Девушка из Spoleto

Николай лежал на диване, заложив руки за голову, и неподвижно смотрел на то, как шевелилась занавеска от сильного морозного ветра, врывающегося в щели окон.
- Николя! – послышался из другой комнаты молодой мужской голос. – Николька! Стучат к нам! Ко-оля!
Кто-то прошел из комнаты в коридор. Было слышно, как открылась и захлопнулась дверь.
- А, Дашенька, милая моя… Проходи скорей, ты с мороза… не из дома, что ли? давай свою шубку. Ой, как нехорошо руками снег рыть… Что, хочешь сказать, это у тебя просто варежек нет? Фи… Хочешь, я тебе свои подарю?
Дверь приоткрылась, и в темную комнату заглянул молодой человек.
- Фу, как у тебя темно. Слушай, Николя, тут Даша, и я не думаю, что она ко мне… - сказал он спокойным, нежным голосом; его всегдашняя полушутливость заменилась на немного усталое спокойствие.
Николай молчал.
- Я скажу ей, что ты болен… дескать, золотуха…
- Пошел ты, - спокойно сказал Николай.
- И ее – туда же? – спокойно спросил Арсений, слегка приподняв свои густые черные брови, которые и без того всегда казались немного приподнятыми.
- Убирайся! – крикнул Николай.
Арсений захлопнул дверь и очаровательно улыбнулся Даше, которая стояла в конце коридора и не могла не услышать последних слов Николая. Даша растерянно смотрела на Арсения.
- Небольшая чисто братская ругачка… ты проходи сюда, на кухню, мы с тобой чай попьем., - совершенно спокойно пояснил он, слегка улыбаясь губами, о которых и тогда, когда он был совершенно спокоен, казалось, что они улыбаются.
- А что, Коля… он…
- Он в совершенном расстройстве! – перебил Арсений. – Мы поссорились на такую деликатную тему, что… ну совсем пустяковую, можешь себе представить…
- Но… я тогда… я пойду… Ты скажи Коле, что я приходила. Ах, что же я! Ты ведь ему, наверно, сказал… - заторопилась уходить Даша.
- Да постой! Да я тебя не пущу! Знаешь, как не пущу? Да вот как, - сказал Арсений своим спокойным нежным баритоном, осторожно пройдя мимо Даши, повернув ключ и положив его в карман.
Даша удивленно посмотрела на него.
Арсений довольно улыбнулся; ему, видимо, очень понравилась ее реакция.
- Позвольте, я же сгорю со стыда… как ты вот так уходишь… я же говорю, что наш Николя немножко не в духе. Пойдем, пойдем, - заключил наконец Арсений, слегка беря Дашу за локоть и почти незаметно ведя ее на кухню.
- Теперь мы поставим чай… ты какой любишь?
Даша сидела на стуле за столом, положив руки на колени, и смотрела в пол с грустным личиком.
- Извольте вам предложить! Первосортный бер-га-мот! – с нежным артистизмом представил Арсений.
Даша подняла на него глаза и растерянно улыбнулась.
- Это, извольте видеть, сорт груши. У нас будет чай – загляденье! Наливаем кипяток, даем ему прохладиться две минуты, опускаем пакет и завариваем с полминуты, четыре ложки сахара…
- Да ведь это много… - усмехнулась Даша.
- Помалкивайте, сэр, как говорят англичане, вы ничего не понимаете, как говорил великий император… Четыре ложки, размешиваем... А вы думаете, что, раз снег рыли руками, так они у вас уж и чистые?
Даша рассмеялась.
Вдруг громко хлопнула входная дверь. Даша вздрогнула.
- А, пошел прогуляться, пусть прохладится, - легко пояснил Арсений.
Даша внимательно посмотрела на Арсения, но, вспомнив, как он говорил про какую-то деликатную и пустяковую причину ссоры, смутилась и промолчала.
- Может быть, мне… - проговорила она робко.
- О, нет, нет! Поверь, ему в такие минуты главное – одиночество.
- Но… он… скоро вернется?
- Ну, как замерзнет, так и вернется, - успокоил Арсений и рассмеялся, обнажив свои прекрасные белые зубы. – Да пустяки, милая, пустяки. Он сам будет завтра смеяться, уверяю тебя.
Даша робко посмотрела на Арсения и, слегка вздохнув, отпила чай из кружки.
- Фу, как сладко, - улыбнулась она.

Николай вышел на мороз, едва застегнув пальто, без шапки, и пошел куда-то по темной улице. «Проклятая скука. Я свихнусь».
- Свихнусь, свихнусь… - несколько раз проговорил шепотом Николай, прикладывая ладонь ко лбу.
Он чувствовал единственную потребность куда-нибудь идти, не разбирая дороги. Под ногами было скользко, и Николай несколько раз выругался, едва не упав. Он вдруг заметил, как приятно то, что леденящий ветер дует ему в лицо и обхватывает горло, и вдохнул его полной грудью. «А простыну, так и прелесть!» – подумал он. «Дрянная скука… такая пустота, непрошибаемая, чтоб ее…» Вдруг девушка, шедшая впереди, поскользнулась и упала на дорожке. Женщина, идущая рядом, прошла мимо, больше никого не было. Николай остановился в четырех шагах и с усмешкой наблюдал за девушкой. Она быстро приподнялась, но тут же оступилась и снова как-то неловко и резко упала на одно колено. У Николая вдруг быстро-быстро скатилась по лицу слеза; как он тут же почувствовал, вовсе не из-за этой девушки. Он вздрогнул и сжал кулаки от злости.
- Что, неужели вывихнула? – спросил он громко и едва не хохоча.
Девушка испуганно посмотрела на него и снова попыталась поспешно встать, но на больную ногу, видимо, было больно наступать, и она с секунду постояла на месте, не зная, что ей делать, и не глядя на Николая.
- Ну, вот! – весело расхохотался Николай. Ему вдруг стало ужасно весело, даже злость как-то прошла. – И как же ты теперь доберешься до дома?
- Оставьте меня, я дойду как-нибудь сама… - проговорила девушка тихо и взволнованно.
- Да уж конечно, милая моя, мне на тебя плевать, да только я еще немножко тут постою, просто так, вовсе не для тебя.
- Как вам нужно издеваться! – чуть не со слезами воскликнула девушка. – Видите, я не могу идти. Можете вы мне помочь?!
- А что нужно сказать? – спросил Николай.
Девушка села на бордюрчик и обхватила себя руками.
- Ну, вы тут не один ходите, я и другого кого подожду, - сказала она серьезно.
- Уж разумеется, - равнодушно сказал Николай и, подойдя к девушке, поднял ее на руки, как ребенка.
- Куда? – спросил он.
Девушка назвала адрес. Николай присвистнул.
- Да отпустите же меня! – в отчаянии сказала девушка, закусив губку, чтобы не заплакать.
- Ну-ну, спокойно, - с презрением отозвался Николай, быстро шагая в нужную сторону. – Представь себе, что я – твой Принц. А я буду читать тебе стихи, чтобы было уж совсем похоже.

Строен твой стан, как церковные свечи.
Взор твой – мечами пронзающий взор.
Дева, не жду ослепительной встречи –
Дай, как монаху, взойти на костер!

Счастья на требую. Ласки не надо.
Лаской ли грубой себя оскорблю?
Лишь, как художник, смотрю на ограду
Где ты срываешь цветы, – и люблю!

Мимо, все мимо – ты ветром гонима –
Солнцем палима – Мария! Позволь
Взору – прозреть над тобой херувима,
Сердцу – изведать сладчайшую боль!

Тихо я в темные кудри вплетаю
Тайных стихов драгоценный алмаз.
Жадно влюбленное сердце бросаю
В темный источник сияющих глаз…

Николай читал правильно, с каким-то равнодушным вдохновением, ни разу не посмотрев на девушку, однако ей показалось, что на последних строках его голос как будто немного дрогнул; но, впрочем, только закончив, он тут же засвистал какой-то скверный мотивчик.
- Пустите, я, может быть, просто ушиблась, может быть, уже прошло, - робко сказала девушка, немного смягчившимся, но испуганным голосом.
- Ну-ну, - подтвердил Николай, продолжая свой путь и никак больше не реагируя на слова девушки. – Какого цвета у тебя глаза?
- Могли бы и сами увидеть, - в замешательстве сказала девушка, больше оттого, что не знала, что сказать.
- Так какого? Темные? Да? Угадал?
- Да, - совершенно смутившись, ответила девушка.
Почти все прохожие с любопытством смотрели на парочку. Заметив один из таких любопытных взглядов, девушка покраснела и слегка улыбнулась. Николай, в свою очередь, чуть не наплевался, заметив эту улыбку.
- Ну, а я – красавец? – спросил он со злости.
- Вы… не знаю, - с мучительным стыдом прошептала девушка, совсем потерявшись.
- Ну, хорошо. Будем угадывать дальше. Ты… учишься где-нибудь… на филологическом. Так?
- Так. Вы меня знаете? – спросила девушка, немного оживившись.
- Разумеется, каждую ночь вижу тебя во сне. У тебя есть белое платье?
- Да…
- Ну, точно ты! Однако… тебе никто не нравится, кроме меня. А я тебе нравлюсь, даже очень. Угадал?
- Перестаньте.
- Сюда?
- Да, третий этаж.
Николай молча зашел в подъезд и поднимался по лестнице.
- У тебя дома кто-нибудь есть? – спросил он.
- Папа…
- А! В самый раз!
Николай постучал ногой в квартиру и, быстро взглянув на девушку, в сумрачном подъездном свете заметил в ее лице беспокойство, сожаление и досаду. Она с какой-то надеждой посмотрела на него, но Николай тут же с отвращением отвернулся. Вручив отцу его дорогую дочку, Николай, ни слова не говоря, развернулся и пошел вниз в еще более худшем настроении.
Ему все снились сегодня цветы, белые, нежно-сиреневые, лилии, и он теперь это так ясно вспомнил, и как он все спрашивал какую-то веселую старуху: отчего, отчего это цветы такие нежные? – старуха смеялась и рвала цветы, и ему казалось, что ему пять лет, и что он хочет закричать маме, что он боится и чтоб она прогнала старуху, но не мог, потому что чувствовал, что любит эту старуху или любил ее когда-то… «Безобразные сны, когда это кончится. Мне раньше что-то не то снилось… не помню… мне только двадцать…» – думал Николай. Он увидел перед собой скамейку, сел на нее и, чувствуя, что замерзает, машинально кутался в плащ. Ему вдруг вспомнились глаза девушки, которую он нес на руках, и у него что-то как будто надорвалось в сердце; ему стало до мучения, до страдания, стыдно, и больно от чего-то другого – и он вдруг разрыдался в голос, как ребенок. Ветер завывал в высоких черных ветвях и поднимал с крыш и с земли клубы сверкающего снега.

- А, Даша, ты еще здесь, - проговорил Николай, чуть сдвинув брови, снимая пальто и смотря из коридора в незакрытую кухню.
- Ты… не простудился? – с беспокойством спросила Даша, сорвавшись с места и подходя к Николаю. Он был весь в снегу, с очень бледным лицом и белыми губами.
- Ерунда, ерунда, Даша…
- Какая уж тут ерунда, - серьезно и беспокойно проговорил Арсений, тоже подошедший к брату. – Иди-ка в ванну, Коля, посмотри на себя в зеркало.
- Иди домой, Даша, - сказал Николай.
Даша сразу стала собираться. Арсений серьезно и внимательно смотрел на них.
- Но, Коля, пожалуйста… - сказала Даша.
- Да-да. Прощай, - сказал Николай, проходя в ванную.
Даша странно посмотрела на него и рассеянно улыбнулась Арсению, проводившему ее до дверей и успокоительно улыбнувшемуся ей на прощанье своей нежной и невозможно спокойной улыбкой.
Николай всю ночь лежал лицом к стенке и смотрел на светлое пятно, падающее от уличного фонаря. Кто знает, какие мрачные мысли вертелись в его одинокой, уставшей голове. Он хотел уснуть, но не мог. Наконец эта ночная темнота и тишина начали вызывать в нем какое-то странное чувство. Он открыл глаза и повернулся лицом к окну. «Вот теперь там будет какая-нибудь дрянь», - подумал он, не сводя глаз с окна. За окном ничего не было видно, кроме каких-то переменяющихся теней, но Николаю вдруг показалось, что по стеклу кто-то проводит уродливо длинными пальцами. Он весь задрожал и отвернулся от окна. «Я болен, я болен, - повторил он. – Это пройдет». Он закрыл глаза, и перед ним сразу же появились те же длинные пальцы. «Дрянь!» – со злостью прошипел он и с силой сжал виски ладонями. Он совершенно потерял чувство времени, и ему уже казалось, что эта ночь никогда не кончится – он не мог представить себе утра, и невесть как обрадовался, когда смутно услышал из комнаты брата будильник. «Шесть часов, шесть часов!» – повторил он с облегчением, быстро встал с кровати, подошел к окну и открыл широкую низкую форточку через какое-то замирающее больное чувство в груди. Во дворе было тихо, еще темно и морозно. Снег, выпавший за ночь, был нетронут на дороге; все освещалось тусклым белым светом фонаря. Николаю вспомнились сказки, которые рассказывала ему мама, тишина и теплота кроватки и прикосновение маминых губ к его лбу. «Мама», - прошептал Николай и приложил губы к холодному стеклу, но тут же вспомнил свое ночное видение и с отвращением, резко отшатнулся от окна.
«Мама, мамочка, мамочка, свинство», - проскрежетал он, отворачиваясь и снова садясь на кровать. «А ведь все так и рвутся мне в мамочки… чуют, как собаки… Что ж тебе еще надо? Сам же бредишь…»
Николай вышел в кухню. Там уже был Арсений, который делал себе кофе.
- Мне тоже, - сказал Николай, садясь за стол и облокотившись о него.
Арсений молча налил еще одну кружку и придвинул ее брату.
Николай молчал и молча пил кофе. Арсений тоже ничего не говорил.
- Я сегодня как всегда. Даша обещала придти пораньше, - спокойно и благодушно сказал Арсений уже из коридора.
Николай кивнул.
Кто-то позвонил. «Раз рано, значит, опять в какой-нибудь морг», - поморщился Николай и взял трубку.
- Да, - сказал он.
- Здравствуйте, можно Пашу? – отозвался женский голос.
- Какой вам Паша в седьмом утра?
- …Я, может быть, не туда попала? Мне нужен Паша Аракчеев.
Николай прыснул в трубку.
- А вы видели когда-нибудь обезьяну в мундире? – спросил он через смех.
- Послушайте, я не туда попала?
- Да почему ж не туда, - серьезно ответил Николай. – Паша мне о вас рассказывал, только вы немножко опоздали – он только что вышел.
- Да? А когда он будет?
- Он мне показывал вашу фотографию.
- Да?.. Но когда мне…
- Да зачем? Выходите за меня замуж!
Девушка рассмеялась очень женственным, но каким-то неприятным смехом. «Глуповатым, что ли», - мелькнуло у Николая.
- Я перезвоню потом! Вы какой-то сумасшедший или просто…
- …свинья!
Девушка снова расхохоталась.
- Это вы сами сказали, - отвечала она через смех.
- Вот вы обзываетесь, а знаете, что у вас голос, как в том сне, где пионы и солнце… лето, знаете, и много-много пионов, раскрытое окно, и ветер… теплый. Послушайте, отчего мне так грустно?! – сказал Николай почти со страданием в голосе и прислонился лбом к стенке.
- Да кто вы… кто вы такой?
- Кто я, что я? – Только лишь мечтатель… - процитировал Николай. – Вы не слушайте, это мне так вспомнилось, как это говорится… машинально.
- Мне Паша ничего про вас не говорил… - удивленно отозвалась женщина.
- Паша ваш, Аракчеев, без ума, без чувств, без чести… как вы мне с ним надоели…
- Да вы разве… да почему же вы так говорите?
- Да это не я, это Пушкин. Приходите завтра в шесть вечера в сквер у театра…
- Но… Ха-ха! Да послушайте!..
- Приходите, я вас прошу!
- Хорошо… но… Ха-ха-ха-ха!
- Ха-ха-ха-ха! – очень похоже передразнил Николай. – А знаете, милая, вы похожи на своего Аракчеева, хотя вы вовсе не туда попали.
Николай бросил трубку, не дождавшись ответа.
- Как скучно, фу, как скучно! – сказал он, сжимая руками виски. – Башка тоже мне болеть… Мимо, все мимо, ты ветром гонима… - шептал он одними губами.
Николай снова лег лицом к стенке. Когда он о чем-то мечтал, о чем-то, чего он сам не мог назвать, ему каждый раз представлялась девушка, у которой он не видел лица; она была в белом платье, в таком самом простом белом шелковом платье, с высокой талией, как носили где-то в начале девятнадцатого века, с приоткрытыми плечами, с открытыми трогательными ямочками там, где ключицы, и она все ходила босиком по гладким большим камням в ручейке, и нагибалась, как деревцо, балансируя оголенными худенькими ручками…
Кто-то позвонил в дверь; Николай не открыл. Он пролежал так, неподвижно, все о чем-то думая, как будто в полусне; он, может быть, заснул ненадолго, потому что совсем не спал ночь, но у него от этого только больше разболелась голова. Больше уснуть он не мог. Наконец пришел Арсений, осторожно открыл дверь и тихо подошел к лежавшему на диване Николаю.
- Я не сплю, - с раздражением и досадой отозвался Николай, понимая, что брат наверное хочет ему что-то сказать – он знал даже, что именно – но не знает, спит ли он, и не хочет его будить.
- Мне на работу звонила Даша, она сказала, что тебя не было дома, и очень беспокоилась, - серьезно и спокойно рассказывал Арсений, присев на краешек дивана. – Николай, тебе очень худо? – спросил он, положив руку на плечо брата.
- Слушай, Сенька, скажи ей… что я болею, что у меня хандра, загул, наври что-нибудь, - вдруг серьезно и устало попросил Николай, повернувшись лицом к Арсению и приподнимаясь на локте.
Арсений спокойно кивнул.
- Я… я как-нибудь переживу, сам, не беспокойся. Ты же знаешь. Ну, ты же меня знаешь? – бледно улыбнулся Николай. – Скажи, что мне нужно побыть одному, ну, как всегда это говорят, ну, ты же умеешь все это… Пусть она… пусть даже приходит, только к тебе, только не говори мне о ней, не сейчас, слышишь, Арсений? Ни слова, - Николай под конец стал говорить уже с какой-то досадой и чуть не отмахивался руками.
- Ты ел чего-нибудь? – спросил Арсений, нежно улыбаясь своей обычной благодушной улыбкой.
- Нет… - усмехнулся Николай. – Принеси мне кофе… покрепче.
- А я купил торт, - вдруг довольно добавил Арсений. – Бисквитный.
Николай искренно расхохотался немного усталым смехом. Арсений тихо улыбнулся вслед за ним и вышел из комнаты.
Немного перекусив, Николай сказал брату, что пойдет прогуляться, и вышел на улицу. В голове было как-то пусто, и что-то как будто давило на голову. Мыслей не было, Николай ходил без толку, не поворачивая, и все шел куда-то в одном направлении. Он заметил наконец, что что-то очень уж далеко зашел; уже смеркалось; Николай нащупал в кармане деньги и стал отыскивать остановку, как вдруг, проходя по какому-то скверу, увидел двух человек, о чем-то разговаривающих друг с другом; ему это было, разумеется, совершенно все равно, но, когда он проходил мимо них, случайно бросил взгляд на стоявшую к нему лицом и не замечающую его девушку, и его чем-то вдруг поразил этот взгляд. Он прошел немного подальше, но внезапно остановился, свернул на другую дорожку и сел на лавочку невдалеке от стоявшей парочки, наблюдая за ними. Слов нельзя было разобрать, но было слышно, как в синей морозной тишине серебрился негромкий, легкий голос девушки, нежное контральто. Они были как видение, появившееся из синеющего холода, и, казалось, не имели плоти. Николай смотрел на них как завороженный, белый пар его дыхания застилал картинку и пролетал мимо, неосязаемый и исчезающий. Девушка подняла к мужчине раскрасневшееся на морозе лицо, и он легким прикосновением губ поцеловал ее в лоб. Это был прощальный поцелуй, и они расстались. Девушка немного постояла, смотря ему вслед, затем прошла немного по скверу и, только выйдя из него, скрылась за калиткой небольшого частного дома.
«Мария, Мария…» - шептал Николай, сам не понимая, что он говорит, и удивился, поймав себя на этих словах. Он хотел было наиздеваться про себя над своей новой блажью, но почувствовал, что не может. Он прошел вокруг дома, в который зашла девушка, и побрел прочь, не разбирая дороги. Бессознательно он дошел до дома, вошел в свою комнату и лег на кровать.
Он все пытался понять, что его так поразило. Синеющий холод, серебристое контральто, поцелуй в лоб… - все это сбивало его с толку, и он чувствовал, что хотя все это и важно, но все-таки что-то не то… «Да, взгляд! Но что взгляд?...» Николай сел на кровати и, облокотившись о свои колени, уставился в пол. «Что-то… тьфу!… да что ж?! Такое… задумчивое… нет, не то! Тихое? Умное? Тьфу ты, разберись попробуй-ка в ней! Она его любит, это ясно, но да ведь не это же меня так поразило, - криво и презрительно усмехнулся Николай. – Спокойное! Да. Может быть, серьезное… Чистое! Нет, это так ни за что не сказать!» Николай смог наконец, вспоминая, снова почувствовать то впечатление, которое произвел на него ее взгляд, но сказать словами точно было совершенно невозможно.
- Николай, - зачем-то заглянул в комнату Арсений.
Николай замахал руками.
- Сенька, ты дурак, пошел ты куда сам знаешь! – весло сказал Николай и расхохотался.
Арсений приподнял брови.
- В общем-то понятно, - сказал он добродушно и закрыл дверь.
Николаю было очень хорошо. Он раскрыл настежь форточку и, вдохнув морозный воздух, снова расхохотался. Кто-то шел внизу, какой-то длинный парень в модной шапке.
- Эй, парень, поскользнешься! – крикнул во весь голос Николай.
Парень в поражении поднял голову и со следующим шагом плюхнулся на лед, выругался на Николая, злобно отряхиваясь, и, быстро поднявшись, пошел дальше.
Николай хохотал. Он не мог усидеть дома и, одевшись, вышел снова на улицу.
Он долго шел по темному уже городу, любуясь на снег и огни. Но скоро он стал замечать в себе как будто какую-то досаду. Ему наконец решительно становилось скверно; счастливое настроение пропало как-то быстро и само собой. Какая-то девушка спросила его, сколько времени, и он едва удержался, чтобы не выругаться на нее. В то же время ему было очень неспокойно: это была не привычная скука, а что-то жгучее, больное, волнующее. Николай уже проклинал свою незнакомку и, если б она встретилась ему сейчас, то наверное как-нибудь ужасно скверно оскорбил бы ее. Он искривленно усмехнулся при этой мысли. Ему наконец опротивели эти улицы, эти пошлые лица, и он вернулся домой, лег на кровать лицом к стенке и скоро заснул; он не спал уже почти сутки.
Он проснулся, кажется, от какого-то шороха. Ему только что снилось, что в его комнату кто-то вошел, подошел к дивану, Николай услышал, как слабо скрипнул стул у его кровати… Николай открыл глаза и быстро оглянулся.
Перед ним сидела Даша. Она, видимо, не ожидала, что он проснется, и теперь испуганно и виновато смотрела на него, не зная, уйти ей или остаться.
- Я только… я думала, что ты спишь… - пролепетала она.
- Что за… - перебил Николай, щурясь на яркий свет, падающий из окна. – Зачем ты здесь? Где Сенька?.. дурак… - бормотал Николай, поднимаясь с дивана и подходя к окну, чтобы задвинуть штору.
Даша вскочила с места вместе с ним. Она мучительно смутилась. Ей было как-то очень гадко на душе.
- Сеня… он там… я его сейчас позову… - сказала она, быстро выходя из комнаты.
Николай прислонился спиной к стене и тер ладошкой лоб и закрытые глаза, кажется, болезненно пытаясь на чем-то сосредоточиться.
- Ты меня звал? – спросил Арсений, появляясь в комнате и закрыв за собой дверь.
- Да иди ты! Что за дурацкие идеи! Зачем она сюда приходила? – раздражительно отозвался Николай.
- Ну, видишь ли, ей слишком захотелось взглянуть на тебя, пока ты спишь – она тебя так давно не видела. Я отговаривал, но куда там… в конце концов, я надеялся, ты не повесишь ее на люстре, хотя бы не сообразишь спросонья, где люстра и где Даша... Кто ж знал, что ты проснешься? – наконец серьезно и немного виновато добавил Арсений. Николай с трудом выслушивал его, ходя по комнате взад и вперед и все так же держась рукой за голову.
- Какая чушь, – сказал он наконец тихо и с досадой.
- Положим, чушь, но чушь относительная. Для тебя – да, для нее – нет, - спокойно возразил Арсений.
- Я долго спал? Сколько времени? Когда я уснул? – вдруг с беспокойством спросил Николай, ища глазами свои часы.
- Уснул часов в восемь. Сейчас девять утра, воскресенье.
- Как я мог… столько спать? Да что это! Э, плевать! Ну, иди, иди, там Даша, она тебя ждет… - отмахнулся Николай.
- Меня? – как-то странно спросил Арсений.
Николай взглянул на него: его всегда улыбающиеся губы, всегда приподнятые брови и нежно косивший глаз были на этот раз исполнены самого строгого спокойствия. Николай криво усмехнулся и отвернулся, еще раз махнув рукой.
Арсений немного смутился, как бы удивившись самому себе, что брякнул нечто вовсе ненужное, ничего не сказал и вышел из комнаты.
Николай подошел к окну и слегка отодвинул рукой штору: утреннее солнце, которое так ярко светило ему в глаза, теперь уже начало заволакиваться тучами, окно стало оттаивать. Николай был доволен тем, что потеплело; он не мог сидеть дома, но вовсе не из-за Даши или брата – он о них почти тут же забыл – а почему-то, что он и сам не мог бы объяснить. Он зашел в кухню, где были Арсений и Даша, захватил, ни слова ни говоря, какую-то еду и, наскоро проглотив ее в своей комнате, вышел наконец на улицу.
Солнце уже совсем заволокло тучами; Николай подумал, что скоро должен пойти снег. Направившись к остановке, он дождался полупустого автобуса и, усевшись в угол к слегка замерзшему окну, обхватил себя руками, уткнул подбородок в воротник пальто и принялся бессмысленно смотреть на проплывающие мимо улицы. У него было как-то больно и грязно на душе после вчерашнего вечера. Он смутно припоминал свои сны в эту ночь, как она стоит перед ним на коленях и о чем-то его умоляет, так пошло и грубо. Он хочет ударить ее по лицу, но ему противно, и он уходит, убегает, а она все кричит вслед таким жалким, надорванным голосом, и ему больно… так больно…
На остановках за окнами стояли «все такие пошлые люди, все такие же, в своих жалких зимних одеждах», и на их лицах было «такое глупое, такое напряженно-глупое и бессмысленное ожидание». Николай раза два ловил себя на мысли, что хочет выбежать на остановку и закричать им это все в лицо, закричать, что они кретины, ничтожества, что они все только пошлые эгоисты, что они подохнут, как собаки… Николай горько усмехнулся и подумал, что он «еще совершенный мальчишка». Он несколько раз пересаживался на другие автобусы, чтобы только всегда куда-нибудь ехать. Мысли о ней не давали ему покоя, он все вспоминал опять этот синеющий холод, эту тишину…
- Эй, молодой человек, вы не спите? Вы на какой остановке выходите? – услышал он резкий голос кондуктора.
- До конечной, не беспокойтесь, - сказал он, поморщившись и поднимая голову – и вдруг увидел ее. Он мгновенно сообразил, что это точно она, что она только заходит в первую, самую дальнюю дверь. Он быстро осмотрел автобус и заметил, что все сиденья были заняты (к тому алкоголику она не сядет, у этой сумка стоит, она не будет просить отодвигать, - мелькнуло у него). В то же время с сиденья недалеко от Николая только что встала какая-то парочка; сам же он сидел у окна, рядом с ним сидела какая-то женщина очень благодушного вида, которую он раньше и не замечал. Толпа еще выходила из второй двери и заслонила от Николая его незнакомку, а, стало быть, и его от нее. Воспользовавшись этим, он быстро встал с сиденья, благодушная дама тут же подвинулась к окну. «К ней сядет», - мелькнуло у Николая, и он обратился к женщине, стоявшей в проходе и не садившейся, видимо, боявшейся измять прекрасное пальто или просто выходящей на следующей остановке.
- Пожалуйста, садитесь, - обратился он к ней воодушевленно, указывая на освободившееся благодаря ему место.
- Да нет, спасибо, я скоро выхожу, - улыбнулась женщина.
- Я вас прошу, вы меня обижаете, я вас умоляю! Посидите хоть одну минутку! – сказал Николай, бросая быстрые взгляды на другой конец автобуса и умоляюще, своим бесподобным взглядом смотря на женщину. Женщина улыбнулась и села. Николай тут же занял свободное двойное сиденье, усевшись у окна. Незнакомка, не обратившая внимания на Николая, скоро разглядела, что рядом с ним единственное свободное место, и спокойно опустилась на его сиденье.
Николай почувствовал, как у него стеснилось дыхание. Незнакомка, ставшая теперь его попутчицей, достала из кармана пальто несколько монеток и сжала их в ладошке, вскоре протянув кондуктору. Получив билетик, она так же зажала его в руке. Николай как-то не решался посмотреть на нее. Их одежда немного соприкасалась. Ему вдруг совершенно ясно показалось, что он так и не заговорит с ней. Все слова были как-то не к месту; ему казалось так пошлым заговорить с ней сейчас, потом… что? Ему стало почти буквально больно. Она сидела спокойно, ее худощавые руки с длинными пальцами все так же спокойно лежали на коленях, он слышал только ее ровное дыхание.
- А знаете, сегодня день рождения моей матери. Только она уж умерла, - сказал он вдруг и, посмотрев на незнакомку, как-то наивно и грустно улыбнулся, даже вовсе, кажется, не своей и непонятно откуда взявшейся улыбкой.
Незнакомка быстро оглянулась и, ответив на его улыбку легким движением губ, внимательно поглядела на него.
- А вы помните свою мать? – спросила она.
- Да. Хорошо.
- А я – нет, - отозвалась незнакомка, тихо опуская глаза. – Я ее почти не видела. Значит, вы счастливей меня.
В ее словах, однако, не было ничего грустного, а была только какая-то спокойная задумчивость. Николай почувствовал, что ему стало вдруг так легко, как, кажется, никогда не было.
- Я сейчас сел на первый попавшийся автобус и поехал, сам не зная куда, кондуктору сказал – до конечной, - сказал он с грустной усмешкой, тоже слегка отворачиваясь от незнакомки.
- Значит, сбежали из дома, - спокойно улыбнулась она.
- Да… - согласился Николай и вдруг расхохотался.
- У вас слезы на глазах, - сказала девушка, серьезно и пристально вглядевшись в Николая. – Это часто бывает, что люди хотят заплакать и смеются. Я сама иногда так делаю.
Николай удивленно посмотрел на нее.
- Мне уже выходить. Вы можете меня проводить, раз вам все равно, куда идти, - сказала она, поднимаясь и посмотрев на него долгим, внимательным взглядом.
Они вышли вместе. Девушка наклонилась к урне на остановке и выбросила билет, который раньше держала в руке. На улице уже смеркалось, опустились те же синие сумерки, что и вчера. Николай смотрел на спокойный профиль своей спутницы и не мог насмотреться. Его всего наполняло какое-то больное, грустное счастье, какой-то восторг, какого он никогда не испытывал, и у него немного кружилась голова. Девушка шла молча, Николай слегка задыхался и терялся.
- Вы… я… вы знаете, у меня есть брат… и невеста… - сказал он с чистым юношеским вдохновением.
- Вот видите, мы с вами оба счастливые. У вас невеста, у меня жених. Только сегодня как-то грустно, правда? И снег.
Девушка говорила немножко резко и как-то обрывисто, это, видимо, была ее привычная манера. Спокойный, серьезный и пристальный (не резкий) взгляд тоже был ее обычной манерой – Николай все это теперь заметил и запомнил.
Снег действительно шел крупными хлопьями, синеватый в голубых сумерках.
- И ведь знаете, я так и подумал, что сегодня должен быть снег. Мне снег всегда напоминал детство, - сказал Николай, зачем-то глубоко вдохнув воздух, отчего у него закружилась голова, как кружился снег вверху.
- Книжка со сказками. Детские сказки, и там были такие картинки: синий вечер, черные деревья и голубоватый снег, - сказала девушка, не совсем понятно, зачем; она как бы просто говорила то, что думала, без всякой мысли.
- Мне один раз приснилось, что я оказался в огромном, незнакомом ночном городе, небо огромное и звездное, и вокруг снег, все снег. И тут я понял, что я во сне, и у меня появилась совершенно реальная мысль: а ведь вот меня никто здесь не видит, никто не знает, я во сне, я в другом измерении каком-то, и могу сделать все, что хочу, абсолютно хоть что, и без всяких последствий в реальной жизни. И вот это черное небо, оно затягивало, как бездна...
Николай говорил с резким, каким-то страшным воодушевлением, и все смотрел на спутницу. Он как будто сорвался.
Спутница сначала едва заметно улыбалась, внимательно и задумчиво глядя на Николая и слушая его, но под самый конец у нее между бровями появилась легкая складка, улыбка исчезла, во взгляде появилось легкое удивление, задумчивость сменилась на серьезность и пристальность; внимательность же была такая же точно, и глаза смотрели так же спокойно и ровно.
Николай тогда хорошо заметил и запомнил этот взгляд, но осмыслил его поздней.
- Мне никогда не снились такие сны… - сказала она спокойно и немного раздумчиво, когда Николай кончил.
- Мне все хочется кого-нибудь избить или убить во сне, знаете, так кулаком, и сразу насмерть… - проговорил Николай, тяжело дыша, со внезапным и каким-то грубым чувством. Спутница подняла на него тот же взгляд, слегка удивленный и в то же время серьезный до пристальной внимательности и спокойный.
- Нет, что-то я… не то… - болезненно, с каким-то ужасным страданием проговорил Николай, прижимая ладонь ко лбу. – Не слушайте, это так… это бывает, ну это же всегда бывает, только это не важно, потом проходит, вот, уже прошло, - надорванно улыбнулся Николай, подняв на спутницу глаза.
- Вы теперь нездоровы. У вас, может быть, что-нибудь тяжелое на сердце, но вы нездоровы, вам нужно отдохнуть. Посмотрите, какой у вас нехороший цвет лица, - проговорила девушка серьезно, с состраданием слегка наклоняясь к Николаю и с вниманием заглядывая в его лицо.
- Да нет, это так, видите… - Николай почувствовал, что сейчас просто разревется, и удивился, что это на него нашло все реветь в последнее время, и тут же разозлился.
- А зачем вы позвали меня с собой? – спросил он резко.
- Да ведь вам нужно было выговориться. Иначе зачем вы заговорили со мной в автобусе? – спросила девушка со спокойным и легким взглядом.
Николай удивился, глядя на нее, но никак не проявил это и смолчал. Прошло с полминуты, когда девушка вдруг сказала:
- Видите, какой здесь хороший сквер, он прямо у моего дома. Приходите сюда, если вам будет нужно. Только если вам будет нужно. Я вас замечу из окна. Можете и постучать – вон тот дом. Спросите Лизу.
Девушка остановилась и посмотрела на Николая своим долгим, внимательным и спокойным взглядом ясных темных глаз.
- Простите меня, - сказал Николай с мучительным и восторженным чувством. Еще немного, и он в каком-то безумии встал бы перед ней на колени, но она по-прежнему спокойно и с легкой нежной улыбкой сказала:
- Прощаю, раз вы сами думаете, что есть за что. Да только идите теперь домой. Обещаете?
- Обещаю, - тихо сказал Николай.
- Прощайте, - сказала девушка серьезно, и пошла к дому своей быстрой походкой, но вдруг остановилась и окликнула:
- Как вас зовут?
- Николай.
- Прощайте, Коля.

Николай пошел домой как в каком-то беспамятстве; он раза два расхохотался, как сумасшедший, потом опять чуть ли не принялся рыдать. Восторг был полнейший, самый чистый, искренний восторг, какая-то сладкая боль. Он вдруг вспомнил, что обещал идти домой, и с радостью чуть ли не побежал к дому.
- Сенька! – закричал он еще с порога. – Сенька, дурак! Ах вы, сени мои, сени, сени новые мои!
Сеня вышел из своей комнаты, добродушно улыбаясь.
- Сенька! Ну что Даша, волнуется? Ах, что Даша! Ты, Сенька, гений, ты… –
ангел, ты…
- Дурак! – подхватил Арсений добродушно.
- Тьфу ты, обиделся, что ли! Дай я тебя обниму! – и Николай бросился обнимать Арсения, тихо улыбавшегося и опускавшего большие глаза необычного разреза.
- Знаешь, Арсений… мне что-то… как-то… - проговорил Николай и наконец разрыдался в полный голос, все так же держа голову на плече брата.
- Ну, вот, Николя, вы меня фраппируете, - успокаивающе начал Арсений. – Коля! Да что с тобой?! Где ты теперь был? Ну, где ты все ходишь?
- У меня голова болит, Сеня, это ничего, это пройдет. Я же тебе говорил… Вот, мне теперь лучше. Можешь сказать Даше, что я поправляюсь, - слабо улыбался Николай, держась за голову.
- Да, конечно, конечно, - нежно соглашался Арсений, приобнимая брата и уводя его в его комнату; он, однако, видимо не верил тому, что «теперь лучше» и, скорее всего, думал наоборот.
Арсений уложил брата в кровать, пощупал ему лоб, уверил, что ему теперь очень надо хорошо поспать и что назавтра он будет совсем молодцом, что Дашу он почти успокоил и что вообще все идет наилучшим образом. Николай устало улыбался, слушая его, и действительно скоро заснул.
Ему все снился какой-то домик с балкончиком и садом, весь в листьях, цветах и белых лучах солнца, и там были всё розы, розы, и там была она, она собирала розы и плела из них венок, а сам он стоял тут, за оградой, за чугунной витой оградкой, и смотрел на эти розы, и на лучи, и на ее светлое лицо… «Но Боже мой, разве мне еще что-нибудь нужно? Разве мне еще что-нибудь нужно?» – спрашивал он себя во сне, или ему казалось, когда он проснулся, что он непременно должен был так спрашивать. Он проснулся со слезами на глазах, с чистыми слезами чистого, юношеского, бесконечного, мучительного восторга.
Ему было как-то так неудержимо светло, ясно на душе. Он вдруг услышал на кухне какие-то звуки и, быстро поднявшись, направился туда.
- Ты разве сегодня не на работе? – счастливо улыбнулся он, увидев что-то готовившего Арсения.
- Э-э… у нас там… ну, в общем-то говоря, я побоялся, что ты можешь прихворнуть, - обычным добродушным и полушутливым тоном объяснил Арсений, не найдя, что соврать.
Николай счастливо расхохотался.
- Даша придет сегодня в четыре часа, - спокойно сказал Арсений.
- Ну да. Я... тогда уйду к четырем часам. Мне пока не нужно ее видеть.
- Она часа на два, наверно, как всегда. Но, если засидится дольше, проводить ее?
- В смысле – выпроводить? Нет, не надо.
До четырех часов Николай болтал о чем-то с братом, хохотал, поедал купленные братом пирожные и был решительно счастлив. Его всего охватила как будто одна какая-то счастливая мысль, идея, вера, может быть, во всяком случае он вдруг увидел как будто что-то верное и светлое, и шел к нему.
Когда доходило четыре, он собрался и, попрощавшись с братом, вышел из дома. И только дойдя до остановки, он вдруг вспомнил: «только если вам будет нужно», - и в рассеянности опустился на скамейку. «Это она говорила к тому, что… чтобы я приходил в крайнем случае… чтобы… ах, да ведь нужно же мне теперь, страшно нужно!» - решил он и, дождавшись нужного автобуса, поехал к тому самому скверу.
Когда он приехал, уже снова смеркалось. «Надо же, как хорошо. Надо все время приходить в сумерки», - подумал Николай, и при этом что-то вдруг больно полоснуло его по сердцу. Он почувствовал, что страшно волнуется.
Дойдя до сквера, он сел было на скамейку, которую было видно из окон дома Лизы, но не смог усидеть и принялся ходить взад и вперед. Он наконец не вытерпел и, подойдя к дому, решительно постучал. Ему открыла какая-то пожилая женщина.
- Здравствуйте. Мне нужна Лиза, - сказал Николай.
Пожилая женщина с некоторым удивлением посмотрела на него, но Лиза уже показалась на лестнице. Она, видимо, быстро пошла вниз, как только услышала стук.
- Ах, это вы, - спокойно улыбнулась Лиза, встречая Николая долгим приветливым взглядом. – А я было думала – Гриша. Это Коля, бабушка, - спокойно объяснила она, одеваясь, – мы немного прогуляемся в сквере. Если мы просмотрим Гришу, то скажи ему, что я в сквере и скоро приду.
Николай и Лиза вышли из дома и тихо направились к скверу.
- Вы сегодня выглядите гораздо лучше. Я за вас рада, - сказала Лиза спокойно, внимательно глядя на Николая.
Николай смотрел на нее и ничего не отвечал. Он сам не понимал своих чувств – ничего, кроме их силы. Может быть, если бы она попросила его сейчас сброситься с крыши, то он побежал бы на самый высокий дом. Когда она случайно дотрагивалась до его одежды рукавом своего пальто, он незаметно отодвигался и все так же молча смотрел на нее.
- А сегодня такой же снег. Совсем тепло, - сказала Лиза. – Гриша говорил, что теперь должна быть оттепель.
- Послушайте, Лиза, зачем вы выходите замуж? – спросил Николай, и почувствовал, что в нем вдруг проснулось какое-то очень дурное и злое чувство, и что все его счастливое настроение исчезло в один какой-то миг.
- А вы зачем женитесь? – спросила Лиза, так же спокойно и легко посмотрев на него, как тогда, когда он спрашивал: «зачем вы позвали меня с собой?», и даже так же ответив вопросом.
- Зачем я женюсь? – переспросил Николай. Он чувствовал, что теперь уже не удержится и будет говорить, что ему хочется, даже если это будет только злобная дрянь и вранье. – Чтобы у меня была нянька, маменька, чтобы за мной ходила, говорила, какой я хороший мальчик, любила меня… чтобы в доме было уютно, приятно, чтобы вещи были постираны, еда готова… да вы разве не знаете, зачем мужчины женятся?
Лиза смотрела тем самым взглядом, который Николай заметил еще вчера, и который наконец понял теперь. «Вот эта легкая черточка между бровями и это легкое спокойное удивление – это значит, что ей что-то не нравится и что она не понимает, а вот эта серьезность, эта пристальная внимательность – это значит, что она уж начинает понимать; понимать, однако, но не принимать. Или принимать?»
- Я думала, что знаю, но вы совсем не так говорите, - ответила она очень серьезно, спокойно и немного раздумчиво, как и в прошлый раз.
- Ну, так зачем же, по вашему мнению?
Николай говорил тоном легкой иронии, за которым скрывалась самая безудержная злость.
- Чтобы любить и быть счастливыми. Как и женщины. А вы всё говорите о ребенке, о няньке. Некоторые молодые люди и вправду похожи на детей, - по-прежнему обрывисто говорила Лиза. Она именно как будто говорила то, что ей приходило в голову, и поэтому ее разговор был часто бессвязен.
- Что ж, и я, по-вашему, похож на ребенка? – не утерпел Николай.
- Вы? – и Лиза спокойно посмотрела на него своим ясным взглядом. – Я… не думала, - проговорила она задумчиво. – Может быть, да, вы в чем-то похожи на ребенка, на раскапризившегося ребенка.
Лиза слегка улыбнулась, очень спокойной и доброй улыбкой.
- Вот как! Ну конечно… Только оставим это, вы говорите: любить и быть счастливыми. А если я не умею любить, не могу, не умею?
Лиза посмотрела прежним взглядом.
- Не умеете любить? – как-то медленно выговорила она, как бы в раздумье. – Так вы, значит, не любите свою невесту?
- Мне на нее плевать.
- Вы – эгоист? – вдруг спросила Лиза.
- Да, да! Ну, хотели вы этого? Я эгоист, эгоцентрист, я всех ненавижу, всех, брата, невесту, вас, вас первую! – чуть на закричал Николай.
Во взгляде Лизы, кроме обычных удивления и внимательности, появилось как будто что-то мученическое, такой легкий оттенок, не просящий защиты, но как-то невольно побуждающий к ней.
Николай схватился рукой за голову и сказал надрывающимся голосом:
- Простите… ради Бога… вы говорите, что любить и быть счастливыми… это так, это прекрасно, я сам люблю, я вам все наврал…
- Вы мучаете себя, - как-то невольно выговорилось у Лизы, вероятнее всего, от глубокого сострадания.
Николай поднял на Лизу какой-то удивленный взгляд, немного напоминающий помешанного.
- Да, Лиза, - проговорил он тихо, отворачиваясь и опуская глаза. – Я себя всегда мучил, но я себя за дело мучил, мне это так и надо, такая… судьба, - горько усмехнулся он. – Но это все ничего, это я еще не поправился со вчерашнего, а мне сегодня было гораздо лучше, уверяю вас, я даже подумал… да, как же это мне было лучше?.. Нет, вот вы говорите, что любовь и счастье – это одно и то же. Так ведь? – спросил он вдруг с сильным, почти веселым воодушевлением.
- Конечно. Но это ведь так просто, - немного, серьезно удивилась Лиза.
- Да, просто, именно! Послушайте, вот вы меня прощаете… потому что вы… но можно мне придти завтра, можно? Я вас прошу! Можно? – умолял Николай.
- Можно, - серьезно и с сочувствием отозвалась Лиза.
- Ну, теперь прощайте, я приду завтра, я завтра непременно приду, в сумерки, вот так же, как теперь, - счастливо крикнул Николай, убегая.
- Коля! – крикнула ему вдогонку Лиза.
- Что?! – приостановился Николай.
- Прощайте, Коля! – улыбнулась Лиза, в первый раз так открыто и счастливо.

Вбежав домой, Николай застал на кухне Дашу. Они с Арсением сидели за столом и пили чай.
- А, Даша, здравствуй! Сеня! – как-то бессмысленно, возбужденно выкрикнул еще из коридора Николай и, войдя в кухню, сел в угол на стул.
Даша растерянно смотрела на него; на щеках ее вспыхнул румянец, она улыбнулась и в каком-то отчаянном смущении взглянула на Арсения. Арсений подмигнул ей и долил ей еще чая.
- А что дорогой наш странник, не хочет ли он чайку? – спросил Арсений, оборачиваясь к Николаю, к которому сидел спиной.
- Нет, я уж сегодня пил! – зачем-то громко сказал Николай. Он сидел молча и как-то счастливо, тихо оглядывал из своего угла Дашу и Арсения. Арсений поднялся с места и встал с чашкой чая в руке, прислонившись спиной к стенке, чтобы видеть брата.
- А мы с Дашей говорили о том, где лучше жить – в деревне или в городе, и, представь себе, совершенно согласились, что в деревне во всех отношениях лучше, - заговорил Арсений, стараясь немного разрядить обстановку и спасти красневшую в прах Дашу. – Оказалось, правда, что я никогда не видел стога сена. Ну, а вот Николя видел самым обыкновенным манером – он ездил раз в деревню к дедушке… или как там называется… такая родня, что вроде как дед и дядя одновременно…
- Слушай, Даша, выходи замуж за Сеньку, - вдруг брякнул Николай, прямо смотря на свою невесту, и очевидно в восторге от своей, по-видимому твердой, идеи.
Арсений слегка поперхнулся чаем, но не успел ничего сделать, как Даша, приоткрыв было губки, чтобы что-то сказать, которые тут же задрожали, вскочила с места и, одевшись в несколько секунд, выбежала из дома.
- Ну, спасибо, брат, - проговорил Арсений, бросив свой чай и убегая вслед за Дашей. Николай посмотрел на него по-прежнему возбужденными, но какими-то странными глазами, как у маленького бесенка; у него как-то немножко вздрагивали губы.
Арсений вернулся минут через десять и, зайдя на кухню, застал брата все так же сидящим на стуле в углу, немного развалившись и скрестив на груди руки. Взгляд его, еще сохранявший следы прежнего возбуждения, был как-то безумен и бессмыслен. Он сначала не замечал Арсения, но, увидев его, ухмыльнулся дурной усмешкой. Арсений опустился на стул лицом к брату.
- Что, догнал, утешил? – спросил Николай с прежней усмешкой.
- Послушай, Николай, тебе просто нужно сказать, что ты ее не любишь. Только и всего, - отозвался Арсений спокойно и строго, смотря в стол перед собой.
- Да, как же, конечно, так и разбежался… - злобно расхохотался Николай. В его тяжелых глазах сверкал как будто какой-то вызов, во всяком случае было что-то очень нехорошее.
Арсений поднял на него глаза и пристально, долгим и каким-то грустным взглядом посмотрел на него.
- А знаешь, кто твоя Дашка? Знаешь? Ха-ха-ха! – снова расхохотался Николай, видя, как вспыхнули глаза у Арсения. – А хочешь меня побить, а? Внимание, дуэль! Ты мне в рожу, я тебе в рожу, - со скверной усмешкой проговорил Николай, пристально глядя на брата.
- Что? – сказал Арсений, встав с места.
Николай перестал усмехаться и тоже поднялся на ноги. «Ага, оскорбился, братик дорогой», - подумал он, заметив во вспыхнувших глазах Арсения какое-то твердое, решительное, почти лихорадочное чувство.
- Ну, что ж ты? Давай, - подбодрил Николай. Арсений вдруг отвернулся и вышел из кухни. Николай растерянно уставился ему в спину.
- Сенька! – крикнул он каким-то охрипшим, зверским голосом.
Арсений оглянулся и спокойно, грустно сказал:
- Ты, Николай… Да… да что с тобой? - но махнул рукой и ушел в свою комнату.
Николай бессознательно снова опустился на стул и уставился в пол. Перед его глазами снова промелькнул тот взгляд брата, когда он спросил: «что?». «Это же было только удивление, только боль от оскорбления… от… от брата! Он ведь любит меня!» Николай схватился за волосы и долго неподвижно сидел на стуле. «Как я мог подумать! Да что со мной, в самом деле, что со мной?!» Николай наконец встал с места, вышел из кухни, постоял у двери брата и прошел дальше в свою комнату, лег на кровать и почти тут же уснул.

Проснувшись на другое утро с какой-то тоскливой болью в сердце, Николай зашел в кухню и увидел на столе записку. Писал брат. Николай быстро прочитал:
«Второй день никак не мог отпроситься, да и тебе, может, лучше будет одному; хотя я и сомневаюсь, Николай, в твоем спасительном одиночестве. Позвони мне, если что. Я отпрошусь пораньше. За Дашу насчет вчерашнего не беспокойся, но подумай, прошу тебя, о том, что я тебе сказал. Я бы тебе написал – побереги себя, побереги здоровье, но да ведь ты засмеешься. Что с тобой, Коля? Брось все и сиди дома, не ходи никуда. Я скоро приду».
Николай серьезно прочитал это и положил записку обратно на стол. Он чувствовал, что во что бы то ни стало хочет увидеть Лизу, и скоро вышел на улицу, пешком направившись к ее дому. Все та же тоска, какая-то мука на сердце его давила. Он дошел до сквера и сел на скамейку, бессмысленно чего-то ожидая; он даже как будто забыл, что пришел, чтобы увидеть ее; ему показалось, что он ее уж видел, что что-то теперь прошло, вот теперь, и что уже не вернуть.
- Я вас увидела в окно. Вы ведь ко мне? – услышал он привычное нежное контральто и поднял голову.
«Это она, это она. Но как же это она? Разве это может быть? Вот я смотрю на нее, и она точно такая, как была, как во сне», - почувствовал Николай, и вдруг заговорил так пылко, так счастливо, так вдохновенно, как, казалось, не говорил никогда. Лиза присела рядом с ним на скамейку и слушала его, едва заметно улыбаясь и глядя внимательным, серьезным взглядом. «Вот эта почти незаметная улыбка, - подумал Николай счастливо, - значит, что для нее это ново, а вот этот внимательный взгляд значит, что она все понимает и поверяет про себя».
- Вы никогда не были на рассвете на озере? Озеро, все в тумане, и на берегу туман, густой, голубой туман. А другой берег, как черная неровная линия, и там кажутся еще такие островки, и это все в тумане. А небо на горизонте везде ярко-красной полосой, и она вверх постепенно переходит в голубое небо, чистое-чистое, холодное. И когда стоишь на берегу и чувствуешь, как тебя касается этот туман, то, кажется, весь этот чистый мир у тебя в груди, и тот берег в тумане – это какое-то осязаемое, близкое счастье… И ты вечен, в этом тумане, вы не чувствовали, вы не знаете утра!..
Он говорил долго, долго, страшно много, а она все сидела и все так же слушала его, не меняя взгляда, с той же улыбкой, которая только у нее одной могла быть. Наконец Николай замолчал и как-то смущенно, тихо опустил глаза.
- Почему вы молчите? – спросил он, однако, весело, тут же поднимая на нее счастливые глаза.
- Я думаю. Вы мне так много сказали. Я теперь не усну, я знаю, все буду думать, всю ночь… Я расскажу Грише… я ему про вас уже говорила немного, - сказала Лиза.
Николай как-то странно отвернулся.
- Да… И что же… он вам сказал обо мне? – спросил он, снова поворачиваясь к Лизе и почти спокойно улыбаясь.
- Он нахмурился и стал было отговаривать меня с вами встречаться, - спокойно улыбнулась Лиза, - он боится, что вы можете в меня влюбиться и бросить свою невесту. Я его разуверила.
- Ах, вот как! Ваш Гриша, наверно, будет прекрасным мужем. Только бы вы не ждали от него слишком многого, тогда будете совсем счастливы, - небрежно сказал Николай.
- Многого? Я, кажется, ничего жду.
- Ничего? Ну, так вы самая счастливая в мире девушка! Некоторые, видите ли, ждут, что мужья не будут им изменять. Не думаете же вы, что ваш будет не такой, как все?
Лиза посмотрела своим обычным взглядом; легкая черточка опять появилась между ее бровей.
- Конечно, он не будет мне изменять, - ответила она, внимательно глядя на Николая, и быстро покраснела, впрочем только на мгновение и не отводя взгляда.
- Нет?! – Николай расхохотался. Он чувствовал, что как будто боится говорить ей, но это тем более его бесило, и он начал, как сорвавшийся, чувствуя при этом неотвязную усиливающуюся, почти физическую боль. - Да нет такого мужа, который не изменял бы своей жене! Что, открытие? Америка? Да вот послушайте: вы читали Библию? Ветхий завет, история древнего Израиля… догоняете?
- Да.
- Ну, а знаете, что там у них в Моисеевом законе, то есть в Законе-то Божьем, не было запрета на многоженство? У них там многоженство было только так! А знаете, что Христос, когда его спрашивали, законно ли разводиться с женой и почему в Моисеевом Законе было написано о разводном письме, так вот, Христос сказал им, что, хотя разводиться греховно, но Закон допускал развод по черствости сердец. Так же и многоженство было допускаемо. Сам Бог допускал в древнем Законе – почему? – да потому что вышли бы с этого закона большие проблемы… Понимаете вы меня? Понимаете теперь?
Лиза смотрела все с тем же легким удивлением, ужасно пристально, но все так же спокойно.
- Вы, может быть, отчасти правы, - сказала она.
- Что это значит – отчасти?
- Может быть, действительно так бывает… так часто бывает… но я уверена в Грише. Мы с ним и знакомы почти с детства, но это неважно, - сказала она спокойно. – Вы сами читали Библию?
- Я?! – немного растерялся Николай. – Нет, это я так только, читал где-то…
- В Новом завете есть такие слова про любовь, - сказала Лиза, внимательно выслушав Николая. – Вы, может быть, и слышали. Там сказано, что любовь всему верит и на все надеется.
Николай пристально посмотрел на Лизу, но тут же его губы искривила злая
усмешка.
- Ну, а что, если напрасно… верила? – спросил он.
- …в другом месте написано тоже, - проговорила Лиза слегка раздумчиво, - что любовь покрывает множество грехов, - и Лиза посмотрела на Николая своими ясными глазами.
- Мне, наверное, каждый раз нужно будет просить у вас прощенья… - вдруг как-то криво и болезненно усмехнулся Николай, отворачиваясь.
- А вы просите, - серьезно сказала Лиза. – Это хорошо.
Николай с болью посмотрел на нее, горько улыбнулся и, попрощавшись, пошел прочь. Он шел до дома пешком, не отрывая взгляда от земли. Какая-то ужасная, непереносимая досада закипала в нем, но он подавлял ее, думая о Лизе. Одна мысль о Лизе, о ее серьезном, чистом взгляде могла рассеять тысячи горьких чувств. Николай был почти счастлив, только думая, только лишь вспоминая ее внимательные темные глаза, ее едва заметную улыбку… Он дошел до своего дома, поднялся на первый этаж и – едва не наткнулся на кого-то, стоявшего в полутьме на лестнице. Человек быстро отошел в сторону и оглянулся, и Николай в свете, еле долетавшем с верхнего этажа, разглядел Дашу. Она жила в одном доме с Николаем, только выше, и всегда ездила на лифте. Теперь она, видимо, возвращалась откуда-то домой и ждала лифта.
Николай остановился и пристально всмотрелся в нее.
- Даша? – спросил он как-то странно.
- Да… Я только домой… - проговорила Даша растерянно.
Николай едва видел в темноте ее лицо. Он все стоял и молча смотрел на нее, она не видела, с каким выражением, и почему-то вдруг ужасно испугалась. Он стоял всего в двух шагах от нее; ей хотелось крикнуть, броситься бежать, но она как-то не могла и все стояла на месте.
- Даша?.. Даша? – повторил он как-то странно. Даша непроизвольно приподняла руку и немного отклонилась назад. – А лифт-то, видишь, опять застрял. Даша, ведь ты меня любишь? – и Николай сделал шаг к ней, но Даша вдруг вскрикнула и бросилась вниз, к выходу, и выбежала из подъезда.
Николай еще немного постоял на месте, медленно поднялся к себе и открыл дверь. Арсений сидел на кухне за столом, что-то ел и читал одновременно, и поднял голову, посмотрев в коридор на брата. Николай, кажется, не заметил его и прошел в свою комнату.

Он выглядел совсем измученным, когда снова встретил Лизу в сквере. Опустившись рядом с ним на скамейку, она всмотрелась в него внимательней, чем обычно.
- Вы совсем больны, - сказала она. – Скажите, что у вас дома? Как ваша невеста?
- А, замечательно. Мы завтра женимся.
- Завтра? Так скоро? Зачем же вы ее оставляете? Ей, наверно, скучно без вас, - сказала Лиза, и в ее спокойном голосе Николай вдруг почувствовал какой-то диссонанс, что-то непривычное; как показалось ему – неестественное. Николай ужасно пристально вгляделся в нее.
- Расскажите мне о своей невесте. Как ее зовут? Какого она характера? – по-прежнему спокойно спрашивала Лиза, по своей всегдашней привычке смотря прямо в глаза Николаю своими ясными глазами.
- Даша, Дашенька, - нежно отозвался Николай, слегка улыбаясь. – Она очень добра, мила, хозяйственна. Она после школы не читала ни одной книжки, очень удивляется, когда я рассказываю ей что-то мудреное, и кончает тем, что затыкает свои миленькие ушки и мотает головкой, - счастливо расхохотался Николай, не спуская глаз с Лизы. – Я ее в последнее время очень пугаю, она убегает от меня к соседке и просит меня сходить к врачу. Если бы вы ее увидели, то полюбили бы так же, как я!
Лиза вдруг отвернула голову. У Николая сердце стукнуло; он ждал, сам не зная чего. Он почему-то ждал, что она заговорит сейчас о своем женихе, но она не заговаривала.
Синеющий снег падал большими хлопьями, черные ветви деревьев в сквере были засыпаны снегом.
- Дай вам Бог счастья, - вдруг сказала Лиза, повернув лицо к Николаю и посмотрев на него таким светлым, до мучения пылким взглядом, что Николай слегка вздрогнул, почувствовав его на себе.
- Я сегодня пойду пораньше домой, хорошо? – спросила Лиза, спокойно улыбаясь и счастливо глядя на Николая. – Чтобы вы пораньше пришли к своей невесте. Мне бы так хотелось передать ей, что я ее люблю, и пожелать ей счастья, да только жаль, что я ее не знаю…
- Да что же вы? Что ж это? – вдруг спросил Николай; голос его обрывался, он как-то торопился и задыхался. – Что вы говорите?! Вы с ума сошли! Мы с ума сошли оба! Какая невеста, у меня вовсе нет никакой невесты, ни на ком я завтра не женюсь, все это вранье, как вы не поняли, как вы, вы не понимаете! – вскричал он, вскочив со скамейки. Лиза смотрела на него широко раскрытыми глазами и трудно дышала. – Вы выходите замуж! Да что же я без вас?! Да ведь я повешусь, повешусь дома, как только вернусь теперь от вас! Как же вы не понимаете?! Вы – ангел, вы, вы… - задыхался Николай, в упоении, в безумном отчаянии смотря на Лизу. С его последними словами она поднялась со скамейки и, кажется, хотела что-то выговорить, но он упал перед ней на колени на чистый снег и застыл, как будто не в силах больше жить. Розы, розы, красные розы мерещились ему, венок из красных роз… он почувствовал, что почти теряет сознание. Лиза закрыла руками лицо и разрыдалась.
- Встаньте, встаньте, - прошептала она. – Зачем вы? Встаньте!
Николай поднялся и безумно, как-то непонимающе смотрел на ее лицо и ее слезы.
- Ну, что же вы?.. Я… - говорила Лиза, все как-то поднося руку к губам. – Я люблю вас! Я… я вас люблю!
Но с Николаем случилось вдруг что-то внезапное. Глаза его засверкали.
- Любите? Любите? – спросил он и, схватив ее руку, сильно сжал ее в своей. – Любите? Ха-ха-ха, Боже мой! Ха-ха-ха! – смеялся он, все сжимая ее руку. Лиза смотрела на него в глубоком удивлении.
Он вдруг бросил ее руку и, криво усмехнувшись, пошел прочь.
- Как легко! Вот ведь дурак! Ангела, ангела! – говорил вслух Николай, идя по улице и хохоча. – Эй, вы, идиоты! Кретины несчастные! Ничтожества! Кого вы там делаете, дурни? А ну-ка покажите, мальчики, как вы умеете драться! – заорал на всю улицу Николай, увидев невдалеке группу каких-то парней, откуда раздавался смех.

*****************************

Арсений и Даша стояли в больнице и о чем-то разговаривали с доктором; они уже долго внимательно и серьезно его выслушивали.
- К тому же ваш парень, говорят, совсем не сопротивлялся. Подлинно сам человек себя решил искалечить, - закончил доктор. – Но да я уж сказал, что ему повезло, ничего особенного. Можете посмотреть на него, только сильно не пугайтесь, лицо у него не очень красивое. Но да это заживет, вы не беспокойтесь – будет таким же красавцем.
Арсений посмотрел на Дашу.
- Ты иди, а я как-нибудь потом… я… - сказала Даша и заплакала.
- Ну, вот, Даша, милая моя девушка, ведь нам сказали, что все хорошо. Он скоро поправится. Он у нас здоровый, как бык, - нежно утешал Арсений, понимая, что говорит совсем не то.
- Иди, Сеня, я тут подожду… я потом… - проговорила Даша, отходя в сторонку и опускаясь на больничную скамейку.
Арсений осторожно зашел в больничную палату и осторожно сел на стул рядом с койкой. Он с болью смотрел на обезображенное побоями лицо, которое он привык видеть таким красивым. Николай медленно открыл глаза и слабо улыбнулся, увидев брата.
- Ну что, дорогой мой невалид, нам сказали, что ты еще денек-другой проживешь, - нежно улыбнулся Арсений. – Как ты?
Николай только еще раз улыбнулся и промолчал.
- У нас все хорошо, как всегда, наилучшим образом. Ждем твоего полнейшего выздоровления, - продолжил Арсений.
- Даша? – слабо спросил Николай пересохшими губами, болезненно сдвинув брови. «Эх, что ж я все мы да мы», - подосадовал на себя Арсений.
- Ну, да, Даша. Она здесь.
Николай горько улыбнулся и закрыл глаза.
- Сеня? – сказал он.
- Да?
Николай молчал и, приоткрыв губы, видимо хотел что-то сказать, но почему-то все молчал.
- Сеня? – еще раз спросил он, каким-то надорванно-восхищенным голосом.
- Коля, я… - хотел было что-то ответить Арсений, но Николай, видимо не слушая, перебил его и заговорил прежним ужасно восхищенным голосом, слабым и часто срывающимся.
- Я тут все лежал и вспоминал, как… снег… синий, там все снег, у нее желтое окно… я все стоял и смотрел… как это было, как это было, Сеня!.. – его голос задрожал, губы как-то болезненно скривились.
- Коля, милый… успокойся… Коля, - почти бессмысленно повторял Арсений, мучительно сознавая, что он не знает ничего про то, о ком говорит брат, из всех сил думая, как ему теперь помочь, и только успокаивающе гладя его по руке, которую взял в свою.
- Как это было, как это было… - повторял Николай, не слушая его, бессознательно ужасно сжимая его руку, отвернувшись и до боли кусая алые прекрасные губы, на которые скатывались слезы.