Переправа

Александр Дерюшев
Переправа

 Сельский фельдшер всхлипывала то ли от страха, то ли от волнения, и сбиваясь перечисляла лекарства, что ей удалось ввести. Нужно было принимать решение. Ребенок отравился таблетками, что были назначены кому-то из старших, для профилактики туберкулеза и теперь был в коме. Состояние критическое, в любой момент мог начаться отек мозга и … все.
 - Я звонила в Тару, дежурному педиатру – советовалась, там сказали, что везти нельзя – нетранспортабелен – еще раз всхлипнула фельдшер, и вопросительно посмотрела на меня. Во взгляде отчетливо чувствовалось облегчение: мол, ты врач, тебе и решать.
Я думал. Фельдшер, что приехала со мной тоже смотрела на меня.
 - Ну, что, Федоровна, добавим еще антидот и мочегонное и повезем!
 - Так ведь говорят – нетранспортабелен.
 - А если оставим здесь, он до утра точно не доживет, а потому надо везти!

 «Хорошо бы как-нибудь повозить по нашим дорогам начальство», - думал я стараясь хоть как –то удержать крохотное тельце пятилетнего мальчишки на носилках, но на каждой кочке носилки подскакивали и внутри у меня опять все замирало от сострадания… Уже за деревней мы остановились, я выскочил из машины и набрал в шарф первого снега – положили на голову мальчишки – шанс, что холод задержит отек мозга. Я смотрел на медленно проплывающие километровые столбы и переживал, что еще далеко. Надо бы быстрее, но по такой дороге – быстрее не значит лучше для больного, хотя кто тут решит – что лучше, а что хуже!
Наконец показался Иртыш и переправа. Мы успели на паром и это здорово!
 - Слышь, Николаич, - сказал водитель из кабины – неприятность у нас!
 - Только не говори, что опять сломался! – умоляюще ответил ему я – нам пацана край довести надо…
 - Не-е-т, только вот бензин кончился…
Машина уже по инерции, с горки, закатилась на паром и заглохла посредине.
Несколько секунд в машине стояла очень нехорошая тишина, потому что после такой вот тишины непременно случается какая-то гадость. И она случилась – у ребенка начались судороги…
 - Что делать-то при таком свете, да на таких ручках разве венку найдешь! – в словах фельдшера мне отчетливо послышалась паника..
 - Людмила Федоровна, набирайте «релашку» - чего-нибудь придумаем!

 Наш водитель вышел из машины и обратился к коллегам:
 - Мужики, дайте пару литров бензина, до больницы доехать!
 - Ну, ты шустрый – тебе в больнице бензин на халяву дают, а мы покупаем – ответил кучерявый водитель «Нивы», и сплюнул.
 - А ты спирта залей – он у вас тоже дармовой! – ухмыльнулся еще один шофер. Шутка понравилась многим – на пароме захохотали.
 Паромщик, угрюмый, небритый мужик в фантастически грязном спасательном жилете лениво проходя мимо нашей машины и собирая плату за переправу, заглянул в окошко.
 Некоторое время он совершенно обалдело смотрел на то, как я, прижимая трясущуюся в судорогах голову мальчишки, одной рукой, второй в какой-то совершенно невероятной позе вводил реланиум в крохотную, отчаянно пульсирующую венку на шее. Ее, эту венку я только что обнаружил, когда голова ребенка запрокинулась в судороге, и он весь изогнулся. Это была удача, потому что если сейчас судороги не снять, довезти его мы не успеем.
 - Ребята, - обрел, наконец, дар речи паромщик – у них там пацан помирает…или помер уже!
В окне разом появилось несколько любопытствующих физиономий, и когда я вышел из вены, снаружи послышался гомон мужских голосов и металлический звук открываемой канистры. Кто-то кричал:
- Лей ровнее, чего у тебя руки-то трясутся!
- Чё ты вылупился – причаливай резвее!
- Ты лучше отъехивай давай, пусть первыми выезжают!
Наш Уазик удовлетворенно фыркнул и стал карабкаться на высокий берег, оставив за собой паром, и бурно обсуждающих увиденное водителей и пассажиров.
 Я гладил ребенка по головке и приговаривал: «Ничего, парень, потерпи еще чуть-чуть – уже вон и больницу видно…» Конечно я знал, что он пока нас не слышит, но судорожный приступ мы сняли, и мне непременно хотелось что-то говорить.
 Наверное, эти слова нужны были больше мне, чем мальчишке.