Проснулась?

Проснулась… Проснулась с ощущением: кто-то находится в комнате, тихонько дышит и терпеливо дожидается моего пробуждения. Действительно (?), рядом с диваном сидел красивый поджарый лис.
- Не человек!- спросонок констатировало alter ego.
Мой необычный гость из вежливости притворялся лисом, погружённым в изучение книг. Он внимательно смотрел на тускло мерцающие корешки за стеклянными створками шкафа. Бликующая поверхность отражала любознательный раскосый взгляд. Заметив моё пробуждение, он словно возобновил давно начатую беседу.
- Всегда рекомендую сначала изучить классиков и только лишь после них переходить к современникам. Ты же, как ни посмотрю, никого кроме серебристов (так он окрестил Ахматову, Блока, Цветаеву и Бунина иже с ними) не открывала. Нет, это не логичный подход к искусству слова!
Я сидела, шокированная неожиданным посетителем, забыв, что могу смутить его распахнутым одеялом. Но, несомненно, лис обладал безупречной выдержкой и чувством такта. Он просто не замечал такой пикантной мелочи.
- Простите, Донна. Забыл рекомендоваться. Инора Черно-бурый, проконсул Трибунала. Я являюсь вашим инспектором на время сборов, – отчеканил лис деловым тоном ведущего программы новостей. Чёрная элегантная лапа протянула небольшой четырёхугольник глянцевой бумаги.
Машинально взяла визитку. В голове буйствовала чушь несуразная. Ни одной мало-мальски разумной гипотезы о появлении черно-бурого лиса не рождалось. А уж его имя на визитке и какая-то должность совсем меня запутали.
С робкой надеждой зажмурилась и снова посмотрела. Инора исчез.
-Нет, надо в режим входить. А то ложусь поздно, просыпаюсь рано. Вот уже и галлюцинировать начинаю!- пробормотала я в ванной, наслаждаясь прохладными тугими струйками душа.
И каково же было моё отчаянье, когда на кровати обнаружилась злосчастная визитка, а у входа в комнату – тёмная полированная трость с удивительным серебряным набалдашником в виде распускающегося бутона…
Собрав остатки мужества, я воскликнула:
- Да что за чертовщина! Кто вы такой? Что вам от меня нужно?!!
Трость, как и полагается трости, молчала, а вот с кухни донеслось:
- Я уже имел честь представиться. А вот второй вопрос Донна сформулировала не верно. Более уместно: «Что тебе самой нужно?» Ты ведь разочаровалась в своей жизни… Почему?! Ты слишком много мечтала о другой судьбе, да? Тебя услышали, и я пришёл за тобой. Забрать отсюда. Ведь сама же звала нас!
Молчание на секунду вернулось в мою скромную обитель, никак не рассчитанную на приём таких новостей.
- Только без истерик!- добавил инспектор.- Иначе я расстроюсь и буду вынужден укусить тебя. Прибегать к крайним мерам не хотелось бы, понимаешь, Донна? Ведь я так устал: целый век наблюдать аутодафе этих несчастных domini canes – псов господних. Да ещё спасать одуревших ведьм от «весёлой жаровни» - всё это, думаешь, на здоровье не сказывается?... Где у тебя молоко, черт побери? У-у, старый пройдоха Доминик! В холодильнике?
- Да, - только и успела прошептать, падая в глубокий обморок.


Всегда была уверена: меня ждёт незаурядная, иная жизнь. Просто кто-то всё перепутал и пришлось родиться не в свою эпоху. Но, несмотря на суровые и прозаичные реалии, в сердце теплилась ожидание: скоро, очень скоро обнаружат эту нелепую ошибку и исправят её, наконец.
Вскоре страх перед лисом и ощущение ирреальности прошли. Своего я дождалась – за мной пришёл сквозь несколько столетий пушистый посланник; он и поможет мне вернуться в свой мир. Сейчас, за считанные дни, я должна была попрощаться с домом, улицами, скверами и площадями – попрощаться с городом, приютившем меня в своих лабиринтах. Попрощаться с теми людьми, которые знали и любили меня… «Собрать вещи и переселиться в другую нору что в соседней лощине,» - сказал бы Инора.

Постепенно я поняла, приглядевшись, что этот лис очень мудрый, опытный и твёрдо непреклонный в своих суждениях. И нисколько не удивилась, когда тем же утром, потягивая молоко из фарфорового молочника (дабы успокоить нервную систему), Инора сообщил мне:
- У нас, Донна, всего лишь пара дней на твои сборы. Учти, никаких вещей, в обычном смысле слова!
Он пошарил в жилетном кармашке и извлёк оттуда красивый флакончик-фиал.
- Вот твоя копилка. Вспомни всё самое лучшее, доброе и хорошее из своей жизни. Шестнадцать часов воспоминаний будут греть и поддерживать тебя в трудный момент тоски по прежнему дому. Бери, это ты никогда не потеряешь!
Не успела понять – много это или мало. Но фиал взяла и, затянув кожаный ремешок, повесила на грудь. Такому инспектору нельзя перечить, да и зачем?
Инора пришёл за мной, чтобы развеяться от работы в Средневековом Отделе Трибунала. Хотя, как открылось позже, он мог бы просто прислать уведомительное письмо. Но стоит ли об этом вспоминать сейчас?
Надо отдать должное Иноре. Он не торопил меня. Более того, казалось, будто время остановилось и потеряло смысл. Застыли капризный и чувствительный механизм наших грандиозных часов – старый патриарх , купленный в антикварной лавке… Во времена Иноры они были последним словом технического прогресса. Наверное, по этой причине мой лис с плохо скрываемым удовольствием тщательно изучал их строение.
Я же пыталась вспомнить прошлое, лихорадочно роясь в отрывках прожитых лет. Чем заполнить фиал?!
Вскоре поняла, какая это непростая задача. К вечеру я выглядела измученной и потерянной.
- Знаешь,- проговорил Черно-бурый,- могу дать совет. На улице гораздо легче совладать с мыслями и воспоминаниями. Надеюсь, моё присутствие не отяготит тебя, Донна.
Лис поправлял свой серебристый жилет и переводил взгляд то на меня, то на тросточку. Явно ему хотелось познакомиться с моим городом и веком. Хитрый Инора! Ну как я могла сказать ему в ответ «да» или же отказать – ведь он так умело поставил вопрос, что при любом ответе выходило, что я не против его сопровождения. Здесь проскользнула его лисичья сущность. Он владел искусством риторики, словно прожженный школяр-схоласт. Я не удивилась бы, узнав, что он учился в Сорбонне на факультете богословия или же юриспруденции (если таковые существовали в XVI веке).


На второй день мы вышли из дома. В городе властвовали Осень и Туман… Временами дымка рассеивалась и тогда перед нами возникала узкая асфальтовая тропа, испещрённая тускло-желтыми крапинками опавших листьев. Я заметила, что мой спутник не привлекает внимание прохожих. Казалось, он закутался в дымку, и о его присутствии знала только лишь я.
Через полчаса мы вышли из подземки. Помню, ещё в детстве меня поразила эта небольшая площадь: здесь по мостовой неизменно скользили голуби. Распахивающиеся двери метрополитена вспугивали их, но верные сизари не покидали излюбленного места.
На секунду прикрыла веки и услышала гул уходящего поезда, стук стеклянных дверей, шум проезжающих рядом машин, голоса людей и шелест, вздохи, ветер голубиных крыльев. Городские ангелы сизые!
Мы прошли по серому гравию бульвара, оправленного в черную строгую клетку чугунной решётки. Чувствуя неспешность мою, Инора предложил отдохнуть на близстоящей скамейке. Мимо нас скользили мужчины, размахивая кожаными кейсами, красивые женщины недоверчиво и осторожно ступали по дороге (волнуются за набойки). Ребятня возилась у деревянного медведя, обнимая по очереди его мощную голову.
Неожиданно моих коленей коснулся хрупкий кленовый лист. Изящно описав пируэт, он поцеловал землю и замер, склонив грациозную шею. Инора тростью провёл по красной спинке.
- Как засыпающий лебедь,- задумчиво пробормотал лис.- Донна, тебе здесь нравится?
Я, зачарованная клёнопадом, не сразу поняла его.
- Тебе здесь было хорошо когда-то,- решил он.
В ответ я слегка улыбнулась.
- Прости, отвлёк тебя,- извинился Чёрно-бурый и, спросив разрешения, раскурил трубку.
Заморенное Солнце пыталось пробиться через подвижные, но густые клубы туманных облаков. Сквозь серое марево оно казалось тускло-малиновым, точно воспалённый глаз циклопа Полифема. Откуда-то доносилась музыка; пьянящая и величественная мелодия латинского гимна.
-Как в храме,- воскликнула я.
Лис же с явным наслаждением пускал кольца, морща серебристые усы. Взгляд его был неуловимым, скользя по противостоящим особнякам, скрываясь в темнеющих переулках и взлетая до крон соседних кленов. Видимо, он тоже что-то вспоминал, рядом со мной на скамейке Гоголевского бульвара.


 Поздно вечером мы сидели в комнате. Фиал на груди начал наполняться и излучал мерцающее сияние. Инора не выходил из философского оцепенения. Откуда-то извлёк старинный фолиант и сейчас, теребя дужку очков, углубился в чтение. Я пошла на кухню, достала кроличью тушку, в задумчивости замерев над специями. Бездыханное тельце нежно белело на разделочном столе, освещённое мертвенным электрическим светом.
- Хмели-сунели или майоран? А может, просто натереть перцем?- проносилось в голове.
- Я бы порекомендовал немного гвоздики со взбитыми сливками. Если их нет, то уместно применить сметану с парой зубчиков чеснока,- Инора по-деловому стоял за спиной…

 Тем вечером у нас был великолепный ужин: крольчатина удалась на славу. Всезнающий
лис знал в ней толк! Гостю захотелось немного покрасоваться передо мной, и на столе появилась бутылка «Бургундского», опушенная матовым налётом пыли. Инора с удовольствием разлил алую благодать. С изящной небрежностью он поднял бокал и произнёс:
- За правильный выбор и конец твоим ненужным колебаниям!
Неспешно смакуя букет, я думала, глядя в янтарные глаза лиса:
- Как странно выходит! Этот черный инспектор словно читает мои мысли. Неужели он знает всё то, что я думаю?
Инора отвёл взгляд и уставился на светильник.
- В нашем Средневековье за такое кощунство судили бы. Огонь преисподней!!! Изобретателя объявили бы дьявольским приспешником и….. Месса, самбенито, костёр,- вино делало своё дело, и лис стал словоохотливым.
- Знаешь, чем я занимаюсь? Меня когда-то рекомендовали в Трибунал Средневекового отдела. Не слышала о Папе Григории IX? О, достойный глава католиков! Стоит одному безумцу доверить чуть больше власти, чем он может нести, так сразу течёт кровь… Нерон спалил Рим, а Папа передал всю Инквизицию орденам нищих монахов доминиканцев. Глупцы они, Донна, невежи! Ты только читала об этом, а я своими глазами видел грязные знамёна: собака с пылающим факелом в зубах. От этой «Стражи Христовой» редели города, а Папа…- лис осушил бокал до дна.- Папу возвели в ранг святых!
Постепенно злобный оскал сошёл с тонкой морды. Волнение выдавал колеблющийся морской волной кончик пушистого хвоста с серебряными блестками седины.
Заметив опустевшие бокалы, он разлил и продолжил более сдержанным тоном:
- Инквизиционный суд не подлежал контролю, следствие велось тайно, произвольно, с применением жестоких пыток. Донос вменялся в обязанность верующим и щедро вознаграждался из имущества осуждённых. Ты не задумывалась, откуда у грязной старухи-зеленщицы в один прекрасный момент появляются дорогие венецианские кружева на зачуханной юбке? – Верно, он опять забыл какого я века.
Инора начал пощипывать свои усы.
- Необходимо сдерживать безумие! Поэтому был создан наш отдел Межвременного трибунала. Когда-то и я копил воспоминания в свой флакончик, Донна.
На шее лиса оказался такой же фиал, только во много ярче моего.
 Мне стало немного грустно. Кого-то Черно-бурый потерял там, в своём Средневековье. За смерть дорогого человека он мстит до сих пор?
Тем временем Инора извлёк трубку и устало выдохнул ароматные табачные облачка…

На следующее утро я увидела вчерашний фолиант. Во внутренний форзац был врезан портрет девушки. Из-под приопущенных век светится взгляд, мирный и задумчивый. Золотисто-рыжие волосы струятся вдоль тонкой шеи и укутывают плечи. Летящие пальцы сложены в жест благословения… Прекрасна и печальна. Но, самое необычное, как две капли воды схожа с Инорой. Неужели её умертвили?!! Внезапно поняла: она была осуждена за красоту и рыжие охристые локоны. Несчастный лис! Сейчас он дремлет в кресле и ему снится девушка. Живая, с ним… И я без колебаний открываю флакончик – пусть там окажется весь вечер, и книга, и кролик, и картина-медальон, - всё, одним словом, начиная с появления замечательного лиса. Фиал сильнее запульсировал, замигал светом, и осталось в нём места совсем на чуть-чуть.

 
Донской монастырь. Снаружи – крепкие и надёжные стены пряничные. А за ними – святые ангелы мраморные. Город внутри города. Мир, неподвластный мирским течениям бурным. Несокрушимый оплот веры о спасении. Здесь свое летоисчисление, своё время и своя музыка – чистый, ясный перезвон колоколов. Торжественно, благословенно и легко. Радостно, тихо и умиротворённо. На клумбах доверчиво распахивают бархатистые ладошки нежные Заячьи ушки. Солнце осторожно ласкает золотую листву на клумбах.
Я хотела поразить лиса. За некрополем, в глубине монастырского кладбища у далёкой обветшалой стены располагалась мраморная вертикальная плита. Она была искусно вставлена в нишу кирпичной кладки. На ней были высечены гигантские фигуры ветхозаветных героев. Я уговорила Инору закрыть глаза, и, взяв его под лапу, повела к стене по старой каменной дорожке. Туман не рассеивался, и в его непрерывном гибком танце фигуры римского легионера, Моисея и обольстительницы Саломеи казались внезапно ожившими.
Лис не хитрил, хотя довериться ему было непросто. Он подозрительно принюхивался и настороженно топорщил усы. Наконец мы приблизились к Самсону. Влажные от мелкого дождика глазницы каменного юноши вперились в Инору. Отпустила лиса, отошла и воскликнула:
-Смотри!
Первое, что сделал Чёрно-бурый, это молниеносный отскок в сторону, прочь от статуи. Шерсть на спине и пушистом хвосте превратилась в острые серебристые иголочки (как ежик). Оскалившись, он яростно смотрел на Самсона. Я не выдержала и рассмеялась. Инора с видимым напряжением перестал щериться и холодно попросил не повторять такого, «хотя, милая, славная скульптура. Спасибо, что показала и этим прибавила седины в мой прекрасный хвост!»
Было тихо, по-траурному красиво. Алая листва, словно языки огня, билась под воздушными порывами ветра по святым изваяниям. Печальные и славные ангелы, распятия, прекрасные своим страданием лица усопших…
Вечером Инора, ссылаясь на усталость, не пожелал отужинать со мной. Ограничился всего лишь чашкой горячего молока. Неужели он так расстроился и обиделся на меня?


Ночью у лиса подскочила температура, он дрожал от внезапного озноба. Острые клыки стучали и щелкали без остановки. Он заболел…
Стараясь успокоить меня, Инора принялся шутить над своим положением. Целый день я восстанавливала его растраченные силы бульоном (он просил куриной похлёбки) и не давала трубку. Мой больной злился несказанно, но я была непреклонна – ведь Чёрно-бурый прямо-таки заходился от кашля.
Тщетно лис- инспектор настойчиво рекомендовал комплектовать воспоминания. Фиал был практически наполнен. Неужели не заметно его глубокое сияние?
Да… Прожито много счастливых дней в Москве. Память запечатлела странный, необычно запутанный город, где все улицы переплетались между собой так же хитро, как и нити в спутанном клубке. Я вспомнила все улочки, большие и крохотные ладони площадей, гибкие спинки мостиков над Обводным каналом и невесомые, эфемерные арки.
Все бы это я посетила напоследок, но сегодня в голосе лиса слышалось плохо скрываемое желание поговорить со мной.
Пусть он инспектор, деловой и дотошный гроза Средневекового трибунала. Это не важно. Сейчас ему плохо и скучно лежать с ушами под шерстяным пледом в углу моей постели.
- Зря теряешь драгоценное время! Я опытный и сам вылечусь. Что ты нянчишься со мной, будто кормилица с дитём неразумным?... А похлёбка как нельзя кстати пришлась – тихонько добавил Инора, сыто икнув из-под пледа.
Даже больной, он оставался всё тем же лукавым и хитрым созданием.
- Конечно, Инора, я не брошу тебя сейчас!- ответила про себя.
Словно уловив мысли, Чёрно-бурый высунул свою уставшую морду и положил тяжёленьким грузом на мои колени. Помолчал, покосился на меня любопытным глазком и по-детски серьёзно попросил:
- Донна, если хочешь обрадовать старого уставшего лиса, то возьми щёточку (я видел её на твоём трюмо, она из свиной щетины, кажется) и не сочти за труд почесать этому уставшему лису загривок.
Я, скрывая улыбку, потянулась к зеркалу, а он не преминул внести уточнения:
- Начни от ушей и, не спеша, доберись до шеи. А пока расскажу тебе кое-что. И тогда ты не будешь скучать, ладно?
Через пару минут я перебирала великолепный исчерно- серебристый мех… Хрипло кашлянув, больной ветеран начал:
- Резные лапы клена
 Играют со звездой.
 Полночный лис Инора (это я!)
 Крадётся под листвой.
 На замшевых полянах,
 В уснувшей мураве
 Колдуют несмеяны,
 И снится сон тебе:

 За бороду тумана
Цепляется волшба (да, бороду-то не забудь расчесать! О-о-о… Как чудесно!) –
То ведьма Иолана
Баюкает дитя.
Покрылись пеплом тени,
Где ворожит она.
В дыханье вязкой ели
Вливаются слова… (а, может, дашь всё-таки трубку?), видя, что не реагирую, лис продолжил:
- Что говорит – не скоро
В глазах её прочтёшь,
Лишь мудрый лис Инора
Лукаво шепчет: - Ложь!
Это про меня на работе менестрель знакомый сложил. Славный был человек. Умер, правда, веков 5-ть назад. Черная оспа. А вот песня до сих пор звучит. М-да… - услаждённый лис зевнул.
Я внимательно слушала его, мягко перебирая щеточкой за острыми ушами. Вскоре он крепко уснул, уткнувшись тонким носом в пушистый хвост.
Смотрела на него и жалела, что показала Донской. Может, недомогание было вызвано испугом? Какая же я ещё глупая!!!
Во сне Инора заскулил, рванулся ко мне и снова мирно засопел на коленях. Значит, защитил во сне свою рыжую девушку!
Так я вылечила его, этого милого и лукавого лиса. Фиал наполнился до верха.
- Выздоравливай и в путь, я уже готова!!!

 
Пасмурная, туманная осень наконец-то смилостивилась. И вот уже следующим утром город предстал во всём богатом разнообразии красок, форм и звуков. Он стал более явственным, осязаемым и сочным. В воздухе пахло подопревшими яблоками, бензином и увядающими листьями. Невидимая до этого мошкара пронзилась солнечными спицами и вспыхивала удивительной позолотой в радужных крылышках, растекаясь по всему городу редкой сеточкой. Всё кругом ожило, встрепенулось, затрепетало, словно последний приступ агонии перед смертельным холодом зимы.
Казалось, суетливый бес вселился в выздоровевшего Инору. Подчас, он был просто не узнаваем. Лис распрощался с солидной неспешностью навеки. Такого Чёрно-бурого я еще не видела.
Он даже проигнорировал мой красивый фиал-копилку. Всем своим демонстративным поведением Инора показывал : воспоминания – дело сугубо личное, отсюда - нечего засовывать свой нос в чужие фиалы! Видимо, после болезни он ещё сердился на меня. За что, Инора?

Сегодня он разбудил весь дом, яростно распевая:
- Когда король опоясал его стальным мечом,
Герцог Нелесский преклонил колено
И правую шпору Роланду приладил,
А левую надел благородный Олье Датчанин…
Отта, собирайся! Пора!!!!!!
 
Я открыла глаза и наблюдала спросонок, как серебряная молния мечется по замкнутому пространству скромной квартирки. Давно ожидала этот момент, но сейчас, от неожиданности и бурных эмоций лиса, растерялась немного.
 Инора носился по комнатам, будто переродившись из важного лиса в припадочного шамана.
- Славный день! Сила вокруг! Чудесно! Отта, торопись!.. Собираемся: трость у входа, жилетку одел, очки… Где мои очки?
Чёрный хвост ещё стремительнее и суматошнее зарябил перед глазами. Меня Инора заразил своим поведением. Я пьянею от его бешеного темпа! Я становлюсь такой же безумной лисицей! Резко, не рассчитав новую силу, распахиваю створки книжного шкафа. Очков там не оказалось,- с досадой смахиваю «серебристов» на пол. Инора опасным водоворотом закружился у кресла-качалки. Оконные стёкла начали угрожающе позванивать. Дом вверх дном!
- Король с негромким смехом сказал ему:
Я опоясываю тебя этим мечом с пожеланием,
Чтобы Бог даровал тебе…
Тут, очевидно, Чёрно-бурый снёс старинные часы. Треск, грохот и звон развалившегося патриарха…
Влетев в комнату, я увидела застывшего лиса над изувеченным механизмом. Вокруг валялись щепки, блестели стёкла, металлические колёсики кружились под лапами… И вдруг ясный, пронзающий звон – часы били полдвенадцатого. Я взвизгнула от радости: пропавшие очки находились на носу Иноры. В ответ он резво бросился к дверям:
- Спешим, ведь часы бьют!!!


Деревья в скверах, лоск ослепительных витрин, дома, люди, машины, облака, дорога – всё превратилось в одну гигантскую, яркую и безостановочную карусель–вереницу. Даже если бы мне и захотелось выхватить из неё что-то взглядом, то всё равно ничего не получилось бы. Слишком быстро несёмся мы!
Хотя лис и не знал Москву, но сегодня вёл он, не я. Передо мной метался кончик бесноватого хвоста. Я еле успевала за ним. Не помню, долго ли мы мчались, но скоро нас вынесло на Новый Арбат.
Инора продолжал безумствовать: метался острыми зигзагами из стороны в сторону, то быстрее, то медленнее, щелкал пастью, бросался на припаркованные автомобили и периодически кусал прохожих и распевал:
- Чтобы Бог даровал тебе мужество и храбрость
Силу, смелость, мощь великую
И победу над неверными –
Вот чего тебе желаю я!

Точно, я сошла с ума! Лиса никто не видит. Покусанные люди спокойно проходят мимо, не чувствуя сочащейся крови… Инора обернулся, заметил мой испуг и коварно ухмыльнулся.
- Безумный! Ты свёл меня с ума! Ты бред! Остановись, я не успеваю, Ли-и-ис! – крикнула вслед ускользающему инспектору.
Тут что-то помешало мне, я споткнулась и упала. Падая, услышала далёкий голос:
- Держа в руках острый Дюрандаль,
Король извлёк его из ножен и вытер клинок…
А дальше была серая и грязная, оплёванная шершавая мостовая. Горячая волна разбежалась по телу – страх внутри меня мечется. Боль падения тысячью мелкими хрустальными иголочками разлетелась по всему телу, рассекая его на микроскопические кусочки – молекулы. Свет, яркие калёные стрелы, золотая сеточка мошкары накрывает моё сознание. Ангелы, визитка, вкус Бургундского, Инора! Я теряю вас! Мой фиал разбился и пронзает мен…..
 

Проснулась я вечером. Плед валялся на полу. Подушки разбросаны… тихо, сумерки…
Так, значит Чёрно-бурый мне приснился? Я спала всё это время? Пальцы торопливо коснулись шеи – флакончик исчез. А значит, ничего не было. Только сон…
Нет, ведь под потолком парили облачка «Old judge», а остывающая трубка лежала на подоконнике… Я подбежала к окну. В стекле отразилась девушка с рыжими пушистыми волосами (как взгляд похож на лисичьи глаза Иноры). Да ведь это …я ! Обернувшись заметила: на трюмо мерцает и нежно светится фиал – лис оставил мне свои воспоминания.
Где ты, Инора? Ну теперь-то уж мы не забудем друг друга. Нас не разлучат в следующий раз!!! И спокойно вдохнув аромат уходящей осени, я запела древнюю песню:
- Когда король опоясал его стальным мечом,
Герцог Нелесский преклонил колено
И правую шпору Роланду приладил,
А левую надел благородный Олье Датчанин,
Король с негромким смехом сказал ему:
Я опоясываю тебя этим мечом с пожеланием,
Чтобы Бог даровал тебе мужество и храбрость
Силу, смелость, мощь великую
И победу над неверными!
-Да здравствует глава трибунала XXI века – откликнулось мне далёкое эхо…
 
Весна 2002.