Ирод. Бенефис второстепенного персонажа. часть 2 и

Все персонажи вымышлены. Любое сходство их имен и характеров с именами и характерами реальных лиц является случайным.

ИРОД (ч.2)

7. Такие милые люди
Итак, по сказанному ранее, проснулся Ирод здорово не в духе. Хорошо, что в кабинете была койка (хотя и не специально для таких случаев) – не то пришлось бы спать на полу, а климат для таких экспериментов над собственным здоровьем пока не благоприятствовал.
Выяснив, что вчерашнее не было дурным сном, и распорядившись телом Иоанна, он пошел по дворцу искать голову.
В главном зале, при парадных дверях, стоял, устало опираясь на копье, стражник, имея при этом какой-то невозможно помятый, одинокий и бесприютный вид. Подойдя ближе, четвертовластник во-первых смог опознать его, а во-вторых заметил, что доблестный солдат спит в этом неустойчивом положении.
– Василий! – позвал он, и потормошил солдата за плечо – Эй, Василий!
– За время моего дежурства происшествий не случилось! – привычно выпалил стражник, хлопая спросонок глазами!
– Тс-с-с! Не шуми же так, Василий – я совсем контуженный после "вчера", – морщась улыбнулся Ирод, – А ты чего это, братец, всю ночь тут тренькаешь, что ли? Что же это тебя не сменили?
– Караул не в состоянии, – вымученно улыбнулся тот, – стопроцентно пьяны, согласно вашего распоряжения!
– Ничего себе... Да ведь и от тебя, вроде, не ландышами пахнет?
– Виноват, государь! Я капельку – чтоб не осмеяли! А во взводе больше никто и стоять-то на ногах не может. Даже напарник убит – да ведь он молодой еще.
– Ничего себе! – повторил губернатор, на сей раз удивляясь самоотверженности старого служаки. – Послушай, Василий... Ты еще минут двадцать побудь здесь – да не стой торчком, присядь что ли – все равно никого нет – а я сейчас кое-что здесь устрою, и потом мы для тебя отдых организуем. Идет?
– Рад служить! – воскликнул Василий с чувством, в котором смешались две четких эмоциональных линии – с одной стороны радость избавления от кошмарной службы, а с другой – ощущение того, что двадцать минут это неимоверно долго.
– Ну, не отчаивайся, братец, – без труда разгадал оба чувства Ирод, – клятвенно обещаю, что завтра в восемнадцать ноль-ноль получишь десять суток отпуска и премию, чтобы нормально его провести. Небось к себе в деревню поедешь?
– Точно так, – расплылся легионер, – вот мама обрадуется. А то здесь у меня, государь, только жинка моя – так надоела, так запилила – домой лишний раз показываться не охота.
– Как? И ты, что ли, в семейной жизни несчастлив?
– Дак она детей не хочет – уже за сорок, а все "красоту бережет" – не жизнь, получается – а кошмар сплошной.
– Ладно, друг, – вздохнул по чужому горю Ирод, – я сейчас!
– Ах да! – вспомнил он о главном, – голову-то вчера куда дели?
– Вашу-то? В восточную анфиладу отнесли, у окошка должны были поставить. А! Вы про того недотепу? А его голове государыня велела бороду подстричь и прическу в порядок привести – а потом, вроде, в кухню убрали, на холод.
Иоанн действительно был на кухне. Голова возлежала на чеканном серебряном блюде и выглядела как-то непривычно. Цирюльник неплохо поработал над ней – Ирод был до глубины души поражен аккуратными локонами и элегантной бородкой. Кроме того Иоанн благоухал детским яблочным шампунем.
Однако его лицо сохранило все тот же неприветливый вид – здесь, наверное, не смог бы помочь и мастер пластической хирургии – а сердитые глаза под теми же хмурыми и кустистыми бровями смотрели как всегда – насмешливо и осуждающе.
"Что же, отшельник, не такова ли была твоя воля?" – подумал Ирод. Потом аккуратно взял блюдо и направился в покои жены.
Иродиада не спала. Сидя в постели она ожесточенно оперировала с телевизионным пультом, тщась найти какую-нибудь популярную передачу по своему вкусу.
– Привет! – поздоровался четвертовластник.
– Здравствуй, Котик! – обрадовалась жена, как родному. – Как спалось?
– Спасибо, неплохо. Ну а как твое самочувствие?
– А что?
– Ну, Хрюшка говорила, что у тебя мигрени или что-то в этом духе – в общем, что жизнь тебе не мила без Иоанновой башки.
– Ах ты про это... Да я, честно говоря, ума не приложу, что с нею сделать. Мой парикмахер умница – и получилось бы здорово, если бы законсервировать – но у него, видишь ли, такая жуткая... В общем, лицо такое страшное, что и глядеть-то невозможно. И представляешь, врач сказал, что мышцы будто бы закаменели, и теперь ничего нельзя поправить. – Иродиада обиженно надула губы. Тут она обратила внимание, что муж пришел не один и вскинулась: – Господи! Сюда-то ты зачем эту гадость приволок!
Ирод помолчал, посмотрел на замечательные Иоанновы кудри и предложил:
– Да я тут одну штуку изобрел... Наверное, тебе понравится... Ты не против, если мы пройдем в "веселую"?
– Ой, Котик! Это что, сюрприз?! – жена обрадовалась, выпорхнула в своем шелковом пеньюаре из-под одеяла и, подбежала к четвертовластнику. Хотела, видимо, обнять, но при Иоанне было неудобно. Ирод весело подмигнул ей и сказал:
– Ты только тапочки одень, пока не простыла. Ну идем же!
И они пошли в "веселую спаленку" – так называлась небольшая каморка в одном из подвальных помещений. В дни буйной молодости губернатор обставил ее в стиле средневековой камеры пыток, и установил, к тому же, кровать с пышным черным балдахином. Назначение у "спаленки" было весьма прозаическое – здесь Ирод предпочитал заниматься любовью – в отличие от других спален здесь не было телефона, зато была очень неплохая звукоизоляция. Когда четвертовластник отправлялся в эту комнатку, предписывалось считать, что он вовсе отсутствует во дворце. Перед "веселой" было еще проходное помещение, вроде тамбура – и когда были закрыты обе двери – из коридора в тамбур и из тамбура в спальню – снаружи можно было бы даже бить в тамтамы – внутри об этом все равно никто бы не узнал.
Пропустив вперед жену, Ирод вошел сам и прикрыл дверь. Иоанна он временно разместил в углу. Теперь, когда его руки были свободны, он сам обнял Иродиаду, поцеловал и мягко подтолкнул к постели.
Забавнее всего четвертовластнику показалось то, что, когда он пристегивал ее наручниками (входящими в интерьер комнаты) к вычурным спинкам кровати, жена все еще не заподозрила подвоха и смеялась, мурлыкая "Ах, Котик, Котик!"
Встав Ирод полюбовался на жену – до чего хорошо получилось – руки вверх, ноги вниз – шевелить может только пальцами и вся изнемогает от смеха. Он оправил пеньюар ничего не подозревающей жертвы, приведя его в более приличное состояние – потом подошел к стоящей в ногах кровати статуе Амура – этакий кучерявый мраморный мальчонка с блаженной улыбкой играющий на мраморной арфе без струн. Посмотрев на маленького каменного дурачка, он аккуратно взял его за талию и снял с постамента.
Когда на место Амура был водружен Иоанн, Иродиада перестала смеяться и испытующе посмотрела на мужа:
– Котик, мне так не нравится!
Ирод, оставив эту реплику без внимания, занялся иллюминацией. В потолке комнаты были вделаны двадцать пять маломощных лампочек, создававших в помещении уютную теплую атмосферу. Когда все кроме одной были выкручены, уют и теплота усугубились и приобрели какое-то неприятное, отрицательное качество. В углах сгустилась подозрительная темнота, а последняя лампочка, находившаяся между кроватью и постаментом, придала освещаемой ею спереди и сверху голове действительно жуткий вид. Если бы не было известно, что Иоанн – божий человек – можно было бы сказать, что смотрелся он воистину инфернально.
Еще раз оценив организованную им живую картину, губернатор поспешил удалиться, тем более, что жена уже начала протестовать довольно громко. В ответ на все ее протесты он только посмотрел на нее как-то по-особенному и пробормотал:
– Но ведь я же царь!
Заперев дверь на ключ, он побежал обустраивать тамбур – заскочил в кухню за большущим кувшином пива, прихватил изрядно хлеба, колбасы – взял блюдо с вчерашним салатом. Потом побежал за Василием – через пять минут они вдвоем втащили в тамбур кушетку, которую позаимствовали в одном из служебных помещений.
– Значит, приказ такой, – проникновенно объяснил Ирод, – тебе придется проторчать здесь целые сутки – будешь охранять мою жену – я ее там запер. Дверь в тамбур закроешь – и никого не впускай. Сейчас десять часов утра – сверим-ка часы – и вот до десяти часов завтрашнего не отзывайся даже на звуки ядерных взрывов, понял? Отлично. Сам тоже никуда не смей отлучаться – уборная здесь присутствует – он показал на боковую дверцу, за которой находился санузел, выстроенный специально для удобства временных обитателей "веселой спаленки". Провиантом я тебя постарался обеспечить. Я приду, значит, завтра – вот мне и откроешь. Сделаешь?
– Непременно, – пообещал Василий, с восхищением глядя на кушетку.
– Отлично. Ну тогда спокойной ночи. То есть, до завтра.
Назавтра, когда дворец уже ожил и был прибран после праздника, Ирод спустился в подвал в прекрасном расположении духа. Василий встретил его докладом о том, что "ничего не произошло" и добавил:
– По-моему, готово, государь!
– Что "готово"?
– Госпожа государыня, по-моему, готова.
– Что ты имеешь в виду? С чего взял? – удивился Ирод.
– Они до третьего часа ночи очень громко кричали, а теперь все тихо.
Ирод в смущении покосился на массивную дверь в спальню, обитую с обеих сторон, впрочем, теперь это было уже не важно.
– Надеюсь она не очень тебе мешала, Василий?
– Никак нет, государь, спасибо – очень покойная служба была.
– Ну значит можешь идти рассчитываться в отпуск – командиру взвода и казначею я все что надо на эту тему сказал. Спасибо и тебе.
"Государыня" действительно была готова. Она не спала, а лежала, глядя неотрывно на голову пророка – волосы, разметавшиеся по мокрой от слез подушке наглядно демонстрировали, что ночь прошла по-настоящему неспокойно. Губернатор отвел жену в ее собственную спальню и позвонил придворному лекарю.
Старенький доктор, бегло изучив рефлекторные реакции Иродиады на раздражители окружающего мира, сообщил:
– Ну, конечно, точный результат даст только стационарное обследование... Однако осмелюсь предположить, что современные методы лечения значимого результата не дадут. Вам, впрочем, наверняка позволят содержать ее дома хоть всю жизнь.
Эта перспектива показалась четвертовластнику не самой замечательной и он осторожно попытался уточнить о существовании соответствующих учреждений. Врач был тоже старый пройдоха и сразу обрисовал оптимальные альтернативы:
– У нас в Галилее есть, конечно, лечебница – но для госпожи, думаю, будет более приличествующим Императорский Хоспис в Иерусалиме – хотя это и не совсем их профиль, но там она сможет найти, э-э-э... Покой, заботу... М-да, именно так.
Ирод многословно поблагодарил доктора за мудрый совет, попросил взять на себя урегулирование необходимых юридических и профессиональных вопросов.
– Уже завтра, государь, – пообещал тот, – вы сможете сопроводить супругу в столицу и убедиться в том, что ее устроят со всевозможным комфортом!
Остаток дня прошел в различных суетных хлопотах – губернатор собирался оставить свою вотчину в режиме автопилота всего на несколько дней – но в связи с этим приходилось позаботиться о многих вопросах – назначить, распределить, подписать то, другое и третье. Уже под вечер Ирод позвонил в полицейское управление и с некоторым злорадством объявил Милликрату, что возлагает на него основную массу собственных полномочий по гражданским делам – потом он попросил переключить его на дежурного:
– Послушайте, у вас там есть такая следователь Ксеноксинья... Да. Еще на месте? Пошлите сказать ей, чтобы задержалась – я к вам сейчас нагряну для конфиденциального с нею разговора. Спасибо.
Он забрал голову Иоанна и через пятнадцать минут уже был в управлении.
– Я вот что хотел уточнить, – сказал он, войдя в ксеноксиньин кабинет, – у вас ведь тело вчера забрали, так? Вы не знаете, его уже хоронили?
– По-моему только сегодня собирались прощаться, – ответила следователь, удивленно глядя на модельную стрижку головы пророка.
– Я давеча еще просил вас записать, кому его передали – а то теперь хочу вот приобщить кое-что к телу – а куда доставить не знаю.
Ксеноксинья назвала адрес и попросилась "сопровождать Иоанна". Подойдя к Невечернему проулку, где располагался дом некоего горожанина Антипы, в котором должны были состояться мероприятия по поводу похорон Иоанна, губернатор со следователем обнаружили изрядное столпотворение. Однако голова Иоанна а также нарочитая вежливость Ирода служили отличным пропуском, поэтому бросив Ксеноксинье "Ты держись-ка лучше за меня", четвертовластник стал уверенно лавировать в толпе, в то время как девушка, схватившись обеими руками за складку на спине его плаща, только ахала, когда они протискивались сквозь самые плотные скопления.
В помещении, куда высокие гости, наконец, вошли также было людно. Сразу бросалось в глаза лежащее посреди залы тело – оно было накрыто ковром и находилось в центре относительно пустого пространства. Обрадовано выскочив в этот свободный от людского присутствия круг, Ирод громко поприветствовал собравшихся и попросил представить его хозяину дома.
Церемония передачи головы завершилась, в общем, хотя и не слишком торжественно, но вполне успешно, собравшиеся, правда, были немного шокированы преобразившимся имиджем пророка – однако, особенного внимания на этом не заостряли – ведь хирург неспроста заявил еще Иродиаде, что лица Иоанну не переделать. Четвертовластника долго (и в кои-то веки уж наверняка нелицемерно) благодарили, а когда он попросил, чтоб им двоим позволили присутствовать при прощании, все гости были просто вне себя от восторга – уж этого Ирод никак не ожидал и здорово удивился.

8. Старые добрые враги
Когда все приготовления закончили, до назначенного времени выезда осталось всего полчаса. Поскольку совершить обычную утренюю прогулку нынче не представилось возможным за хлопотами, Ирод решил хотя бы теперь пройтись немножко по просыпающемуся городу. "До площади – и тут же назад" – сказал он себе – впрочем было ясно, что уж его-то подождут в любом случае. Губернаторский автобус с салоном невероятно завышенной комфортности нынче должен был послужить для одной только Иродиады (плюс врач, медсестра и прима-фрейлина) – сам же четвертовластник, притворившись аскетом, оккупировал головную машину из свиты сопровождения. Кроме этого в поездке участвовало только самое необходимое количество прислуги, размещенное еще в двух автобусах. Собственно и ехать-то было недолго, даже при том, что кортеж отнюдь не собирался бить каких-либо рекордов скорости.
А город-то, между прочим, уже проснулся вполне – мальчишка, обычно продававший Ироду утренние газеты, битый час изнывал на своем обычном посту.
– Ага! Мой эксклюзивный мэтр дурных новостей! – поприветствовал пацаненка губернатор. Он заплатил целую серебряную монетку, отказавшись от сдачи и пошел дальше, удивляясь, что фотография Иоанна была напечатана на первых страницах лишь в двух газетах из пяти. Впрочем, наверняка пресса успела обсудить самое важное по этой теме еще вчера – теперь же можно было спокойно анализировать, повествовать читателям о детстве пророка и рассылать корреспондентов к его родственникам, а также на берег Иордана – снимать камни, которых тот, вероятно, касался.
Безусловно, после смерти отшельник переживал невиданный пик популярности – вопрос был, собственно, только в том, временное ли это явление, или же, вопреки обыкновению средств массовой информации, затяжное.
"Временное, или затяжное – но точно не рядовое" – сказал себе Ирод, когда на площади разносчик предложил ему конфеты "Мечта пророка" и "Иоанн" – название "Мечта" показалось губернатору слишком претенциозным, поэтому он купил только пакетик "Иоаннов". Подписи на фантиках свидетельствовали о том, что городская кондитерская фабрика держит руку на пульсе. Также более пристальное изучение показало, что полное название несколько длиннее, а именно "Иоанн, особые". Не желая нарушать кислотно-щелочной баланс во рту – на языке еще присутствовал привкус мятной зубной пасты – Ирод двинулся дальше, сунув конфеты в наружный, а газеты во внутренний карман своего линялого плаща "для прогулок". Четвертовластнику подумалось, что все-таки денек занимается отличный – взять хотя бы этот же старый, но горячо любимый плащ – много ли раз за последние месяцы удавалось "пощеголять" в нем? Иродиада страшно не любила даже самих одиноких прогулок губернатора, а уж от одного вида столь "неприличного государю" наряда впадала в неописуемую ярость. Впрочем все это было теперь не важно.
Налюбовавшись в торговых рядах на глиняные поделки, изображающие голову бородатого мужчины со свирепым лицом – шея у игрушки плавно загибалась назад и сужалась в трубочку – а если подуть, голова громко и прерывисто свистела отверстиями в ушах – и купив еще детскую раскраску с картинками из жизни отшельника, Ирод повернул назад.
Успел как раз вовремя. Весь "цирк" уже был погружен, так что оставалось только занять свое передовое место в процессии.
Дорогой губернатор лениво наблюдал за проплывающими мимо однообразными пейзажами – потом хотел было заняться разрисовыванием собственной персоны в приобретенной с утра детской книжке – сценка изображала Иоанна за решеткой и самого Ирода с глупым и самодовольным лицом – но быстро убедился, что Иерусалимский тракт (плавно переходящий в Назаретский, по приближении к столице) стремится всеми своими колдобинами помешать наведению ровной штриховки на физиономию и другие части тела.
– Ну а ты, Аким, что интересного скажешь? – убрав раскраску и уставившись на убегающую под капот дорогу, вяло поинтересовался четвертовластник у водителя. Тот был парень хотя молодой, но толковый и бывалый – привык уже к необходимости развлекать начальство разговором в пути. Наверняка с утра обстоятельно подготовился, перетрещав наиболее злободневные темы с родителями. Собственно говоря, Ирод подумывал о том, чтобы, слегка подучив молодца, переквалифицировать его в референты – хотя и жаль было терять водителя с такими талантами.
– О чем, государь? – уточнил Аким, притворяясь, будто бы вопрос застал его врасплох, но сразу же неназойливо предложил на выбор главные темы дня. – Футбол вчерашний вничью закончился – вы, наверное, знаете – и даже никого не побили; в Кесарии, якобы, от внезапного шквала упал в море вертолет с главами местной администрации – они там флаги, конечно, приспустили но сами уж третий день все на рогах ходят... Ну, потом на Филадельфию напали какие-то бедуины – их одолели, но теперь не знают, куда девать пленных. Вот... А собственно в столице сейчас тоже, говорят, ничего себе... Волна, так сказать, религиозного фанатизма... Некто Исус, по слухам, творит великие чудеса...
– Что за чудеса?
– Ну... Вплоть до... Мертвых воскрешает, больных исцеляет, бесов изгоняет.
– Мертвых изгоняет и бесов воскрешает... – задумчиво повторил Ирод, – а куда же смотрит официальная церковь?
– Официально они молчат, а так-то, конечно, в ярости и, насколько я понимаю, ночей не спят, думают, как бы им этого фокусника с кашей съесть.
– Так ты ж меня просвети подробнее... Кто это такой? Впрочем, точки зрения заинтересованных сторон, я думаю, сильно расходятся во мнениях, так?
– Верно, государь. Церковь считает его шарлатаном, полицию и правительство он не интересует, его ближайшие последователи утверждают, что это Спаситель, присланный к нам свыше – а вот у нас, например, решили, что это отшельник Иоанн воскрес из мертвых.
– Да ведь Иоанна-то мы только вот на днях порешили! – удивился Ирод.
– Ваша правда, государь. Ну а сам Исус никаких заявлений о себе не делает – только проповедует своего Бога – плюс чудотворением занимается.
В Иерусалиме четвертовластнику пришлось задержаться на два дня сверх того, на что он рассчитывал – врачи нашли случай Иродиады весьма любопытным и чуть не плача умоляли рассказать с как можно большими подробностями обо всем, что касалось этого внезапного помешательства – они не давали прохода фрейлинам и пытались подкупить слуг в надежде выцепить хоть крупицы полезной информации о предпосылках и предрасположенностях губернаторши. В конце концов Ирод перестал интриговать их "семейной тайной" и в общих чертах пояснил, что жена тронулась после того, как заполучив столь желанную ею голову иорданского отшельника, устроила ее в своей спальне.
– А с утра, дорогие эскулапы, – закончил Ирод, – мы уже имели то, что имеем.
Врачи пришли в крайний экстаз от подобного разъяснения, издали на радостях толстый фолиант "Душевное расстройство впечатлительной натуры в результате реализации идея-фикс при возможном вмешательстве потусторонних сил" – и преподнесли четвертовластнику первый экземпляр. Он был крайне растроган, хотя читать не стал – беглый просмотр "по диагонали" выявил, что, хотя текст и написан по-латыни, но в целом был совершенно непонятен непосвященному. "Сгодится, – подумал Ирод, – чтобы фразы для речей выписывать".
В конце концов консилиум специалистов полностью оправдал возложенные на него надежды и признал болезнь неизлечимой. В Иерусалимском Императорском Хосписе был большой праздник в честь принятия новой постоялицы – совсем как на уважающем себя промышленном предприятии в день подписания крупного заказа.
Банкет закончился поздно вечером. Четвертовластнику показалось, что он только успел сомкнуть глаза на огромной кровати в своих люксовых апартаментах, как затрезвонил телефон. "Это кто это меня домогается?" – с удивлением подумал сквозь сон Ирод. За всю неделю, проведенную в гостинице, он еще ни разу даже не слышал, как звучит сигнал вызова этого аппарата – теперь он мог вполне оценить и громкость, и частоту звонков – однако особенно его привело в восхищение, как искусно телефон был замаскирован среди прочих предметов интерьера – он трезвонил уже почти минуту к тому времени, как удалось его найти – аккуратненький деревянный ящичек с фигурной трубкой висел прямо на стволе живой декоративной пальмы, стоящей в углу у окна и был практически незаметен в свете занимающейся зари.
Дежурная гостиницы извинилась за беспокойство, и предупредила, что на проводе ожидает секретарь правителя Иудеи.
– Э-э-э... Спасибо... Соедините, пожалуйста, – вконец опешил Ирод.
Когда соединили, оказалось, что секретарь с того конца уже исчез – вместо него из трубки раздался сильный и неприятный голос самого Понтия Пилата.
– Але! Ирод? Доброе утро. Правитель Пилат на линии.
– Здравствуй, Пилат... Честно говоря, я немножко не ожидал...
– Извини, что беспокою. Хотел выразить соболезнования по поводу.
– А... Спасибо... – четвертовластник знал, что Пилат человек весьма циничный и не преминет поиздеваться в разговоре – но, кроме того, и достаточно честный, чтобы искренне соболезновать, принося соболезнования – бывает же такой редкий дар.
– И поздравляю с удачным избавлением.
– О... Да... – Ирод снова смешался, хотя только что ожидал подобного, безусловно тоже весьма искреннего подкола.
– Учитывая, что в последний раз мы с тобой опять разругались, перейду к делу. Ты слышал про нашего Исуса?
– Да, читал что-то в газетах, а позавчера, кажется, даже в "новостях" показали.
– Ясно. Один только я телевизор не смотрю и, конечно, узнаю обо всем в последнюю очередь. Ты знаешь, мне тут его привели.
– Кого привели? Исуса? – начал приходить в себя Ирод.
– Да, его. Чуть свет – толпой нагрянули – а впереди еще до кучи десятка три попов. Бородищами, представляешь, трясут, орут. И этот связанный при них. Я понять не мог, что за черт. А эти бараны, оказалось, парня сгубить хотят, но чтобы законным порядком. Я на них наорал – им хоть бы хны. Я солдат напустил – попы все повалились, воют, по земле катаются рясы свои рвут. Мол, повесь нам его или, лучше, распни – будем вечно за тебя Бога молить. Главное – за что, про что – ничего толком объяснить не могут. Умотался с ними – скоро сам по земле кататься буду. В конце концов взял за душу первосвященников, а остальных в шею погнал. Кое-кому вломили даже неплохо. Тут лучше пошло – этот Исус, значит, то ли чудеса может творить, то ли делает вид, что может. И, главное, совершенно безвозмездно. Ну и между делом какую-то новую веру внедряет. А поскольку от попов чудес никто никогда не видывал, народ к ним еще больше охладел – вот они и взбеленились. Терпят большие финансовые убытки, хотя утверждают, что это мелочи по сравнению с падением их авторитета. Я сказал, что мне это безразлично. Тогда первосвященники опять начали плакать и уверять, что этот парень подстрекает народ к бунту и даже называет себя Царем Иудейским. Но во-первых доказательств все равно никаких, во-вторых уж кто бы говорил о подстрекательстве.
– Так вот, – продолжал Пилат, – и вдруг эти сивобородые мне говорят, что Исус-то у нас недавно появился, а пришел из Галилеи, где он, вроде, родился и куролесил до сих пор. Поэтому я решил их к тебе послать. Вдруг у тебя какие-то претензии к этому другу найдутся. Даже если не найдутся – все равно с тобой этот вопрос надо согласовать, думаю. Ты что скажешь?
Ирод во время длинного рассказа правителя усиленно старался не упустить нить, так что теперь опять почувствовал, что его застали врасплох. Впрочем, подобное проявление внимания со стороны Пилата было хотя и неожиданно, но приятно. Спеша проявить обоюдную контрлюбезность, он сразу согласился:
– Хорошо, конечно, пусть приходят. Только ты знаешь – у меня здесь всего несколько охранников – а я так понял, эти твои попы – ребята боевые? Пущай эти первосвященники приходят – да и хватит пожалуй. Можно так сделать?
– Конечно. Я велю, чтобы за порядком присмотрели.
– Здорово! Ну тогда давай до связи, хоп!
– Гм. Ну да, хоп!
Четвертовластник не долго думая оделся в повседневное – решил, что смокинга, в котором он встречался с врачами, этот случай не достоин.
Делегация же ревнителей веры не замедлила появиться.

9. Божья воля
В качестве свиты при первосвященниках все-таки появилась небольшая банда каких-то гверильясов, усердно старающихся походить на благообразных служителей церкви – сам Ирод со своими двумя охранниками, секретаршей и главным лакеем, специально собранными для представительности, смотрелся как-то очень несерьезно. Тем не менее держались делегаты, вопреки предупреждению правителя (а может быть, его именно заботами), крайне предупредительно.
– Первосвященник Каиафа, – представил своего спутника маленький юркий человечек с льстивым голоском и в богатой одежде.
– И первосвященник Анна, – представил юркого человечка высоченный и необъятно толстый Каиафа, встряхнув широкой черной раздвоенной бородой.
"Клоуны! – подумал Ирод. – Ну точно как в цирке – белый и рыжий!"
В общем, по душам не получилось разговора – спорить со жрецами бесполезно, об этом всякий осведомлен с пеленок – здесь же четвертовластника спасало только то, что просителями являлись сами священники, а он был хозяином положения и таким образом имел хорошую фору.
Теперь вот, глядя на представленного ему человека – сильно измочаленного, в грязной одежде и с багровыми следами веревок на запястьях (Ирод ультимативно потребовал снять путы, поскольку деться пленнику все равно было бы некуда) – он чувствовал, что еще одно грязное дело свершится неизбежно. Губернатор, правда, склонялся к мысли о том, что этот Исус едва ли являлся Спасителем, о ком предупредил Иоанн – либо искусный гипнотизер и лекарь, а может и вовсе простой жулик – но легче от этого не становилось. До сих пор не прозвучало ни одного обвинения такого типа, какие обычно выдвигают против основателей сект – галилеянин, правда, не имел ни работы, ни постоянного места жительства – но не имел и счетов в иностранных банках, тугих пачек валюты за пазухой – и, самое главное, был крайне немногословен. Фактически, ни пока, ни в дальнейшем он так и не произнес ни звука.
– Так я не понял, почтенные, – перешел Ирод в наступление, решившись на последнюю попытку образумить обвинителей, – вы что ли упрекаете этого человека в том, что он творит чудеса? Но я не припомню соответствующей статьи уголовного кодекса – кроме того мне не поступали сведения о каких-нибудь нарушениях, связанных с этим. Или, может он нарушил ваши монопольные права на мистификацию?
Каиафа воинственно вздыбил свою бородищу. Анна заюлил пуще прежнего:
– Государь, но ведь он если что и делает, то делает силою князя бесовского!
– Это все очень странно. И даже если это так, то борьба с чертом – ваша прерогатива, верно? Ну да ладно – даю вам возможность доказать ваши слова – вот, глядите, у меня в кармане – видите – фляжка. А во фляжке... Ну, сами понимаете, не вода... – он достал из внутреннего кармана маленькую плоскую фляжку и убедительно побултыхал ее перед внушительным носищем Каиафы.
– Вот пусть эта, гм, жидкость – пусть она превратится – силою хоть князя бесовского, хоть божьей десницы – пусть она станет томатным соком. Вот! Что? А?
Первосвященники возмущенно засопели, видимо удивленные столь несерьезным отношением к делу со стороны самого Ирода.
– Государь, – обиженно надулся Каиафа, – мы ведь собственно и утверждаем, что человек этот не может творить чудес, и что он самозванец и богохульник!
– Как! А кто же только что мне тут полчаса про мистику трындел?! Да чего вы из меня дурака-то делаете! По-вашему что является преступлением – делать чудеса, или не делать их? Объяснитесь, наконец!
– Почтенный четвертовластник Ирод, – засюсюкал Анна, – но ведь мы пришли к тебе с надеждой, как к человеку, который, э-э-э, имеет некоторый опыт обращения с э-э-э, так сказать, религиозными фанатиками.
Первосвященник в своей лести рванулся явно куда-то не туда – и этого почтенный четвертовластник стерпеть уж не мог. Своих чувств насчет Иоанна он, правда, еще толком не определил, но все же относился к этому вопросу весьма болезненно. Выхватив у охранника щит он замахнулся на Анну, как книжкой на муху – того мигом и след простыл.
– А ну убирайтесь! Я вам покажу опыт обращения с фанатиками! Три фанатика поделиться не могут! Самозванцы, не самозванцы – надоело! Прочь! Вон! Убирайтесь! Отсюда! Из моей жизни! Чтоб ни духу вашего! Вон! Во-о-он!!!
Он еще немного покричал вслед спешно ретирующимся священникам, а потом разом успокоился. "И чего это я?" – подумал он, и, сняв трубку с пальмы, попросил вновь соединить его с Пилатом. Соединили мигом.
– Пилат? Да это я теперь, Ирод. Слушай, пообщался с твоими попами – даже не знаю, что сказать. Я думал было у них этого Исуса к себе забрать, раз он галилеянин, но не дают – то ли боятся, что обману, то ли Бог их знает что – но только хотят, видимо, чтобы я его в чем-нибудь обвинил, а ты его чтобы тут же и вздернул. Как ты их при себе держишь, не понимаю. Не удивлюсь, если они-то как раз бунт и учинят.
– Ты угадал. Включи телевизор и убедись. У меня здесь на площади творится такое, чего я никогда не видели. А ты тем более. Я знаю, что в крупные праздники перед дворцом помещается семьдесят тысяч народа. Сейчас их всемеро больше. Так ты развернул Анну с Каиафой обратно?
– Да я не знаю, как-то так вышло – прямо будто меня с цепи спустили. А все равно – что я с ними мог сделать?
– Нормально. Все нормально. Думаю, тут мы уже ничего не сделаем. Послушай, Ирод. Давай потом созвонимся. Или встретимся. У меня здесь слишком шумно. Я сам себя не слышу. Спасибо, что отвлек их хоть на полчаса.
– Пилат! Я еще хотел сказать... Мне жаль, что мы тогда повздорили. Я все-таки был не прав, наверное – но мне казалось, что... Я думал...
– Нормально. – повторил Пилат, возвысив голос над неясным но отчетливым шумом в трубке. – В любви объясниться с тобой еще будет возможность. Я должен идти. Давай, хоп!
– Хорошо... Хоп. – эхом повторил Ирод, хотя уже послышались короткие гудки.
Было еще только восемь утра, поэтому четвертовластник, размыслив здраво, покрутил меланхолично будильник и, разоблачившись, вновь полез под одеяло.
Однако перебитый сон не легко было вернуть – то ли из-за нервов, то ли по какой другой причине. Постепенно сгущалась духота, хотя окна были открыты. Губернатор периодически поворачивался с одного бока на другой – на спине он вообще никогда не мог заснуть – но сон не шел. Какая-то тяжелая полудрема, сквозь которую было слышно тиканье часов – и в голову лезла всякая ерунда. Вспомнился Иоанн, как он рассказывал о пришествии Христа – потом, совсем уже некстати, замаячило лицо Исуса – причем от любой попытки представить его в подробностях это лицо как-то сразу расплывалось – а чуть только отвлечешься – вот уже снова появлялось перед закрытыми глазами Ирода – как будто Исус сидел напротив него за столом.
– Да что же это такое, – не выдержал, наконец, несчастный губернатор и сел в кровати. Часы, видимо, давно уже прозвонили – теперь показывали четверть второго, но в комнате было почти темно. Вся постель была разбита, будто в ней страдал бессонницей не один человек, а по крайней мере целая дюжина.
– Неужели я целый день проспал? – удивился Ирод. Он подошел к окну и, раздвинув шторы, убедился, что на улице все-таки еще совсем не вечер, хотя такой плотной пелены облаков видеть четвертовластнику отродясь не приходилось.
– Прямо-таки конец света! – покачал он головой.
В довершение всего выяснилось, что "конец света" наступил не только снаружи. Выключатель на стене не оказывал на потухшую люстру никакого действия. Телевизор не работал – в телефоне также присутствовало удивленное молчание.
– Так. – восхитился Ирод. – С электроснабжением все ясно.
Он быстро оделся и вышел. В коридорах было хоть глаз выколи, так что до лифта пришлось добираться ощупью – а поскольку лифт тоже не работал, губернатор насладился глубоко таинственным нисхождением по лестнице. В довершение всех бед, каждый длинный лестничный марш имел по две промежуточных горизонтальных площадки, так что ступеньки всякий раз старались появиться как можно более неожиданно и также неожиданно заканчивались.
На улице все-таки было не так темно – по крайней мере настолько, чтобы не спотыкаться по дороге – однако свет был лишь в нескольких окнах – и то, не свет – а маленькие мерцающие из-за занавесок пятнышки, как от свечей. Впечатление создавалось самое жуткое еще и потому, что долго не удавалось найти ни одного прохожего. "Можно подумать, им всем разом приспичило попрятаться" – сердился Ирод. Наконец он заметил фигурку, сидящую прямо на земле, прислонившись к колесу стоящего автомобиля. Подойдя ближе, он заметил надпись на футболке "Центральное телевидение". При дальнейшем приближении обнаружилось, что парень зело пьян.
– Эй, дружище! – Ирод потормошил жертву неумеренности, присев рядом на корточки и одновременно отворачиваясь от мощного запаха. – Эй! Что у вас тут случилось. Где все?
– Кто "все"? – удивленно захлопал тяжелыми веками человек в футболке.
– Ну... Кто-нибудь...
– А... Там... – дружище неопределенно махнул рукой, – На Голгофе, наверное, кто-то есть еще. Я хотел... – вдруг всхлипнул он, – Я хотел... Такой репортаж! Сенсация... И ничего... Камера – бац! Машина – бац!..
– Что, "бац"? – удивился Ирод глядя на вполне целую, по-видимому, телекамеру, лежащую на заднем сиденье вполне целой машины.
– А я черт его знает, что... Бац – и не работает ничего... Бац! – повторил парень с выражением и опять залился крокодиловыми алкогольными слезами.
Выйдя на Голгофу четвертовластник действительно обнаружил здесь "кого-то" – издали на фоне более светлого неба четко вырисовывались три креста. Подойдя ближе он убедился, что на крестах висят люди, а снизу трое унылых солдат изображают из себя охрану. Ирод подошел, и, назвавшись, заговорил с старшим.
– Так это же Исус и есть, – пояснил тот, указывая на центральный крест, на котором, действительно, была прибита над головой распятого доска с надписью "Вот Исус, Царь Иудейский".
– Да вы, я гляжу, тут веселитесь, – четвертовластник был страшно рад, убедившись, что город все-таки не вымер, – хороша надпись-то!
– А что ж было еще писать, – хмыкнул сотник, и понизил голос, – так ведь толком никто и не понял, какая его вина есть. А еще тьма эта! – со значением произнес он, – тут ведь народу было – а теперь все по домам сидят и трясутся. Клавдий вот утверждает, что Исус этот – святой был человек – и потому всем нам крышка – вот так!
Молодой солдат, о котором зашла речь, стал виновато оправдываться, но старший прицыкнул на него:
– Молчи уж! Коли оно и не так, все-таки очень на правду похоже. Я, честно сказать, от пяти дней отпуска бы отказался, если бы не мне выпало нынче дежурить.
– Ну, зато уж твой отпуск, значит, наверняка не пострадает! – хлопнул его по плечу Ирод. Ему очень уж не хотелось уходить теперь куда бы то ни было, поскольку хорошо запомнилось путешествие через пустой и темный город – так что он присел рядом со стражниками. – Я вот вспоминаю, кстати – когда еще в Риме...
Стражники оживились при упоминании о неблизкой родине и постепенно стали включаться в разговор, стараясь вспоминать как можно более смешные истории и байки, и как можно меньше думать о пустынном городе, странной погоде и даже о самом кресте, который они стерегли.
Так прошло еще около получаса. Вдруг сверху раздался стон. Все вскочили, устремив взгляды на крест. Распятый поднял голову, открыл глаза и уставился на затянувшую небо пелену. Внезапно он громко закричал и, видимо, истратив на этот последний порыв все остатки жизненной силы, поник.
– Кончился, – прошептал один из молодых охранников.
– Что-то слишком быстро, – возразил ему старший.
Тут Ирод почувствовал, что земля слабо дрогнула под ногами. Потом опять, уже сильнее – а лицо старого солдата побелело так, что это было видно и в темноте.
– Боги гневаются! Истинно праведного человека порешили! – и он повалился ничком, обхватив ладонями голову. Ирод не понял этого движения, и в следующий момент почувствовал, будто почва уходит из-под ног – потом она вернулась и наподдала так, что он отлетел за несколько шагов, а упав – кубарем покатился вниз, к подножию пологого склона.
Он вскочил и побежал, поддавшись безумной панике, однако шагов через двадцать следующий толчок опять бросил его на землю. Так падая и поднимаясь вновь, он преодолел, пожалуй, около километра, но тут, при очередном приземлении, зазвенев болью подвернулась ступня, после чего встать удалось лишь на четвереньки.
– Ну вот, – сказал себе четвертовластник, оправляясь от испуга, – теперь появилось время спокойно поразмыслить. Каждый человек в жизни когда-то впервые переживает землетрясение. То есть, конечно, не обязательно каждый, но со мною это случилось... Десять минут назад. Теперь у меня уже опыт есть и я могу сказать что, по-видимому, торопиться мне некуда.
Ободренный этой мыслью, он сполз с дороги и расположился на обочине, у тонкого ствола какого-то деревца.
– Здесь я могу спокойно подождать, пока все это прекратится, – продолжил Ирод рассуждения, однако тут же ощутил очередной подземный удар и задумался, каким именно местом ему следует сидеть, чтобы испытывать как можно меньше болевых ощущений и отрицательных эмоций.
Катаклизм постепенно, в течение часа, приблизился к пику своей активности, а потом так же медленно пошел на убыль – зато небо вдруг пришло в движение и серая пелена стала формироваться в жутких очертаний тучи.
– Опаньки! Дожили! – огорчился Ирод, когда тяжелая капля внезапно ударила его по лицу. – кажется, пора отсюда убираться.
Встав он убедился, что хотя нога более-менее пришла в порядок, но идти ему придется медленно, осторожно и прихрамывая. Толчки стали совсем редкими и слабыми, зато дождь усиливался с каждой минутой и стало совсем темно. По-видимому, насчет "убираться" сказать было проще, чем сделать. Раздосадованный четвертовластник совсем потерял направление и остановился в задумчивости.

10. Мы едем, едем, едем...
Дождь усилился и к нему прибавился град, правда, довольно мелкий – чувствуя, что замерзает, Ирод полез в карман за фляжкой со спиртом. Однако здесь его ждала неприятная неожиданность – из горлышка в рот потекла довольно густая, чуть терпкая и совершенно несоленая жидкость. Через секунду Ирод узнал помидорный вкус томатного сока. Еще секунду он соображал, и лишь потом понял, что это неспроста.
Повалившись на колени, он долго ползал так под бушующей непогодой, посреди дороги – и бормотал то молитвы, то проклятия, а струи дождя, стекавшие по поднятому к небу лицу деловито маскировали текущие из глаз слезы.
Наконец, перемазавшись, как следует, в грязи, выплакавшись и успокоившись, он встал и вновь побрел, еще всхлипывая, куда-то вперед, без видимой цели.
Внезапно вдали показался огонек. Ирод остановился, глядя завороженно на пятнышко света. Пятнышко колебалось – иногда оно как будто вспыхивало ярче, но тут же снова приугасало. Все же становилось заметно, что источник света постепенно приближается, в то же время сдвигаясь вправо. Четвертовластник свернул с дороги, которую все равно почти не видел во мгле, и побежал полем наперерез огню – под ногами то хлюпало, то попадались кочки – пришлось перепрыгнуть по пути две канавы, а из третьей, которая появилась как-то уж совсем внезапно – выбираться, цепляясь за хилую траву, по скользкому глинистому склону высотой в половину человеческого роста. В конце концов на пути замаячило что-то темное. Огонек плыл теперь прямо к Ироду и тот, сделав еще шаг вперед, обнаружил перед собой большой замшелый столб – за ним отыскались рельсы с деревянными шпалами.
– Железная дорога! – сообразил губернатор. – А там, значит, поезд идет. Интересно получится, если он меня переедет.
И он отошел за столб, не желая, в то же время, потерять из виду этот малый фрагмент цивилизованного мира. Поезд медленно приближался и, наконец, чинно выплыл из мрака, который будто бы сгущался вокруг его прожектора.
Ну и поезд это был! Ирод видел, конечно, паровозы в кино и даже – когда был еще маленьким – в железнодорожном музее, в Риме – однако сейчас это было настолько неожиданно, что заставило раскрыть рот. А фонарь – большая масляная лампа с отражателем висела перед густо дымящей трубой. Тяжелый и черный локомотив неспешно приблизился – и вот уже колеса груженого товарного состава застучали мимо. Ирод медленно вертел головой, провожая взглядом каждый следующий вагон и тут из темноты послышался крик:
– Эгей, батя! Станет тебе мокнуть, полезай сюда!
Стряхнув с себя оцепенение, четвертовластник разобрал, что в следующем вагоне широкая дверь отодвинута в сторону. Он побежал по ходу движения и, когда дверь потихоньку догнала его, прыгнул.
Прыжок вышел неудачным – только половина губернатора оказалась на дощатом полу, в запахе соломы и конского навоза – весь же остаток его туловища продолжал свисать наружу. Тут, однако, чья-то анонимная рука нащупала сквозь плащ на спине его поясной ремень – и рывком втащила в дверь окончательно.
– Спасибо! – с чувством поблагодарил Ирод темноту в вагоне и сел, прислонившись к стене у двери, – А куда это мы едем?
– Ирод! Это ты что ли? – удивился знакомый голос.
– Пилат? А чего ты тут делаешь? – узнал четвертовластник.
– А ты? – Пилат сел к стене рядышком, и стало ясно, что это действительно он.
Ирод вкратце, но с жаром, рассказал о событиях дня, а потом сам закидал неожиданного спутника вопросами.
– Мне пришлось распять нашего Исуса. – после некоторого молчания заговорил правитель. – Люди уже чуть только приступом не брали преторию. Значит, говоришь, томатный сок? Не зря я чувствовал, что от этой крови мне вовек рук не отмыть.
– Мы покончили с этим еще часа за два или три до полудня. – продолжал он. –А когда стало темно – ну, как раз около двенадцати – я послал за вашими. В смысле – за галилеянами – которые были с этим Исусом. Я спрашивал о нем, но эти черти говорили непонятно, все время сбивались. К счастью некоторые из них вели записи. Вроде дневников. Я попросил одного, Матфея из Капернаума, прочесть. Там достаточно забавно, но сейчас недосуг. Главное – я узнал, что Исус, вроде бы, предрек свою казнь и нарочно пришел за этим в Иерусалим. И даже специально послал кого-то из учеников к первосвященникам, чтобы заварить всю эту кашу. Я не специалист по пророкам, – тут Пилат усмехнулся, – но, думаю, неудивительно, если мученическая смерть придает вес речам проповедника. Ты как полагаешь?
– Я? А, ты про Иоанна... – Ироду было неприятно об этом говорить, но все же Пилат, как коллега, больше подходил для роли слушателя, нежели кто-либо другой. – Я здорово натворил делов с Иоанном, наверное... Впрочем, ты верно говоришь, по-моему – не знаю, как теперь – но перед моим отъездом про беднягу чуть ли не на каждом углу кричали. Вот, кстати, хочешь конфетку? – вспомнил он, – Возьми, возьми. Да я не спрашиваю, любишь или не любишь – ты представляешь, на следующий же день после казни наша кондитерская фабрика разродилась целой линейкой изделий на тему. Эти, например, называются "Иоанн, особые".
– Забавно... – сказал правитель, задумчиво крутя в руках пакетик с конфетами, – жаль, ничего не видно. Ты знаешь. Я думал – последнее средство. Предложил освободить Исуса в честь Пасхи. Потребовали вместо того выпустить нашего Варраву.
– Вашего чего?
– Ну у меня кроме Исуса в тюрьме только один был. Так, мелкий уголовный элемент. Убийство с целью наживы. Отпуская, я предложил ему вознаграждение, если избавит меня от первосвященников. Намекнул. Для интереса. Попробовать хочу. Нетрадиционные методы управления. Пусть сами своей каши хлебнут.
– Ну так дальше. – продолжал Пилат, видя, что к его новой идее Ирод отнесся безучастно. – Исус к нам пришел и, как он добивался, его казнили. То есть я сам же и казнил. Но когда он предвещал ученикам свою смерть, он, якобы, заявил кроме прочего, что воскреснет через три дня. И появится у вас, в Галилее. Как тебе?
– Воскреснет? У нас? В Галилее? – тупо повторил четвертовластник.
– Так и сказал. Мол, предварю вас в Галилее. То есть учеников. Ну а когда я их выпроводил... Я подумал... Я подумал, что, конечно, Галилея велика, и шансов у меня мало. Но почему бы не прокатиться до Назарета.
– А... Зачем?..
– Что "зачем"? – рассердился Пилат. – А ты сам, скажи, не хотел бы теперь посмотреть на этого Исуса? Я бы... Я бы, гм... поболтать был не против...
Некоторое время молчали. Впрочем, откровенничать в темноте, под шум дождя и стук колес было довольно комфортно.
– Я боюсь. – невпопад признался Ирод. – Никогда не было так страшно.
Правитель покосился на своего промокшего собеседника и продолжил:
– Вот. Решил поехать в Назарет. Но, представь, как только нашла на город эта тьма, сразу... Ну ты видел, что творилось? Помнишь, нас учили, что-то похожее должно быть при ядерном взрыве? Брехня наверняка. Но я вдруг подумал – Третья Мировая. Ха. Ведь даже часы электронные – вот у меня на руке – стоят.
– У меня механические, – ни к селу ни к городу протянул Ирод.
– Наплевать на часы. Машина. Вертолет. Ничего не запустить. Пешком, что ли ехать, или на коне? Ну а потом я позвонил в депо. У них есть пара таких вот колымаг. Подписал, чтобы очередной состав вместе с почтой – ну и какие там еще грузы стояли – чтоб его к паровозу прицепили. Сам все бросил, только ключи помощнику передал. И за станцией подсел. Зайчиком.
– Так мы, получается, в Назарет что ли едем? – Ирод как-то разом встрепенулся и оживел. – Значит, чтобы посмотреть, как Исус воскреснет?
– Значит в Назарет! – передразнил довольный Пилат. – Слушай. Ты прямо как ребенок. Не трепещи ты так – хоть и медленно, но к утру-то точно у тебя в гостях будем. Ты меня примешь в гости-то?
– Ну конечно! Слушай... Здорово как! Вот это да! – зачастил четвертовластник, но потом призадумался. – Так ведь Исус-то, небось, ко мне во дворец по воскрешении не побежит – тогда и нам туда, наверное, ни к чему, а?
– Это точно. Я когда думаю, что шансов его перехватить почти нет – до слез обидно. Ну да ладно, это еще обмозговать успеем. Послушай! Ведь ты же мокрый совсем! – внезапно перенес правитель внимание на личность товарища.
– Хорошо бы, конечно, сейчас у костра, – Ирод действительно вовсю стучал зубами, но явно оживал, – или, например, в ванную... Или чаю, скажем, горячего...
– Мечтай. Впрочем, чай есть. Ледяной уже, конечно. Есть колбаса. Хлеб. Вот, держи. Я сегодня не обедал. Взял с собой. Сухим пайком, так сказать.
– А я и не завтракал, – Ирод сам себе удивился, вспомнив об этом.
– Тем более. Зато ужин не упустим. Пока займусь твоими конфетами.
В темноте послышался шорох целлофана, свидетельствующий о том, что Пилат приступил к делу – четвертовластник же тем временем усиленно налег на колбасу, чувствуя, что при данных обстоятельствах даже подобный рацион с холодным чаем может неплохо послужить для обогрева организма.
– А кстати, – вспомнил он, – еще у меня томатный сок есть – ну тот, который во фляжке – не хочешь хлебнуть? Все-таки когда-то он был спиртом – а теперь зато, почитай, священный напиток.
– Погоди. Сначала разберемся с твоими гостинцами. Я плохо понимаю вкус. Но, кажется, это самые странные конфеты. Из тех, что я когда-либо ел.
– А что? Растаяли или помялись? Я их, правда, давно уже с собой таскаю.
– Ты не пробовал?
– Н-нет. Как-то недосуг все было – да я вообще только сейчас вспомнил про них – ну, когда ты про Иоанна заговорил – а они уж неделю в плаще лежали.
– Возьми.
Четвертовластник принял протянутую конфету, развернул фантик и сунул ее в рот, как только дожевал очередную порцию колбасы. Вкус был действительно каким-то странным, но знакомым. Кроме того конфета имела не менее странную консистенцию и впрямь показавшуюся подозрительной.
– Да это же мед! – определил наконец Пилат, сминая очередную опустевшую обертку. – Мед, шоколад и какая-то ерунда!
Вот тут-то, разумеется, Ирода наконец осенило, почему конфеты "особые":
– Фу! Акриды!!!