Любашино счастье

Посвящается моей бабушке. Память о тебе всегда будет жить в моем сердце.



«Любашино счастье»

-1-
….Любаша родилась в июне 1917 года в небольшом селе на берегу Волги, седьмым по счету ребенком. Отец Любы, Петр Симонов, был из мещан, закончил лесотехническую академию и работал в лесничестве. Мать была из купеческой семьи, но, полюбив мещанина Симонова, и выйдя замуж за отца Любаши, навсегда была вычеркнута из купеческой памяти родителей, поехала за мужем в село и связей со своими родными не поддерживала.
На селе к Симоновым тоже относились неоднозначно - Петра уважали за образованность и по этому же поводу побаивались, его жену недолюбливали за заносчивость и манеру пить чай на веранде, далеко отставив мизинец.
 Мать Любаши рожала детей почти каждый год, но большинство младенцев , не дожив до года, умирали. Семья считалась зажиточной, имела двухэтажный дом – пятистенок, большое подсобное хозяйство и даже двух батраков, помогавших по хозяйству.
Революционные ветры 1917 года обошли село и семью Симоновых стороной. Отец продолжал работать в лесничестве, мать занималась детьми и хозяйством.
Как уже упоминалось, Люба была седьмым ребенком в семье Симоновых, однако к моменту ее рождения, в живых остались только два старших брата – Шура 7 лет от роду и Паша 5 лет. Когда Любаше исполнилось 3 года, ее впервые взяли на ярмарку в город. Город маленькую Любу напугал своей шумностью и суетливостью. Самым ярким впечатлением от поездки осталось приобретение лично ей, маленькой Любаше, белой кроличьей муфты и большой, больше ее кулачка головки настоящего, черного шоколада. Шоколад она грызла и сосала всю обратную дорогу, перепачкавшись с ног до головы и с удовольствием облизывая пальцы, а белую, теплую, такую пушистую и уютную муфту не сняла даже дома. На все попытки матери отобрать покупку, Люба сжимала ручки и, отрицательно мотая головой и топая ногами, ревела так, что было слышно на другом краю села. Отступившись, мать уложила Любу спать прямо так, в белой кроличьей муфте.
В 1922 году семья узнала, что такое голод, нищета и коллективизация. Люба навсегда запомнила, как отец, вернувшись домой днем, чего не было никогда раньше, приказал матери с детьми укрыться в погребе. На все попытки матери выяснить, что происходит, отвечал только : «Делай, как я сказал».
 Мать подчинилась, позвала игравших во дворе Шуру и Павлика, и все вместе они спрятались в погреб. Братья восприняли погреб как очередное приключение, но Люба заметила, что мать украдкой, чтобы не напугать детей, плакала, и этот испуг и тревога передались Любаше. Почему надо плакать она пока не понимала, но то, что происходит что-то не хорошее, чувствовала отчетливо. Вскоре она услышала, как по дому ходят чужие. Чужих было много, и все они ходили по дому не разуваясь, в сапогах, чего никто из семьи Симоновых себе никогда не позволял. Грязь с сапог чужих сыпалась на головы спрятавшихся в погребе сквозь щели в досках пола. Услышав топот чужих, мать сдавленно вскрикнула и обхватила всех своих детей, обняла, стремясь защитить от неизвестного, страшного. Мальчишки, воспринявшие все как игру, внезапно посерьезнели и притихли, Любе стало страшно, и она напряженно вслушивалась во все, что происходило там, наверху.
- Ну что, Петр! – раздался наверху мужской голос. – Раскулачивать тебя будем!
Что такое « раскулачивать» Люба не знала, но почему –то решила, что это что-то страшное.
Раздался полный спокойного достоинства голос отца:
- А чего меня раскулачивать? Корова одна, да телка – семью бы прокормить.
-Ну-ну, Петро, не прибедняйся! – возразил отцу все тот же мужской голос. – Ты же знаешь, в стране объявлена коллективизация, а ты в ней, выходит, участвовать отказываешься! Значит, будем раскулачивать.
Мать судорожно всхлипнула и зажала рот рукой. Братья, затаив дыхание, тоже прислушивались к тому, что происходит там, наверху.
Голос отца показался Любе безнадежным:
- Делайте что хотите, семью только не троньте!
Чужие затопали, затопали, и через несколько минут все стихло. Отец открыл погреб и тихо велел:
- Вылезайте, ушли они.
Уложив детей спать, родители тихо, но достаточно эмоционально что-то обсуждали. Лежащая на печке Любаша старательно делая вид, что спит, слышала, как мать несколько раз принималась плакать, а отец ее утешал и говорил, что ничего тут не поделаешь, мол, смириться надо. Через несколько дней, когда Люба во дворе наливала воду в корыто для кур, во двор вошли чужие. Их было пятеро и один из них в черном кожаном пиджаке, перепоясанном ремнями вдоль и поперек и с пистолетом в руках, крикнул:
-Хозяева! Мы за скотиной пришли!
Не дожидаясь ответа, все чужие прошли в сарай и стали выгонять оттуда коз, овец, а затем и корову с телкой, которую Любаша назвала почему-то Муркой, тоже выгнали во двор.
Мать, увидев в окно, что происходит, стала рыдать, по – бабьи причитая, заламывая руки и не красиво кривя рот.
-Да что ж вы делаете, ироды! – кричала мать чужим, - чем я детей своих кормить буду?!
Тот, что был в коже и с пистолетом, от матери отмахнулся:
- Ничего, не помрете!
- Хоть козу одну оставьте, ироды! – продолжала кричать мать.
Но на ее рыдания, проклятия и просьбы никто никакого внимания не обращал. Когда всю имевшуюся в доме скотину угнали со двора, мать обессилено повалилась на крыльцо, закрыла лицо руками и горько, безутешно зарыдала. Люба обняв ее за плечи, как могла, по- детски, успокаивала:
- Не плачьте, матушка! Вот отец вернется, он им задаст! Не плачьте, матушка!
Мать обняла Любу и, качая ее как младенца, причитала
- Сироты мы теперь, помрем с голоду без животины нашей….
Вечером с покоса вернулся отец с братьями. Узнав от матери о том, что случилось, отец помрачнел, сжал зубы так, что заходили желваки на скулах, в сердцах стукнул кулаком о стену, сквозь зубы чертыхнулся:
- Черт с ними! Проживем!
Увидев испуганные Любины глаза, улыбнулся и ,подхватив ее на руки, закружил по двору:
- Ведь проживем, Любаша?! Проживем! Непременно проживем!
Через какое- то время отца уволили с работы и семья осталась без средств к существованию. Мать доставала из сундуков свои старые наряды и, украдкой смахнув слезу, шила из них одежду Любаше и братьям. Хлеб за обедом каждому выдавался по кусочку – отцу большой ломоть во всю буханку, братьям – по половине ломтя, а Любе и матери – по четверти ломтя. Единственной доступной для семьи едой была картошка и даже картофельные очистки шли в дело – мать варила из них похлебку, добавляя в нее какую то траву, которую собирала недалеко от села на поляне вместе с Любашей. Несколько кур, оставшихся у семьи после коллективизации, сдохли от голода, так как даже не очищенное пшено шло на еду для семьи. Сдохших кур мать выварила в соли и, плотно уложив в чугунок, прятала в погребе, изредка кидая маленький кусок курятины в похлебку из картофельных очисток. Такой «куриный» суп воспринимался Любой как самая вкусная еда на свете и она чувствовала себя счастливой – на какое то время приходило чувство сытости…
- 2-
Голод и коллективизацию семья пережила без человеческих потерь - все они были живы, все работали по хозяйству в меру своих сил. Отец вскоре нашел работу плотником в соседнем селе, и потихоньку жизнь семьи Симоновых налаживалась. Мать снова забеременела и спустя положенный срок родила девочку, которую назвали Клавдия. Люба с упоением помогала матери в уходе за новорожденной. Клава напоминала маленькой Любе куклу, которую мать сшила ей из тряпок и подарила на ее 7 день рождения. Только Клава куклой была живой, с которой Люба с удовольствием играла.
…Однажды вечером отец, посадив Любу на колени и позвав братьев, сказал им:
- Вот что, дети! Учиться пойдете. В соседнем селе школу открыли. Шурка - будешь нести Любашу, а Павлик сам дойдет.
Мать в соседней комнате ахнула, но перечить отцу не посмела. Так Люба в 7 лет пошла в школу. Каждое утро, она и Шура с Павликом вставали в 6 утра и шли в соседнее село , до которого было 11 км пешком. Когда Люба уставала и идти не могла, брат Шура, которому к тому времени уже исполнилось 14 лет, кряхтя и сопя, усаживал ее к себе на спину и нес. Школа была расположена в обычной сельской избе, класс сделали из самой большой в доме комнаты, учительница жила тут же, в маленькой комнатке с кухней.
Учительница была одна и учила всех ребят одинаково независимо от возраста. Детьми Симоновы оказались смышлеными, науку схватывали быстро, и Шура за один год прошел программу начальной школы, а Павлик за год – осилил 2 класса. Однажды к ним в дом пришла учительница. Учительница , которую звали Алевтиной Михайловной, была человеком, известным на всю округу и безмерно уважаемым всеми сельчанами.
-Учительница идет! Учительница идет! - услышала Люба крики мальчишек на улице.
Когда учительница вошла во двор Симоновых вся деревня была немедленно оповещена об этом все теми же мальчишками.
- Здравствуйте!- громко крикнула учительница, не решительно остановившись посреди двора.
Мать вышла на крыльцо, вытирая руки о фартук, с достоинством произнесла:
- Здравствуйте, проходите в дом!
Учительница прошла в дом, а Любашу в дом не пустили, строго велев погулять. О чем говорила учительница с родителями, Люба узнала вечером того же дня, когда отец, собрав всех детей за столом, сообщил:
 - Шура в город поедет учиться. Здешнюю науку он уже освоил.
И, глянув на Павла, добавил:
- И ты Павел с братом поедешь, будешь в городской школе учиться. Вдвоем не пропадете.
Мать заохала, запричитала, но отец прикрикнул:
- Нечего кликушествовать! Их другая жизнь ждет!
Мать утихла, только все оставшееся до отъезда братьев время тайком от отца плакала.
Весть о том, что братья Симоновы поедут учиться в город, мигом облетела все село, сделав братьев, а заодно и Любашу, местной достопримечательностью. На них ходили смотреть, как на диковинку. Братья на свою популярность среди сельчан внимания не обращали, а Любаше любопытство и внимание чужих людей льстило, было приятным.
Когда Шура и Паша уехали на учебу в город, отец договорился с сельчанином, работавшим кузнецом в селе, где была школа, что он будет подвозить Любашу утром до школы на своей телеге. Любаша была очень благодарна отцу за такой подарок и сама для себя решила отблагодарить отца отличной учебой…
…Однажды зимой она возвращалась из школы домой, было холодно и сильно вьюжило. Перешитое мамой пальтишко было тоненьким и продувалось насквозь. Решив сократить путь до дома, Люба решила пойти не по дороге, а через лес. В лесу было сумрачно, метель, как будто специально прицеливаясь, швыряла Любе в лицо горсти колких и холодных снежинок, отчего становилось трудно дышать и слепило глаза. Чтобы быстрее добраться до дома Люба с быстрого шага перешла на бег и бежала, бежала со всех ног так, как будто за ней гнались. Добежав до опушки, она остановилась в не решительности – здесь было несколько заметенных снегом тропинок, какая из них вела в село, Люба не знала. Решив пойти по самой утоптанной и широкой, Любаша снова побежала, стремясь как можно быстрее выйти из неприветливого, пугающего леса. Она бежала, бежала и уже совсем выбилась из сил, а лес все не кончался. Люба старалась не думать о том, что она заблудилась. Она уговаривала саму себя бежать, бежать вперед, бежать не останавливаясь. Ей казалось, что если она остановиться, то силы кончатся, она упадет и сгинет тут, в этом страшном зимнем лесу и никто никогда ее не найдет. Почему –то сильнее всего восьмилетнюю Любашу пугало не то, что она может погибнуть, а то, что ее не найдут и она останется лежать тут, в лесу, никому не нужная, всеми забытая. Пугающие мысли подстегивали, придавая сил, и она бежала, бежала, бежала…
 Стемнело, а Люба все бежала и бежала по лесу, задыхаясь, падая, поднимаясь, снова падая, она продолжала двигаться вперед с завидным для ребенка упорством. Когда силы оставили ее, она повалилась на снег, который вдруг оказался не мягким и пушистым, а жестким и колючим и поползла, упрямо поползла вперед. Когда впереди забрезжили огни жилых домов, и Люба услышала лай собак, она заплакала от счастья и осознания того, что она все-таки дошла, доползла, не смотря ни на что. Люба лежала на снегу на окраине села, и плакала. Сил, чтобы подняться и пойти домой не было. Внезапно она почувствовала на щеке чье-то горячее дыхание и горячий, влажный язык облизал ее обветренное и заплаканное лицо.
- Тузик… счастливо пробормотала Люба, - ты меня нашел, Тузик…
Тузик радостно повизгивая, вилял хвостом и старательно вылизывал ей лицо.
-Миленький мой, - попросила собаку Любаша, - беги домой, зови папу…
Тузик тут же умчался, скрывшись в снежной мгле , а Люба обессилено уронив голову на снег, потеряла сознание.
Очнулась она дома, в своей кровати. Мать растирала ее тело каким - то настоем и беззвучно плакала, а отец, насупившись и нахмурив брови, сидел на стуле рядом с кроватью. Увидев, что она очнулась, сурово произнес:
- Счастливая ты, дочка, будто в рубашке родилась.
Люба слабо улыбнулась:
- Тузику спасибо. Это он меня нашел.
Она, конечно же, простудилась. Все последующие несколько дней ее мучил жестокий, выворачивающий на изнанку, кашель, ее попеременно кидало то в жар, то в холод. Мать, позабыв про все запреты, истово молилась в соседней комнате. Отец все вечера проводил возле ее кровати, держа ее за влажную, безвольную ладошку и однажды пообещал ей:
- Если выживешь, Любаша, в город поедешь, к братьям, учиться будешь.
Несмотря на запреты отца, мать привела знахарку из соседнего села и та, осмотрев Любашу, позвала мать за собой прочь из комнаты. О чем они говорили Любе слышно не было, но через какое –то время в доме остро запахло какой-то травой и мать принесла Любе в чашке какой-то отвар:
- Пей, доченька, должно помочь!
На вкус питье было отвратительным – горьким, вяжущим, с острым, резко-пряным запахом . Но Любаша под бдительным оком матушки ослушаться не посмела и отвар, преодолевая рвотные спазмы, выпила.
Видимо, на какое-то время Люба впала в забытье. Иногда до нее глухо, словно через плотную завесу, доносились голоса родителей и детский лепет маленькой Клавы. Иногда она ощущала чьи- то прикосновения и снова впадала в забытье.
Выздоровела она неожиданно, вынырнув из небытия, словно из Волги, в которой она так любила купаться летом. Открыв глаза, Люба испытала сильный приступ голода – она так захотела есть, что просто не могла терпеть. Встав с кровати, она, придерживаясь руками за стены, дошла до кухни.
- Мам, я есть хочу, - произнесла она еле слышным голосом, обращаясь к матери, хлопочущей возле печки.
От неожиданности мать охнула и присела, а потом, увидев привалившуюся к косяку Любашу, принялась истово креститься и благодарить бога за то, что послал Любе выздоровление. На шум из спальни вышел отец и, увидев стоящую на кухне Любашу, подхватил ее на руки:
- Доченька! Куда ж ты, тебе лежать надо!
- Отец, я кушать хочу, – пожаловалась ему Люба.
-Сейчас мать принесет! – отдал приказ отец и отнес Любу обратно в кровать.
Через несколько дней Люба совсем оправилась от болезни, и решила напомнить отцу о его обещании отправить ее учиться в город, к братьям.
Мать, услышав их разговор, запричитала, заплакала, кинулась к отцу в ноги, умоляя не отпускать Любашу в город, но отец был непреклонен – осенью Люба едет учиться в город…
 - 3-
… Город показался Любе огромным, красивым, необыкновенным. Отец сдержал свое обещание и привез Любашу учиться в город. Мать дала Любаше письмо для родственников, у которых Люба должна будет остановиться. Вместе с братьями Любаше жить было нельзя – Шура и Павлик учились в ремесленном училище и жили там же, в мужском общежитии. Шуре уже исполнилось 16 лет и он был обладателем юношеских усов и ломкого баса. Пашке « стукнуло» четырнадцать и он с упоением осваивал ремесло механика. Оба Симоновых учились отлично и подрабатывали на местном заводике учениками слесарей, успешно сочетая теорию и практику.
Отец, устроив Любашу к родственникам и прощаясь, украдкой смахнул скупую мужскую слезу, и , велев дочери не забывать родительских наказов, вернулся домой.
Семья, в которой предстояло жить Любаше , явно не была в восторге от того, что девочка будет жить с ними, но и выгнать Любашу они не могли – как –никак родня, одна кровь.
Тетка Мария – родная мамина сестра, показав Любе ее комнату в чулане, под самым слуховым окном, в которую не помещалось ничего, кроме стула и кровати, строго произнесла:
-Вот что, Люба! Приживалкой жить не будешь! Будешь мне по хозяйству помогать, поняла?
 9- летней Любе все казалось таким новым и удивительным, что помогать тетке по хозяйству она радостно согласилась.
Так началась Любина городская жизнь. Она с удовольствием и легкостью училась, по выходным встречалась с братьями, которые казались ей очень взрослыми и самостоятельными, а в будни без устали помогала тетке по хозяйству.
Вскоре Шура и Павлик пошли работать на завод, одновременно учась на рабфаке Йошкар-олинского университета, а Любаша, закончила гимназию и поступила в педагогическое училище. Ей непременно хотелось стать учительницей, как ее первая учительница, Алевтина Михайловна. Изредка в город наведывались родители с маленькой Клавой, их приезды всегда были для Любы и братьев праздником. Вместе с родителями они гуляли по городку, ходили на ярмарку, покупали обновки. Однажды, в один из таких приездов, отец сообщил:
- Мы с матерью решили к вам, в город перебраться. Мне работу предлагают инженером в городском лесничестве, к весне переберемся.
Любе новость очень понравилась, она взвизгнула от восторга и повисла на шее у отца:
- Отец, я так рада! Мы сможем жить все вместе!
Отец улыбался, а мать погладила Любу по голове:
- Конечно, дочка. Хватит вам по чужим углам мыкаться.
Через несколько месяцев семья Симоновых стала жить в городе. Люба и братья снова оказались в родном доме, вместе с родителями и младшей сестрой Клавой. Шел 1933 год, Любе едва исполнилось шестнадцать, братья по окончанию университета ушли на год служить в армию. Любаша с отличием заканчивала училище, и с нетерпением ждала этого волнующего, немного страшного, но такого интригующего события – распределения….
 Это слово витало в воздухе, порхало в аудиториях училища, неизменно присутствовало во всех разговорах выпускников, оно страшило и притягивало одновременно – распределение…. Это слово означало, что каждого из выпускников одновременно с выдачей свидетельства об окончании училища, направят на работу по специальности.
В день распределения настроение у Любаши было превосходным – накануне она разговаривала с одним из преподавателей училища, который по секрету сообщил Любе, что она будет распределена в городскую гимназию, учительствовать в начальных классах.
Перспектива была радужная, настроение - прекрасным. Любаша выпорхнула на сцену за свидетельством и распределением в самом лучшем расположении духа, и вслед за поздравлениями в связи с успешным окончанием обучения, услышала место своей будущей работы – Краснокаменская сельская начальная школа.
- Не может быть! - пронеслось у Любы в голове, - этого просто не может быть…
Она взяла листок, протягиваемый ей с улыбкой директором училища, и сошла со сцены. Внимательно перечитав направление на работу, она даже ущипнула себя за руку – было больно, значит это не сон. Значит, два года своей жизни Любе придется провести в Краснокаменской сельской начальной школе. В той самой, где начинала учиться сама Любаша и где до сих пор учительствовала Алевтина Михайловна. В направлении так и было написано- в срок до 1 августа сего года поступить в распоряжение директора школы Ивановой Алевтины Михайловны. В силу возраста Любаша долго переживать и расстраиваться не умела, поэтому нашла в таком распределении массу положительных моментов – она знает почти всех сельчан и почти все знают ее. Алевтина Михайловна – женщина чудесная, они прекрасно сработаются, а Люба исполнит свою давнюю мечту – стать такой, как она, Алевтина Михайловна….

- 4-

Перед отъездом отец выдал Любаше свой родительский наказ:
- Начинается твоя взрослая жизнь, дочка. Пожалуйста, навсегда запомни две вещи – относись к людям так, как хочешь, чтобы люди относились к тебе, и работай так, чтобы никому в голову не пришло что-то за тобой переделывать.
Вздохнув, отец продолжил:
- Всегда помни эти два правила и тогда жизнь твоя сложиться как надо. Мы будем гордиться тобой, дочка, а ты будешь славить фамилию Симоновых.
Внезапно Любе стало страшно и она, кинувшись отцу на шею, пообещала:
- Я буду хорошо работать, я буду славить нашу фамилию!
…Приехав в Краснокаменск, Люба сразу же пошла в школу и нашла там Алевтину Михайловну. Учительница, она же директор школы, встретила Любу не доброжелательно:
- Аааа, Симонова… , - протянула она, беря у Любаши направление, - значит, тебя прислали…
Люба, пораженная столь не радостным приемом, молчала, а начальница продолжила:
- Жить будешь здесь, при школе. Учительствовать будешь в двух первых классах. Пока учеников нет, будешь мне по хозяйству, да с дитем помогать.
Люба молча кивнула, а Иванова, усмехнувшись, продолжила:
- Подчиняться мне во всем будешь, как скажу, так и делать станешь!
 Люба молча, во все глаза, смотрела на встретившую ее женщину и не узнавала. За те несколько лет, что Люба не видела учительницу, та изменилась не в лучшую сторону - сильно постарела, располнела и ничуть не напоминала ту Алевтину Михайловну, что вызывала у маленькой Любы приступы дикого восторга, ту, которой Любаша хотела подражать во всем, быть на нее похожей. Словно прочитав ее мысли, Алевтина тяжело поднялась со стула и , облокотившись руками об стол, дыхнула на Любу запахом перегара:
- Что смотришь?! Старая стала, да?! Страшная?!
Люба испуганно, отрицательно замотала головой, а Алевтина, зло хохотнув, махнула на нее рукой:
- Да знаю без тебя, чай не слепая! Поживешь тут с моё, еще хуже будешь…
И продолжила:
- Пойдем, покажу, где жить будешь, да с Вадькой познакомлю.
Люба подчинилась и вскоре оказалась в небольшой, но светлой комнатке с крохотной кухней, которая находилась прямо тут же, в школе, рядом с классом. В комнате было большое окно, стояла узкая металлическая кровать, стол и небольшой шкаф для одежды.
Это было первое жилье, в котором Любе предстояло жить одной, как взрослой, и это было так необычно, так увлекательно, а комната ей так понравилась, что она, бросив узел с вещами на кровать, раскинула руки и , улыбаясь, закружилась по комнатке.
Алевтина, стоявшая на пороге, удивилась:
- Ты это чего?! Заполошная?!
Люба рассмеялась:
- Нет… Хорошо тут!
-Пошли, - жестяным голосом сказала Алевтина, - я тебя с Вадькой познакомлю.
Кто такой Вадька Люба не знала, но знакомиться пошла.
Алевтина вышла из школы и, перейдя на другую сторону улицы, толкнула калитку дома, расположенного напротив школы.
- Я теперь тут живу, - кинула через плечо Алевтина, - ты заходи, заходи!
 Люба зашла во двор, аккуратно закрыла за собой калитку и с любопытством стала оглядываться по сторонам. Двор был не ухоженный, грязный, крыльцо было застелено домотканым половиком, на окнах висели застиранные ситцевые занавески в желтенький цветочек. У Любы возникло ощущение запустения, как будто дом был не жилой, заброшенный.
 - Вадька! - крикнула Алевтина куда-то в глубину двора, - поди сюда!
Из ниоткуда вынырнул мальчишка лет шести.
- Я тут, мам! – бодро выкрикнул он и остановился как вкопанный, удивленно оглядывая Любашу.
- А это кто? – спросил он у матери, показывая на Любу пальцем.
- Не тычь в людей пальцем, ирод!
Алевтина стукнула мальчишку по руке и продолжила:
- Знакомься, Вадька! Это учительница твоя будет! Любовь….
Тут она замешкалась и обернулась к Любе :
- Как тебя по батюшке то?
- Петровна… , - пролепетала Люба.
- Вот, Вадька! Любовь Петровна!
Глаза мальчишки моментально наполнились детской восторженностью.
- Правда?! Ты меня учить будешь? – спросил он у Любы.
Она улыбнулась и, присев перед мальчишкой на корточки, ответила:
- Правда, Вадик. И тебя буду учить, и других ребяток, кто в школу осенью придет.
… Постепенно Люба привыкала к своей новой, взрослой жизни. Она, как могла, обустроила свою комнатку. В ней стало тепло и уютно. Она привыкла к новой Алевтине и даже жалела ее, видя, как женщина опускается от безысходности. Иногда, напившись, Алевтина приходила к Любаше и жаловалась ей на свою не удавшуюся жизнь.
 В одно из таких пьяных откровений она призналась Любаше, что Вадим не ее сын, что она выкупила ребенка у проходивших по селу цыган.
- Украли они его где-то, с грудничками то больше подают, - объяснила Алевтина опешившей Любе.
 - А я увидела, что младенец то на цыгана не похож, да и выпросила его у них. 100 рублей за него отдала, - продолжала откровенничать Алевтина.
- Как раз забеременела я тогда, да только мой сынок мертвым родился. Вот я и выпросила у цыган младенца, и записала его как своего. Только ты – никому! - погрозила она Любе пальцем.
Люба поклялась сохранять тайну. Она стала присматриваться к мальчишке и заметила, что он на Алевтину абсолютно не похож. Алевтина была не высокой, с мелкими чертами лица, голубыми глазами и светлыми, почти белыми волосами. Вадик был полной противоположностью – волосы у него были темные, почти черные, карие глаза были огромными и обрамленными такими длинными и пушистыми ресницами, что у Любы дух захватывало. Несмотря на свой юный возраст, Вадик был преисполнен чувства собственного достоинства, ум его был пытлив, мальчик был очень смышлен и рассудителен. Любаша любила сидеть с ним вечером на завалинке перед домом и рассказывать ему что-нибудь из истории или географии. За 2 недели с Любиной помощью Вадик научился читать и с упоением читал все, что попадалось ему под руку. Между Любашей и Вадиком установилась тесная, почти родственная связь. Люба от всей души полюбила красивого и смышленого мальчишку, а он, получая от Любаши почти материнскую заботу, внимание и ласку, отвечал ей восторженным обожанием. Алевтина, наблюдая за ними, только недовольно хмыкала, а однажды высказала Любе:
- Ты пацана - то от меня не отваживай! Мой это сынок! А ты себе нарожаешь!
На Любины возражения отмахнулась:
- Вижу я все, прикипел он к тебе…
Учительствовать Любаше очень нравилось. Детишки , а их было всего 15 человек в двух классах, Любашу полюбили, а она полюбила их. Учила она их с удовольствием, стараясь сделать каждый урок ярким, запоминающимся. После уроков Любаша для всех желающих проводила дополнительные занятия – девочки занимались рукоделием, а мальчишки помогали Любе и Алевтине по хозяйству – собирали поленницы, чинили штакетник забора, убирались во дворе. Люба умела организовать ребят так, что скучное занятие превращалось для них в увлекательное приключение или соревнование.
Алевтина только недовольно поджимала губы, глядя на то, как Люба возится с ребятами. Вадик и Любаша вообще были неразлучны. Вадим только ночевать домой приходил, проводя все свое время с Любашей. Время для Любаши летело незаметно, и она очень расстроилась , когда в мае всех детишек распустили на лето, а учеба для них закончилась. По окончанию учебного года к ней в комнатку пришла Алевтина.
- Ну вот что, Люба! – тоном, не предвещавшим ничего хорошего обратилась она к Любе.
- Я докладную в городской отдел написала. Прошу тебя перевести отсюда.
- Почему?! – ахнула Люба.
- Потому… - многозначительно ответила Алевтина и удалилась.
Неизвестно, что именно написала Алевтина в своей докладной, но приказ о переводе Любаши в распоряжение городского отдела образования пришел на удивление быстро – буквально через месяц после того разговора. Весть о том, что молодая учительница уезжает, мигом облетела всю округу. Провожать 17 летнюю Любу пришли все – все ее ученики, их родители, просто любопытствующие. Алевтина, видя такое уважение и сожаление со стороны сельчан , исходила злобой, но ничего поделать с этим не могла. Тяжелее всех разлуку с Любашей переживал Вадька. В день ее отъезда Вадьку нигде не могли найти, и Любаша до слез расстроилась, сожалея, что не сможет с ним попрощаться.
 Когда подъехала телега, на которой Любаше предстояло доехать до города, и в нее были погружены все нехитрые Любины пожитки, она с едва сдерживаемыми слезами, обратилась к собравшимся проводить ее сельчанам:
- Спасибо вам за то, что вы были так добры ко мне!
С этими словами Люба поклонилась сельчанам и села в телегу.
- Трогай! – скомандовала извозчику.
Дети заревели, сельчане зашумели, выкрикивая Любе слова благодарности и добрые пожелания, телега, дрогнув, покатилась по пыльной деревенской дороге, а Люба заплакала.
- Любочка Петроооовнаааа! – раздался полный отчаяния голос Вадима, - подождииии!
Люба вздрогнула, соскочила с телеги и кинулась на встречу мальчишке.
- Вадик! Миленький мой!
Они кинулись друг другу в объятия и Любаша, прижав Вадика к себе, чувствовала, как стучит его сердечко.
- Не уезжай, Любочка Петровна, пожалуйста!
- Я не могу, Вадик….
Он отстранился от нее и серьезно, глядя ей в глаза , произнес:
- Тогда всегда помни меня, а я буду помнить тебя, хорошо?
И продолжил, не дожидаясь ее ответа:
- Это тебе.
Из под рубахи Вадик вытащил берестяную шкатулку и протянул Любе.
- Я сам сделал.
-Спасибо, Вадик, я никогда тебя не забуду, - заплакала Люба, забирая шкатулку.
- Вадька! Немедля иди сюда !- раздался злобный окрик Алевтины.
Люба вздрогнула и , поцеловав мальчишку в щеку, села в телегу:
- Трогай, скорее трогай! – велела она мужику, взявшемуся везти ее до города, - не могу я тут больше!
Телега тронулась, а Вадик молча, сжав зубы, утирая рукавом бегущие по щекам слезы, бежал и бежал за телегой. Бежал, пока окончательно не отстал от нее, и телега вместе с Любой не скрылась в густом клубе дорожной пыли…

- 5-
Вернувшись в город, Люба кратко объяснилась с родителями и пошла в городской отдел образования. Там ее, вопреки ее ожиданиям, встретили приветливо и предложили пойти учиться дальше.
- У нас разнарядка пришла на обучение в институте, вы как раз подходите, - сообщила ей молоденькая девушка-инспектор.
- Только вот профиль там не педагогический. На бухгалтера учить будут. Сейчас стране очень бухгалтеры нужны, - продолжила она.
Учиться Люба любила, математику и все, что с ней связано – обожала, поэтому предложение продолжить учебу радостно приняла.
В августе 1934 года Люба стала студенткой Йошкар-олинского университета, стала жить в г. Йошкар – Ола, снимая комнату у дальней родственницы.
Брат Шура женился на замечательной девушке Тамаре, а Пашка по возвращению из армии пошел по партийной линии и вскоре стал занимать какой-то солидный пост в райкоме партии, а через год тоже женился на комсомолке и просто красавице Лидочке.
Когда Любаша окончила три курса университета, Пашка посодействовал, и Люба стала после учебы работать в бухгалтерии министерства Марийской республики.
 У Шурочки и Тамары родились близнецы- мальчишки, которых назвали Степан и Николай. Любочка мальчишек обожала, при каждой возможности собирала деньги и покупала им сладости, игрушки. Так, в учебе и работе прошли еще два года Любочкиной жизни.
В 22 года она стала дипломированным бухгалтером с высшим образованием и уже работала в бухгалтерии министерства – по тем временам, а на дворе шел 1939 год – не слыханная карьера для 22 летней девушки. Сразу после окончания университета Любаше предложили подработать – преподавать бухгалтерский учет на краткосрочных курсах. Люба с радостью согласилась. Курсы проводились вечером в помещении райкома партии. Увидев аудиторию, которую ей предстояло обучать – Люба струсила. Ученики все до одного были мужчинами в возрасте далеко за тридцать и казались Любочке невероятно старыми и страшными. Она облокотилась о стену , и едва дыша, сообщила организатору курсов:
- Я не могу…. Я их боюсь….
Почему - то в министерстве ее с самого первого дня звали не Любовь, а Людмила Петровна. Она не протестовала и со временем привыкла к своему переименованию.
- Людмила Петровна… - укоризненно протянул организатор, - ну что вы, право, как маленькая!
 - Они же старые… - жалобно протянула Люба.
Организатор рассмеялся:
- Людмила Петровна, не капризничайте! Вам же не замуж за них выходить! Пойдемте!
 И он , схватив Любу за руку, втащил ее в аудиторию.
Почувствовав на себе несколько десятков оценивающих мужских взглядов, Люба приосанилась и, после того, как была представлена присутствующим как преподаватель курсов, напрочь забыла о своих страхах и опасениях, приступив к работе.
Преподавать на курсах Любаше понравилось, она с удовольствием каждый день после работы бежала к своим, как она их называла, «мужичкам».
  Через какое-то время она заметила, что один из «курсантов» проявляет к ней явную симпатию и оказывает знаки внимания. Михаил, так звали кавалера, Любаше тоже нравился – он был обаятельным, веселым, остроумным, его внимание Любочке было приятно. Увидев ответную симпатию со стороны Любы, Михаил утроил усилия и вскоре сделал Любе предложение, которое она приняла. Всем Симоновым Михаил понравился, и вскоре Люба была за ним замужем. У Миши была незатейливая фамилия Простов, и Любаша, памятуя об обещании, данном отцу – славить фамилию Симоновых, при заключении брака фамилию менять не стала. Михаил отнесся к этому равнодушно – он слишком любил Любу, чтобы обращать внимание на такие мелочи.
Вскоре Люба почувствовала, что беременна. В январе 1941 года Любаша родила дочку, которую счастливые родители назвали Юлей. Миша души не чаял в своей жене и дочке, и Люба чувствовала себя абсолютно счастливой. Когда ребенку исполнилось 2 месяца, Люба, перевезя мать в Йошкар-Олу и оставив присматривать за Юленькой, вышла на работу. В министерстве ей предложили должность начальника финансового отдела и, не взирая на Любины сомнения, в должности утвердили. Любаша стала вхожа к руководителям республики, ее положение среди сотрудников заметно упрочилось, потому что, несмотря на молодость, она была отличным профессионалом.
 Однажды ее вызвал к себе руководитель партийного аппарата республики. Когда Люба шла к его столу по выстеленному красной ковровой дорожкой полу, ее колени заметно дрожали. Партиец сесть Любаше не предложил, оглядывая ее тяжелым, оценивающим взглядом.
- Людмила Петровна, - обратился он к ней, - у меня к вам предложение…
 Люба стояла перед ним и молчала.
- Нам нужен специалист в области авторского права. Ваша кандидатура нам подходит. Вы поедете учиться в Москву.
Руководитель был лаконичен и категоричен. По его тону Люба поняла, что решение уже принято и никакие возражения не принимаются. Она осмелилась спросить только одно:
- Когда?
- В сентябре.
 Любаше немного полегчало – до сентября еще полгода, Юля за это время подрастет и окрепнет, да и есть время обсудить все с Мишей.
- Спасибо за доверие, - коротко поблагодарила она.
- Я могу идти?
- Идите.
Обратный путь по ковровой дорожке показался Любе не таким долгим и страшным. Выйдя в приемную, она обессилено присела на стул. Секретарша глядела на нее сочувственно:
- Вам плохо? Может быть воды?
- Нет, спасибо, я пойду.
 В министерстве о том, что Люба едет учиться , уже знали. Ее непосредственный начальник горестно вздохнул, но утешил и себя, и Любашу:
- Не переживай, за полгода много воды утечет, еще изменится все…
Если бы оба они тогда знали - насколько пророческими будут его слова.

-6-
В июне 1941 у Любаши был отпуск, а Мишу с работы не отпустили и Люба с мамой и дочкой поехали домой, в г. Козьмодемьянск, к отцу и братьям. У Шуры и Тамары к тому времени уже родилась дочка Олечка, а у Паши с Лидой детей так и не было. Шура работал начальником цеха на местном заводе, а Паша возглавлял райком партии. Клавдия, окончив школу, поступила в педагогический институт.
22 июня 1941 года застало семью Симоновых за городом- они все вместе поехали на Волгу, где провели целый день на природе, резвясь и играясь вместе с детьми, словно и сами они все еще были детьми. Они еще не знали, что этот день перевернет жизнь каждого из них по-своему.
По возвращению домой их настигла новость о том, что началась война.
 Это слово перекатывалось по городу, отзываясь в каждом переулке, в каждом окне, в каждом сердце и от этого становилось устращающим, грозным… война….
Мать тихо плакала и, не обращая внимания на возмущение отца, достала из сундука старинные образа и начала молиться. Павел немедленно помчался на работу, Шура с женой и детьми пошли домой, а Люба кинулась на телеграф – звонить Михаилу.
 Связь почему-то не работала, и Люба, не разбирая дороги, помчалась на вокзал – покупать обратный билет. Туда, к Михаилу… Она чувствовала, что срочно должна вернуться. Купив билет на ближайший поезд, Люба примчалась домой и, схватив сонную дочь, помчалась на вокзал. Родители попыток ее остановить и отговорить не делали. Только отец вдогонку крикнул:
 – будет совсем худо – дай знать…
 В поезде только и разговоров было, что о войне. Люба к разговорам прислушивалась, но в них не вступала. Люди были растеряны, все обсуждали коварство и вероломство Гитлера, а Люба, закрыв глаза, думала только об одном : « Лишь бы с Мишей ничего не случилось…»
Выскочив на перрон Йошкар-Олы, Люба понеслась домой. Забежав в квартиру, где они с Мишей жили с подселением, занимая одну небольшую комнату, Люба, забыв, что у нее есть ключи, стала истерично стучать во входную дверь. Двери ей открыла недоумевающая соседка. Люба, молча сунув ей в руки спящую Юлю, кинулась в свою комнату.
- Мишенька, Мишенька…., - причитала Любаша.
 Михаил удивленно посмотрел на ворвавшуюся с причитаниями в комнату жену:
- Люба, ты чего?!
А Люба и вправду, словно обезумела. Она кинулась мужу на шею и стала его целовать:
- Мишенька, миленький, ты дома, все в порядке…
 Муж оторвал ее руки от себя и коротко, но сильно встряхнул.
- Успокойся!
 Люба пришла в себя и расплакалась:
- Я так испугалась…
- Где Юля?
 - Да вот она, у меня – вошла в комнату соседка с дочкой на руках.
Уложив Юлю в кроватку, Миша обнял жену.
- Глупенькая, чего примчалась?! У меня же бронь… не заберут меня пока…
Так началась их жизнь во время войны. Любаша работала, Юленьку устроили в ясли при министерстве, и казалось, что жизнь идет своим чередом, если бы не пугающие сводки с фронта. В город стали прибывать эвакуированные – испуганные, несчастные женщины, старики и дети, в одночасье потерявшие все, что у них было…
 Срочно был создан эвакуационный пункт, который занимался распределением жилья и продовольствия среди эвакуированных. Возглавить пункт доверили Любе. За время работы там Люба насмотрелась на столько человеческих слез и страданий, что однажды поймала себя на мысли о том, что очерствела к чужому горю. Она просто выполняла свою работу – учитывала прибывающих, распределяла жилье и выдавала карточки на продукты. Ее больше не трогали истории этих людей, не задевали их слезы и страдания.
Поняв это, Люба испугалась и пошла к партийному руководству республики с просьбой освободить ее от этой работы. Её, как ни странно, приняли и выслушали, но в просьбе отказали, призвав к ее совести советского человека, и Люба смирилась.
 В январе 1942 года Мишу призвали и отправили на фронт. Они коротко и скупо попрощались под «Прощание славянки» и муж, встав в колонну сотен таких же, как он, ушел воевать…
Зима 1941-1942 года выдалась тяжелой – страшные морозы, перебои с продовольствием и масса других проблем, которые Любаша самоотверженно решала, подкосили ее здоровье – она слегла в больницу с воспалением легких. Ей было плохо так, что она думала, что умрет. Вспомнив наказ отца – дать знать, когда станет худо, она через знакомых передала родителям письмо, в котором просила забрать к себе Юленьку. Отец, правдами и неправдами выпросил у знакомых двух лошадей и телегу , приехал и забрал Юленьку, за которой по доброте душевной присматривала и ухаживала соседка по квартире.
После больницы Люба узнала, что по просьбе Павла ее перевели руководить эвакуационным пунктом в Козьмодемьянск. Так она снова оказалась в родительском доме.
Чтобы сэкономить на дровах и продуктах, все Симоновы снова были вместе – Шура и Павел ушли на фронт, Тамара с детьми и жена Павла жили с родителями Любы. Дом получился густо населенный, но так было легче всем – родителям Любы хватало забот с внуками, они чувствовали себя нужными и востребованными, а Любаша, Тома и Лида работали, не отвлекаясь на заботы о детях.
Однажды вечером Клавдия объявила всем, что уходит на фронт добровольцем, и в тайне от родных прошла курсы медсестер. Как ни отговаривали ее родные, Клава была непреклонна – в ней играл юношеский максимализм. Проводив на фронт и Клавдию, Симоновы обмирали каждый раз, когда в их дом приходил почтальон – лишь бы не похоронка на кого-нибудь из своих… Письма с фронта приходили редко, но приходили.
 В 1943 году Люба получила скупое и официальное извещение с типовым текстом: «ваш муж, Простов Михаил Александрович, погиб смертью храбрых в боях под….»
Люба похоронке не поверила и строго прикрикнула на своих :
– Не сметь оплакивать Мишу! Жив он!
Через месяц после похоронки пришло Мишино письмо.
- Вот видите! – гордо демонстрируя письмо родным , сказала Люба, - значит жив!
Больше писем не было, но Люба не верила в смерть мужа и ждала, ждала, ждала….
В августе 1944 года пришла похоронка на Клавдию и орден Красной звезды, который был вручен сестре посмертно.
Родители враз постарели лет на десять, а отец за одну ночь стал седым, как лунь.
После тяжелого ранения и контузии был комиссован с фронта Шура. Он вернулся домой совершенно другим человеком - молчаливым, замкнутым, сильно пьющим, с навсегда искалеченной психикой и без правой ноги.
Любочка смотрела на Тамару с завистью:
- Пусть Миша мой хоть какой вернется, лишь бы живой… – укорила она Тамару, жалующуюся на изменившегося не в лучшую сторону мужа.
Больше жалоб на мужа от Тамары никто из Симоновых никогда не слышал. Да и Шура, после того, как с ним жестко поговорил отец, пришел в себя, бросил пить и устроился на работу.
Сводки с фронта были все более и более радостными и вот наступил наконец тот самый день, который навсегда запомнили все – 9 мая 1945 года…
После объявления о Победе в городе было всеобщее ликование – все от мала до велика вышли на улицы, обнимались, целовались, поздравляли друг друга с Победой, плакали, смеялись, танцевали…
В июне 1945 домой вернулся Павел. Узнав от Любочки про похоронку на Мишу и про письмо, пришедшее после извещения о смерти, Паша пообещал навести справки по партийным каналам, и жизнь ее снова превратилась в ожидание.
Ответ пришел примерно через полгода и ничем Любу не порадовал. Она внимательно , на несколько раз , перечитала поданную ей Павлом бумагу:
 «погиб… запись в книге потерь за №….»
- Не верю! – отбросила Люба бумагу, - жив он!
Павел попытался призвать на помощь Любин здравый смысл:
- Любочка, на войне – как в бухгалтерии – все точно….
Но Люба упрямо твердила:
- Жив мой Миша, я точно знаю…
Родные больше разговоров о Михаиле не заводили, а Люба в конце 1945 года вернулась в Йошкар-Олу. Ее снова взяли работать в министерство республики и выделили комнату в квартире на двух хозяев. Юля ходила в детский сад при министерстве, Люба работала и ничего не изменилось, как будто и не было войны… Ничего, кроме того, что Миша с войны все не возвращался и не возвращался, а Люба его все ждала и ждала….

- 7-
 В 1950 году Любаше исполнилось 33 года. Люба очень следила за собой, старалась, насколько это было возможно, хорошо выглядеть и модно одеваться. Почти всегда она ловила на себе восхищенные взгляды мужчин и завистливые – женщин. Многие мужчины пытались добиться Любиного расположения, но она была непреклонна. Она все еще верила, что ее Миша жив, верила, что он вернется…
Летом 1950 года в ее квартире сменились соседи. В соседнюю комнату заехала семья – муж, жена и их сын, Юра – мальчишка лет десяти. Люба с соседями сразу же познакомилась – мужчину звали Василий, его жену Валентина. Василия назначили начальником городского отряда МТС. Были в те годы такие организации, имевшие в распоряжении сельскохозяйственную технику и обеспечивающую ею по заявкам колхозы и совхозы… Эти же организации занимались техническим обслуживанием этой самой техники. Василий Любе понравился – он был высоким, красивым мужчиной лет 35-37,очень выдержанный, спокойный и какой-то надежный. Валентина же, напротив, вызвала у Любы мгновенную неприязнь – она совершенно не следила за собой, была не опрятна, неряшлива, совершенно не занималась домашним хозяйством и не следила за сыном. Юра был похож на беспризорника и, как казалось Любе, вечно был грязен и голоден. Довольно часто Люба слышала, как Валентина закатывала Василию истерики по поводу того, что тот все время работает, не уделяя внимания ни ей, ни ребенку. Люба Василия и Юрия искренне жалела, но в соседские конфликты благоразумно не вмешивалась. Жалея соседского мальчишку, Люба иногда угощала его булками, которые покупала для дочки в министерском буфете, а однажды, увидев, что у Юры оторвалась пуговица на рубашке, Люба уговорила мальчишку позволить ей пришить пуговицу. А в другой раз угостила его только что приготовленным супом. Валентина, застав Юрку в кухне, поедающего чужой суп, пришла в неописуемую ярость и , закатив скандал Любе, отшлепала мальчишку.
 Люба решила поговорить с Василием. Дождавшись , когда тот поздно вечером придет с работы домой, Люба вышла на кухню и сдержанно поздоровалась.
- Василий, я хотела с вами поговорить.
- О Юре, да? – устало спросил Василий.
- Да… - опешила Люба, - откуда вы знаете?
- Люба, я же не слепой и не дурак, - устало ответил Василий.
- Я все вижу и все понимаю, но я не знаю что делать…
Он устало потер ладонями лицо, словно стирая усталость .
- Устал я очень, Люба. Нет сил на домашние проблемы.
- Но ведь ребенок страдает! – горячо возразила Люба.
- Поздно уже. Спокойной ночи, - оборвал разговор Василий.
Люба пожала плечами:
- Хорошо. В конце концов, это ваша жизнь.
С этими словами она гордо удалилась в свою комнату. После этого разговора своё общение с соседями Люба свела к минимуму и только Юру по- прежнему жалела и изредка подкармливала. Несмотря на Любин нейтралитет, обстановка в квартире накалялась. Валентина все чаще закатывала истерики Василию, иногда даже не стесняясь присутствия Любы с Юленькой, Василий все позже и позже приходил домой, а Юра был по прежнему предоставлен сам себе…
Вскоре Любе предложили пройти курсы повышения квалификации в Москве. Курсы были рассчитаны на полгода, и дочь Любе пришлось отправить к родителям. Юля с радостью согласилась жить у бабушки с дедушкой, Люба оформила ее в местную школу и спокойно вернулась домой готовиться к отъезду. Соседи скандалили на кухне и вошедшую Любу просто не заметили.
Она покашляла, привлекая к себе внимание и, ни к кому не обращаясь, сообщила:
- Я на полгода на учебу в Москву уезжаю. Вы тут присматривайте за квартирой, пожалуйста.
Услышав ее сообщение, Валентина взвилась с новой силой:
-Ааааа, ну вот теперь все понятно стало. Ты с этой лярвой связался! – выкрикнула она в лицо Василию.
Люба, ничего не понимая, обратилась к Василию:
- О чем это она?
- Извините ее Люба, она сама не знает, что говорит, - извинился за жену сосед, - вы не могли бы оставить нас на минуту?
Пожав плечами, Люба пошла к себе и начала укладывать в чемодан вещи. Соседская ссора переместилась в их комнату и что именно там происходило Любе слышно не было, да она и не старалась прислушиваться, только недоумевала про себя – как можно так жить?!
Через какое-то время все стихло, и в ее двери раздался стук.
- Входите, открыто! - крикнула Любаша.
На пороге стоял Василий.
- Еще раз извините нас, Люба. У Валентины тяжелый характер, извините ее…
-Пустяки, не извиняйтесь…
Василий все стоял на пороге. Люба повернулась к нему:
- Что-нибудь еще?
- Я тоже в Москву на курсы еду. За мной придет машина. Если хотите, я подвезу вас до вокзала.
Василий говорил короткими, рубленными фразами и как будто стеснялся своего предложения. А Люба обрадовалась.
- Тоже в Москву?! Здорово! Надолго?
- На полгода.
В результате довольно эмоциональных Любиных расспросов и коротких, лаконичных ответов Василия выяснилось, что в Москву они едут на одни и те же курсы. Люба была в восторге – Москва ее слегка страшила, а тут все-таки она будет не одна. Василия же новость, похоже, не обрадовала, он как-то смутился и насупился.
- Значит, едем вместе, - поставил точку Василий, - услышите , как машина сигналит – выходите во двор.
Люба улыбаясь , кивнула и Василий ушел.
Время до отъезда пролетело незаметно – Люба уложила чемодан, убралась в комнате и на кухне, выбросила мусор, часть продуктов переложила в Валин холодильник, а свой отключила. Когда во дворе засигналила машина, Люба пила чай. Соскочив, как ошпаренная, она быстро сполоснула чашку и сунула ее в шкафчик, схватила чемодан и крикнув в глубину квартиры: - Я уехала!, - помчалась во двор.
 Во дворе стояла белая «Победа». Суровый, сосредоточенный водитель молча взял из рук Любы чемодан и так же молча , жестом, велел ей садится. Она уселась на широченное, похожее на диван, заднее сиденье машины и с восторгом стала осматривать салон – внутри все было обшито лакированным деревом, и машина показалась Любе необыкновенно красивой. Если честно признаться, то за всю свою жизнь она первый раз сидела в салоне легковой автомашины, да еще «Победы». До войны она передвигалась либо на телеге, запряженной лошадьми, либо на поезде. Во время войны – выручали все те же лошади, да попутные грузовики. После войны – Люба ездила только на поезде к родителям. Любу охватил восторг и предвкушение чего-то необычного, неизвестного, но прекрасного….
Вышел с небольшим чемоданом Василий, сухо поздоровался с водителем и сел на переднее сиденье. Водитель пристроил чемоданы, и они поехали на вокзал. Всю дорогу Василий сосредоточенно молчал, а Люба с восторгом смотрела в окно автомобиля и тоже молчала. Подъехав к вокзалу, водитель все так же молча открыл Любе дверь, подал чемодан.
- Спасибо!- поблагодарила его Любаша. Водитель сухо кивнул и подал чемодан Василию, вышедшему из машины. Мужчины обменялись коротким рукопожатием и «Победа» уехала.
- Давайте ваш чемодан, Люба!- предложил Василий и, не дожидаясь ее согласия, перехватил чемодан из ее руки. Они дошли до перрона, и Люба нарушила молчание:
- У вас какой вагон?
- Седьмой.
- Ой, - не поверила Люба, - и у меня седьмой…
- А место, место какое?
- Не помню я, - досадливо поморщился Василий, - в вагоне разберемся.
 Люба обиженно замолчала. Василий поставил чемоданы на перрон и достав из кармана пиджака портсигар, закурил сигареты «Казбек». Подали состав, и они вместе вошли в вагон, подав проводнице билеты.
- Ваши места 9 и 11 – сообщила им девушка, возвращая билеты Любе, так как руки Василия были заняты чемоданами.
- Ой… и места у нас рядом, - про себя пробормотала Люба, семеня по проходу за Василием. Тот, найдя полки с номерами 9 и 11, сразу же пристроил чемоданы в рундуки и сел , отвернувшись к окну.
 Любаша устроилась напротив него и тоже уставилась в окно. Через несколько минут поезд тронулся и Любе почему-то вспомнилось то, как она возвращалась домой с маленькой Юлей , в ночь на 23 июня 1941 года, как бежала домой, боясь за Мишу…
 При мысли о муже на глазах выступили слезы и Люба, стараясь не привлекать к себе ничьего внимания, украдкой их смахнула. До Москвы было ехать чуть больше суток и Люба, застелив постель и выпив предложенного проводником чаю, вышла в тамбур.
 Ей захотелось выйти из душного, многолюдного вагона, остаться одной на какое - то время и она нашла выход – тамбур. Там было свежо, весело перестукивали колеса, и не было людей. Люба прижалась спиной к холодной стене вагона и, закрыв глаза, слушала перестук колес. Ей показалось, что колеса стучат в ритме вальса – «раз-два-три, раз-два-три»… Как же давно она не танцевала… Как давно она не чувствовала себя женщиной – слабой, беззащитной, любимой…
 Люба открыла глаза и провела ладонями по волосам, поправляя прическу и, взявшись за ручку двери, толкнула ее. С той стороны двери в тот же самый момент, кто-то открывая её, резко, с силой, дернул дверь на себя. Не удержав равновесие на каблуках, Люба по инерции резко подалась вперед и больно ткнулась носом в чью-то грудь. Сильные руки подхватили ее под локти, удерживая на ногах. Она выпрямилась и подняла глаза – перед ней стоял Василий, и Люба неизвестно отчего смутилась:
- Извините… , - пробормотала она и протиснулась мимо него.
Заняв свое место, Люба никак не могла унять колотившееся как бешеное сердце – оно продолжало колотиться сильно, гулко и почему-то где-то в горле. Ей казалось, что все пассажиры этого вагона смотрят на нее и видят, как в ее горле колотится ее дикое сердце. Люба обхватила шею рукой, пытаясь удержать взбесившееся сердце, и через какое-то время смогла его успокоить. Люба быстренько залезла под одеяло, отвернулась к стене и сделала вид, что спит. Она слышала, как вернулся Василий, чувствовала на себе его взгляд, но делала вид, что спит. Вскоре ее и впрямь усыпил мирный стук колес…
Люба проснулась от того, что прямо в глаза ей светил уличный фонарь. Поезд стоял на какой-то станции, была глубокая ночь. В вагоне было довольно тихо, все пассажиры спали. Она села на полке, задернула на окне шторку и почувствовала на себе чей-то взгляд. В темноте сидел на своем месте, и неотрывно смотрел на нее Василий. Его взгляд обжигал Любу, не давал ей покоя, смущал ее…
- Вы почему не спите? – шепотом спросила она его.
- Не спится, - так же шепотом лаконично ответил он.
- А меня фонарь разбудил,- сообщила она ему, - теперь тоже долго не засну.
Василий молчал, и все смотрел и смотрел на Любу, не отрываясь. Она смутилась и посильнее запахнула на груди кофточку.
- Чего вы на меня так смотрите?
- Любуюсь.
Любу бросило в жар. Она смутилась и, сделав вид, что не расслышала, легла, отвернувшись к стене. Через какое –то время она скорее угадала, чем почувствовала какое-то движение – Василий пересел к ней на полку и , склонившись над ней, прошептал Любе в самое ухо:
- Только молчи.
 Не понимая, что происходит, Люба в то же мгновение почувствовала, как он лег позади нее, сильно прижавшись к ней. Через мгновение она почувствовала на своей груди его горячие руки, которые принялись ласкать и гладить ее. Она лежала пораженная, почему-то не в силах сопротивляться и только когда он стал стягивать с нее брюки, обрела способность говорить и действовать.
Вырвавшись из его объятий и почти столкнув его на пол вагона, она яростно зашипела:
 - Да что вы себе позволяете!!! Немедленно убирайтесь!!!!
 Василий тут же поднялся и молча ушел в тамбур.
Любе было плохо, она была в смятении. С одной стороны она понимала, что все сделала правильно, но с другой стороны… Она ловила себя на мысли, что этот натиск со стороны Василия не был ей не приятен. Наоборот, его прикосновения разбудили в ней так давно дремавшие желания и чувства. Она так давно не чувствовала себя женщиной, что уже и забыла, как приятны бывают мужские прикосновения. Пока Люба раздумывала над создавшейся ситуацией, вернулся Василий. Она немедленно притворилась спящей и лежала, чуть дыша. Василий завозился на своем месте и через какое –то время Люба услышала его размеренное дыхание – он уснул. Незаметно для себя уснула и Люба…
Проснувшись утром следующего дня, она старательно избегала встречаться с Василием взглядом, тщательно делала вид, что ничего не случилось и ей казалось, что так правильно. Позавтракав, Люба лежала и читала книжку, когда он нарушил молчание:
- Мне кажется, нам надо поговорить, - с нажимом произнес Василий.
- Поговорить?! – наигранно удивилась она, - о чем?
- Люба! Вы прекрасно понимаете - о чем я, - укорил он ее, и она смутилась.
- Хорошо, давайте поговорим.
Она встала и пошла в тамбур, Василий молча шел за ней. Уединившись, насколько это было возможно в условиях поезда, они молча смотрели друг на друга. Первым молчание нарушил Василий:
- Люба, я должен вам все объяснить.
Она молчала, предлагая ему продолжать.
- Я вас люблю, Люба, - как всегда лаконично поведал Василий.
Сказать, что Любаша удивилась, это значит ничего не сказать.
- Любите?! Меня?! А как же Валентина и Юра?
 - Тссс,- улыбнулся он, - не все вопросы сразу, хорошо?
 - Пойдемте в вагон – ресторан, Люба, - предложил он, - и я вам все расскажу.
Она ошеломленная, только молча кивнула.
В вагоне – ресторане они сделали заказ и Василий без эмоций, лаконично, рассказал Любе, что во время войны Валентина изменила ему с заезжим военным, бросив сына на произвол судьбы. Мальчика, которому было около 4 лет приютили соседи и написали о случившемся на фронт , Василию. Каких трудов ему, командиру танкового батальона, стоило отпроситься с фронта на несколько дней домой, Люба даже представить не могла. Тем не менее, командование пошло ему на встречу и Василия на 3 дня отпустили с фронта домой – решить судьбу сына. Приехав домой, Василий забрал Юру у соседей и отдал в детский дом. Времени на то, чтобы везти сына к родителям у него просто не было. Вернувшись на фронт, он написал письмо родителям, которые жили в далеком уральском городке, с просьбой найти возможность и забрать Юрочку из детского дома. Видимо, письмо где-то потерялось, потому что Юра так и остался в детском доме. В 1944 году из письма соседей Василий узнал, что Валентина вернулась домой с еще одним ребенком – полугодовалой девочкой и забрала из детдома Юру. После перенесенного ранения Василия отпустили домой в краткосрочный отпуск. Валентина встретила его как ни в чем не бывало, Юра просил отца не выгонять маму, ему хотелось чтобы все было, как раньше и Василий смирился. После войны он вернулся к семье, но к Валентине ничего, кроме чувства брезгливости не испытывал, отношения между ними испортились окончательно. Через год после войны умерла дочь Валентины, которую она прижила от того самого заезжего военного, из-за которого бросила Юру, и характер Валентины совсем испортился. Она ненавидела всех вокруг – мужа, сына, соседей. Ей было хорошо, когда она оставалась одна и часами баюкала оставшееся после смерти дочери покрывало. Необходимость заботиться о сыне и муже ее раздражала, она устраивала Василию истерики, его жизнь и жизнь сына становилась все невыносимей. Через год Василий не выдержал и обратился за помощью к врачам, Валентина прошла курс лечения в психиатрической больнице. После выписки она стала равнодушной, но по крайней мере, не устраивала скандалов и истерик, в меру своих сил ухаживала за сыном, кое-как вела домашнее хозяйство. После переезда в Йошкар-Олу болезнь Валентины периодически давала о себе знать, но все было терпимо , пока она не начала ревновать Василия к соседке. Терпение Василия было на пределе, он старался как можно реже видеться с женой, и все чаще и чаще ловил себя на мысли о том, что ему действительно очень нравится Люба.
- Не подумайте , что я сумасшедший, Люба, но я действительно люблю вас! – закончил Василий свой рассказ.
Люба молчала.
- Я не требую такой же любви от вас, Люба, - продолжил он, накрыв своей ладонью ее руку.
- Просто позвольте мне любить вас, позвольте быть рядом….
Люба была слишком ошеломлена услышанным и произошедшим, ее переполняли противоречивые эмоции - ей нравился Василий, но ведь он женат, а она замужем за Мишей! Ну и что, что от Миши нет никаких вестей уже больше 7 лет, она все равно замужем за ним, замужем!
Словно прочитав её мысли, Василий сообщил:
- Я разведусь с Валентиной сразу же после возвращения из Москвы, документы на развод уже готовы.
- Люба! – он чуть повысил голос, - скажите же мне хоть что-нибудь!!!
Его глаза смотрели на нее так умоляюще, в них и правда было столько нежности и любви, что Любаша решилась:
- Я позволю вам быть рядом с собой и любить. Но у меня есть два условия – вы же знаете, я замужем и если мой муж когда-нибудь вернется домой, я сразу же вернусь к нему. И еще – я не люблю вас, но вы мне очень нравитесь. Не требуйте от меня того, чего я не могу дать.
Василий помолчал, обдумывая ее слова.
- Хорошо, Любаша! Пусть будет так.
Люба улыбнулась:
- Спасибо, Васенька…
Он улыбнулся ей в ответ и сжал ее руку:
- Обещаю, никогда в жизни ты об этом не пожалеешь…
- Я знаю.

- 8 -
Так в жизни Любаши снова появился мужчина. Полгода обучения в Москве запомнились Любаше как праздник, нескончаемый праздник. Она никогда в жизни не получала столько внимания, нежности и заботы, сколько выплескивал на нее Василий, ее Васенька… Она звала его Васенька и было в этом что-то такое родное, полное тепла и благодарности. Он произносил ее имя ласково и нежно – Любушка… Но пришло время возвращаться домой и Люба испугалась. Испугалась совместного быта, пересудов, объяснений с родными, Васиного развода. Василий, словно почувствовал ее сомнения – в поезде, когда они уже подъезжали к своей станции он, крепко прижав ее к себе, тихонько сказал ей в самое ушко:
- Ничего не бойся! Только помни, что я тебя очень люблю!
Когда они вернулись домой, квартира встретила их тишиной. Валентины и Юры не было дома и на какое – то время Люба вздохнула с облегчением. Объяснения Василия с женой прошло бурно с истериками и попытками Валентины ворваться к Любе в комнату. Люба , сжавшись в комочек, сидела на кровати и безмолвно раскачивалась из стороны в сторону, закрыв уши руками, чтобы не слышать воплей и оскорблений Валентины. Через какое-то время все стихло, а Люба так и продолжала сидеть на кровати и раскачиваться. Ее отвлек скрип половицы. Посмотрев туда, откуда исходил звук, Любаша увидела на пороге комнаты зареванного Юрку, который переминаясь с ноги на ногу, робко спросил:
- Тетя Люба, а правда вы теперь мамкой моей будете?
- С чего ты взял, Юрочка?
- А там мамка с папкой из-за вас ругаются, - пояснил мальчик.
Любаша вздрогнула, как от удара, а Юра , не дождавшись ответа, ушел.
Любе стало жалко себя, Юру, Василия и даже Валентину, она заплакала, оплакивая жизненную несправедливость….
Как им хватило сил пережить развод и скандалы Валентины, не знает никто. Валентина словно сбесилась – кидалась на Любу с кулаками, караулила ее на улице, осыпая оскорблениями, писала во все инстанции жалобы с требованиями вернуть мужа в семью и наказать разлучницу. Любу вызвали к руководству министерства, ее « вопрос» обсуждался на партсобраниях, но Люба и Василий не сдавались – они хотели быть вместе не смотря ни на что…
После развода Валентина уехала к родителям в Пермь и Люба никогда больше ее не видела и ничего о ней не слышала. После официального развода Валентины и Василия прекратились и пересуды, их оставили в покое. Родные Любы и Юленька восприняли появление Василия в Любиной жизни как должное. Василий произвел на всех самое благоприятное впечатление. Братья с Василием подружились, Юля восприняла его как родного отца, родители радовались, что Люба не одна. Юрка пережил развод родителей спокойно, к Любе относился с уважением, но любого проявления нежности и ласки с ее стороны избегал. Люба попыток наладить более тесный и душевный контакт с Юрой не оставляла и вскоре их отношения были почти идеальными. Жизнь была прекрасна и удивительна.
В 1953 году умер Сталин. Сказать, что для большинства людей весть о смерти Сталина была самой страшной вестью в их жизни, это значит- ничего не сказать. Всю страну охватило чувство безысходности и горя, люди вполне искренне рыдали, оплакивая смерть великого вождя.
 Тогда же, в ноябре 1953 года, Люба родила Василию дочь, которую назвали Ирина. Девочка родилась слабой, болезненной и Люба, оставив работу, все свое время и внимание уделяла дому и семье.
В 1955 году, когда Ирине еще не исполнилось и 2 лет, у Василия начались проблемы на работе, его заместитель оказался вором, который растратил и присвоил государственное имущество. В причастности к хищениям подозревали и Василия. Павел, который к тому времени уже был секретарем ЦК КПСС, посоветовал Любе срочно уехать, чтобы избежать излишних пересудов и нервотрепки. Василий сначала ехать никуда не хотел, собираясь всем и каждому доказывать свою не виновность, но Люба его уговорила.
 Так в 1955 году Люба с Василием и тремя детьми переехали на постоянное место жительство на Урал. На Урале у Василия жили родители и два родных брата – Саша и Михаил. Семья поселилась в подвале дома брата Саши, Василий устроился на работу, старшие дети пошли в школу, а Люба целыми днями сидела в подвальной комнате с окном прямо на земле , в котором было видно только ноги проходящих по улице прохожих, и плакала. Ей не нравилось здесь все – климат, горы, подвал, в котором они вынуждены были жить, родственники мужа, воспринявшие ее и ее детей в штыки…
Так прошло еще два года, Ирина наконец-то достаточно окрепла для того, чтобы ходить в детский сад и Любаша пошла искать работу. Она обратилась в местный горисполком, в котором ей, с ее –то опытом и образованием, сразу же предложили место ревизионного инспектора в финансовом управлении. Люба предложение с радостью приняла и, начав работать, воспряла духом. Вскоре им предоставили большую, 20 метровую комнату с подселением и они переехали из подвала в свое жилье. Юра ушел служить в армию, Юля заканчивала школу и собиралась поступать в медицинский институт, Ирина пошла в первый класс. Люба привыкла к своему новому месту жительства и даже полюбила прекрасную уральскую природу , которая ,особенно осенью, была так щедра на краски. Они с Василием и Ириной с удовольствием ходили в лес за грибами и ягодами, ездили на озера, а однажды Василий даже уговорил Любашу пойти с ним в горы. Горы произвели на Любу неизгладимое впечатление – от высоты и разряженного горного воздуха, захватывало дух и кружилась голова. Василий привел ее на Откликной гребень, который представлял собой отвесную скалу, расположенную таким образом, что стоя на ее вершине и крикнув что - нибудь, можно было услышать, как твой голос возвращается обратно, словно отраженный от невидимого экрана. Показав Любе на отвесную, на ее взгляд, гору, Василий ласково улыбаясь, предложил: - Побежали?
 - Куда?! С ума сошел?!
 Но муж, не слушая ее возражений, схватил ее крепко за руку, и , хохоча в ответ на Любины протестующие крики, потащил ее наверх. Каким то чудом наверх они взобрались и Люба, крепко прижавшись к мужу, тихонько прошептала:
 - Я тебя люблю…
 Василий довольно хмыкнул:
- Я знаю…



 - 9 -
Жизнь Любы текла своим чередом и была полна простого, человеческого счастья. Она и муж работали, Юля училась в медицинском институте, Юрий после службы в армии сразу же женился и поступил на заочное отделение в местный технический ВУЗ, совмещая работу с учебой. Вскоре у Юрия родились две дочери – погодки Светлана и Ольга.
Каждое лето Люба с мужем и младшей дочерью ездили на Волгу, к Любашиным родным.
 Родители были совсем старенькими и беспомощными, жили вместе с Шурой и Тамарой, дети которых тоже давно выросли и обзавелись собственными семьями. Пашка с Лидой так и не имели детей, поэтому все свое время и внимание уделяли внукам Шуры и Томочки. Дома Любе было хорошо. Родительский дом, стоящий на горе и всеми своими окнами выходящий на Волгу, казался ей самым лучшим местом на земле, только здесь она по настоящему отдыхала, заряжаясь энергией солнца на все время от поездки до поездки.
 Вскоре вышла замуж и Юленька, переехав жить к мужу, в другой город.
 Ирина, закончив с золотой медалью школу, огорошила родителей сообщением о том, что пойдет работать в милицию. Люба пыталась отговорить дочь от такой не женской профессии, Василий не вмешивался, только довольно улыбался – дочь получилась с крепким внутренним стержнем, умненькая, волевая… Ирина самостоятельно устроилась на работу в милицию и поступила на заочное отделение юридического института. Чтобы отвадить дочь от «неженской» профессии, Василий по просьбе жены, обратился к руководителю отдела, в котором работала Ирина и попросил его устроить ей «проверку на прочность» , загрузив работой и создавая различные препятствия. Начальник просьбе удивился – обычно его просили об обратном, но обещание сдержал – Ирина работала круглыми сутками, изредка приходя домой отсыпаться, но от своей идеи не отступила, работать в милиции осталась.
 Вскоре Ирина тоже вышла замуж и обе сестры , с разницей в один месяц сделали Любу бабушкой – Ирина родила дочь Наталью, а Юля – сына Сергея.
Василий продолжал работать, став директором автошколы ДОСААФ, Люба вышла на пенсию и посвятила себя многочисленным внукам. Больше всего она любила маленькую Наташу, дочь Ирины. Чаще всего оставляла ее у себя ночевать, больше старалась уделять ей внимания. Василий Наташу тоже любил больше других и вскоре, когда Ирина развелась с мужем и занялась устройством личной жизни, Василий и Люба забрали девочку к себе, посвящая ей все свое время и внимание. Традицию летнего отдыха на Волге супруги не нарушали даже после выхода их обоих на пенсию, только теперь вместо Ирины с ними ездила внучка. Родители Любаши давно умерли, родительский дом был продан родственниками и Любе казалось, что она что-то утратила навсегда. В каждый свой приезд она приходила к дому, гладила створки ворот и иногда плакала, вспоминая все, что происходило в этом доме.
Когда Любе исполнилось 70, а Василию 74 года, они решили пожениться. Зачем? А Люба и сама не знала зачем. Василию хотелось, чтобы она наконец-то официально стала его женой, а Люба наконец-то смирилась с потерей Миши и поверила в его гибель. Дети и внуки недоумевали, а супруги, наконец-то ставшие мужем и женой по закону, были счастливы…
 Когда заболел и слег Василий, Люба испытала неоднозначные чувства - ей было так жалко его, что ей хотелось все время что - то для него делать, но в то же время его беспомощность её раздражала, она чувствовала себя обманутой – ведь он всегда был таким сильным, таким надежным, а теперь совершенно ничего не мог делать без посторонней помощи. Смириться с этим было трудно, и Люба часто плакала, жалея себя и его. Муж умер на 90 году жизни в светлый церковный праздник , называемый в народе «Прощенное воскресенье» и Люба решила, что ее жизнь тоже закончилась в этот день.
После похорон Василия у нее как - то враз кончились жизненные силы – ей ничего не хотелось. Ежедневно навещавшие ее родные приносили ей продукты, готовили, убирали квартиру, заставляли ее вставать с кровати и хотя бы иногда выходить на балкон – дышать свежим воздухом. Пока они были с ней, она молча, с улыбкой, выполняла все их просьбы, но как только она оставалась одна, Люба ложилась на кровать и, уставившись невидящим взором в потолок, вспоминала, вспоминала, вспоминала…
Когда воспоминания были радостными – она улыбалась, когда грустными или тяжелыми – плакала…
А еще она каждый день обращалась к Богу с одной единственной просьбой – чтобы он забрал ее к себе, потому что она так устала жить и ей так хотелось увидеться с Мишей, Клавой, родителями, братьями, Василием…
Оживлялась Люба только когда приходила Наташа, которая к тому времени уже давно выросла, обзавелась семьей и всегда приходила к Любе со своей дочерью – маленькой, непосредственной, хорошенькой, очень-очень похожей на саму Любашу в детстве… Только тогда Любаша оживлялась и искренне радовалась визитам, много разговаривала с Наташей о жизни, делилась воспоминаниями, ощущениями, давала внучке советы и ощущала себя нужной и живой.
 Когда Любе исполнилось 85 лет, на ее день рождения собрались все ее дети, внуки и к тому времени уже многочисленные правнуки. С помощью Наташи она накрыла стол и даже испекла свои фирменные ватрушки с творогом, яблоками и изюмом. Сидя во главе стола, Люба произнесла тост:
- Милые мои! Давайте выпьем за то, чтобы каждый из вас прожил свою жизнь достойно. Так, чтобы вспоминая вас, люди вспоминали только хорошее…
Помолчав, она добавила:
- Мне кажется, что я прожила свою жизнь именно так….
В ноябре 2003 года, когда прошло чуть больше года после смерти Василия, Люба уснула и больше уже никогда не проснулась. Видимо, Господь все-таки внял ее просьбам….