Маленький грек

МАЛЕНЬКИЙ ГРЕК
Киноповесть Алексея Эйбоженко


 
ПРОЛОГ
Томас Альмаре сидел в выцветшей майке и старых джинсовых шортах на-против меня и что-то рассказывал на ломаном русском. Меня не очень интере-совало то, о чем говорил этот долговязый белобрысый эстонец с базедовой бо-лезнью, но выхода не было. Бутылка водки была его, а стало быть, если хочешь, чтобы тебе налили, сиди и хоть делай вид, что слушаешь. Я и сидел, внутри се-бя выстраивая простые логические цепочки: Томас – Прибалтика, Каунас, “Жальгирис”, Балдерис – хоккей, “Динамо”, “Спартак” – Древний Рим – Древняя Греция – Афины – Эллада – Мария.
И вот тут, когда Томас, не вспомнив “как это будет по-русски”, обозвал лед в стакане водой в куске, я вдруг понял, что какие бы цепочки я сейчас не вы-страивал, кончаться они будут только Марией. От этой мысли захотелось сразу и смеяться, и плакать. И чтобы эстонец не увидал мою улыбающуюся рожу с навернувшимися на глаза слезами, я поднял голову и посмотрел на звездное небо Авиньона. “Завтра в Москву, обратно в СССР”, – мелькнула грустная мысль.
I
Десять дней до того. Москва. Белорусский вокзал. Август 1990 г.
Я шел по перрону Белорусского вокзала к 9 вагону поезда № 15 “Москва - Париж - Остенде”, твердо зная, что такое Париж, и смутно представляя, что та-кое “Остенде”. Главное, что он дальше Парижа, а значит, и хрен с ним. На пле-че у меня болталась легкая спортивная сумка с надписью “СССР”.
Советскую делегацию студентов театральных училищ для поездки на Авиньонский фестиваль отобрали еще в апреле. Всего 15 человек со всего СССР. Были здесь и блатные от Минкульта, и комсомольские активисты, и от-личники учебы, и любовницы и любовники художественных руководителей, и всякие подлизы, ну и, как водится, 2 стукача из аспирантуры и я – порядочный разгильдяй, попавший в делегацию только потому, что единственный из всего ГИТИСа мог без словаря объясняться на французском языке.
Девятый международный вагон с покатой крышей я отыскал сразу, потому что около него и толпилась вся делегация. По старой советской привычке все приехали на вокзал за 1,5 часа. Я пришел за 10 минут до отправления.
– Ну где ты шляешься, мать твою. Мы тут с ума сходим, – двинулся ко мне председатель комсомольской организации ГИТИСа Вася Хрящев. – Ты ж не в Жмеринку, едрена вошь, едешь, а во Францию. Да что с тебя взять. Паспорт да-вай, жопа!
Я молча отдал этому козлу паспорт и в ту же секунду я услышал за спиной пьяный женский крик:
– Лелюшка, пусик, я пришла тебя провожать.
Я обернулся. Вот черт! Это была “известная” на весь ГИТИС студентка, моя однокурсница – эффектная и вызывающая Вероника по кличке Зайка. Она бро-силась мне на шею и заголосила, обливаясь при этом пьяными слезами:
– Лелюшка! Поцелуй там от меня Триумфальную арку и башню эту желез-ную! – и вдруг добавила: – Я тут бутылку шампанского принесла. Давай сейчас ее из горла и выпьем!
– Ты чего пришла, – первым делом осведомился я.
– Так ты ж наш делегат. Я за тебя голосовала.
– Чем ты голосовала. Задницей своей, что ли? Меня худрук сам назначил.
– Сердцем, душой за тебя, Лелюшка!
– Ладно давай бутылку, я ее сам выпью, а то времени нет. Еще не хватало с тобой ее тут распивать.
Я вскочил в вагон, поезд тронулся, а Вероника еще долго стояла на перроне, утирая слезы, происхождение которых было понятно только ей одной.
II
На следующее утро. Пограничный контроль. Станция “Брест пассажирский”
Я сидел один в купе у самого окна и смешивал водку с “Дюшесом”, куплен-ным у проводницы. Две мои попутчицы, молчаливые несимпатичные студентки из Киева, время проводили в основном в коридоре. В купе им было душно, да и вид полупьяного пассажира, т. е. меня, был им, видимо, не по душе.
И тут дверь открылась, и на пороге появился маленького роста человек и улыбнулся гнилыми зубами, которые вовсе его не портили, потому что весь он был само обаяние. На нем была расшитая русская косоворотка, поэтому сам он напоминал то ли Иванушку, то ли Емелю.
– Колей звать меня, – сразу же представился он. – Слушай, тут дело такое: декларацию коньяком залил, а у проводницы другой нет. Чего делать-то!
Поезд тряхнуло, и он резко затормозил. Коля присел на нижнюю койку. Проходивший по коридору голубоглазый, коренастый грузин из нашей группы, чем-то похожий на Роберта Редфорда, остановился и сказал, обращаясь к нам:
– Говорят, приехали, да? Чего грустные такие. Граница снимает замок... Ге-оргий! – неожиданно добавил он и протянул руку сначала Коле, потом мне.
Я тоже назвал свое имя и, мы втроем выпили за знакомство “Дюшеса” с водкой.
– Спасибо. В следующий раз я угощаю, – как-то особенно, по-грузински сказал Георгий и вышел.
– Что ж с декларацией-то делать, – продолжал гнуть свою линию Коля. – Я ж первый раз за границу еду. Чего ж теперь: обратно отправят?
– Конечно, отправят, – с улыбкой ответил я.
– Да ну тебя, – зло вскрикнул Коля, выскочил из купе и побежал по коридо-ру, униженно повторяя одну и ту же фразу: “Гражданочка проводница, вот вам крест, нечаянно я. Я ж первый раз за границу еду. Гражданочка проводница...”
III
Шестью часами позже. Афины. Международный аэропорт
В Афинах стояла нестерпимая жара: 45° С в тени.
В зал вылета вошли Марк и Мария. Они выглядели как брат и сестра: одно-го роста под 1 м 80 см, стройные и одеты одинаково: “косые куртки”, очки “Ray Ban”, голубые джинсы, на ногах “казаки”. Марк вез небольшой чемодан на ко-лесиках, у Марии за спиной болтался лоскутный кожаный рюкзак.
Дежурный по аэропорту объявил, что заканчивается посадка на самолет “Афины - Марсель”. Марк снял очки и обнял Марию, потом нежно поцеловал и что-то прошептал на ухо. Она улыбнулась, как улыбаются не брату, а только любимому человеку. Мария взяла у Марка чемодан и пошла к таможенному контролю. Молодой человек помахал ей вслед и направился к выходу. Выйдя на улицу, он прошел метров 30, когда с ним поравнялась легковушка с затем-ненными стеклами. Одно из стекол опустилось и прозвучало три еле слышных хлопка. Марк упал навзничь. Он умер мгновенно. Темные очки отлетели в сто-рону и разбились об асфальт. Машина моментально скрылась...
Самолет “Афины - Марсель” выруливал на взлетную полосу.
IV
Путь от Бреста до Авиньона
Дорога от границы до самого города Парижа прошла без эксцесов. Деклара-цию Коле проводница все же дала после того, как тот разрыдался так, как ры-дают разве что в детском саду. Страсти улеглись уже в польском городе Жо-пин, который проводники стеснительно объявляют, ставя ударение на послед-нем слоге. Пока ехали по Польше, сколотилась у нас небольшая дружная ин-тернациональная мужская компания: Георгий из Тбилиси, Томас из Талина, ка-зах по имени Султан, узбек с каким-то очень сложным именем, которого все просто звали Лева, ну и, конечно, я с Колей. У кого отыскалась какая-то снедь, у кого водка. Так что ехали весело. Когда въехали в Западный Берлин, все при-липли к окну. Хотя Берлинской стены к тому времени уже не было, всех пора-зил контраст с Берлином Восточным. Для многих это был первый опыт знаком-ства с миром наживы и капитала. Мир этот блистал и сиял, был хорошо одет, но почему-то пугал, поэтому никто не решился выйти на перрон во время оста-новки.
В Париже нас перевезли на автобусе с Северного вокзала на Центральный, погрузили на скоростной поезд “ТЖВ”, и через 3 часа мы уже расселялись в одном из студенческих общежитий Авиньона. Мы чувствовали себя как в сказ-ке. Никому пока не верилось, что мы во Франции, в одном из самых красивых городов Европы.
V
Обед после размещения
– Чего я тут узнал, – прошептал Георгий как раз в тот момент, когда мы усаживались за столик в тени каштанов, почти полностью закрывающих свои-ми ветвями дворик общежития, включая столовую под открытым небом.
– Ну и чего? – поинтересовался я, потому что от шепота грузина повеяло тайной и заговором.
– Все бабы живут на третьем и четвертом этажах. Так? – продолжал шеп-тать Георгий. – Мы живем на пятом и шестом. Так? Но душ ни на пятом, ни на шестом не работает. А работает он только на третьем и четвертом. Усек?
– Ну?..
– Лапти гну! Это шанс, старик! Я не знаю как ты, а я тут точно кого-нибудь трахну. Решил я так. Ну, чего скажешь?
Я ничего не успел сказать, потому что к столу подбежали Томас и Коля.
– Свободно? - интеллигентно спросил Николай.
– Да садитесь, что ли, – так же интеллигентно ответил Георгий.
– Тут такое смешное дело выходит, – с сильным акцентом, нараспев загово-рил горячий эстонский парень. – Все уже приехали. Представить страшно, что в одном общежитии люди из 15 стран. От каких-то стран пять человек, от каких-то десять. А от Эстонии только я один. Обидно.
– Ты не от Эстонии. Ты от всего СССР. А нас тут много, – патриотично зая-вил Коля и затянулся “Беломором”. Иностранцы за соседними столиками за-кашляли.
– А чего ты говоришь, что все приехали? – не обратив внимание на Колино заявление, вмешался в разговор Георгий. – Вот поляки и греки приедут только вечером. Я списки видел.
– Я тоже видел, – отпарировал Томас. – Я хотел сначала сказать, что почти все приехали, но забыл слово “почти”. Кстати, такое смешное дело. Греков бу-дет 8 человек. И всех зовут Мария. Я списки видел.
– Восемь Марий. М-да. И душ только на третьем и четвертом, – сказал себе под нос Георгий и принялся за обед, который только что принесли нам два ми-лых француза.
– Гляди-ка, компот, – вдруг обрадовался Коля, когда полная француженка в белом кружевном фартуке поставила нам на стол двухлитровый запотевший металлический кувшин с красной прозрачной жидкостью.
Жара стояла нестерпимая, да и продолжало после вчерашнего мучить по-хмелье, поэтому компот сразу же мы разлили по стаканам.
Первым неладное заподозрил Томас. Он понюхал жидкость в стакане и так широко раскрыл базедовые глаза, что они чуть не плюхнулись в стакан.
– Ребята, это вино, – пробурчал эстонец.
– Ни хрена себе, – воскликнул Коля и опрокинул стакан двумя глотками. Иностранцы за соседними столами презрительно покосились на Колю.
Кувшин выпили за 5 минут. И тут встал вопрос: “Нальют ли еще?” За со-седними столами пили медленно, поэтому поделиться опытом было не с кем. Вдруг меня осенило....
Спустя еще 5 минут Коля, переодевшись в свою расшитую косоворотку, с кувшином в руке подошел к полной француженке в фартуке и произнес фразу, которой я его научил:
– Мадемуазель, пардоне муа. Жо сюи рус. Жо вё дю ван.
Француженка сразу не поняла, что русский просит у нее вина. Говорил Коля уж больно коряво. Но когда он протянул ей кувшин и сделал жалобное лицо, полная француженка растрогалась и налила полный кувшин.
Этот номер мы повторили еще раза 2. После чего поняли, что послеобеден-ный сон нам всем просто необходим и отправились по номерам: я с Колей в свой, Георгий с Томасом в свой...
Опоздавшая на обед датская делегация вина на обед не получила. К ее при-ходу все уже выпили. Датчане было обвинили во всем русских, но доказа-тельств так и на нашлось. Да и впоследствии датской делегации так и не уда-лось попробовать за обедом французского вина, потому что они все время опаздывали, а Коля к столу всегда выходил в своей косоворотке...
VI
Спектакль в Папском дворце
Двор Папского дворца – пожалуй, самая знаменитая в мире сценическая площадка под открытым небом. Каждый год летом здесь строят зрительный зал, рассчитанный на 2 500 человек. Специально для зрителей этого зала луч-шие режиссеры и актеры Европы готовят новый спектакль. Но по сей день сим-волом этой импровизированной сценической площадки считается Сид в испол-нении Жерара Филиппа. Знаменитый пронзительный монолог звучит из всех динамиков, расположенных во дворе, пока зрители занимают свои места. И чистое звездное небо над головой...
В тот год во дворце французы играли “Плутни Скапена”. Мы шли во дворец по расцвеченному гирляндами и огнями городу. Всюду были развешаны афи-ши, на каждом шагу уличные актеры со всего света развлекали прохожих сцен-ками, пантомимой и нехитрыми экзерсисами а ля “Белый пудель”.
Папский дворец возвышался над площадью, подсвеченный сотнями про-жекторов и презрительно взирал на уличную толпу своими восьмивековыми башнями. Счастливые обладатели билетов, в число которых входили и мы, вхо-дили в чрево дворца и, пройдя по широким сырым коридорам, оказывались в знаменитом дворе.
У нас с Колей места оказались рядом, и, когда мы уже уселись, к нам про-тиснулась высокая стройная девушка в темных очках “Ray Ban” и спросила по-французски, где 8 ряд место 14. Я ответил, что оно рядом с нами. Она присела, сняла очки и, посмотрев на нас с Колей, чему-то улыбнулась. Таких синих глаз я никогда в жизни больше не видел...
“Плутни Скапена” были поставлены как итальянская комедия масок. Было весело, динамично, красочно. Наверное, спектакль бы мне понравился еще больше, если бы Коля иногда не пихал меня в бок и не задавал извечных вопро-сов: “Чего он сказал? А это кто? Что происходит-то?”
Когда спектакль кончился, девушка с синими глазами улыбнулась нам на прощание и скрылась в толпе.
А мы, уставшие после всех переездов, поплелись в общежитие и уже через час спали мертвым сном.
VII
Я проснулся рано утром. За загородкой, разделяющей комнату на две рав-новеликие части, вовсю храпел Николай. Выходя из общежития во двор, я столкнулся с Георгием, который очень сосредоточенно пересчитывал неизвест-но откуда взявшиеся у него доллары.
– Ничего себе. Откуда у тебя столько? – спросил я. Георгий был явно недо-волен, что его застукали, но, деланно улыбнувшись, ответил:
– Отец дал. Фотоаппарат просил купить. Ты знаешь, если меня будут ис-кать, скажи, что я погулять пошел. Буду поздно. Ну все, бывай!
Чуть отойдя, он как будто что-то вспомнил и, обернувшись ко мне, крикнул:
– Гречанки вчера приехали. Действительно восемь человек и всех зовут Ма-рия! Вай, вай! Действительно смешно, – и он продолжил свой путь.
– Привет! – послышалось сзади по-французски. Я обернулся. Передо мной стояла девушка с синими глазами, которую мы встретили вчера в Папском дворце. Под лучами восходящего солнца эти глаза были вообще цвета Среди-земного моря, каким я его видел в каком-то фотоальбоме.
– Привет. Меня зовут Алекс, – ответил я тоже по-французски фразой из учебника второго класса.
– Ты русский, – сказала она и засмеялась.
Мне стало обидно, что меня вот так сразу приняли за “совка”. Одет я в об-щем-то был неплохо и рожей не напоминал славянофила. Девушка, видимо, за-метила мою растерянность и еще громче засмеялась:
– Ты не волнуйся, все нормально. Я просто вчера слышала, как ты по-русски говорил. А похож ты на грека.
И тут во двор выскочили семь девушек. Крича и весело улюлюкая, они под-хватили девушку с синими глазами и потащили ее прочь. А она махала мне ру-кой, смеялась и кричала: “Грек, встретимся вечером. Сегодня вечером!”
– Гречанки! Все Марии! – зачем-то сообщил мне французский дворник с метлой, незаметно вынырнувший из подсобки.
Дворник стал мести и без того чистый двор, загремели под каштанами офи-цианты, накрывая завтрак. И я вдруг подумал, что влюбился. “Да нет, не может быть!”
VIII
День прошел в ожидании денег на карманные расходы. С заходом солнца руководитель делегации Вася Хрящев раздал всем нашим по 400 франков и по-вел группу желающих в магазин дешевых сувениров. Георгий успел к самой раздаче, поэтому его отсутствия никто не заметил. Он отозвал меня в сторону и, открыв небольшую сумку, сказал:
– Гляди, чего я купил.
На дне сумки я ожидал увидеть фотоаппарат, но там лежали два брикета, очень похожие на шоколадки фабрики “Рот фронт”.
– Настоящий гашиш, – прошептал мне на ухо Георгий. – Надо найти узбека, чтобы сделал нам “бомбу”! Он сказал, что умеет.
Узбека Леву и казаха Султана мы быстро нашли в местном буфете. На наше счастье, они не пошли за сувенирами, а стали тратить деньги на пиво.
– У меня товар есть, – сказал узбеку Георгий.
Лева оценивающе взглянул на него своими узкими глазами и шепнул: “По-шли!”
Мы забрались на чердак общежития, а оттуда вышли на крышу. Пока Лева потрошил сигарету, Султан скатывал из кусочка брикета маленький шарик. Еще пара-тройка манипуляций и “бомба” пошла по кругу. У казаха и узбека Левы расширились и заслезились глаза. Георгий со словами: “Вот это вещь!” лег на крышу и уставился в небо. У меня только слегка закружилась голова. После того, как докурили, остаток “бомбы” безжалостно растоптали, а пепел развеяли по ветру. Голова у меня закружилась сильнее, и я сказал, что пойду полежу.
IX
Сквозь сон я почувствовал, что кто-то трясет меня за плечо. Слегка заболела голова. Глаза удалось открыть с трудом. На моей кровати сидел Николай. В од-ной руке он держал початую бутылку вина, в другой пачку “Camel”.
– На, пей, – и он сунул мне бутылку, – Держи, держи! Хлебни!
Я хлебнул. Тогда он вынул сигарету из пачки, прикурил ее и дал мне:
– На, кури!
Я закурил. Стало легче. Тут-то я и заметил, что Коля пьян в стельку.
– Ты знаешь, я тут с девушкой познакомился. Она француженка. Мы друг друга не понимаем, но я люблю ее! Понимаешь! Ты попереводи нам, а? Это все ее. Она, если надо, еще купит! – выпалил заплетающимся языком Коля, кивая на бутылку и пачку сигарет.
– Где она?
– Там, в коридоре.
Я посмотрел на часы. Было около 10 вечера. Еще не поздно.
– Ладно, пошли, – процедил я, и мы вышли в коридор.
Девушка поразила меня. Это было мелкое, ростом не более 145 см, сущест-во. Она была одета в короткую юбку и сомнительную кофту в цветочек. Гряз-ным стоптанным кроссовкам на босу ногу явно оставалось жить недолго. Из-за громадных во все лицо очков на меня моргали крохотные глазенки. Она поче-му-то напоминала мне Винни-Пуха.
– Это Сесиль! – представил мне возлюбленную Коля.
– Где ты ее нашел? – поинтересовался я.
– На улице. Она сама подошла. Я так понял, что она туристка.
Втроем мы вышли во двор, а затем и за территорию общежития. Я перево-дил. Она рассказывала Коле, что родители у нее крестьяне, что в школе она иг-рает в самодеятельном театре, поэтому и приехала поглядеть на фестиваль. Ко-ля нес какую-то околесицу о детстве в колхозе, о пьющем отце-агрономе и о том, что в школьные годы подрабатывал комбайнером на уборке кукурузы. За работу переводчика Коля дал мне бутылку вина, из которой я потихонечку от-хлебывал во время прогулки. И все было бы хорошо, если бы Сесиль вдруг не спросила:
– Николай, а ты можешь за бампер приподнять автомобиль, – и она указала на внушительных размеров BMW.
Коля отрицательно покачал головой. Тогда Сесиль подошла к машине и, ух-ватившись за бампер, приподняла ее. Задние колеса оторвались от земли сан-тиметров на пять.
– Скажи ей, что я люблю ее и хочу с ней спать. Прямо сейчас, – произнес Коля.
Я перевел, и Сесиль, поставив машину на место, утвердительно кивнула го-ловой. В нашу комнату мы вошли втроем. Мне нужно было зайти за бутылкой шампанского и идти искать Марию. Но Коля схватил меня за грудки:
– Ты не можешь уйти. Я же не будут делать это с ней молча. Я не привык так. И я должен понимать, что она говорит мне. Иначе ничего не выйдет, не выйдет. Понимаешь?!!
– Что ты предлагаешь?
– Ты сиди за загородкой и переводи!
– Может, мне ее еще за тебя трахнуть?
– Нет, это я сам могу. А ты должен переводить.
– Ты большой извращенец, мать твою, – и я, тихонько оттолкнув Колю, вы-шел из комнаты с пластиковым пакетом, в котором лежала бутылка шампан-ского, отнятая мной у Вероники на перроне Белорусского вокзала.
X
Выйдя во двор, за одним из столиков в буфете под открытым небом я обна-ружил Томаса, который пил водку с двумя финскими девушками дюжего сло-жения. Разговор шел на финском языке, поэтому я сразу почувствовал себя чу-жим на этом празднике жизни. Но от водки я не отказался и залпом опрокинул полстакана. И тут передо мной возникла она. Когда я вспоминаю Марию, я вспоминаю ее именно такой, какой я ее увидел в тот момент. Голубые джинсы, “казаки”, белая обтягивающая майка, черные мелковьющиеся волосы до плеч и синие-пресиние глаза. При свете ламп, освещавших буфет, они уже были цвета не Средиземного, а Красного моря, каким оно бывает, если отплыть от берега километра на два. Чуть синее, чем у самого берега.
– Грек, у тебя не будет огня? – спросила она.
Вокруг было столько курящих людей, а она подошла именно ко мне. О, гос-поди! У меня захватило дух, но я быстро справился с собой и отыскал зажигал-ку.
– Я сейчас возьму куртку, рюкзак и пойдем, – сказала она.
– Куда?
– Увидишь, – и она ушла под сень каштанов.
Вернулась Мария уже в кожаной куртке, с рюкзаком и подошла совсем близко ко мне. Оказалась, что я на полголовы ее ниже. Она провела рукой по моим волосам:
– Ты совсем маленький грек. Ну ничего, ты подрастешь. Люди растут до 25 лет. А тебе ведь, наверное, лет 20?
– Да. А тебе сколько?
– 22. Я совсем большая, а вернее сказать, взрослая. Ну пошли, проводишь меня.
Она пошла впереди, а я поплелся за ней.
XI
Мы дошли до вокзала и сели в поезд до Марселя. В вагоне мы говорили ни о чем и обо всем. Конкретно я даже сейчас и не вспомню. Все было как во сне. Единственное, что могу сказать, так это то, что мы много смеялись. Над чем, я тоже не помню. Мы пили шампанское из горла, а потом у нее нашлась еще ма-ленькая бутылка виски...
От вокзала до небольшого отеля в Марселе шли минут 10. У нее был ключ. Мы сразу поднялись на 3 этаж и зашли в номер. Кровать была прибрана. В углу стоял небольшой чемодан на колесиках.
– Можно тебя поцеловать? – задал я глупый вопрос.
– Еще успеешь, – засмеялась она. – Устраивайся. Я пойду в ванную.
– А что мы потом будем делать?
– Спать. Поздно уже.
Пока в ванной журчал душ, я стоял у окна и рассматривал мигающую вы-веску на доме через дорогу. Сначала загоралась надпись “Joker”, потом появ-лялся хитрый шут и мигал левым глазом, затем он исчезал и на его месте вы-скакивали карты: десятки, валеты, дамы, короли, тузы. Потом и они исчезали, и все начиналось по новой.
Мария вышла из ванной, обернутая полотенцем.
– Ты знаешь, мне показалось, что ты полюбил меня с первого раза? Как только увидел? Еще в театре. – спросила она.
– Да.
– Ты не врешь? Это очень важно для меня.
– Нет, не вру, – тупо ответил я.
– Тогда поцелуй меня, – прошептала она.
Я почему-то поглядел в окно. Джокер мигнул мне левым глазом. Я подошел к Марии обнял ее и поцеловал...
Утром меня разбудил луч солнца, пробравшийся сквозь стекло к моему ли-цу. Я открыл глаза. Мария была уже одета. Она подошла ко мне и поцеловала:
– Пора вставать. Доброе утро, маленький грек!
Я оделся.
– Бери чемодан и пошли, – как бы приказала она.
На вокзал мы шли молча. Только иногда она улыбалась, трепала мне рукой волосы и целовала в щеку. Уже на перроне она сказала:
– Мой поезд через 4 минуты, а твой минут через 15. Вот с той платформы.
– А ты разве поедешь не со мной.
– Нет. Мне в аэропорт, а потом в Афины.
– Зачем? Все ваши еще будут на фестивале дней 5. Ты не можешь ждать?
– Нет, не могу. У меня разные дурные предчувствия. Я должна встретиться с одним человеком. Он ждет меня. Понимаешь?
– Не очень.
– Ты напиши мне, маленький грек. Вот адрес, – и она протянула мне клочок бумажки.
Медленно подошел поезд. Мы поцеловались, и она вскочила на подножку.
– Мария, я люблю тебя. Слышишь? – закричал я ей вслед.
Поезд тронулся.
Она помахала мне рукой, надела темные очки и скрылась в вагоне.
XII
В Авиньон я вернулся в самую жару, часа в 2 пополудни. На улице, веду-щей к общежитию, встретился мне Томас в обнимку с двумя финками. Вид у него был самодовольный.
– Ты где был, – закричал он мне. – Тут у нас такое творится. Георгия англи-чане, как это по-русски, отмудохали. Он на третий этаж залез и в душе стал к гречанке приставать. А в ее комнате уже англичанин спал. Мало того, все анг-личане на третьем этаже спали. Кто с кем. Баба в крик. Короче, Гогу шесть че-ловек долбили. Еле живой. Да! А у Коли солнечный удар. К нему “скорая“ приехала.
Я бросился к общежитию. Влетел в комнату. Вокруг Колиной кровати стоя-ли Вася Хрящев и два доктора. Коля смотрел на них полуоткрытыми глазами, держа на голове грелку со льдом. Врач обратился ко мне по-французски:
– Он много пьет? – и показал на Колю.
– Да в общем-то не много. Бутылку вина в день, – соврал я.
– И что, каждый день? – удивился доктор.
– Конечно, каждый.
– Так он алкоголик?
– Зачем же сразу алкоголик. Просто выпивает человек. Вот и все.
– О чем это вы болтаете? – вмешался Вася Хрящев.
– О погоде, – ответил я.
– Ты что меня за идиота держишь. Я что, слова “алкоголик” не понимаю. Оно международное.
– Слушай! Шел бы ты. Не видишь, что человеку плохо.
Вася, ворча себе под нос, вышел из комнаты, а врачи помялись еще у Коли-ной кровати минуты три, посовещались и прописали Николаю полный покой.
– Ты представляешь, просыпаюсь я утром, а ее уже нет. Голова у меня бо-лит. Я потянулся в сумку за деньгами, чтоб похмелиться пойти, а денег нет, – канючил Коля, не снимая с головы грелку. – Я во двор выскочил. Побегал там минут 5 и прямо среди двора в обморок грохнулся. Пришлось сказать, что сол-нечный удар.
– Ладно, пошли погуляем, – предложил я.
– Пошли. Только давай Гогу с собой возьмем. Ему досталось вчера.
С этими словами Коля отложил грелку и кряхтя сполз с кровати.
Георгий лежал в своей комнате, свернувшись калачиком и стонал. Били его грамотно. Лицо почти не пострадало, не считая еле заметного кровоподтека на правой скуле.
– Собирайся, погуляем, – сказал Коля, стоя в дверях.
– Никогда больше эту дрянь курить не буду. Никогда. Это ж надо такое вче-ра вытворить, – начал причитать Георгий и вдруг совершенно здоровым голо-сом спросил: – Вы за пивом?
– За пивом, за пивом, – криво улыбнулся Коля.
– Раз за пивом, тогда пошли.
И Георгий, поддерживая отбитые органы, захромал с нами за пивом.
XIII
Сели в пером попавшемся кафе на улице. Заказали по пиву и по багету. Зав-трак-то пропустили, на обед опоздали, а до ужина оставалось часа три.
– Чего теперь будет, – задумчиво промямлил Коля. – Васька Хрящев стука-нет. Он все ходил вынюхивал. Он меня с Сесиль точно вчера видел. Приедем, наверное, из комсомола исключат, а еще хуже из института.
– Да кому нужен твой комсомол, – огрызнулся Георгий, – комсомол твой уже давно засунули куда подальше.
– Не скажи, – жалобно протянул Николай, – у меня дедушка член партии с 1915 года, “искровец”, соратник Ильича. Он этого не переживет.
– А ты о своем дедушке-“искровце” думал, когда с этой прошмандовкой вчера гулял, – не унимался Георгий.
– Ты моего деда не трогай. Ему саблю сам Буденный подарил. У него орден Красной Звезды, – закричал Коля.
Дело могло дойти до драки, если бы я вдруг не увидел газету “Фигаро” в ларьке, рядышком с нашим столиком. С первой страницы улыбался Борис Ель-цин.
– Ребята, хватит орать. Глядите, Ельцин!
Мой возглас остановил начинавшийся конфликт. Я быстро купил газету и стал переводить:
– Вчера Борис Ельцин, выступая во Дворце съездов, с трибуны объявил о своем выходе из Коммунистической партии. Западные аналитики считают это концом коммунизма в СССР...
Мы помолчали.
– Вот тебе и дедушка-соратник, – вымолвил Георгий. – Можешь теперь эту газету Хрящеву в рожу кинуть и послать его вместе с комсомолом, знаешь ку-да?
– Куда? – ошарашенно спросил Коля.
– Ладно, давайте еще по пиву и пойдем поспим перед ужином, – сказал я свое веское слово.
Так мы и поступили.
XIV
Часов в шесть вечера я вышел во двор подышать воздухом и нагулять аппе-тит перед ужином. Усевшись за столиком в буфете под самым раскидистым каштаном, я заметил, как во двор общежития въехали две машины. Одна поли-цейская с мигалкой, другая – черный “мерседес”. Двое в серых костюмах вы-шли из “мерседеса” и направились к общежитию. Около меня появился Геор-гий, дрожа от страха, он спросил меня:
– Неужели кто-то стукнул про гашиш?
– А где он у тебя?
– Спрятал на крыше. Под кровлей сховал.
– Если будут искать, найдут.
– Тогда нам конец, – заключил Георгий.
Я и сам не на шутку испугался. Зачем я только лапал эти чертовы брикеты: пальцы свои точно на них оставил. Не успел я об этом подумать, как двое в се-ром вышли из общежития и направились к нам. За ними семенил Васька Хря-щев, указывая пальцем на наш столик. Когда они подошли, тот, который повы-ше ростом, достал жетон и представился:
– Франсуа Бруно. Интерпол. Нам нужно с вами поговорить, – обратился он уже лично ко мне.
– Только, старик, не колись и ни в чем не признавайся, – успел кинуть мне Георгий, и двое в сером перевели меня за соседний столик. Второй все время молчал. Говорил только Бруно:
– Вы знаете гражданку Греции Марию Копкинаки?
– Здесь восемь гречанок и все Марии. Фамилий я не знаю.
– Уже семь. А я имею в виду ту Марию, с которой вы провели эту ночь в марсельском отеле “Монте-Кристо”.
Я понял, что эти ребята славно поработали и отпираться нет никакого смысла.
– Да, я ее знаю, – наконец произнес я после трехсекундной паузы.
– Куда она отправилась этим утром?
– В аэропорт.
– Зачем?
– Хотела улететь домой.
– Дело в том, парень, что она не вылетела сегодня из Франции. И если ты скажешь честно, где она может быть, ты очень нам поможешь.
– Но она действительно сказала, что ей нужно домой в Афины.
– Зеленый чемодан на колесиках у нее был?
– Да. Я его донес ей до вагона.
– А теперь, парень, слушай внимательно. Ты, конечно, помогать нам не обя-зан. Но вот что я скажу тебе. Ее жизнь в опасности. Когда она улетала сюда, ее провожал брат. Так его грохнули у самого аэропорта. Замочили его, понял? А знаешь, кто был ее братом? Он был собачьим дерьмом, главным наркокурьером во всей Греции. И в этом зеленом чемодане, который ты лапал своими грязны-ми руками, его сестра провезла в Марсель два пакетика героина “на пробу”. Ес-ли бы в Марселе “товар” понравился, ее брат привез бы сюда огромную партию этого дерьма. Правда, она не знала, что везет. Братишка ей просто предложил съездить на театральный фестиваль, попрактиковаться во французском.
Бруно перевел дух. Он говорил так эмоционально, что по его лицу градом струился пот. Мне стало страшно, а тем временем он продолжал:
– И вот в Марселе она встретилась с нужными людьми и, возможно, все по-няла. Мария никогда не знала, кем на самом деле является ее брат. Поэтому она в опасности. И я должен знать, где она и сообщил ли ей кто-нибудь, что ее бра-та, этого паршивого куска дерьма, больше нет на этом свете.
– Я сказал все, что знаю, инспектор. Честное слово.
– По-моему, он говорит правду, Франсуа, – вдруг заговорил второй человек в сером костюме. – Он нам ничем не поможет. К сожалению.
– Да, ты прав, – уже спокойно произнес Бруно. – Если что-то вспомните, – обратился он ко мне, – вот моя визитка. Позвоните. В любое время.
Они встали из-за стола и направились к “мерседесу”. Когда машины уехали, ко мне подбежал Георгий:
– Чего они приезжали? Что было надо этим дебилам?
– Это личное, Георгий. Касается только меня.
– Шпионские страсти?
– Нет, просто военная тайна. Ты бы нашел где-нибудь водочки.
– Водочки? Это я мигом. У кого-нибудь из наших точно есть.
И Георгий похромал к общежитию. А тем временем народ потихоньку со-бирался на ужин.
XV
Пять последующих дней прошли достаточно спокойно. Георгий перестал пить даже вино, а на крышу, где был спрятан “товар”, он даже и не заглядывал. Коля целыми днями спал и только выходил к обеду и ужину в своей неизмен-ной косоворотке. Пару раз сходили мы с Георгием на небольшие театральные представления и поглядели на павлинов в саду Папского дворца. Обитатели общежития сторонились меня после приезда Интерпола. Мне было все равно. Я думал о Марии и о том, что, собственно, со мной произошло.
В последний вечер перед отъездом нас повели смотреть спектакль “Сон в летнюю ночь” в постановке Жерома Совари. Никогда я ничего подобного в те-атре не видел и, видимо, не увижу никогда. В глубоком горном карьере под от-крытым небом был выстроен настоящий волшебный лес. В озерах плавали кро-кодилы, а по лесу и по поляне на авансцене носились сказочные животные. Персонажи то сливались с лесом, как хамелеоны, то неожиданно появлялись и вступали друг с другом в диалоги. Действие шло более четырех часов на одном дыхании. Пять тысяч зрителей наградили актеров и режиссера бурей аплодис-ментов. Овация длилась двадцать минут.
После спектакля в общежитии нам устроили банкет с чаем и огромным тор-том в виде декораций “Сна в летнюю ночь”.
Чая не хотелось, и тут как нельзя кстати появился Томас Альмаре со своей бутылкой водки...
Пили мы с ним в дальнем углу двора. Он что-то рассказывал мне на лома-ном русском, а я смотрел на звездное небо Авиньона и думал: “Завтра в Моск-ву...”
Когда мы уже допили, к нам подбежал Георгий с небольшим бумажным кульком.
– Мужики. Выгодная сделка. Вот весь гашиш у поляков поменял на коку. Тут много, всем хватить. Все равно завтра уезжать. Не тащить же эту дрянь че-рез четыре границы.
Он насыпал мне и Томасу по небольшой горке кокаина на руку между большим и указательным пальцем. Я втянул в себя белый порошок, взмыл к небу и полетел над расцвеченным огнями городом...
XVI
На перроне Белорусского вокзала меня встречала моя однокурсница Веро-ника по кличке Зайка. Она бросилась мне на шею и заголосила:
– Лелюшка, а я тебе пирожков купила. Горячие, между прочим, – и она ста-ла совать мне в руки бумажный пакет, чтобы я убедился, что он действительно горячий.
– Водки купила?
– А как же. Две бутылочки!
– Ну ладно, тогда пошли!
Прошагав метров девять, я обернулся и помахал рукой Георгию, Коле, То-масу, Султану, узбеку Леве, да и вообще всем нашим. Больше мне никогда не суждено было их увидеть. Коля перевелся из ГИТИСа в какой-то другой инсти-тут и вступил в общество “Память”, Георгий погиб через 4 года во время грузи-но-абхазского конфликта, дослужившись до звания полковника. Об остальных я не знаю вообще ничего. Распалась империя и концы в воду. А Марии я писал письма все эти годы, но она не отвечала...
XVII
31 декабря 1999 года
Утром по телевизору выступил Ельцин и сообщил о своей отставке.
– Ну и пошел ты! С Новым годом, старый пердун! – крикнул я телевизору, как будто Ельцин мог меня услышать. Он не услышал и продолжал дальше не-сти свою околесицу. Пришлось его выключить...
Выходя из дома, я заглянул в почтовый ящик. Там лежало только одно письмо. По виду конверта я понял, что оно из-за границы. Внутри лежала фото-графия и листок бумаги, исписанный мелким почерком. Я сначала не разглядел, кто изображен на снимке, и подошел поближе к тускло горевшей в подъезде лампочке.
Очки “Ray Ban”, белая майка, голубые джинсы – это была Мария. За руку она держала синеглазого мальчика. Его светлые кудри развевались на ветру. Мария с ребенком стояли на фоне синего моря, по которому плыл большой па-роход. Я подвинулся еще поближе к лампочке и стал читать письмо.
Письмо Марии
“Здравствуй, Маленький грек! После нашей последней встречи прошло больше девяти лет. Возможно, ты даже сменил адрес, но все равно я решила тебе написать. Я даже не знаю, писал ли ты мне все эти годы. От тебя я успела получить только одно письмо. Я вынуждена была покинуть Грецию. Почему? Ты, наверное, сам сообразишь. Мне рассказали, что тебя из-за меня подвергли допросу, и, возможно, во время него ты многое узнал от полицейских обо мне и о моем брате Марке. Но я хочу сказать тебе, что я никогда не знала, чем зани-мается мой брат. Я просто любила его. Любила не как сестра любит брата, а как женщина любит мужчину. Это чувство было взаимным, и мы ничего не могли с этим поделать. Нам приходилось скрывать от людей наши отношения, но мы были счастливы. Единственное, чего у нас не могло быть, так это детей. Брат и сестра не могут иметь общего ребенка. Марк очень просил меня забеременеть от какого-нибудь хорошего парня... Так в результате и вышло.
После встречи в Марселе с друзьями Марка я узнала, что везла в своем че-модане, и почувствовала неладное. Домой я возвращалась на пароходе. Это ре-шение я приняла уже после того, как простилась с тобой. В Греции меня уже встречали сотрудники Интерпола. Они мне рассказали о том, что брата убили и вообще обо всем, даже о том, что разговаривали с тобой. Они также сказали, что моя жизнь в опасности и предложили сменить имя и страну проживания. Здесь же выяснилось, что брат оставил для меня крупную сумму в одном из банков на островах в Тихом океане. Теперь у меня все хорошо. Обратного адре-са не пишу. Возможно, когда-нибудь пришлю тебе еще одно письмо.
P. S. А мальчика, которого я родила в мае 1991 г., я назвала Марком, в честь моего брата. Может быть, хотя бы ему это имя принесет счастье.
Мария”.
Я положил письмо с фотографией во внутренний карман пальто и вышел на улицу. День был морозный, светило солнце и шел небольшой снег. Настоящий Новый год. Нужно было еще купить подарки и шампанское...
КОНЕЦ