Лыжи

Бывают лыжи простые, а бывают и не простые. Горные, например. Это сейчас они есть. Пожалуйста. Были бы денежки. А в те давние времена не было горных лыж. Нельзя же, в самом деле, считать деревяшки под названием «Мукачи» («они не едут, хоть кричи!») горными лыжами. Теперь другое дело. Даже президент иногда спускается с вершины. А мог ли кто-нибудь тогда представить, скажем, Никиту или Леню на горных лыжах? То-то. Поэтому интерес к горным лыжам неизмеримо возрос. А еще интерес возрос потому, что появилась одежда специальная, особенно женская. Яркая и красивая.

Оденется девочка, очечки на волосы приспособит темные, и стоит на склоне, словно елочка новогодняя. Просто стоит эдак, на палки опираясь небрежно, изогнув свой стан завлекательный.
А мужики тут перед ней крутятся, удаль свою показать чтобы. Которые половчее рядом с ней затормозить норовят, обдав ее снегом. А новички (тоже ведь охота) так просто падают. И ладно бы к ее ногам. Нет, просто падают рядом. И штабелями складываются.

А тогда, нет. Тогда этого не было. Ни одежды, ни лыж. Девочки, правда, были.

Приятели мои Киса и Манюня (так звали мы друг друга для интереса) где-то раздобыли хоть и деревянные, но все же горные лыжи с металлическими кантами. И даже крепления на них тоже были специальные, которые лыжу сбрасывали, когда хозяин навернется посреди склона. Хозяин оставался лежать, а лыжа так и ехала до конца склона. Потом уже додумались веревочки привязывать. У Манюни были Мукачи, а Киса где-то сподобился добыть аж болгарские «Пирины», тоже, впрочем, деревянные.

А у меня были лыжи простые, беговые, равнинные, как хотите. Но не для гор. А кататься –то надо с горы. Как же можно отстать от приятелей?
Катались мы в Подрезково. Совсем недалеко от станции была горка. Небольшая, но крутая. А наверху какой-то забор. Вот от забора мы и спускались. Я все больше по прямой. И если удавалось не упасть, то я выкатывался далеко, потому что резко развернуться можно, если есть металлические канты. У меня их не было.
Потом снова на гору к забору пешком. О подъемниках тогда и не мечтали.

И так вот покарабкаешься наверх раз двадцать, и ноги уже не держат. Залез я в двадцать первый раз до самого забора, и что-то шатануло меня. И я наступил одной лыжей на другую. И надо же, на самый носочек, где лыжа загибается вверх. Носочек-то и отломился. И перестала загибаться лыжа вверх.

Расстроился я. Не лыжи жалко стало. Нет, и лыжи конечно. Жалко, что залез я в гору, а съехать не могу.
А тут Киса кричит снизу:
- Чего стоишь! Спускайся, щас чаю попьем. – Из термоса, значит.
- Не могу, - кричу уставшим голосом. – Лыжу сломал.
- Ладно, подожди, я щас. – Взял он свое пальто драповое из кучи, куда мы сваливали вещи, и полез на гору.
- Я, - грит,- предлагаю. Давай съедем на лыжах сидя, как на санках. Друг решил прийти мне на помощь, значит.

Поставил свои лыжи, постелил на них пальто.
- На Пиринах как на перине поедем, - пошутил я.
Сели. Он впереди, я сзади.

Поехали. Пол горы проехали ничего. Радовались. Потом радовался он один.
-Иоп! – вскричал я без радости в голосе.
Наехали мы на пенек. Снегом он был занесен. Киса-то первый был и, видимо, смахнул снег. А я своим тазобедренным суставом прямо в пенек-то и вмазал. Пеньку-то ничего, он так и остался стоять. А я вниз уже ногами бежал. И внизу продолжал бегать кругами под восторженный смех товарищей. Не поняли они, как мне плохо.

Кругов десять я сделал, прежде чем сумел объяснить, что я чувствую.
Спустя несколько минут я понял, что не могу поднять ногу. Левую могу, а правую нет.
Короче, домой надо.

Манюня дотащил меня до станции. Я встал на задники его лыж, и так, шмыгая, дошли мы до станции.
Они остались кататься и пить чай из термоса. А я сел в электричку. Сел – это не то слово. Я повис между двух лавочек. И так провисел всю дорогу до Москвы.
Хорошо, что жили мы тогда на втором этаже – не так высоко было забираться. Каждая ступенька давалась с болью.
Дома мне нужно было не особенно показывать как мне плохо. Мама моя не приветствовала эти горнолыжные спуски.
Лег спать. Лежать мог только на животе. Тогда он был не таким большим.

Утром пошел в поликлинику. К хирургу надо, объяснили мне в регистратуре. Ясно, не к зубному же.
Хирург оказался каким-то, как сейчас сказали бы, лицом кавказской национальности. Но в белом халате.
- Садитесь, - пригласил он меня.
- Спасибо. Я лучше буду стоять.
- Как хотите. На что жалуетесь?
- Я ударился ягодицей об пенек.
- А что такое пенек?
Я начал было объяснять, как было дело.
- А,- вспомнил он, - это маленький кусочек дерева. Я знаю. Ну, показывайте.
«Ничего себе, маленький кусочек!», - подумал я.

Когда я спустил штаны, лицо кавказской национальности вытянулось. Огромный синяк, словно море на картине Айвазовского, предстал перед его глазами. Потрогал. Но долго на это смотреть не интересно. Стал писать: «Ушиб полужопицы об пинек.» Так и написал «пинек».
- Идите на рентген.

На рентген я ходил два раза. Сначала оказалась недодержка. Об этом я узнал только на следующий день. Второй раз тоже не получилось.
А потом я почувствовал, что могу ходить даже по лестнице. И плюнул я на эту медицину. Так уже много лет и живу. Чё там было – не знаю. Сначала несколько лет что-то щелкало в суставе. А потом перестало. Ну и ладно!

Лыжи горные я потом себе купил. В комиссионке. Так себе лыжи. А хороших лыж опробовать мне так и не пришлось. Теперь уж поздно.

19.05.06