Дедушкин подарок

А. А. Смирнову,
бойцу РККА
1
После слякотных ноябрьских дней с моросящим холодным дождем и мокрым снегом, начало декабря 1942 года ознаменовалось первыми сильными холодами. Бойцы из пехотной дивизии, оборонявшей подступы к Ленинграду, радостно восприняли весть о том, что поверхность обширных торфяных болот сковало морозом настолько, что по некогда гиблой топи мог свободно пройти человек, не боясь провалиться в бездонную трясину. Это давало значительные преимущества при наступлении на немецкие позиции.
На передовой в одном из окопов сидели два солдата, прижавшись спинами, друг к другу. Они укрылись плащ-палаткой и поочередно затягивались скрученной из немецкой листовки козьей ножкой, набитой крепким табаком-самосадом. Темная ночь изредка озарялась всполохами осветительных ракет.
– Сказывают, Андрюшка, что Гитлер против нас фельдмаршала Манштейна послал? Ты слыхивал о таком?
– Так, краем уха, – Андрей передал другу самокрутку. – Говорят, откуда-то из-под Севастополя перекинули, а с ним целую армию с танковой дивизией в придачу. Он там дел натворил, будь здоров, теперь вот на нас идет.
– Ну и как думаешь, устоим?
– А куда нам деваться? Если пропустим, так ведь этот самый Манштейн на своих танках до нашей деревеньки за неделю дойдет. А у нас там семьи.
– За них-то и страшно.
– Эх, Сашка! Вот лежим мы сейчас с тобой здесь мокрые, замерзшие, укрываемся одной плащ-палаткой. Неужели и нашим детям выпадет такая же доля? Неужели и им суждено будет поливать русскую землю своей кровью?
– Не дай бог моему Володьке и твоей Марфушке испытать то же самое. Уж лучше мы с тобой выхлебаем до конца чашу с бедой, чтобы хоть им пожить по-человечески, – Сашка затянулся зажатой в кулак папироской, выдохнул крепким дымом.
– Давай, Андрюшка, поклянемся, что всегда будем помогать друг другу, что бы ни случилось и детям своим такой же наказ дадим. Мы ведь после этих окопных лет стали с тобой почти как родные братья.
В мглистой серости наступающего утра взлетела в небо сигнальная ракета, поднимая бойцов в атаку. Вместе с пехотой в бой пошли танки, поддерживая солдатский дух броневой мощью.
Немцы открыли ответный минометный огонь. Мины падали в болото, пробивали мерзлую верхнюю корку и взрывались в его глубине, образуя на поверхности земли глубокие воронки, быстро заполнявшиеся болотной жижей. Попав в такую воронку, неразличимую в темноте, солдат, одетый в длинную шинель, проваливался с головой и тонул, не в силах выбраться из холодной липкой грязи.
А тяжелому танку достаточно было просто проехать рядом с воронкой, чтобы его гусеницы размесили влажный торфянник, а сам он увяз по брюхо в грязи, став прекрасной мишенью для немецких орудий, бивших прямой наводкой. Единственным спасением для танкиста было промчаться на большой скорости, объезжая воронки, предугадывая каким-то сверхъестественным солдатским чутьем, куда в следующий момент ударит мина и где разверзнется земля, поджидая очередную жертву, а затем вырваться на небольшие островки твердой суши, различающиеся по растущим на них чахлым деревцам.
Стреляя из автомата в сторону неприятеля, Сашка вдруг дернулся на бегу, как будто от встречного удара, поймав широкой грудью фашистскую пулю, замер на мгновение, недоуменно озираясь по сторонам: "Что это так больно ужалило?", и упал лицом в промозглую грязь. А друг его Андрей успел невредимым добежать до вражеских окопов и вместе с другими бойцами выбил фашистов с их позиций. После боя он отыскал Сашку.
– Ты чего это Сашка? Никак помирать собрался? Так ты об этом и не думай. Не дам я тебе здесь окочуриться. Как я потом твоей Аксинье в глаза смотреть буду? – он осторожно переложил его на плащ-палатку и крикнул, призывая возвращавшихся с поля боя пехотинцев. – Эй, братцы, помогите! Дружка моего пулей зацепило. Вот несчастье! Берите за концы палатки. Донесем до полевого госпиталя.
Пулю из Сашки вынули, рану зашили. Вот только крови из него много вытекло. Едва живой лежал он в медсанбатовской палатке на больничном матраце: лицо бледное, глаза ввалились. Болело у него сильно внутри, но он лишь слабо постанывал сквозь зубы, когда становилось совсем невтерпеж.
– Вишь, Андрюшка, жизнь, она какая. Не повезло мне. Выживу или нет, не знаю. Увезут сейчас неизвестно куда, положат в землю вдали от родных мест. И не встретимся мы больше.
– Ты брось такие мысли в голове держать. Мы ведь с тобой уже договорились, что сами как братья и дети наши тоже будут как братья. Ты поправляйся. Я теперь за двоих буду воевать – за тебя и за себя.
Андрей встал.
– Пойду, однако, в часть, а то старшина укорять станет, что порядка в роте нет.
– Чего это вдруг? Степаныч, вроде, свойский мужик.
– Убили Степаныча в сегодняшнем бою. Пуля прямо в голову попала. Петьку нашего старшиной назначили. Помнишь, как мы его в деревне с тобой с дерева снимали? А потом крапивой по голым пяткам, чтобы за нами не увязывался. Мальчонкой еще был. Он ведь моложе нас лет на десяток будет. А сейчас вот старшина. Командир. Нам-то уж теперь над кем командовать?
– Слышь, Андрюшка, – позвал Сашка. – Курнуть бы. Душа горит. Мочи нет.
– Сейчас, братишка, сейчас, – Андрей оглянулся по сторонам, нет ли поблизости строгого ротного фельдшера, раскурил самокрутку, пыхнул дымом пару раз и протянул Сашке. – Смотри, чтобы не заметили, а то влетит и мне и тебе за нарушение режима.
За окном мимо их палатки прогромыхал танк. На его броне сидело человек с пяток пехотинцев.
– Ну, прощевай, друг мой верный, даст бог, увидимся. А чтобы ты в этом нисколько не сомневался, на вот возьми, сохрани до следующей нашей встречи, – Андрей снял с шеи цепочку с висевшей на ней автоматной гильзой и протянул Сашке. – А ежели что со мной случится, передай моей жене или детям.
Он крепко сжал Сашкину руку, выбежал из палатки и, догнав танк, вскарабкался на броню, чтобы не идти пешком лишние километры.
Сашка приподнялся на локте и смотрел в окно вслед уходящему танку. В это время послышался нарастающий свист.
"Никак снаряд летит"? – подумал Сашка, непроизвольно втягивая голову в плечи.
Раздался взрыв, опять засвистело, прогремел еще один взрыв, снова свист. Немцы начали артподготовку, готовясь идти в контрнаступление. Сашке показалось, что один из снарядов прямым попаданием разворотил башню танка, на котором уехал Андрей. Вот только не рассмотрел он, тот ли это был танк, и если тот, то успел ли его друг спрыгнуть с него или оставался сидеть в момент взрыва на броне?
2
Канада. Конец дня. Конец лета. Конец двадцатого века. В большом загородном доме распахнуты все окна. В одной из комнат на кровати лежит человек, укрытый до пояса белой простыней. Он стар. Его коротко подстриженные волосы седы. На морщинистом лице забота. Глаза тусклы. Рот чуть приоткрыт. Человек умирает.
Рядом с ним на стульях сидят двое мужчин. Одному на вид лет под шестьдесят, другому – за тридцать. Сын и внук.
– Володька, – умирающий едва шевелит губами. – И ты Джордж. Послушайте меня. Был у меня в России друг. Я вам рассказывал. Спас меня от верной гибели во время войны с фашистским супостатом. Не будь его, и вас бы никого не было. Видел я, лежа в медсанбате, как танк, на котором он ехал, снарядом разворотило. Не знаю, жив ли он остался?
Старик зашелся глухим кашлем.
– Папа, тебе противопоказано много говорить, – Владимир взял отца за руку. – Давай посидим, молча.
– Мне сейчас все противопоказано, но я должен это сказать, – старик перевел дух и продолжил. – Я после того ранения полгода по госпиталям мотался, а как на ноги поднялся, снова на фронт. Почти до Берлина дошел и опять пулю словил. Очнулся, гляжу, вокруг меня солдаты в ненашенской форме ходят, везут меня неизвестно куда. Думал, фрицы, однако прислушался, не по ихнему болтают. Оказалось, к союзникам угодил, к американцам. Они меня подлечили. Хотел в Россию вернуться, да испугался. Знал ведь, что после американского госпиталя меня на Колыме долечивать будут. Так со многими было, доходили слухи. Остался в Штатах, да не прижился, переехал в Канаду, здесь и обосновался.
Старик замолчал, вспоминая былое, потом заговорил снова.
– Не мог я раньше своему другу весточку послать. Боялся, что в НКВД его затаскают. Да и на родственников его тень падет, если обнаружатся друзья в другой стране. Такая вот жизнь была раньше в России. Нельзя было в полный голос говорить. Сейчас время другое. Да вот только я уже не тот, старый. Вас прошу разыскать или его самого, коль жив, или родных. Клятву я себе дал, что найду. Жена у него и дочка в России остались. Наверное, и внуки есть. Богом вас заклинаю. Найдите хоть кого-нибудь. Иначе не будет мне покоя на том свете.
– Папа, ну что ты, успокойся. Найдем мы твоего друга, отыщем его родственников. Подключу к поискам военное ведомство, разузнаю по дипломатическим каналам. Обещаю, что приглашу их к нам в Канаду погостить.
– Дедуль, ну что ты, право, волнуешься? – говорит внук. – Человек не щепка. Откликнется. Папа тебе обещал. Он же у тебя полковник, а военные слов на ветер не бросают. И я обещаю.
3
Когда Василий был маленьким и еще только собирался идти в первый класс, он частенько приходил к бабушке в гости, благо жила она в том же бараке, садился рядышком с ней у раскаленной докрасна печки и долгие зимние вечера напролет слушал ее рассказы о прежней жизни.
– У каждого трудолюбивого хозяина, – рассказывала бабушка, – было несколько коров, лошадь, с десяток овец и коз, а уж курей, да гусей, никто никогда не считал.
– А у нас даже кошки в доме нет, – по-детски завидовал Василий. – Во всем бараке только большая рыжая собака у соседа, с которой он иногда ходит на охоту, а все остальное время держит в стайке. Ей одной тоскливо становится и поэтому она воет по ночам, я слышал.
– Хорошо жили в то время, – шептала ему на ушко бабушка. – Но и работали, будь здоров, с утра до вечера. А у тех, кто не работал, ничего и не было, кроме свободного времени.
"Я когда вырасту, тоже пойду работать, – думал Василий. – И будет у меня много всякой живности и даже маленький пушистый щеночек, сам черненький, а на лбу или груди белое пятнышко.
В их рабочей слободе, разместившейся на месте высушенного болота, на окраине города, не было ни бедных, ни богатых. Здесь обосновались в основном разнорабочие, а также переселенцы из деревни, решившие начать новую жизнь в городе. Все жили примерно одинаково, кроме бабки Курилки, не получавшей пенсии, так как она в прошлом сидела в тюрьме по политическим мотивам, и тетки Матвеевны. У Матвеевны пенсия была как у всех, но она не умела руководить деньгами и всю пенсию тратила на сладости, вместо того, чтобы накупить разных круп, подсолнечного масла, хлеба на сухари и жить, не тужить до следующего прихода почтальонши, приносившей пенсию.
Ни Курилку, ни Матвеевну, Василий в глаза никогда не видел и знал об их существовании только потому, что бабушка часто говорила о них со своей подружкой Верой.
"Экие они непутевые, – думал Василий. – Вот у моей бабушки всегда есть еда на столе, потому, что она запасливая. Хлебную корочку никогда не выкинет, а высушит в духовке и в мешочек холщовый положит.
– Пусть лежит, – объясняла бабушка. – Вот будут перебои с хлебом, как в начале шестидесятых, достанем, сухарь, размочим в супе и наедимся. А коль наедимся, так и работать сможем, не хуже других, и начальство ругать не будет, за то, что лямку в полную силу не тянем.
– Это она оттого так делает, что жизнь у нее была не всегда сытая, – отвечала мама Василия на его вопросы. – Раньше в деревне голодали, когда недород был. Вот она и привыкла каждую хлебную крошку экономить. А сейчас у нас социализм, чего нам бояться? Уж хлеб-то у нас всегда на столе будет.
Пойдя в школу и став сначала октябренком, а потом и пионером, Василий уже не слушал бабушкиных историй, потому что они не всегда соответствовали тому, что говорила им на уроках литературы молодая учительница, читавшая из учебника про дедушку Ленина, который возглавил борьбу рабочего класса против богатых.
Своего деда Василий знал с рождения, потому что его увеличенный портрет, сделанный с пожелтевшей фотокарточки периода гражданской войны, всегда висел над бабушкиной кроватью. Но о нем бабушка, так и не вышедшая вторично замуж, хотя и была в расцвете сил, никогда ничего не рассказывала. Видно, тяжело ей было пережить потерю.
По прошествии многих лет Василий с особой душевной теплотой вспоминал бабушкины "сказки", сравнивал прошлое житье-бытье с нынешними временами. А жизнь обошлась с ним не сказать, чтобы уж очень жестоко, но не так, как хотелось. Его молодость пришлась как раз на годы Перестройки, когда дотоле простой и понятный уклад жизни в стране был расколот, подобно брошенному с большой высоты зеркалу, на бесчисленное множество мельчайших осколков.
И если в детстве Василий мечтал, что когда вырастет, станет инженером, то, сопоставив свою детскую мечту с современной действительностью, он понял, что обманут. Слово "инженер", которое он в детстве произносил с трепетом, теперь воспринималось не как нечто недосягаемое, к чему надо долго и упорно стремиться и что дается, как награда за нелегкий труд, а почти как оскорбление. А "инженерская зарплата" ассоциировалось у народа с нищенским существованием.
В дьявольском огне Перестройки, когда великая страна летела на всех парах в пропасть, в тартарары, по прихоти толи злых гениев, толи недалеких, впору сказать, глупых политиков, Василий понял, что пока он корпел над учебниками, в стране произошла переоценка ценностей. В нынешнем обществе профессия инженера не котировалась, зато, "фарцовщики" и другие "расторопные" люди очень быстро адаптировались в новых условиях и чувствовали себя как рыбы в воде.
У него тоже был выбор – пойти в аспирантуру или торговать на базаре китайским шмутьем, привезенным из Казахстана. Он выбрал первое и оказался в когорте "ненужных "людей, нахлебавшись за десять голодных лет досыта "романтики научных будней". Но вскорости соблазненный обеспеченной жизнью, которой жили другие, он оставил науку и устроился в компьютерную фирму программистом, где и работал вплоть до описываемых событий.
4
Однажды утром Василия впервые за три года работы вызвал к себе в кабинет Генеральный директор.
– Здравствуйте. Как работа? Все успеваете? Это хорошо. А дома все в порядке? Супруга кем работает? Бухгалтером? Ну что ж, неплохо, неплохо.
По тому, как Генеральный задавал вопросы, Василий понял, что он несколько растерян и, возможно, задает все эти несущественные вопросы, чтобы спросить о чем-то другом, более важном, но пока сам толком не понимает, о чем же он должен спросить Василия.
– А вы у нас кем работаете? Ах да, программистом…, и чем в настоящее время занимаетесь? О-о-о, разрабатываете программу учета дизельного топлива в малых фирмах! Это актуально. С Александром Васильевичем по данному вопросу контактировали? Пообщайтесь с ним, он прекрасный специалист.
– Ну, ладно, идите, – разрешил, наконец, директор. – Хотя, постойте. Вы не были судимы? Родственники за границей имеются? А до прихода к нам где работали? В "почтовом ящике"? Если не хотите, не говорите. Я догадываюсь – фабрика детской игрушки. Уж не та ли это лаборатория, где разрабатывали навигационные системы для детских паровозиков?
– Вот, наверное, в чем дело, – он встал с кресла, подошел к окну и сказал, не глядя на Василия. – Можете идти.
– Чего тебя шеф вызывал? – стал допытываться у Василия начальник отдела, у которого тот находился в подчинении.
– Не знаю, – пожал плечами Василий.
– Странное дело, – покачал головой начальник. – Ты ему про вчерашний междусобойчик ничего лишнего не ляпнул?
– Вроде нет, – ответил Василий.
– Хорошо, что вы здесь! – в кабинет вошла секретарша и, как-то странно взглянув на Василия, протянула ему сложенный вчетверо листок бумаги. – Вам депеша.
Василий увидел адрес, и ему стало ясно, почему так взволновался Генеральный директор.
Василия вызывали в отдел Федеральной службы безопасности.
– Иван Иванович, – представился ему неброско одетый мужчина средних лет, кивнул на стул, предложил чаю. Он задал несколько вопросов о семье, о работе, спросил и о почтовом ящике.
– Когда уволились и по какой причине? – он с нескрываемым интересом смотрел на Василия. – Ах, перестройка в стране началась… понятно. Действительно, в то время все перестраивали, что нужно и что не нужно. А был ли у вас допуск к секретной информации?
– Был, но закончился, – ответил Василий.
– А с прежнего места работы сами ушли или попросили?
– Нам государство такие условия работы создало, что поневоле уволишься. Зарплата мизерная, так и ту в лучшем случае раз в квартал получали.
– А в настоящее время в той области, которой вы занимались, каковы успехи? Не интересовались? Что так? Обидно стало, что все наработки пошли коту под хвост? Это понятно. А вы знаете, как нам было больно видеть, как растаскивается, разворовывается национальное достояние, созданное трудом многих поколений?
– От меня, знаете ли, тоже немного зависело. Нас ведь не спрашивали, хотим мы или не хотим.
– Это так, – согласился Иван Иванович. – Однако продолжим. За время своей работы в институте случайно с гражданами иностранных государств не контактировали, чтобы тем самым наработкам не пропасть? Ну-ну, не обижайтесь, я, правда, не хотел вас оскорбить.
– А в чем собственно дело? – не вытерпел Василий. – Утром Генеральный допрос устроил, теперь вы.
– Да так, выясняем кое-что.
– Что выясняете? – разозлился Василий. – Все, чем я занимался в институте, где работал младшим научным сотрудников пять лет назад, в настоящее время неактуально. Американцы с японцами все, что надо давно уже открыли.
– А канадцы над данной проблемой работали?
– Откуда я могу знать? – пожал плечами Василий.
– Тогда объясните мне, пожалуйста, по какой причине вас может разыскивать полковник канадской армии?
– Меня? – удивился Василий. – Разыскивать? Вы не ошиблись?
– Мы не ошибаемся, – назидательно произнес Иван Иванович. – Нам пришел запрос из Канады. Вот, прочитайте, – он протянул Василию конверт.
Василий читал документ, и по тому, как изменялось выражение его лица, было видно, что написанное привело его сначала в недоумение, затем в изумление, а потом в неописуемый восторг.
– Невероятно, быть такого не может! – воскликнул он. – Разыскивают не меня, а моего деда, погибшего на войне.
– Вы только не подумайте, что мы неграмотные и не умеем читать, – вкрадчиво произнес собеседник. – Но вы нас извините. Мы должны были проверить. Это наша работа.
– Он меня приглашает приехать к нему в Канаду, погостить, – Василий сделал кислое выражение лица. – Ну и что мне делать, съездить?
– А почему бы и нет? – ободряющим голосом произнес Иван Иванович. – У нас, слава богу, не тридцать седьмой год, когда за контакт с иностранцами могли бесплатную путевку выписать в солнечный Магадан на десять сезонов. Только помните, что вы гражданин Российской Федерации и ничего лишнего, тем более плохого о Родине не говорите. Кстати, о прежнем месте работы тоже не стоит упоминать.
– Наверное, все-таки, придется отказаться, – вздохнул Василий после некоторого раздумья. – Откуда у меня такие деньги, чтобы до Канады добраться? На хлеб с маслом хватает и тому рад. Выгребу все запасы, а на какие шиши буду семью содержать?
– Ну, это уж вы сами думайте. Только если соберетесь, к нам перед отъездом уж не сочтите за труд заглянуть.
– Хорошо, загляну, если соберусь, – пообещал Василий. – Я могу идти?
– Идите, идите, – разрешил Иван Иванович, а когда Василий вышел, он снял трубку телефона и набрал номер. – Алло, Сергей? Зайди ко мне, дело есть.
Спустя несколько дней в квартире Василия задребезжал телефон. Случилось это во втором часу ночи. И хотя Василий еще не спал, а находился в полудреме, раздумывая о перипетиях человеческой жизни, он вздрогнул от неожиданности.
– Алло, кто это? – он снял трубку, подумав, что за придурок среди ночи звонит? – Вы что, совсем очумели? Посреди ночи людей беспокоите?
– Вы уж меня извините, раньше не мог позвонить – работа, – раздался в трубке мужской голос. – Я президент Российско-Канадской компании…
– Хватит баки заливать, время позднее, – грубо оборвал его Василий. – Говори, чего надо?
– Вы, наверное, до конца еще не проснулись, – предположил в трубке мужской голос. – Так просыпайтесь скорее и слушайте, а еще лучше возьмите авторучку и запишите адрес. Мой канадский партнер по бизнесу – Джордж К. выписал вам чек на десять тысяч долларов для поездки в Канаду. Вам надлежит прибыть в Москву в мой офис и получить у меня эти деньги.
– Вы серьезно, не шутите? – усомнился Василий.
– Когда планируете приехать? – вместо ответа спросил голос.
– Недельки через две, – ответил Василий. – Хочу сестру предупредить, она у меня в другом городе живет, может, тоже соберется. Да еще надо заграничный паспорт сделать.
– Ну, в общем, приезжайте.
Василий еще некоторое время держал трубку возле уха, вслушиваясь в короткие гудки. Он, привыкший к тому, что в этой жизни все дается большим трудом, не мог поверить, что в судьбе его могут произойти изменения к лучшему. И вдруг, жизнь его делает какой-то совершенно немыслимый поворот и чем все это закончиться, он не знал.
5
В целях экономии, Василий решил добраться до Москвы на поезде, следовавшем мимо железнодорожной станции, находящейся в другой области. Билеты на этот поезд были гораздо дешевле, чем из города, в котором он жил. А до станции той можно было добраться на электричке.
Но электричка, на которую он сел, не доехав одну остановку до станции, остановилась, лязгнув сцепкой.
– Конечная! – пронеслось по вагону, и немногочисленные пассажиры стали подниматься со своих мест.
– Почему конечная? – недоуменно спросил Василий. – Мы ведь не доехали! Нам же на другую ветку надо. В кассе говорили, что довезут. Я же еще переспросил.
– Никто никого никуда не должен довозить! – веско проговорил вышедший из кабины электропоезда высокий железнодорожник в форменной фуражке черного цвета с блестящей кокардой, видимо, машинист. – Сказано, что у нас здесь конечная остановка, значит, конечная. А вам на другую электричку пересесть надо. Она немного раньше нас сюда приходит. Но сейчас она уже ушла. Так как мы немного задержались из-за переметенных путей, она нас и не дождалась.
– А как же… – начал возмущаться Василий.
– Сейчас идите на вокзал, там ночку перекантуетесь, а утром до станции спокойно доберетесь, – сказал железнодорожник. – Здесь не далеко. От силы километра три будет, может чуток больше.
Порошил снежок. Крупные пушинки водили нескончаемый хоровод вокруг высокого фонаря с желтой лампой и плавно опускались на истоптанную черную землю, скрывая ее под снежным покрывалом.
Народу с электрички сошло немного. Да и те, кто доехал до конечной остановки, большей частью были из местных. Они, как только вышли из вагона, сразу же растворились в сумерках надвигающегося вечера. Лишь несколько человек, среди которых оказался и Василий, пошли к стоявшему на пригорке одноэтажному деревянному зданию вокзала.
Зал ожидания представлял собой одну большую комнату с двойными рамами на широких окнах. Многократно крашеный подоконник, во многих местах облупившийся, и от этого пестрый, был немым свидетелем перехода великой страны от трудных послевоенных лет сначала к развитому социализму, потом к недоразвитому коммунизму, окончившемуся крахом всей системы, когда при разрушении всего дома уже некогда было думать о подоконниках.
У стены, выкрашенной в немаркий темно-зеленый цвет, стояла обширная тумба с грязной эмалированной раковиной. Из неплотно закрытого водопроводного крана с сорванной головкой тонкой струйкой текла вода. Посреди зала стояло несколько длинных вокзальных кресел-скамеек, с металлическими подлокотниками и фанерными сидениями, переходящими плавным изгибом в спинки.
У одного из окон, рядом с батареей, сваренной из трех толстых водопроводных труб, на старой фуфайке, брошенной на голый пол, спал пьяный. Возле него валялся опрокинутый граненый стакан, а из кармана мятых штанов торчала недопитая бутылка водки. На половинке газеты были сложены останки жареной рыбы – от недавнего пиршества.
Поглядев на спящего, Василий брезгливо поморщился и присел на самый дальний краешек скамейки.
– Это местный, – поймав его взгляд, пояснил сидевший на соседней скамейке мужчина. – Из дурдома.
– Как, из дурдома? – не понял Василий.
– Обыкновенно. У них если не совсем дурак, и не слишком буйный, так отпускают на заработки. Работы в поселке много. Кому дров наколоть, кому угольку принести – они все делают.
– Что же тут за хозяева живут, которые дров наколоть не могут? – пожал плечами Василий.
– Да я ж про баб одиноких, – пояснил непрошенный комментатор, набивающийся в собеседники. – Им-то в самый раз! И дровец наносят и уголька, а если баба в охоте, так и на ночь оставить может. А чего ей? Дурак, он даже если и сболтнет чего лишнего, так ведь ему никто не поверит.
За окном совсем стемнело.
– Я сам тоже из местных, – пояснил непрошенный собеседник. – Раньше, когда в силе был, на "железке" работал сцепщиком, а сейчас на пенсии. Давно уж. Ты, кстати, не хочешь? – он кивнул головой на торчащую из кармана пьяного бутылку. – Ему то она уже ни к чему, а мы с тобой как раз бы и разговелись.
– Нет-нет, спасибо, – отрицательно покачал головой Василий и его даже передернуло от такого предложения.
– А может, скинемся по десятке, – не отставал надоедливый сосед. – Я тут одну бабку знаю. Она иногда приторговывает. Пенсии-то не хватает. За двадцатку первачку пол-литровочку нальет, по знакомству. Так-то бутылка дороже стоит.
– Спасибо, не хочу, – повторно мотнул головой Василий. – Лучше подскажите, как дойти до станции.
– Да здесь недалеко. Мимо депо пройдешь, а там дорога немного в гору забирает, а уж как вниз спустишься, так тут скоро и станция будет.
– А вокзал там есть?
– Конечно! Такой же, как этот. Даже чуток получше.
– Сколько говорите, идти? С полчаса?
– Это когда как. Я, ежели, на коне, так минут за десять добираюсь, а пешком, конечно, дольше.
– Ну ладно, прогуляюсь, раз недалеко, – Василий решительно встал со скамейки. – До свидания.
– Прощевай, коль так, – разочарованно протянул собеседник.
Выходя из вокзала, Василий столкнулся в дверях с Сергеем Павловичем, с которым познакомился в электричке. Сергею Павловичу тоже надо было на другую станцию, и он, как и Василий, пострадал оттого, что электропоезд не довез их до места назначения.
– О, старые знакомые! – воскликнул Сергей Павлович. – Куда это вы, на ночь глядя?
– Да вот, решил до станции дойти. Говорят, тут недалеко.
– Может, утром вместе двинемся? – спросил Сергей Павлович. – Мне ведь тоже надо на ту станцию. А поезд раньше утра все равно не придет. Спешить особо некуда.
– Нет, я лучше пройдусь. А то тут воробьи вокзальные слишком уж назойливы, чирикают без умолку.
– А-а-а, – понимающе протянул Сергей Павлович. – Ну, тогда счастливо.
– Вы-то, не хотите прогуляться? – с надеждой в голосе спросил Василий.
– Нет, я здесь перекантуюсь. Рассветет, тогда и двинусь.
– Ну, как знаете.
Они пожали друг другу руки и расстались.
Небо было затянуто мглой, за плотной вуалью которой едва угадывался бледный диск полной Луны.
Василий шел по припорошенной снегом дороге. Дорога пошла на взгорок и вдруг раздвоилась. Нижняя дорога, едва различимая, шла прямо, другая, наезженная, забиралась вверх.
Василий, не задумываясь, пошел по второй, наезженной. Как любой нормальный человек, он из двух дорог выбрал ту, по которой чаще ездили.
Он поднялся на пригорок. Впереди замаячила изгородь с покосившимися воротами. За изгородью росли деревья.
– Наверное, чей-то сад, – подумал Василий, входя в ворота и продолжая идти вперед, – какой большой, однако. А может, это и не сад вовсе? С чего бы это в саду березам расти? Может, просто роща. Но кто же тогда и зачем обгородил рощу?
Внезапно за первым деревом он увидел покосившийся крест. Потом еще один. Дальше еще.
– Кладбище! – Василия Петровича взяла оторопь. – Куда это я забурился? Это все мужик, подлянщик. Не сказал, что дорога через кладбище идет. Я бы сроду не пошел один. Вернуться бы. Далеко уже ушел. Вперед надо идти. Деревня – это тебе не город. Не должно кладбище большим быть. Проскочу как-нибудь.
Стараясь не смотреть по сторонам, он быстро пошел вперед по дороге. На ум лезли всякие ненужные мысли. Детские страхи, загнанные здравым смыслом взрослого человека в глубокое подземелье подсознания, скреблись как крысы в подполье и рвались оттуда наружу. Жуткие образы, один страшнее другого, казалось, вот-вот материализуются, вопреки всем законам естествознания.
В это время где-то сбоку от него раздалось какое-то шуршание. Василий втянул голову в плечи и ускорил шаг.
– Кар-р-р! – расколол кладбищенскую тишину хриплый крик.
Василий как ошпаренный рванулся вперед. Где-то сзади взвыла собака.
Внезапно впереди мелькнул огонек. Это была покосившаяся хибарка сторожа.
Василий стал колотить в дверь кулаком.
– Откройте, пожалуйста! – закричал он.
– Каво там нечистая несет? – раздался из-за двери хриплый голос.
– Пустите меня, ради бога, – взмолился Василий. – Я не вор и не преступник. Я проходил мимо и увидел огонек в вашем окне.
– Здесь прохожие не ходят, а кто пришел, так тот уж навсегда остается, – дверь распахнулась, и на пороге показался коренастый старик с седой шевелюрой всклокоченных волос, державший в руках керосиновую лампу.
– Проходи, коль так, – старик отодвинулся, освобождая узкий проход.
Василий вошел внутрь.
– Садись вон там, – хозяин ткнул пальцем на сундук внушительных размеров, стоявший у дощатого стола и использовавшийся как скамья.
Проследив за Василием Петровичем, он закрыл дверь на щеколду и, поставив на стол лампу, сел напротив него.
– Спасибо вам, – проговорил Василий, переводя дух.
– Чавой ты по могилкам в ночную пору шатаешься, будто злодей какой? – спросил старик.
– Я, вообще-то, на станцию шел. Местный один дорогу показал, да забыл упомянуть, что она через кладбище идет.
– Так дорога-то на станцию низом проходит, – кольнул его настороженным взглядом сторож.
– Так та дорога вся снегом занесена, а эта натоптанная. Я и подумал, что люди эту дорогу к станции натоптали.
– У нас нынче в России одна дорога натоптана, – многозначительно произнес сторож. – Та, которая на кладбище ведет.
Он замолчал.
Василий исподтишка оглядел не блиставшую особым убранством комнатушку. У двери на покосившейся табуретке стояло ведро с водой, в котором плавал алюминиевый ковш. На полу лежал протертый до дыр половичок, На окне висела мятая ситцевая занавеска с голубыми цветочками на некогда белом фоне.
Старик кинул на Василия Петровича косой взгляд и достал из ящика стола кусок точильного камня, оттуда же извлек нож с длинным лезвием и самодельной ручкой из куска дерева.
"Вжик!" – провел он ножом по точильному камню.
– Завтра кабана позвали колоть, – пояснил он, пристально глядя на Василия Петровича.
Василий молча кивнул.
– А ты сам-то отколь будешь? – спросил старик, проводя острым металлом по шершавому камню: "Вжик, вжик".
– Из города, – ответил Василий.
– И что же ты никому не сказал, куда едешь?
– Сказал, конечно, – отвел глаза Василий, которому стало вдруг как-то не по себе от таких вопросов.
– Сказал, – задумчиво повторил сторож. – А дорога-то на станцию низом идет…, да и буран на дворе начинается. К утру ни хрена не будет видно. Все заметет.
Старик, держа нож в левой руке, водил камнем по клинку, правя лезвие.
– Снег заметает все следы, – не к месту вспомнил Василий.
– И ведь не боишься с деньгами один по ночам ходить? – старик кивнул на дипломат, который Василий поставил у своих ног, рядом с сундуком.
– Да какие там деньги… – протянул Василий. – Так, слезы одни.
– Это так, какие нынче деньги? – старик, кончив точить, переложил нож в правую руку и отвел глаза от Василия так, чтобы видеть его боковым зрением.
– Попить, што-ли, – он встал.
Василий почувствовал неладное.
В это время кто-то громко постучал в дверь.
– Эй, хозяин, открой! – раздался снаружи голос Сергея Павловича.
Старик сразу же сел и спрятал нож в ящик стола.
– Ишшо каво-то нелегкая несет? – недовольно пробурчал он.
– Открывай, хозяин! Пусти путника обогреться.
Старик покосился на Василия, встав со своего места, открыл дверь.
Вошел Сергей Павлович.
– Ну и погодка сегодня, – отряхиваясь от снега, произнес он и, увидев Василия, радостно распростер руки. – Ах, вот вы где. Ну и заманили же вы меня в это "уютное" местечко. Я ведь по вашим следам пошел. Чего думаю, сидеть на этом вокзале с этим придурком, у которого одно лишь на уме, как бы у пьяного из кармана бутылку выудить. Однако как же вас угораздило здесь оказаться? Ведь вы, как я понимаю, на станцию шли?
Василий схватил дипломат и рванулся к двери.
– Спасибо, хозяин, что обогрел. Мы пойдем, однако.
– Куда же вы? – спросил обескураженный Сергей Павлович. – Ночь ведь на дворе. Сами же говорили. Переждали бы здесь.
– Пойдемте скорее, потом объясню, – шепнул ему Василий и, выскочив за дверь, почти побежал в обратную сторону по дороге, где еще виднелись следы Сергея Павловича, не заметенные до конца начинавшимся бураном.
– Да что с вами? – Сергей Павлович едва поспевал за ним.
Только когда они оказались снова на развилке, и пошли по нужной дороге к станции, только тогда Василий сбавил шаг и полуобернулся к Сергею Павловичу.
– Старикан сумасшедший, – проговорил он, отдышавшись. – Мне показалось, что он хотел меня зарезать.
– Так уж и зарезать? – недоверчиво протянул Сергей Павлович. – Может, это на вас обстановка так подействовала?
За разговором дорога всегда короче. Василий с Сергеем Павловичем не заметили, как пришли на станцию. Они вошли в помещение вокзала, построенного в послевоенное время на всех небольших станциях по однотипному проекту.
Увидев на стене телефон, Василий снял трубку и набрал номер.
– Знакомым звоните? – улыбнулся Сергей Павлович. – Не рановато ли?
– В самый раз, – Василий вслушался в телефонную тишину, прерываемую гудком, стараясь не пропустить момент соединения.
– Оперативный отдел, – раздался в телефонной трубке голос. – Говорите, вас слушают.
– Понимаете, меня сейчас чуть не зарезали, – проговорил Василий.
– Кто вас чуть не зарезал? Сообщите адрес.
– Сторож на кладбище чуть не зарезал.
– Иди и проспись, шутник, – раздался в трубке недовольный голос. – На кладбище его чуть не зарезали. Пить надо меньше, тогда и на кладбище не занесло бы. С кладбища он звонит, дурилка! На понт хочешь взять. Где ж ты на кладбище телефон откопал?
– Постойте, не вешайте трубку, – крикнул Василий. – Я ведь уже не с кладбища звоню, а со станции. А на кладбище я случайно оказался. Зашел в сторожку, а там этот старик-сторож, дурной какой-то. Сам седой, а глаза блестят, как у сумасшедшего.
– Какой старик? – раздалось удивленное восклицание на другом конце провода. – Там же сейчас новый сторож, Старый то…
В трубке раздались короткие гудки.
Василий пожал плечами и повесил трубку.
– Не поверили, – проговорил он. – Ну и ладно.
В назначенный час поезд не пришел, перемело пути. Вот уж и рассвело, а его все не было. Потом пришла весть, что поезд опаздывает на три часа, причем, время опоздания может увеличиться, если не прекратится буран, и если не по путям не пустят снегоочиститель.
Рядом с Василием и Сергеем Павловичем на скамейку сели две женщины.
– А ты знаешь, что сегодня ночью-то приключилось? – спросила одну другую. – У меня свояк в ментовке работает. Так их сегодня под утро по тревоге подняли. На могилки ездили. Прежний сторож, ну тот, которого уволили по старости, так он своего преемника ножом пырнул за то, что тот его место занял. А потом разрубил на части и в сундук сложил. Так бы и схоронил и никто бы ничего не узнал. Да видать есть бог на свете. Мученикам всегда помогает. Позвонил кто-то по телефону, сообщил об этом зверстве. А ведь свидетелей этого злодеяния не было. Никто не видел. А кто же тогда позвонил среди ночи?
– Ту-у-у-у! – раздался гудок прибывающего поезда.
6
Василий и Сергей Павлович сели в одно купе. За окном проносились заснеженные поля, да растущие вдоль железнодорожного полотна кусты, черные от въевшейся в них пыли. На одной из станций, прилегающих к небольшому городку, название которого Василий не запомнил, их вагон отцепили от поезда и поставили на запасные пути, объявив, что стоять они будут не менее шести часов. А потом их подцепят к другому поезду и вот тогда-то поедут они без проволочек, аж до самой Москвы.
Пассажиры большей частью разбрелись погулять по привокзальным магазинам, а Василий остался охранять вещи в купе.
На соседних путях, простучав сцепкой, остановился встречный состав. Василий выглянул в открытое окно и увидел, напротив себя, в зарешеченном окошке лицо немолодого мужчины с коротким бобриком черных волос и недельной щетиной на впалых щеках.
– Эй, браток, – окликнул его тот. – Дал бы покурить.
– Извините, не курю, – ответил Василий. – Хотя, вот у соседа можно взять. Думаю, не обидится, если одной сигаретки не досчитается. Да он и считать не будет.
Василий вытащил из пачки сигарету.
– Однако как же я вам передам?
– А ты кинь мне в окно, – посоветовал мужчина. – Я поймаю.
Василий изловчился и бросил сигарету в окно, будто маленький дротик метнул из игры в дартс.
– Спасибо, браток. Только спички куда-то запропастились.
– Вот, возьмите, – Василий швырнул ему в окно зажигалку. – В киоске вместо сдачи дали. А мне она зачем, если я не курящий?
Мужчина прикурил, держа сигарету в кулаке, и затянулся дымом.
– Далеко путь держишь, – поинтересовался у Василия невольный собеседник.
– В Москву, – ответил тот. – А оттуда в Канаду. Пригласили.
– А я в другую сторону, – вздохнул мужчина. – Слышь, браток, прости, что я к тебе с просьбами обращаюсь. Сделай еще одно доброе дело. Я тут письмишко настрочил детишкам своим, а конверта нет. Сам хотел добежать до киоска, да у нас тут режим, как у военных. Ни на минуту нельзя отлучиться. Отправил бы. Конверт недорого стоит.
– Ладно, отправлю, – нехотя согласился Василий, подумав про себя, что раз уж взялся делать добрые дела, не останавливаться же на полпути.
– Тогда лови, – мужчина ловко швырнул в окно исписанный карандашом листок бумаги.
– Это что еще за дела? – сзади к мужчине подошел военный в форме и, выглянув в окно, увидел Василия. – Что здесь происходит?
– Да вот, ваш коллега попросил отправить, – ответил Василий. – А мне нетрудно. Отправлю.
Военный, не сказав ни слова, закрыл окно изнутри и скрылся.
– Подумаешь, командир какой выискался, – Василий пожал плечами и спрятал листок в пачку со своими бумагами, чтобы случайно не потерять. – А дисциплина у них, и в правду, железная. Наверное, какая-нибудь воинская часть на другое место дислоцируется. А тот, который письмо мне дал, видимо, подчиненный.
Минут через пять после того, как военный захлопнул окно, в купе Василия постучали.
– Войдите, – Василий поднял голову.
Дверь открылась, и в купе вошли трое в защитной форме. Среди них он узнал военного, закрывшего окно. На его погонах Василий разглядел четыре звездочки – капитан. Двое остальных были солдатами.
– Тот самый, – утвердительно кивнул военный. – Что тебе передали, какие документы?
– А почему вы со мной в таком тоне разговариваете? – возмутился Василий. – Кто вам дал право…
– Отвечай на вопрос, – грубо оборвал его капитан. – Что тебе кинули в окно?
– Ваш подчиненный попросил письмо отправить. Только и всего. А я подумал, отчего не помочь человеку? Дело не трудное.
– Дай письмо сюда, – капитан чуть ли не вырвал из рук Василия сложенный вчетверо листок бумаги, и, развернув, пробежал глазами. – Что за ерунда! – проговорил он и, свернув листок как было, положил его в карман. – Отдадим на экспертизу, Может, бесцветными чернилами написано. Такое бывает.
– Кроме письма, что тебе еще передали? – капитан пристально смотрел на Василия.
– Ничего больше, – Василий растерялся от таких вопросов. – Попросил только сигарету и спички.
– А ты?
– У меня спичек не было. Я ему зажигалку кинул.
– Так, понятно, сообщник, – проговорил капитан и приказал. – Собирайся.
– Куда? – не понял Василий.
– На кудыкину гору! Пойдешь с нами, – произнес капитан не терпящим возражений голосом. – Там разберемся.
– Извините, я не могу, – Василий отрицательно покачал головой. – Я купе сторожу. Здесь же не только мои вещи.
– Вызови проводника, – приказал капитан солдату. – Пусть купе закроет.
В это время пришел Сергей Павлович.
– Что тут у вас за веселье? – поинтересовался он.
– Тебя не касается, – оборвал его капитан, и кивнул Василию. – Собирай свое барахло и выходи из вагона, не то силой поведем.
– Товарищ капитан, можно вас на пару минут, – Сергей Павлович взял его под локоть.
– Что? – капитан отдернул локоть. – Да как ты смеешь!
– Смею! Смотри сюда, – Сергей Павлович повернулся спиной к Василию, и что-то показал капитану.
– Виноват, – капитан взял под козырек. – Нарушение было со стороны гражданина.
– Разберемся, – Сергей Павлович повернулся к Василию. – Сидите здесь и никуда не уходите, пока я не приду. И, пожалуйста, ни с кем больше не разговаривайте и никому ничего не передавайте.
Сергей Павлович вернулся через полчаса.
– Ну и натворили же вы дел, уважаемый коллега, – произнес он.
– Что-то серьезное?
– Естественно. Вы хоть догадываетесь, кто это в окне был, и с кем вы разговаривали?
– Нет, – Василий отрицательно покачал головой. – Я думал, что это военную часть с места на место перебрасывают, а мужчина, которому я сигарету дал, на службе у них состоит.
Сергей Павлович поманил Василия пальцем и когда тот наклонил к нему голову, прошептал на ухо.
– Мужик этот вовсе не военный, а вор-рецидивист. Фактически, вы дали осужденному оружие в виде зажигалки. Он мог ее использовать для того, чтобы освободиться или нанести вред охраняющим его солдатам.
– Я же не знал! – проговорил расстроенный Василий. – На вид он совсем не злодей.
– Это вас и спасло, – улыбнулся Сергей Павлович. – Не далее как десять минут назад я избавил вас минимум от трех лет тюрьмы.
– Спасибо вам, – Василий был смущен. – Чем же мне вас отблагодарить.
– Пустое, – махнул рукой Сергей Павлович.
– Как же это вам удалось?
– Длинная история, как-нибудь потом расскажу, если представится возможность.
7
Утром следующего дня, когда поезд подъезжал к большой станции, Василий, собравшись сбегать в вокзальный буфет, достал из кармана портмоне, из которого выпал сложенный вчетверо листок бумаги.
– Откуда это у меня? – Василий развернул листок.
"Здравствуйте мои дорогие, любимые деточки, – прочитал он. – Так уж получилось, что я снова уехал от вас ненадолго. Теперь уж думаю, в последний раз. Вы сильно не переживайте, я скоро вернусь. И тогда уж мы с вами никогда больше не разлучимся".
– Так это письмо того самого рецидивиста из поезда, – догадался Василий. – Что же тогда изъял у меня капитан? Уж не тот ли листок-черновик, на котором я сделал набросок компьютерной программы по учету дизельного топлива на бензоколонках? Теперь понимаю, почему капитан так удивился – программа-то на Паскале написана. Наверное, подумал, что шифровка. Ну-ну, пусть попробует разгадать.
"За что же его посадили? – Василий, забыв о приближающейся станции, углубился в чтение".
"Петенька, сыночек мой, ты уже взрослый и должен заботиться о своей сестренке Аннушке. Здоровьице у нее слабенькое, а все потому, что молока и мяса мало ест. Хотел я вас немного подкормить, принес поросеночка с работы, думал, вырастет, и будем мы с запасами на зиму. А оно видишь, как получилось. Пришли архаровцы, зачем, спрашивают, народное добро расхищаешь?
А как же я его расхищаю, если свинья двенадцать поросят принесла, а истопник напился в матушку, и печь забыл протопить. Я одного поросеночка взял, положил за пазуху, телом своим грел, пока домой нес, молочком отпоил. А из тех, что остались, пять штук ночью замерзли. Так истопнику – выговор за то, что живность угробил, а мне – 2 года, за то, что поросенка спас. Ну и где же, спрашивается, справедливость?
Незадолго то того, как меня забрали, я видел, что ты, Петенька, снова голубями увлекся. Советую тебе, брось это увлечение. От него одни неприятности. Их же зерном кормить надо. Боюсь я за тебя. Ты у меня отчаянный. Полезешь на зерносклад за пшеницей, тут-то тебя и схватят. С кем тогда Аннушка останется, если тебя в колонию для несовершеннолетних загребут? А там, поверь мне, не сахар.
Помнишь, когда я в первый раз загремел под фанфары? Так это же все из-за голубей. Когда ты еще до рождения Аннушки принес домой голубочка с перебитой лапкой, я всего-то лишь рядом с зерноскладом зерна рассыпанного с полмешка набрал. Все равно пропало бы. А что из этого получилось? Задержали меня охранники, когда через дырку в заборе вылезал. Им грамота с премией в двадцать рублей, а мне полтора года пришлось на государство спину гнуть, ни за здорово живешь. Вернулся с отсидки, а дочка уж бегает вовсю.
Я на зоне буду хорошо работать, а деньги бабке Варваре отсылать. Она тебе передаст. Ты их не трать ни на курево, ни на что другое. Покупай себе и Аннушке продукты – молоко и сметану. Сам ешь и ее корми. А еще тетрадки покупай и карандаши, чтобы вы у меня образованные были, не как я. А матери деньги не давай. Все равно с хахалем пропьет. Про меня не тужи. Авось выкрутимся. Твой папа".
"Вот такие дела, – Василий задумался. – Жалко ребятишек. И этого… чудака тоже жалко. Что же это у него ум такой короткий? Мог же сообразить, что нельзя ничего государственного брать, даже если это кусок дерьма, лежащего на дороге".
"Надо помочь детишкам, – сердобольный Василий достал из бумажника тысячную купюру и вложил в письмо. – На первое время хватит, а там, глядишь, и папеньку до рабочего места довезут".
Как раз в это время поезд остановился напротив вокзала и Василий, забыв про буфет, побежал покупать почтовый конверт, чтобы, не мешкая, отправить письмо на этой же станции.
На следующий день поезд прибыл в Москву.
– Ну что, давайте прощаться? – Сергей Павлович, протянул Василию руку. – Желаю вам удачно съездить, мир повидать, посмотреть, как люди живут. Вы уж там поосторожнее будьте.
– Постараюсь, – Василий пожал ему руку и пошел к выходу из вокзала.
Сергей Павлович подождал, когда он скроется, и достал из кармана сотовый телефон.
– Алло, Иван Иванович, здравствуйте, майор Петров беспокоит. С объектом распрощался, все нормально…, нет, лишнего не болтал. В этом смысле – надежен…, хорошо, возвращаюсь.
8
Василий добрался на метро до нужной остановки и, выйдя из подземного перехода, огляделся по сторонам.
"Давненько я не был в Москве. А когда-то мог позволить себе такую поездку, – вспомнил он. – Когда же это было? Еще до того, как мы все в одночасье стали миллионерами. Подумать только – зарплата была миллион, правда, хватало ее ненамного, цены-то были – о-го-го какие.
Он подошел к высотному зданию из стекла и бетона, у входа в которое стоял молодой парень – охранник в форме "sequrity" и обратился к нему.
– Слушай, я тут немножко заблудился. Не подскажешь, где находится русско-канадская фирма?
– Российско-канадская компания? – поправил его охранник.
– Она самая.
– Здесь находится, – охранник показал пальцем на двери. – А вы к кому?
– К Сергею Валентиновичу, – заторопился Василий. – Знаете такого? Он со мной созванивался. Я обещал, что подъеду.
– Он с вами созванивался? – охранник скептически оглядел стоявшего перед ним Василия, переминавшегося с ноги на ногу, и приложил к уху рацию. – Подождите секунду, сейчас узнаю. Можно ваши документы. Валюша, тут к шефу один… приезжий…, с Алтая…, хорошо…, понял.
– Пройдете до лифта, – охранник вернул Василию документ, – и поднимитесь на тридцатый этаж, далее по коридору налево, войдете в стеклянные двери, там вас ожидают.
– Сергей Валентинович сейчас занят, он примет вас через несколько минут, – прощебетала молоденькая секретарша и показала рукой на мягкое кресло. – Отдохните пока.
Сергей Валентинович оказался относительно молодым человеком приятной наружности, в сером костюме, белоснежной рубашке с галстуком и очках – типичный пример современного русского бизнесмена. По возрасту, он был ровесник Василию или немного старше.
– Я имею свое дело в Канаде, – сообщил он. – Мой генеральный партнер попросил меня помочь вам, прежде всего, финансово. Я дорожу возможностью оказать услугу своему партнеру по бизнесу.
Сергей Валентинович вынул из ящика стола конверт.
– Здесь ваш билет на рейс до Монреаля, там вас встретят. И вот еще немного денег на дорогу, – он положил перед Василием конверт и пачку стодолларовых купюр. – Думаю, на первое время хватит.
– Да это же целое состояние, – воскликнул Василий, получавший на своей работе от силы двести баксов в месяц и всегда считавший, что ему еще повезло с работой. – Я едва ли сумею вернуть эти деньги в обозримом будущем.
– Не надо ничего возвращать, – ответил Сергей Валентинович. – Считайте, что это наша спонсорская помощь российской науке.
– Простите, – Василий пристально посмотрел на него. – Мы с вами раньше нигде не встречались?
– Едва ли, – пожал плечами Сергей Валентинович.
– Дайте-ка вспомнить! – Василий напряг память. – Ну, как же – научный семинар проходил в начале девяностых в Барнауле. Вы же в нем участвовали.
– Действительно, было нечто подобное, – Сергей Валентинович внимательно поглядел на Василия. – Я тогда работал в институте в должности младшего научного сотрудника.
– А я аспирантом был, – заулыбался Василий. – Этот семинар состоялся как раз перед моей защитой. А вы-то не защитились?
– Да вот, как-то не получилось, – ответил Сергей Валентинович.
– Зря, зря, – с чувством собственного превосходства, покачал головой Василий. – Остепененный человек – это совершенно другой уровень, да и зарплата значительно выше.
– Какая же нынче зарплата у остепененных сотрудников? – поинтересовался Сергей Валентинович. – Так, любопытно.
И тут Василий осознал всю нелепость своего положения. Он вдруг сразу как-то сник и чтобы сгладить неловкость, спросил робко.
– Что же, все-таки вам помешало? Мне кажется, что с вашими возможностями это было бы не слишком сложно.
– Решил вместо науки заняться бизнесом. Сначала с друзьями создали фирму по решению контрольных работ, курсовые, дипломные строгали, потом, поднакопив средств, занялись более серьезным бизнесом – нефтью, газом, драгметаллами, сейчас высокие технологии осваиваем.
9
В одном самолете с Василием летела группа российских депутатов, направляясь с официальным визитом в Канаду. Когда самолет приземлился на аэродроме и подрулил к зданию аэропорта, к трапу подкатил черный "Мерседес" с тонированными окнами.
"Живут же люди, – неприязненно подумал Василий, оглядываясь на сидевших сзади него депутатов. – Залезут сейчас в машину, плюхнутся на мягкие сидения и поедут в гостиницу, а я буду в справочное звонить, чтобы узнать, на каком автобусе лучше добраться".
Он не торопился выходить из салона, чтобы не видеть явного превосходства народных избранников, вышедших из самолета, как и полагается, первыми, над тем самым народом, к которому Василий относил себя. Но когда он в числе последних пассажиров ступил на трап, то увидел, как депутаты идут пешком по полю, а у открытой двери "Мерседеса" стоит молодой человек и, широко улыбаясь, машет ему рукой
– Василий! Ну, наконец-то. Мы ждем тебя!
И вот уже черная молния летит по автобану – полчаса и "Мерседес" останавливается у большого двухэтажного дома в глубине парка, здесь за городом проживает со своей семьей Джордж К", президент крупной канадской компании.
Перед тем, как поехать в загранку, Василий долго думал, что же он подарит? Приезжать с пустыми руками было не в его стиле. Но что можно подарить людям, у которых есть все, о чем только может мечтать человек?
Изучая попадавшуюся ему в руки литературу по Канаде, Василий вычитал в одной статейке, что канадцы любят, когда гости дарят им конфеты и спиртное. Покумекав на досуге, он придумал, что можно подарить.
И вот они сидят все вместе за большим круглым столом.
– Это от меня и моего тестя, – Василий достает из сумки свой подарок – трехлитровую банку огурцов. – Наша новая разработка.
– О-о-о! – восклицает глава семьи Владимир Александрович, отец Джорджа, и кличет прислугу. – Машенька, подай, пожалуйста, вилки.
– И стаканы, если можно, – просит Василий. – Наши огурцы удобнее стаканами пить.
– Но это же соленые огурчики? – насторожился Джордж. – Если выпить стакан рассола…
– Вот и на таможне тоже решили, что это соленые огурчики, – рассмеялся Василий. – На самом деле это русский виски, сваренный по уникальной технологии, вместе с огурцами. В одном таком огурце и выпивон и закусон.
– Давайте выпьем за память о тех, кому мы обязаны жизнью. – Владимир Александрович поднял стакан. – За наших родителей.
Несколько последующих дней Джордж показывал Василию Канаду. На его личном самолете, они пересекли всю страну от Атлантического побережья до Британской Колумбии, проплыли вдоль берега на теплоходе. По тому, как капитан разговаривал с ними, Василий понял, что и теплоход, на котором они путешествовали, и гостиницы, в которых они останавливались, и рестораны, где они питались, все принадлежало компании Джорджа.
Поздно вечером, когда они вернулись обратно, Василий, впечатленный увиденным, позавидовал ему.
– Неплохо ты здесь развернулся. А можно спросить, так, ради интереса, на чем же ты сделал такие деньги? Явно не на науке.
– Именно на ней, – ответил Джордж.
– Как же ты сумел? – Василий был удивлен. – Мне вот наука кроме испорченного зрения, истрепанных нервов и хронической мигрени в течение последних десяти лет ничего больше не принесла.
– Все очень просто. Я постоянно отслеживаю все научно-технические новинки и первым стараюсь внедрить их в производство. Когда другие только начинают понимать всю их ценность, у меня конвейер уже на полную мощность работает.
– И чем же сейчас ты занимаешься?
– Внедряю в производство новую модель "умного" трактора.
– Это как?
– Очень просто – мы ставим на трактор специальное оборудование, позволяющее определять, каких микроэлементов не хватает в почве и в каком количестве. Сигнал обрабатывается компьютером, который автоматически открывает форсунки и вносит в почву столько удобрений, сколько требуется.
– Что-то подобное я слышал, – кивнул головой Василий.
– Не мог ты этого раньше слышать, – возразил Джордж. – Это последняя разработка нашей компании. Я в нее столько денег вложил, не приведи бог.
– Может быть, я не утверждаю, – не стал спорить Василий. – Однако лет пятнадцать назад попался мне как-то в руки финский патент. Там количество микроэлементов определяли по спектру сигнала.
– Странно, – задумался Джордж. – Мои конструкторы тоже нечто подобное соорудили.
– А мы в свое время отказались от финской системы.
– Почему? – насторожился Джордж.
– Возникли кое-какие проблемы. Но мы с коллегами посидели пару вечеров и свою систему разработали, более совершенную.
– Понятно, – нахмурился Джордж и, взяв со стола радиотелефон, набрал номер.
– Не поздно для звонков? – спросил Василий. – Люди спят, наверное.
– Этот человек проснется. Начальнику конструкторского отдела звоню, – пояснил Джордж, переходя на английский язык. – Алло, Бобби? Скажи, пожалуйста, ты нашу "умную" систему, сам разработал? Почему я спрашиваю? Да потому что нечто подобное финны запатентовали. Ах, ты не слышал. А я вот тебе говорю. А знаешь когда? Нет, не в прошлом месяце и даже не в позапрошлом, а пятнадцать лет назад. Ты удивлен и расстроен? Так я тебя сейчас еще больше расстрою – ты будешь уволен с завтрашнего дня, если не сумеешь доказать приоритетность наших разработок. А теперь спокойной ночи, если сумеешь уснуть, – Джордж положил трубку.
– Не слишком ли резко? – Василию было неловко, что из-за него может пострадать человек. – Я ведь не утверждаю на все сто процентов. Ну, видел нечто похожее.
– Что же придумать? – Джордж задумался. – Как только первый трактор сойдет с конвейера, на нас могут в суд подать, если обнаружится, что взятая нами система кем-то запатентована.
– Так вы по диапазону уйдите, и все проблемы, – подсказал Василий. – Мы, кстати, так и сделали. Вместо светового пучка, радиоволну пустили, и все тип-топ. Переделка не слишком большая, а выгоды налицо.
– Это точно? – спросил Джордж.
– Куда уж точнее, – горько усмехнулся Василий. – Пятнадцать лет этим занимался. Конечно, мы свои системы не на тракторы ставили, как ты сам понимаешь. И использовались они вовсе не для того, чтобы удобрения в почву вносить, а мины отыскивать.
– Слушай, оставайся-ка ты в Канаде, – вдруг предложил Джордж. – Я тебя сразу начальником конструкторского бюро сделаю. Зарплату положу достойную, а со временем могу и в долю взять. Наши деды друзьями были, а мы с тобой компаньонами станем.
– Давай лучше останемся друзьями, – улыбнулся Василий.
– Насчет дружбы – спору нет, – согласился Джордж. – Но ты, все-таки, подумай над моим предложением. Приезжай с семей в Канаду, ну, хоть на несколько лет. Я всегда тебе буду рад.
10
Перед отлетом в Россию, когда они уже были в аэропорту и прощались, Джордж, провожавший Василия, вдруг стал рыться в карманах.
– Чуть не забыл, – сказал он, доставая из внутреннего кармана цепочку с брелком из автоматной гильзы. – Это тебе.
– Зачем? – Василий, с любопытством рассматривал подарок.
– Не знаю, – пожал плечами Джордж. – Эту вещицу моему деду твой дед дал, когда они в последний раз виделись, и просил передать жене, дочери, или внукам. Вот я и передаю.
– Спасибо, – улыбнулся Василий. – У меня еще сестра есть. Будет у нас теперь хоть какая-то память о дедушке.
Уже летя в самолете, он достал брелок, сжал его в руке, почувствовав кожей ладони тупое острие пули.
– А интересно, порох в гильзе есть? – подумал он и потряс ее около уха.
– Что-то шуршит, – он удовлетворенно откинулся на спинку кресла. – Значит, непустой патрон, боевой.
– А какой, интересно порох, черный или зеленый? – его распирало любопытство.
Он зажал пулю зубами и попытался осторожно вытащить ее. После нескольких неудачных попыток ему удалось это сделать. Он вытащил пулю зубами и потряс гильзу над ладонью. Из гильзы вместо пороха выпала скрученная в трубочку бумажка.
– Это же записка! – воскликнул пораженный Василий. – Лишь бы не рассыпалась, – подумал он, с большой осторожностью разворачивая туго свернутый клочок бумажки, исписанный с двух сторон острым карандашом. – Интересно почитать, что дедушка пишет. Как-никак, этому посланию более шестидесяти лет.
"Здравствуйте мои родные, – прочитал он написанные убористым почерком строки. – Пишу вам в час затишья. У меня все нормально, жив, здоров. Единственная забота гложет, как вы там? Если будет совсем невмоготу, вспомни, жена, нашу пасеку на третьем притоке. От нее вверх по ручью пройдешь метров триста до скалы, копай рядом с нею вглубь на полтора метра. Там залежь богатая, самородная. Да только в скупку за один раз помногу не сдавай, а то будут допытываться, что да как, грехов не оберешься".
– Интересное дело, – хмыкнул Василий. – Как я понимаю, речь идет о месторождении. Выходит, мы теперь с сестрой владельцы золотоносной жилы? Хороший нам дедушка подарок сделал. Вот еще бы узнать, где эта жила находится, для начала – в каком районе.
Он стал вспоминать бабушкины истории, которые она ему рассказывала в детстве. Особенно ему нравилась сказка о том, как его бабушка, охранявшая в тайге склад взрывчатых веществ рядом с рудником, задержала дезертира, решившего скрыться в лесу, чтобы не идти на фронт. А дело было ранней весной. Сначала оттепель наступила, потом мороз ударил. Вот беглец и постучался в дом, стоявший на окраине рудника – не замерзать же в тайге. Сам-то молодой еще, неопытный, видать, только-только после школы. Тут-то бы его арестовать да отвести в НКВД, там с такими быстро управлялись. В штрафбат – и никаких разговоров.
Но бабушка, получившая к тому времени похоронку на мужа, погибшего при обороне Ленинграда, пожалела парня. Накормила досыта, валенки дала, фуфайку еще не старую, и сказала ему: "Шел бы ты, сынок, домой. В тайге не отсидишься. Все равно к людям придется выйти. А люди, они разные бывают, вдруг донесет кто? Грехов не оберешься. Война-то уже на изломе, наши немца за границу выгнали, может, и не возьмут тебя на фронт. А еще лучше, просись к нам на рудник работать. Предприятие оборонное, здесь тоже, как на войне".
– Рудник, рудник…, – повторял Василий. – Где же он находился?
В старых документах, хранимых в семье, как самые дорогие реликвии, он на одной справке с трудом прочитал полустертый адрес: "Горная Колывань Змеиногорского района Алтайского края, Белорецкий рудник", указанный на угловом штампе, принадлежащем Колыванскому вольфрамовому рудоуправлению, входящему в объединение "Главвольфрам", состоящее в Главном управлении вольфрамовой и молибденовой промышленности, относящемся к Министерству Цветной Металлургии СССР.
11
Найти на карте Алтайского края Змеиногорский район труда не составило, Горная Колывань оказалась территорией, включавшей в себя Колыванский хребет, а поселок Белорецк отыскался на карте двухкилометрового масштаба, выпрошенной им у знакомого геолога. На той же карте недалеко от Белорецка он обнаружил и рудник. Все сходилось. Дедушкин подарок ждал Василия где-то на одном из ручьев в Горной Колывани.
"Доеду на автобусе до Колывани, дальше на попутках до Белорецка, – прикидывал Василий маршрут. – А может, от Колывани напрямую махнуть, через Колыванский хребет, правда, пешком придется километров пятьдесят отмахать. Надо лыжи взять и спальник синтепоновый, на всякий случай, вдруг, гостиницы будут закрыты. Тогда придется к кому-нибудь на постой проситься, вот здесь-то он и сгодится. А еще пластиковую карточку не забыть. Если наличка закончится, можно будет в банкомате деньжат снять".
За пару литров жидкой валюты местный житель доставил Василия на снегоходе до поселка Андреевского, обозначенного на карте, как крупный населенный пункт, стоящий на пересечении автомобильных дорог. Он подвез его к дому лесника, копошившегося в загоне для коней.
– Эй, Виктор, я тут тебе кое-что привез: свечи, батареи для приемника, керосину немного. А то живете, как мыши в норе, ни свету, ни информации. Кстати, тут до тебя гость.
– Здравствуйте, я из города, – представился Василий. – Хотел немного пожить тут у вас. Где бы мне можно было остановиться?
Виктор, одетый в фуфайку защитного цвета и валенки, скептически оглядел Василия, стоявшего на снегу в лыжных ботинках и тонкой болоньевой курточке, и хмыкнул.
– Есть тут у нас одна изба незанятая, – он взял в руки большую лопату для снега. – Пойдем, провожу.
– А сколько это будет стоить? – поинтересовался Василий.
– Нисколько, живи, пока не надоест.
"Вот здорово, – подумал Василий. – Бесплатное жилье – воплощение призрачной мечты всех утопистов".
Они подошли к стоящей в ложбине покосившейся избе с выбитым стеклом и дырявой крышей, залатанной абы как гнилыми досками.
– Эта!? – ужаснулся Василий.
– Другой нет, – философски заметил Виктор, расчищая от снега проход к двери, которая была немного приоткрыта, и в щель намело снегу.
Изнутри изба была такая же неказистая, как и снаружи. Она состояла из одной комнаты и кухни, но так как единственное окно в комнате было выбито вместе с рамой, то проход из кухни в комнату был забит досками, а сверху закрыт дырявым одеялом с торчащими из него кусками грязно-серой ваты.
Нижний ряд бревен у избы подгнил и просел, бревна соседнего ряда разошлись, из образовавшейся щели в комнату сильно тянуло холодом. Потрескавшаяся штукатурка на стенах кое-где облупилась, обнажая дранку.
"На вид этой хибаре лет пятьдесят, – подумал Василий. – Однако, как хорошо раньше строили – надежно.
В избе почти полкомнаты занимала добротно сложенная русская печь с большой топкой, чтобы сажать в нее караваи хлеба, а рядом с ней была пристроена голландская печка с чугунной плитой, дверцей, поддувалом и единым дымоходом. У окна стоял оставленный прежними хозяевами покосившийся стол, на котором в беспорядке лежала грязная посуда – большая чугунная сковорода, эмалированная кастрюля с отвалившейся на дне эмалью, но еще не дырявая, фарфоровая чашка с отбитой ручкой, несколько вилок, ложка.
Столовый набор дополнял маленький ножичек, выточенный из куска ножовочного полотна по металлу с намотанной вместо ручки черной изоляционной лентой. Под столом валялись пустые бутылки из-под водки и кетчупа. На стене висела выкрашенная в синий цвет полочка, на которой лежали спички, а в баночке из-под майонеза была насыпана соль.
– Ну вот, стол с посудой есть, Осталось растопить печку и тепло будет, – посоветовал Виктор, прежде чем уйти. – А ежели чего не так, приходи.
– А где дрова взять? – спросил Василий.
– На косогоре старый дом разобрали, доски остались, щепа.
– А топор?
– Поищи в стайке, – Виктор кивнул на видневшееся из окна неказистое сооружение с висевшей на одной петле дверцей. – А я, однако, пойду, дел много.
12
Всю следующую неделю Василий занимался тем, что совершал недалекие лыжные прогулки, изучая окрестности, утром уходил километров на пять, а к вечеру возвращался в свои "хоромы".
Долгими зимними вечерами, когда все дела сделаны, а спать еще не хотелось, он приходил к Виктору, жившему с женой и шестилетней дочкой, и выспрашивал про Белорецкий поселок и рудник – как дойти, да где заночевать.
– Поселок давно уже не существует, – отвечал Виктор. – Он стал разваливаться, когда я еще маленький был. Работы нет, людям чего делать, на что жить? Как рудник закрыли после войны, так сразу потихоньку и начали все разъезжаться. Сейчас только по чертополоху определить можно, где раньше дома стояли. Ни бревнышка от него не осталось.
– А до рудника километров сорок отсюда будет. Но ты туда никак не попадешь.
– Это почему же? – допытываться Василий.
– А потому, что там сейчас заповедник открыт. Дорога на рудник мимо кордона идет. Егерь без специального разрешения не пропустит.
– И где же такие разрешения выдают?
– Известно где, в Барнауле, в дирекции.
– А если я все-таки пройду? – не унимался Василий.
– Егерю на глаза попадешься – арестует. Если не набедокуришь к тому времени – зверюшку какую-нибудь не подстрелишь, дерево не спилишь, то простым штрафом отделаешься, а если с ружьем поймают или с другими орудиями лова, а еще хуже, когда с поличным возьмут, с соболем или белкой в мешке, то срок дадут – заповедная территория.
"Столько верст отмахал, не возвращаться же назад, находясь в двух шагах от заветной цели, – думал Василий. – Надо же, какая неприятность – заповедник".
"Кстати, – вспомнил он. – А у меня здесь земельный надел, от матушки остался. Она в молодости в этих местах проживала. Подумаешь, что поселка давно уже нет, земля то никуда не делась".
"Вот я и пойду свою собственность смотреть, – думал он, собирая рюкзак. – Если поймают, так и буду говорить, что у меня здесь земельный участок".
Выйдя из хаты до рассвета, он плотно прикрыл за собой дверь, чтобы не намело снегу, подпер ее снаружи палкой и приколол записку для Виктора: "Ушел восвояси", чтобы тот не искал. Нацепив лыжи, он прошел с километр по накатанной ранее лыжне и углубился в тайгу. В первый день он, как и планировал, дошел до пастушьей стоянки, где и остановился на ночлег.
Растопив пожарче печь, он поставил отсыревшие ботинки сушиться рядом на чурку, а сам залез в спальник и уснул. Назавтра у него были планы дойти до рудника, чтобы оттуда начать поиски третьего притока и скалы, под которой надо копать.
Проснулся он оттого, что в избушке сильно пахло горелой резиной.
– Пожар! – от одной такой мысли он стремглав выскочил из избы и только стоя босиком на холодном снегу, пришел в себя.
– Никак обувки "просохли", – догадался он и, заскочив в избу, вынес дымящиеся ботинки, затоптал их в снег.
– Ах ты, боже мой! – вздыхал он, осматривая, во что превратилась его обувь.
Носок левого ботинка, соприкасавшийся с раскаленной печкой, прогорел насквозь, а правый ботинок покоробился настолько, что было непонятно, влезет ли теперь в него нога или нет.
"Вот и прогулялись, – вздохнул он. – Что же делать? Возвращаться бы не хотелось, когда я еще в эти места попаду?"
Он с большим трудом надел ботинки на ноги, обнаружив, что один палец почти торчит наружу сквозь прожженную дыру, ну а так, в общем, ничего. Ходить можно, если недолго. Утром Василий, порыскав по углам, нашел в избе старый носок, натянул его на прожженный ботинок, получилось неплохо.
Но в таких обувках по глубокому снегу не находишься. Чтобы сэкономить силы, он пошел по руслу замерзшей реки, планируя выйти к охотничьей избушке рядом с рудником.
К этой избушке, спрятанной в густом ельнике, Василий должен был прийти под вечер. На небе уже зажглись крупные звезды, и полная луна вот-вот собиралась показаться из-за хребта, а избы все не было. Он не мог заблудиться, так как все время шел по руслу реки, но пройти мимо избы и не заметить ее – это было очень даже вероятно.
Незавидная перспектива вырисовывалась перед ним – оказаться в тайге ночью без палатки, без печки, в мокрой от пота одежде и сырыми ногами. Он развел костер, вскипятил в кружке чай, достал плитку шоколада.
"Что лучше? – думал он. – Возвратиться назад и поискать в темноте избу, остаться здесь и жечь всю ночь костер или идти вперед до следующей избы? Это еще километров двадцать. Но к утру должен дойти".
Взвесив все "за" и "против", он решил идти всю ночь, а утром отоспаться уже в избушке. В том, что он днем ее найдет, Василий нисколько не сомневался. После горячего чая и куска шоколада на душе стало гораздо веселее. Он скользил на лыжах вперед, освещая путь налобным фонариком, и мурлыкал под нос слова знакомой песенки: "Ночь темна, светит луна".
И тут, словно желая поддержать его хорошее настроение, по округе разнесся заунывный вой, от которого у Василия на голове под лыжной шапочкой зашевелились волосы, будто живые.
– А-а-у-у-у-у! – на высоком утесе, вдающемся в реку, сидел громадный волк, освещенный взошедшей луной, и, задрав морду в небо, тянул заунывную песню.
– Господи! Спаси и сохрани! – зашептал Василий, крестясь. – Волки, будь они неладны! Вот влип, так влип. Ни ружья, ни даже ракетницы. Из оружия только перочинный ножичек и старая зажигалка в кармане.
– А-у-у-у-у!– вторило эхо.
– У-у-у-у, – подвывали волчьи голоса, образуя многоголосый хор.
– Ох, разорвут! Надо сматываться в лес, туда, где снег глубже. Волки по глубокому снегу бегают хуже, чем по равнине. А здесь я для них легкая добыча.
Не дойдя до волчьего утеса, Василий резко свернул в сторону и, преодолев заросли кустарника, растущего по берегу реки, почти побежал по руслу занесенного снегом ручья, который угадывался только по журчанию, доносившемуся из-под снега. Метров через сто он неожиданно выскочил на большую поляну, посреди которой на забрызганном кровью снегу лежали останки марала.
Бедное животное, спасаясь от волков, провалилось в незамерзший под снегом ручей, где его и настигли бешенные от голода хищники, в мгновение ока расправившиеся с беззащитной жертвой.
В ноздри Василию удар тяжелый утробный запах, шедший от остывающих внутренностей, растащенных волками по всей поляне.
"Вот он "душный смертный плоти запах", – пришла на ум Василию строчка из блоковских "Скифов".
Видно, драма на поляне разыгралась совсем недавно, и звери только-только насытились. Последний остававшийся у добычи волк, оторвав от изглоданной туши кусок еще дымящегося мяса, проглотил его и, бросив ленивый взгляд на Василия, задрал в небо лобастую голову: "А-а-у-у-у-у!", наполнив сердце человека первобытным ужасом.
Василий сбросил с плеч обременяющий его рюкзак и, забыв об усталости, стал резво взбираться вверх по склону, проваливаясь по колено в рыхлый снег.
– Чего испугался, – пробормотал он, выбравшись из лощины наверх и немного отдышавшись. – Подумаешь, волки, они ведь уже сытые. Вон, целого марала сожрали.
– А-а-у-у-у-у! – вновь разнеслась окрест заунывная волчья песня.
– Да ну вас! – Василий побежал прочь от места, где пировала волчья стая.
Выбравшись из лога, он прошел еще метров с пятьсот по равнине и, взобравшись на пригорок, увидел на противоположном склоне чернеющее отверстие штольни, ведущей в глубокие подземелья рудника. Луна проглядывала сквозь рваные облака, освещая окрестности. Василий смотрел на отверстие и в его голове рождались образы ушедшей эпохи.
Вдруг ему послышался далекий гул, как будто где-то глубоко под землей взорвали тротиловый заряд. А быть может, это ветер, набрав силу, сквозанул вверх по речной долине, и, натолкнувшись на склон, обрушил снежный карниз с высокой скалы.
Вслед за этим гулом Василию померещилось какое-то движение возле штольни: толи вихрем завьюжило снежную пыль, толи предутренний туман пополз кверху.
– Тяжело нам, ох, как тяжело, – донесся до него чей-то вздох.
– Вот пришел новый работник, пусть он нам поможет, – прошелестело в ночи, и Василий явственно услышал, как, стуча железными колесами о стальные рельсы, катится из штольни наружу тяжелая вагонетка, доверху груженая рудой. Он представил, как толкают ее мозолистые руки рабочих, вздуваются бугристые мускулы, капли пота чертят светлые линии на покрытых пылью телах – и масса руды, не в силах устоять против такой силы, ползет из глубины рудника наружу, чтобы окунуться в пламя доменной печи и превратиться в твердую сталь.
"Сколько рабочих здесь осталось навсегда, почти как на войне, – вспоминает Василий бабушкины рассказы. – Недаром эту работу прозвали трудовым фронтом. Фронт там, где погибают люди".
Туман от рудника поднимался вверх, в его белесой мгле Василий явственно различил движущиеся тени.
Еще немного и оживший туман окутает его с головой. И тогда таящиеся во мраке призраки схватят его и утянут вглубь рудника, в самые дальние штольни, куда вот уж более полувека не спускался ни один человек, и не осталось здесь больше никого, кроме тех несчастных, что оказались погребены под обвалами.
Он ненароком взглянул на часы – без пяти минут четыре. Самое нехорошее время – разгул темных сил. Еще целых пять минут их власти, перед самым рассветом, когда зарождающийся новый день заставит их скрыться до следующей ночи.
"Будь с нами, – доносится до него даже не шепот, а чья-то мысль, пришедшая ниоткуда. – Стань одним из нас, стань как мы".
Василий безвольно опускает руки, и лыжи сами катятся под уклон, набирая скорость, несутся навстречу потемневшему облаку, к разверзнутому зеву рудника, в подземелья.
И вдруг его как будто током пронзило.
"Ты хоть знаешь, куда едешь? – проносится в голове. – Ты хоть догадываешься, кто тебя зовет?"
А лыжи катятся все быстрее и быстрее.
Не в силах самостоятельно остановиться, он падает и с головой зарывается в мягкий пушистый снег, чуть-чуть не докатившись до туманного облака. Но туман, словно ожившее существо, сам движется ему навстречу, накрывает его с головой. Внутри он густой и липкий, похож на кисель. Нечто вязкое обволакивает его со всех сторон, сдавливает и тащит за собой вниз.
"Тик-так, тик-так, так-так, – Василий не то что бы слышит, а представляет, как на его ручных часах минутная стрелка достигает цифры "двенадцать", и в то же самое мгновение часовая стрелка становится на цифру "четыре".
Василий приходит в себя и видит, что стоит, там же, где стоял – на пригорке.
"Что это было? – думает он. – Ох, нехорошее это место. Надо удирать отсюда подальше".
Он идет вверх по ручью по старой дороге, которая пролегала здесь раньше. Теперь она занесена снегом, но угадывается по отсутствию деревьев и кустарника. Постепенно начинает светать. Близится утро. Василий совершенно измотан событиями прошедшей ночи.
"Если я остановлюсь и упаду, то подняться уже не хватит сил. Останусь лежать, пока не умру". Пришедшая в голову мысль о смерти поражает его тем, что воспринимается совершенно обыденно, как если бы он подумал о чем-нибудь простом и естественном.
"Почему я не чувствую холода, неужели, я не замерз? – думает он. – Надо бы костер развести ".
"Зачем? – спрашивает он себя и сам же отвечает. – Не знаю, так полагается".
"Надо, так надо, – он радуется тому, что нашлось дело, которое заставит его отвлечься от мыслей об отдыхе. – Найти бы только место получше, чтобы рядом высохшее дерево стояло, с которого можно сухих веток наломать".
Метров через пятьдесят Василий выходит на поляну, посреди которой стоит изба, заметенная снегом под самую крышу.
"Вот и до избы дошел, – отрешенно думает он. – Сколько, однако, снега намело. Хватило бы сил дверь открыть".
Скинув лыжи, он разгребает ногами снег, с большим трудом приоткрыв на полкорпуса дверь, протискивается в внутрь избушки и валится на старый матрас, лежащий на нарах.
Прошла целая вечность, прежде чем сознание вернулось к нему. Он вспомнил, что все-таки сумел дойти до избушки, затерявшейся в таежной глуши. Ему вдруг показалось, что он слышит, как за окном скрипит снег под чьими-то шагами, неведомый кто-то скребется в углу, бряцает железом. Но кто может прийти сюда, если во всей округе на расстоянии двадцати километров нет и не должно быть ни одной человеческой души.
"Зачем так сильно истопили печь? – Василий мечется в горячем бреду. – Мне жарко, я сгораю".
Вдруг он чувствует, что рядом кто-то есть. И этот кто-то – женщина.
Она показалась ему необычайно красивой. В мерцающем свете свечи, истекающей парафиновыми слезами на сколоченном из досок столе, стоящем у маленького оконца, ее длинные черные волосы, ниспадая водопадом, окутывали обнаженные плечи и грудь. Он ощущал тепло ее горячего упругого тела, вдыхал чарующий аромат ее волос, в котором переплелись тонкие запахи горных трав и свежесть зимней тайги.
Василий точно не помнил, сколько времени он находился в бреду, а когда очнулся, то обнаружил, что лежит в своем спальнике, а его рюкзак стоит в углу, прислоненный к столу.
"Разве я не сбросил его там, у ручья, когда убегал от волков? – подумал он – Как, однако, тепло в избе. Не помню, чтобы я печь растапливал. Может, это сделала та прекрасная лесная дева, что пришла ко мне в сказочном сне? Если так, то она спасла меня от неминуемой гибели".
Василий натянул штаны и футболку, лежавшие рядом с ним у изголовья, подивившись тому, что все вещи постираны, высушены и аккуратно сложены стопочкой, сполз с нар, и, сунув ноги в стоящие рядом валенки, подошел к столу. На столе стояла чашка с недопитым кофе. Василий прикоснулся к ней рукой и ощутил тепло, будто ее оставили совсем недавно.
"Это, несомненно, она – Лесная дева, – думал он, с отрешенной улыбкой поглаживая теплую чашку. – Ну, появись же, моя прекрасная незнакомка. Если бы у меня была возможность заключить тебя в свои объятия, я бы это сделал непременно. Но ты всего лишь дух".
Дверь скрипнула и в избушку вошла женщина с большой охапкой дров. Она была невысокого роста, плотного телосложения, коренастая.
– Оклемался, болезный? А я уж думала, не отогрею, – она складывала поленья рядом с печкой и с легкой улыбкой смотрела на ошеломленного Василия. – Ты чего? Опять в ступор впадаешь? Ты лучше присядь, да чайку хлебни.
Она скинула с себя пуховку, повесив ее на гвоздик у двери, сняла с головы платок и, подойдя к зеркалу, зачесала русые волосы назад, собрав их резинкой.
– Так это вы меня спасли? – догадался Василий.
– Выходит, я, – женщина подбросила в печь пару поленьев. – Зовут меня Валя, а тебя Вася, судя по паспорту.
– Спасибо вам, – на глазах Василия навернулись слезы.
– Ты, Вася, пока слаб и до конца еще не выздоровел, с полатей не слезай, – приказала ему Валентина, суетясь у стола. – Я сейчас борща сварю с мясом, да картошки с маслицем намну и накормлю тебя. Как сил наберешься, так и на поправку быстрее пойдешь.
13
Павел Владимирович, директор заповедника разглядывал на экране монитора космический снимок с фото-спутника, сделанный пару дней назад по его заказу. Его внимание привлекла тонкая линия, шедшая по руслу реки, затем теряющаяся в лесу и снова появляющаяся на открытых пространствах.
Он снял трубку телефона и кому-то позвонил. Через некоторое время к нему в кабинет зашел его заместитель.
– Смотри, Валерьяныч, у нас гости, – Павел Владимирович показал на заинтересовавшую его линию. – Похоже на лыжный след. Снимок позавчерашний, а последний снегопад был три дня назад. Значит, след свежий. Идет со стороны поселка. Когда наши ходят, они предупреждают. Наверное, кто-то чужой. Радируй сегодня же на кордон Семенычу, передай координаты. Пусть проверит.
Проснувшись, как обычно, до восхода солнца, Семеныч, заступивший неделю назад на вахту, взяв пустые ведра, шел по тропинке за водой к реке, где в толстом льду прорублена прорубь. Набрав полные ведра воды, он вдруг увидел лыжный след, проложенный рядом с другим берегом.
"Никак из деревенских кто наведывался? – подумал он. – Больше-то некому. За собольком, поди, собрались. И ведь знают, негодники, что нельзя в заповеднике промышлять, а все равно лезут".
Семеныч поставил ведра на снег и внимательно осмотрел след? "Один шел, и не наш, не деревенский, Лыжи без камуса, железом окантованы, вон царапины на льду, как от коньков. На таких лыжах городские любят бродить. А с чего бы это они к нам наведываться стали? Непонятно".
Пока Семеныч ходил за водой, его жена успела растопить печь и разогревала вчерашний борщ.
– Слышь, Валентина, какой-то хмырь в заповедник влез, – сообщил ей Семеныч.
– Пойдешь, – поинтересовалась Валентина, и без того зная ответ на свой вопрос.
– А куда деваться? – мотнул головой Семеныч. – Пойду, вот только с городом поговорю – до сеанса радиосвязи полчаса осталось.
– Сокол, Сокол, прием, – зазвучал в радиостанции далекий голос, едва различимый сквозь треск радиопомех.
– Я – Сокол, слышу хорошо, – ответил Семеныч.
– У тебя гости, проверь.
– Откуда знаете? – Семеныч недоумевает. – Я сам только что обнаружил.
– Знаем, проверь.
– Ну, глазастые, – улыбается Семеныч. – Уважаю таких.
В душе он доволен. Хорошие ребята в центре собрались, башковитые, с такими не пропадешь, с такими можно рубежи заповедные сторожить.
– Обратно когда вернешься? – интересуется супруга.
– Смотря куда этого ходока понесет, – пожимает плечами Семеныч. – Может, через границу рванет, а может, затаится где-нибудь поблизости и будет пакостить, да посмеиваться над нами, мол, под боком сижу, а они не чешутся.
– Не хочу здесь одна оставаться, – возроптала Валентина. – С тобой пойду.
– А жалеть не будешь? Путь неблизкий.
– Я же не старуха. Дойду как-нибудь.
– Тогда собирайся, – разрешил Семеныч. – Да съестного чего-нибудь собери на пару дней. Сложи, вон, в котомку.
Лыжи, подбитые камусом, легко скользили по лыжне. Вскорости Семеныч с Валентиной вышли на поляну, где вчерашним вечером разыгралась кровавая драма.
– О-го-го, смотри-ка, – воскликнула Валентина. – Неужто волки человека задрали?
– Волкам он не интересен, – успокоил ее Семеныч. – Они, паразиты, марала завалили. Вон, рога из ручья торчат. На обратном пути надо будет забрать.
– А что это там синеет? – глазастая Валентина показала рукой на противоположный берег ручья.
– Рюкзак наш путешественник обронил, а может, сам сбросил, со страху.
Семеныч подхватил рюкзак за лямку, одел на плечо.
– К избушке идет. Пойдем и мы туда же. Он, поди, не ожидает, что мы его так быстро вычислили. Нагрянем, как снег на голову.
Когда они подходили к избе, Семеныч думал, что увидит дымок над трубой, но кроме одинокого лыжного следа ничто более не указывало на присутствие человека в избе.
– Он даже печь не растопил, – проговорил недоуменно Семеныч. – Это меня настораживает.
В избе на нарах, свернувшись калачиком, неподвижно лежал человек. Семеныч сначала даже не понял, жив он или мертв.
– Эй, ты живой? – он потрогал незнакомца за ногу, но тот никак не отреагировал.
– Что с ним? – Валентина коснулась пальцами его запястья. – Пульс есть, но слабенький, едва прощупывается. Видать, замерз он здорово.
– А вот аптечку-то я и не взял. Не думал, что в скорую помощь играть придется, впервые такое. Побегу на кордон, а ты давай тут с ним, управляйся.
– А если он помрет? – испугалась Валентина.
– Ежели добрался досюда, значит, не помрет – не дадим, – ободрил ее Семеныч. – Ты пока печь растопи. Согреться ему надо. А я вернусь к вечеру.
Валентина растопила печь и когда изба наполнилась теплом, подошла к лежащему без памяти человеку. Он прерывисто дышал. Его начал бить крупный озноб.
Тогда она сняла с него ботинки, подивившись, как это он еще ноги себе в такой обувке не отморозил, раздела его догола, затем стянула с себя всю одежду и накрыла его своим горячим телом, а сверху еще укрылась пуховым спальником.
Семеныч вернулся затемно, когда крупные звезды, какие бывают только в горах, давно уже появились на небосклоне. Он принес аптечку и продуктов.
– Как тут наш бедолага? – поинтересовался он.
– Сейчас вроде согрелся, – ответила Валентина. – Но я боюсь, как бы жар у него не начался. Обморозился он, пока шел.
– Я утречком на кордон смотаюсь, вызову подмогу, – предложил Семеныч. – Перевезем его в деревню, а оттуда в город отправим.
– Слаб он еще для перевозки, – возразила Валентина. – Отлежаться бы ему недельку.
– Как же нам поступить? – задумался Семеныч. – Я не могу надолго кордон оставить. А тебе здесь одной тоже оставаться не резон.
– Не бросать же больного на произвол судьбы, – возразила Валентина. – Потерплю уж. Ты только дров побольше наколи, а воду я из ручья буду брать. Здесь недалеко. Через пару дней придешь.
14
В тот день Семеныч с утра возился в дровянике рядом с избой, мастеря что-то, похожее на небольшие санки. Только вместо полозьев у них были старые лыжи, найденные на чердаке.
– Что это? – поинтересовался вышедший подышать свежим воздухом Василий.
– Волокуши, – ответил Семеныч, прилаживая веревку к носкам лыж.
– Для меня, что ли? – догадался Василий.
– А для кого же еще? – усмехнулся он. – Не знаю, какая нелегкая вообще тебя сюда принесла, в заповедник, но пора, как говорится, выметаться. Ты уже поправился, передвигаться можешь, На крутогорах сам пойдешь. Как на реку выйдем, сядешь на санки, и потянем мы тебя с Валюхой до самого кордона. А там за тобой на снегоходе приедут, доставят до автостанции, посадят на автобус и будь здоров.
– Позвольте мне пожить здесь немного, – попросил Василий. – Я собираю сведения о людях, работавших здесь во время войны.
– Это не моя компетенция, – развел руками Семеныч. – Сообщу завтра директору твою просьбу, а уж он решит, как быть – либо штраф тебе выписать и выдворить восвояси, либо разрешение дать на временное посещение.
На следующее утро, едва проснувшись, Василий поискал глазами Семеныча, но того в избе не оказалось.
– А где Иван Семенович? – спросил он у Валентины.
– Рацию взял и на гору ушел, с центром связываться, – ответила та и пояснила. – С горы лучше слышно. Придет через часок.
Едва красная пуховка Семеныча замелькала среди деревьев, Василий заторопился ему навстречу.
– Ну, что? – спросил он, чувствуя, как от волнения сжимается его сердце.
– Ничего не получилось, – отрицательно покачал головой Семеныч. – Директор не разрешает, говорит, что на посещение заповедника заявку надо составить с места работы, тогда он и примет решение, а без этого нельзя.
– Что же мне делать? – угрюмо поинтересовался Василий.
– Как только поправишься, так сразу и назад пойдешь, – ответил Семеныч но, видя переживания Василия, утешил его. – Да не отчаивайся ты. Возьмешь разрешение, придешь, тогда и слова супротив никто не скажет.
– Это мне не подходит, – задумчиво проговорил Василий. – А что если…
– Слушайте, Иван Семенович, – догнал он егеря. – А вам тут много платят?
– Как же, много, – поморщился Семеныч. – Вместо денег одни слезы одни в горсти приносим.
– А зачем тогда работаешь?
– Так больше негде. Мы здесь любой работе рады. Деваться-то некуда. Раньше совхоз был – развалили. Местный фермер хотел мясомолочное производство наладить – не разрешили.
– А много вас, егерей, в заповеднике работает?
– По пальцам можно пересчитать, – усмехнулся Семеныч. – Когда охотничий сезон приходит, так за троих приходится пахать.
– А почему бы еще не принять на работу егерей?
– Так фондов не дают, а за просто так теперь никто не соглашается работать.
– И как же вы выходите из положения?
– Когда как, – вздохнул Семеныч. – Бывает, что и внештатных сотрудников принимаем. Они зарплату не получают, а помогают здорово. Только последнее время таких все меньше находится. Прошли те времена, когда люди за идею о светлом будущем жизни свои тратили.
– Считай, что одного ты уже нашел, – сказал Василий. – Звони директору. Я нанимаюсь внештатным сотрудником в заповедник. Пусть документ выписывает.
– Ты серьезно? – переспросил Семеныч, доставая рацию.
– Куда уж серьезнее.
– Пойдем тогда на гору, – Семеныч развернул лыжи. – Они еще минут пятнадцать будут на связи. Успеем.
Так Василий из нарушителя превратился в сотрудника и жил в избе целый месяц, исследуя окрестности, затем перебрался в другую избу, таким образом, побывав во всех уголках заповедника.
Вот уж и зима прошла, снег растаял и только кое-где в западинах лежал, истекая ручейками. Первые подснежники зацвели на косогорах, а в низинах, где почва влажная, распустился кандык на тонком стебельке с пестрым зеленым листочком и темно-розовыми лепестками. Жирные медведи, проснувшись от зимней спячки, стали все чаще появляться на прогретых солнцем склонах, где сквозь прошлогоднюю листву пробивалась к солнцу первая зеленая травка.
Река, освободившись от ледового плена, вспучилась, вбирая в себя тающие снега, бурля и пенясь, несла мутные воды, а вместе с ними, сухие сучья, содранную с деревьев кору и другой мусор, чтобы образовать затор, где-нибудь в узком месте.
Уставший от безрезультатных исканий, Василий лежал после очередного перехода на устланной прошлогодней травой земле, прогретой весенним солнцем, смотрел в глубокое небо, а сам думал: "Все, хватит, надоело. Может, я вообще не там ищу? Почему именно здесь, а не в другом месте"?
Его взгляд бесцельно блуждал в облаках, перелетал с далеких вершин соседнего хребта, скользил по верхушкам остроконечных пихт и вдруг совершенно случайно остановился на странном наросте на верхушке одной из высохших лесин.
"Похоже на скворечник, – Василий достал из рюкзака бинокль и приник к окулярам.
То, что предстало его взору, поразило его настолько, что первое время он не поверил увиденному, и еще раз поднес бинокль к глазам. На верхушке высохшей пихты, на высоте пяти-семи метров от земли, к стволу был прибит… умывальник.
– Ничего себе, шутники водятся в здешних краях, – подумал Василий, и вдруг его осенило, что это вовсе не шутки. Кто-то, когда-то прибил умывальник к молодому деревцу на высоте своего роста, да и забыл снять. Деревце выросло, успело засохнуть, а хозяин так и не вернулся.
Что могло помешать человеку, снять умывальник с дерева? Или война, или закрытие рудника?
"Здесь раньше, несомненно, стояла изба или какое-другое строение, – подумал Василий, обследуя место под деревом с умывальником. – Должно же от нее хоть что-то остаться?"
В подтверждение своей догадки, Василий нашел в траве железный гвоздь, настолько ржавый, что он без особых трудностей согнул его пальцами.
Неподалеку журчал ручей. Василий спустился к воде и пошел вверх по ручью, как было указано в дедушкиной записке. Скалу он приметил еще издали. От одного ее вида сердце затрепетало у него в груди.
Конечно же, не было никакого намека, что здесь под скалой кто-то когда-то копал. Молодая поросль с трудом пробивалась сквозь густую прошлогоднюю траву.
Василий достал из рюкзака складную саперную лопатку. Он выкопал глубокую яму, добравшись до скальной породы, но ничего не нашел, кроме старой пуговицы.
"Уже хорошо, – думал он, вертя в руках пуговицу. – Значит, я на правильном пути. Быть может, что это мой дедушка пуговицу потерял.
– А что же я должен найти, золотой самородок? Так это, наверное, редкость большая, – он стал просеивать землю сквозь пальцы, но кроме кусочков кварца ему ничего не попадалось.
Вспомнив старые фильмы о золотоискателях Клондайка, виденные им в далеком детстве, он соорудил из оструганных веток и чистой вельветовой куртки, которую берег для возвращения домой, некое подобие старательского лотка. Набрав землю в лоток, он опускал его в ручей, вода уносила легкие частички почвы, а в канавках вельвета оставались тяжелые песчинки золота.
– Ну вот, дедушка, я и отыскал твой подарок, – вздохнул Василий после нескольких дней старательства, держа в руках увесистый ситцевый мешочек из-под сухарей. – Но, видишь ли, какая история неприятная получается. Это место теперь находится на территории заповедника, и я не смогу застолбить его, чтобы открытая тобой богатая залежь принадлежала твоим потомкам. А с государством у нас спорить бесполезно. Поэтому я наберу немного, как память о тебе, а остальное закопаю, заровняю, так, что и следа не останется. Пусть лежит до лучших времен.
15
"Как давно я не был в городе, – Василий, только что сошедший с рейсового автобуса, вдохнул полной грудью городского воздуха, насыщенного устойчивым запахом цивилизации и закашлялся с непривычки, почувствовав в нем смесь выхлопных газов, бензина и мазута.
На нем была драная ветровка, во многих местах заштопанная, потрепанные джинсы с несмываемыми следами пихтовой смолы, старые разношенные кеды. Все его одеяние было "стирано" последний раз пару недель назад, когда он, переходя по бревнышку через неширокую, но бурную речушку, бултыхнулся в воду. За спиной у него висел небольшой, но довольно тяжелый рюкзачок.
Василий подошел к остановке и ожидал автобус.
– Эй, ты, – услышал он окрик за своей спиной и почувствовал толчок в бок. – Ты че на мою территорию заперся? Вали отсюда!
Василий обернулся и увидел стоявшего сзади бомжа с холщовой сумкой на плече, в которой, судя по характерному звяканью, лежало несколько пустых бутылок.
– Надо же, за своего принял, – сплюнул в сердцах Василий. – Пошел вон отсюда. Еще раз прикоснешься ко мне – башку снесу. Усек?
– Так бы сразу и сказал, – бомж ловко выудил пустую бутылку из урны, возле которой ненароком остановился Василий, и пошел своей дорогой.
– Неужели я похож на бомжа? – возмущению Василия не было предела.
Он обвел глазами публику, ожидавшую автобус, и обнаружил, что людей на остановке было довольно много, но все они старались держаться подальше от него.
Только трое не поддались общему отвращению. Они шли прямо к Василию. Это был милицейский патруль – сержант и с ним двое солдат.
– Чего стоишь? – спросил сержант. – Показывай, что в рюкзаке?
"Вот влип, так влип, и где – почти на пороге своего дома. У меня ведь там, среди грязных носков…, – подумал Василий – Ну что ж, пропадать, так с музыкой".
– А почему вы мне тыкаете? – возмущенно проговорил он. – Вас смущает мой вид? Так я из экспедиции еду – геолог, профессор.
– Разберемся, – не поверил сержант, – документы есть?
– А как же! – Василий достал из рюкзака небольшую картонную коробочку, открыв ее, извлек завернутый в целлофановый мешочек паспорт и протянул сержанту.
– С бомжами бы лучше разбирались, вон их, сколько ходит, – Василий специально говорил громким голосом, чтобы его слышали окружающие. В них он видел, в какой-то мере, своих защитников. – Что, по тайге прикажете в черном костюме и белой рубашке с галстуком расхаживать?
"Правильно ведешь себя, – подсказывал ему внутренний голос. – Кто-нибудь, когда-нибудь встречал бомжа, качающего свои права?"
– Целый месяц жену с маленьким ребенком не видел, все открытия научные делал, и какая же мне награда за это? Не успел приехать, как в милицию уже хотят забрать.
– Извиняюсь, недоразумение вышло, – сержант, взяв под козырек, вернул паспорт. – Если желаете, мы вас на машине до самого вашего дома подбросим. Я сейчас вызову.
– Ну что ж, – Василий сделал вид, что смягчился. – Буду вам благодарен.
– Серега, доставь профессора по адресу, – приказал сержант водителю подъехавшего милицейского бобика и добавил шепотом. – Ты не смотри на его одежду – это большой ученый, домой из экспедиции возвращается.
– Будет сделано, – кивнул водитель. – Домчим в два счета. Если хотите побыстрее, профессор, могу мигалку включить. Мы науку уважаем, всегда готовы защищать – сами учились, знаем, что это такое.
"Вот жена с дочкой обрадуются, – Василия охватило волнение, как во время первого свидания, когда он вставлял ключ в дверную скважину.
– Кто тут у нас дома? – Василий открыл дверь в зал. – Так, никого нет.
– А здесь кто у нас? – он заглянул в спальню.
На кровати лежал незнакомый мужчина в одних трусах и листал журнал.
Они некоторое время смотрели друг на друга, и непонятно было, кто из них больше удивлен.
– Ты кто?! – прорычал Василий, опомнившийся первым, и, сбросив с плеча рюкзак, сжал кулаки, готовый броситься в драку и выкинуть этого наглеца из квартиры.
– Я… живу здесь, – ответил оторопевший мужчина.
– А Оля где? – срывающимся от волнения голосом спросил Василий.
– На работе, где же еще, – мужчина стал постепенно приходить в себя. – А ты как зашел? Дверь же закрыта была.
– Ключик у меня есть, – зло сказал Василий, потрясся в воздухе связкой ключей. – Ну, жена! Не успел муж за порог, она мужиков себе заводит. Не ожидали, что я вернусь?
– Так ты муж прежней хозяйки? – догадался мужчина и на его лице заиграла улыбка.
– Чего лыбишься? – зыркнул на него глазами разгневанный Василий. – Кто же я еще по твоему?
– Так она с дочкой уже больше месяца здесь не живет, – ответил мужчина. – Они в малосемейку переехала. Мы квартирами с ней обменялись, доплатили, конечно, – А что ей оставалось делать? Она ведь думала, что ты уже не вернешься. Ушел больше полугода назад, куда и зачем никому ничего не сказал. Денег почти не оставил, только долгов выше крыши. Она потому и на обмен решилась – дите кормить и одевать надо.
– Кстати, меня Игорь звать, – мужчина встал с кровати, натянул трико.
– А меня Василий.
– Знаю, – ответил Игорь. – Пойдем, Василий, на кухню, посидим-потолкуем.
– Ты уж прости меня, – вздохнул Василий. – Нехорошо получилось.
– Ладно, чего уж там, – махнул рукой Игорь, разливая водку по стаканам. – Ты, Вася, плохо сделал, что не сказал, куда ушел – не по-мужски это.
– У тебя их адрес есть? – спросил Василий.
– У жены где-то был записан, – утвердительно кивнул Игорь. – Сейчас найду.
Уже под вечер Василий нашел нужный ему дом, поднялся по грязной лестнице мимо мусоропровода, забитого доверху отбросами, и позвонил в дверь.
– А мамы дома нету, – раздался из-за двери звонкий детский голосочек.
– Дочка, так это же я, папа твой. Открой.
– Мой папа далеко уехал. Он нескоро вернется, – не поверил голосок за дверью.
– Я уже вернулся.
– Мама не разрешает никому открывать. А ключик только у тети Веры есть. Она рядом с нами живет.
Василий позвонил в соседнюю дверь.
– Кто там? – дверь приоткрылась на длину цепочки, и в щель Василий увидел пожилую женщину. – Что надо?
– Я муж вашей соседки. Вот, вернулся из длительной командировки.
– Хм, муж, – не поверила соседка. – Она незамужняя. Так, что топай отсюда, пока милицию не вызвала.
– Вот мой паспорт, посмотрите, там штамп есть из загса.
– Давай, посмотрю, – тетя Вера взяла паспорт и захлопнула дверь.
"Что за люди такие, неверующие? – Василий присел на корточках, привалившись к косяку.
– Вот, пожалуйста, возьмите ключ и паспорт, – соседка вышла на лестничную площадку. – Сейчас ваша жена приедет. Она так обрадовалась, когда я ей позвонила, видно, уже не чаяла вас живым увидеть.
Василий вошел в квартиру, подхватил дочку на руки, но она, отвыкшая от отца, сразу насупилась, надула губки, и готова была расплакаться.
– Ну что ты, родная моя, – рассмеялся Василий. – Я же тебе подарок привез, – он протянул ей коробку, в которой лежала большая красивая кукла, купленная им по пути в магазине игрушек. – Играй, дочка, а я пойду приму душ, перед тем, как начать новую жизнь.
2006