
-Мы же уже виделись!- удивляется Марк. Зря он так, это прозвучало немного грубо.
-Знаю, но я по вам соскучился! Где ваши счастливые улыбки? А , забыл, Алекс, ты же убежденный пессимист! Извини!- Курт пьян, а когда он пьян, он просто ужасен,- А ты Марк, что с тобой? Знаю, понял! От поцелуя с Алексом ты заразился его пессимизмом! Хорошо, что больше он ничем не болеет, правда ведь, Алекс?
 Я так не хочу отвечать! Вообще не хочу, чтобы до меня доносились эти слова. Курт, зачем же так, дружище?! Откуда он знает про поцелуй? Мы не целовались здесь в губы или…
-Курт, милый, ты много выпил! Пойдем мы тебя посадим!- сказал я, обняв его и дотащив силой до дивана.
 Его рука, проворная до чертиков, черт, она кажется лезет к моим… нет, он только пошутил. Сидит и смеется. Бывает. Он странно шутит, но когда он трезвый он классный парень. А когда он пьян, то это, блин, ****ец какой-то. Нет, этому пареньку нельзя пить, хотя кто сказал, что я когда пьяный веду себя лучше?
- Ты меня больше не любишь? –спрашивает Курт, глядя мне в глаза.
 Что ответить? Я ведь и не любил его никогда как мужика, а речь идет сейчас именно об этой любви! Марк, милый, зайчик, ну помоги же мне не будь падлой!
-Ты хорошо перебрал! Думаю, что тебе бы отдохнуть не помешало. Поспать чуток.- говорит Марк. Я его люблю!
-Только с тобой, милый!- улыбается Курт. Нет, только не это!- Может втроем, а?
 Чувствую руку Марка у себя на спине. Она сначала поднимается к шее, потом сползет к самой моей заднице, а потом залезает под мою майку. Мне кажется, что я хочу его.
-Курт, остынь!- говорю я, хотя я сам тоже весь горю от ласк Марка.
 Я вижу как Грейс и Джон идут на второй этаж, держась за руки и улыбаясь. О нет! Они заняли спальню! Я слишком сильно хочу уединиться с Марком!
 Курт расстегивает ширинку на моих джинсах и залезает туда рукой. Парни, тормозните, мне слишком много вас обоих! Они оба меня хотят, но я хочу только Марка. Он целует мою шею, спину. Курт это видит. Я в полной жопе!
-Курт, милый мой!- говорит Рита – девушка Курта, подходя к нам,- Иди ко мне!
 Рита, я тебя люблю, детка! Забери его и дай нам с Марком побыть наедине! Рита шикарная девушка, но не в моем вкусе. Пышногрудая блондинка, похожая на Памелу Андерсон. Я таких не люблю, но Курту она нравится. Она просто сводит его с ума. Он готов на все ради нее, мне даже кажется, что он капитально залез к ней под каблук. Рите же плевать на все безумные выходки Курта, на то, что он пристает ко всем парням, к каким только можно и с легкостью, свойственной его натуре, затаскивает их в свою постель. Впрочем, сказать, что Рита не изменяет ему тоже нельзя. Сказать по правде, эта Рита – настоящая ****ь.
-Ну ладно, мальчики, покину вас!- говорит Курт.
 Ура, теперь мы одни. Марк уже стягивает с меня майку. Какое у него горячее тело!
-Может пойдем на кухню? Там никого нет!- предлагает мне Марк.
 Я соглашаюсь. Мы заходим туда и… видим ублюдка Рональда с этой набитой дурой Пенелопой. Они занимаются сексом прямо на полу, в луже пива. Они нас даже не замечают, но нам не нужно такое соседство. Мы выходим и идем в маленькую комнатку на втором этаже. Там нет ни кровати, ни ковра на полу, одни только коробки с каким-то дерьмом. Но на полу можно лечь и нам этого достаточно. Я стягиваю с Марка его футболку с Type O Negative и кидаю ее куда-то в сторону. Его кожа такая белая. Но моя еще белее. Как у мертвеца. Но мне это нравится. Я укладываю Марка на пол, подстелив ему под голову свою майку. Он не хочет, сопротивляется. Целует мою грудь, шею, губы лицо и что-то шепчет. Он мой лучший любовник. Все как будто под кайфом, это и есть кайф. Марк укладывает меня на пол и продолжает свои ласки. Я схожу с ума. Это просто не поддается описанию, мне чертовски хорошо.

3
Похмельное утро
 Хмурое будничное утро. Алекс лежал на огромной кровати в спальне Курта. Сверху лежал Марк, нежно обнимая за талию своего парня. Курт лежал рядом, прижавшись боком к Алексу. На Курте же лежала Рита. Больше никто не влез на кровать, поэтому остальные лежали в разных углах комнаты. После какой-то сумасшедшей групповухи, которую устроил Курт с этими голубками, Грейс и Джоном, всех так и приперло заниматься сексом по трое и более человек, а закончилось все тем, что вся компания собралась в спальне Курта и после продолжительного секса все же заснула. Хотя кое-кто ушел раньше. Рональд и Пенелопа, например, свалили до этого. Они были странной парой. Они не подходили друг другу ни внешне ни по характеру, зато были идеальной парой биологически. Именно это они и использовали, трахаясь везде, где только представлялась возможность. Пенелопа была пустоголовой дурой из тех, кто готов был порвать на куски весь этот мир, доказывая, что "ее бейсбольная команда – самая лучшая". Рональд же был вполне сносен. Сказать, что он клевый парень было нельзя, но он был не худшим вариантом, хотя у него была серьезная проблема – он не воспринимал женщин как таковых ни в каком виде кроме как партнеров для секса. Поэтому все его девушки были красивы и тупы. Вообще, публика, собравшаяся у Курта была немножко не того калибра, какого бывает обычно на его вечеринках. Дело в том, что многие его друганы свалили на фестиваль в какой-то соседний городок, а он и некоторые другие из их компании остались в городе. Впрочем, можно назвать вещи своими именами – очень и очень немногие.
 Курт открыл глаза и огляделся вокруг. Его руки лежали на груди Риты. Они были голыми, как и все в этой комнате. На некоторых было чуть-чуть одежды, но не более того. Алекс эротично постанывал во сне. Должно быть ему снилось что-то про Марка. Курт встал и подошел к будильнику, стоявшему на столике. В школу он не попал. Идти туда было бессмысленно. Тем более, что до конца недели оставалось всего три дня, а он не ходил в школу уже около трех недель. Голова болела и раскалывалась на множество маленьких кусочков. Он взял с пола недопитую кем-то бутылку пива и приложился к ней. Пиво было невкусным, но Курту было плевать. Он хотел выпить – и все. Он допил теплое, отвратительное пиво и натянув на себя трусы и джинсы, спустился вниз. Весь дом был похож на бордель. Срач был ужасный. Успокаивало только одно – родители приедут только через неделю. Это был лучший подарок на день рождения, который могли сделать предки для Курта. Они на целый месяц свалили из города к каким-то родственничкам, оставив парня одного.
 Убирать он будет завтра, а пока он сделает себе что-нибудь пожрать. Впрочем, у него не было возможности поживиться чем-то хотя бы более или менее сносным. Все, что было из еды было съедено на вчерашней вечеринке, а то, что осталось нужно было готовить. Курт вздохнул. Рита, вот кто приготовит ему завтрак! Рита умела и любила готовить. А для любимого человека она, по идее, должна была готовить с особым удовольствием.
 Курт поднялся в спальню, где уже проснувшийся и не соображающий, что происходит, сидел Алекс. Он сидел на краю кровати, согнувшись и держась за болевшую голову.
-Привет, Ал!- сказал Курт без особого энтузиазма.
-Привет…- с еще меньшим энтузиазмом сказал Алекс.
-Что, хреново?- с какой-то странной радостью и надеждой спросил Курт.
-Ага. А тебе?
-Не то слово как! Башка болит, как будто в нее кол вбили!
 Алекс задумался, чтобы проанализировать полученную от Курта информацию. Он еще не протрезвел и не проснулся.
-Чего?- сонным голосом отозвался с кровати Марк,- Какого хера?
 Алекс нагнулся к нему и поцеловал в губы. Марк посмотрел на него как-то непонимающе и испугано.
-Что вчера было?- спросил он потягиваясь.
-Думаю, что тебе надо еще поспать.- сказал Алекс, заботливо укрывая его одеялом,- Ты слишком много выпил вчера!
-Алекс, а что вчера было?- спросил Марк, кажется понимая лишь то, что он переспал с Алексом.
-У меня вчера был день рождения и мы отмечали.- сказал Курт, садясь на кровать.
-А, день рождения! Поздравляю! Извини, что не сделал этого вчера!- сказал Марк, вешаясь на шею к Алексу.
-Ты чего, парень, забыл что вчера было?- спросил Курт.
 Алекс старался удержать своего парня от бутылки с вином, стоявшей на тумбочке, но руки Марка уже тянулись к ней.
-Нет, приятель, тебе лучше не пить!- сказал Алекс забрав у него из рук бутылку.
 У Марка была такая особенность, когда он напивался вхлам, то потом напрочь забывал все, что было с ним в тот день. Обычно друзья, будучи даже в самом дрянном состояние следили за тем, чтобы Марк не дошел до своей критической точки, но в этот раз они и сами слишком сильно перебрали. Марк понимал, что Алекс его парень, сложив в голове два факта: первый то, что он его поцеловал, а второй, то, что Ал давно был ему симпатичен. Поэтому Марк решил, что раз Алекс его целует, значит он признался ему в своих чувствах. Впрочем, он был настолько пьян вчера, что до этого вывода его довело глубокое подсознание. Сам же он был не в силах думать о чем-либо.
-Дай мне бутылку, Лекс! Не жопь! Я хочу выпить.
 Алекс уложил Марка на кровать и начал целовать его. Курт принялся расталкивать Риту.
-В чем дело?- спросила сонная девушка.
-Пора вставать!- сказал Курт.
 Рита огляделась вокруг. Всюду, в каждом углу лежали обнаженные тела ее нажравшихся друзей. Их руки лежали в самых непредсказуемых местах у партнеров. Девушки лежали в обнимку с девушками, парни – с парнями. А учитывая не очень большие размеры комнаты Курта, все это, казалось, принимало особенно эффектный вид.
-А что вчера было?- спросила Рита, глядя на уже начавших кувыркаться Марка и Алекса.
-Обычная пьянка.- сказа Курт, добавив,- Пойдем вниз! Я так хочу жрать!
 Рита надулась. Курт понял, что завтрак ему не светит.
-Ну уж нет! Я не хочу тебе ничего готовить!- сказала она решительно.
 Курт замялся, но услышав стоны Марка и Алекса, решил, что им надо бы от сюда выйти хотя бы ради приличия. Он посмотрел на Риту, которая тут же одобрительно кивнула и, взяв его за руку и натянув на себя чью-то майку, поспешила к выходу.
 Марк страстно кричал и эти крики разбудили кого-то из спавших на полу. Это был Саймон, придурок, который всегда искал неприятностей и который считал себя чуть ли не богом. Он был братом Риты и оказался на этой вечеринке только благодаря ей. Все его ненавидели и поэтому когда началось тотальное занятие сексом, Саймон стал единственным, кто был без партнера. Это очень его разозлило и поэтому он проснулся в наидерьмовейшем настроение. А увидев, как Алекс и Марк занимаются любовью он рассвирепел вконец.
-Чертовы пидрюги!- крикнул он,- Кончайте это безобразие, а то я вам *** по отрываю!
 Но парни не обратили на него никакого внимания и продолжили свое дело. В общение с Саймоном главным было не обращать на него внимание. Спорить с этим ослом было бесполезно, соглашаться – унизительно, а вот игнорировать его было самым лучшем, что только можно делать с ним.
-Я кажется с вами разговариваю! Эй!- крикнул Саймон озлобленно.
-А мы кажется с тобой – нет!- огрызнулся Алекс. Он не боялся никого, а в особенности Саймона.
 Однако о сексе не могло быть и речи – разве это могло доставлять удовольствие, когда на тебя смотрел такой уебок? Марк укутался в одеяло, Алекс одел свои кожаные штаны.
-Какие мы грозные!- буркнул Саймон,- Мальчики, я вам не мешаю?
-По-моему ты прекрасно понимаешь, что да!- сказал Марк раздраженно.
-Вы мне тоже!- сказал Саймон вставая с пола и одеваясь.
 Саймон был ужасно зол из-за того, что его так обломали вчера. Впрочем, его обламывали всегда и поэтому он всегда был злой.
-Ладно, идите вы все на хер!- сказал он, выходя из комнаты.
-Чего?- отозвался с пола голос Джона.
-С добрым утром, дорогой!- ехидничал Алекс.
-Лекс, привет! А где Курт?- сказал Джон сонным голосом.
-Свалил вниз.- сказал Марк.
-Ненавижу пидоров.- процедил через зубы Джон, который по пьяни трахал все, что движется.
-Ненавижу тупых и ограниченных людей вроде Джонатана Питерсона.- сказал Марк, добавив,- Пошли вниз, Алекс. Наше присутствие, похоже всех здесь напрягает.
-Валите.- сказал злобно Джон,- Вам здесь не место, сраные пидрюги.
-Уже уходим. Но имей в виду, я видел как Курт вчера трахал тебя в зад. После такого нужно следить за своим языком.- сказал Алекс.
 Он взял свои вещи и вещи Марка. Они встали, оделись и вышли. Внизу сидел Курт и смотрел телевизор. Увидев Алекса и Марка он улыбнулся им своей похмельной улыбкой и сказал:
-Вы уходите?
-Да, нам пожалуй, пора!- сказал Алекс.
 Он подошел к Курту, поцеловал его в губы и попрощался. Марк сделал то же самое и они вышли. Алекс вдруг вспомнил, что собирался уйти из дома. И теперь для него остро встал вопрос, куда идти. Нужно было решать прямо сейчас.
-Марк, ты знаешь, я хотел уйти из дома, навсегда уйти от своих предков, понимаешь?- вдруг выпалил Алекс.
-Да, Лекс, понимаю, я сам этого хотел.- сказал Марк.
-Тогда пошли вместе?- сказал Алекс решительно.
-Куда? Алекс, ты спятил! У нас нет денег, нам не куда податься!- возразил Марк,- Ты собираешься сделать это прямо сейчас?
-А зачем ждать? Нам нечего ловить здесь, Марк, ты это и сам знаешь!
-Нет, это безумие. Давай подождем, подкопим денег, все обдумаем. Алекс, пойми, я тоже этого хочу, но я понимаю, что это безумие, мы подохнем по дороге от сюда от голода.
 Алекс сел на асфальт и закрыл лицо руками. Марк сел рядом и обнял его.
-Лекс, пойми меня, я этого тоже хочу и я очень тебя люблю, но если мы сделаем это сейчас, то ничем хорошим это не кончится! Поверь мне!
-Ладно, мне надо идти домой, буду готовить почву. Соберу вещи и все такое.
-ОК, я тебя провожу.
 Марк довел Алекса до дома и они попрощались.

4
Memento mori
 Теплый весенний денек не предвещал ничего дурного. Все как обычно пошли в школу, как обычно ничего не делали на уроках, как обычно получали ****юлей от учителей – все было как обычно, пока школу не сотряс ужасный женский крик. Алекс сразу почувствовал что-то дурное. Он знал, что так не кричат уборщицы, когда находят крыс в туалетах. Случилось что-то страшное. Он вжался в стул. Учитель у доски рассказывал что-то про биологию, про живые организмы, про фотосинтез. Плевать. Алекс вслушивался в крики, доносившиеся из коридора, смотрел в окно. К школе подъехала карета скорой помощи. С кем-то что-то случилось или кто-то умер. Кто? Крики бессвязные и леденящие душу, разрывали спокойствие и монотонность урока. Мистер Питерсон, учитель биологии и по совместительству отец Джона, вышел в коридор. То, что он там увидел настолько его поразило, что он не закрыл дверь.
-Что с ним?- спросил мистер Питерсон.
-Не знаю. О Боже, мой сын, мой мальчик!- ревела женщина.
-Ножевое ранение?- спросил мистер Питерсон, но судя по интонации не женщину, а какого-то мужчину.
-Да, но он, судя по всему, еще и под кайфом.- ответил мужской голос.
-Господи, совсем же ребенок!- с каким-то странным отвращением воскликнул Питерсон.
 Опять раздаются крики женщины от которых Алекс невольно поеживается.
-У него листок в руках какой-то, вы видели?- спрашивает мистер Питерсон.
-Разойдитесь!- кричит какой-то новый голос.
 В коридоре стоит гам, все что-то говорят, скрипят какие-то тележки, очевидно это носилки, женщина не унимается, громко плачет.
-Мы не успеем отвезти его в больницу. Надо оперировать здесь!- говорит чужой, незнакомый и резкий голос.
-Нет! Только не говорите, что он умрет!- кричит женщина,- Сынок, мальчик мой! Господи, помоги ему!
 Алекс трясется от страха. Он знает этот голос. Знает, чей он. Это голос матери Курта. Что она здесь делает? А он?
-Мы его теряем!
-Нет! Нет, только не это! Пожалуйста только не это!
 Алекс встает со стула и выходит в коридор. Весь класс, замерев, смотрит на него. Его опасения оправдались. На носилках лежит Курт. Его дыхание почти незаметно. На глазах Алекса появляются слезы.
-Все, он умер.- сказал врач холодным, как больничная палата, голосом.
-Алекс, это ты! Ты его убил! Это из-за тебя! Я тебя ненавижу! Будь ты проклят!- кричит его мать.
 Алекс молчал. Он в шоке. Ему нечего сказать. В чем он виноват? Не важно. Он подошел к носилкам и поцеловал еще теплые губы Курта. Мать кинулась на него с кулаками.
-Убери руки от моего сына, маленький ублюдок! Ненавижу тебя!
 Алекс ничего не говорил. Он взял листок из окровавленных рук Курта и побежал в класс. Все в классе посмотрели на него, как на убийцу. Теперь его будут ненавидеть и за это. Алекс схватил свой рюкзак и выбежал из кабинета. Он бежал не оглядываясь, выбежал из школы. Оказавшись на просторном школьном дворе он замер, думая куда бежать. Но вдруг он понял, что у него нет выбора – надо бежать к Марку. Но сначала он хотел прочитать, что написано на этом листе. Он дошел до парка и весь в слезах упал на лавочку. Макияж потек, глаза были красные, только сейчас он начал осознавать, что произошло. Он развернул листок. Алекс плакал без остановки и не мог заставить себя прочитать хоть строчку. Он порылся в кармане и нашел немного мелочи. Рядом был киоск с дешевым пивом. Он купил стакан и осушив его в момент сел на лавку. Алекса моментально окутала пелена отдаленности и пофигизма, накатившая на него как цунами. Алкоголь проникал в каждую пору его организма, обволакивая сознание. Он вдохнул воздуха и принялся читать письмо.

 Милый Алекс!
 Я знаю, тебе не легко сейчас читать это, но так уж мне захотелось. После того вечера я понял, что моя жизнь – настоящее дерьмо. Моя девушка – пустоголовая кукла Барби. Мои так называемые друзья – кучка никчемных идиотов. Я – пустое место. И, знаешь, что я понял? Мне все осточертело! Не хочу я больше жить, так жить да и жить вообще! Пошли все в ****у! Ненавижу своих предков! Они вернулись. Раньше, чем мне хотелось. Я ничего не убрал, у меня полный беспорядок дома. И пять минут назад мама наорала на меня так, что стены тряслись. Сучка. А отец, мудак старый. Когда он нажирается вхлам это нормально, а когда я, так целая трагедия! Уроды, я всех их ненавижу. Сейчас я закрылся в ванной со шприцом и дозой. Я взял ее у Риты, какой-то дружок ее братишки занимается этим делом. Героин. Ты знаешь, я никогда его не пробовал. А теперь я хочу умереть, так почему бы не попробовать его? Мне насрать на здоровье! Подожди чуть-чуть, сейчас, я введу себе дозу и вернусь к тебе…
 … Вернулся. Это здорово, Лекс, опасно, но здорово! Попробуй! Тебе это понравится! Это как когда мы занимались сексом все вместе у меня на дне рождения только в сто раз лучше! Ты получишь кайф от этого, это тебе понравится! Ну ладно. Я не об этом. Я хочу умереть и хочу, чтобы ты, читая это уже когда я подохну, не так убивался. Я знаю, что ты все близко к сердцу воспринимаешь. Это, наверное, здорово, для твоих друзей. Но не для тебя. Ты всегда переживаешь. Поэтому я пишу это тебе, Алекс, а не Рите или не Марку, или не кому-нибудь из этих мудозвонов, сваливших на гребанный фестиваль. Это ДЛЯ ТЕБЯ! Я хочу, чтобы ты не винил себя, ты здесь не при чем. Просто твоему другу взбрела в голову очередная больная идея и он ее осуществил. Может быть если бы я подождал полчасика, то решил бы что эта затея была глупой, но я не хочу ждать, не хочу жить, я хочу УМЕРЕТЬ! Поэтому я это сделаю. Можешь считать, что я просто сраный торчок, вот и все! Ну ладно, закругляюсь. Меня задолбали все эти ****ские крики за дверью! Я пошел, мне еще нужно добраться до школы, чтобы отдать это тебе, не по почте же все это слать! Пока, котенок, не болей! Встретимся на том свете!
Твой Курт

 Внизу рисунок – анк с иероглифами.
 Алекс плакал. Он не мог в это поверить и не хотел. Курт не должен был умереть, так глупо и ужасно. Алекс всегда считал, что умрет именно так. Будет очередным слабовольным мудаком, который обколется каким-нибудь дерьмом и вскроет вены. Но он не ожидал этого от Курта, единственного в их компании человека, которого он считал по-настоящему сильным. Ему казалось, что он-то как раз и переживет их всех – неудачников и слабаков, и будет единственным, кто сможет чего-то добиться в жизни. Но Курт умер и ему уже не пережить их, но он умер так, как хотел. А они, они могут умереть от голода лет в тридцать, сидя в какой-нибудь помойной яме, шатаясь по городу без денег и еды. А он, он умер так, как ему хотелось. Он ни разу в жизни не отказал себе ни в чем. Он все делал как хотел. И умер тоже.
 Алекс вытер слезы и пошел дальше. Ему надо было сказать это Марку. Он прибежал в школу. Шел урок и в коридорах было пусто и тихо. Алекса пытался остановить охранник, но он, не обращая на него внимания, влетел в класс, где занимался Марк и подбежал к нему.
-Алекс? Что случилось? Что-то не так?- спросил Марк, видя Алекса.
-Марк, пойдем, мне нужно поговорить с тобой!- сказал Алекс и снова заплакал,- Курт, с ним случилось кое-что очень плохое.
-Извините, молодой человек, но вам придется покинуть кабинет. У нас идет урок.- сказала миссис Ховардс.
-Вы не понимаете, наш друг умер!- сказал Алекс.
-Что?! Нет, только не это!- закричал Марк.
-Тихо, не плачь, все хорошо, я все тебе объясню.- сказал Алекс, обняв Марка.
 Класс засмеялся. Миссис Ховардс подошла к Алексу.
-Выйдете, молодой человек! Никто не посмеет мне мешать вести урок!- сказала она строго.
-Пошли, Марк!- сказал Алекс, не обращая на нее никакого внимания.
 Марк собрал вещи и взяв за руку Алекса, направился к двери.
-А вот ты, Марк, никуда не пойдешь! У тебя урок!
 Марк показал учительнице средний палец и вышел. Он забивал на школу, когда у его друзей были проблемы, а у его друзей они были часто. Но никогда раньше в их компании никто не умирал. Все резали вены, все пели о суициде, все говорили о смерти, но еще ни один не умер. Хотя Алекс несколько раз серьезно пытался это сделать. Курт был первым, кто попробовал и у кого получилось. Первым, но Алексу казалось, что не последним. Курт был душой компании, его многие очень и очень любили. Его смерть была лишь первым звеном в цепочке смертей, которая не могла не последовать. И Алекс боялся, что и они с Марком могут угодить в нее.
-Как это случилось?- спросил Марк, когда они вышли.
-Это, ну, блин, на почитай. Если ты что-то не поймешь, то спроси.- сказал Алекс, протянув ему листок с письмом Курта, и заплакал.
 Они сели в небольшом скверике. Марк прочитал письмо и у него началась истерика. Он рыдал и бормотал что-то непонятное себе под нос. Алекс тоже плакал и обнимал его.
-Ты был прав. Нам надо было уехать сразу. Было бы легче.- сказал Марк.
-Легче? Было бы не легче ни фига! Мы бы просто не знали. Но только представь, что мы бы узнали потом?
-Все равно, сейчас это жопа.
 Алекс прижался к Марку.
-Это из-за Риты.- сказал Марк, вздыхая.
-Не только. Мы тоже виноваты. Мы недостаточно его любили. Точнее, мы его любили, очень любили, но мы не показывали ему этого. Все могло быть по-другому.- сказал Алекс с тоскою.- Его мать во всем винит меня. Почему? А я не знаю почему! Просто я спал с ее сыном пару раз и все. А она, она как-то раз видела, как мы с Куртом целовались!
 Марк удивленно посмотрел на него. Он не знал этой истории. Он вообще не знал, что родители Курта знают о его жизни хоть что-то. А Алекс знал, он очень хорошо знал.
-Какое это имеет значение?- сказал Марк печально.
-Никакого, брат, никакого.- сказал Алекс и обнял его.

5
Похороны
 Мы все собрались дома у Курта. Здесь все: и родители, и друзья, и учителя, и родственники, и соседи – дурацкая привычка жителей маленьких городков – звать на похороны, свадьбы и дни рождения всех, кого ни попади. Правда я знаю, кого здесь ждали меньше всего. А для тех, кто этого не знает есть отчуждение в глазах родителей. Эти ненавидящие и отчаявшиеся глаза выжигают на нас клеймо неприятия и ненависти. С ним нам придется ходить всю свою говенную жизнь в этом городишке. Посрать.
 На столе в гостиной стоит маленький и аккуратный гроб. Открытый. На лице его застыла маска спокойствия и равнодушия. Никогда прежде его лицо не было таким. Курт был очень эмоционален. Он мог ненавидеть, мог любить, мог класть на тебя большой-пребольшой, но это всегда читалось на его лице. И ты никогда не спутаешь его отношение к себе с чем-то, кроме того, чем оно является. Он был искренен. Чист. Не лицемерен. Он никогда не притворялся. Он всегда был самим собой. Думаю, что это же мне предстоит услышать, когда священник будет читать молитвы перед могилой.
 Все стоят около гроба и смотрят на Курта. Но не мы. Я не могу видеть его ТАКИМ… безразличным. Это не мой Курт. Мой Курт жив, жив в моем сердце, в моей памяти, в моей душе! Для меня он не умер! Смерти нет и она не может настигнуть его… Кого я обманываю?
 Мать Курта рыдает. На ее лице отчаяние, непонимание и боль. Я ее понимаю, и я не виню ее за то, что она меня ненавидит. На ее месте я делал бы то же самое. Она потеряла своего сына, своего маленького мальчика, он перерезал вены кухонным ножом у нее на глазах и умер у нее на руках. А ведь Курт был совсем еще ребенком! Он учился бы в школе, если бы не сказал предкам, что принципиально не собирается посещать это учреждение. Но он был моим ровесником, нет, на год моложе. Впрочем, для родителей дети всегда остаются маленькими не зависимо от того, сколько им лет.
 Отец держится молодцом – не плачет, успокаивает жену. Ему нельзя плакать, теперь он – последняя опора этой потерявшей сына женщины. Он сильный мужчина и я опасаюсь того, что, напившись, он начнет выяснять отношения со мной, ведь я главный виновник смерти Курта.
 Но королева бала Рита! О, как мне противна и омерзительна эта девушка! Я ее ненавижу! Проклинаю! Презираю! Безутешная вдова, мать ее! Сучка играет миссис Кеннеди, этакая первая леди. Не плачет, держится гордо и возвышенно, с честью. Но это показуха. Когда человек держится на похоронах без истерик и слез – это не плохо, более того, это показывает, что человек сильный, такой, каким, к примеру, был наш Курт. Но эта ****ь! Она вся такая спокойная как слон, мамаша Курта наверное думает о том, какая бы прекрасная жена вышла бы из нее для ее сына, но это показуха, потому что ей всегда было наплевать на Курта. Она его никогда не любила. Никогда! НИКОГДА! Курт был лакомым кусочком: красивый, оригинальный, необычный, стильный. Все девушки мечтали о нем. Курт был ЛИЧНОСТЬЮ, ИНДИВИДУУМОМ! Он был уникален. Второго такого на всем свете не сыскать. Курт был тем, кто он есть, он был Куртом, тем которого все любили и ненавидели. Но одно дело смотреть на такого красивого и необычного парня и вздыхать от безответной любви, другое – жить с этим парнем. В трезвом состоянии Курт чертовски умен, говорить с ним на какую-либо тему кране рискованно, так как его вопросы, глубокие и философские заведут в тупик кого угодно, а когда Курт пьян, он абсолютно невменяем. Его пьяные выпады – зрелище не для слабонервных. Рита же умудрялась контролировать его пьяное состояние и отводить от философии трезвое. Она, будучи не очень уж умной в духовном, так сказать плане, была крайне хорошей болтушкой на уровне простом, тем самым ей удавалось перевести беседу в нужное русло, не показывая Курту своей истиной тупизны. Она так сильно изменила его. Она плохо на него влияла, и все мы, что греха таить, ненавидели ее за то, что она превращала нашего Курта в своего, и этот ее Курт был нам немного не по душе. Все мы молчали об этом, но все это знали.
 Сейчас Рита изображала стойкость и силу воли, скрывая под черной вуалью безразличие, написанное на ее лице. Ставлю сто баксов, что если она сегодня так и не заплачет, то это означает, что Рита не позаботилась о водостойкой туши. Макияж у этой шалавы был, как у черной вдовы из голливудского фильма. Видно, что последние несколько часов перед похоронами эта дешевая ****ь провела не в скорби и страданиях, а в салоне красоты и перед зеркалом. Я люблю, когда девушка следит за собой, но не люблю, когда она превращает это в манию и так зацикливается на этом, особенно в такие дни, как этот. Наша вдовушка выглядела крайне неплохо: черный строгий костюм, шляпка с вуалью, безупречные прическа, макияж и маникюр, гордые, аристократические манеры и возвышено-ненатуральные, вызубренные монологи, которые она, очевидно, репетировала, пока сидела с огуречной маской на лице. Меня она раздражала. Я бы даже хотел запереть ее в сортире и оттрахать ее там в самый зад, но я не отношусь к числу людей, которым в кайф трахаться, если это не в кайф тому, с кем они это делают. Кроме того, мне куда больше нравятся парни. Но еще пара этих ее манерных жестов и я забью на свои принципы. Я готов на все, чтобы унизить эту чертову прошмандовку. Даже если я не получу при этом удовольствия… я могу получить его потом, вспоминая, как эта ублюдина кривлялась на полу, подставляя мне свой зад. Что я несу? Да, эта дрянь использовала Курта, но она не виновата в его смерти, а если и виноват кто-то, то точно не она. Почему же? Курт был другим, он бы никогда не сделал этого. В нашей компании он был последним, кто мог совершить самоубийство… а оказался первым, у кого это получилось. Он не мог этого сделать! Не мог! Не должен был делать! Это все она, Рита. Как говорил мой друг, убежденный гей: "Все проблемы всегда от женщин!". Он был прав. Нет, я ничего не имею против них, более этого, я считаю, что они не хуже нас, даже лучше, но блин, я не могу спать с девушкой, не могу, ну могу, конечно, но с ней мне не так в кайф, как с парнем. А Рита, ее я ненавижу. Сучка! Ее показуха меня бесит. Она играет на публику. Я не ее зритель.
 Бонни стоит и смотрит. Тупо, в одну точку. Наверное, думает какая роль здесь уместнее: мужественного и сильного взрослого мальчика или потерявшего брата, слабого и бессильного сопляка. Все-таки чувства берут свое – Бонни плачет. Но он любил Курта, настолько, насколько такому парню как он вообще знакомо это чувство. Впрочем, что я знаю о нем? Я ведь ошибся на счет Марка. Его я тоже считал другим.
 -Тифф, не плачь, все будет хорошо, малышка!- говорит Марк мягким спокойным голосом, еле сдерживая свои слезы.
 Тиффани – бывшая девушка Курта. Она не такая, как эта дура Рита, Тифф любила его. Она бьется в истерике, рыдает, кричит и истерически смеется с того момента, как ей сказали, что Курт умер. Поначалу меня это злило, бесило и раздражало – это ее поведение, но когда я увидел Риту в ее актерском трауре, мне стало куда приятнее смотреть на искренние истерики Тиффани, нежели на безразличное равнодушие Риты. Тиффани, может быть, и слишком сильно переживает, но она делает это по-настоящему. Кроме того, она хорошая девчонка, умная, интересная и такая же настоящая, каким был Курт. Она никогда не лицемерит, никогда не лжет, если только мы не дурачимся в чате в местном интернет-кафе, она чистая и открытая. И она сильная. Но даже сильные люди иногда ломаются. Ведь Курт, он сломался, он не смог жить. Не не захотел, а не смог. Есть разница.
-Тифф, киса, перестань! Нам всем тяжело, всем плохо, но мы ничего не можем сделать, как бы нам этого не хотелось.- сказал я обняв ее.
 Тиффани такая маленькая, худенькая девушка. Она еще ниже меня, хотя я и для девушки-то мелкий, а для парня тем более. Но она ниже. Она похожа на куколку – аккуратно сложенная, миниатюрная, хрупкая, как из фарфора. Только вот лицо у нее совсем не кукольное – холодное лицо готической девушки с правильными и островатыми, но все же плавными и мягкими чертами. У нее красивая фигурка, точеная и очень хорошо сложенная. Но только она очень сильно похудела за эти несколько дней. Она выглядит ужасно. Круги под глазами, спутанные не мытые волосы, измученное лицо. На ней не строгий костюм и шляпка, как на Рите, нет, Тифф слишком сильно переживала, чтобы думать об одежде, она одета в черную водолазку и джинсы, в которых она ходит с того дня, как мы с Марком сказали ей о Курте.
-Алекс, милый!- плачет она, вешаясь мне на шею.
 Со стороны можно подумать, что она пристает ко мне. Мать Курта смотрит на эту сцену с недоверием и отвращением. Наверное женщина решила, что Тиффани какая-нибудь грязная шлюшка, которая сначала окучивала ее сына, а теперь принялась за его друзей. Но мне насрать на то, что она подумает. Мне жалко Тифф.
-Тихо, перестань. Представь, каково было мне?- шепнул ей я.
 Тиффани висит на мне и это выглядит со стороны ну очень уж неприлично. Я бы забил на это, мне плевать на то, что подумает полоумная Рита, которая прожигает нас своим беспристрастным взглядом. Но вот отец Курта может и ****юлей отвесить. Он, как и его сын, невменяемый когда пьяный. Я отвожу Тиффани к дивану и сажаю ее, оставив с Марком. Сам я иду за водой. Ей надо выпить. Вообще ей бы надо выпить чего-нибудь покрепче, но пока что никто не пил. Еще не все пришли. Странно, мы здесь всего-то минут пять-десять, а мне кажется, что это длится целую вечность. Ужасно тяжело. Я возвращаюсь со стаканом воды.
-Вот, попей, тебе станет легче.- говорю я сам не знаю зачем. Кому от этого легче?
-Спасибо, Алекс.- хрипит сорванным голосом Тиффани,- Сядь со мной.
 Я сажусь. Я знаю, сейчас она что-то меня спросит, что-то что мне будет неприятно вспоминать.
-То его письмо, ну которое он тебе дал, оно у тебя?- спросила Тифф.
-Да, конечно. Ты хочешь его прочесть?- спросил я с опаской.
-Да, хочу.- уверенно сказала Тиффани.
 Я бы не хотел, чтобы она его читала. Мы с Марком пересказывали его ей, но если она его прочитает, то это взвинтит ее еще сильнее. Мы не хотели давать письмо ей. Мы просто объяснили ей причину, по которой Курт ушел из жизни и все. Марк хотел дать ей это письмо, рвался прямо-таки, но я сказал тогда: "Марк, ты бесчувственная скотина если думаешь, что ей это нужно! Ей ни фига это не нужно!", и Марк согласился сом мной. Он не мог не согласиться. Так было лучше не только ей, но и нам. Но сейчас Тифф хотела прочитать письмо и отказать ей сейчас было бы не очень правильно.
-Потом, хорошо? Я не хочу, чтобы оно попадалось на глаза кому-нибудь лишнему.- шепнул я ей на ухо, поцеловав в щеку.
-Но я должна его прочитать!- возразила Тиффани.
 Детка, только не здесь! Марк сел рядом с ней и взял за руку. Из ее глаз потекли ручейки слез. Тиффани, дорогая только не вынуждай меня делать это, пожалуйста не надо!
-Тифф, пойми, если его мать увидит письмо, то она отберет его, а это не для ее глаз. Мы пойдем все вместе в бар после похорон и там я дам тебе его, хорошо?- сказал я мягко и стараясь не давить на нее.
-Извини, Ал, извини! Я должна была это понять.- виновато сказала Тиффани.
-Нет, ты никому ничего не должна, Тифф. Ты должна только одно – жить, жить ради, Курта, ради нас, ради себя в конце концов!- сказал Марк, тоже обняв.
 Тиффани оказалась между нами двумя, обняв меня одной рукой, а Марка – другой. Она так сильно переживала! Бедняжка! При этом все смотрели на нее с отвращением и пренебрежением. Хотя Курт любил ее, очень любил. Она была его музой, его душой, его жизнью. Когда она появилась в его жизни Курту нужна была именно она, именно Тиффани. Окажись с ним рядом в тот момент Рита и вся бы его жизнь пошла бы в зад. Она бы надломила его, в то время, как Тифф его выпрямила. Он был на распутье. Курт всегда был сильным человеком, но даже сильные люди иногда ломаются. И когда ломаются сильные люди – это страшнее, чем когда ломаются слабые. Слабые, они уже как бы надломлены с самого начала. А сильный человек, который сломался, упал – это ужасная картина. Такую картину мы могли бы увидеть ели бы не Тиффани. Она его спасла. У Курта была депра, сильная, настоящая депра, такая, которая бывает у взрослых. Удрученных жизнью и уставших от не людей. Он не хотел покончить с собой, нет, это не про него (хотя, как знать, ведь так мы его и потеряли?), но ему было туго. Тогда в одном из баров он увидел Тифф – она была чертовски красива и, как выяснилось позже, умна. Она сидела за барной стойкой, вся в коже, с шикарным готическим макияжем и густыми черными волосами, завязанными в высокий хвост. У нее были выбриты виски, проколоты уши, губа, нос и бровь. Она была просто неотразима. Слишком красивая девочка для этого дрянного городишки! Они заговорили, о музыке, о готике, о панке, о хиппи, о сатанизме, да о чем только не говорили! И при этом Тифф была не пустоголовой дурой, а умной и интересной собеседницей. Курт всегда был так болтлив, что естественно, до постели дело не дошло. Нельзя сказать, что он этого не хотел и об этом не думал, но ему так интересно было говорить с ней, что он даже представить себе не мог, что ему придется отвлечься от такой интересной беседы ради секса! Такой уж он был странный, наш Курт! Тем не менее, где-то после пятой-шестой встречи, они смогли-таки переспать, не без инициативы Тифф. Не суть важно, дело в том, что они после этого стали официально встречаться. Курт не изменял ей с кем-то, а она не изменяла ему.
 Забавно, но я вспомнил, как Курт клеился ко мне на своем дне рождения – если бы он был тогда с Тиффани, а не с Ритой, то он бы и не думал обо мне и Марке! Но дело не в этом. Вся фишка в том, как они расстались. Это был сущий пустяк: Тиффани встретила своего старого друга, а Курт психанул, приревновал (он всегда был ревнивым, но сам мог изменять с легкостью, если не любил) и сказал, что если ей этот друг так важен, то пусть с ним и остается! Конечно, он сглупил, но они оба были слишком горды – он чтобы извиниться, она чтобы простить. Так и разошлись. А потом появилась Рита. Он завел-то ее так, из желания отомстить Тиффани, а она тогда начала спать со всеми подряд. Ну не со всеми, конечно, Тифф не ****ь и не была ею даже в отчаяние. Просто она находила мальчиков, с которыми ей бы хотелось переспать и тащила их к себе в постель. Она встречалась с ними какое-то время, не могла долго быть с тем человеком, которого не любила, а потом бросала и заводила нового. Так вот она и делала, а он тем временем спал с Ритой. Все мы на это смотрели, как бараны, и пытались как-то их померить, но все это кончилось тем, что мы "случайно" свели их вместе в баре, и они чуть не поубивали друг друга. Ужасно смотреть на двух любящих друг друга людей, которые говорят, что ненавидят друг друга! Это ****ец, народ, полный ****ец!
-Спасибо вам, ребята, огромное спасибо!- сказала Тифф и поцеловала нас обоих в щеки.
-Забей, детка, мы делаем только то, что должны делать!- сказал Марк.
-Да, не надо этого, ладно? Мы все любили Курта и нет никакой нужды благодарить нас за то, что мы с тобой. Ведь нам не легче, чем тебе, ну может и легче, но не настолько!- сказал я ласково.
-Вы такие хорошие, парни!- сказала Тифф сквозь слезы.
 Мне жалко эту девчонку. Правда жалко. Она хорошая, очень хорошая, именно как человек. Ее слова звучат так трогательно и так искренне, что мне хочется плакать, впрочем я это и делаю.
-Не плачь, Алекс!- говорит она и вытирает слезы с моего лица.
-Не плачь, Алекс!- сказал Саймон, передразнивая Тиффани.
 Рита приперла сюда этого урода. Зачем? Он не был другом Курта, более того, они ненавидели друг друга! Если этот урод посмеет огорчить Марка или Тиффани, я порву его на куски!
-Что, детка, подставляла свою ****у всем подряд, а теперь вдруг всплакнуть захотелось?- спросил Саймон с издевкой и непристойно громко.
-Держи свой язык за зубами, сука! Ни то мне придется выложить все, что я знаю про твою сестренку!- сказал я так, чтобы сестренка, стоявшая у гроба с самодовольным выражением лица, слышала это.
-Алекс, как тебе не стыдно? Ты на похоронах, маленький паршивец, а не в баре! Немедленно прекрати это или я выкину тебя и твоего дружка на улицу вместе с этой прошмандовкой!- сказал отец Курта.
 Ах, да я же забыл, что Рита – святая мученица, а ее брат – священная корова, которую нельзя трогать! Плохой мальчик Алекс! Что ты несешь? Бедный старый коп! Ему так тяжело! Представляю, как он меня ненавидит! И Марка, и Тиффани и всех тех дружков Курта, которые скоро подъедут! Он был бы готов убить нас всех, но только вот ему не позволяет этого синдром хорошего копа – законы он нарушать не любит.
-Да, Алекс, как тебе не стыдно? А Алекс? Не стыдно? Не стыдно, сучок, было трахать Курта, парня моей сестры?- закричал Саймон.
-Тихо Саймон!- встряла Рита.
 Не мешай нам, вонючая сука, ты итак сделала много для того, чтобы испортить жизнь нам и убить нашего друга! Я мечтаю, чтобы в этом гребанном гробу лежал не Курт, а ты, вонючая ****ь! И пусть за эти слова я сгорю в аду! Честное, *****, слово, что я считаю так на самом деле!
-Он убит горем…- процедил кто-то из родственничков, с жалостью глядя на Саймона.
 Ненавижу родственников. Они – как дерьмо на ботинках. Родственники – сраные падальщики, вечно препераются на похороны, ну и на большие мероприятия типа свадеб и новоселий. Всегда хотят оторвать свой кусок пирога, побольше и посочнее. Их глаза, я читаю в них: "У вас больше нет сына, но зато у вас есть племянник, может быть вы уделите ему парочку свободных деньков?". Продажные вонючие твари.
-Убит горем?! Милые, о чем вы? Убит горем! Он ненавидел Курта!- засмеялся я вдруг.
 Не знаю зачем, но я сказал это. Больше не могу держать это в себе. Не могу, нет, это не подходящее слово, не хочу – вот так в самый раз!
-Алекс, ты забываешься!- закричал отец Курта,- Мой сын и твой друг умер и ты на его похоронах! Сохраняй спокойствие!
 Старик прав. Я не могу с ним поспорить.
-Извините, мы с Саймоном поговорим позже.- сквозь зубы цежу я.
-Ты хватил лишку, парень. Остынь.- шепнул Марк, обняв меня.
-Все нормально, Лекс?- заботливо спросила Тиффани.
-Все хорошо, ребята, не парьтесь!- сказал я и вышел на улицу.
 Мне слишком погано было находиться в одной комнате с мертвым Куртом. Я не верил в его смерть и не хотел ее видеть. Для меня ее не было. Кроме того, в комнате находилось слишком много ненавидевших меня людей. Я привык к тому, что все меня ненавидят, но здесь это на меня сильно давило. Я ждал Томми, Ронни и Майка – наших друзей, которые должны были приехать. Но они не ехали. Я начал волноваться. Неужели эти мудозвоны с этой прошмандовкой нас кинули? Правильно, дружить с Куртом в кайф всем, а вот париться на его похоронах хер кто захочет! Возможно, я ошибаюсь.
 Тиффани и Марк вышли ко мне и обняли. Тифф уже сорвалась, и мы с Марком утешали ее, теперь сорвался я, кто следующий? Марк? Необязательно.
 К дому подъехала старая разбитая колымага – машина Майка. Но сегодня из ее салона не доносится музыка – все тихо. Из салона выходят Томми и Ронни. Они обнимаются. Ронни еле идет. Она плачет. Сегодня слишком много слез… Майк выходит из машины с большим букетом цветов – его мама садовод и она всегда дает ему цветы. Курт любил цветы его мамы. Он вообще любил цветы. Он приезжал к Майку и всегда любовался цветами его матери. Она тоже очень любила его. Она видела, что за бунтарством и пьянством Курта скрывается умный и добрый мальчик. Наверное миссис Белис очень переживала. Она вообще очень переживательная.
-Привет, парни.- сказал Майк, но увидев Тифф, добавил,- Тиффани, сочувствую.
-Сочувствуй нашей мисс Черная Вдова, это она в центре внимания.- сказал Марк, пытаясь пошутить.
-Рита.- неодобрительно сказал Майк.
 Марк вздохнул. Томми и Ронни подошли к нам и молчаливо кивнули в знак приветствия. Увидев, что Тиффани плачет Томми сказал:
-Надо что-то с девушками делать. Ронни никакая вся! А Тифф вообще не узнать!
-Что тут сделаешь? Успокоительное не помогает – мы им Тиффани спаиваем просто, а ей не легче! Нужно просто терпеть, им и нам.- сказал я растеряно.
 Том взял меня за руку и отвел в сторону. Я не знал о чем он будет говорить со мной, но догадывался. Он хотел поговорить обо мне и Марке. Я даже не сомневался в этом.
-Ал, давай поговорим?- сказал Томми мягко и ненавязчиво, так как он всегда это делает.
-Ну давай.- сказал я, пожав плечами.
-Мы все знаем про тебя и Марка. Нам рассказали об этом.
 Я смотрю на него выжидающе. Я понимаю, что это значит, но мне не понятно, зачем ему задавать эти вопросы.
-Просто я хочу знать, что все это, мать вашу, значит!- сказал он, срываясь на крик.
-Это значит, что Марк мой парень, и все. А почему тебя это так волнует?- говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал не так озлобленно.
 Томми прожигающее смотрит на меня. Я чувствую себя идиотом. Черт, что же все это, мать его, означает?!
-А как же Ронни?!- спросил он, размахивая руками.
 Ронни?! Мать ее, эту сучку, что она опять наплела?! Похоже, что ее любовь ко мне в сочетании с расстройством по поводу смерти Курта и вечным, непроглядным героиновым кайфом, опять вызвали в голове этой маленькой ****и какие-то иллюзии по поводу наших с ней отношений. Ронетта неплохая девочка, была неплохой. Она неплохо училась, была очень умной и одаренной в области точных наук: физики, химии, математики. Она хотела связать с этим свою жизнь, пока не связалась со мной. Ронни была прилежной ученицей, вся такая ****атая и положительная. Но что-то в ней было против этого. Она разрывалась, всегда разрывалась. Она была из тех, кто идет по тонкой корке льда, по лезвию бритвы, была из тех, кто всегда смотрит в дуло пистолета. Она заглядывала туда, мечтая о шальной, блуждающей пуле, но потом ее рассудок побеждал мимолетные и безумные фантазии, и хорошая девочка Ронетта Уоллес отворачивалась и шла дальше. Но иногда она возвращалась и снова смотрела. Когда мы познакомились, она вот так вот смотрела в это дуло, но на этот раз судьба нажала на курок и блуждающая пуля разорвала ее голову.
 Ронни отдали в школу на год раньше, чем отдавали многих из нас. Она была моей ровесницей, но училась на класс выше и, как я уже говорил, хорошо, чертовски хорошо, училась… пока не увидела меня.
 Как-то раз, на перемене, в столовой, к ней начали приставать какие-то ублюдки. Ронни была красивой, дьявольски красивой девушкой. Настоящая gothic girl. Тифф тоже была готичной, но она создавала этот имидж, а Ронни, она всегда была такой, ну, натурально готичной, как я. Так вот, к ней начали приставать эти уроды, ее одноклассники. Над ней насмехались в ее классе из-за того, что она была моложе. Короче, они начали хватать ее, лапать. Я это не люблю, когда всякие здоровые парни пристают к девушкам, это как-то по-свински! Я подошел к ним и начал на них наезжать, но я, вот в чем проблема, и сам не боец – мелкий и женственный. В общем, они переключились на меня и в итоге отделали по полной программе. Я чувствовал себя полным дерьмом – хотел защитить девушку, жалкий мудак, а в итоге огреб так, что мало не покажется! И я чувствовал себя неловко перед Ронни. Но она, однако, не думала так. После той драки я был в таком состоянии, что школьный врач отпустила меня домой. Я плелся из школы, подавленный и убитый, и вдруг услышал позади себя крик:
-Подожди!- это была Ронни.
 Она нагнала меня. Я смотрел на нее измученно-удивленным взглядом. Она тяжело дышала из-за того, что бежала за мной, ее бледное лицо было покрыто легким, матовым румянцем, черные волосы были растрепаны. Впервые я видел ее лицо так близко, и оно было так красиво!
-Чего тебе?- спросил я несколько недружелюбно.
-Спасибо, если бы не ты, они бы меня…- замялась она.
-Изнасиловали? Не, думаю, эти уроды слишком дорожат своими задницами!- покачал я головой.
-В любом случае, это было неприятно.- пожала плечами она.
 Некоторое время мы просто смотрели друг на друга, тупо и молчаливо. Я разглядывал ее: на Ронни были порваны колготки, стрелка шла из-под юбки (вот уроды, они и правда могли сделать с ней что-то), светло-голубая обтягивающая футболка была перекошена, черная мини-юбка была помята.
 Заметив, что я смотрю на нее, и, осознав, что она выглядит несколько потерто, Ронетта еще сильнее покраснела. Впрочем, посмотрев на меня ее смущение несколько убавилось. Я тоже был не огурцом: черная майка была рваной в нескольких местах, кожаные ремни, оплетавшие мои грудь и бедра скосились, черные, расклешенные книзу, джинсы были порваны на колене, на рваных колготках, которые я носил на руках появилось еще несколько стрелок, макияж был размазан, а волосы, уложенные "мокрой" укладкой, торчали во все стороны. Кроме того, всюду были царапины, порезы (у одного из этих козлов был нож), назревали синяки.
-Может тебе помочь?- робко спросила она.
-Нет, спасибо, я дойду.- сказал я несколько неуверенно.
 Ронни пожала плечами и как-то огорченно посмотрев на меня поплелась в школу. Я проводил ее взглядом и пошел домой.
 На следующий день я подошел к ней на большой перемене в столовой. У Ронетты был какой-то расстроенный вид. Я сел рядом с ней и неуверенно обнял ее за плечи. Она испуганно вздрогнула.
-Привет, ты обиделась на меня вчера?- спросил я немного неуверенно.
-Нет, а ты на меня?- спросила она дрожащим голосом.
 Ее сердце так бешено колотилось в груди, что мне казалось, будто я слышу его стук. Она как-то испугано прижалась ко мне. Я вздрогнул. Немножко не ждал такого поворота событий. И тут передо мной возник этот мудак, Серж, тот, что приставал к ней вчера.
-У вас, типа, любовь?- издевательски спросил он.
-Отвали, урод!- сказал я грубо и озлобленно.
 Серж посмотрел на меня и, с отвращением плюнув на стол, за которым мы сидели, ушел. Ронни с облегчением вздохнула.
-Ты так его боишься?- спросил я с удивлением.
-У меня есть на это причины, поверь мне.- сказал она, отстраняясь от меня.
 Тогда я не знал о чем идет речь, но потом мы с Ронеттой начали встречаться и я все узнал. Серж, этот вонючий урод, вместе со своими дружками изнасиловал ее младшую сестренку. После того, как я узнал это, мы с Куртом, Томми, Майком, Марком, Тифф и несколькими другими нашими друзьями от****или засранца так, что он запомнил это надолго.
 Но Ронни стала стремительно меняться. Она стала такой же, как мы: перестала учиться, начала одеваться в черное, курить травку. Она изменилась, очень изменилась. Ронни пошла дальше: за два месяца, до аттестации, которую она должна была проходить для перехода в последний класс, она перестала посещать школу вообще. Просто ушла от туда и больше не вернулась. Она стала отдаляться и от нашей компании – общалась только со мной. Ронетта начала безбожно пить, так, как не пил в нашей компании ни один. Все мы вместе взятые не курили травку так, как это делала она. Но травка была первой ступенью – дальше был кокс, а затем и гера. Я никогда не возьму в руки шприц – это слишком, это не для меня. Но Ронни делала это с легкостью и пугающим постоянством. Она перепробовала все мыслимые и не мыслимые наркотики, в конечном итоге села на redrum – смесь геры и кокса. Я любил Ронни, но не ту, в которую она превратилась. Моя Ронни умерла. Вскоре она и от меня ушла, точнее я сам ее выгнал. Мы ругались, я сказал, что мне невыносимо быть рядом с этой обдолбанной тварью, в которую она превратилась, сказал, что либо я ухожу от нее, либо она берется за ум. Она выбрала первое. Она предпочла наркотики любви. Что ж, это был ее выбор.
 Потом кое-как она вновь прибилась к нашему лагерю, но наши с ней отношения не стали прежними: что-то умерло навсегда и этого нам очень не хватало. А позже она умоляла меня простить ее, но тогда мои чувства к ней были настолько глубоко похоронены внутри моего сердца, что я не рискнул воскрешать их. Тем более, что я знал, чем это кончится. И тогда у Ронни начались эти безумные припадки: она придумывала какие-то небылицы о наших отношениях и выдавала их за правду. Может быть она и правда верила в это, от куда мне знать, что она видела под кайфом? Так или иначе, но Ронни – часть моего прошлого (пусть я и помню его светлым), но не более того. К той же Ронни, которая стояла передо мной сейчас я испытывал смешанные чувства: жгучая неприязнь, с отголосками прежней любви.
 Томми смотрел на меня, как на врага народа. Его отношения с Ронеттой были забавны: он спал с ней периодически, но при этом считал, что из-за моей прежней любви к ней, заботиться о ней должен я.
-Томми, мы уже говорили об этом – Ронни слишком давно и слишком капитально сидит на игле. Она все еще меня любит. Но я, я ее больше не люблю. Это естественно. Я понимаю, ей хочется все вернуть в зад, но если ей этого хочется, это вовсе не значит, что я снова с ней встречаюсь!- сказал я, стараясь оставаться спокойным.
 Томми пожал плечами. Он знал, что я прав, но не мог согласиться со мной из-за Ронни.
-Послушай, она сказала, что ты ее простил. Она очень переживает из-за того, что ты встречаешься с Марком.- шепнул Томми.
-Дружище, ну ты же знаешь, что Ронни не дружит с головой! Она с катушек съехала так, что мало не покажется! Мне жаль, но я не могу подстраиваться под ее безумие!- сказал я.
 Томми тяжело вздохнул. Он знал, что я прав, но он не знал, как сказать это Ронни. Однако это были его проблемы. Меня это не касалось и если и касалось, то я однозначно не хотел заниматься этим здесь и сейчас.
-Ладно, дружище, забей!- сказал Томми и обнял меня,- Господи, что же это? Почему все это происходит? Почему Курт? ****ь!
-Тихо, не надо, Томми, не надо. Это не вернет нам Курта, но безвозвратно убьет твои нервы. Успокойся, всем нелегко.- сказал я, покосившись на Ронни и Тиффани, стоявших недалеко от нас.
-Ты прав, Ал. Извини.- сказал Томми. Он еще не плакал, спасибо тебе, Господи, за это!
 Мы подошли к Марку, Тифф, Ронни и Майку. Он стояли все вместе и ждали нас. Никому не хотелось заходить в дом, ни нам, которые уже видели Курта, ни им, которые еще не видели. Однако все понимали, что зайти надо, и надо сказать что-то предкам Курта, а это было самым страшным. Depeche Mode когда-то пели, что слова как насилие, ломают тишину, так вот, это правда. Здесь любые слова излишне, они все бесполезны – только ранят человека, не принося никакого утешения. Но все почему-то считают, что их нужно говорить, эти тупые соболезнования, сожаления и сочувствия. И если ты не говоришь этого, значит ты дерьма кусок. Я так не считаю. Я не вижу необходимости подходить к матери Курта и сочувствовать ей. Кому от этого легче? Мне никогда не понять чувства материнской потери, а матери Курта никогда не понять того чувства, которое я испытываю к Курту (я и сам-то не знаю, что это за чувство). Но мы оба любили его, оба скучаем по нему, оба переживаем его смерть, но каждый по-своему. Зачем же мне травмировать женщину своим отчаянным бредом? Но не мне это решать, я должен был подойти и сказать. И я сказал. Правда я расплакался. Наверное, она решила, что я слюнтяй, но мне плевать на это.
 Теперь это ждало Томми, Ронни и Майка. Мы все собрались с мыслями и вошли в дом. Какая-то тетушка Курта рыдала уткнувшись в лицо старому, ссохшемуся старичку, очевидно, своему мужу. Она рыдала настолько ненатурально и настолько на публику, что у меня и сомнений не было, что эта распухшая женщина – бывшая актриса, причем не голливудского масштаба.
 Том, обнимая Ронетту, подошел к матери Курта. За ним поплелся и Майк. Они что-то сказали ей, она всплакнула, Ронни сделала то же самое и они отошли. В чем парадокс этой ситуации, так это в том, что ей не нужно ничье сочувствие, но если ты не подойдешь к ней и не скажешь, что соболезнуешь, она будет на тебя обижена.
 Рита подошла к нам со своим надменно-огорченным холодным выражением лица и сделав театральный, но сдержанный жест приветствия вновь прибывшим, сказала:
-Господи, это так ужасно! Я так любила Курта! Почему он умер, ведь он был так молод?!
-Не убедительно, Рита.- сказала Ронни, с холодным равнодушием театрального критика,- Ты репетировала недостаточно усердно.
 За что я любил новую, пившую и сидевшую на игле Ронни, так это за ее длинный и острый язык! Она, не стесняясь, говорила все, что думает.
 Рита недовольно фыркнула и поглядела в глаза Ронетте. Не лучший ход, когда ты играешь, а человек говорит правду – смотреть в глаза Ронни. Стопроцентное поражение.
-Он умер из-за таких, как ты!- сказала Рита ей в лицо.
-Да ну? Курт никогда не думал о самоубийстве. Пока не появилась ты.- сказала Ронни так, словно выносила приговор.
-Это правда, Рита. Я знаю его хренову тучу лет, и он никогда не думал об этом. Он никогда бы не взял в руки шприц.- сказал я.
-Ах, значит вы здесь все против меня? Да? Вы все – молодцы, одна я тут плохая?- сказала Рита, переходя на истеричный крик.
-Ты бы не орала, все-таки это похороны! Надо выказывать уважение тому человеку, которого ты, якобы, любила!- сказала Тифф. Ее это достало не меньше моего.
-Не тебе говорить об уважение, детка! Посмотри на себя! Выглядишь как последняя уличная ****ь! Я не удивляюсь тому, что Курт ушел от тебя!- сказала Рита с усмешкой.
 Тиффани собралась сказать что-то грубое, но я взял ее за руки и выволок из дома. Я понимал, что чувствует Тифф, потому, что чувствовал примерно то же самое. Она вырывалась и называла меня самыми страшными матерными словами, какие только знала.
-Отпусти меня, пидрюга мелкий! Убери свои вонючие лапы, ****ь! Уебок, сукин сын, сраный мудозвон! Ненавижу тебя!- кричала она, вырываясь и колотя меня кулаками, пиная ногами и выламывая руки.
 Я никогда не бил женщин и надеюсь, ****ь, что не буду больше, но чертова истерика Тиффани заставила меня это сделать. Я влепил ей звонкую пощечину, и она, закрыв лицо руками, упала на зеленый газон. Тифф заплакала. Я почувствовал себя сраным ничтожеством, ударившим беззащитную, перепуганную, расстроенную и несчастную девушку. Тиффани согнулась пополам на траве. Я сел на колени рядом с ней и кинулся просить прощения.
-Тифф, киска, милая, прости меня! Детка, не плачь, пожалуйста!
 Она плакала. Я нагнулся и начал обнимать ее, целовать в щеки, шею и лоб. Я не знал, что делать. Я чувствовал себя дерьмом, полным дерьмом. Господи, на хрен я это сделал?! Неожиданно Тиффани повисла у меня на шее и впилась в нее губами.
-Спасибо.- сказала она тихо,- Так намного лучше.
-Нет, я не должен был, извини.
-Все хорошо, мне стало легче.- сказала она,- Извини, что так тебя крыла.
-Ничего, я заслужил это.
 Я почувствовал холодные капельки ее слез на своей шее. Мы просидели так на траве несколько минут, пока Рита, Марк, Томми, Ронни и Майк не вышли на улицу.
-Какая лирика!- воскликнула Рита,- Нашла себе нового ебыря? Марк, дорогой, ты в пролете, извини!
-Заткнись, ****ь!- сказал я, вставая, и, поднимая Тиффани на ноги.
-Вы все вините меня, только вот родители Курта винят во всем вас!- сказала Рита.
-Увы, они ничего не знают о жизни сына.- сказал Марк.
-Да если бы они знали, то никогда бы не дали своему сыну дружить с таким отстойным молодым человеком, как твой парень!- выпалила Рита.
 Марк начал злиться сильнее. Его задело то, что сказала Рита. Это и меня задело, но я понимал, что сейчас не время и не место для разборок.
-Держи свой язык за зубами, вонючая шлюшка!- сказал он.
-Что?!- воскликнула Рита. Мне казалось, что сейчас она надуется, как воздушный шар и лопнет от гнева.
 Марк смерил ее презрительным взглядом. Рита готова была уложить всех нас в один гроб с Куртом. Она подняла с лица черную вуаль и ее глаза стрельнули ненавистью в каждого из нас.
-Ты все слышала, Рита. Я не вижу необходимости в том, чтобы повторять это.- сказал Марк,- Кроме того, ты ведь знаешь, что это правда.
-Заткнись, пидор!- завизжала она.
 Марк был зол до ужаса. Он бы убил ее, если бы эта сцена не прервалась Майком.
-Эй, Рита, Марк, хватит! Всем так или иначе тяжело и давайте не будем мучить друг друга еще сильнее. Пусть каждый останется при своем мнение.- сказал он немного строго и достаточно громко.
 Майк был из тех, кто старался никогда не впутываться во всякие стремные дела и драки. Он был уравновешен, спокоен и рассудителен. И именно эти его качества всегда выручали нас. Если бы не Майк, то все мы бы давно перебили бы друг другу морды.
 Его слова прозвучали не как предложение, а скорее как приказ и мы все в молчаливой покорности пошли в дом.

6
Философия жизни
 Философ был странный малый. Он всегда выделялся из компании, всегда был сам по себе. У него не было друзей, но при этом его другом был в этом городе каждый, являясь при этом его заклятым врагом. Никто точно не знал его имени. Толи он врал, толи не всем говорил правду, но был он и Джоном, и Стивом, и Доном, и Полом, да кем он только не был! Но все звали его просто – Философ, он откликался на это прозвище, да и сам любил когда его так называли. Философ нигде не учился, не работал. У него не было дома, не было родни. Он внезапно появился в городе и так же внезапно исчезал из него, вновь и вновь появляясь так же внезапно, как и впервые. Мы любили Философа за то что он был чист, как родниковая вода и искренен, как ребенок. Он никогда не врал, никогда не лукавил. Только правда, философская правда. То, что он не знал он не выдавал за истину, лишь размышляя и философствуя об этом.
 Философ не был красавцем, но обладал нечеловеческим обаянием. Он был высоким и худым, болезненно худым. Его кожа была бледной с легким болезненным розоватым оттенком. Нос у Философа был большой и прямой, немного похожий на клюв. У него были невероятно-живые, карие глаза и лицо у него тоже было очень живое. Иногда эти глаза и лицо говорили все за своего владельца, выражая все его эмоции. А чаще они даже говорили больше. Сказать, что он был красив было нельзя, но и уродом Философ определенно не был. У него были карамельного цвета длинные, жидкие волосы, которые он часто закрывал банданой.
 Обычно Философ жил у кого-то дома. Чаще всего это длилось недолго. Таким как я просто не удавалось продержать его долго у себя из-за родителей, а тем, у кого было свое жилье не всегда удавалось удержать его у себя надолго. Философ был свободной птицей. Он не знал границ и пределов. Для него дом был везде, но нигде в мире ему не было места. Все углы в этом большом доме с огромной многодетной семьей, все кроватки и все стульчики, были заняты, и он, будучи еще совсем ребенком осознал, что никто не уступит ему места. Все знали, насколько давно это было. Но никто не знал сколько лет Философу.
 Его все любили. Он был хорошим парнем, никогда не напивался в хлам, был дружелюбен и отзывчив и всегда давал советы тем, кто в них нуждался. Его простая и житейская философия была так нужна многим в этом городе, умирающем от лицемерия и лжи. Особенно Философа любили женщины, но, нет, не как мужчину. Он всегда был готов вступить в любую бабскую беседу и рассуждать о ней с присущей женщине легкостью. Но и с мужиками Философ находил общий язык. Впрочем, он мог найти его со всеми… с кем сам того хотел.
 Философ играл на гитаре и пел на улицах городка, и прохожие кидали в его потертую ковбойскую шляпу звонкие монеты и измятые купюры. Иногда Философ просто ходил по городу и стрелял бабки, зная, что не вернет их, потому, что у него их нет. Но все знали, что давая ему деньги в долг, люди отдавали их навсегда, поэтому это было в какой-то мере честно. На деньги Философ покупал еду и выпивку. Иногда он покупал себе свежие журналы и книги.
 Я помню, как когда-то прятала Философа на чердаке от предков. Он был милым и таким хорошим. Мы сидели на кухне часами, пили чай или кофе и разговаривали обо всем на свете. А когда потеплело, мы стали проводить ночи напролет на крыше глядя на звезды и рассуждая о вселенной. Точнее, рассуждал Философ, а я слушала, затаив дыхание. Он говорил удивительные, прекрасные вещи и играл на гитаре, напевая мои любимые песни. А когда я привыкла к нему, я даже разрешила ему спать со мной в моей постели. Но Философ ни разу не тронул меня. Он лишь скромно ютился на краю, а когда я обнимала его, то он смущенно прижимался к подушке и отворачивался от меня. А когда я влюбилась в Философа и сказала ему об этом, он целый день просидел, закрывшись на чердаке. Я слышала, как он тихо плачет, прижавшись спиной к двери. Я тогда жутко испугалась, но наутро он вышел с чердака и сказал, что должен уйти. Я стала уговаривать его, чтобы он стался, но Философ сказал, что так надо. Когда я спросила его, кому это надо он сказал одними губами, что это нужно им и задумчиво посмотрел вверх. Тогда я заплакала и Философ остался. Он не мог терпеть чью-то боль, а тем более причинять ее сам. Он был философом, созерцателем, но не разрушителем. Мне было стыдно, что я заставила Философа чувствовать себя виноватым, но он сказал, что я здесь не при чем, просто ОНИ что-то переменили в своих планах. Философ был очень хорошим. Но мне так и не удалось переспать с ним. Один раз я поцеловала его, но Философ сказал, что я напрасно сделала это, потому что если бы ему этого хотелось, он сделал бы это сам. Он был таким добрым!
 Как-то раз в баре "У Скотта" сидели какие-то парни. У одного из них был хомячок. Симпатичный маленький хомячок. Я подошла к ним и сказала:
-Какой у вас хороший хомячок!
 Но один из парней сказал мне в ответ, что с удовольствием засунет его мне между ног. И я его послала. Он сказал, что если я не перепихнуть с ним в туалете, он свернет шею зверюшке. Я не знала что делать, но тогда к столу подошел Философ и сказал им, чтобы они отпустили хомяка и перестали приставать ко мне.
-Ты что, сдурел что ли, урод?- сказал один из парней Философу.
 Я испугалась. Мне показалось, что они сейчас сделают что-то мне или Философу или даже маленькому хомячку, но этого не произошло. Философ, в ответ на слова того парня посмотрел ему в глаза так, что тот не смог и слова сказать.
-Насилие и разрушение – это плохо. Делая зло другим, ты делаешь его себе. Созидание – вот путь к спокойствию, счастью и гармонии. Только созидая и творя добро ты сможешь добиться мира с самим собой. Если ты этого не сделаешь ОНИ накажут тебя. Ты в силах сделать это.- сказал Философ.
 Парень замер и слушал его. Я тоже слушала Философа. Он был похож на привидение и шатался из стороны в сторону.
-Чужая боль не принесет тебе в душу успокоения. Твоя душа больна и поэтому ты делаешь чужие души больными, но от этого тебе еще хуже. Если ты хочешь, чтобы твоя душа не болела, ты должен делать добро. Делая добро другим, ты сделаешь добро себе.
 И тогда парень посмотрел на Философа как-то очень странно. Он взял хомячка и сильно сдавил его в руках. Философ схватил его за руки и закричал:
-Что ты делаешь?! Зачем ты его убиваешь?
 Этот парень сжал хомячка так, что тот пискнул и умер. Его маленькое тельце беспомощно упало на стол. Рыжие лапки вжались в пушистый животик. Глазки смотрели в одну точку. Я заплакала. Философ обнял меня и тогда он в первый и в последний раз поцеловал меня. Он тоже плакал. Я с болью вспоминала это, но Философ вообще был никаким. Он плакал и говорил:
-Это был всего лишь хомячок. Зачем он убил его?
 Но больше всего я удивилась, когда я как-то раз зашла на чердак, где сидел Философ. Он смеялся и разговаривал с кем-то. Когда я открыла дверь, то увидела его сидящим на полу с маленьким рыжим комочком на колене. Это был хомячок, точно такой же, как и тот. Философ сказал, что это тот же хомячок. Сказал, что ОНИ услышали его и вернули зверьку жизнь. Поначалу я не верила в это, но когда бармен в "Скотте" сказал мне, что Философ забрал с собой тельце хомяка, то невольно задумалась об этом.
 Многие говорили, что Философ псих, но никто не считал его глупым. То, что он говорил было удивительно. Я никогда прежде не слышала подобного. И никогда не слышала ничего такого позже. Как-то раз он разговаривал с Куртом, моим бывшим парнем.
-Нет, Философ, ты не прав, смерть нельзя увидеть. Это не женщина с косой, не мужчина, это – некая сила, которая действует на нас. Но это не какое-либо существо!- говорил Курт, делая глоток пива.
-Нет, подожди, как таковая смерть – это явление, но это явление не происходит само по себе. Мы можем сами позвать смерть, можем встретить ее поперек своей воли, но когда это произойдет мы ее увидим. Просто смерть это не конец, это начало нового пути и мы, наши тела, умрем, а душа перейдет в иное тело или в иной мир. И тогда с нашей душой встретится она, Смерть.- сказал Философ, затягиваясь косяком.
 Курт отрицательно покачал головой. Он допил пиво и поставил кружку на стол. Я сидела и просто слушала их разговор. Мы не виделись с Куртом целую вечность, да и сейчас, похоже были оба поглощены разговором Философа, отложив на потом наши разногласия.
-Но это же не материально!- возразил Курт.
-Это абстрактное понятие, материальность смерти. Ведь именно это нематериальное существо лишает жизни наше физическое тело!- сказал Философ и улыбнулся,- Кроме того, есть силы, не материальные, которые не воздействуют на материальный мир, но которые существуют, есть сознание, которое не может обрести физическую форму, но оно, тем не менее, есть. Нельзя же сказать, что все, что человек не видит, не слышит, не может потрогать, пощупать, попробовать на вкус – не существует! Если человеку непонятно как протекают химические реакции, это говорит лишь о том, что ему это непонятно, но никак не о том, что они не существуют!
-Люди придумали этот образ лишь для того, чтобы как-то объяснить себе свою смерть – и все. На самом деле это только картинка. Смерть – это болезни, это игла шприца, это яд, это пуля в башке, это лезвие в руках, это безумный водитель, это упавший самолет, это петля на шее, но это не мужчина и не женщина с косой!
-Смерть – это молодая красивая девушка в черном длинном саване и с огромной косой в руках. Она идеальна и потрясающе умна. Ее имя – Вечность. У нее отличное чувство юмора и с ней интересно говорить о современной литературе.- сказал Философ так, словно говорил об одной из своих старых знакомых. По моему телу пробежали мурашки.
 Философ говорил так, будто действительно знал это. Философ всегда так говорил когда был уверен в этом. У него всегда было свое мнение и оно часто шло вразрез с мнением остальных.
-От куда ты, черт подери, можешь это знать?- удивился Курт.
-Я был там.- сказал он указав куда-то вверх,- Она приходила за мной однажды. Тогда моя жизнь была совсем другой. И она сказала мне истину. Но она вернула меня сюда, чтобы я смог прожить все заново.- сказал Философ так же естественно, как и прежде. В его голосе не было какой-то загадочности или таинственности. Он говорил естественно и спокойно.
 Курт какое-то время смотрел на него и потом выдавил:
-А что ты чувствовал там?- он непроизвольно указал наверх.
-Сначала – страх, беспокойство, непонимание, но это длилось недолго. Я был в Свете и ждал. Она пришла быстро. В правой руке была коса, а левой рукой она взяла меня за руку. "Нас уже ждут", - сказала она. Мы пошли дальше, в Свет. Мы говорили. Она спросила меня, кто я. И я сказал, что Философ. Она улыбнулась мне, приоткрыв лицо, закрытое капюшоном. У нее было удивительное лицо. Я как завороженный смотрел на нее. Мы шли или, быть может, просто стояли на месте и разговаривали. Мы говорили о мире, о жизни, о музыке, литературе и кино. Наши вкусы в литературе оказались схожими. Она сказала, что мы не пойдем дальше. Сказала, что я ушел раньше, чем должен был. Но я не хотел уходить. Она была единственной женщиной, которую я полюбил. Я не хотел расставаться с ней. Она была удивительна, нет, она была самим совершенством. Красивая, словно выточенная, фигура, скрытая под черными одеяниями, лицо, подобное месяцу, на котором черной тушью тонкая кисть нарисовала картину идеала. И глубокие как все океаны мира глаза. Она была прекраснейшей из женщин. Я попросил ее остаться здесь, с ней. Но она сказала, что этого не может быть. Мы любили друг друга в Свете, потом в Тьме и потом она вернула меня в этот мир.- сказал Философ, глядя куда-то вдаль.
 Я смотрела на него, как на какого-то посланника Бога или чего-то в этом роде. Я всегда считала, что Философ не простой сумасшедший, он просто знает и может больше, чем мы, которые не были ТАМ. Я верила Философу, всегда верила. Я не сомневалась в его словах никогда. Я любила его. Мне казалось, что я люблю его как мужчину, но его сердце принадлежало Смерти, а может и никому. Так или иначе, Философ стал моим другом. Впрочем, таким же другом он был всем. Он всегда умел говорить нужные вещи, и люди тянулись к нему, но он, несмотря на свою открытость, был очень замкнут в себе. Философ мог сказать о себе все, но при этом ты все равно ничего не узнаешь о нем. В этом была его особенность. Все знали о нем все и при этом не знали ничего. Философ был не таким как все. И поэтому он не мог быть с людьми.
 Однажды мама узнала, что у меня на чердаке, над комнатой, живет Философ. Она долго кричала, сказала, что я поступила эгоистично и неразумно, сказала, что я должна была все ей рассказать. Она выгнала Философа. Я долго плакала. Философ уехал из города. Я думала, что он вернется, ждала его, но Философ уехал навсегда. Он больше не появлялся в нашем городе, исчез навсегда. Но я продолжаю ждать его.

7
Шприц, кайф и немного геры
 Никогда. Я никогда не пробовал тяжелых наркотиков. И это был только первый раз и последний. Игла мягко вошла в мою еще не колотую вену и… только один раз, один гребаный раз не больше! Я никогда больше не буду ширяться, но я должен был попробовать… ради Курта. Я должен был узнать как это – быть под кайфом. Я узнал. И это здорово. Да, дружище, вмазаться перед самоубийством – это ****атая идея! Гера – это зашибись. Это удивительно и не на что не похоже! Как здорово… но я не повторю этого. Нет. Нет. НЕТ. НЕТ!!! ННННННЕЕЕЕЕЕЕЕТТТТ!!!!!!!! Я не буду больше ширяться! Гера – удивительная штука! Мне так хорошо, так ****ски-хорошо! Марк, где же ты, засранец? Ты тоже должен… НЕТ ТОЛЬКО НЕ МАРК! Нельзя его впутывать! Нет, нужно, ради Курта! Ни *** не нужно! Нужен еще Томми, Тиффани, Ронни и Майк! Да, им тоже должно стать так же ****ато!
 Курт сидит рядом со мной и курит. Он выглядит атасно! Таким я его не видел давно. На нем строгий костюм и галстук. Его ноги свисают из гроба. Вокруг него цветы, море цветов. Я, кажется, тоже в гробу! Смешно! Я сижу с другом-покойником и сам я тоже труп! Курт, дай мне свою шею! Я страшный вампир и мне нужна твоя кровь! Хе-хе… Это приход.
 Тиффани и Ронетта танцуют стриптиз перед нами. Кто бы мог представить такое? Майк, ты тоже здесь, дружище?! О, да Том, я смотрю с нами! Вся ****ская компания! Ах, нет, мы же забыли Риту! Вот и она! Мы все сейчас будем ее трахать. На ней ничего кроме шляпки с вуалью. Так ей и надо, грязной ****и! Мы все сейчас ее оттрахаем! ВСЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ!!!!
 ГЕРАААААА!!!! ДА, ДА, ДА!!!!!!!!!! Я хочу этого всегда! Это не должно кончаться! НИКОГДА!!!! ВЕЧНЫЙ ПРИХОД!!!! КАЙФ! ЖИЗНЬ – ЭТО КАЙФ!
…………………………………………………………………………………………
 МНЕ ПЛОХОООООООООООО!!!!!!!!!!!!!!! ЧТО Я ДЕЛАЮ ЗДЕСЬ? ГДЕ Я? КУРТ? О нет! Он пьет мою кровь! Мне плохо! Почему? За что? Курт, за что, маленький ты ублюдок?!
ЖИЗНЬ ДЕРЬМО!!!
ДЕРЬМО!
ДЕ ЬМООООООООО ОООООООООО!!!!!!!!!!
 Р О О
 О О
 О О
 О
БУДУ
 УУУУ
УУУУУУУУУУУУУУУ
УУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУЩЕГО НЕЕЕЕЕЕЕТ!
 В глазах плывет. Почему нет всех? Где я? Ауууууууууууу? Курт? Ронни? Тифф? Том? Майк? Сучья ****ь Рита? Где вы все, уебки?! *****! БЛЯ!!! БЛЯ!!! ГДЕ Я?!?!?!?!?!

8
На границе
-Ты ОК, приятель?- спросила Тифф.
 Алекс посмотрел на нее будто бы она была где-то далеко-далеко, хотя она нагнулась к нему так низко, что почти касалась его лица.
-Тиффани… ты здорово танцевала вчера! … И Ронни тоже!- несвязно прошептал Алекс.
-Ему плохо, Тифф, он не отошел еще!- сказал Марк, отстраняя ее от кровати.
 Глаза Алекса в ленивом безумие бегали по комнате пытаясь найти в ней хоть что-то знакомое. Но ничего не было. Всюду висел туман, голоса друзей доносились из него слабыми и искаженными и эхом раздавались в раскалывающейся голове. Их лица выплывали из тумана, как корабли выплывают из исполинских волн в дикий шторм и исчезали в серо-голубой дымке так же мучительно-тяжело, как появлялись. Кроме того, Алекс ощущал чье-то еще присутствие. Что-то нависало над ним, громадное и незнакомое. Это было большое белое облако. Ну, конечно, что еще может быть на небе в такой туманный ненастный день? Он было где-то позади его друзей, молчаливо скрывалось за спинами Тиффани, Майка, Марка и Ронни, и иногда Алексу даже не было его видно, но он знал, что это облако здесь.
-Зачем он это сделал, мать его так?- сказала Ронни. Ее слова прожужжали в воздухе пушистой, весенней пчелкой.
 Алекс с трудом понимал, что они говорят. Слова шуршали, жужжали, кряхтели и булькали, растекаясь по просторному помещению. Чтобы понять все, что было сказано, Алексу приходилось вылавливать их из разных углов комнаты, собирать непослушные буквы, как бусины на нитку, выковыривать из-под кровати, вылавливать из чашки с водой и потом долго, невыносимо-долго собирать этот ужасный пазл в полную картинку. А еще сложнее было выбрать из миллионов слов, которые он знал, именно те, что описывали его мысли. Все было будто бы ссыпано в одну большую кучу и Алекс рылся в ней, ища свои мысли и слова, как иголку в стоге сена.
-Гера…- протянул он.
-Никакой геры! Даже не мечтай!- осудительно сказал Томми. Его глаза были как два огромных серо-зеленых пятна.
-Ты – китаец, Томми!- сказал Алекс.
-Чего?- недоуменно сказал Том.
-Желтый и косоглазый китаец. У тебя глаза такие косые!- сказал медленно, вдумываясь в каждое слово, Алекс.
 В его глазах все растекалось, будто бы это была картина, написанная красками и еще не успевшая высохнуть, и на нее вдруг пролили воду. Марк предстал перед Алексом огромным расплывшимся жирдяем, потому что его краски растеклись вширь. А Тиффани была неимоверно худа и высокого роста.
 Вдруг страшное белое облако начало выплывать из-за спин друзей. Оно становилось все больше и все страшнее, и тут – о ужас – оно нагнулось прямо надо Алексом. У Облака было ужасное, искривленное какой-то невероятной гримасой, лицо. Оно усмехалось. Из его пасти мерзко пахло. Таким не должно быть свежее дыхание дождя, значит это не простое облако.
-Не волнуйся, сынок, скоро мы тебя выпустим!- сказало Облако.
-Облако…- прошептал Алекс.
-Что?- удивилось Облако своим громовым голосом.
 Алекс не ответил. Он просто не знал о чем говорить с Облаком. Ему было страшно оттого, что оно было здесь, и Алексу хотелось, чтобы Облако ушло. Он не знал как сказать это. Алекс думал, как же это звучит, но ответ не приходил. Он напрягся из последних сил и сказал:
-Уйди…
 Облако недовольно фыркнуло и его голос вновь сотряс комнату своим гремящим и грохочущим шумом.
-Вам лучше уйти, он еще не достаточно хорошо себя чувствует!- сказал врач, выгоняя из палаты друзей Алекса, и удивляясь тому, от куда этот паренек мог знать его прозвище.

9
Девушка с косой
 Пустота. Тишина. Темнота. Одиночество. Боль. Тихий-тихий стук где-то вдалеке, но в то же время внутри. Сердце. Стук слабеет. Тише. Тише. Еще тише. Совсем тихо. Вновь тишина. Он испугано смотрит по сторонам. Никого. Ничего. Тьма кругом. Он ничего не чувствует. Даже себя. Себя? Есть ли еще у него что-то, что можно чувствовать? Где он? Что это за место? Что с ним случилось?

(Ты просто умер, приятель, и больше ничего! А это – то, что ты заслужил!)

 Молчание. Где-то вдалеке мигает огонек. Слабый, белый свет. Он щурится, чтобы увидеть его лучше. Огонек стал ближе. Ближе. Еще ближе. Остановился. Замер, словно звезда на небе. Свет мягкий и плавный. Что это за свет?

(Это рай, парень, а ты смотришь на него из недр ада!)

 Снова движение. Медленное. Мучительно-плавное. Бесшумное. Еще ближе. Ближе. Ближе… это чья-то фигура. Человек. Он здесь не один! Кто это?

(Это за тобой! Да, за твоей поганой душонкой! Готовься распрощаться с ней!)

 Это женщина. Это женская фигура. Изящная. Красивая. Стройная. На ней что-то длинное и облегающее. Он думает, что это его любовь. Глупец.

(Да, это твоя любовь. Это единственное, что может полюбить такой ублюдок, как ты!)

 Она приближается. Ближе. У нее в руках что-то есть. Палка. Ближе. На голове капюшон. Лица не видно. Ближе. Это не палка, это коса. Ближе. Лица не не видно, его нет. Ближе. О, Боже! Боже! Нет! Нет! Только не ОНА!

(Это именно ОНА! Да, приятель, это ОНА! И ОНА сделает с тобой то, что ты, ублюдок, давным-давно заслужил!)

 Ему страшно. Страх парализует его. Связывает, словно цепями. Тянет в свои смертельные объятья. ОНА приближается. ОНА уже рядом. Ближе. ОНА нагибается над ним. Он дрожит. ОНА снимает капюшон. Нет, пожалуйста, не надо! Я не хочу видеть этого! Пожалуйста!

(Да, да, да, да! Именно ЭТО! Ты ДОЛЖЕН увидеть это! Ты это заслужил!)

 Страх связывает его по рукам и ногам. ОНА снимает капюшон… Красивое, молодое лицо. Не может быть! Она так красива! Правильные черты лица. Удивительные глаза. Белоснежная кожа. Черные прямые волосы.

(Смерть прекрасна, помнишь? Помнишь это?)

 Он заворожено смотрит. Слова. Она говорит. Каждое слово, как отдельная фраза. Ты. Заслужил. То. Что. Получил. Ты. Сам. Попросил. Это. Теперь. Ты. Мой. Навсегда. Навеки. Бесконечно. Колют и режут ножами. Каждое слово. Каждый звук. Лезвия. Ножи. Нож в руках друга. И героин в крови. Безумие в глазах. Боль в сердце. Курт. Ты. Не. Должен. Был. Умирать. Нет. Нет. Нет.

(Его убил ты! Он не написал тебе этого, не сказал словами, но он сделал это из-за тебя, маленький сукин сын! Ты предал его!)

 ОНА холодными как лед глазами смотрит на него. Ты. Сам. Пришел. Сюда. Я. Не. Звала. Тебя. Ты. Пришел. Сам. Ее губы не шевелятся. Он слышит ее мысли, ОНА – его. Нет, я не хотел! Я только хотел попробовать как это! Но я не хотел сюда!

(Ты получил свое, мальчик! Ты предал его и теперь твое место здесь, в этой вечной дыре! Ты научишься верности! У тебя будет ВРЕМЯ!)

 Он чувствует ее холодную руку, которая касается его ладони и сжимает ее. Ему не больно. Совсем. Ни капли. ОНА отпускает его руку и своей косой рассекает себе ладонь. Что ОНА делает? Зачем?

(ОНА делает все, как надо! Ты должен получить это, сынок! Ты ОБЯЗАН!)

 Кровь. Темно-бардовая жидкость. Много крови (Вспомни беднягу Курта. Реки крови на школьном полу…) Он смотрит на нее стеклянными глазами. Выпей. Ее. Если. Хочешь. Вернуться. Назад. Голос раздается словно стук камней, падающих с горы. Почему? Зачем? Что это даст?

(Ты ТАКОЙ, парень! Это – твоя жизнь! Ты еще не знаешь своей сути! Ты тупица! У тебя есть великий дар, но ты не знаешь о нем!)

 Он жадно припадает к ладони. Кровь, густая и теплая, много крови. Это. Ты. В. Этом. Твоя. Суть. Ты. Тот. Кто. Пьет. Кровь. Ты. Не. Можешь. Уйти. В. Этот. Мир. Ты. Не. Сделаешь. Этого. Ему кажется, будто жизнь вливается в него через этот удивительный напиток. Свет становится красным. Ему хорошо. очень хорошо. Так, как не было прежде.

(Вот так! Молодец! Нет нужды играть роль, которую в этом спектакле уже заняли другие! Ты тот, кто ты есть!)

 Он закрывает глаза. Ему кажется, будто он летит. А когда он открывает их…

10
Возвращение к сознанию
 Алекс зевнул и потянулся. Голова болела. Нет, не болела. Она раскалывалась от нестерпимой боли. Он испугано огляделся вокруг. Белая и просторная больничная палата резала глаза своими острыми и дикими углами. Он чувствовал себя неуютно и одиноко в этих пустых и лысых стенах. Алекс не привык к таким. В его комнате было уютно и на стенах не было живых мест. Плакаты, фотографии, пластинки – вся его жизнь по кусочкам и фрагментам. На полках стояли пластинки, диски, кассеты. И все стены были яркими и уютными. Здесь было иначе. Алекс сидел в центре пустого, раскрашенного белой краской, прямоугольника и испугано озирался.
-Марк? Где ты, Марк?- прохрипел он.
 Алекс встал с кровати, но тут же его голова закружилась, и он упал. В комнату в спешке вбежала медсестра. Это была объемная женщина лет 47-50, которая в мгновение ока подняла исхудавшего Алекса и уложила на кровать.
-Ишь, какой шустрый!- сказала она с усмешкой,- Куда спешишь, а, малый?
-Марк, где Марк?- сказал Алекс еле слышно.
 Медсестра не ответила на его вопрос, очевидно, потому, что она не знала, кто такой Марк, и вышла.
 Алекс посмотрел в потолок. Он был белым, гладким и ровным. Все здесь было таким и это заставляло Алекса чувствовать себя, как в плену. Может это была тюремная больница? Ему вдруг стало страшно. Белые стены, белый потолок, белый пол, белая мебель: все это сужалось над ним, сдвигалось и хотело задавить его в своей белизне. Да, объем комнаты однозначно стал меньше, в этом даже сомнений не было. Алекс прижался к кровати. Стены сжимали ее между собой, потолок угрожающе нависал над головой. Алекс сделал несколько отчаянных попыток проскочить, к утопающей в стенах, но уже не такой далекой, находившейся рядом с кроватью, двери, но не смог.
-Марк!- закричал он громко, срывая голос,- МАРК! М-А-А-А-А-А-А-А-АРК! ПОМОГИТЕ! ПО-О-О-О-О-ОМО-О-О-О-О-ОГИ-И-И-И-И-ИТЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е!
 Ужас навалился на него и Алекс отключился.
 Через час в палате, абсолютно нормальной большой палате, стояли Марк, Ронетта, Тиффани, Майк и Томми. Они стояли, склонившись над кроватью Алекса и терпеливо ждали его пробуждения.
 Он с трудом открыл глаза и, увидев друзей, улыбнулся.
-Марк, ты пришел!- сказал Алекс сорванным голосом.
-Как ты, Ал?- спросил Марк, нагибаясь над кроватью,- Тебе очень плохо?
-Эти стены, Марк, они на меня давят. Они чуть не убили меня. Я боюсь их, Марк, очень боюсь!- прохрипел он,- Заберите меня от сюда, ради всего святого!
 Все уставились на врача, стоящего у двери. Он подошел к Алексу и посмотрел на него.
 "Облако – это оно!"- пронеслось в голове у Алекса и он невольно улыбнулся этой мысли странной, болезненной улыбкой.
-Почему ты хочешь уйти, Алекс?- спросил врач-облако.
-Я боюсь этих стен. Они слишком белые и слишком пустые. Мне они не нравятся!- сказал Алекс решительно, откашлявшись.
-Но ты слишком слаб, чтобы уходить домой!- возразил доктор.
-Пожалуйста.- еле слышно простонал Алекс.
 Доктор кругом обошел кровать Алекса и уставился на него. Глаза парня бегали по комнате, лихорадочно ища в ней хоть что-то, что не отталкивало бы его, а натыкаясь на врача они принимали умоляющее и жалостное выражение.
-Вы знаете, молодой человек, что чуть не умерли от передозировки героином?- спросил доктор серьезно. Алексу это понравилось: потому что с ним разговаривали, как с нормальным, взрослым человеком.
-Да, знаю.- решительно сказал он. На самом деле Алекс этого не знал, но эти слова не вызвали у него удивления.
-А вы знаете, что наркотики запрещены в этой стране и, тем более, они запрещены ученикам старших классов?- спросил врач нагибаясь над Алексом.
 Парень, замявшись смотрел на врача. Он знал, что этот вопрос не нуждающийся в ответе по своей сути, но он не был уверен в том, что врачу не нужен этот самый ответ. Алекс смущенно и виновато опустил глаза и начал прожигать ими больничную койку, на которой он лежал, но врач, насупившись (теперь он больше походил на грозовую тучу, а не на облако), сказал уже более громким и резким тоном:
-Мне повторить вопрос, молодой человек?
-Нет, нет, я знаю это.- поспешно ответил Алекс,- Но поймите, мне плохо здесь, очень плохо. Кроме того, это был только один раз, только ради Курта. Я должен был попробовать… но больше я не буду.
 Врач сделал умное лицо и, скрестив руки на груди, сказал солидным и строгим тоном:
-Что ж, мы осведомим ваших родителей о вашем желании проходить лечение дома. Если они под свою ответственность заберут вас домой, то мы вас отпустим, но если нет, то уж извините!
-А мои родители знают об этом?- по-детски наивно спросил Алекс.
 Врач улыбнулся этому не столько глупому, сколько именно наивному вопросу.
-Всего доброго!- сказал врач и вышел.
 Алекс проводил его тревожным взглядом и уставился на друзей.
-Помогите мне, ребята! Я не хочу здесь торчать!- сказал Алекс, глядя на друзей умоляющим взглядом.
-Мы постараемся, друг, но ничего не обещаем.- сказал Марк, почесав затылок.
 Майк посмотрел на время и выдохнул:
-Прием скоро закончится, ребята, пора уходить!
 Они попрощались с Алексом и вышли, оставив его одного в ужасной палате с голыми стенами.