Легенда об аримаспах

О. А. Р.,
подарившей мне будущее

"...Аристей, сын Каистробия из Проконнеса,
в своей эпической поэме сообщает, как он, одержимый Фебом, прибыл к исседонам.
По его рассказам, за исседонами обитают
аримаспы – одноглазые люди, за аримаспами – стерегущие золото грифы, а еще выше за ними – гипербореи".
(Геродот История. IV. Мельпомена, ст. 13.)

1

Это случилось в самом сердце огромного Евразийского материка в те далекие времена, когда "шелковые" караваны только начали осваивать новый, невероятно трудный путь из Поднебесной империи в славящуюся своими рукотворными коврами Персию и далее в свободолюбивую Элладу и страну Хапи – родину птицеголового бога Осириса.
По выжженной солнцем безжизненной пустыне шел одинокий мальчик лет четырнадцати, одетый в короткий меховой кафтан, перетянутый тонким кожаным ремешком, и шерстяные штаны, заправленные в остроносые сапожки с меховыми голенищами.
Мальчик медленно брел на запад. Он шел в этом направлении, наверное, только потому, что солнечный диск, катящийся к далекому горизонту, был для него единственным ориентиром среди желтого однообразия пустыни. Иногда он менял направление движения и сворачивал то вправо, то влево, или даже возвращался назад, а иногда останавливался и озирался по сторонам, словно надеясь увидеть еще что-то кроме окружавших его со всех сторон бесконечных песчаных дюн. Но дюны были похожи одна на другую. И все вокруг было одноликим. Ветер пустыни, засыпающий песком целые города, тут же заметал его следы.
Он шел весь день и всю ночь. Ночью идти было гораздо легче. Он был очень голоден, но еще больше ему хотелось пить. Иногда он останавливался и рыл лунки, пытаясь докопаться до воды, но безрезультатно. Воды не было. К утру, он ослабел настолько, что, упав на песок, уже не смог подняться. Тогда он накрыл голову полой кафтана и, подогнув под себя ноги, свернулся калачиком. Надежды на спасение не было. Сил для борьбы за жизнь уже не осталось.
Этот мальчик был вторым, оставшимся в живых человеком из разграбленного разбойниками каравана, следовавшего из Турфанского царства в большую горную страну, скрытую от жадных взоров степных кочевников высокими горными хребтами. В утренние часы восходящее солнце золотило заснеженные вершины этих хребтов, и если смотреть далеко из степи, то казалось, что горы сложены из чистейшего золота. Потому и назывались у степных народов эти горы золотыми. А вблизи горные склоны напоминали пестрое одеяло, в котором зеленые пятна кедровых и пихтовых лесов чередовались с желтыми прогалинами альпийских лугов и белыми пятнами вечных снегов. Оттого и другое название было у этих гор — Пестрые горы.

Их большой шатер стоит на берегу горного озера. Даже в самые жаркие дни вода в озере всегда прозрачна и холодна, оттого, что в озеро стекают многочисленные горные ручьи, бегущие с тающих ледников. На склонах гор, окружавших озеро, растут раскидистые кедры с коричневыми стволами и длинными иглами вечнозеленой хвои, высокие хмурые пихты, вонзающие острые верхушки в синее небо. Под пологом пихтовой тайги всегда прохладно и сыро.
— Арслан! — кричат ему сестры. — Идем купаться!
Купаются они не в озере, где вода настолько холодна, что судорогой может запросто свести ногу, а в неглубокой запруде, вырытой неподалеку, специально для купания. Вода в запруде прогревается за день и становится теплее парного козьего молока.
— Арслан! Испей на дорогу водицы! — это мама в праздничном шелковом халате и высоком головном уборе, провожает своего любимого сыночка в незнакомые края.
Арслан видит отца, в руке у него серебряный колокольчик. Колокольчик мелодично звенит, и этот звон ласкает слух.
— Он, кажется, умер, — говорит отец и Арслан не узнает его голоса.
— Кто умер? — не понимает Арслан. — Умер — это плохо.
— Нет, живой! Во время мы подоспели.
А колокольчик продолжает звенеть, но сейчас в него вплетаются новые звуки. Арслан слышит, как где-то капает по каплям вода — это тает на весеннем солнце сосулька, выросшая за зиму на нижней ветке дерева, растущего неподалеку от их шатра.
Он кожей ощущает холод капающей воды. Очень хочется пить.
— Дайте ему воды!
— Он не пьет! У него нет сил. Он очень слаб.
— Смочите ему водой губы и лоб.
Две чаши из горного хрусталя, наполненные целительной влагой, сталкиваются одна с другой, и этот хрустальный звон возносит Арслана на небеса.
— Кладите его на подушки. Осторожнее, шайтан вас забери!

Разбойников, напавших на караван, было почти столько же, сколько и воинов Бектугана. Но на их стороне была неожиданность. Внезапно появившись из-за бархана, они первыми успели выпустить по одной стреле. Но этого оказалось достаточно, чтобы ряды оборонявшихся значительно поредели.
Скрипучие вопли раненых верблюдов заглушали протяжное ржание лошадей и жалобное хрюканье яков, тянущих тяжелые повозки. Две враждебные силы смешались в яростном клубке безжалостного сражения. Тактика боя была предельно проста — бросок дротика с близкого расстояния, когда невозможно промахнуться, молниеносный удар остро отточенным мечом, когда глазом моргнуть не успеешь, а руки уже нет, или удар со всего размаху тяжелым боевым топором, разрубающим самый крепкий доспех.
— Спасайся, Арслан! — крикнул Бектуган и, отцепив от пояса тяжелый чекан на длинной деревянной ручке, храбро бросился в битву, защищая своего маленького спутника.
Невысокого роста, но крепкого телосложения, он ловко уклонялся от вражеских мечей, и сам наносил молниеносные удары, сея смерть среди окружавших его многочисленных противников. Но внезапно он почувствовал сильный толчок в спину, и сразу же резкая, пронзающая боль разлилась по всему телу. Он грянулся с коня наземь, смешавшись с убитыми.
Встречный караван, шедший с Пестрых гор в Турфан, обнаружил храбреца, лежавшего ничком на земле, среди мертвых тел. Из спины у него торчала стрела.
— Сюда! Один жив! — его подняли и уложили на разостланную кошму. — Остальные все мертвы.
С раненого осторожно сняли доспехи,
— Дышит, — склонился над ним лекарь, осматривая рану. — Стрела попала в металлическую пряжку и прошла вскользь, — доложил он. — Но рана глубокая. Будем надеяться, что не задеты внутренние органы.
Подошел караванщик.
— Постойте! Да это же Бектуган, родственник самого Дархана! Так, значит, караван-то непростой — ханский! А не в этом ли караване должен был возвращаться…? О, ужас! Эй, там! У кого конь порезвее? Скачите скорее к Дархану!

Дархан уже стар. Мрачные мысли роятся в седовласой голове. Кто окажется рядом с ним в тот момент, когда нужно будет принять власть из слабеющих рук? Если не будет наследника, закончится в государстве мирная жизнь, наступят лихие дни междоусобных раздоров.
Дархан привел к месту гибели каравана целое войско и теперь ждет. Конные разъезды прочесывают пустыню, как частый гребень лысину, вырывая с корнем разбойничью поросль. Срубленные головы свозят в одно место и складывают в кучу неподалеку от шатра. Гора человеческих голов уже высока. Это наказание, но пока еще не возмездие.
Возмездие грянет, если…
Через три дня в стан Дархана прискакал усталый гонец.
— Опечалишь ли ты мое чело горькой вестью или поселишь в душе надежду? — воскликнул Дархан.
— Господин! В двух днях езды от места битвы есть колодец. Возле него часто останавливаются караваны, идущие с товарами из Поднебесной в Персидское царство. Возле колодца мы нашли вот это, — гонец вытащил из-за пазухи сверток и развернул его, извлекая выбеленные солнцем лохмотья.
— Это одежда Арслана! — вскричал Бектуган.
— На ней нет пятен крови, — сообщил гонец и добавил. — Повелитель! Твой сын спасся. Он жив. Его подобрал караван.
— Слава всемогущим богам! Мой сын жив! Пусть его разыщут. Я отправлю в Персию послов с богатыми дарами. Посольство возглавит... — Дархан на мгновение задумался.
— Позволь мне, повелитель, — встал Бектуган.
—Здесь храбрость не нужна. Мы пошлем самого мудрого, — Дархан указал на седобородого старца. — Ты поедешь, Сабиркан. Возьми достаточно золота, чтобы умилостивить правителя той страны.
Убеленный сединами Сабиркан возразил.
— Молва о той стране дошла и до нас. И если их держава действительно так могущественна, как о ней говорят, то у них, наверняка, и своего золота предостаточно. К тому же, для охраны золота необходимо большое войско. Чем больше золота, тем больше воинов должно его сопровождать. Если повелитель позволит, я возьму с собой... — Сабиркан склонился в почтительном поклоне и прошептал что-то на ухо Дархану.
— И все? — недоверчиво покосился на него Дархан, но согласился. — Возьми, что хочешь, но не забудь, все-таки, и золота прихватить. И выбери подходящих спутников себе в дорогу.

2

— Зачем нам этот ребенок, достопочтенный Бахтияр? — молодой стройный юноша, с редкой едва начавшей пробиваться бородкой скептически смотрел на своего учителя, грузного человека уже в годах, с окладистой черной бородой, изрядно побитой проступающей сединой, помогавшего двум погонщикам уложить в свою кибитку мальчика, находившегося в беспамятстве.
— Ведь ты же сам нас учил, что всем управляет Небо. Небу было угодно, чтобы этот ребенок умер в пустыне. Так зачем мы его спасаем? Не идем ли мы тем самым против воли всемогущих богов? К тому же, это детеныш одного из диких племен, обитающих в пустыне. Они не умеют ни читать, ни писать, не знают науки. Какой от него прок, какая польза миру?
— Дорогой Муртазар, — Бахтияр по-отечески обнял юношу за плечи. — Именно Небу было угодно, чтобы этот бедный ребенок, который, помимо всего прочего, просто является дитем человеческим, оказался один в огромной пустыне без питья и пищи как раз в этом месте и в тот момент, когда наш караван проходил мимо. Это Небо распорядилось так, чтобы мы появились здесь в это самое время, не раньше и не позже, ибо в первом случае мальчик, дойдя досюда, уже не застал бы нас и умер, а во втором случае мы подоспели бы слишком поздно, и он бы к нашему приходу тоже умер. Так что выбор у него был невелик. Это лишний раз подтверждает, что его спасение было угодно Небу. Поэтому я нисколько не сомневаюсь в правильности того, что мы делаем, и лишь благодарен Небу за то, что именно нас Оно избрало для такого благородного дела. А посему, достань-ка мой походный ящик с травами и приготовь снадобье, как я тебя учил.
— Хоп, хоп, — мимо них, погоняя верблюда, прошел старый погонщик. — Взрослые люди, а о чем спорят? Спасти ребенка или оставить одного умирать в безводной пустыне.
— А насчет того, что он из племени дикарей, не очень сведущих в науках, так это дело поправимое, — Бахтияр уложил мальчика на подушки. — Если он выживет, у нас с тобой будет достаточно времени, чтобы восполнить этот пробел.
— Чему-нибудь, да научим, — согласился его молодой спутник. — Путь до Персии не близок.
— Персия, Персия! — мечтательно вздохнул Бахтияр. — Это моя родина, которую я покинул много лет назад, будучи вот таким же как ты, юношей, охочим до всяческих наук. Я хотел научиться понимать язык зверей и птиц, разбираться в поступках людей. Мне повезло, я постигал азы науки у самого мудрого человека во всем мире — у учителя Фу-цзы. Мальчика я обучу всему, что знаю сам. Лишь бы у него хватило внутренних сил, чтобы одолеть смерть.
— Караванщик потребует, чтобы мы заплатили за него. Ведь он один занимает целую повозку, — вздохнул Муртазар. — А у нас с тобой нет денег. Не просить же нам милостыню.
— Проси, не проси, все равно никто не подаст, — рассмеялся Бахтияр.
— Это почему же? — возразил Муртазар. — Чем мы хуже других?
— Потому что люди подают милостыню только калекам или нищим, так как сами боятся оказаться когда-нибудь таковыми. Жизнь непредсказуема. Вдруг да придется стоять с протянутой рукой на перекрестке дорог. А зачем мудрецу подавать? Мудрецом мало кто становится.
— Чем же мы тогда заплатим?
— Насчет оплаты не беспокойся. Караванщик не потребует с нас денег. Я бесплатно лечу его самого и погонщиков. Как видишь, знание тоже можно обратить в звонкую монету.

Тонкий солнечный луч проник сквозь крохотную щелочку в закрытую повозку и упал на лицо. От этого нежного прикосновения Арслан проснулся. Он приподнялся на локте и, отдернув полотняный полог, выглянул наружу. Первое, что он увидел, были горы, возвышающиеся вдали. Ему вдруг стало страшно. Это были не те горы, знакомые ему с детства, поросшие у подножия густым хвойным лесом с голыми вершинами, к зиме покрывающимися снегом.
Это были чужие горы. Непостижимо огромные, они громоздились одна на другую, занимая весь окоем. Их обледенелые вершины терялись высоко в облаках, подпирая небо. Казалось, что нет ничего в мире выше и могущественнее этих исполинских гор.
Из-за повозки появились два незнакомых человека. Молодой и старый. Молодой был худощав, старый, наоборот, — толст. Их лица выражали неподдельную радость. Они что-то говорили ему на незнакомом языке, но Арслан не понимал их.
— Где я? — спросил он, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
— Бахтияр, — четко произнес старый и ткнул себя в грудь пальцем, потом указал на молодого. — Муртазар.
После этого он указал на Арслана и сделал вопросительное лицо. Это у него получилось так смешно, что мальчик не сумел сдержать улыбки.
— Арслан, — назвал он свое имя.
Толстый человек ласково улыбнулся и погладил его мягкой ладонью по голове. Так Арслан познакомился со старым Бахтияром.
В своей далекой юности Бахтияр покинул отчий дом и ушел странствовать по свету. Другие люди копили деньги, чтобы стать богатыми, иметь дом, красивые одежды, есть и пить из золотой посуды, а он посвятил жизнь накоплению знаний, считая, что именно это является истинным богатством. Он прошел много земель, бывал в разных странах, разговаривал с мудрецами и с теми, кто считает себя таковыми.
И вот пришла пора накопленное отдавать. Иначе, какой смысл копить? Знания — не золото. Если их хранить в себе, они пропадут. Их надо отдавать другим, чтобы те приумножили эти знания и впоследствии тоже передали их дальше. В этом и заключается смысл накопления знаний.
Ведь истинная мудрость состоит не в том, чтобы самому стать мудрецом — таких много на свете, а в том, чтобы воспитать нового мудреца, не боясь, что он своей мудростью превзойдет своего учителя. Так пришло время учеников.
Многому научился Арслан у Бахтияра. Пройдя долгий путь до самого побережъя Эгейского моря, они поселились в маленькой хижине на окраине небольшого городка Тарса в Киликии. Это была самая дальняя окраина огромной Ахеменидской державы.
Высокий Таврский хребет разделял Киликию на две части. За Тавром, в местности, известной под названием Каппадокия, находились самые плодородные земли. Здесь жили племена землепашцев и скотоводов, известных более всего выведенной ими породой красных коней. Люди мирные, они снабжали этими быстроногими конями непобедимую каппадокийскую конницу. И не из-за этой ли самой конницы война так редко приходила на их землю?
А на побережье был развит другой промысел, за который, если попадался властям, голову с плеч снимали без долгих разговоров. Дело в том, что вдоль берега, где было немало укромных бухточек, частенько орудовали пираты. Они грабили пристающие к берегу купеческие суда и захватывали рабов, чтобы сбыть их потом на одном из невольничьих рынков в Персии или Элладе.
В потайных пещерах и гротах, которых было множество на скалистом берегу и в горах, поросших густым лесом, скрывались шайки разбойников. А после того как царь царей Артаксеркс и свободный афинский гражданин Каллий подписали мирный договор, установив мир на обеих половинах Ойкумены, кроме пиратов еще и эллинские корабли, нет-нет, да и наведывались исподтишка в пограничные территории, чтобы совершить удачный набег и скрыться безнаказанными в море.
Найти бы Бахтияру другое, более тихое и безопасное место, но именно здесь была его Родина, и именно поэтому он приехал сюда на склоне лет, поняв, что Родина одна. Родину не выбирают.
Арслану понравился этот небольшой опрятный городок, стоящий на равнине, из которого были видны горы, чем-то напоминавшие мальчику его далекую родину. Бахтияр открыл в Тарсе школу, в которой обучал молодых людей грамоте, математическому счету, давал знания по медицине, учил умению не только говорить, но еще и думать.
Арслан быстро привык к такой не слишком богатой жизни. Он не ложился спать голодным, еды хватало. Когда прохладной зимней ночью ему бывало зябко, он укрывался теплым верблюжьим одеялом. Чего еще надо человеку? Его пытливый детский ум впитывал знания, как иссушенная летним зноем почва впитывает в себя воду после дождя.


3

В одной из столиц Великой Персидской империи — городе Экбатанах, уже какой день не слышалось веселого смеха. Жители города говорили шепотом. А все потому что царь царей Артаксеркс I, сын Ксеркса, тяжело заболел. В прошлом месяце на конной прогулке, его белой масти жеребец внезапно понес, испугавшись выпорхнувшей из-под куста птицы, и, попав копытом в норку тарбагана, сломал себе ногу. Вылетев на всем скаку из седла, царь царей грянулся наземь и сильно расшибся. И теперь лежал в своем роскошном дворце, выбирая между жизнью и смертью.
Царские лекари старались изо всех сил, печалясь больше о своих головах, которые свободно могли отделиться от туловищ, если их лечение не поможет повелителю встать на ноги. Такое уже случалось раньше, когда царь Камбиз, достойный сын великого Кира, покорил страну Хапи, но был убит разъяренным быком. Лекарей, не сумевших помочь царю справиться с недугом, казнили.
Многочисленные ссадины и раны, покрывавшие тело царя, залечили быстро, но боль оставалась внутри. Артаксеркс харкал кровью. Видимо, при падении ушиб внутренности. Царь возлежал на большой кровати, обложенный со всех сторон мягкими подушками. К нему никого не пускали. Только главный визирь приходил и докладывал о событиях, произошедших в государстве.
В этот день ничего особенно важного в подвластном царю царей мире не произошло.
— Прибыли послы из Мараканды, — сообщил визирь. — Привезли богатые дары, много золота, породистых скакунов. Не кони — огонь! Не найти лучше их во всем свете. Ждут те послы милости царской. Что прикажешь им делать.
— Пусть ждут, — прерывисто дыша, молвил Артаксеркс. — Не до них сейчас. Жизнь моя к закату клонится. Какие еще новости?
— Вместе с маракандскими послами прибыли послы с Пестрых гор.
— Где это?
— На краю мира.
— Что привезли? Опять этот презренный металл?
— Они прибыли без подарков, — визирь развел руками, потом добавил. — Почти без подарков.
— Это неуважение к нам, — простонал Артаксеркс. — Узнай дорогу в их царство, как бы далеко оно ни было, и снаряди войско. Пусть заберут все, что смогут забрать, а что не смогут — предадут огню. Огонь очищает.
— Будет исполнено, повелитель, — низко и часто кланяясь, визирь стал пятиться к выходу.
— Постой, — исхудавшее за время болезни лицо Артаксеркса сейчас больше напоминало высохшую на солнце мумию, чем лицо живого человека.
— Ты сказал: "Почти без подарков"? Что это значит?
— Говорят, прознали про твою хворь, Повелитель. Привезли с собой какое-то лекарство. Еще отравят, ненароком. Дерзкие они. Думают, что у Величайшего из Величайших нет своих лекарей. Я их не наказал пока, но если будет на то высочайшее повеление...
— Глупый осел! — простонал Артаксеркс. — Не тебе решать, кого миловать, а кого наказывать. Приведи чужестранцев ко мне. Пусть принесут свое снадобье.
Смуглое лицо визиря сделалось белым, как молоко верблюдицы. Пятясь назад, он выскользнул из царских покоев. И тут уж дал волю своему гневу, избавляясь, таким образом, от пережитого страха. Подумать только, царя прогневил. Хорошо, что хоть голова на плечах удержалась.
— Привести ко мне послов с Пестрых гор, немедля! — набросился он на слуг. — Да чтобы ни один волос не упал с их головы, до поры до времени.

— Так это ты говорил, что сможешь излечить меня от недуга? — с трудом разлепив смеженные веки, Артаксеркс окинул тяжелым взглядом стоявшего перед ним старца.
— О, Повелитель! — молвил старец. — Есть только одна болезнь, которую я не берусь вылечить.
— И какая же?
— Жизнь. Этой болезнью человек заболевает с рождения и болеет ею до самой смерти. От всех других болезней я знаю средство. Вот оно, — старец извлек из складок одежды золотую шкатулку и открыл ее.
Шкатулка была наполнена черной смолой с неприятным запахом. Старец скатал из кусочка смолы небольшой шарик и положил себе в рот, показывая тем самым, что это не яд. Скатав еще один шарик, он сделал шаг к Артаксерксу.
Бдительные стражи тут же преградили ему дорогу, скрестив древки копий.
— Если слова твои — ложь, — промолвил Артаксрекс, — я прикажу, чтобы с тебя с живого содрали кожу и натянули на барабан, а самого бросили в котел с кипящей водой и сварили похлебку для моих охотничьих псов.
— Я готов попробовать, — старец раздвинул руками преграждавшие ему путь копья.
— Пустите его, — шевельнул пальцем Артаксеркс. — Пусть подойдет.
Старец присел на краешек царского ложа и протянул Артаксерксу шарик.
— Положи под язык.
Артаксеркс взял черную горошину и положил в рот, но тут же выплюнул.
— Горько! — вскричал он в гневе. — Отравить меня хочешь?
— Немного горько, — согласился мудрец. — Но неужели это остановит того, перед кем трепещут целые народы?
Он скатал еще один шарик и опять протянул Артаксерксу. Тот покорно положил ее в рот, и его лицо исказила гримаса отвращения.
— Что это?
— Слезы наших гор. Так плачет камень, когда после долгой зимней стужи жаркое летнее солнце плеснет на него пламень своих лучей. — Я оставлю тебе это снадобье. Оно поможет тебе справиться с хворью, — старец положил на ладонь царю шкатулку с мазью. — Принимай по одному шарику на восходе, в полдень и вечером, когда солнце уйдет на покой.
Поклонившись, старец вышел.
—В зиндан их, Повелитель? — визирь ждал распоряжений.
— Во дворец! — грозно прошипел Артаксеркс. — Чтобы всегда были рядом.
Через несколько дней царю царей стало лучше. А к исходу второй недели, он, впервые за последний месяц, сумел сам, без посторонней помощи, встать на ноги. Взгляд его прояснился.
Он хлопнул в ладоши, приказав появившимся слугам одеть его, затем тихим шагом направился в тронный зал, сопровождаемый верными телохранителями, готовыми в любой момент прийти на помощь.
— Повелитель! — главный визирь склонился перед ним в низком поклоне. — Войско готово, Повелитель.
— Какое войско? — не понял Артаксеркс. — Для чего?
— Повелитель приказал узнать дорогу в Пестрые горы и отправить туда войско, чтобы наказать дерзких послов, принесших там мало даров.
— Глупец! — процедил сквозь зубы Артаксеркс. — Да их малый дар стоит сотни груженых золотом верблюдов. Они вернули меня к жизни. Лучше собери совет и пригласи послов. Клянусь Ахура-маздой, я сумею их отблагодарить!
Сабиркан и Бектуган вошли в тронный зал. Тонкие стройные колонны поддерживали высокий потолок, богато расписанный фресками, изображавшими боевые и охотничьи победы ахеменидских владык, начиная с самого Кира Великого. Все помещение тронного зала было разделено полупрозрачным занавесом, отделявшим собравшихся перед троном подданных от царя царей, которого никто не должен был видеть, кроме самых близких людей. За этой полупрозрачной тканью, разделившей мир на простых смертных и того, кому выпала судьба стать царем, восседал в ослепительном убранстве на золотом троне, украшенном фигурками львов, посланник бога на Земле царь царей Артаксеркс.
— Подойди ближе, — великодушно поманил он пальцем Сабиркана. — Ты избавил меня от смертельного недуга. Ты достоин награды.
Артаксеркс был в хорошем расположении духа и на его лице, обрамленном черной кудрявой бородой, сияла улыбка.
— Если ты попросишь достать с неба звезду, я, пожалуй, не смогу этого сделать. Но в моих силах построить тебе золотой дворец или назначить правителем одного из подвластных мне государств. Если пожелаешь, можешь остаться при мне. Ты ни в чем не будешь знать отказа.
— Повелитель! — поклонился старец. — Не надо мне ни золота, ни почестей. В той стране, откуда я родом, случилась беда. Пропал в пустыне сын нашего правителя — добрый мальчик. Этого мальчика я взрастил собственными руками. Нет для меня на свете никого дороже. Его подобрал караван, проходивший через пустыню. Если мальчик еще жив, то он должен находиться в твоей стране. На его теле видны знаки царской власти — бегущий олень с ветвистыми рогами, горный барс и священный зверь с телом льва и крыльями орла. Помоги нам отыскать его. Верни будущее нашему народу.
— Не печалься. Это в моих силах, — Артакскеркс улыбнулся и хлопнул в ладоши. — Вы слышали? Пусть гонцы тотчас отправятся в путь и разнесут весть об этом мальчике во все уголки нашей великой державы. Мальчик должен быть немедленно найден и доставлен во дворец со всеми почестями, какие положены его царскому сану. Тот, кто отыщет его и приведет во дворец — получит золота столько, сколько сможет унести, а тот, кто обидит — узнает всю силу моего гнева.

4

Накануне Панафинейских празднеств, проходивших в Афинах в начале первого летнего месяца Гекатомбейона, в Эгейском море целую неделю бушевал сильный шторм. Гонимые злым ветром по сумрачному небу стремительно проносились тяжелые черные тучи, беспрестанно сыплющие холодным колючим дождем. Озаряемые ослепительными вспышками недолговечных молний, ревущие волны вздымались из бездны, наскакивали одна на другую и, закрутившись в немыслимом вихре, обрушивались вниз, в морскую пучину, чтобы через мгновение возродиться вновь, подчиняясь еще более яростному натиску урагана.
В бурлящем котле разгулявшейся стихии не было и намека на присутствие жизни. Небеса соприкоснулись с океаном. Беснующаяся вода разбивала в прах неприступные бастионы прибрежных скал, перемалывала твердый камень в рыхлый песок, оседающий на морском дне. Рыбы, предчувствуя шторм, ушли в глубину, птицы загодя улетели прочь, освобождая место для дикой пляски полупьяных богов.
Особенно страшен и разрушителен шторм был у Кикладских островов, где сталкиваются волны Средиземного и Эгейского морей. Здесь и в спокойную погоду образуются бурные водовороты, грозящие гибелью кораблям, если их ведут неопытные моряки.
В такую пору, пробившись сквозь бурю, ворвался в скрытую за неприступными скалистыми утесами гавань Делоса небольшой парусный корабль, изрядно потрепанный свирепствующей стихией, и, протолкавшись сквозь множество рыбацких лодок, теснящихся в бухте по случаю непогоды, пришвартовался к берегу. Видать, острая необходимость заставила кормчего выйти в непогоду в открытое море и вверить корабль во власть разгулявшегося Посейдона. На пристани тотчас собралась толпа зевак, с любопытством глазеющих на прибывшее неизвестно откуда судно.
— Наверное, сама Афродита Эвплоя — покровительница моряков замолвила словечко перед грозным Посейдоном, если удалось им пройти сквозь жестокие волны живыми и невредимыми, — переговаривались стоящие на берегу моряки.
— И на их долю хватило, — возразил кто-то. — Смотрите, парус разорван. Вовремя успели снять, а то бы мачту сломало.
— Спорю на что угодно — это критяне. Только они осмеливаются удаляться от берега в такую скверную погоду.
— Немудрено. Критянам покровительствует сам Посейдон. Он считает их своими детьми.
— Критяне это или не критяне, ясно одно — кормчий не новичок в своем деле. Да и команда неплохая. Гляньте, как быстро они навели порядок на палубе. Пока мы тут с вами судачили, они успели поменять разорванный парус на новый. С такой командой не страшно плыть и за Геркулесовы столбы.
— С Посейдоном редко кто может справиться, а эти не испугались. Видать, шли дельфиньей тропой. Это самый безопасный путь. Кто знает его, тому не страшны никакие бури.
С корабля спустили сходни, и на берег сошел немолодой уже человек в белом гиматии, похоже, единственный пассажир этого корабля. Налетевший порыв ветра всколыхнул его черные волосы, обрамлявшие высокий лоб. Он выглядел немного уставшим, но, несмотря на это, на лице его сияла улыбка, а любознательный взгляд выражал непреодолимую тягу ко всему новому и неведомому.
— О, как приятно снова ощутить под ногами незыблемую твердь! — воскликнул он и, обернувшись назад, спросил у следовавшего за ним кормчего. — Как ты думаешь, Тисиандр, долго еще будет свирепствовать шторм?
— За ночь должен утихнуть, — ответил кормчий, уроженец одного из многочисленных островов Эгейского моря, невысокий, худощавый и, как все островитяне, загорелый до черноты. — Мы отплываем утром, господин, не опоздайте, — напутствовал он своего пассажира.
— Я не задержусь надолго, — чернобородый улыбнулся. — Городок не такой уж и большой. Осмотрю святилище Аполлона, зайду в храм Артемиды, говорят — он великолепен, пройдусь по базару и обратно.
В это время, расталкивая собравшихся на пристани людей, к ним подбежал молодой юноша, ростом повыше среднего и, в отличие от худых и жилистых островитян-мореходов, весьма упитанный, хотя и не сказать, что слишком уж толстый.
— Эй, приятель! — окликнул он кормчего, нетерпеливо тряхнув золотистыми кудрями. — Куда плывет твоя посудина?
— В Афины, — кормчий смерил юнца неодобрительным взглядом.
— Вот тебе деньги, — юноша отстегнул от пояса кожаный мешочек и высыпал из него на ладонь кормчему несколько медных монет. — Приготовь для меня место на корабле.
— Этих денег не хватит, чтобы проплыть и половину пути, — кормчий взвесил на руке монеты и протянул их обратно.
Расценив его жест, как публичное оскорбление, златокудрый юноша покраснел, его глаза налились гневом.
— Пусть это будет задаток, — нашелся он. — К отплытию я принесу остальные деньги и расплачусь сполна, не будь я сыном Салманария, — юноша с гордо поднятой головой пошел прочь, но, отойдя несколько шагов, оглянулся. — Да смотри, не уплыви без меня, иначе, клянусь светозарным Аполлоном, я сумею отыскать тебя даже на дне морском.
— Кто этот неоперившийся птенец, мнящий себя орлом? — Тисиандр оглянулся на стоящих невдалеке людей.
— Аристей, беспутный малый, в отличие от отца, достопочтенного Салманария, да поможет ему Аполлон! — не отрываясь от дела, ответил один из рыбаков, перебиравший заскорузлыми руками свои сети, чтобы, как только стихнет шторм, выйти в море – говорят, после шторма бывает богатый улов.
— Такой сын — несчастье для отца, — рыбак посмотрел в след уходящему юноше и неодобрительно покачал головой. — Салманарий сейчас в Афинах, ведет переговоры с самим стратегом Периклом, а сын-оболтус болтается без толку по острову, занятия себе не найдет.
— Понятно, — кормчий кивнул головой и обратился к стоящему рядом с ним чернобородому мужчине. — Так, значит, не опоздай, господин.
— Не опоздаю, — чернобородый кивнул и, протиснувшись сквозь толпу снующих туда-сюда по пристани людей, пошел через портовую площадь, направляясь к храму Аполлона, венчающему скалистую вершину горы, у подножия которой раскинулся город. В некотором отдалении от города в тенистой роще располагался изящный храм Артемиды.
По древнему преданию именно здесь нашла пристанище беременная беглянка Латона, спасаясь от гнева богини Геры, ревнивой жены Зевса. Но родились дети, и все стало по-другому. И беглянка уже не беглянка, а мать двух богов, которую теперь есть, кому защитить. И Делос, безжизненный в то время клочок каменистой земли, зазеленел, расцвел в одночасье, лишь только родился на нем лучезарный бог света.
Но это легенда. На самом деле, зеленым остров сделали его жители, посадившие виноградные лозы и оливковые деревья, и обильно полившие их своим потом.
Город был невелик и состоял из нескольких извилистых улочек, образованных глухими заборами, окружавшими каменные дома островитян. Рядом с каждым домом находился зеленый сад, в котором в изобилии росли оливковые и апельсиновые деревья, виноградные лозы оплетали стены, красные, желтые, синие цветы ярко пестрым ковром покрывали землю. Многие дома стояли особняком, приютившись на многочисленных плоских террасах, на склонах горы. Среди этих домов выделялись богатые усадьбы, принадлежавшие знатным гражданам Делоса.
Все улочки начинались от находившейся рядом с пристанью базарной площади, ограниченной по периметру лавками торговцев и многочисленными мастерскими, в которых производились всевозможные товары, необходимые для повседневной жизни населения острова. Здесь в лавке суконщика торговали разноцветными тканями. В соседней гончарной мастерской изготавливали посуду, кубки для питья, прекрасные амфоры, разукрашенные рисунками с изображением сцен охоты, эпизодов военных походов и сражений. Эти амфоры наполняли дорогим вином, приготавливаемым из растущего на острове винограда, чтобы торговые корабли увезли их в другие страны. Под крытой колоннадой заключались сделки, суетились менялы.
Переходя от одной лавки к другой, чужестранец приценивался к выставленным на продажу товарам, иногда восхищенно цокал языком, с интересом рассматривая ту или иную понравившуюся ему вещь. У лавки торговца древностями он задержался. Под навесом лежали сваленные в кучу старые бронзовые доспехи, потускневшие от времени, со следами от ударов мечей, нанесенных в кровавых битвах, некогда отточенные клинки, а теперь с зазубренными лезвиями, тяжелые топоры, короткие дротики с затупленными бронзовыми наконечниками; статуэтки, изготовленные неизвестными мастерами, и многое другое, от чего добрый хозяин старается избавиться, чтобы не засорять лишними вещами дом.
Бросив мимолетный взгляд на весь этот хлам, чернобородый хотел пройти мимо к соседней лавке с разложенными на ней цветастыми тканями, но тут его внимание привлекла необычного вида статуэтка, изображавшая толстого человечка-уродца с короткими ножками, одноглазого, на руках которого было по три пальца. Да и сами руки больше походили на птичьи крылья, причем три самых длинных пера и представляли собой пальцы. Нос человечка, загнутый книзу, напоминал птичий ключ.
— Эй, любезный! — окликнул он торговца. — Что это? Покажи.
Заснувший было, в отсутствие покупателей торговец встрепенулся.
— О! У господина отличный вкус! Это самое дорогое, что у меня есть, — воскликнул он, хотя по его хитрющим глазам было видно, что эту вещь он купил за бесценок, если вообще купил, а не обменял на такую же ненужную вещь. И сейчас он хотел продать привлекший покупателя товар подороже.
— Если это изображение одноглазого циклопа Полифема, обманутого хитроумным Одиссеем, то тогда почему же у него три пальца на руке? — пробормотал чужестранец в раздумье, вертя забавную вещицу в руках.
В это время проходивший мимо юноша толкнул его нечаянно локтем и статуэтка выпала у него из его рук.
— Осторожно! — воскликнул чернобородый, пытаясь поймать ее, но безуспешно.
Статуэтка упала на мостовую и раскололась на несколько кусков. Прохожий, по вине которого произошла такая оплошность, обернулся, и чернобородый узнал в нем того самого юношу, который просился на корабль, чтобы плыть в Афины.
— Ох-ох-ох! — запричитал торговец. — Горе мне! Ты разбил самую дорогую вещь! Она стоит целых пять монет. Кто теперь купит ее у меня?
— Не волнуйся, — досадливо поморщился чернобородый. — Я заплачу тебе за потерю, хотя в том, что случилось, нет моей вины.
— Я тоже не виноват! Меня самого толкнули, — стал отпираться златокудрый юноша, опасаясь, что его заставят возместить нанесенный ущерб.
Не удостоив его ответом, чернобородый отсчитал торговцу пять монет и нагнулся, чтобы поднять обломки статуэтки.
— Э-э-э! Да тут что-то есть! Никак золото? — воскликнул он и обратился к торговцу, с лица которого мгновенно сошла счастливая улыбка по поводу удачной сделки. — Подай-ка мне молот, тот, что поменьше, я расколочу статуэтку до конца, и мы увидим, какое сокровище здесь спрятано.
— Это мое! — запоздало воскликнул торговец, но, услышав смех собравшейся толпы, поправился. — Было мое.
Чернобородый стукнул несколько раз молотком, разбивая гипсовую оболочку, и в его руках оказался длинный бронзовый футляр круглой формы, закупоренный с обеих сторон. Вынув пробку, чернобородый извлек из футляра свиток из тонкого пергамента.
— Так это не золото? — разочарованно протянул торговец.
— Сейчас посмотрим. Может быть, этот свиток стоит дороже, чем просто золото, если он указывает путь к золотым россыпям, — чернобородый развернул свиток и углубился в чтение.
Лицо торговца покрылось красными пятнами. Его радость от удачно проданного товара сразу же испарилась. Как ни старался он выиграть, а все равно обманул его хитрый чужеземец.
— Вот так трудишься всю жизнь и не догадываешься, что удача была рядом, стоило лишь протянуть руку, — думал, видимо, торговец. — И вдруг появляется неизвестно кто, и берет не ему предназначенное. Ну, где, спрашивается, справедливость?
С досады торговец махнул рукой и под веселый смех толпы скрылся в лавке.
— Это древний свиток. Ему более двухсот лет, — наконец промолвил чернобородый. — В нем описано путешествие знаменитого Аристея Проконнеского в неведомые страны.
— Меня тоже зовут Аристей, — произнес златокудрый юноша. — Только я с Делоса и пока еще никогда не покидал этот остров. Но, думаю, что скоро наверстаю это упущение.
— Какое совпадение, один Аристей нашел другого. Давайте же, узнаем, о чем он здесь пишет? — Чернобородый стал пересказывать прочитанный текст. — Этот самый Аристей жил на острове Проконесс, что расположен в Пропонтиде, напротив городка Кизик, основанного милетцами в год Четвертой Олимпиады. И вот однажды он шел по улице и вдруг потерял сознание. Только успели его занести в ближайшую лавку, как он тут же и умер. А пока бегали за родными, глядят, его уже нет. И куда подевался — неизвестно. Появился же он спустя целых семь лет. И стал такие удивительные истории рассказывать о совершенных им путешествиях, что все заслушивались.
— Это, конечно, легенда, но какая красивая, — сказал Чернобородый. — И я ни сколько не жалею, что заплатил за нее пять монет. Она стоит того.
— Значит, зашел в лавку, и…, — златокудрый юноша задумался. — Хитро придумал.
— О чем это ты? — поинтересовался стоявший рядом с ним торговец.
— Да так, ни о чем, — отмахнулся от него юноша. — Какая тебе разница?
— А как насчет золотых россыпей? Где они находятся? Указан путь?
— Путь-то указан, — рассмеялся чернобородый. — Да вот только не советую никому идти за этим богатством. Уж слишком этот путь труден. Легче подняться на гору Олимп в гости к Зевсу.
— Эй, любезный! — обратился он к торговцу, протягивая ему еще одну монету. — Склей эту статуэтку и отправь с посыльным на корабль к кормчему Тисиандру. Он поймет, для кого.
Чернобородый, которого весьма позабавил торг, продолжил свой путь.
Выбитая на склоне горы тропа была довольно крута, и он несколько раз останавливался, чтобы перевести дух. Но, судя по его лицу, необходимость длительной ходьбы не огорчала его, а наоборот, доставляла радость. Он шел и думал о чем-то своем. На его лице играла счастливая улыбка.
Несмотря на то, что бухта была защищена с моря высокими утесами, отголоски разыгравшегося на море шторма долетали и сюда. Порывистый ветер колыхал траву, росшую меж камней, взвихривал придорожную пыль, теребил кроны деревьев, заставляя листву тревожно шуршать, налетал внезапно, принося с собой соленый привкус моря.
Дойдя до святилища, чернобородый задержался на некоторое время перед лестницей, ведущей внутрь, и оглянулся назад. С вершины горы он смотрел на раскинувшийся перед ним город, на стоящие в гавани корабли, среди которых он безошибочно узнал и тот, на котором недавно приплыл.
В разрыве сгрудившихся над островом облаков блеснуло долгожданное солнце. Море еще до конца не успокоилось и продолжало, но уже с меньшей силой и не с такой яростью, как раньше, обрушивать морские валы на Рею — небольшой скалистый островок, находившийся на расстоянии двадцати стадий от Делоса.
В той стороне, где шторм уже стих, чернобородый, всматриваясь в морскую даль, различил в серой дымке надвигающегося вечера неровные полоски, более темные, чем примыкающий к горизонту край неба. Это была цепь островов, тянувшихся почти до самых берегов Аттики.
Оторвав взгляд от морского простора, он поднялся по ступеням. Высокие колонны, поддерживавшие потолок, были не столь изящны и тонки, как в храме Артемиды Дельфийской, но и не столь грубы и массивны, как храме Зевса Олимпика. Нечто среднее между изяществом и мощью передавало тот неповторимый стиль, присущий так любимому на острове культу светозарного Аполлона.
В святилище Аполлона, в дни празднеств переполненном народом, сейчас было пусто. День близился к вечеру. У делосцев, имевших возможность лицезреть святыню ежедневно, были свои земные заботы.
Осмотрев святилище изнутри и снаружи, чернобородый стал спускаться вниз по тропе, намереваясь успеть вернуться до темноты в город и добраться до постоялого двора, где можно было найти ночлег и ужин.
В это время до его слуха донеслось негромкое блеянье, и он увидел недалеко от тропы старика, пасшего нескольких коз. На старике была надета серого цвета туника до колен, поверх которой на плечи была наброшена сшитая из козьей шкуры накидка с прорезями для рук. Ночи в горах бывают холодные.
— Пусть дни твои будут долги, чужестранец! — пастух склонил голову в поклоне. — Видать, издалека путь держишь?
— Издалека, — согласился чернобородый. — Плыву из Хапи, где правят фараоны. Спешу в Афины. Хочу успеть к Панафинейским играм. Но шторм вынудил меня укрыться на Делосе.
— А сам откуда будешь? Судя по говору, из Ионии?
— Я галикарнасец, родом из Карии. Зовут меня Геродот.
— А я родился и вырос на этом острове. Димарх — мое имя. Который год пасу я здесь коз. Моя хижина недалеко отсюда. Вижу, ты устал. Не откажи мне в любезности. Будь моим гостем.
Димарх привел гостя в небольшую хижину, сложенную из плоских камней, с земляным полом, посреди которой стоял стол, сколоченный из двух широких досок, почерневших от времени, а рядом с ним две скамейки. У стены находилась лежанка с наваленными на нее козьими шкурами.
Димарх достал кувшин с вином, кусок сыра, горсть маслин, разломил на куски ячменную лепешку.
— Раздели со мной мой скромный ужин, — предложил он Геродоту, наливая вино в глиняные кубки.
Заметив купленный Геродотом свиток, Димарх понимающе кивнул головой.
— Я вижу, тебя интересуют древности?
— Не только, — ответил Геродот, отхлебывая вино. — Я не прочь послушать рассказы знающих людей о путешествиях, о чудесах, которыми полон мир.
— О чем же этот свиток?
— О путешествии Аристея Проконнеского, который отправился на край света, — Геродот развернул свиток и, пробегая глазами по строкам, стал пересказывать смысл прочитанного. — Он утверждает, что за большим морем лежит обширная страна скифов, за скифами живут савроматы, а к востоку от них — исседоны. К северу же от исседонов обитают гипербореи, живущие на спине у северного ветра. Между исседонами и гипербореями находятся аримаспы. Эти аримаспы одноглазые и покрыты шерстью с ног до головы.
Разочарованный Геродот оторвал взгляд от строчек.
— Я бывал во многих странах, видел разные чудеса. В стране Хапи, на самом ее юге, люди высоки ростом и черны как смоль. Там водятся огромные слоны и невиданные звери с острым рогом на носу, страшные в своей необузданной ярости. В Аравии, где растут мирра и ладан, обитают крылатые змеи, маленькие и пестрые. Они ютятся во множестве возле каждого дерева, и горе было бы людям, будь те змеи ядовиты. Много есть разных чудес на свете, но нигде я не слышал о существовании одноглазых людей, разве что у великого выдумщика Гомера, описавшего циклопов в своей поэме про хитро-мудрого Одиссея, — Геродот рассмеялся. — В мире не бывает одноглазых людей, точно так же, как не бывает людей с головой барана или собаки.
Димарх не произнося ни слова, слушал Геродота.
— Кроме того, — Геродот снова углубился в изучение свитка, — вот он пишет о гипербореях, живущих в стране, где земля зимой от холода тверда, как камень, реки всегда покрыты льдом, а в воздухе летают белые перья, режущие глаза. Как же они живут в таких нечеловеческих условиях? Чем питаются? Из чего строят себе жилища? — Геродот с сомнением поглядел на Димарха.
— Так ты считаешь, что гипербореев не существует? — Димарх хитро прищурился.
— Трудно поверить в то, что не соответствует здравому смыслу.
— Тогда завтра, когда будешь спускаться вниз, зайди в храм Артемиды. Там в священной роще есть две старые могилы. В них похоронены Опис и Арга, две женщины-гиперборейки. Они пришли издалека и принесли дары богине Артемиде, чтобы она облегчала роды женщинам их племени. Ведь, как известно, Артемида — богиня материнства, помогает роженицам.
— Ты хочешь подвести меня к мысли, — догадался Геродот, — что если в природе существуют исседоны, да и гипербореи, живущие далеко на севере, не такая уж редкость на Делосе, то почему бы ни существовать аримаспам, которые хотя и уродливы, но, зато, обитают гораздо ближе? Логики здесь, конечно, нет никакой, но меня интересует другое — для чего богам надо было создавать подобных людей, если это все-таки люди, а не просто похожие на нас животные? Ведь, ясно, как день, что два глаза лучше, чем один, а пять пальцев лучше, чем три.
— Уродство, как раз и не противоречит здравому смыслу. Может, в тех краях одноглазость и трехпалось являются, наоборот, являются канонами человеческой красоты.
— Сколько же времени эти отважные женщины добирались из гиперборейской стороны до Делоса? Не мудрено, что они не решились пуститься в обратный путь, — произнес в раздумье Геродот. — Наверное, трудно было в те далекие годы путешествовать. Не было быстроходных кораблей, способных за короткое время переплыть целое море. Надо признать, люди многого добились в покорении мира. И это радует. Наши мудрецы уже близки к разгадке природы всех вещей, разлагают материю на атомы. Не так далек тот день, когда появятся корабли, способные летать по воздуху. Вот тогда человек действительно сравнится по своему могуществу с богами.
— А мне думается, что развитие мира идет совсем не по тому пути, по которому могло бы идти, — не согласился с ним Димарх. — Начав строить машины, мы потеряли нечто большее.
— И что же это? — спросил Геродот.
— Мне кажется, — задумчиво произнес Димарх, — что за счет изобретенных нами машин мы стали быстрее и сильнее, чем были раньше. Мы покорили природу, но в результате этого оторвались от нее. И еще не известно, что лучше. Если бы человек знал будущее, умел бы на расстоянии мысленно общаться с другими людьми, то ему не понадобились бы все эти умные приспособления, которые с одной стороны возвышают нас над природой, выделяя из животного стада, а с другой — противопоставляют нас ей.

Проговорив с пастухом всю ночь, Геродот ранним утром вышел из хижины и стал спускаться с горы, придерживаясь того пути, который наметил себе еще прошлым днем на ступенях храма. Пройдя извилистой улочкой мимо обнесенных каменной оградой домов, он вышел на базарную площадь.
Город постепенно просыпался. Хлопали двери мастерских, распахивались ставни торговых лавок, лотки и прилавки заполнялись товаром, ожидая покупателей.
Внезапно раздался истошный вопль.
— Умер! Умер! — из мастерской винодела выскочил хозяин, тучный человек с лысеющей головой и, хлопая себя ладонями по щекам, запричитал горестно. — О горе мне, горе! Зашел в лавку, купил вина, выпил совсем немного, вдруг упал и умер!
— Кто зашел? Кто умер? — спрашивали друг друга прохожие.
— О горе мне, горе! — не унимался хозяин винодельной лавки. — И Салманарию тоже горе!
— А ему то что?
— Так это же его единственный сын Аристей умер у меня в лавке! Бегите скорее к нему в дом. Сообщите горькую весть.
— Так нет его дома, — сообщил кто-то из толпы. — Салманарий сейчас в Афинах. Вот горе для него будет, когда вернется. Единственный сын умер. Как боги к нему немилосердны!
Геродот вспомнил златокудрого юношу, желавшего плыть вместе с ними в Афины, и на душе у него стало печально. Совсем недавно столкнулся он с этим юношей, еще не познавшем вкуса жизни. Но, оказывается, всемогущие мойры уже сплели нить его судьбы и безжалостный Танат — бог смерти, давно уж вился над цветущим оазисом, чтобы затмить черными крылами солнце, вырвать огонь из его груди и бросить бездыханное тело в бездну вечности, в мрачное царство Аида.
Опечаленный, Геродот вернулся на корабль. Шторм за ночь утих. Лишь иногда запутавшийся в облаках ветер налетал непонятно откуда, срывал белую пену с верхушек успокаивающихся волн и улетал прочь — отголосок прошедшей бури. Готовились к отплытию. Гребцы давно уже сидели на веслах и ждали команды, чтобы вывести корабль из бухты на морской простор, где попутный ветер наполнит парус и помчит парусник по волнам по направлению к далекой гряде островов. Моряки укладывали на палубе последний груз — большие плетеные корзины со свежей рыбой, пузатые амфоры с пенистым виноградным вином и многое другое, что было погружено на корабль со складов делоских купцов.
Кормчий в последний раз окинул озабоченным взглядом пристань — не осталось ли чего на берегу, задержал взгляд на святилище Аполлона, видневшемся на вершине горы.
— Да хранят нас всемогущие боги! — пробормотал он и, обернувшись к гребцам, махнул рукой. — Налегай!
Два моряка уперлись длинными шестами в пристань и стали разворачивать нос корабля в море. В то же время, гребцы, сидевшие на веслах с обращенного к морю борта, дружно опустили весла на воду. Судно заскользило по воде, отходя от пристани, и вот уже весла с другого борта коснулись воды, и корабль, словно птица, понесся по волнам, разгоняемый отдохнувшими за ночь гребцами. Когда вышли в открытое море, мореходы сняли весла, закрепив их в специальных уключинах, и подняли парус.
Геродот стоял на корме и смотрел на удаляющийся скалистый берег. Пенный след от корабля терялся вдали. Два дельфина плыли сбоку, словно почетная стража, высланная Посейдоном. Лучи восходящего солнца золотили их блестящие мокрые спины. Они рассекали глянцевыми плавниками зеленоватые волны Эгейского моря и неслись вперед, почти не поднимая брызг. Все в этом мире дышало жизнью. И солнце, встававшее над горизонтом, и морские волны, остающиеся позади корабля, и ветер, надувающий парус.
А Геродот был грустен. Смерть незнакомого юноши, пусть немного заносчивого и горделивого, — молодость и должна быть такой, — потрясла его. Сколько молодецкого задору было в нем, сколько неукротимой энергии, которой так мало остается в человеке к старости.
К Геродоту подошел кормчий. Подставив почти коричневое от морского загара лицо вольному ветру, он вдохнул полной грудью.
— Посейдон благоволит к нам. Он послал попутный ветер. К вечеру прибудем в порт Пирей, — кормчий скосил взгляд на Геродота. — А господин почему-то невесел? Или ему не понравился остров?
— Остров прекрасен, — возразил Геродот. — Недаром здесь долгое время хранилась казна всего Афинского союза, пока стратег Перикл не перенес ее в Афины.
— За афинскими стенами надежнее, — согласился Тисиандр.
— За афинским флотом надежнее, — поправил его Геродот. — Делос защищает только страх. Страх перед гневом Аполлона. Но другие народы веруют в других богов. Когда персидский флот под предводительством флотоводца Сарпедиона захватил Делос, не было силы, которая смогла бы остановить персов.
— Не скажи, господин! После этого персидский флот попал в бурю, и немногим кораблям удалось добраться до берега. Ты ведь не будешь утверждать, что буря эта пришла ниоткуда? Ясно, как день, что оскорбленный Аполлон наслал ее на персов. Чтобы впредь знали, как перечить богам, чьи бы они ни были.
— Может, оно и так, — Геродот думал уже о другом. — Ты помнишь, Тисиандр, того юношу, что просил взять его в Афины?
— Ну как же! — Тисиандр рассмеялся. — Обещал найти меня на дне морском, если я уплыву раньше срока. Горделивый народ — эти островитяне.
— Он умер, — сообщил Геродот.
— Разве? — кормчий недоуменно посмотрел на него.
 — Да, — подтвердил Геродот. — Сегодня утром, незадолго до нашего отплытия. Я был в тот момент на базаре, когда это случилось.
— Вот бы не подумал, — кормчий обернулся и указал Геродоту на стоящих у борта пассажиров.
— Видишь вон того человека в синей хламиде и широкополой шляпе? Он пришел сегодня утром, незадолго до тебя, господин, и заплатил оставшуюся сумму.
— Быть может, это один из друзей несчастного юноши, — предположил Геродот. — Наверняка, он едет в Афины, чтобы известить отца. Скорбный вестник! Какая нелегкая участь — быть глашатаем печали. Однако пойду, поговорю с ним.
Геродот направился к стоящему у борта незнакомцу. Услышав за своей спиной шаги, тот еще плотнее закутался в хламиду и надвинул шляпу на самые брови, так, что ее широкие поля совершенно закрыли его лицо.
— Приветствую тебя, мой друг, позволь постоять рядом с тобой, — Геродот остановился рядом с ним и облокотился на борт судна. — Прости, что нарушаю твое одиночество в такой скорбный час. Я знаю, что произошло, так как был рядом в тот самый момент, когда это случилось, и видел все собственными глазами. Очень жаль! Такой молодой и уже…
От его слов незнакомец вздрогнул.
— У меня не было выхода, — глухо пробормотал он. — Мне были нужны деньги. Из-за них я пошел на это.
— Понимаю, — закивал головой Геродот. — Но как Салманарию сказать о случившемся? Это известие подкосит его. Единственный сын и такое...
— Я сам ему все расскажу! — пообещал незнакомец.
— Будет лучше, если он услышит это от тебя, — согласился с ним Геродот. — А все-таки жаль, что так получилось. Знать бы заранее.
— Время вспять не повернешь! — прокашлял незнакомец.

5

Никогда еще царь царей Артаксеркс не был так разгневан. Впервые за все его царствование он — наместник бога на земле, не мог сдержать данное им слово. Один за другим возвращались в царский дворец гонцы, посланные им во все уголки огромной державы. Мальчика с царскими знаками на теле никто нигде не видел. И вот, наконец, последними прибыли гонцы из далекой Киликии. С ними приехал и сам наместник. Бледный, как полотно, он распластался ниц перед взбешенным царем, не смея поднять головы.
С одной стороны воля Артаксеркса была исполнена. В его огромной державе, занимавшей полмира, объединявшей десятки покоренных государств и областей, сотни разных племен и народов, в стране, в которой людей больше, чем песчинок на дне моря, нашли таки след маленького мальчика, пропавшего много месяцев назад, совсем в другом месте, удаленном от Персии на тысячи парасангов. Разыскали скромную хижину, в которой жил старый Бахтияр со своим приемным сыном Арсланом. Нашли могилу, в которой был похоронен Бахтияр. И больше ничего. Далее, след мальчика терялся в неизвестном направлении.
— Разбойники, — шептал насмерть перепуганный наместник, уже получивший от царя несколько ударов плетью и моливший бога об одном, чтобы царь не взял вместо плети острую саблю. — Зарезали из-за нескольких монет. И мальчика с собой забрали.
— Зачем им мальчик? — спросил Бектуган у наместника.
— Его можно продать в рабство, — прошептал наместник, вытирая кровь с лица — один из царских ударов плетью рассек ему щеку, едва не выбил глаз.
— Ты, назначенный исполнять мою волю, вместо того, чтобы искоренять зло во вверенной тебе сатрапии, допускаешь, чтобы моих подданных резали, как овец? — Артаксеркс махнул слугам рукой. — Повесьте его вниз головой на главной площади.
— Постой, Повелитель! — Бектуган, поклонившись, сделал шаг вперед. — Сохрани ему жизнь. Пусть он мне поможет. Я поеду с ним в Киликию, и сам найду мальчика. Тем самым ты сдержишь данное тобой обещание.
— Я дам тебе сотню своих телохранителей из отряда "бессмертных” и снабжу золотом, — гнев Артаксеркса стал стихать.
— О нет, Повелитель! — Бектуган отрицательно покачал головой. — Сотни даже самых отважных воинов не хватит для того, чтобы расправиться со всеми разбойниками на побережье. Как только я появлюсь в городе Тарсе с отрядом, они тут же все спрячутся, как мыши по норам, и мне едва ли кого удастся найти. Если же я прибуду один, это ни у кого не вызовет подозрения. Чужестранцев в Тарсе немало. А он, — Бектуган кивнул на наместника, — будет мне тайно помогать.
— Умны речи твои, — одобрил Артаксеркс. — От этого бездельника ты получишь, все, что пожелаешь. А если он опять сделает что-то не так — убей. Отныне его жизнь принадлежит тебе.
Поклонившись царю, Бектуган встал рядом с Сабирканом и шепнул ему:
— Когда вернешься в родные края, передай Дархану, что я найду его сына, пусть даже мне для этого придется обойти весь мир от края до края.

6

К вечеру корабль с Геродотом на борту приплыл в Пирей, соединенный с Афинами мощенной камнем дорогой. Раскинувшийся на небольшом полуострове в Эгинском заливе и окруженный со всех сторон высокими крепостными стенами, Пирей был для Афин, расположенных в тридцати стадиях от побережья, морскими воротами, делая Афинскую республику крупнейшей морской державой. В его гаванях могли одновременно разместиться более двухсот военных триер и столько же торговых кораблей.
Здесь швартовались корабли со всего света: критские, сирийские, финикийские. В непрекращающемся гуле человеческих голосов невообразимым образом переплетались разноязычные говоры и наречия. Моряки, возвращавшиеся из дальних плаваний, раскачивающейся походкой проходили по каменной пристани, рыбаки тащили сети и корзины с рыбой, рабы выгружали из корабельных трюмов зерно, лен, папирус, амфоры с вином и многое другое, что можно было выгодно продать в Афинах и близлежащих городах и селах Аттики.
Управляемый Тисиандром, корабль миновал военную гавань Кантарос с несколькими остроносыми триерами, стоящими на рейде, и, проплыв дальше, вошел в торговую гавань Эмпорион, где и пришвартовался у причала, найдя свободное местечко.
Щедро заплатив Тисиандру, Геродот сошел на берег и огляделся.
Смеркалось. Пирей жил обычной жизнью портового города. Извозчики поджидали только что прибывших клиентов. Порны — проститутки низшего разряда, одетые в бесстыже короткие накидки с широкими разрезами по бокам, — высматривали в толпе приезжих свои жертвы. Как правило, их услугами пользовались те, у кого не хватало денег на флейтисток, ублажавших холостяцкие пирушки игрой на флейте и пением, не говоря уж о гетерах, которые немногим были по карману.
— Милый, зачем тебе куда-то ехать? — смуглая женщина с распущенными волосами тронула Геродота за руку. — Оставайся у меня. В моем доме ты найдешь и вкусный ужин, и мягкую постель и еще кое-что, если пожелаешь.
— Не сейчас, — Геродот отстранился от нее и пошел вдоль повозок, услышав сзади вздох разочарования.
— Господин желает попасть в Афины? — толпящиеся на пристани извозчики обратили все взоры на Геродота.
— Мои кони самые быстрые! А мои еще быстрее! — заманивали они наперебой.
Геродот выбрал изящную повозку, запряженную парой тонконогих лошадей. Извозчик взмахнул плетью, погоняя своих четвероногих кормилиц, и перед глазами Геродота замелькали ряды фруктовых деревьев со множеством спеющих плодов, распространявших благоухающий запах. За деревьями, посаженными по обеим сторонам дороги, ведущей из Пирея в Афины, возвышались высокие крепостные стены, сложенные из больших каменных глыб, и тянущиеся до самых Афин. Эти стены, построенные по приказу стратега Фемистокла для защиты дороги и Пирейского порта от иноземных захватчиков, превращали Афины и Пирей в единую неприступную крепость. Так уж распорядилась судьба, что их строитель Фемистокл был изгнан из Афин и нашел приют у персов, своих извечных врагов, с которыми воевал всю свою жизнь.
Повозка приближалась к Афинам. Когда впереди показался акрополь, возница оглянулся на пассажира.
— Куда господин прикажет отвезти его? — поинтересовался он.
— Есть у меня здесь хороший друг. Он афинянин, но я давно у него не был и не помню, где его дом. — Геродот смущенно развел руками. — Но я могу назвать его имя.
— Афины — большой город, — возничий снисходительно улыбнулся. —Здесь живет много народу. Как можно найти человека по одному имени? Разве что обратиться к ростовщику. Если твой друг брал деньги в долг, то его имя должно быть отмечено в списках. Так как ты говоришь, его зовут?
— Мой друг не берет в долг, — ответил Геродот. — А зовут его Перикл. Стратег Перикл.
Удивленный возничий обернулся к Геродоту.
— Господин шутит?
— Нет, не шучу, — Геродот отрицательно покачал головой и уточнил. — Так ты знаешь Перикла?
— Разве есть в Афинах человек, который не знал бы Перикла? — возничий хлестнул лошадей, и они понеслись вперед, стуча копытами по мостовой. — Доставим в два счета.
Действительно, вряд ли в Афинах можно было найти человека, который не знал бы стратега Перикла, принадлежавшего к знатному и богатому афинскому роду. Его отец, Ксантипп, командовал афинским флотом, разбившим персов у мыса Микале в Малой Азии. А по матери, славной Агаристе, Перикл относился к Алкмеонидам. Много в этом роду было славных афинян, в том числе афинский тиран Писистрат, вознесенный на вершину власти силой демоса, и благомудрый Клисфен, свергнувший тиранию Гиппия и провозгласивший демократию, которой Перикл оставался верным всю жизнь.
Перикл обрадовался неожиданному приезду Геродота. Он распростер руки и крепко обнял его.
— Я рад видеть тебя, — провозгласил он — Ты приехал вовремя. Завтра в Афинах начинаются Панафинейские празднества.
— Старался успеть, — ответил Геродот. — Благодаренье Писистрату, за то, что подарил нам этот праздник.
7

— Во имя Ахура-мазды, подайте старому солдату, искалеченному Эллинской войной, — грязный попрошайка сидел на площади, протягивая руку с заскорузлой кожей навстречу прохожим. Иногда эти мольбы были услышаны, и тогда к его ногам звонко падала мелкая монета, но чаще всего ему бросали кусок черствой лепешки или несколько сушеных фиников.
Как-то раз, возле него остановился незнакомый человек в поношенной одежде. Он постоял некоторое время рядом с ним, о чем-то раздумывая, потом прошел мимо, однако не ушел далеко, а остановился возле дома напротив, привалившись плечом к стене, и, не вызывая особых подозрений, бросал оттуда косые взгляды на нищего. Простояв так довольно долго, он выждал, когда на площади почти не осталось народу, и во второй раз прошел мимо него. Потом вдруг развернулся и присел рядом.
— Богатый улов сегодня? — глядя в другую сторону, спросил он у нищего.
Говор выдавал в нем чужестранца.
— Что ты, господин, — настороженно произнес попрошайка, приняв незнакомца за разбойника, вознамерившегося отнять у него дневной заработок. — Так, сущая ерунда. Ячменная лепешка, горсть фиников, да кость с остатками мяса.
— А деньги есть?
— Три монеты, — нищий протянул медяки незнакомцу. — Господин может их забрать себе.
— Какой же ты после этого солдат, — усмехнулся незнакомец, — если так запросто расстаешься со своей добычей?
— Куда мне с одной рукой против вашего брата, — скривился нищий.
— А ты знаешь, кто я?
— Догадываюсь, — нищий кивнул на рукоять кинжала, торчащую из-под одежды, и тяжело вздохнул. — Встретился бы ты со мной немного раньше на поле брани, когда я еще не был калекой.
— Меня давно не было в городе, — произнес незнакомец. — Что говорят про старого мудреца?
— Какого мудреца? — нищий притворился, что не понимает о ком идет речь.
— Которого убили.
— Ничего не говорят. Все уже позабылось.
— Ты здесь "глаза и уши", — незнакомец пристально поглядел на попрошайку и тот, не выдержав его взгляда, отвел глаза в сторону.
— Про мальца, жившего с мудрецом, что слышал?
— Почти ничего.
— И все же?
— Говорят, поссорились из-за него эти двое, что подняли руку на беззащитного старика. Продали мальчишку пиратам. Да не к добру пошла их добыча. Зарезал один другого.
— А тот, что остался в живых..., где его дом?
— Кто же знает, где дом у разбойника? Лес густой или пещера потайная.
Рядом с нищим упал золотой дарик — целое состояние для бедняка.
— Так, где же мне найти его? — незнакомец, демонстративно сунул руку за пазуху, нащупывая рукоять кинжала. — Советую не шутить со мной.
— В конце соседней улицы растет большое раскидистое дерево за белым забором, — едва слышно прошептал нищий.
— Кто еще есть в доме?
— Никого нет. Разве сможет, кто еще ужиться с таким подлым псом?
— Если обманул — убью, — незнакомец пошарил за пазухой и, достав тугой мешочек с золотом, незаметно кинул его к ногам нищего. — Возьми, солдат. Этих денег тебе хватит, чтобы достойно встретить старость.
Глубокой ночью в дверь дома, обнесенного высокой стеной, выкрашенной в белый цвет, рядом с раскидистым деревом, тихо постучали.
— Кому там еще не спиться? — раздался сонный голос.
— Это я, безрукий, — раздался приглушенный шепот.
— Чего тебе надо, нищий? — раздался скрип отодвигаемого засова. — Если рассчитываешь получить от меня кусок лепешки, то вместо этого я отдубасю тебя сейчас палкой по пяткам.
Но как только засов был снят, дверь распахнулась от сильного удара, и в комнату ворвался человек, закутанный в черный плащ. Он прижал не проснувшегося до конца хозяина к стене, и тот почувствовал, как острое холодное лезвие кинжала уперлось ему под ребро.
— Кому ты продал мальчика?
— Какого мальчика?
— Того, что жил с мудрецом, — лезвие кинжала проткнуло кожу, и теплая струйка крови потекла по животу и ногам.
— Он на корабле, — быстро зашептал прижатый к стене разбойник.
— На каком корабле?
— Не помню!
— Вспомни! — лезвие вонзилось глубже. — Куда плыл корабль?
— В Афины!
—Зачем так далеко? — не поверил незнакомец и подвигал кинжалом вверх-вниз, расширяя рану. — Ведь есть рынки рабов на островах? Это ближе.
— В Афинах со дня на день начнутся Панафинейские празднества. Съедется множество народу. Там раба можно продать гораздо дороже.
— Каждый человек — враг самому себе, — изрек незнакомец. — За этого мальчика ты бы мог выручить столько денег, что не сумел бы унести. А вместо этого получишь по делам своим, — он вонзил кинжал в живот разбойнику по самую рукоять, и оттолкнул от себя сразу обмякшее тело.
Уже под утро Бектуган возвратился во дворец наместника. Правая половина его черного плаща была сплошь покрыта бурыми пятнами крови. Наместник вопросительно посмотрел на него, ожидая приказа.
— Снаряди корабль с командой и найди мне надежного проводника, желательно из Эллады, — распорядился Бектуган. — Я отплываю в Афины.

8

Геродот проснулся оттого, что кто-то осторожно тряс его за плечо. Это был слуга. Солнце уже поднялось над холмом и осветило верхушки кипарисов.
Слуга принес тазик с прозрачной водой, благовония.
— Господину надо умыться. Хозяин просит его к столу. Скоро должны начаться празднества.
Геродот подставил сложенные в горсть ладони под струю холодной воды, вымыл руки, плеснул несколько горстей на лицо. После омовения он прошел в комнату для еды. За столом сидели Перикл и Аспазия. Геродот присел на поставленный ему стул с подлокотниками.
— Сегодня всех нас ожидает удивительное зрелище, — произнес Перикл. — Мы увидим великие творения Иктина и Калликрата. Построенный ими храм Афины-Девы прекрасен.
Окончив трапезу, они вышли из дома на улицу и направились в сторону акрополя. Широкая улица быстро заполнялась народом. Они уже поднялись на Акпрополь, но внезапно Перикл тронул Геродота за руку.
— Смотри, вон тот невысокий сухощавый мореход с лицом, будто вылитым из темной бронзы — это Салманарий с Делоса. Мужественный воин и отличный моряк. Он не так давно вернулся из дальних странствий и мог бы тебе рассказать много нового. Я ведь знаю твою любовь к разным историям.
— Слышал я об этом достойном муже, будучи на Делосе. И мне очень хотелось бы с ним поговорить. Да только не ко времени все это, — нахмурился Геродот. — У него вчера умер сын.
— Мне об этом ничего не ведомо, — лицо Перикла стало серьезным. — Однако по нему не видно, чтобы он сильно переживал.
— Быть может, до него еще не дошла скорбная весть? — предположил Геродот. — Неужели не нашел его за это время печальный гонец, прибывший вчера вечером на том же корабле, что и я.
Они подошли к Салманарию.
— Мой друг! Разреши тебе представить Геродота. Сей ученый муж был во многих странах от жаркой Хапи до Понта Евксинского.
— Я наслышан о твоих путешествиях, — Салманарий склонил голову, приветствуя Геродота. — А теперь благодарю судьбу, что она предоставила мне возможность лично познакомиться с тобой. Приходи ко мне завтра утром. Я не так давно плавал за Столбы и с удовольствием расскажу тебе все, что видели мои глаза.
— Смею ли я отнимать у тебя время в день тризны! — ответствовал Геродот.
— День тризны? — удивился Салманарий.
— На пути в Афины мой путь пролегал через остров Делос. И когда я, поклонившись статуе Аполлона, торопился на корабль, то, проходя мимо лавки винодела, услышал горестные крики. Народ на улице оплакивал твоего сына. Он умер в одночасье.
— Оплакивали моего сына? — Салманарий удивился еще больше. — Аристея?
— Да, почтенный Салманарий, — Геродот печально склонил голову.
— Но мой сын жив и здоров! — Салманарий недоуменно посмотрел на Геродота. — Он прибыл вчера в Афины, чем, признаюсь, немало меня порадовал. Заявился под вечер. Уставший, но счастливый. Я, признаюсь, и сам соскучился по нему и поэтому не стал бранить за своевольство.
— Со мной плыл один человек с Делоса, — произнес обескураженный Геродот. — Но я думал, что это вестник смерти. Так это, оказывается, и был твой сын... Или его не упокоившийся дух, тоскующий по отцу.
Салманарий расхохотался.
— Никогда я еще не слышал, чтобы умерший смог проделать такой длинный путь через море, а потом есть, пить и веселиться без удержу. Такое встречается, разве что, в жизнеописании богоподобного Геракла, сумевшего вырвать бедную жертву из цепких лап безжалостного Таната.
— Как же так? — размышлял вслух Геродот. — Я не мог ошибиться. Аристей сын Салманария один на Делосе. Других нет. Или... это был фарс? — его осенила догадка. — Все это было подстроено? — Геродот вспомнил внимательный взгляд златокудрого юноши, слушавшего, как он читал на делосском базаре древний манускрипт, обнаруженный в разбившейся статуэтке. — Не решил ли твой сын повторить фокус богоподобного Аристея Проконнеского? Тот точно также зашел в мастерскую и умер, а когда пришли его родственники, чтобы забрать тело покойного, оказалось, что покойника-то нет. Исчез. И появился только через семь лет. Живой и здоровый. Где был все это время, неизвестно. Говорит, путешествовал вместе с Аполлоном. Пойди, проверь!
— Я познакомлю тебя с Аристеем при первом удобном случае, — пообещал Салманарий. — Тогда все и прояснится. А пока мы можем пройтись и поговорить о том, кто где был и что видел. После празднеств отправимся на постоялый дом, где я разместился и, в ожидании моего сына, отведаем доброго делоского вина.
— Если так, то я готов принять твое приглашение, — ответил Геродот и обратился к Периклу — Ты пойдешь с нами?
— Я, к сожалению, не скоро освобожусь, — Перикл развел руками. — Дела. К тому же, мы уже обо всем успели побеседовать с Салманарием. Лучше вы, когда наговоритесь, приходите ко мне в дом. Аспазия будет рада.
Любезно распрощавшись с Периклом, Геродот и Салманарий, разговаривая между собой, стали неторопливо спускаться с Акрополя в нижнюю часть города.
— Как все-таки прекрасен храм Афины-Девы, созданный архитекторами Иктином и Калликратом, — воскликнул восхищенный Геродот. — Говорят, сам несравненный Фидий руководил строительством?
— Более того, Фидий, задетый за живое, поклялся изваять статую Афины, подобной которой не было на свете и установить ее на площади перед Парфеноном, чтобы она была видна с моря.
— Хвала славному Периклу! Скольким людям он дал возможность проявить себя. Скольких бедняков он спас от голодной смерти и неминуемого рабства, дав им работу на военных триерах, которых по его указу строится более тридцати штук в год.
За разговором Салманарий и Геродот не заметили, как спустились с Акрополя, и пошли по улицам. Внезапно их разговор был прерван криками, доносившимися со стороны невольничьего рынка.
— Постой, я, кажется, слышу голос моего сына, — Салманарий остановился и прислушался многоголосому шуму улицы. — Вот подходящий случай воочию убедиться, что он жив. Подойдем поближе, и ты увидишь, что это не дух, а сам Аристей во крови и во плоти.
Они свернули с дороги и, углубившись в толкотню базара, стали протискиваться к видневшемуся впереди помосту, где торговали человеческим товаром. Здесь были выставлены на продажу рабы — несколько десятков человек, различавшихся по внешнему облику, цвету кожи и относившихся к разным племенам и народностям.
Рядом с закованными в цепи мускулистыми чернокожими гигантами, доставленными из Эфиопии и Нубии, стояли лесные люди, похожие на диких зверей, с косматыми гривами нечесаных волос, родиной которых наверняка были густые леса Центральной Европы или еще более далекие Оловянные острова. От сковывающих их шеи бронзовых ошейников к вделанному в пол кольцу тянулась толстая цепь, разорвать которую они бы не смогли, даже если бы очень захотели.
Среди этих полудиких рабов, пригодных более всего для тяжелой работы в каменоломне, выделялся щуплый юноша, среднего роста, рыжеволосый, в грязном хитоне, сквозь дыры которого проглядывала замысловатая татуировка, покрывавшая плечи и грудь.
Аристей, расположившись неподалеку от помоста в компании молодых повес, таких же, как он сам, незлобно препирался с работорговцем.
— Где ты взял этого доходягу? — кричал он, подстрекаемый веселым хохотом своих дружков. — На что он годится? Это же не раб, а заморыш. Ты специально вырядил его в отрепье, чтобы мы не видели выпирающих мослов?
— Не смотрите, что он такой худой, зато очень выносливый, — злился торговец, проклиная тот день, когда он купил этот тощий товар. — Посмотрите, какие у него жилистые ноги. За такими ногами не всякая лошадь угонится.
— А это у него что? — Аристей, смеясь, выхватил у сонного охранника из рук длинное копье, и ткнул рабу под ребро, однако не рассчитал усилий, и из раны на пол закапали тяжелые капли крови.
— Ты покалечил моего раба! — завопил работорговец. — Теперь ты обязан его купить или тебя будут судить.
— Зачем мне этот скелет? — Аристей попытался улизнуть, но вооруженные охранники уже окружили его, не давая скрыться.
— Плати деньги за раба! — кричал работорговец.
— Ладно, куплю, чтобы принести его в жертву Афине! — Аристей нехотя достал мешочек с деньгами.
— Тогда ты никогда не увидишь того, что видел я, — отчетливо произнес бедный юноша на ионийском наречии.
— Смотрите, это животное еще и разговаривает! — воскликнул Аристей. — Чего же ты видел такого, безмозглый червяк, чего не видел я?
— Я видел неведомого зверя, огромного как слон, живущего по берегам рек, впадающих в холодное море, берег которого всегда покрыт льдом. У этого зверя толстая кожа, заросшая длинной рыжей шерстью, более густой, чем грива у льва, и длинные клыки, которыми он роет себе в замерзшей земле глубокие норы. Этими клыками он запросто может вспороть тебе брюхо. Но тебе нечего бояться, ведь ты никогда не увидишь его, толстяк. Потому что ты не сможешь дойти до тех мест.
Аристей даже опешил от этих слов, понимая, что раб оскорбил его.
— Эх ты, метек! — потешалась толпа над островитянином. — Вот это раб! Как отбрил! За словом в карман не лезет.
— А вот... возьму и разыщу того зверя. Убью его, а клык положу на алтарь перед статуей Афины, которую Фидий поклялся изваять! — в запальчивости закричал Аристей. — Вот тогда узнаете, какой я метек. Не всякий афинянин решится на такое.
— А ты поклянись! — гоготала смеющаяся толпа, еще более раззадоривая горячего островитянина.
— Клянусь Афиной, что добуду клык этого зверя! — выкрикнул Аристей.
— Молчи, сын! — крикнул Салманарий и, расталкивая людей, кинулся к Аристею.
Но было уже поздно. Нет такой стрелы, которой можно было бы поразить вылетевшее из человеческих уст слово. Стоящие рядом с помостом горожане, все разом замолчали. Повисла напряженная тишина.
— Что ты наделал, сын! — Салманарий схватил Аристея за руку и увлек за собой, в надежде скрыться с ним в толпе.
— Он поклялся именем Афины! — раздались голоса. — В такой-то день! Он дал заведомо ложную клятву!
Толпа вокруг них сомкнулась плотным кольцом. Салманарий с Аристеем оказались в центре круга.
— Судить его, судить! — кричали стоявшие в первых рядах. — Смерть ему, смерть!
— Что там случилось? — напирали те, кто стояли сзади и ничего не слышали, но понимали, что пропустили нечто интересное.
Салманарий опустил руку к поясу, где у него, скрытый складками гиматия, висел кинжал. Увидев его движение, Геродот протиснулся в круг и, встав рядом, схватил его за руку.
— Это не спасет, — едва слышно проговорил он. — Наоборот. Убийство афинского гражданина в день Великих Панафинейских празднеств даст повод для объявления войны Делосу. Ты ведь не хочешь видеть свой родной остров, окруженный афинским флотом? Тогда доверь это дело мне.
Геродот поднял вверх руку, призывая к вниманию взбудораженную в предвкушении крови толпу.
— Остановитесь, достопочтенные граждане Афин! — провозгласил он. — Этот человек пока ни в чем не виноват, — Геродот указал на поникшего головой Аристея. — Он не давал ложной клятвы. Он действительно намерен совершить далекое и опасное путешествие за клыком невиданного зверя, чтобы возложить его к ногам Афины. Хвала ему, что он завещал свой дар Афине, а не другим богам.
— Ну, раз так... Если действительно собирается путешествовать... Странный народ — эти островитяне...
Страсти начали остывать. Кое-кто, удовлетворенный словами Геродота, готов был согласиться, но тут случилось то, чего Геродот не смог предвидеть.
— Пусть поклянется на алтаре! — раздался чей-то крик и толпа, в которую оказались, словно впаяны Геродот с Салманарием и Аристеем, потекла в сторону Акрополя.
Они подошли к Парфенону. Там их встретил Перикл. Он внимательно выслушал говоривших наперебой людей, и его лицо стало серьезным. Он взглянул на Аристея.
— Так какую ты клятву дал?
В присутствии Перикла и Фидия Аристей повторил те слова, что вылетели из его уст по неосторожности. Выслушав, Перикл изрек.
— Дача ложной клятвы, да еще связанной с именем Афины, дело подсудное и должно рассматриваться в Ареопаге. Наказание за это преступление — смерть. Но клятва не будет считаться ложной, если ты и вправду отправишься в путь. По закону, твой отец останется в Афинах заложником, до тех пор, пока ты не вернешься. Если ты не исполнишь клятву и попытаешься скрыться, он умрет. У тебя есть некоторое время, но помни — Фидий работает быстро.
Аристей понурился.
— Ничего страшного, — шепнул Перикл Салманарию. — Я бывал в тех местах. Почти все города на северном побережье Понта Евкстинского основаны выходцами из Эллады. Там живут такие же люди, как и мы.
— Помни, сын, — Салманарий грустно улыбнулся. — Теперь моя жизнь в твоих руках.
В это время к ним подоспел работорговец. Он тащил на веревке молодого раба.
— Вот твой раб! — закричал он. — Плати деньги!
— Нет у меня денег, — заартачился Аристей. — Я и так уже поклялся идти неизвестно куда, а тут еще деньги платить за мешок с костями.
Он негодующе махнул рукой и по неосторожности попал рабу по лицу, разбив ему губу.
Не говоря ни слова, Салманарий достал из складок гиматия мешочек с деньгами и отсчитал столько, сколько просил торговец. Потом он подошел к юноше и в его руке блеснул кинжал.
"Неужели он убьет его?" — пронеслось в голове у Геродота. — Отомстит за сына. Однако, как это жестоко. Он хоть и раб, но принадлежит роду человеческому.
Салманарий перерезал веревку на шее раба и ласково провел ладонью по его лицу, вытирая кровь, сочившуюся из разбитой губы.
— Как звать тебя, мальчик? — спросил он.
— У него нет имени, — встрял работорговец. — Он же раб. К тому же не знающий, где родился. Говорит, что его страна лежит далеко на востоке, за Персией. А какая страна лежит за Персией? Индия? Так еще неизвестно где эта самая Индия находится и как до нее добраться. Мы всех рабов зовем по имени страны, откуда они родом. Фригиец, значит, Фриг, нубиец — Нуб, а он Дула — просто раб.
— У каждого человека должно быть имя, — процедил сквозь зубы Салманарий и так взглянул на торговца, что тот поспешил скрыться.
— Арслан, — еле слышно прошептал мальчик.
— Красивое имя, — Салманарий ласково улыбнулся ему и повернулся к Аристею. — Ему нужен отдых и хороший уход. Залечи ему раны, прежде, чем вы отправитесь в путь.
В темных глазах раба сверкнула слезинка.
— Я бы с большим удовольствием перерезал ему глотку, — едва слышно пробормотал Аристей, понурив голову.
— Кстати, там, на Делосе, что произошло? — спросил Геродот у Аристея,
— Мне были нужны деньги, — ответил Аристей, опустив голову. — Я притворился мертвым, а когда хозяин выбежал из лавки, взял у него деньги и выпрыгнул в окно.
— Так ты попросту обокрал его! Ты еще и вор.
— Нет-нет, — отрицательно замотал головой Аристей. — Я бы вернул ему деньги в ближайшее время. Мне отец дал достаточно монет. Я просто хотел быть похожим на Аристея Проконнеского и еще…, — он потупился, — хотел быть рядом с отцом.

9
— Кто?!
Молчание. Огромная толпа стоит у подножия горы Пникс, неподалеку от афинского Акрополя, где обычно проходят народные собрания, и слушает. Люди нерешительно переминаются с ноги на ногу.
— Так кто же?!
Несколько человек стоят на возвышении, видимые отовсюду. Это Перикл, Геродот, Салманарий и Аристей.
— Кто не побоится отправиться с этим юношей в неизвестные земли? — Перикл указывает на Аристея. — Кто отправится туда, где никто еще не бывал? На край света или еще дальше, если понадобится.
— Не лучше ли купить рабов? — шепотом спрашивает Аристей у отца.
— Чтобы они бросили тебя на произвол судьбы в минуту опасности?
— А если им пообещать свободу?
— Можно пообещать и свободу, — согласился Салманарий. — Но я боюсь, что они возьмут эту свободу раньше, чем ты успеешь дать ее им. У тебя не хватит сил, чтобы сладить с сильными рабами, а слабые тебе в таком деле не нужны.
— Как же быть?
— Мы поступим следующим образом, — Салманарий шагнул вперед.
— Я Салманарий, гражданин священного острова Делос, обращаюсь к вам, жители свободных Афин! Мне нужны десять самых отважных из вас. Те, кто не испугается отправиться с моим сыном в далекое путешествие, чтобы стать ему опорой и подмогой. А я позабочусь здесь о ваших семьях.
Протиснувшись сквозь толпу, вперед вышел загорелый афинянин в потертом хитоне.
— Меня зовут Поликрат. Землю моего отца забрали за долги. Если ты поможешь вернуть ее, чем осчастливишь, моих престарелых родителей, то знай — не будет у твоего сына друга, верней и надежней, чем я.
— Я выкуплю землю твоего отца и дам в придачу двух рабов, которые будут ему помогать, пока тебя нет.
— Эх, была, не была! — один за другим выходили из толпы, желающие сопровождать Аристея, хоть на край света, лишь бы как-нибудь поправить свои дела.
В основном, это были обнищавшие горожане, вынужденные продаваться богатым афинянам за гроши. Несмотря на огромные богатства, которыми владели в Афинах отдельные олигархи, значительная часть афинских граждан с трудом сводила концы с концами. У многих из них были семьи, и на мужчин выпадала нелегкая задача накормить досыта своих детей. А как это сделать, если в стране живет много народу, и нет войны? Один из путей — отправиться в опасное путешествие. Мудрый Салманарий покупал их верность Аристею тем, что обещал заботиться об их родителях и детях, пока сами они будут в походе.
Когда команда была уже набрана, вдруг из толпы вышел еще один молодой афинянин.
— Я, пожалуй, тоже прогуляюсь в гости к Гиперборею.
— Но я уже набрал людей, — Салманарий развел руками. — У меня почти не осталось денег, чтобы заплатить тебе.
— Ты не понял меня, уважаемый. Мне не нужны деньги. Я сам могу субсидировать тебя, если захочешь. Меня в Афинах многие знают.
— Почему же ты решил отправиться в такое опасное путешествие, если тебе не нужны деньги?
— Не спрашивай меня об этом, — ответил Филарет.
— Женщина, которую он любил, предпочла другого, — шепнул на ухо Салманарию Перикл. — Соглашайся, Филарет — надежный спутник. Он один из лучших стрелков во всей Элладе.
— Так берешь? — Филарет ждал ответа.
— Конечно, — Салманарий протянул ему руку, и Филарет крепко пожал ее.

Доставить эллинов до Ольвии — греческой колонии, расположенной на северном берегу Понта Евкстинского в устье полноводного Борисфена, согласился многоопытный кормчий Тисиандр, поддавшийся на уговоры Геродота и Перикла. Его корабль, оснащенный всем необходимым, дожидался на рейде, готовый по первой команде покинуть Пирей и взять курс на Геллеспонт, чтобы, пройдя этот опасный пролив, пересечь Пропонтиду и через Боспор Киммерийский выйти в Евксинский Понт.
Перед отплытием, Геродот поучал Аристея, слушавшего вполуха.
— Путь предстоит неблизкий. Ты переплывешь через три моря — Эгейское, Пропонтиду и Понт. Когда прибудешь в Ольвию, найди скифа по имени Тимна и передай ему этот перстень, — Геродот снял с пальца золотое кольцо с крупным рубином. — Он поймет, что ты от меня. Тимна был моим проводником, когда я путешествовал по Скифии. Теперь он важный чин в Ольвии, доверенный человек самого Ариапейта, скифского царя. Обратишься к нему, и он найдет провожатых или сам проведет тебя через всю Скифию, до самых ее окраин.
"Если с него еще не содрали кожу, — подумал про себя Геродот. — У них такое часто случается".
— А дальше куда? — Аристей лениво зевнул,
— В тех краях живут гиппемолги — доители кобылиц и галактофаги, питающиеся кислым молоком, а еще дальше обитают апии — неимущие. Они живут в кибитках, знают торг, обменивая товар на товар и сообща владеют всем имуществом, кроме меча и чаши для питья. Все это скифы. А за скифами живут племена савроматов. По своим обычаям они схожи со скифами, только еще более воинственные и дикие. Говорят, что они произошли от скифских юношей и женщин-амазонок. Представляешь, какая получилась смесь? Так что, без особой надобности вам лучше не встречаться с ними.
— Постараемся, — кивнул головой Аристей
— К северу от савроматов тянется безжизненная пустыня, — Геродот продолжал наставлять Аристея. — Земля там более восьми месяцев в году покрыта снегом. Реки и озера замерзают, а воздух наполнен белыми перьями, холодными и колючими. Они мешают зрению. Но вам не надо идти на север. Вы всегда должны двигаться строго на восток, навстречу солнцу. После долгого перехода вы окажетесь у подножия Рифейских гор, где обитают лысые люди с плоскими носами и широкими подбородками. Люди эти добродушны и гостеприимны, хотя и бедны. Это племя аргиппеев. У них вы сможете найти приют. По крайней мере, так говорил мне Тимна. Но не сбейтесь с пути. Иначе окажетесь на землях агрофагов. Эти варвары не брезгуют и человеческим мясом.
— А нет ли более короткого и безопасного пути? — спросил Аристей.
— Этот самый короткий, — ответил Геродот.
— Ничего себе, — возмутился Аристей. — Стольких ужасов наговорил. Да я лучше дома останусь и никуда не поеду.
— Тогда твой отец примет позорную смерть, ибо умереть за клятвопреступника — это позор, — напомнил Геродот.
— Да я ради отца… куда угодно готов идти, — гневно воскликнул Аристей. — Хоть в царство Аида, — и добавил тихо. — Просто... мне немного страшновато. Но ты не сомневайся. Я добуду этот рог, чего бы мне это не стоило. Так что вещай, что там ждет меня дальше?
— Из рассказов аргиппеев известно, что люди живут и в той далекой стороне, близкой к краю Ойкумены. В тех горах обитают козлоногие люди, спящие шесть месяцев в году. Но вам в горы идти незачем, вы лучше обойдите их с юга. Далее на востоке лежат земли исседонов, ездящих на конях, а к северу от исседонов живут аримаспы — одноглазые люди, сплошь покрытые шерстью. Вы пойдете еще дальше. За аримаспами живут грифы. Эти грифы стерегут золото, спрятанное в горах. Люди это или нет, я не знаю. Но, говорят, что у них орлиные крылья, лапы льва и хвост как у дракона. Поэтому будьте осторожны.
— Обнадежил, — Аристей горько усмехнулся.
— Еще дальше будут густые безлюдные леса, — продолжал Геродот. — А за этими лесами течет река Океан. Это край земли. Здесь и живут гипербореи. Только они смогут помочь тебе добыть невиданного зверя.
— Откуда тебе все это известно? — Аристей подозрительно взглянул на Геродота.
— Из того самого манускрипта, что был скрыт в статуэтке, которую я нечаянно уронил и разбил, не без твоей помощи, между прочим.
— А как я вернусь обратно? — задал Аристей мучавший его вопрос.
— Ты только сумей добраться до гипербореев! Обратно ноги сами понесут. — ободрил его Геродот и добавил. — Береги своего раба. Я думаю, что он родом из тех мест и сможет показать тебе дорогу.
Отплытие было назначено сразу после окончания празднеств. А в последнюю ночь Перикл пригласил Геродота и делосцев на традиционный симпосий, организованный его женой Аспазией.
Они вышли в просторный сад, где под стройными вечнозелеными кипарисами и оливковыми деревьями были расставлены ложа и стулья с подлокотниками. Возле каждого ложа на трехногих столиках, стояли кувшины с вином и подносы с наложенными на них фруктами. Несколько слуг следили, чтобы в кубках гостей всегда плескалось вино, которое они сначала разливали из большого темно-коричневого кратера в кувшины, где смешивали его с водой, а уж затем из кувшинов переливали в кубки гостей.
Приглашенных было человек двадцать. На одном из лож удобно расположился почтенный седобородый старец, подле него сидели кружком несколько разновозрастных гостей и о чем-то спорили.
— Не тот ли это юноша, что отважился идти за рогом ужасного зверя, обитающего неизвестно где? — шутливо воскликнул старец, прервав спор. — В Афинах все только и говорят о нем.
— Это Анаксагор, мой учитель, — Перикл на ухо Геродоту. — Настоящий философ.
— Где же обитает этот странный зверь? — спросил кто-то.
— Дело не в том, где обитает, а существует ли он вообще в природе.
— И есть ли у него рог?
— А может, это злая выдумка раба, пожелавшего отомстить своему хозяину?
— Если зверь выдумка, как вы расцените это? — Геродот извлек из сумы склеенную статуэтку.
Все замолчали, с любопытством разглядываю невиданную вещицу.
— Ну и что такого? — наконец произнес Анаксагор и пожал плечами. — Совершенно очевидно, что это и есть ошибка природы. Встречаются же однорогие бараны. Почему бы где-нибудь, когда-нибудь не родиться одноглазому человеку с тремя пальцами на руках?
— А если я скажу, что таких людей существует ни один, ни два, а целое племя? — спросил Геродот.
— Сказать можно все, что угодно, — перебил его кто-то. — Доказать трудно.
Геродот вытащил из сумки сверток и потряс им в воздухе.
— Этот древний манускрипт был скрыт в статуэтке. Ему более двухсот лет. В нем упоминается племя аримаспов.
— Манускрипт, какой бы древний он не был, еще не доказательство. Мало ли что можно написать? Бумага все стерпит.
— Но в этом документе описан быт и обычаи аримаспов, и даже указано их местообитание.
— Куда же их поселил автор манускрипта, в какую область Ойкумены?
— Между исседонами и гипербореями. И если эти два племени существуют, то из этого следует…
— Из этого ничего не следует, кроме того, что аримаспы могут существовать.
— Разве для вас рассказ очевидца не является истинным доказательством? — воскликнул Геродот. — Ведь эта статуэтка изображает того самого аримаспа, в существование которого вы не верите.
— Интересно, чья буйная фантазия создала подобный образ, чей пытливый ум пытался проникнуть за пределы естества?
— Вот именно, Ум! — воскликнул Анаксагор. — Но не ум скульптора, а тот Ум, что движет миром и является первопричиной всех вещей на свете.
— А чей же, все-таки, ум движет миром? — попытался уточнить сидевший неподалеку от Анаксагора юноша, всем своим видом утверждая, что молодость, отнюдь не противоположность мудрости. — Ум царя, философа или раба?
— Я говорю о Вселенском Уме, а не уме как способности отдельных людей, не всех, кстати, осмысливать происходящее и делать из этого неправильные выводы. Ум — это тончайшая из всех вещей, присутствие которой позволяет первоначальному хаосу природы стать мирозданием. Да будет тебе известно, юноша, что мироздание не возникает само по себе, а только в результате воздействия вселенского ума на семена вещей, смешав их случайным образом. Так образуются огонь, вода, воздух, земля, а уже из них все остальные вещи.
— Кто его молодой собеседник? — поинтересовался Геродот у Перикла, показывая глазами на раскрасневшегося от спора юношу.
Перикл пожал плечами.
— К моему стыду, я его не знаю. Он появился у нас первый раз. Видать, недавно прибыл в Афины. Может, Аспазия знает его.
— Его зовут Демокрит, — услышав вопрос Геродота, к ним повернулся стоявший рядом мужчина средних лет. — Это я привел его сюда.
— Кстати, познакомьтесь, это Протагор. Он из города Абдеры во Фракии. А это Геродот из Галикарнаса, и Салманарий со своим сыном Аристеем с Делоса, — Перикл представил их друг другу.
— Так вот, что касается этого юноши, — Протагор продолжил свою речь негромким голосом, чтобы не мешать спорщикам. — Их было три сына в семье. Отец оставил большое наследство, разделив его на три неравные части. И Демокрит взял самую малую долю, только потому, что она была выражена в деньгах. На эти деньги он отправился путешествовать. Думаете, он глупец или праздный повеса? Ошибаетесь! У него очень живой ум. Пусть набьет себе шишки в споре с таким мудрецом, как Анаксагор.
— Хорошо путешествовать, имея полный карман денег. Для этого большого ума не надо, — хмыкнул Аристей и взял с подноса пару крупных виноградин. — Однако неплохой виноград вырастает в Афинах. Почти как на Делосе.
— ...ни одна вещь в мире не происходит без причины, — не унимался Демокрит, его щеки пылали, глаза блестели. — Не верите? Приведу пример. Представьте себе, что некий человек идет по пустыне и вдруг ему на голову падает черепаха. Случайность это или закономерность?
— Скорее невероятность, — ответил Анаксагор.
— А вот и нет! — торжественно воскликнул Демокрит. — Человек тот был лысый!
— Ну и что из этого? — удивленно поднял кустистые брови Анаксагор. — Причем тут чья-то лысина и упавшая с неба черепаха?
— А притом, что орел высмотрел черепаху, но не смог расклевать ее панцирь. Тогда он схватил ее в когти и взмыл с ней под облака. Потом он увидел идущего по пустыне человека и, приняв его лысую голову за камень, бросил на него сверху черепаху. Орлы всегда так делают.
— Что всегда делают? — переспросил кто-то. — Выискивают гуляющих по пустыне лысых людей и сбрасывают им на голову черепах?
Все рассмеялись.
— Я говорю, что орлы всегда так охотятся, — смутился Демокрит.
— Этот необычный случай лишний раз подтверждает известный факт: ничто не есть само по себе, но все всегда возникает в связи с чем-то, — вступился за своего юного земляка Протагор.
— Подумаешь, черепаха кому-то на голову упала. У нас Делосе случай был похлеще, когда однажды после смерча вместо олив на деревьях одни рыбешки висели, — пробормотал Аристей, очищая спелый апельсин и посматривая на спелый плод манго. — Богатое угощение. А это что там такое аппетитное? Уж не акульи ли плавнички. Эти философы знают толк в кушаньях.
— Ну а ты что думаешь, Зенон, по этому поводу? — спросил Анаксагор у другого старца, по возрасту такого же, как он сам, возлежавшего на соседнем ложе, слушавшего молча и в спор пока не вступавшего.
— Я думаю, что такого вообще не могло случиться. Черепаха, падающая с неба, должна была сначала пролететь половину пути, а до этого четверть, а до четверти одну восьмую и так до бесконечности. Чтобы попасть из одной точки в другую, ей пришлось бы пройти бесконечное число точек, а это невозможно. То есть, черепаха никак не могла упасть на голову человеку.
В это время один из слуг, так заслушался умных речей философов, что нечаянно наклонил поднос, который держал в руках, и лежавшие на подносе маслины посыпались на землю. Одна из маслин упала прямо на голову Зенону. Все засмеялись. Да и сам Зенон не смог сдержат улыбки.
— Я ведь не пытаюсь доказать того, что движения нет вообще, — произнес он. — Было бы глупо, опровергать очевидное. Я лишь говорю о том, что движения нет не в материальном, а в мысленном мире.
— Согласен с этим, — поддержал его Протагор. — Главное свойство материи — это ее изменчивость, то есть движение. Но мы не можем мыслить движение, не остановив его. Однако если мы движение остановим, то это будет уже не движение. Еще Гераклит утверждал, что нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Это уже будет другая река. А я утверждаю, что и единожды в одну и ту же реку войти не удастся. Потому что все течет, все движется, все меняется.
— А в одно и то же озеро можно дважды войти? — спросил вдруг Аристей, пробуя маринованные щупальца кальмара. — В озере вода стоячая.
— В озеро, наверное, можно.
— Значит, не все в мире изменяется. Есть что-то и постоянное.
— Молодец, — одобрительно проговорил Анаксагор и спросил. — Ну а ты что думаешь по этому поводу, Сократ?
Сидевший в задумчивости, Сократ, казалось, не слышал спора. Небольшого роста, лысоватый, неброско одетый, тихий, он не обладал выдающейся внешностью и был незаметен в обществе. Когда к нему обратились, он вздрогнул, и на его толстогубом лице с выпирающими скулами появилось слабое подобие застенчивой улыбки.
— А что тут думать? — произнес он после недолгого молчания. — Мир непознаваем, потому что изменчив и непостоянен. Поэтому все наши знания о нем тоже непостоянны. Познать можно только душу человека.
— Что вы там говорите про душу? — к кружку споривших философов подошли еще два человека. — Все что касается человеческой души нам тоже интересно.
Перикл шепнул Геродоту и Салманарию.
— Тот, высокий, с орлиным носом и вьющимися волосами, это Еврипид, трагик. А второго вы, надеюсь, знаете?
— Кто же из живущих в Элладе не знает Софокла? — улыбнулся Геродот.
— Познать душу человека еще труднее, чем познать непознаваемый мир, — сказал Сократ.
— Человек сам по себе ничто, — изрек Софокл. — Рок довлеет над всеми. Мойры плетут наши судьбы.
— Вот ты говоришь, мойры плетут наши судьбы, и из этого делаешь вывод, что рок довлеет над всем, — возразил ему Еврипид. — Получается, что рок это нечто определенное. Между тем, нить судьбы плетут не одна, а три мойры, к тому же все они слепы. Выходит, что и рок — слепой. Но, говоря другими словами, слепой рок — это случай. И это больше походит на правду. Хоть мойры и плетут нить нашей судьбы, да видать, плетут они ее из большого куска шерсти, в котором пока еще нет ничего определенного и наперед данного, а наоборот, все случайно. То, какая будет нить, тонкая или толстая — это дело случая. Но если нить уже сплетена, то поменять уже ничего не удастся. Таким образом, не рок, а случай властвует над человеком. Мойры же — что с них взять, они же слепые! — плетут из возможного будущего случайное настоящее и потом уже из получившегося сплетают прошлое человека.
Еврипид перевел дух и подытожил свою речь.
— Не рок управляет человеком, а человек сам делает свою судьбу. Его характер, его чувства и все остальное, что заложено в него богами, является порою более значимым, чем сама судьба.
— Выходит, действительно, сам человек и есть мера всех вещей.
— Человек — мера вещей…, —Аристей, утоливший свою страсть к кушаньям, зевнул. — На свете есть много таких вещей, о существовании которых я даже не подозреваю. Какая же я в таком случае мера? Враки все это.
— Тебе не интересно послушать прославленных мудрецов? — спросил Геродот, взглянув на скучающего Аристея.
— Подумаешь, — пожал плечами Аристей. — Я тоже когда-нибудь прославлюсь. Я буду как Пифагор, родившийся на острове Самос.
—Ты так силен в математике, что собираешься тягаться с самим Пифагором? — удивился Геродот. — Думаю, тебе будет непросто это сделать.
— При чем математика? — вскинул брови Аристей. — Я хочу стать кулачным бойцом и победить на Олимпийских играх, как это сделал Пифагор. Он здорово отдубасил всех своих противников, и ему за это возложили на голову лавровый венок олимпийского чемпиона. А я превзойду его в мастерстве кулачного боя. У меня есть к этому склонность. Я дерусь лучше всех на Делосе. А все потому, что у меня особый стиль. У всех ударная рука правая, а у меня — левая.
— Так ты левша? — Геродот скептически посмотрел на Аристея. — Тогда тебе непременно должно повезти в бою с правшами. Ну а пока ты еще не олимпийский чемпион, тебе следовало бы знать, что Пифагор прославил свой родной остров Самос, в первую очередь, не как кулачный боец, а как математик.
Пока они говорили, на небе уже забрезжил рассвет. Все вино было выпито, все слова сказаны. Спорщики утомились. Симпосий подходил к концу. Геродот не помнил, как уснул.

10

Богиня Нюкта еще не сдернула со спящей Земли свое черно-звездное покрывало, но никто уже не спал. Для многих наступающий день мог стать переломным в их жизни. Звякнула отодвигаемая решетка. Хлесткий удар плети надсмотрщика возвестил о начале нового дня.
Огромная площадь Пирейского невольничего рынка, находившегося на пути в Афины, была обнесена по периметру высокой оградой из железных прутьев с заостренными концами. Рабов, привезенных в трюмах кораблей, доставляли сюда группами или поодиночке и приковывали единой цепью к большим каменным бадьям, наполненным затхлой питьевой водой. Некогда свободные люди, они стояли, сидели, лежали на сухой земле, вытоптанной до корней травы, ожидая своей участи. Под проливным дождем или жарким солнцем, обдуваемые ветром, прилетающим с окрестных гор, они, попав сюда однажды, находились здесь до тех пор, пока не появлялся на них покупатель, или смерть не вызволяла их из рабства.
Хозяева срывали с рабов одежду, оставляя лишь узкие набедренные повязки, которые, если покупатель того требовал, снимали тоже. Раб представал перед покупателем во всей своей красе или уродстве. Покупатель должен видеть, за что платит деньги.
Был отдельный загон, в котором продавался особый товар. Здесь стояли закованные в железо дикие люди, привезенные из далеких стран, о существовании которых в Элладе мало кто знал. Цену за них порой просили немалую. Да только кому такие нужны? Делать ничего не умеют, кроме как воевать. Взять бы их в телохранители, да боязно. Приручить сначала надо, а то волю уж больно любят. Глядишь, вместо того, чтобы оберегать, сами темной ночью и прирежут. Чтобы властвовать над такими, рука нужна сильная.
Двое на породистых конях, в который уже раз проезжались вдоль деревянных помостов с выставленными на продажу рабами. Не найдя того, кого искали, они возвращались к воротам, чтобы через некоторое время начать объезд заново.
— Может, не всех рабов выставили на продажу? — предположил рыжебородый, в котором угадывалась сильная властная натура.
— Всех, — ответствовал его черноволосый спутник. — Я узнавал у сторожей.
— Выходит, обманул меня подлый разбойник.
— Слишком рано ты проткнул его, господин. Надо было захватить его с собой.
— Не мог я оставить жизнь такому ничтожеству.
— Может, продали? — предположил черноволосый. — Празднества уже завершились. Мы опоздали на несколько дней.
— Тогда я перетряхну все Афины, — в голосе рыжебородого зазвучал металл.
— Ох, я старый осел! — вдруг запричитал черноволосый.
— Что случилось?
— В Афинах же два невольничьих рынка. Один находится здесь, а другой в самом городе.
— Так чего же ты ждешь, несчастный… — рявкнул рыжебородый, круто развернув коня. — Скачем! Если опоздаем…
Он не договорил, но черноволосый понял, что он хотел сказать, и в его глазах мелькнул страх. Он знал, что угрозы Бектугана — это не простые слова.
В Афинах на городском рынке рабов были установлены железные клетки, куда запирались на ночь непроданные рабы, и обделанные мрамором помосты, на которых торговцы демонстрировали живой товар, зазывая громкими голосами покупателей.
Проехавшись вдоль рядов, Бектуган и его спутник направились к клеткам. Возле одной из клеток черноволосый задержался и о чем-то долго разговаривал с надсмотрщиком, переспрашивал, потом догнал Бектугана, успевшего отъехать на значительное расстояние.
— Мы опоздали, господин! Его продали в первый день празднеств.
— Продали? Будущего властелина? — Бектуган разъяренно крутнулся в седле. — Узнай, кто продал?
— Боюсь, господин.
— Чего?
— Боюсь, торговца постигнет та же участь, что и разбойника. Господин должен понять, что это разные случаи. Эллада — свободная страна. Здесь карают за убийство, но продажа рабов не запрещена законом. Это не преступление.
— Приведи ко мне этого торговца, — смягчился Бектуган. — Обещаю, что сохраню ему жизнь. Пусть он только скажет, кому продал мальчика. Если он еще в Афинах тогда я просто перекуплю его. За любые деньги.
— Подожди меня здесь, господин, — зная крутой нрав своего спутника, черноволосый не понадеялся на его обещания.
Его не было долго. Но вот он появился.
— Узнал? — нетерпеливо воскликнул Бектуган.
— Наши дела не так уж и плохи.
— Говори же!
— Мальчика купил молодой повеса, сынок состоятельного отца. Они сегодня утром отплыли из Пирея в Скифию. Едут искать клык какого-то невиданного зверя, живущего в стране Гиперборейской на краю Ойкумены. Этот олух поклялся именем Афины, что добудет тот клык.
— Умница, Арслан! Не все еще потеряно, — возликовал Бектуган и обратился с просьбой к черноволосому. — Помоги мне нанять самый быстроходный корабль и найти десяток надежный спутников. Мы их догоним в море, а если не сумеем, то поплывем следом за ними в Скифию. Все равно они от нас не уйдут.
— Что касается корабля, то здесь нет проблем. Любой корабль к твоим услугам, если у тебя найдется, чем расплатиться, а вот собрать надежных попутчиков…, — черноволосый задумался. — Если ты выкупишь этих несчастных и пообещаешь им свободу, — он кивнул на привязанных цепями рабов, — то не будет у тебя слуг преданней.
— Мне нравится твой совет, — Бектуган тронул коня. — Поехали, выберем подходящих.
Они миновали помосты с рабами-умельцами. Бектуган придержал коня у помоста, на котором были выставлены на продажу сразу несколько рабов.
— Господину не следует торопиться с выбором, — предостерег его черноволосый. — Эти слишком дикие.
— Такие мне и нужны, — Бектуган спрыгнул с коня прямо на помост. Он ткнул пальцем в жилистого раба в железном ошейнике, прикованного короткой цепью к столбу в центре помоста. — Кто ты?
— Это Фриг! — подскочил торговец, не надеявшийся уже продать свой товар. — Он воин. Посади его у дома на цепь, и он будет служить тебе лучше любого сторожевого пса. Купив такого сильного раба, ты не прогадаешь.
Отстранив работорговца, Бектуган приблизился к Фригу. Тот кинулся на него, подобно дикому зверю, намереваясь вцепиться в горло. Но Бектуган резко ударил его кулаком в грудь и тот, не удержав равновесия, упал навзничь.
— Слабоват, — изрек Бектуган. — А мне нужны сильные. Есть среди вас скифы?
Не услышав ответа, он произнес те же слова на персидском языке, а потом на языке своего племени, похожим на язык народов степи. Один из рабов поднял голову и что-то ответил.
— Переведи им, — обратился к нему Бектуган. — Я возьму вас всех. Поможете мне в одном опасном деле, отпущу на волю и награжу по царски.
В это время опомнившийся после удара Фриг, вскочил на ноги и снова кинулся на Бектугана. Бектуганг повторно сшиб его наземь.
— Этого тоже беру. Настойчивый. В дороге пригодится.

11

Отчалив из Пирея, корабль под управлением Тисиандра, обогнул Аттику и, пройдя мимо южной оконечности большого острова Евбея, взял курс на остров Скирос. Далее его путь лежал через остров Лесбос, разоренный много лет назад, во время кровопролитной Троянской войны, а с Лесбоса кормчий намеревался пройти вблизи небольшого острова Тенедоса, утопающего в зеленых волнах Эгейского моря у берегов Троады. Потом, преодолев опасный подводными течениями пролив Геллеспонт и относительно спокойную Пропонтиду, через пролив Босфор Киммерийский, попасть в Евкстинский Понт. Плывя западным берегом Понта, Тисиандр намеревался доплыть до Ольвии, большого города, основанного колонистами из Милета в устье полноводной реки Борисфен.
Это был известный торговый путь между Афинским мегаполисом и Припонтийской Скифией, откуда на кораблях везли скот, зерно, лес, золото, все то, чем была бедна Аттика.
Аристей, проведя последнюю ночь перед отплытием на симпосии, как только ступил на корабль, сразу же спустился на внутреннюю палубу, где обычно отдыхали гребцы, и уснул беспробудным сном. Проснулся он уже под вечер и, поднявшись наверх, увидел, что их корабль проплывает мимо большого, покрытого зеленью острова.
— Что это за остров? — поинтересовался он.
— Лесбос — пояснил всезнайка Ипполит. — Этот остров более всего известен тем, что здесь жил когда-то Питтак из Митиллены — один из семи мудрецов, истребивший в свое время олигархов, и поэтесса Сафо, в искусстве сложения стихов превзошедшая многих мужчин. Эта выдающаяся женщина прославилась еще и тем, что, будучи уже в зрелом возрасте, открыла школу для девочек и поочередно влюблялась в своих воспитанниц. За свою неестественную любовь она была жестоко наказана богами и погибла от неразделенной любви к мужчине, бросившись в бурные волны Эгейского моря. Говорят, что эта школа до сих пор существует.
— Зайдем ненадолго, пополним запас питьевой воды, — предложил Аристей.
— Воды у нас предостаточно, — кормчий не хотел терять времени.
— А продукты? — не унимался Аристей.
— Тоже хватает. Мы ведь совсем недавно покинули порт.
— Тогда зайдем, посмотрим на могилу Питтака.
— Мне кажется, тебя нечто другое привлекает на Лесбосе, — хитро улыбнулся Ипполит.
— Что же? — насторожился Аристей.
— Ты, наверное, хочешь узнать, насколько лесбийские женщины отличаются от других эллинок.
По тому, как щеки Аристея покрылись густым румянцем, стало понятно, что Ипполит неожиданно точно угадал его тайное желание.
— И вовсе нет, — сконфуженный Аристей отвернулся.
— Смею заверить, что лесбийки ничем не отличаются от обычных женщин. Те же руки, те же и ноги и все остальное такое же.
— Самые красивые женщины живут на Тенедосе, — вставил фразу Поликрат.
— Действительно, не стоит заходить на Лесбос, — согласился Аристей. — Потерпим до Тенедоса.
— На Тенедос можно будет зайти, —Тисиандр одобрительно кивнул головой. — Нам надо до темноты успеть добраться до какого-нибудь острова и стать на якорь. Тенедос как никакой другой остров подходит для этой цели. На нем много удобных бухточек, где можно остановиться на ночь, чтобы с первыми лучами утреннего солнца снова выйти в море и продолжить свой путь.
На следующий день Аристей, прохаживаясь по палубе, обратил внимание, что Тисиандр чем-то обеспокоен. Он подошел к нему и с видом знатока устремил взгляд в небо:
— Погода портится?
— Погода хорошая, — Тисиандр отрицательно покачал головой.
— А тогда что плохое?
— Опасаюсь пиратов.
— Чего ты о них вспомнил? Мы пересекли почти все Эгейское море и не видели ни одного пиратского корабля. Разве Перикл их не всех уничтожил?
— Перикл, конечно, позаботился, о том, чтобы по Эгейскому морю можно было плавать, не опасаясь быть взятым на абордаж. Но вон тот парус на горизонте не дает мне покоя. Он как будто преследует нас.
— Мало ли кораблей проплывает этим морским путем? Почему ты думаешь, что это обязательно пиратский корабль?
— Я так не думаю. Просто я вижу, что он хочет нас догнать, но не может. Наш корабль быстроходнее и команда у нас более опытная.
— А если он не может нас догнать, тогда что о нем думать? — беспечно пожал плечами Аристей.
Впереди показалась тонкая полоска суши, едва различимая на фоне ультрамаринового неба и сине-зеленого моря.
Это была Троада, обрывающаяся в Эгейское море неприступными стенами высоких утесов.
— Подумать только! — воскликнул Ипполит. — Когда-то у этих берегов стояла могучая флотилия эллинов, под предводительством спартанского царя Агамемнона. Эллинское войско осадило древнюю Трою. И сошлись в кровавой битве две могучие армии. И бились они друг с другом десять долгих лет. Дети детей успели подрасти за это время, а война не прекращалась.
— Сколько уже времени прошло с тех пор, как пала великая Троя, а все никак не забудется эта война, — сказал Тисиандр, — Бывает, вывернет какой-нибудь землепашец плугом из земли шлем боевой, а в нем череп человеческий с пустыми глазницами. Чуть тронешь — и рассыплется в прах, отголосок жестокой битвы. Ведь не только Троя пала в тот раз. Все восточное побережье Эгейского моря было обильно полито человеческой кровью.
— А все из-за женщины.
— Из-за прекрасной женщины, — уточнил Филарет.
— Не такой уж и прекрасной, — возразил Поликрат, — если учесть, что к тому времени, когда троянский царевич Парис похитил Елену, ей было уже за тридцать, а к началу войны перевалило за сорок.
— Это ты зря, — не согласился с ним Филарет. — Некоторые женщины с возрастом становятся еще красивее, еще женственнее. В них появляется какая-то необъяснимая притягательность.
— Не верьте в эту расхожую басню, — вступил в разговор Аристей. — Её придумали старцы, которым молодой плод уже не по зубам, а куснуть все равно хочется.
— А что же Парис? Ему-то каково? Из-за него погибло могучее государство.
— Вовсе не из-за него, — Ипполит встал на защиту троянского царевича.
— А из-за чего же тогда?
— Богам так было угодно. Злой рок давно витал над этой землей. Не знаю даже, чем эти люди могли прогневить Зевса?
— Говорят, Гекубе, матери Париса, приснился вещий сон. — подтвердил Поликрат. — Будто родила она зажженный факел. Оракул изрек, что этот сон предвещает беду и что из-за рожденного ребенка погибнет Троя. Когда он родился, его отец — царь Приам, приказал отнести младенца в горы и там оставить. Но пастухи подобрали младенца, и он выжил. Вот так пророчество и сбылось.
— Известное дело, — согласился Ипполит. — Вещие сны зря не снятся. Они предвестники будущего.
За разговорами не заметили, как подошли к Геллеспонту. На корабле убрали паруса, и пошли на веслах. В том месте, где воды Эгейского моря вливались в игольное ушко пролива, узкого и длинного, как кишка, течение воды многократно убыстрялось. Могучий поток разбивался о прибрежные скалы, и гребцам стоило больших усилий противоборствовать ему, чтобы избежать опасных водоворотов и не напороться на подводные камни, усеявшие дно пролива.
Преодолев опасный пролив, Тисиандр взял курс на группу видневшихся на горизонте островов. Они плыли по Пропонтиде. Море было спокойно. Ровный ветер надувал парус и корабль, рассекая носом волну, резво несся вперед в двух-трех стадиях от берега.

Арслан с момента отплытия корабля из Пирея редко выходил на палубу. Он забился под лестницу, ведущую на корму, и смотрел на море сквозь тонкую щель между досками, стараясь как можно реже показываться на глаза Аристею, потому что тот при встрече всегда отвешивал ему подзатыльник, видя в нем корень всех своих бед. Другие эллины вообще не удостаивали Арслана вниманием, относясь к нему как к обычному рабу. Зато Тисиандр и матросы, жалились над мальчиком, оставляли ему после обеда лакомые куски.
Ему, жителю степей, было страшно вместо земной твердыни чувствовать под собой постоянное колыхание морской пучины. Корабль казался ему ненадежным, а море таящим опасность. Он с ненавистью и в то же время с любопытством смотрел на белые буруны волн, за бортом корабля. Лишь высокое синее небо было таким же, как и на его далекой Родине.
Ночью, когда эллины спали, Арслан вылезал потихоньку на палубу и долго стоял рядом с рулевым. Он смотрел на звезды и думал, что они, наверное, видны из его дома. Возможно, его старый отец, и мать, и сестры сейчас тоже смотрят на эти звезды и думают о нем. От этих мыслей ему становилось легче на душе. Он слал своим родным мысленный привет и молил богов, чтобы они были благосклонны к отцу, и так уже убеленному сединами, чтобы не печалилась мать, потерявшая своего сына.
Однажды, когда корабль проплывал мимо скалистого берега, на плоскую вершину утеса высыпала кучка людей, призывно машущих руками, словно приглашавших пристать к берегу и отдохнуть пару деньков.
— Что за люди? — Аристей с интересом смотрел на мечущиеся фигуры на прибрежном утесе.
— Наверное, асты. Фракийское племя, — предположил кормчий. — Они поклоняются Деве, принося ей в жертву мореходов, потерпевших кораблекрушение вблизи этих утесов. На берегах Понта многие племена поклоняются Деве. Прикажете отойти подальше в море?
— Наоборот! — воскликнул Аристей. — Мы подойдем ближе.
Удивленный кормчий пожал плечами, но, не желая перечить молодому господину, крикнул команду рулевому. Парусник вывернул нос к берегу, будто намереваясь причалить. Вскоре расстояние между кораблем и скалистым утесом сократилось до двух стадий. С такого расстояния можно было хорошо разглядеть снующих по берегу смуглых дикарей, одетых в звериные шкуры, подпоясанные кожаными ремнями.
— Ближе подходить опасно, — предупредил кормчий. — Можем напороться на подводные камни.
— Плывите вдоль берега, не удаляясь и не приближаясь, — Аристей бросился к мачте. Он ловко вскарабкался на самый верх и оттуда стал кричать, размахивать руками, корчить рожи, стараясь разозлить астов. Это ему вполне удалось. Сопровождаемый гневными возгласами рой стрел взвился в воздух. Стрелы падали в море, не долетая до галеры. Лишь одна стрела, да и та уже на излете, пронеслась рядом с мачтой. Аристей изловчился и поймал ее рукой.
— Ха-ха-ха! — хохотал он, махая стрелой, потом сломал ее пополам на виду у всех и бросил в море.
Дикий вой разъяренных дикарей лишь еще больше развеселил его. Гребцы с кормчим тоже смеялись, восхищаясь ловкостью Аристея.
Со времени отплытия из Пирея, корабль еще ни разу не подходил так близко к берегу. Даже входя на ночь в какую-нибудь бухту, кормчий всегда ставил корабль на якорь подальше от суши, опасаясь, что разбойники под покровом ночи смогут на лодках добраться до корабля.
Арслан, оставленный без внимания, вдруг подскочил к борту, прыгнул в море. Он намеревался доплыть до берега, надеясь найти прибежище у астов.
— Стой, куда ты? — крикнул кормчий, пытаясь остановить Арслана, но тот, подняв столб брызг, погрузился в морскую пучину и, не умея плавать, стал тут же тонуть.
Он беспомощно барахтался в воде, ощущая под ногами лишь бездну, беспорядочно махал руками и глотал горькую соленую воду, заливающуюся в рот. В это время над водой промелькнула черная тень, и некая сила вытолкнула захлебывающегося Арслана на поверхность.
— А-а-ах! — вздохнул Арслан, не понимая, каким образом ему удалось вынырнуть.
— Греби руками, если хочешь жить, — раздался рядом с ним голос Аристея, который прыгнул прямо с мачты в воду и теперь плыл рядом с ним и поддерживал его, не давая опять уйти под воду.
С корабля им кинули причальный канат.
— Лезь! — приказал Аристей, ткнув Арслана кулаком в бок, и забрался следом.
— Решил у них искать спасения? — он махнул рукой в сторону удаляющегося берега с беснующимися астами. — Это же варвары! Они всех чужестранцев убивают. И тебя бы убили. Стукнули бы дубиной по твоей голове и сбросили в море с утеса. Ты знай, что единственная для тебя возможность спасти свою жизнь — это держаться поближе ко мне. Попытаешься убежать — я сам тебя убью.
Аристей ушел, но вскоре вернулся. Он принес с собой котомку, достал из нее ячменную лепешку, сыр, сушеное мясо, горсть оливок и флягу с вином. Арслан смотрел исподлобья на Аристея, в душе считая его самым ненавистным из всех эллинов, важно расхаживающих по палубе.
— Не бойся, — Аристей пододвинул к нему пищу. — Ешь, а то обессилишь. Тогда тебя придется везти, как поклажу, а для нас это лишняя помеха. Нам с тобой еще много предстоит пройти.
К ночи корабль вошел в укромную бухточку и бросил якорь. Впереди лежал Босфорский пролив, проходить который в ночную пору было опасно. Грозные скалы, известные со времен отважных аргонавтов под названием Симплегады, запирали проход из Пропонтиды в Понт Евксинский. Кормчий решил не рисковать.
Тихая душная ночь накрыла корабль звездным покрывалом.
Дождавшись, когда все угомонятся, Арслан перелез через борт и глянул в маслянисто-черную воду.
— Будь, что будет! — подумал он. — До берега недалеко. Как-нибудь доплыву.
Он взялся руками за свисавшую с борта веревку, намереваясь по ней бесшумно спуститься в воду.
— Не делай этого, — раздался тихий шепот.
От неожиданности Арслан вздрогнул.
Из темноты показался Тисиандр.
— Не делай этого, — повторил он. — Даже если ты и доберешься до берега, то заблудишься в незнакомой стране, не зная дороги. Здесь обитают племена диких людей. Ты неминуемо столкнешься с ними. Они или убьют тебя или снова превратят в раба. Подумай — стоит ли лишний раз испытывать судьбу?
Тисиандр облокотился на борт.
— Аристей не такой уж плохой малый, — сказал он. — Немного заносчивый, тщеславный, но это все от молодости. Он хочет быть похожим на своего прославленного отца, но у него это не слишком хорошо получается. Вот он и злится. Это скоро пройдет, жизнь всякого обломает.
Арслан слушал Тисиандра и молчал.
— Тебе лучше держаться поближе к нему, — продолжал Тисиандр. — У вас одна дорога. Вместе сподручней. Ты жди своего часа, и он наступит.
Арслан перелез через борт обратно на корабль.
— Я дождусь, — пообещал он.
Они постояли еще немного. Мимо них черной тенью проскользнуло по воде некое сгущение тумана, в центре которого различались контуры корабля.
— Смотри-ка, — удивился Тисиандр. — Кто-то или очень смелый, или безрассудный ищет приключений на свою голову. Наверное, это тот самый корабль, что пытался нас догнать все это время. Вот сейчас он нас догнал и даже перегнал. Но лучше бы ему остановиться. Уж очень душная сегодня ночь. Не к добру это. Как бы к завтрашнему утру не разразилась буря.

12

Корабль, на котором плыл Бектуган, поутру миновал Боспор Киммерийский и оказался в Понте Евксинском. На безбрежной морской глади не было видно ни одного паруса.
— Куда они подевались? — спрашивал Бектуган кормчего. — Неужели их корабль настолько быстроходнее нашего, что им уже удалось добраться до устья Борисфена?
— Наш корабль ничуть не хуже, чем у них, — возражал ему кормчий. — Скорее всего, они затаились в какой-нибудь укромной бухточке. Видишь, ветер крепчает, море волнуется. Значит, скоро погода окончательно испортится.
К полудню темные тучи заволокли небо, вода почернела, ветер крепчал. Надвигался шторм.
— Господин, надо подойти к берегу, переждать, — кормчий корабля был озабочен.
— Вперед! Успеем проскочить перед бурей, — воспротивился Бектуган. — Мы почти нагнали их корабль. Надо поднять дополнительный парус и увеличить скорость. Последний рывок!
В это время ураганный порыв ветра сильно накренил судно.
— К берегу! — скомандовал кормчий.
— Вперед! — вскричал Бектуган.
— Прочь с мостика, житель степей! — кормчий оттолкнул Бектугана. — Снимайте парус!
Но было поздно. Налетевший свирепый шквал разнес парус в клочья, как только мачту не сломал? Моряки налегли на рулевое весло. Послышался треск, и весло переломилось пополам. Начавшийся шторм увлек оставшееся без руля судно в открытое море.
— Спаси нас Афина-Эфплоя! — только и успел вымолвить кормчий.
Шторм продолжался двое суток и лишь к началу третьего дня стал утихать. Потрепанное штормом судно плыло в открытом море. К вечеру, однако, далеко на горизонте показалась синяя полоска суши.
— Земля! — раздался ликующий крик. — Афина благосклонна к нам.
Гребцы спустили весла на воду, и судно резво побежало по волнам.
— Что за земля? — Бектуган был мрачен. Быть так близко от цели и опять упустить удачу из рук.
Кормчий пожал плечами.
— Увидим, когда подойдем поближе.
Приблизившись к суше, корабль поплыл вдоль берега. Плыли долго, пока не показался пролив, на противоположном берегу которого стали видны редкие каменные строения.
— Кажется, я узнаю это место, — кормчий поднес к глазам ладонь, вглядываясь в гористый берег. — Повезло тебе, — он взглянул на Бектугана. — Перед нами Кавказские горы. У подножия этих гор есть небольшое селение, из которого начинается торговый путь, ведущий в страну, где делают шелк. Там ты сможешь снарядить караван и, дойдя до переправы через реку Оар, встретиться с тем, кого ищешь.
— Кстати, — напомнил кормчий. — Кто будет платить за порванный бурей парус и сломанный руль?
Бектуган ни слова не говоря, отвязал от пояса мешочек с деньгами, отсыпал себе в горсть немного золотых монет.
— На эти деньги мы купим коней, — Бектуган спрятал монеты, а мешочек с оставшимся золотом протянул кормчему.
Тот взял деньги и скептически покачал головой.
— А чем ты будешь кормить свою дикую свиту?
— Об этом не беспокойся, — усмехнулся Бектуган. — Не пропадем, пока есть сила держать меч в руках.

13

Не рискнув в шторм выходить в Понт Евксинский, Тисиандр избежал столкновения со стихией. Но как только небо разъяснилось, он растолкал бездельничавших гребцов. Скоро должен был задуть попутный ветер. Они прошли Босфорский пролив, и перед ними распахнулась бескрайняя морская гладь. Над морем вставало солнце. От его пурпурных лучей вода казалась ярко-оранжевой.
— Понт Евксинский! — торжественно провозгласил Тисиандр.
— Какая красота! — Аристей не мог сдержать охвативших его чувств. — А говорили, что это море грозное, что вода в нем черная, как слюна у бешеного Цербера. Выходит, враки все!
— Вода темнеет перед бурей, а нам, к счастью, удалось ее избежать, — многозначительно произнес Тисиандр.
Миновав Босфор, корабль долго плыл вдоль унылого пустынного берега, открытого северному ветру, прежде, чем вошел в узкую и длинную бухту, являвшуюся устьем реки Борисфен, и поплыл вверх по течению. Вскоре на левом высоком берегу показался большой город, окруженный со стороны суши высокими крепостными стенами.
Это была Ольвия, состоявшая из Верхнего и Нижнего города, разделенных крутояром. В Нижнем городе, спускавшемся к самому берегу, находилась гавань. Здесь в убогих лачугах жила городская беднота и ремесленный люд. На тесных улочках всегда лежала не просыхающая грязь, в воздухе витал смрадный запах помоев и гниющей рыбы.
В Верхнем городе, состоявшем из нескольких кварталов, разделенных широкими прямыми улицами, мощенными бутовым камнем, располагались богатые усадьбы городской знати. Здесь же находилась агора — большая площадь, на которой обычно проходили собрания горожан. Агора с одной стороны была ограничена торговыми рядами, а с другой глухими стенами жилых домов. По соседству с агорой располагались общественные здания: судилище, дворец скифского царя, военный гарнизон. В некотором отдалении от площади в священной роще вознесся в небо высокими колоннами из розового мрамора храм Аполлона, обнесенный невысокой каменной оградкой.
Крепостные стены шириной в десяток локтей с караульными башнями по углам возвышались над городом, вселяя уверенность у городских жителей в незыблемость этой твердыни. Жилые кварталы отделялись широкой улицей от крепостных стен. Сразу за стенами находился наполненный водой широкий и глубокий ров, огибающий город и служивший дополнительным водохранилищем на случай затяжной осады со стороны кочевников, неудержимых в стремительном набеге. Через ров были переброшены два моста, по которым только и можно было попасть в город. На высоких курганах, разбросанных во множестве вокруг Ольвии, находились сторожевые посты. Подойти незамеченным к городу было невозможно.
Аристей и его спутники сошли с корабля.
— Нам надо разыскать скифа по имени Тимна. Надеюсь, он не здесь живет, — хохотнул Аристей, указывая сотоварищам на Нижний город.
Тимна жил не в Нижнем городе. Его большой дом, скрытый за высокой каменной оградой, располагался рядом с агорой. Аристей с эллинами в сопровождении нескольких рабов, несших подарки, и местного гида-толмача, найденного ими в порту, обошли глухую стену и оказались перед массивными дубовыми воротами, скрепленными кованными железными полосами. Аристей громко постучал. Ворота открылись не сразу. Прошло некоторое время, прежде чем внутри двора послышались шаги и раздался скрип отодвигаемых засовов. В узкую щель приоткрывшейся калитки Аристей увидел нескольких скифов, в просторных рубахах, заправленных в цветастые шаровары, стянутые широкими кожаными поясами. На поясах в деревянных ножнах висели короткие мечи с широкими лезвиями — акинаки. Скифы настороженно смотрели на нежданных гостей, готовые в любой момент обнажить оружие.
Толмач долго объяснял сторожам, кто они, откуда и по какому делу прибыли к Тимне. Наконец, старший охранник согласно тряхнул лохматой головой в черном тюрбане и пропустил их во внутренний дворик, однако перед этим подошел к Аристею и вынул у него кинжал из висевших на боку ножен.
—Эй-эй! — негодующе воскликнул Аристей, но толмач остановил его.
— С кинжалом нельзя, — пояснил он. — Кинжал вернут, когда будете уходить.
Их проводили в просторное помещение, где на полу, сплошь устланном толстыми коврами, был накрыт столик на коротких ножках. На этом столике были расставлены высокогорлый глиняный кувшин, искусно расписанный затейливым орнаментом, кубки, наполненные вином, в плоских тарелках лежали спелые яблоки, апельсины, разная ягода. В центре стола стоял большой поднос со спелым арбузом, нарезанным большими ломтями.
"Таких спелых арбузов во всей Элладе не сыскать, — подумал Аристей и оглядел сидящих за столом.
"Кто же из них Тимна? — лихорадочно соображал он. — Если он действительно так знатен, как рассказывал Геродот, и, к тому же, приближен к самому скифскому царю, то, наверное, и вид у него должен быть соответствующий".
Наконец он остановил свой выбор на тучном скифе, державшем в руках большую золотую чашу. По правую руку от вельможи сидел невзрачный человечишко невысокого роста, загорелый до черноты.
— Наверное, это и есть Тимна, — подумал Аристей, благоговейно глядя на вельможу. — Все сходится, большой, важный, пьет из золота, и слуга рядом, прислуживает. Ишь, как глазами блестит, ловит каждое слово хозяина.
Он подал знак рабам. Те сложили дары недалеко от столика и отступили прочь.
— Прости меня, уважаемый, что отрываю тебя от важных раздумий, — промолвил он, обращаясь к неразговорчивому вельможе.
—Хэ! Кто это? Откуда он появился?— изумленно воскликнул чернявый, принятый Аристеем за слугу.
Уставившись на Аристея, он широко улыбнулся, обнажая крепкие зубы. Аристей невольно скосил на него взгляд, чувствуя себя неловко оттого, что его так бесцеремонно разглядывают.
"Заплачу любые деньги, но выкуплю у Тимны этого нахала, — подумал про себя Аристей. — И выпорю прилюдно на главной площади, чтобы не пялил зенки на незнакомых людей”.
— Я привез тебе весточку от твоего друга Геродота, — сняв с пальца полученный от Геродота перстень, Аристей протянул его вельможе, до сих пор не проронившему ни единого слова.
— Неужто Геродот? — вскочил чернявый и схватил Аристея за руку, чтобы лучше рассмотреть перстень. — Покажи!
Аристей выдернул руку.
— Не суй свой нос, куда не следует, невежа! — прошипел он, обращаясь к чернявому. — Я пришел в дом к почтенному Тимне, а не к тебе.
От этих слов, чернявый сначала замер, будто остолбенел, а потом расхохотался, сквозь смех говоря что-то остальным на непонятном языке, показывая при этом пальцем на Аристея. Те тоже засмеялись.
— Тимна — это я, — объяснил чернявый недоумевающему Аристею. — Узнаю свой перстень. Я подарил его Геродоту, когда он гостил у меня. Так что же ты от меня хочешь?
Он обмыл руки в золотой чаше для омовений и, которую держал тучный скиф и сделал ему знак удалиться.
Аристей густо покраснел.
"Все пропало, — подумал он. — Это же надо же так опозориться. Теперь этот Тимна с места не сдвинется, чтобы помочь мне".
Вкратце, как мог, он объяснил Тимне цель своего визита.
— Ты меня развеселил, — Тимна дружески хлопнул Аристея по плечу. — Помогу тебе. Пока оставайся у меня. Через несколько дней я должен ехать в степь к скифскому царю. Ты доберешься со мной до реки Танаис. Скифские владения там оканчиваются, но я найду провожатых, они проведут тебя еще дальше в земли савроматов и передадут другим провожатым. Так и пойдешь от одного провожатого к другому.
Тимна хлопнул в ладоши и когда появился мрачноватого вида охранник, приказал.
— Размести моих гостей. Чтобы ни в чем не знали нужды.
Когда эллины удалились, он в раздумье покачал головой.
— Надо же! Не забыл меня старый друг Геродот.

14

Скифский воин легок на подъем. Все его имущество — острый меч, верный помощник в кровавой сече, конь, быстрый, как ветер, и чаша для вина, лучше, если она сделана из черепа заклятого врага.
Еще пурпурная Эос не успела раскрасить полотно небес, как небольшой отряд всадников под предводительством Тимны покинул Ольвию, держа путь на восток. В этом отряде находились и эллины.
У Аристея, не привыкшего к седлу, к концу третьего дня от непрерывной тряски разболелось все тело. И он возблагодарил бога, когда однажды под вечер показался вдалеке скифский стан.
— Прибыли? — спросил он с надеждой у Тимны.
— Нет, — Тимна отрицательно покачал головой. — До царского шатра еще нескоро. Царь со своими подданными кочует севернее. Но я специально сделал крюк, чтобы тебе было удобнее переправиться через Танаис.
— Так мы не будем останавливаться? — спросил разочарованный Аристей, понадеявшийся на скорый отдых.
— Почему не будем? Остановимся, отдохнем. Отсюда до переправы — полдня пути.
Еще на дальних подступах к скифскому стану путь им преградили дозорные, но узнав, кто такие, беспрепятственно проводили к большому шатру, стоящему в центе стойбища.
Из шатра вышел скиф высокого роста и могучего телосложения с рыжей гривой нечесаных волос и косматой бородой. Он дружески обнял соскочившего с коня Тимну и, нависая над ним, как медведь над тонким деревцем, заговорил на скифском наречии.
— Чего он там бормочет? — Аристей вопросительно взглянул на стоявших рядом скифов.
— Говорит, что рад дорогим гостям и приглашает всех сегодня вечером к себе на пир.
Окинув быстрым взглядом прибывших с Тимной эллинов, скиф подошел к Аристею, положил тяжелую руку ему на плечо, и бросил несколько коротких фраз, обнажая при разговоре большие с желтоватым налетом зубы.
— Это Скерос, родственник самого царя, — прошептал Тимна на ухо Аристею. — Он самый отважный воин в скифском войске. В единоборстве ему нет равных. За свою жизнь он убил столько врагов, что если всех их поставить друг на друга, то голова последнего терялась бы в облаках.
— И что с того? — пожал плечами Аристей.
— Ты понравился ему. Он дарит тебе десяток лучших коней из своих табунов и хочет, чтобы ты непременно был сегодня у него на пиру.
— Скажи, что я польщен его гостеприимством, — прошептал в ответ Аристей. — Пусть примет в дар, — Аристей задумался, — серебряный слиток в пять талантов весом.
— Серебра и золота у него и своего предостаточно, — предостерег его Тимна. — Лучше подари ему что-нибудь из оружия, если нет в запасе никаких заморских безделушек, совершенно никчемных, но забавных. Ему бы это понравилось.
"И чем же нас собрался удивить этот верзила Скерос? — Аристей с видом знатока окинул взглядом уставленные яствами столы. — Так, арбузы, яблоки, винограду что-то уж совсем маловато, маслин совсем не видно, в вазочке мед, мясо вареное, вяленое. Ух-ты, целого барана запекли! А это что там в горшочке? Что-о? Почки молодых ягнят, жареные в сквашенном коровьем молоке? Фи-и! Какая гадость! Это не Афины. А вино из какого сорта винограда? Совсем не из винограда? А из чего тогда? Из пшеницы? Ну что сказать! Варвары! Оно конечно и из пшеницы неплохое получилось, да уж больно крепкое".
— Тимна, скажи, почему вы вино водой не разводите, как все нормальные эллины? Говоришь, душа петь начинает и сил в руках вдесятеро прибавляется. А потом что? Потом плохо бывает? Да! Загадочные вы люди — скифы.
Во время пиршества, когда все уже изрядно захмелели, Скерос подсел к Аристею и поднес ему наполненную вином чашу, обрамленную по краю золотым ободком. Аристей принял чашу и, подмигнув Тимне, мол, мы тоже кое-чего можем, осушил ее залпом.
Наблюдавший за его действиями Скерос громко расхохотался, а, насмеявшись, стал что-то рассказывать, ласково поглаживая его по золотистым кудрям.
— Ничего не понимаю, —Аристей повернулся к Тимне. — Переведи.
— Он говорит, что у тебя красивые волосы. Такие волосы — большая редкость в этих краях. И что он многое бы отдал, будь у него такие же волосы.
— Это я и сам знаю, — Аристей пьяно ухмыльнулся, довольный похвалой Скерос. — Может, мне остаться? Если мои волосы — такое сокровище, то я, наверное, смог бы занять достойное положение при царе.
— Погляди лучше на его плащ, — прошептал Тимна. — Он сшит из скальпов убитых врагов. Но плащ еще не доделан. Не хватает самого главного — застежки. Все волосы на плаще темные, а если застежку сделать из золотистых волос, как твои, плащ будет выглядеть совсем по иному. Владельцу такого плаща будут завидовать все, от мала до велика.
Слушая его в пол уха, захмелевший Аристей разглядывал чашу, которую держал в руке. И чем дольше он ее разглядывал, тем более странной она ему казалась — не круглая, не овальная, а какой-то неправильной формы. Что за пьяный мастер ваял ее, и какой материал он при этом использовал? Не глина, не камень, не металл.
— Интересная чаша… из чего она сделана? — поинтересовался он у Тимны.
— Как обычно. Из человеческого черепа, — Тимна скользнул безразличным взглядом по чаше. — Знавал я этого князя. Храбрый был воин. И сильный. Но против Скероса не устоял.
— Всемогущие боги! — Аристей выронил чашу из рук, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.
— Тебе надо спасаться, если хочешь остаться в живых, — шептал ему Тимна. — Иначе Скерос сдерет с тебя скальп. Уж он-то найдет способ, как это сделать. Вызовет, например, на поединок. Едва ли ты сумеешь его одолеть.
— Как же мне быть?
— Я попытаюсь отвлечь его внимание, а ты выйди незаметно на улицу и скачи в сторону восходящего солнца, — Тимна склонил голову на грудь, делая вид, что пьян. — К утру доберешься до большой реки. Это и есть Танаис. На берегу стоит лачуга лодочника. Он перевезет тебя на другой берег. Там властвуют савроматы. Назовешь лодочнику мое имя, и он сведет тебя с Карном. А уж Карн проведет тебя через савроматские земли.
— Надо предупредить остальных, — Аристей, поймав полный вожделения взгляд Скероса, заставил себя весело рассмеяться.
— Все не смогут уйти. Это вызовет подозрение и лишь приблизит вашу смерть, — возразил Тимна. — Выбери нескольких самых преданных и торопись. А об оставшихся не беспокойся. Я попробую переправить их на попутном корабле обратно в Элладу.
Он встал со своего места и затянул пьяным голосом песню, но, не закончив ее, упал плашмя прямо на низкий стол, уставленный разными кушаньями и напитками. Этим он вызвал веселый хохот Скероса и других скифов.
— Смотри как надо! — Скерос схватил со стола кувшин с вином и выпил его залпом. — Вот как пьют настоящие скифы.
Под всеобщее веселье Аристею и нескольким его соратникам, которым он подал тайный знак, удалось выйти незамеченными из шатра и пробраться к лошадям.
У коновязи рядом с лошадьми сидел Арслан.
— Садись на коня и скачи за нами, если дорожишь своей шкурой, — проговорил второпях Аристей, седлая коня. — Очень скоро Скерос заметит наше исчезновение. Тогда и тебе может не поздоровиться, хоть ты и раб.
— Ты что задумал? — прошипел он, видя, как Арслан осторожно отвязывает могучего рыжего жеребца, принадлежавшего Скеросу. — Он же тебя на части разрежет.
— Если догонит, —отозвался Арслан.
Бросив большую часть поклажи и провианта, они прихватили с собой лишь самое необходимое из того, что попало под руку, и, таясь, как загнанные звери, прокрались сквозь скифские дозоры. И только оказавшись далеко за пределами скифского стана, они вскочили на коней и пустили их вскачь, моля лишь об одном: не приведи бог, конь споткнется — не сносить тогда головы.
На утренней заре показалась вдали полоска тумана, поднимавшегося над водой. Взмыленные кони уже не неслись во весь опор, а рысили потихоньку. Аристей нервничал. Он то и дело оглядывался назад, желая убедиться, нет ли за ними погони?
Вот и река. На прибрежной косе под раскидистым деревом приютилась бедная лачуга.
— Эй, лодочник, где ты? Выходи! — Аристей спрыгнул с коня и, подойдя к лачуге, пнул покосившуюся дверь.
Внутри раздался шорох. Дверь, скрипнув, приоткрылась. В темном проеме блеснуло обнаженное лезвие меча, и только после этого показалась взлохмаченная голова лодочника с заспанными глазами.
— Что вам нужно, чужестранцы?
Увидев, что лодочник вооружен, Аристей отпрянул от двери на безопасное расстояние.
— Нам надо на тот берег. Перевези нас. Я хорошо заплачу, — Аристей, отвязал от пояса кожаный мешочек с деньгами и, запустив туда руку, извлек несколько золотых монет.
Блеск золота заставил лодочника смягчиться. В его глазах сверкнул алчный огонек.
— Сколько ты дашь? — спросил он.
— По полмонеты за человека и столько же за коня. Нас восемь, и восемь лошадей. Значит — восемь монет.
— Все в лодку не войдут. Придется кому-то остаться и подождать
— Он останется, — Аристей указал на Арслана. — Перевезешь его следом за нами. Если только Скерос не появится раньше, чтобы забрать своего коня.
— Если боится Скероса, пусть переправляется сам, — пожал плечами лодочник. — Река здесь, хоть и широкая, зато спокойная. И течение медленное.
Арслан направил коня в реку и когда тот оказался на глубине, соскользнул с его спины в воду и поплыл рядом, держась за хвост. Течение сносило их вниз.
Выбравшись на пологий противоположный берег, Арслан встал на колени, наклонился к земле и, сорвав былинку травы-полыни, поднес ее к лицу, вдохнув полной грудью забытый горьковатый запах. Отсюда начиналась Великая Степь.
Он вскочил на коня и поскакал на юг, где, по рассказам мудрого Бахтияра, пролегал торговый путь. Солнце всходило слева и, совершив ежедневный путь по небосклону, уходило на покой, скрывшись по правую сторону от мальчика. Когда его одолевал голод, он делал небольшой надрез на теле коня и пил горячую кровь. Устав от долгой скачки, он ослаблял повод и пускал коня пастись, а сам смотрел вдаль, стараясь заглянуть за горизонт.
Однажды он увидел далеко впереди себя маленькие черные точки, едва различимые на пепельно-желтом фоне ковыльной степи.
— Люди! — обрадовался мальчик и поскакал к ним, надеясь, что они избавят его от одиночества и помогут добраться до отчего дома.
— Эге-гей!— закричал он, стараясь привлечь их внимание.
Услышав призывные крики, конники остановились. Арслан подскакал к ним.
Их было около полусотни. Все вооружены мечами и луками. Военный отряд, отбившийся от основного войска? Но этот разношерстный сброд трудно было назвать отрядом. На купцов, везущих свои товары в далекие страны, они тоже не походили, да и товаров у них никаких не было. Кем же они были?
Их предводитель, высокий и худощавый, с колючим взглядом недобрых глаз хрипло засмеялся.
— Неплохо начинается сегодняшний день. Совсем задаром получил отличного коня и маленького раба, в придачу. Дайте ему кобылу похуже. А этого скакуна я возьму себе. Да объясните ему, что должен делать, а то придется ему отведать моей плети.

15

— Эй, караванщик. Ты отправляешься в дальний путь. Возьми меня и моих спутников для охраны, — рыжебородый в потрепанном халате стоял перед тучным купцом, направлявшимся в далекую Восточную империю. — Мы много не запросим. Будешь нас кормить, а за это мы готовы оберегать тебя и твоих верблюдов от злых людей.
Караванщик смерил его оценивающим взглядом и отрицательно мотнул головой.
— Не нужны мне твои воины, своих предостаточно.
— Говорят, Черный разбойник шастает по дорогам со своей ордой. Нападет ненароком. С надежной охраной спокойнее.
— Сказки все это, — не поверил купец. — А если даже и нападет, то у меня есть, чем его встретить. Видишь, какие богатыри в моем караване. Не чета твоим доходягам. Кожа да кости.
— О дереве судят не по коре, а по сердцевине, — проговорил Бектуган и пошел прочь.
Десяток рабов, выкупленных им на рынке в Афинах, уже не рабов, а верных товарищей, готовых смерть принять за своего предводителя, поехали за ним следом. Все золото, остававшееся у Бектугана после оплаты корабля, пошло на покупку коней и кое-какого провианта. Не сумев договориться с караванщиком, Бектуган решил все же следовать за караваном, хотя бы для того, чтобы не сбиться с пути.
В душе его еще теплилась слабая искорка надежды на то, что он все-таки сумеет отыскать Арслана, но надежда эта после того, как их корабль попал в шторм, таяла с каждым днем. Как разыскать маленького мальчика, потерянного много лун назад, совершенно в другом месте, на другом конце света? Надеяться на то, что этот мальчик должен когда-нибудь проехать через ворота, отделяющие Европу от Азии, если ширина этих ворот необозрима и простирается от Рифейских гор до Гирканского моря?
Бектуган не представлял себе, как он появится перед Дарханом без Арслана. У него был один выход — скитаться всю оставшуюся жизнь по пыльным дорогам вдали от дома в надежде на случайную удачу.

16

Переправившись на другой берег, Аристей с оставшимися немногочисленными спутниками вскочили на коней и мелкой рысью поскакали прочь от реки, навстречу восходящему солнцу. Перед ними лежала степь, гладкая как стол. Вдалеке виднелась небольшая рощица. К ней и направились усталые путники, в надежде отдохнуть самим и дать отдых утомленным животным. После безумной ночной скачки их пустые желудки утробно урчали, требуя пищи. Расположившись в прохладной тени белоствольных берез, они стреножили коней и отпустили их пастись, а сами достали котомки с пищей.
— Небогато, — покачал головой Филарет, словно сожалея о спешном бегстве.
— Не до еды было, — ответил ему Поликрат. — Хвала Аполлону, что сами живы остались.
— Не печальтесь, друзья, — Аристей извлек из сумы тугой мешочек с золотыми монетами. — Потерпите немного. Доберемся до какого-нибудь города или, хотя бы, до стойбища, купим все, что захотим. Золото — оно везде золото!
— Ах, какой стол был накрыт у Скероса! — мечтательно вздохнул Евстахий. — Вот бы сейчас за ним посидеть, да полакомиться.
— Фруктов было маловато, — хмыкнул Аристей. — И деликатесов никаких. Ни омаров, ни крабов. Это вам не Эллада.
— Об омарах вспомнил, — криво усмехнулся Филарет. — Нам бы сейчас по бараньей ножке и больше ничего не надо. Хлеба и того немного.
Они взяли по лепешке и, откусывая понемногу, тщательно пережевывали каждый кусочек, запивая мелкими глотками разбавленного водой вина. Таким образом, они намеревались обмануть желудки, а заодно, продлить удовольствие.
— Мой-то раб, что учудил! — Аристей хохотнул. — Жеребца у Скероса увел. Кстати, где он? Неужели сбежал? Ну и зря. Погибнет один в степи.
— Молодец твой раб! — одобрительно кивнул Поликрат. — Шустрый мальчишка. Сердце льва у него. Будем надеяться, что не потеряется и отыщет нас. Ты уж будь с ним поласковее.
— Скерос, поди, сейчас в бешенстве? То-то достанется его стражникам, проворонившим коня своего господина, — Аристей развеселился, представив себе разъяренную физиономию рыжего скифа. — Для него это позор на всю жизнь. Теперь во всей Скифии каждый сопливый мальчишка будет пальцем на него показывать и говорить, вот, мол, идет воин, проморгавший своего коня.
— Не знаю, достанется ли стражникам, а вот нам от твоего "дружка" вполне может перепасть, — Ипполит вдруг насторожился и сделал знак остальным, чтобы те смолкли.
— Видите? — внезапно побледневший, он привстал и показал рукой в ту сторону, откуда они не так давно прискакали.
Там клубилось небольшое пыльное облачко.
Филарет припал ухом к земле.
— Погоня! — воскликнул он взволнованно. — Земля гудит так, будто нас преследует вся скифская конница.
— Уводите коней в рощу, чтобы не было видно! — Поликрат скидал недоеденную пищу в сумку и бросился к своему стреноженному коню, пасшемуся неподалеку.
— Вот тебе и молодец! Шустрый, звереныш! — Аристей выругался в сердцах. — Не укради он коня у этого верзилы, Скерос, может быть, и не погнался бы за нами. А сейчас как ему такое оскорбление стерпеть? Да еще от заезжих эллинов!
— О, светлоокий Аполлон! — запричитал Евстахий. — Помоги нам!
— Не время молиться! — воскликнул Филарет, наполовину вытащив из ножен меч, проверяя, хорошо ли выходит. — Готовьтесь к бою!
— Может, снова на коней? — Аристей не скрывал охватившего его страха. — Ускачем?
— Не удастся! — Филарет отрицательно покачал головой. — Кони устали. К тому же мы с вами такие ездоки, что эти кентавры в один миг нас догонят.
— Светлоокий Аполлон! Мудрая Афина! Зевс-вседержитель! — продолжал молиться Евстахий. — Помогите нам!
— Слышите? — вскричал он, вскакивая на ноги. — Скачут!
— Этого гула только глухой не услышит! — мрачно промолвил Филарет. Спрятавшись за кустом, он готовился к битве, вытащив из колчана лук и разложив перед собой стрелы.
— Пригнись! — Поликрат дернул Евстахия за руку, заставляя сесть. — Вдруг не заметят.
— Едва ли, — затаившийся за березовым стволом Филарет внимательно следил за приближавшимися всадниками, которых насчитывалось около полусотни. — Они словно по следу идут.
— Конечно, по следу, — Поликрат усмехнулся. — Трава еще не распрямилась после копыт наших коней.
— Нет-нет! — продолжал настаивать на своем Евстахий. — Вы прислушайтесь! Это подмога!
— Опомнись, какая подмога? Мы не в Элладе. И здесь не откуда взяться фиванской коннице.
Скифы были уже в трех-четырех стадиях от эллинов, когда навстречу им неожиданно выплеснулась из-за рощи конная орда диких всадников. Одетые в кожаные штаны и куртки, вывернутые шерстью наружу, они неслись во весь опор, высоко сидя в седлах, подобрав под себя ноги. Воинственный клич, испущенный доброй сотней глоток, прорезал воздух, и туча стрел взвилась навстречу скифам.
Две враждебные силы столкнулись в сокрушительном лобовом ударе, и все смешалось в мелькании мечей. Не ожидавшие нападения скифы падали с коней, сраженные стрелами, даже не успев ответить выстрелом на выстрел, настолько был стремительным натиск неизвестной орды.
— Это, наверное, савроматы! — прошептал Филарет, укрывшемуся за соседним деревом Аристею. — Смотри, они при стрельбе тетиву к уху тянут, а не к груди, как скифы. От этого у них стрелы дальше летят и убойная сила больше.
Те скифы, что сумели остаться в живых после смертоносного дождя из стрел, были изрублены в скоротечной кровавой схватке.
— Хвала Аполлону, что помог нам, — со слезами на глазах бормотал слабовольный Евстахий.
— Не забудь Зевса и Афину-Палладу с Никой Непобедимой, —подсказал Поликрат, облегченно вздыхая.
Разгромив скифов, савроматы стали лагерем как раз напротив затаившихся в роще эллинов, соорудив из седельных подушек, набитых конским волосом, и снятых с лошадей войлочных потников, нечто, напоминающее трон. На этот трон уселся их предводитель, невысокого роста, но широкоплечий и, видимо, обладавший недюжинной физической силой. От остальных воинов он отличался тем, что его длинные волосы были схвачены массивным золотым обручем.
— Пора нам убираться подальше от такого соседства, — шепнул Филарет притаившемуся рядом с ним Аристею. Перейдем через рощу и в степь. Они не должны нас преследовать. Мы для них слишком мелкая добыча. Они не уйдут с этого места, пока не соберут все трофеи. Зверь от добычи не убежит.
— Наоборот, — возразил ему Аристей. — Если савроматы напали на преследовавших нас скифов, которые являются нашими врагами, значит, они наши друзья. Мы выйдем к ним, они нас накормят и покажут дорогу.
— Забудь ты эту философию, — перебил его Филарет. — У нас здесь друзей нет и быть не может. И если ты мне не веришь, давай лучше еще понаблюдаем за ними.
Савроматы стаскивали к трону оружие, одежду, снятую с убитых скифов, ловили и стреножили их коней.
— Ваххэ! — раздался хриплый голос савроматского вождя, полный восхищения, и эллины увидели, как двое савроматов подволокли к его ногам и бросили наземь человеческое тело.
— Интересно, зачем им труп? — прошептал Филарет, внимательно наблюдавший за происходящим.
Труп внезапно зашевелился, пытаясь подняться.
— Да он живой! — взволнованно зашептал Аристей.
В это время человек, которого Филарет с Аристеем приняли за труп, приподнялся на локтях, и, опираясь руками в землю, встал на колени. По его неловким движениям было видно, с каким трудом ему это удалось сделать. Когда он поднял голову, Аристей узнал его. Это был Скерос. Из его шеи торчал обломок стрелы. Грудь была залита кровью
— Вот так-то, — пробормотал Филарет. — Сегодня ты князь, а завтра — грязь.
Вождь савроматов с нескрываемым любопытством разглядывал раненого пленника, при этом его лицо не выражало какого-либо сострадания к раненому. Так разглядывают неведомую зверюшку, случайно попавшуюся в руки.
Савроматские воины сорвали со Скероса плащ и развернули перед вождем. Видимо, плащ приглянулся ему. Он встал со своего места, подошел поближе и провел по плащу рукой. Но тут его взгляд упал на недоделанную застежку. Он хрипло заговорил на непонятном языке, выражая свое недовольство. Потом подошел к стоявшему на коленях Скеросу, схватил его за длинные рыжие волосы и, вытащив из-за пояса нож, сделал круговой надрез на его голове. Не обращая внимания на жалобные стоны Скероса, он резким движением сдернул скальп с головы скифа, потерявшего от резкой боли сознание.
Кинув окровавленный клочок кожи одному из воинов, он ткнул рукой на застежку — мол, исправь, потом выхватил из ножен меч и одним ударом отсек Скеросу голову, прервав его мучения. После этого он склонился над отрубленной головой. Аристею было плохо видно, что он делает, но вождь вскоре встал и вытянул вперед руку с окровавленным черепом Скероса.
— Для чаши приготовил. Осталось почистить, обтянуть сыромятной кожей, оправить по краям в золото и можно пить, — пояснил Филарет, с жалостью глядя на Аристея, которого от увиденного стошнило. — Ну что? Не передумал идти к ним за помощью?
От его слов Аристея стошнило еще раз.
— Тише ты! — зашептал Филарет, но было поздно.
Заслышав непонятные булькающие звуки из темной рощи, вождь насторожился, повернул в их сторону голову и бросил несколько быстрых фраз воинам, приказав, чтобы те проверили, кто и зачем скрывается в чаще.
— Вот теперь нас только кони и могут спасти! — воскликнул Филарет. — Бегите! Я их задержу!
Он наложил стрелу на лук.
Филарет был метким стрелком. В Афинах ему не было равных. Он всегда удивлял соплеменников умением сбивать птиц, летящих на большой высоте. Сейчас он хотел одного — внести панику в стан врагов. Выпущенная им стрела просвистела и захлебнулась на самой высокой ноте, воткнувшись в спину едва успевшему отвернуться вождю.
Савроматы, как и воины многих других племен, не защищают спину доспехом, показывая этим, что не страшатся боя, а бегство презирают. Если, все-таки, приходится отступать, они прикрываются маленьким круглым щитом, закидывая его за спину. Этот щит, сделанный из нескольких слоев сыромятной кожи, натянутой на деревянную основу, и скрепленный металлическими бляшками, надежно защищает спину от вражеских стрел.
Вождь не ожидал нападения. Он отвернулся скорее инстинктивно, чем из боязни. В этот момент щита на его спине не было. Стрела пробила его тело насквозь и застряла с внутренней стороны защищающего грудь доспеха. Он умер сразу.
Вслед за первой, Филарет послал вторую стрелу, в одного из воинов. Еще одну стрелу в другого воина выпустил Поликрат. Обе стрелы попали в цель. Скрываться дальше не было смысла. Эллины вскочили на коней и понеслись прочь, сквозь рощу, стараясь выбирать места, где было меньше зарослей кустарника. Все произошло настолько быстро, что савроматы не успели сообразить, в чем дело. Испытывая страх перед лесом, они истратили много стрел, выпуская их по невидимому врагу, убившему вождя и двух соплеменников.
Вырвавшись на равнину, эллины погнали коней вперед. Солнце поднялось уже высоко над горизонтом и поэтому определить точный путь на восток, стало труднее. Но не это сейчас заботило их. Спасаясь от погони, они скакали не оглядываясь.
Высоко в небе, расправив могучие крылья, парил степной орел — властитель небес. Его зоркие глаза различали малейшее движение на земле. Безучастный к миру людей, он наблюдал сверху, как люди-мышки гонялись друг за другом. Вот один упал с коня, потеряв от удара сознание. А когда он пришел в себя, то увидел, что окружен со всех сторон гарцующими на конях дикими всадниками, и к его рукам и ногам привязаны длинные волосяные веревки. Всадники, ожидавшие, когда пленник очнется, взвизгнули разом и, поворотив коней, погнали их в разные стороны. Веревки, привязанные к человеку, натянулись и разорвали несчастного на четыре части — пища для ворон. Орел — птица гордая, падалью не питается.
Когда конь под Аристеем, загнанный до предела, стал сбиваться с ритма, он оглянулся. Невдалеке от него скакал Филарет.
— Хвала небесам, мы спаслись, — Аристей, переводя коня на шаг. — Где остальные?
— Остальные... — Филарет смахнул пот со лба. — Савроматы тоже умеют стрелять.
— Что ты хочешь этим сказать? — Аристей взглянул на Филарета.
— Ты ускакал первым, — Филарет встретился взглядом с Аристеем. — А я видел, как вражеские стрелы пронзают наших товарищей. Я видел, как упал сраженный Калликрат. И Евстахию тоже не повезло. Сзади нас скачет Поликрат. Но, похоже, и ему здорово досталось, — Филарет указал на отставшего от них всадника.
Поликрат едва держался в седле, обхватив руками конскую шею. Из спины у него торчала стрела. Аристей с Филаретом осторожно сняли его с коня и уложили лицом вниз на постеленный плащ. Стрела пробила правое плечо и вышла под ключицей.
— Потерпи, брат! — Филарет осторожно обломил стрелу со стороны оперения поближе к телу, повернул Поликрата на бок и, обмотав острие стрелы тряпкой, стал вытягивать ее из раны. Поликрат стиснул зубы, чтобы не закричать от боли.
— Рана серьезная, — изрек Филарет, делая повязку. — Ему нужен покой. Нам бы поскорее добраться до людей. Далеко еще?
— Совсем немного осталось, — солгал Аристей. — Скоро до поселения доберемся.
— А чье это поселение? — поинтересовался Филарет.
— Местного племени, — Аристей отвел глаза в сторону.
— А ты откуда знаешь о том поселении? — не поверил ему Филарет.
— Геродот рассказывал, — опять солгал Аристей.
— Геродот зря не скажет, — с уважением произнес Филарет.
— Тогда поехали дальше? — спросил Аристей.
— Поехали, — Филарет подсадил в седло Поликрата и только потом сел на своего коня.
В пути прошло несколько дней. Рана Поликрата загноилась. Кожа вокруг раны распухла и приняла багровый оттенок.
— Когда же мы доберемся до поселения? — спрашивал Филарет у Аристея. — Нашему товарищу нужен покой и лечение. Еще несколько дней и будет поздно.
— Скоро, — утешал его Аристей. — Очень скоро. Видишь, уже показались горы. У их подножия живут люди. Они добрые и гостеприимные. Они помогут нам. Так мне говорил Геродот.
— Хорошо бы, — соглашался с ним Филарет, а сам думал: "Что если Геродот ошибся?”
Геродот не ошибся. Вскоре измотанные нелегким путем путники увидели несколько круглых юрт, одиноко стоящих в степи. У коновязи стояла пара лошадей, неподалеку паслась отара овец,
— Неужели, это и есть то самое поселение, о котором говорил Геродот? — Филарет недоверчиво покосился на Аристея.
— Есть кто живой? — крикнул Аристей, подъехав поближе.
Войлочный полог ближайшей юрты откинулся и из нее вышел лысый старик с жидкой белой бородой и скуластым лицом.
— Помоги нам! — попросил старца Аристей. — Я хорошо заплачу. У меня есть золото.
Он полез в сумку за мешочком с золотыми монетами, но старик не обратил на его слова никакого внимания. Увидев раненого, он зацокал языком, как белка, и крикнул что-то. На его зов вышли две женщины, одна пожилая, другая помоложе, и молодой мужчина, видимо, сын. Они осторожно спустили Поликрата с лошади, занесли его в юрту и уложили на овечьи шкуры, разостланные на толстом войлоке, устилавшем земляной пол. В очаге горел огонь, в котелке варилась мясная похлебка, испускавшая дурманящий запах. От этого запаха у изголодавшихся путников закружилась голова.
Пока женщины суетились над раненым, обмывая рану кипяченой водой, старик приготовил отвар из пахучих трав и, остудив его, влил по каплям в рот лежащего в беспамятстве Поликрата. Все это время Аристей и Филарет сидели в стороне на расстеленных овчинах и молча наблюдали за их действиями.
К ним подошла молодая девушка с длинными до пояса темными волосами и, стеснительно потупив глаза, поднесла обоим по чашке горячей похлебки с мелко нарезанным мясом.
— Ух, как вкусно, — Аристей жадно отхлебывал бульон из своей чашки. — Налей еще!
— Красивая! — загляделся на девушку Филарет.
— Ты просто давно не видел женщин, — проговорил Аристей, допивая бульон..
— И то верно, — согласился Филарет. — Однако погляди на нее. Она совсем не похожа на напыщенных афинянок. Какой тонкий стан! Какая плавная походка!
— В Афинах тоже есть дома, где много женщин с таким же тонким станом и походка у них не хуже.
Филарет, казалось, не слышал его.
— Сколько прелести в этих сияющих глазках, — прошептал он, — как нежны алые губки, а волосы, волосы! Такому богатству позавидовала бы сама царица Вероника, чьи локоны красуются среди звезд.
— Ну и оставайся с ней, раз она тебе так понравилась, — в сердцах промолвил Аристей,
Филарет посмотрел на него долгим задумчивым взглядом и промолчал.
Юрта не блистала убранством. Войлок, натянутый на деревянный каркас, собранный из скрепленных между собой прутьев, от времени кое-где порвался, не выдержав свирепых метелей, частых в степи в зимние месяцы. Откидывающийся войлочный полог заменял дверь. Вдоль стен были расстелены звериные шкуры, служившие постелью для ее обитателей. На самих стенах висела конская упряжь, несколько собранных кольцами волосяных веревок — арканы для ловли скота. Рядом с очагом стояли глиняные чашки для еды, кувшин для питья, наполненный водой, несколько больших и маленьких котелков и другая посуда. Нигде не было видно ни золотых, ни серебряных вещей. Это обрадовало Аристея.
— Они бедны, — прошептал он на ухо сидевшему в глубокой задумчивости Филарету. — Значит, согласятся за малую толику вылечить нашего товарища и снарядить нас в дорогу.
— Их богатство не в серебре и золоте, — возразил Филарет, — а в табунах лошадей и отарах овец. Зачем им здесь золото?
— А у меня кроме золота ничего нет, — расстроился Аристей. — Как же нам быть? Чем же мы им заплатим? Разве что я оставлю им в знак благодарности пару золотых кубков. Я прихватил их, несмотря на спешку. Эти кубки сделаны на Делосе, моем родном острове. На одном из них изображен Посейдон верхом на дельфине, а на другом выбит плывущий под парусом корабль. Как думаешь, понравится им?
— Думаю, понравится, — рассеял его волнение Филарет. — Они, конечно, никогда не видели дельфина, потому что живут далеко от моря, да и корабль, наверное, им раньше не встречался. Но идея хорошая.
Старик, приняв подарок, опять зацокал языком и подозвал сына. Вместе они стали с интересом разглядывать рисунки, о чем-то оживленно переговариваясь. А на следующий день, когда Филарет и Аристей вышли из юрты, они увидели, как старик с сыном прилаживают к арбе сшитый из козьих шкур парус, укрепляя его на четырехугольной раме. Степь просторна, как море, и ветра в ней дуют порой с не меньшей силой.

17

Лежали две песчинки, одна подле другой, да вдруг налетел буйный ветер, пронесся по степи и разметал песчинки в разные стороны. Удастся ли когда-нибудь снова оказаться им рядом? Едва ли. Люди не песчинки. Но как одному человеку найти другого в огромном мире?
Бектуган скакал по степи с кучкой таких же, как он изгоев, отторгнутых от родины, и молил богов, чтобы показалась на горизонте маленькая точка, превратившаяся в одинокого всадника. И оказался бы этот всадник тем самым маленьким мальчиком, которого Бектуган так долго и безрезультатно разыскивал, мотаясь по всему белому свету.
Вместо одинокого всадника на горизонте появился большой караван.
— Бек! — привлек его внимание скачущий рядом с ним немногословный Фриг, показывая рукой вдаль. — Добыча!
— Это те самые, Бек! — ощерил острые зубы Скиф. — Те, что отказали нам в пище. Нападем на них, как волки на стадо овец.
— Тише вы! — прикрикнул на них Бектуган. — Забыли, зачем мы здесь? Этих мы и без боя возьмем. Но если мы не отыщем того, кто мне дороже жизни, не будет мне покоя на этой земле.
— Смотрите! — воскликнул Фракий. — Нашу добычу кто-то хочет взять раньше нас!
Когда караван проходил по увалу, из низины внезапно показалась кучка всадников. Это была засада. Видать, караван здесь давно поджидали. А в самом караване пока не заметили приближения чужаков. Ни охрана, ни купцы, везущие товары, пока еще не подозревали, что близится их последний час.
— Это, наверное, Черный разбойник со своей ордой, — процедил сквозь зубы Бектуган. — Народу у него с полсотни наберется. Караван охраняет примерно такое же количество воинов. Интересно будет поглядеть, чья возьмет? Правду ли говорил караванщик, когда расхваливал своих воинов?
В это время лихие люди, понукая коней, с гиканьем вынеслись из низины навстречу груженным поклажей верблюдам и охраняющим их стражам. Они пронеслись, как вихрь, пуская на скаку смертоносные стрелы. Не ожидавшее нападения караванное воинство было почти полностью перебито.
— Не опоздать бы!— засомневался Сармат, — Отнимут добычу. Останемся ни с чем.
— Хэ! — засмеялся темнокожий Нуб, в предвкушении приближающейся битвы. — Стая паршивых псов может задрать быка, но когда появляется лев...
— Это ты правильно сказал, — одобрительно кивнул Бектуган. — Я вижу, что Черный разбойник уже с добычей. С нашей добычей. Так покажем, на что мы способны. Нас меньше, но мы лучше. Держитесь лощины, нападем внезапно.
Бектуган прикрыл черной повязкой лицо, оставив лишь глаза, и, пригнувшись к седлу, хлестнул коня, пуская его во весь опор. Его дикая свита, сделав то же самое, помчалась вслед за своим предводителем.
Они налетели, как беркуты на стаю пугливых голубей. Их мечи сверкали, как молнии. Свистели стрелы, рассекая воздух, и с каждым таким свистом падал человек, ужаленный острым железом. Тот, кто не сложил оружия, был убит.
Оставшихся в живых разбойников выстроили в одну линию. К ним подъехал всадник, скрывавший свой лик под черной маской.
— Отпусти меня, — зашептал Черный разбойник. — Я хорошо заплачу. Хочешь, забери нашу добычу, хочешь, возьми моего коня, — он указал на огромного жеребца красной масти.
— Это мой конь! — раздался слабый возглас.
— Чей это голос? — грозный всадник, круто развернул жеребца. Перед ним стоял невысокий юноша и бесстрашно смотрел на него.
— Это мой конь, — упрямо повторил юноша.
— Не слушай, господин, мальчишку, он мой раб, — Черный разбойник заискивающе улыбался. — В придачу к коню, можешь забрать и его. Он будет служить тебе верой и правдой.
Что-то разбойник был нынче чрезвычайно щедр. Видно понял, что жизнь его стоила сейчас не дороже самой мелкой монеты.
— Откуда у тебя этот юноша? — Всадник вроде бы заинтересовался живым товаром.
— Он мой раб с детства. И мать и отец его были рабами.
— Твой язык — лживый. Не место ему во рту, — Всадник сделал знак рукой.
Тотчас Фриг и Сармат подскочили к стоящему на коленях разбойнику. Фриг обхватил его сзади рукой за лоб и потянул назад, при этом, сильно надавив ладонью другой руки на подбородок, отчего рот широко раскрылся. Сармат привычным движением запустил в открытый рот два пальца и вытащил оттуда трепещущий розовый язык. В другой руке у него блеснул остро отточенный нож.
— А с этими, что делать? — гигант Нуб указал на разбойников, стоящих перед ним на коленях.
— Укоротить, — Всадник провел пальцами по горлу.
После этого он слез с коня и подошел вплотную к отважному юноше.
— Тебя тоже следовало бы наказать, за то, что ты... — он сдернул с лица черную повязку, — заставил своего дядьку так долго искать тебя по всему миру.
— Дядя Бек! — воскликнул юноша, бросаясь ему на шею. — Я так по тебе скучал!
Арслан плакал.
— Будущему царю не пристало держать глаза на мокром месте, а то тетива у лука отсыреет, и цель не увидишь, — обнял его Бектуган и обернулся к купцам. — На колени! Перед вами будущий повелитель Пестрых гор.
— А, ты! — Бектуган заметил стоящего с низко опущенной головой караванщика. — Теперь-то ты согласен нанять нас для охраны твоего каравана?
— О, Великий воин! — пробормотал тот. — Согласен.
— Да вот только цена будет другая. — усмехнулся Бектуган.

18

Настойки и мази из целебных трав, но, особенно, та забота, которой женщины окружили Поликрата, сделали свое дело. Рана его перестала гноиться и зарубцевалась, опухоль стала спадать.
— Пора бы и в путь, — Аристей ненароком напомнил Филарету о цели их путешествия.
— Рано еще, — ответил Филарет и, немного помолчав, добавил. — Я, по правде говоря, не вижу смысла идти вперед. Мы не прошли еще и половины пути, а от нашей компании в живых остались только мы трое. Надо вернуться в Афины и собрать новый отряд.
— Я не могу ждать, — раздраженно промолвил Аристей. — Мой отец в заточении. Если я не успею вернуться до срока, его казнят. Фидий вовсю трудится над статуей Афины. Он не будет начинать заново свою работу, если у него вдруг сломается резец. Мне надо успеть достать этот злосчастный клык, а я даже не знаю, у какого зверя этот клык растет, где этот зверь водится и насколько он силен и опасен.
— А если этот зверь размером со слона? — Филарет вопросительно посмотрел на Аристея.
— Я все равно убью его. — Аристей был настроен решительно.
— Или он тебя, — предположил Филарет.
— Я не могу умереть, — Аристей отрицательно покачал головой. — Если я погибну, мой отец окончит жизнь в неволе, а честь Делоса будет навеки запятнана.
Филарет тяжело вздохнул.
— Я все-таки хочу предостеречь тебя от необдуманных поступков, — промолвил он. — Давай вернемся хотя бы в Ольвию. Там нам ничто не угрожает. Скерос убит, его орда рассеяна. Тимна поможет нам собрать новый отряд, и мы еще раз попытаемся достичь гиперборейской страны.
— Не могу, — вздохнул Аристей. — Ты... оставайся. За Поликратом нужен присмотр. Он еще очень слаб.
— Я тебя одного не пущу, — запротестовал Филарет. — Как я потом буду смотреть людям в глаза.
— Хорошо, — согласился Аристей. — Тогда соберем вещи и завтра поутру двинемся в путь. Вдвоем.
Остаток дня прошел в сборах. Спать легли пораньше, чтобы с первыми лучами солнца выступить в путь. Среди ночи Аристей поднялся со своего ложа, бросил прощальный взгляд на Поликрата и Филарета, и бесшумно выскользнул из юрты, стараясь ненароком не разбудить спящих товарищей.
— Будьте счастливы, друзья! — прошептал он. — Достать клык — это мое дело.
Оседлав двух коней, он взвалил на них приготовленные в дорогу переметные сумы и поскакал прочь, намереваясь к рассвету быть уже далеко от гостеприимного пристанища.
Много дней и ночей скакал Аристей на восток, поочередно меняя коней. Не щадя себя, он останавливался на привал только для того, чтобы дать передышку усталым животным. Взятые в дорогу запасы подходили к концу, а обещанного края земли не было видно. Местность была безлюдной.
Когда кончилась пища, он решил, что две лошади ему уже ни к чему и, выбрав место рядом с небольшой рощицей, одного коня стреножил и отпустил пастись, а второго забил на мясо. Несколько дней он отъедался, одновременно вялил мясо под жарким степным солнцем, нарезав его тонкими полосками и разложив на большом плоском камне. Такому способу заготовки мяса он научился у старика в юрте.
Поклажа получилась тяжелая. Конь с таким грузом, да с седоком в придачу, вскачь не побежит, но Аристей не унывал. Он предчувствовал, что путь его до гиперборейского царства не близок. Через несколько дней путь ему преградила полноводная река. В отличие от Танаис, Оар и других больших рек пересеченных им в Скифии и текущих на юг, эта река несла свои могучие воды на север.
Переправы поблизости не было, но Аристея это не остановило. Хороший пловец, он не боялся воды. Взяв коня под узду, он ступил в теплую воду, а когда стало глубоко, поплыл, держась за конскую гриву. На середине реки течение убыстрялось. Поклажа на спине коня намокла. Не в силах справиться с возросшей тяжестью, конь жалобно заржал. Набежавшая волна накрыла его с головой и понесла вниз по течению.
— Стой, куда ты? — вскричал Аристей, борясь с волнами, но река уносила его коня все дальше и дальше.
Обессиленный Аристей с трудом выбрался из воды на противоположный берег. Он долго лежал без движения на мокром песке. Слезы текли из его глаз. В один миг он потерял все, что у него было. И коня, и пищу, а вместе с ними и надежду. Возвращаться назад казалось ему безрассудным. Пешком ему пришлось бы идти не один месяц. А идти вперед было еще большим безрассудством. Без пищи, без коня, много ли пройдешь? Правда, в глубине души у него еще теплилась надежда, что край света уже где-то недалеко. Быть может, там живут люди. Но в это он верил все меньше и меньше. Ведь до сих пор он никого не встретил. Это, конечно, не аргумент. Люди могут жить севернее или южнее. Надо идти. Вот только куда? Геродот говорил, что идти надо прямо на восток. Но так ли уж прав Геродот? Он ведь здесь никогда не был. И никто из живущих в Элладе здесь тоже никогда не был.
В это время над головой Аристея пролетела птица. Ворон. Птица летела навстречу солнцу.
— Это Аристей Проконнеский, верный соратник светлоокого Аполлона, принявший облик ворона. Он подает мне знак! — подумал Аристей и теперь уже без раздумий двинулся вслед за птицей.
Он шел по безлюдной степи уже много дней, питаясь редкими ягодами, которые удавалось найти, жевал безвкусную степную траву. С удивлением он обнаружил, что в степи водится много зверья. Зайцы, косули, виденные им издалека, убегали при одном его появлении. Суслики дразнили его, застыв неподвижными столбиками и наблюдая, как он подползает к ним, а когда до них оставалось совсем немного, прятались в глубоких норках, и их было уже не достать.
Однажды он попытался раскопать норку ножом, но, вонзив нож слишком глубоко в землю и нажав сильнее, чем следовало, сломал лезвие и остался без оружия. Тогда он стал собирать камешки и, подползая поближе, швырять в глупых зверьков. Когда ему удавалось таким образом добыть суслика, он был счастлив. Освежевав обломком ножа маленькую тушку, он, обожавший свежеприготовленных в винном соусе омаров, съедал сырым нежное розоватое мясо до последнего кусочка и пережевывал косточки. Но такая добыча была редка, и он давно уже не наедался досыта.
Он шел вперед целыми сутками, останавливаясь только для кратковременного отдыха. Который день стояла невыносимая жара. Суслики исчезли. Степь, казалось, вымерла. Чахлая трава пожелтела. Невыносимо хотелось пить.
— Наверное, скоро будет Край Земли, — думал он. — Говорят, что Земля окружена Океаном. Но это неправда. Где-то же Земля должна соприкасаться с Подземным царством. Кажется, это и есть то место. Иначе, отчего быть такой жаре?
И тут он увидел вдалеке блестящую полоску воды.
"Спасен!" — мелькнула в голове мысль, и он побежал к воде, как верблюд бежит к долгожданному источнику после изнурительного путешествия по безводной пустыне. Но когда он приблизился к озеру, то вместо воды увидел лежащий на сухой растрескавшейся почве толстый слой соли, такой белой и яркой в солнечных лучах, что при взгляде на нее слепило глаза. Перед ним простиралось дно высохшего озера. Сверкающие кристаллы соли блестели подобно алмазам, но сейчас от них было мало толку.
В отчаянии Аристей бессильно опустился на горячую землю и заплакал. Точнее, ему казалось, что он плачет. На самом деле в его глазах давно уже не было слез. В обезвоженном организме на слезы не хватало влаги. И тут он увидел еще одну белую полоску на горизонте.
"Может, там есть вода?” — с надеждой подумал он и, встав с земли, уже не побежал, а медленно побрел в направлении виднеющегося озера. Это озеро было больше первого, но в нем тоже не было ни капли воды. Их было много, высохших озер на его пути. Он шел от одного озера к другому.
— Надо было мне остаться в Элладе, — с горечью думал Аристей, — не страдал бы сейчас от жары и жажды. А все этот Геродот! Спас, называется, от расправы. Отправил на верную погибель. Уж лучше бы меня на рабовладельческом рынке поколотили. Хотя, дело тогда принимало серьезный оборот. Толпа могла бы и прибить. Не помог бы и мой коронный удар левой. Может, и верно поступил Геродот. Но отец-то, отец! Он-то зачем согласился отпустить меня в неведомые края? Мог бы и выкупить. И афиняне тоже хороши! К словам придираются, чуть что, сразу за грудки хватают, в суд тащат. Ну, ошибся человек, ну не то слово сказал. По молодости, по неопытности.
— Эх, отец, отец. Знал бы ты, как мне сейчас плохо. Тебя, наверное, содержат в прохладном помещении, кормят, поят. Чем не жизнь? — так думал Аристей, шагая по выжженной солнцем степи.

19

Корабль под парусом резво скользил по волнам, подгоняемый шквальными порывами холодного ветра, дующего со скифских степей в преддверии приближающейся зимы. Он пересек три моря и причалил в пирейском порту.
Не успели прибывшие на корабле сойти на берег, как им тут же шушуканье вслед.
— А это не те ли? Как! Те самые? Так они же… Неужели?!
И сразу же на коней. И вскачь. В Афины. По Пирейской дороге. Чтобы донести свежую новость до ушей свободных афинских граждан.
— Ну и как там?
— Ужас! Страшно вспомнить.
— А как смогли?
— Повезло... еле ноги унесли.
— А остальные?
— Уже, наверное, не вернутся.
— А тот, который…
— Сгинул…
— Так, значит…
— Вот то оно и значит... сгубил неповинных граждан.
— Это все он!
По мощенной камнем дороге плетется древний старик, опираясь на клюку. Он подходит к Акрополю, поднимается по каменной лестнице, проходит Пропилейские ворота.
— Где здесь ваяет Фидий? Вместе с ним должен быть… а, вижу!
Старик подходит шаркающей походкой к Салманарию и протягивает ему узелок.
— Здесь деньги, которые ты дал, чтобы мой сын Поликрат пошел с твоим сыном в неведомые земли. Другие вон возвратились, а Поликрата с ними нет. Забери деньги, верни мне сына! — и горько заплакал.
Для Салманария это известие, как удар обухом по голове.
— Откуда такие известия, отец?
— Вчера из Ольвии приплыл в Пирей корабль, а на нем оставшиеся в живых эллины.
Салманарий в одночасье постарел на десяток лет. Неужели, правда? Как же тогда дальше жить с таким грузом неискупимой вины. Сына единственного не сберег. Отправил на верную гибель. Хотя, рассказы "очевидцев" обрываются на одном и том же месте — на скифском пиру Аристей и несколько его товарищей вдруг куда-то исчезли — сбежали. Скифский князь расценил это как личное оскорбление и бросился с дружиной их догонять.
А дальше — одни домыслы.
Их, вернувшихся в Элладу, толмач Тимна вывел незаметно из шатра и в большой неразберихе, отправил обратно в Ольвию. Там на корабль, и в Аттику.
— А что же Аристей?
—Так ведь его помчался догонять целый скифский отряд. Погиб, наверное.
— Это если догнали. А если не догнали?
— А разве можно от скифской конницы убежать?
— Невозможно.
— То-то и оно! Скорее всего, погиб.
— А если так, то, что с отцом его, Салманарием, делать? Ведь сын не сдержал клятвы.
— Казнить!
— Так ведь Фидий свою работу еще не закончил!
— Чего ждать? И так все ясно. Не вернулся Аристей вместе со всеми, значит, и не вернется уже.
— А кто видел, что он погиб?
— Все говорят.
Стратега Перикла такие доводы не удовлетворили. Его решение было непреклонным:
— Не принимать никаких мер, до тех пор, пока Фидий не закончит работу, или Аристей к этому времени успеет вернуться принеся с собой клык таинственного зверя, как и было обещано.
И если первое казалось совершенно очевидным, то второе — просто невероятным.

20

Степь тянулась до самого горизонта и казалось, что ей нет ни конца ни края.
В вышине над Аристеем пролетела птица. Он не услышал взмахов ее крыльев, но инстинктивно почувствовал, что это птица.
— Птица не может жить без воды. Это боги подают мне знак. Они указывают мне, где надо искать воду, — подумал он и пошел вслед за птицей, потому что сейчас ему было все равно, куда идти.
Птица летела на юг.
Он шел весь остаток дня и всю ночь, понимая, что остановись он сейчас хоть на мгновение, опустись на землю отдохнуть, подняться у него уже не хватит сил. Ночью идти было гораздо легче. Жара спадала, а к утру становилось даже прохладно. На следующий день, на рассвете, он увидел далекий лес. Это было спасением.
Лес стоял плотной стеной. В нем кипела жизнь. Аристею казалось, что он уже слышит пение птиц и журчание ручья. Он представлял себе, как окунется в его прохладные струи, и будет пить, пить, пить. К полудню он приблизился к лесу настолько, что уже различал отдельно стоящие деревья. Здесь росли высокие пихты с длинной темной хвоей, светло-зеленые осины, листья на которых всегда дрожат, даже в безветренную погоду, словно хотят что-то сказать. Он видел белые стволы редких берез, случайно оказавшихся среди хвойных великанов по злой забаве вольного ветра, унесшего их семена из родной рощи. Эти семена, упав в благодатную почву, сумели превозмочь постоянный сумрак тайги и пробиться к солнцу.
Вдруг в многоголосом шуме леса Аристею вдруг послышался едва различимый ритмичный звук. Он не мог определить источник этого звука, кто его издает и зачем. А звук тем временем приближался, становился все громче и отчетливее. В нем уже различались не один, а несколько звуков, однообразных и монотонных.
Необъяснимая тревога охватила его. Нечто зловещее слышалось ему в этой чужеродной мелодии. Он остановился, боясь идти к лесу. И тут он понял, что звук доносится вовсе не из леса, а сзади, со степи. Он оглянулся и увидел, что его догоняют несколько всадников. Бряцают удила, наполняя воздух металлическим звучанием, копыта коней бьют в сухую землю, и земля звучит, как бубен под ударами пляшущего шамана.
Люди! Как долго он их ждал. И вот они появились. Но, вместо того, чтобы идти им навстречу, Аристей развернулся и побежал, что есть мочи к лесу, ища в нем убежища. По ярким солнечным бликам, отраженным от металлических блях, нашитых на одежду всадников, он различил воинские доспехи, а над их головами — торчащие тонкими хворостинками копья с металлическими наконечниками.
"Через много дней пути от савроматов живут исседоны”,— вспомнились ему слова Геродота. — Никаких сведений о них нет, известно только, что они воинственны.
Увидев, что Аристей убегает, всадники с гиканьем поскакали за ним. Ничего хорошего это не предвещало. Прихрамывая, Аристей бежал к лесу. Услышав за собой свист рассекаемого воздуха, он метнулся в сторону и в тот же миг длинная стрела, дрожа оперением, воткнулась рядом с ним в землю. Сзади уже слышался дробный топот конских копыт и дикое взвизгивание всадников, понукавших коней. До первых деревьев оставалось совсем немного. Еще одна стрела пролетела мимо него и воткнулась в толстый пихтовый ствол, только срезанные хвоинки посыпались на землю.
Лес принял Аристея в свои объятия, загородил от преследователей, но не остановил их, а лишь заставил придержать коней. Гонимый охватившим его страхом, Аристей бежал до тех пор, пока звуки погони не стихли вдалеке. В лесу было сумрачно. Высокие седые пихты окружали его со всех сторон. Когда наступила ночь, он залез на дерево, боясь диких зверей, оседлал толстый сук, обхватил руками ствол и так уснул.
Прошло несколько дней. Питался он одними ягодами. Чтобы определить, куда же все-таки идти дальше, он взобрался на высокую сопку с голой вершиной и осмотрелся. Вокруг него зеленым морем колыхалась тайга. Далеко на горизонте он различил блестящую полоску большого озера, лежавшего на стыке тайги и степи, и решил идти в ту сторону.
Где-то внизу в овраге мелодично журчал ручей. Мучимый жаждой, Аристей спустился вниз, цепляясь за кусты. Добравшись до ручья, он встал на четвереньки и припал сухими губами к холодной воде. Он пил большими глотками, а когда утолил жажду, сел на лежавшее на берегу ручья поваленное дерево, вытянув нывшие от долгой ходьбы ноги и не заметил, как задремал.
Внезапно до его слуха донесся легкий шорох. Оставаясь неподвижным, Аристей приоткрыл глаза, и внутри у него все похолодело от страха. Он увидел, как по едва различимой тропинке на противоположном берегу, не замеченной им среди высокой травы, к ручью спускается неведомое существо. Подобно человеку, оно передвигалось на задних лапах, однако как зверь было покрыто длинной густой шерстью и имело крупную косматую голову.
Существо подошло к ручью, как раз напротив притихшего Аристея и, наклонившись, зачерпнуло воды небольшим берестяным ведерком. Аристей увидел его трехпалую лапу с заскорузлой кожей и широкими пожелтевшими ногтями. Это несомненно был человек. Лесной человек. Длинные спутанные волосы, давно немытые, лоснящиеся от жира, закрывали его морщинистое лицо с жидкой бородкой.
Внезапно под ногой Аристея хрустнула сухая ветка. Лесной человек поднял голову и Аристей увидел горящий ненавистью глаз. Один глаз.
— Аримасп! —Аристей вспомнил рассказ Геродота и у него похолодело в груди.
Увидев в своих владениях чужака, аримасп отбросил ведерко в сторону и с глухим рычанием кинулся на Аристея. Скорее инстинктивно, чем преднамеренно, Аристей выставил руки вперед, пытаясь защититься от нападавшего человека-зверя. Они вцепились друг в друга мертвой хваткой.
Арисмасп был стар. Аристей понял это, глядя, как он, истекая зловонной слюной, пытался вонзить в его горло гнилые зубы.
Изловчившись, Аристей вывернулся из-под чудовища и, размахнувшись, с силой ударил его кулаком в лицо. Тело аримаспа обмякло и, сняв с себя пояс, Аристей связал его. Рассматривая невиданное существо, он обнаружил, что на левой руке у аримаспа пять пальцев, как у всех нормальных людей, а на правой руке всего три пальца и виден след от зарубцевавшейся раны.
— У него два пальца кем-то отрублены, — догадался Аристей.
В это время аримасп очнулся, забормотал что-то на непонятном языке и стал дергать руками, стараясь развязать стягивающие его путы.
Аристей, страх которого перед аримаспом прошел, сдавил несильно его горло руками. Аримасп мотнул головой, волосы откинулись назад, и Аристей увидел, что один глаз у него выколот.
— Так ты обычный человек, только калека! — прошептал Аристей. — Да еще заросший шерстью. Постой, постой. — Аристей дернул за шерсть. — Это же шкура!
Он распахнул шкуру и увидел перед собой немощного старика, худосочное тело которого было покрыто многочисленными рубцами от старых ран.
— Ты пришел за водой? — сообразил Аристей. — Ты здесь живешь?
Аримасп молчал, только смотрел затравленным взглядом на Аристея.
— Меня зовут Аристей, а тебя? — Аристей ткнул его пальцем в грудь.
Аримасп молчал. Не понимал или не хотел понять.
— Я Аристей, — Аристей ткнул пальцем себя в грудь, потом указал пальцем на аримаспа. — А ты?
— Йхтынкул, — пробормотал невнятно аримасп.
— Я хочу есть! — Аристей показал пальцем на свой рот и сделал несколько жевательных движений.
Аримасп понимающе кивнул и показал на тропинку.
— Давно бы так, — Аристей поднял Йхтынкула на ноги и подтолкнул в спину. — Иди вперед!
Подняв оброненное ведерко, Аристей зачерпнул воды из ручья и пошел следом за Йхтынкулом.
Аримасп жил в неприметной со стороны землянке, сделанной в яме, образовавшейся на месте вывороченного бурей дерева. Землянка была невелика по размерам. Входом в нее служила круглая дыра, закрывающаяся изнутри облезлой шкурой, натянутой на деревянную раму. В углу земляной пол был устлан пихтовыми ветками, поверх которых лежала большая охапка сухой травы, прикрытая старыми шкурами. Это была лежанка. В противоположном углу землянки находилась небольшая кладовая. Здесь были сложены запасы пищи — неизвестные Аристею коренья, разная ягода в деревянных туесках, вяленая рыба, сушеное мясо, нарезанное небольшими кусками и прокопченное на дыму.
Посреди землянки на земляном полу находился обложенный круглой галькой очаг, над которым в потолке имелось небольшое отверстие в потолке. На рдеющих углях прогоревшего костра жарились две птичьи тушки. Почуяв запах жареного мяса, Аристей схватил одну тушку и, обжигаясь, стал жадно есть.
Не обращая внимания на недовольное бормотанье Йхтынкула, стоящего сзади со связанными руками, Аристей доел мясо и только потом развязал ему руки.
Так Аристей оказался в хижине у старого Йхтынкула.
Надвигалась осень. Идти куда-то, на зиму глядя, Аристею не хотелось. Они стали жить вместе и вскоре научились довольно сносно понимать друг друга, разговаривая на жуткой смеси ионийского диалекта, распространенного в Элладе, и одного из скифо-сарматских наречий, на котором общались степные народы.
— Я иду издалека. За рогом… Рог у чудовища… Огромное такое чудовище, похожее на слона. Живет в глубоких норах по берегам рек. А реки текут в море. Море холодное, — объяснял Аристей и спрашивал. — Ты слышал про такого? Знаешь, как его найти?
Йхтынкул отрицательно качал головой. Он никогда не видел моря и ни разу не встречался со слоном. Но он рассказывал Аристею, что в двух дневных переходах от их жилища есть гора. У подножия этой горы живут люди. Эти люди опасны. Их лиц не видно. Все они ходят в масках. Маски разные. У кого в виде волчьей головы, у кого — рысьей. На голову надета кожаная шапка-колпак. Верх шапки загнут вперед, как клюв у орла. Это они выкололи ему глаз и отрубили пальцы.
Если они встретят Аристея и его, Йхтынкула, то убьют непременно. А все потому, что в той горе скрыто золото и он — Йхтынкул, знает об этом, и когда придет весна, они пойдут вместе и возьмут золота столько, сколько смогут унести.
Имея золото, они смогут купить хороших коней и оружие, чтобы ехать дальше, добывать рог неведомого зверя. А если золота будет много, то и ехать никуда не надо. За золото им не только рог достанут, самого зверя приволокут на аркане, каков бы он ни был.
Так говорил Йхтынкул. У Аристея от этих рассказов кругом шла голова. Он с нетерпением ждал весны, чтобы вместе с Йхтынкулом отправиться в путь за золотом.
"Потерпи еще немного, отец,— думал Аристей. — Скоро я добуду золото, куплю коней и найму помощников. Мы найдем этого зверя, и я вырву у него из пасти клык и вызволю тебя из неволи. Лишь бы Фидий меня не опередил".
Весна приходит в тайгу поздно. А придя, наполняет лес давно забытыми звуками — звонкими птичьими голосами, мелодичной капелью плачущих сосулек, многоголосым журчанием многочисленных ручейков, рождающихся в период весеннего снеготаяния. Очень скоро голые вершины гор освобождаются от снежного покрова, однако в самом лесу снег лежит еще долго.
Йхтынкул и Аристей пустились в путь перед самым летом, когда даже в лесу снег уже растаял, а земля подсохла, и на ней не оставалось отпечатков ног. Это было важно, ибо золотоносные шахты в горе хорошо охранялись.
Они подошли к заросшей колючим кустарником сопке глубокой ночью. Незамеченные, пробрались к темнеющему на склоне отверстию и залезли в шахту.
— Ну, где тут золото? — спросил Аристей, видевший до этого золото, в основном, в виде золотых монет и украшений.
— Да вот же оно! — Йхтынкул стукнул кремнем, высек искру и запалил трут. — Видишь солнечные блески в камне. Это и есть золото.
Человека не надо долго обучать, как искать золото. Стоит только один раз показать. Впервые увидев золотую жилу, Аристей скоро набрал целую сумку золотоносной породы.
— Пора уходить. Близится рассвет, — прошептал Йхтынкул.
— Еще немного! — Аристея охватила жадность.
— Хватит, — остановил его Йхтынкул. — Лучше потом еще придем.
Также незамеченные, они выбрались из шахты и, спустившись с горы, побежали к лесу.
В лесу их поймали. Значит, выследили раньше и специально пропустили в шахту, дозволили покопаться в золотоносной жиле, добыть побольше золота. Знали, мимо не пройдут. Все равно, попадутся. Да не пустые. С золотом. На себя человек лучше работает, чем на хозяина.
На стражах были надеты отороченные рыжим мехом кожаные куртки, с нашитыми сверху железными бляхами, на головах закрывающие лицо кожаные шлемы в виде орлиных голов с раскрытыми клювами. Они были вооружены короткими мечами и луками с десятком стрел в закинутых за спину колчанах.
— Кул! Раб! — предводитель ткнул пальцем в Йхтынкула.
В руке Йхтынкула блеснул нож, и он в ярости бросился на предводителя. Тот, не сходя с места, неуловимым движением выхватил из ножен меч и всадил его по самую рукоять в тощую грудь Йхтынкулу. Обливаясь кровью, Йхтынкул рухнул наземь.
Аристей швырнул сумку с золотом наземь и кинулся бежать, но тут же был схвачен.
— Кул! — зловеще проговорил предводитель и сделал знак державшим Аристея воинам. Те подтащили упирающегося Аристея к дереву и силой приложили его правую руку к шершавой коре, растопырив пальцы.
— Отныне и до самой смерти ты кул — мой раб! — предводитель взмахнул мечом и два отрубленных пальца — большой и указательный, упали к его ногам. Кровь брызнула фонтаном. От нестерпимой боли Аристей потерял сознание. Предводитель вложил меч в ножны и достал из-за пояса кинжал, на полукруглом эфесе которого торчал острый шип в полмизинца длинной. Он задрал голову Аристея кверху и... Аристей ослеп на правый глаз.
— Перевяжите ему раны, — приказал он и поднял брошенную Аристеем сумку. — Хороший будет кул. Камешки один к одному.

21

Когда раны Аристея зажили, была уже середина лета. Два стража привели его в стойбище, где жили кулы, работавшие в шахте. Теперь он был безопасен. В искалеченной правой руке меч не удержать и лук без большого и указательного пальцев не натянуть.
—Здесь будет твое место, — один из стражей открыл дверь землянки. — Иди, знакомься!
В этот момент другой страж толкнул его в спину, и Аристей растянулся на земляном полу.
"Вот, стервятники, — заскрипел он зубами, поднимаясь на ноги. — Опозорить хотят перед другими пленниками. Но не на того напали! Они такие же, как и я, пострадавшие и мы сумеем найти общий язык. Покажу им свою образованность, расскажу об Элладе. Они там, наверное, не бывали".
—Я рад приветствовать вас, друзья! — провозгласил Аристей на ионийском наречии.
В ответ — гробовое молчание. Только несколько десятков глаз настороженно разглядывали стоявшего перед ними человека.
— Я пришел к вам с берегов теплого Эгейского моря. Есть ли среди вас те, кому небезразлична судьба мировой философии? Готов с вами подискутировать.
В ответ на его слова раздался негромкий возглас и…
Они набросились на него скопом. Кулаки замелькали в воздухе. Старались попасть по лицу, били кулаками в грудь, в живот.
— Вы что?! Я же с миром! — воскликнул в негодовании Аристей, пытаясь защищаться, но упал под градом ударов на земляной пол.
"Вот теперь мне конец, — мелькнула мысль.
Внезапно избиение прекратилось. В землянку ворвались стражи, поджидавшие снаружи и, ловко орудуя дубинками, разогнали по углам разъяренных кулов.
Переговариваясь между собой, они вытащили Аристея за ноги из землянки.
— Здесь его нельзя оставлять. Потеряем кула. Забьют насмерть.
— А чего ты хотел. Они же разноплеменники. Смотри, как отдубасили, глаз не видно. Все опухло. Теперь он и по виду похож на степняков, такой же круглолицый.
— Видать, не к тем определили. В следующий раз в другую землянку поместим.
— Затащим его под навес. Пусть отлежится.
Когда Аристей разлепил глаза, на небе брезжил рассвет. Рядом с ним кто-то застонал. Он повернул голову и увидел лежавшего ничком человека в изодранной одежде, почти полуголого, с многочисленными кровоподтеками по всему телу.
"Эх, бедолага! — подумал Аристей. — Тебе досталось еще больше, чем мне".
Он с трудом дополз до лужи, зачерпнул пригоршню воды и поднес ее к губам бедняги.
Тот сделал несколько судорожных глотков и что-то прошептал. Аристей разобрал несколько слов, сказанных на том наречии, на котором говорил Йыхтынкул.
— Потерпи немного, — ответил ему Аристей. — Нам с тобой надо выжить. По одиночке нас забьют насмерть. А вдвоем, мы хоть как-то сможем сопротивляться.
Так он познакомился с Кулутханом.
Через несколько дней, когда они немного оправились от побоев, их снова затолкнули в землянку.
Оказавшись внутри помещения, Аристей сразу же встал в позу кулачного бойца, загородив собой Кулутхана.
— Ты еще слаб, — проговорил он. — Держись ближе к выходу. Пусть они сначала со мной справятся. Пока я их буду сдерживать, ты успеешь выскочить.
— Давайте, нападайте, — крикнул он, в ярости сжимая кулаки. — Сейчас вы узнаете, как дерутся на Делосе.
Он увидел, как к ним со всех сторон двинулись кулы, но, не дойдя нескольких шагов, вдруг попадали на колени.
— Что это с ними? — удивился Аристей.
— Не бойся, — Кулутхан вышел вперед. — Это мой народ. Мы с тобой в безопасности.
— Но я вижу, что здесь есть и другие? — в его голосе зазвенел металл. — Тащите их сюда!
Выволокли троих человек.
— Сломайте им шеи, — приказал Кулутхан.
— Постой! — Арситей коснулся его руки. — За что ты хочешь их убить? В чем они провинились?
— Они принадлежат к чужому племени. Разве этого недостаточно?
— Даруй им жизнь, — попросил его Аристей.
— Хорошо, будь по твоему, — согласился с ним Кулутхан. — Вы слышите? Вам дарована жизнь. Отныне вы его рабы.
"Интересно получается, — подумал Аристей — Рабы рабов. Вот уж совсем незавидная доля. А в прочем, я ведь тоже мог разделить их участь. Но ведь не разделил. Стал защищаться. Значит, я не раб. Выходит, рабство это не социальный статус, а свойство души человека. Человек или раб, или не раб. Наверное, многие люди, даже будучи свободными, в душе остаются рабами. В то же время, будучи в неволе, можно оставаться свободным человеком".
Кулов в стойбище было немало. Все они добывали золотоносную руду в неглубоких шахтах-закопушках, искали новые жилы. Кормили их сносно. В лесу зверья много. Голодный раб — плохой работник. На ночь загоняли в огороженные загоны. Охраняли, не то чтобы хорошо, но, не смотря на это, из них редко, кто убегал. Далеко не убежишь — лес кругом. А если поймают, то верная смерть. Об этом предупреждали заранее.
Шахта, в которой работал Аристей, была большая. В самом ее начале узкий лаз длиной в десяток саженей, передвигаться по которому можно было только согнувшись, уводил вглубь горы и оканчивался просторным подземным залом, где невысокий человек мог выпрямиться в полный рост. С этого места в разные стороны расходились радиальные штольни, длина которых была разной, в зависимости от размеров жилы. Масляные факелы отчаянно чадили, но при этом давали достаточно света, чтобы можно было разглядеть желтые блески благородного металла в белой кварцевой породе.
В шахте, кроме Аристея, работало еще пять человек. Двое долбили стену бронзовыми молотками, откалывая куски камня, один накладывал сколотую породу в большую плетеную корзину, двое вытаскивали корзину из шахты и высыпали золотоносную руду на выровненной площадке перед входом.
Внизу на стоянке руду дробили на мелкие кусочки в большой каменной ступе, а затем пересыпали в плоскодонные деревянные корыта и промывали в проточной воде. Вода уносила более легкую пустую породу, оставляя на дне тяжелый золотой песок.
Однажды в шахте случился обвал. Троих завалило насмерть, а Аристей и Кулутхан, оказались заживо погребенными. Воздух едва просачивался в их невольную темницу сквозь зазоры между наваленными камнями. Они находились в заточении несколько дней, но не торопились выбраться из-под завала наружу.
— Нас, наверное, считают мертвыми, — Аристей поделился своими мыслями с Кулутханом. — Посидим еще день. Потом разберем завал и уйдем.
— Поймают, — с сомнением покачал головой Кулутхан.
— Не поймают, — заверил его Аристей. — Мы будем идти ночью. Я знаю место, где можно спрятаться. Оно в двух днях ходьбы отсюда. Потом выйдем в степь и прибьемся к какому-нибудь степному племени. Лишь бы они нас не прикончили.
— Этого не бойся, — сказал Кулутхан. — Степь — мой дом. В степи нас никто не обидит. Если выживу — вернусь с ордой. Отрубать буду не только пальцы.
— У тебя есть такая возможность? Целую орду привести? — не поверил Аристей. — Уж не сын ли ты степного хана?
— Нет, не сын, — ответил Кулутхан. — Но из ханского рода. Мой прадед был ханом, дед младшим братом хана, а отец командует ханской конницей. Доведись мне только добраться до родного стойбища, я вернусь приведу с собой тысячу лучших воинов.
— Как же ты попал к этим… птицеголовым? — поинтересовался Аристей. — В шахте поймали?
— Неужели я, воин, стал бы сам добывать золото? Да мне легче отнять, — проговорил Кулутхан. — Мы напали на их городище. Была жестокая битва. Много моих воинов в тот день полегло. А мне не повезло. Меня только ранили. Когда пришел в себя, хотел открыть глаза — один глаз не видит. Тронул рукой — нет глаза. Хотел пошевелить пальцами — нет пальцев.
— А я пришел к ним за золотом, — грустно сказал Аристей. — И поплатился за это. Самого искалечили и друга моего убили.
— А ты не похож на них. И на нас не похож. Откуда ты родом? — поинтересовался Кулутхан.
— Я из Эллады. Это далеко отсюда. В самом центре мира, — ответил Аристей.
— А я всегда думал, что центр мира — это там, где я нахожусь, — заметил Кулутхан. — Так расскажи подробнее, что это за страна такая, Эллада!
— Это очень красивая страна и, главное, очень развитая. В ней много городов. В этих городах построены красивые храмы и дома из камня.
— Дома из камня? — усомнился Кулутхан. — В них же зимой очень холодно. Когда в степи начинается снежная буря, нет ничего лучше, чем теплая юрта, сделанная из плотного войлока.
— В Элладе теплее, чем у вас. Поэтому там дома делают из камня. Когда летом стоит жара, в каменном доме прохладно.
— Что еще есть интересного в Элладе?
— Эллада это родина философии. Здесь многие любят философствовать.
— Чего делать?
— Как бы тебе объяснить? Вот возьмем, к примеру, камень, — Аристей поднял с пола камешек и положил его в руку Кулутхану. — Как думаешь, из чего он состоит?
— Из камня, — Кулутхан пожал плечами.
— А вот и нет. Один мой знакомый — Анаксагор его имя, утверждает, что камень состоит из огня, воды и воздуха.
— Огонь обжигает, а камень холодный, вода — жидкая, а камень твердый, воздух легкий, а камень тяжелый, — возразил Кулутхан. — Держа камень в руке, я не чувствую в нем ни огня, ни воды, ни воздуха.
— Действительно, в камне не чувствуется ни огня, ни воды, ни воздуха, — Аристей на мгновение задумался, но тут же нашелся. — А вот другой мой знакомый — Демокрит — утверждает, что все вещи в мире состоят из атомов.
— А это еще что такое?
—Это такие маленькие пылинки.
— С этим нельзя не согласиться, — одобрительно заметил Кулутхан. — Если я возьму молот и разобью камень на мелкие части, а потом разотру в мельчайший порошок, то, наверное, это и будут атомы. Молодец твой Демокрит.
— А ты неплохо разбираешься в философии, — похвалил его Аристей. — Среди твоих слуг случайно не было философов.
— Я имел много слуг. Может, среди них были и философы. Вот если бы ты поподробнее рассказал, чем они занимаются, я бы тебе ответил.
— Философ — это тот, кто умеет рассуждать, — пояснил Аристей.
— Нет, таких у меня не было — подумав немного, Кулутхан отрицательно покачал головой. — Если бы слуга стал рассуждать, вместо того, чтобы выполнять мои указания, я быстро бы научил его плетью уму-разуму.
После обвала грифы решили не восстанавливать шахту, посчитав, что духи горы чем-то разгневаны и теперь над ней довлеет проклятие. Тем более что золотоносная жила в ней к этому времени заметно истощилась.
На склоне горы эта шахта была единственной. От нее вниз с горы вела натоптанная тропа, вьющаяся между вывороченными каменными глыбами и колючими зарослями шиповника, вперемежку с дикой акацией. Большая поляна отделяла гору от леса, на опушке которого обнесенное невысоким частоколом, находилось стойбище из нескольких крытых дерном землянок. В этих землянках жили кулы и их сторожа.
Когда Аристей и Кулутхан выбрались из шахты, осторожно расчистив завал, стояла глубокая ночь. На ясном небе бриллиантовыми крупинками блестели звезды. Желтоликая луна взошла над лесом и полосатила белоснежный лоскут поляны густыми черными тенями, падающими от мохнатых пихт.
— Ишь, как вызвездило, — недовольно пробурчал Аристей.
— Чем же это плохо? — пожал плечами Кулутхан. — С дороги не собьемся.
— Заметны мы больно. Как два прыща на носу у невесты, — пояснил Аристей, внимательно оглядывая притихшее стойбище, стараясь уловить малейшее движение или, хотя бы, намек на чье-то присутствие.
Морозило. Надетые на них старые кожаные куртки, штаны, протертые от частого ползания на коленках по узким штольням, и кожаные шапки, предохранявшие от попадания мелких камешков за шиворот, были удобны для работы в шахте, но тепла не держали.
— Я пойду, посмотрю, что там, — решился Аристей. — Может, еды раздобуду и одежду потеплее. Ежели нас там поджидают, я закричу. Тогда убегай и пробирайся в степь без меня. А если все спокойно — ухну филином.
Он верткой ящерицей выскользнул из пещеры и, оказавшись на открытом месте, просматриваемом со всех сторон, припал к земле, слившись с вытащенной ранее из штольни пустой породы. Не услышав и не увидев ничего подозрительного, побежал, пригнувшись, вниз по тропе. На склоне горы, среди едва припорошенных снегом каменных глыб, он был малозаметен. Опасность подстерегала внизу, когда он переходил поляну. Оказавшись в лесу, он спрятался за ствол дерева, еще раз огляделся и прислушался.
В стойбище было пусто. Выпавший свежий снежок лежал нетронутым. Аристей перепрыгнул через частокол и подошел к землянке. Дверь была подперта палкой снаружи. Открыв ее, он заглянул внутрь. Большое темное помещение с широкими полатями вдоль стен и несколькими столбами, поддерживающими крышу, было пусто. Пахло сыростью и несгоревшими головешками, залитыми в спешке водой.
Аристей вышел из землянки и, как условились, ухнул филином, подавая знак ожидавшему его Кулутхану. Увидев, что черное пятнышко на склоне горы медленно двинулось вниз, он постоял немного, наблюдая, не сдвинется ли со своего места еще какой предмет, потом вернулся в землянку и стал осматривать каждый угол, ища пищу и одежду.Увы! Землянка была пуста, как кувшин из под вина, попавший в руки к истинному поклоннику Диониса. Здесь жили кулы, у которых, у самих ничего не было.
Раздосадованный неудачей, Аристей вышел из землянки. К этому времени с горы спустился Кулутхан. Вместе они направились в землянку сторожей. Здесь они обнаружили брошенные стражами старые шубы, кое-где облезлые, с прорехами на боках, но еще сносные.
Рядом с потухшим костром они нашли обглоданные кости, оставшиеся от последнего пиршества. Изголодавшиеся пленники дробили кости камнями и жадно поедали содержавшийся в них костный мозг. Эта не слишком изысканная пища для отпрысков знатных и богатых родов, была для них сейчас единственным спасением. Раздробив все до последней косточки, они заставили свои желудки на время забыть о голоде. Потянуло в сон. Аристей усилием воли скинул с себя охватившую его дремоту и поднялся на ноги.
— Пора, — промолвил он. — Мы должны за ночь уйти подальше от этого места.
Натянув поверх курток найденные старые шубы и смастерив из лохмотьев снегоступы, подвязав их тесемками к ногам, они двинулись в путь.
Они шли всю ночь, и поднялись за это время под самый перевал между двумя невысокими сопками с голыми вершинами. За этим перевалом лежала долина небольшой реки, вбирающей в себя множество ручьев, стекающих с гор по весне. За рекой в одном из распадков находилась хижина Йыхтынкула, о котором Аристей рассказывал Кулутхану.
К тому времени, когда солнце поднялось над горами, они выбрались на каменистый гребень, с которого открывался чудесный вид на заснеженную долину. Снег здесь был более твердым, чем в лесу и не так сильно проваливался при ходьбе. А в одном месте, на большой каменной плите снега не было вообще.
— Смотри, здесь тоже есть золото, — Аристей поднял с земли кусок белого кварца с желтыми крапинками. — Выроем шахту, и сами будем добывать.
Он обернулся назад, чтобы показать найденный кусок золотоносной породы шедшему следом за ним Кулутхану и вздрогнул от неожиданности, увидев торчащий из его груди окровавленный наконечник стрелы. Кулутхан зашатался и упал ему на руки. В полусотне локтей от них стоял страж в надвинутой на лицо маске грифа. Вытащив из висевшего за спиной колчана новую стрелу, он наложил ее на лук и прицелился в Аристея.
Аристей прикрылся телом Кулутхана, как щитом, и сжал в левой руке кусок кварца. Страж не стрелял, выжидая, когда Аристей высунется из-за Кулутхана. Одновременно он подходил ближе, держа наготове натянутый лук со стрелой. На пути его оказался каменный уступ, и он глянул под ноги, высматривая удобный спуск.
В это время Аристей сделал шаг назад, освобождаясь от мертвого тела, и, коротко взмахнув левой рукой, бросил камень. Страж выронил лук и схватился рукой за лицо. За те несколько мгновений, пока он стоял так, Аристей большими прыжками вскочил на уступ и пнул его изо всех сил ногой в живот. Страж от удара упал со скалы и остался лежать неподвижно. Аристей, вооружившись еще одним камнем, на всякий случай, спустился вниз и, перевернув еще теплое тело на спину, снял с него маску. Он увидел перед собой пожилого воина. Его лицо было залито кровью, сочившейся из глубокой раны на голове. Рядом с ним валялась кожаная сумка, в которой Аристей нашел огниво, трут, кусок сушеного мяса и черствую лепешку. Здесь же завернутая в тряпицу лежала шкурка, снятая с недавно убитого соболя.
"Охотник, — догадался Аристей. — К тому же старик. Вот почему я смог так легко его одолеть. Будь на его месте настоящий страж, мне бы несдобровать. Однако надо поторапливаться. Он мог быть не один, и его будут искать".
Он взял у убитого нож, еду и стал быстро спускаться вниз по крутому склону, стараясь как можно дальше уйти от этого злополучного места.
Погони не было. Аристей постепенно успокоился. По пути он с жадностью сжевал взятый у старого охотника кусок мяса и съел лепешку. К этому времени он уже спустился в долину и вышел на большую поляну, через которую по направлению к лесу тянулся пунктирной линией прерывистый звериный след. Усталый беглец, желая сэкономить силы, решил идти по следу. Он пересек поляну, намереваясь укрыться в лесу, но когда приближался к первому стоящему на краю леса дереву, нехорошее предчувствие овладело им. Не отдавая себе отчета, он достал нож и замедлил шаг, стараясь понять, что его могло насторожить. И только дойдя до дерева, он догадался, в чем дело — след прерывался.
В это время раздался легкий шорох и Аристей, подняв голову, увидел прямо перед собой желтые немигающие глаза зверя с вертикальными щелками зеленых зрачков. На нижней ветке дерева сидела крупная рысь. Пушистые черные кисточки на ее ушах нервно подрагивали. Целое мгновение, растянувшееся в вечность, человек и зверь смотрели друг на друга. Потом рысь прыгнула. Ее гибкое тело, покрытое серой с рыжеватым оттенком шерстью, мелькнуло в воздухе, и острые когти вонзились в одетую на Аристее старую овчину, раздирая ее в клочья.
Рысь сбила Аристея с ног. Падая, он взмахнул рукой и всадил нож по самую рукоять в брюхо зверя, распоров его от груди до паха. Рысь взвилась, оставляя кишки, и рухнула на Аристея, придавив его своим весом. У Аристея не оставалось сил, чтобы столкнуть с себя сдохшего зверя. Кровь рыси смешалась с его собственной, обильно сочившейся из глубоких ран, нанесенных рысьими когтями. Вместе с кровью из Аристея уходили последние капли жизни. Сознание покидало его".
"Прости, отец, что не смог сдержать клятву, что не смог вернуться, — думал Аристей, а мозг сверлила одна-единственная мысль, почти приказ. — Выжить!"

22

Охотники возвращались домой. Впереди, прокладывая тропу по снежному полю, бежал обутый в широкие снегоступы Телген. Следом за ним двое молодых охотников тянули на волокушах добычу.
Охота была удачной. Шкуры собольи везли, глухарей настреляли, но, кроме того, матерого волка — "бору” — живьем удалось взять, хотя и нелегко было. Но справились. То-то будет в городище потеха.
Внезапно Телген замедлил ход. Их путь пересекал чей-то след.
— Хозяин? — вопросительно осмотрел на него молодой воин по имени Кочкор и опасливо огляделся. — Следы какие большие.
Встретить зимой медведя в тайге — верная смерть.
— Нет, — Телген отрицательно покачал головой. — Человек.
Приглядевшись, он добавил.
— Не наш. Спускался с холма. След свежий.
Оставив волокуши, они пошли по следу.
— Хо! — удивленно воскликнул Телген, подходя к дереву, возле которого разыгралась трагедия.
— "Шулзун”! — он поднял за загривок рысь и отбросил ее в сторону. После этого склонился над человеком, лежащим без признаков жизни.
— Это кул, — произнес он брезгливо, а вглядевшись в его лицо внимательнее, добавил. — Мой кул. Помню, я поймал его в начале лета. Он работал в той самой шахте, где произошел обвал. Я считал его погибшим, а он, оказывается, жив. Наверное, обвал сам подстроил, чтобы сбежать.
— Смелый кул, — уважительно покачал головой Улькан, третий из охотников. — И умный. Такой опасен. Но теперь-то ему конец?
Телген склонился к груди Аристея.
— Еще дышит.
— Так добей. Чего ему мучиться? — сжалился над ним Кочкор.
— Добей сам, — отрицательно покачал головой Телген. — Только помни, что в нем сейчас дух "шулзуна” — лесной кошки живет. Сила в лесной кошке невелика, не то, что у "хозяина”, но я все равно не взял бы на себя смелость лишать его жизни.
— Я же не знал, — Кочкор стыдливо потупился. — Довезем его до городища, — предложил он. — Атай сам решит, что с ним делать.
— Это дело, — согласился с ним Телген. — Отнесем его на волокушу.
Они подняли Аристея за руки и ноги и тут увидели выпавший у него нож.
— Это нож старого Аночи! — вскричал Улькан в негодовании. — Если этот кул убил Аночу, то он недостоин легкой смерти.
Они дотащили Аристея до волокуши и бросили рядом с волком, сверху кинули тушу рыси. Потом сбегали по Аристееву следу на вершину хребта и спустили тело мертвого Аночи, положив его рядом с Аристеем.
— Оставим его на растерзание зверям! — зло промолвил Улькан, пнув Аристея ногой. — Все равно подохнет.
— Пусть духи решат, какую смерть ему уготовить, — могучий Телген впрягся в потяжелевшую волокушу и медленно двинулся вперед.
Аристей очнулся от тряски. Где-то рядом с собой он услышал зловещий рык, и, повернув голову, увидел прямо перед собой оскаленную морду волка, почувствовал на своем лице его зловонное дыхание. Волк таращился на него мутно-зелеными от ярости глазами.
"Сейчас кинется, и я пропал, — мелькнула в его голове слабая мысль. — Загрызет! Откуда он взялся? Пришел на запах крови?
Не долго думая, Аристей вцепился волку в горло здоровой рукой и сжимал до тех пор, пока волчьи глаза с расширенными зрачками не застила белая пелена смерти.
Тряска внезапно прекратилась. Аристей увидел склонившиеся над ним разгневанные лица людей. Он понял, что каким-то образом оказался в городище. Его грубо стянули с волокуши, бросили наземь, окружив плотным кольцом, стали плевать, тыкать палками и забили бы насмерть, но раздался чей-то властный окрик, и люди расступились, пропуская в круг седобородого старца, опиравшегося при ходьбе на высокий посох, увенчанный золотой фигуркой бегущего оленя. Это был Атай — старейшина племени.
Несмотря на большую потерю крови и слабость, Аристей нашел в себе силы встать на ноги. Он решил не склонять головы перед этими разъяренными варварами, жаждущими его крови, и смотрел им прямо в глаза, презирая нависшую над ним смертельную опасность. Внезапно взгляд его упал на молодую девушку лет пятнадцати. Ее голубые глаза были полны слез. Она смотрела на него сквозь слезы, и Аристей читал в ее глазах сострадание к себе.
— Он убил Аночу! Смерть ему! — раздавались возмущенные возгласы.
— Я защищал свою жизнь, — выкрикнул Аристей. — Аноча убил моего друга и хотел убить меня. Что мне оставалось делать?
— Аноча поступил по закону, покарав беглого кула, — гнев толпы обрушился на Аристея. — Смерь ему, смерь!
— Там, откуда я родом, все по другому! — Аристей пытался перекричать разгневанную толпу. — У нас демократия, суд архонтов! У нас нельзя убить человека просто так, без суда и следствия. Даже если он раб!
Телген поднял вверх правую руку, призывая к тишине. Толпа смолкла.
— Ты должен рассудить нас, Атай, — обратился Телген к седобородому старцу. — Предать его смерти или сохранить ему жизнь?
Над стойбищем повисла гнетущая тишина. Все ждали решения старейшины. Как скажет Атай, так и будет. Атай оглядел притихшую толпу.
— Этот кул совершил два преступления. Во первых, он сбежал, во вторых, убил нашего соплеменника. За каждое из этих преступлений ему полагается смерть, — Атай сделал длинную паузу, словно желая, чтобы все вникли в смысл его слов. — Но мы не можем его убить. Это право ближайших родственников погибшего. Отныне и до самой смерти этот кул будет принадлежать Айлачак, — Атай указал на ту самую девушку, которая смотрела на Аристея полными слез глазами. — И если она решит, что раб должен умереть, он умрет в мгновение ока.
— Бедная Айлачак! — вздыхали женщины. — Вот горе-то. Одна осталась на всем белом свете. Совсем недавно мать умерла безвременно, а теперь злосчастный кул убил отца — единственную опору в этой жизни.
— Она не сумеет справиться с таким злобным и хитрым кулом? — снова раздались голоса. — Его надо убить!
Телген поднял вверх руку, призывая выслушать его.
— По законам нашего племени я имею право удочерить Айлачак, если она не будет против, — он подошел к девушке и обнял ее за плечи. — Перед лицом наших предков клянусь защищать и оберегать тебя, делить с тобой еду и кров, как если бы ты была моей родной дочерью, до тех пор, пока не найдется воин, который возьмет тебя в жены и уведет к своему очагу. Но и тогда я буду заботиться о тебе, как родной отец.
— Да будет так, — изрек Атай, стукнув посохом о землю.
— А что делать с ним? — внимание людей снова обратилось на Аристея. — Он убийца! Он опасен!
— Теперь Телген будет распоряжаться его жизнью, как названный отец Айлачак, — ответил Атай.
— Его нельзя убивать, — провозгласил Телген.
Воцарилось зловещее молчание, в любой момент готовое смениться шквалом негодования.
— Его охраняет лесной дух, — пояснил Телген и обернулся к стоявшему поодаль Кочкору. — Принеси.
Тот направился к волокуше.
— Ха! — раздался его удивленный крик, и он вернулся, волоча за собой убитую рысь и задушенного волка.
— Он убил лесную кошку, а пока мы его тащили, задушил волка, — Кочкор швырнул в круг тушу рыси и следом за ней тушу волка. — Это не кул, а зверь. Он всех убивает.
Люди в страхе отпрянули назад, теперь уже с боязнью глядя на необыкновенного кула. Быть может, ему в самом деле помогают духи? Этот кул сумел остаться в живых после обвала в шахте и стрела Аночи его не коснулась, а ведь Аноча был неплохим стрелком. Даже рысь не смогла его одолеть.
Никто из стоящих не хотел связываться с непредсказуемыми лесными духами.
— Убить его может тот, чьи духи сильнее, — заговорил Атай и вопросил. — А чьи духи сильнее?
— Дух айу — "хозяина”! — послышался испуганный шепот. — Только ему не страшны шулзун и бору.
Все взоры обратились на Телгена. Телген был славный охотник. За свою жизнь он добыл немало волков, рысей и другого зверья. Однажды ему довелось встретиться в тайге с медведем. Сам он не любил вспоминать тот поединок человека со зверем. Он вышел победителем. Единственный из всех охотников племени, кому в одиночку удалось одолеть медведя и прочитать над ним заклинание, чтобы дух медведя помогал ему, а не вредил.
— Я не буду убивать этого кула, — промолвил Телген. — От мертвого кула еще меньше толку, чем от живого. У нас каждый человек на счету. Не за горами время Больших торгов. Нам надо добыть побольше золота. Как только заживут его раны, он отправится в новую шахту, а пока пусть посидит на цепи.

23

Прошли месяцы. На смену вьюжной зиме пришла весна, за ней наступило жаркое лето. Дни стали длиннее, ночи короче. Кулам работать в шахте приходилось больше, а отдыхать меньше. За эти погожие летние деньки надо было успеть сделать многое. В начале осени на берегу большого озера проводились торги между разными племенами. К этим торгам требовалось добыть как можно больше золота, чтобы обменять его на привезенные издалека товары.
Как-то раз Телген отдыхал после тяжелой охоты в своем полуземляном доме, вырытом на склоне холма. В этом доме с бревенчатыми стенами и односкатной крышей жила его семья. Но в тот полуденный час он был один.
Его разбудил старый кул, прислуживавший по дому.
— Господин, беда! — проговорил он.
— Что там еще стряслось? — Телген вышел на свежий воздух.
Над Дозорной сопкой, голая вершина которой была хорошо видна из городища, поднимался клубами черный дым.
— Черный дым от одного костра, — читая дымовую азбуку, Телген сжал кулак и с досады стукнул себя по бедру. — Опять проклятый кул из шахты сбежал. Куда глядела стража?
В это время над сопкой показался новый дымок, сначала почти прозрачный, едва заметный, но вслед за этим прозрачным дымком в небо повалил клубами черный дым. Видать, в костер подкинули сырых пихтовых веток.
— Второй дым! Значит, дело не в побеге. В шахте обвал! — Телген с возросшей тревогой смотрел на каменистую вершину сопки, не покажется ли третий дым? Тогда придется туго.
Три черных дыма означают нападение врагов. Воинов в городище совсем немного. Большая часть их охраняет кулов, добывающих золотую охру в золотоносных шахтах. Смогут ли они быстро вернуться? Кулов придется убить, иначе они примкнут к нападающим. Воины из них, конечно, никудышные. С одним левым глазом и тремя пальцами на правой руке много не навоюешь. Но сколько в них злобы! Подвернись только случай — зубами вцепятся в глотку, и будут рвать до тех пор, пока живы, хоть режь их на куски. Мстят за нанесенное увечье и рабский труд в шахте. А кто им виноват? Сами полезли за золотом. Нечего зариться на чужое.
Третий дым не появился. Телген понаблюдал еще некоторое время, потом приказал стоящему рядом кулу.
— Оседлай коня. Поеду, посмотрю, что там стряслось, — он скрылся в доме, но вскоре вышел, одетый в кожаную куртку и штаны, подпоясанный широким поясом, на котором с одной стороны болтался в деревянных ножнах меч, а с другой стороны был прицеплен кинжал.
Стоявшие на воротах стражи подняли деревянную решетку, выпуская Телгена за городскую стену. Выехав из городища, Телген пустил коня рысью по лесной дороге, направляясь к высокой сопке с голой каменистой вершиной, возвышающейся над зеленым морем тайги. Он выехал в долину небольшой речушки, по весне разливавшейся широкими заводями, но сейчас, за жаркое лето, сильно обмелевшей.
В стойбище рядом с шахтой его уже ждали. По узкой, но натоптанной тропинке, хватаясь за корявые ветви дикой акации, он поднялся по крутому склону до середины горы и оказались перед неприметным издали узким отверстием — входом в золотоносную шахту. Площадка перед отверстием была хорошо утоптана.
Телген присел на корточки и заглянул в темноту вырытой людьми пещеры.
— Из-за чего обвалился свод шахты? — спросил он у стража.
— Наверное, водой подмыло? — пожал плечами страж. — Недавно прошли дожди.
— Дай факел, — Телген подождал, пока страж запалит трут и подожжет промасленную ткань, потом вынул из ножен меч и, держа его наготове, полез в шахту, освещая себе путь факелом. Мало ли что? Вдруг кто-то из кулов остался в живых? Среди них встречаются сущие звери.
Продвигаться в шахте можно было только согнувшись. Никаких креплений, поддерживающих многотонный свод, не было. В любой момент шахта могла обвалиться и придавить работавших в ней людей. Так оно частенько и случалось. Через двадцать саженей шахта делала крутой поворот, обходя скальный участок, и заканчивалась грудой наваленных камней. Именно в этом месте произошел обвал.
Телген вложил ненужный меч в ножны и прислушался. Из под завала не доносилось ни звука. Стало ясно, что все кулы, работавшие в этой шахте, погибли. Телген приложил руку в стенке. Стена была сухой. Значит, дело не в дождях. Телген развернулся и стал выбираться наружу.
— Дожди здесь ни при чем, — проговорил он и стряхнул прилипшую к штанам землю. — Это кулы устроили обвал. Они сами себя подкопали, чтобы погибнуть.
— Чего им не хватает? — удивился страж. — Мы же о них заботимся, кормим, поим, одеваем.
— Свободы им не хватает, свободы! — зло сказал Телген, досадуя о загубленной шахте.
Они спустились к стойбищу. Вечерело. Стражи уже согнали на ночь в лагерь работавших в соседних шахтах кулов и теперь осматривали их сумки с дневной выработкой, шарили по одежде, чтобы никто не смог утаить ни крупицы драгоценного металла.
— У этого кула опять в сумке одна порода! — раздался недовольный возглас стража, обращенный к Телгену. — Прикажи его убить. От него нет никакой пользы.
Телген взял сумку и, запустив в нее руку, выгреб горсть камешков, среди которых не было ни одного с желтыми блесками.
— Подойди сюда! — он недобро посмотрел на несчастного кула.
Кул сделал шаг вперед и бесстрашно взглянул единственным глазом на Телгена. Телген узнал его. Это был тот самый кул, который однажды уже пытался бежать. И ведь убежал. Но не повезло ему в тот раз. Зима была. А зимой в тайге без теплой одежды, без пищи не выжить. Да и звери кругом: волки, рыси.
Телген не убил его в тот раз, хотя по закону их племени обязан был сделать это, так как за побег кула всегда ожидает смерть. Он приволок беглого кула, едва живого, в городище, подлечил и снова отправил в шахту.
— Ты забыл, как выглядит золото? — Телген подошел вплотную к кулу и впился в него пронзительным взглядом. Внутри у него закипала злость. Размахнувшись, он наотмашь ударил его ладонью по лицу. — Когда у тебя было два глаза, и ты пришел за нашим золотом, ты прекрасно умел отличать золото от простых камней.
Кул отшатнулся от удара. Из разбитой губы закапала кровь.
— Господин волен убить своего раба, — глухо произнес он, вытирая кровь трехпалой ладонью. — Он легко может это сделать. Ведь противник не вооружен и, к тому же, искалечен.
— А ты дерзкий! — в голосе Телгена зазвучали зловещие нотки. — Хочешь меня оскорбить? Ищешь быстрой смерти или испытываешь судьбу? Дайте ему меч, — приказал он, вытягивая из ножен свой акинак. — Я не убью тебя. Только отрублю твои руки и выколю оставшийся глаз. А потом отпущу на все четыре стороны. Ведь ты жаждешь быть свободным. Вот и получишь свободу.
Кул поднял с земли искалеченной правой рукой брошенный ему стражем меч.
— А если я окажусь сильнее, и одержу верх над тобой? — промолвил он, пристально глядя на Телгена. — Тогда мне придется драться и с остальными стражами? Они, ведь, не отпустят меня живым?
— Вы слышали? Если он меня одолеет, вывезите его подальше в степь и отпустите его на все четыре стороны, — Телген прищурился, раздумывая, сразу ли ему убить наглого кула, или дать еще один шанс.
Кул зловеще усмехнулся и переложил меч в левую руку.
— Так удобнее, — проговорил он и внезапно сделал резкий выпад вперед, нанеся сильный удар.
Телген успел подставить меч и отразил удар. Кул рубил с плеча, наносил один за другим колющие удары, старался дотянуться до своего врага острием. Телген, считавшийся одним из лучших воинов племени, с трудом сдерживал его бурный натиск, успевая, однако, наносить одиночные ответные удары. В длинном выпаде кул едва не достал мечом успевшего увернуться Телгена, только рассек одежду.
— Вот это кул! — Телген был изумлен. — А если бы он сражался правой рукой, будь она у него не искалеченная? Ему бы в сражении не было равных.
В неуловимый миг Телген нанес удар по мечу кула снизу вверх и с выворотом в сторону, и выбил оружие из рук своего противника.
— Как твое имя? — спросил он, вкладывая меч в ножны.
— Аристей.
— Ты первый кул, у которого будет имя, — проговорил Телген, переводя дух. — Пока я дарю тебе жизнь. Ты пойдешь со мной. Мой кул, следивший за лошадьми, уже стар. Ты заменишь его. Но если попытаешься удрать еще раз, знай — я не буду больше так милосерден.
Еще не въехав в городские ворота, Телген услышал как трижды ударили в большой бубен. Старый Атай собирал военный совет. Минуя свой дом, Телген проскакал на вершину холма и остановился возле высокой скалы. На скале стояли дозорные, день и ночь наблюдавшие за окрестностями, чтобы своевременно предупредить о приближении врагов. У подножия скалы, скрытый среди каменных валунов, находился вход в подземное святилище.
— Жди меня здесь, — приказал Телген бежавшему за ним Аристею и, слезши с коня, бросил ему повод.
Аристей, покорно склонил голову и, приняв повод из рук Телгена, проводил его взглядом. Когда Телген скрылся в подземелье, он оглядел коня.
"Хороший конь! — восхищенно подумал Аристей и тут его взгляд упал на седельную сумку. Из сумки торчала рукоять меча и лук с полным колчаном стрел.
У Аристея от волнения перехватило дыхание. Он облизал внезапно пересохшие губы.
"Что это? Забывчивость? — лихорадочно соображал он. — Почему Телген оставил свое оружие в сумке? Проверяет? Зря! Солнце уже скрылось за сопкой. Близится вечер. Нападу внезапно на охрану у ворот, перебью всех, вырвусь за городские стены, ускачу в степь, а там ищи ветра в чистом поле. Степь широкая — не догонят. Куда ускакал? Где искать? А я на таком жеребце к утру далеко буду".
В этот момент откуда-то сверху донесся шорох, и вниз посыпались мелкие камешки. На скале, освещенный восходящий луной, стоял дозорный и держал в руках лук с наложенной на тетиву стрелой. Поддайся Аристей зову свободы и первая же стрела, пущенная дозорным, оборвала бы его жизнь. В том, что дозорные редко промахиваются Аристей, будучи рабом, убеждался не раз.

Вход в святилище был узок и издали походил на простую расщелину между двух скал. Каменные ступени вели глубоко вниз, под землю. Узкий коридор выводил в просторный подземный зал с высоким потолком, в котором были проделаны сквозные отверстия для вентиляции воздуха. Посреди зала в большой каменной чаше горел священный огонь. Вокруг были расставлены каменные тумбы для сидения, застланные сверху звериными шкурами. Оранжевые сполохи от рдеющих углей окрашивали стены святилища в темно-красный цвет.
Все знатные воины племени уже собрались в святилище и, рассевшись вкруг на предназначенных для них местах, ожидали только Телгена. Старый Атай — старейшина племени, сидел возле разведенного огня и смотрел на язычки пламени, облизывающие несгоревшие угольки.
— Близится время Больших торгов, — проговорил он. — Я уже слышу как скачет по ковыльной степи исседонская орда, вижу как пробираются узкими теснинами воины Горного хана, как спешат звериными тропами лесные люди. Скоро все они будут здесь. Нам надо выбрать стражу.
Старый Атай оглядел присутствующих долгим взглядом и ткнул костлявым пальцем в грудь Телгена.
— В этот раз ты будешь Главным Стражем! Отбери пятьдесят самых достойных воинов и скачи в Озерный град. Если кто-то задумает недоброе, ты должен будешь первым об этом узнать.
Когда Телген вышел из святилища, Аристей стоял на том же месте и держал в руках конский повод. Телген взял у него повод и вскочил на коня.
— Следуй за мной, — приказал он. — Будешь жить в моем доме.
Со стороны казавшийся не очень большим, внутри дом был просторен и состоял из нескольких комнат, разделенных тонкими перегородками из ивовых прутьев на несколько комнат. Телген провел Аристея в крайнюю небольшую комнату и зажег масляный фонарь. Вдоль стены в комнате стояли несколько больших сундуков. По стенам было развешано оружие: обоюдоострые мечи, длинные кинжалы, тяжелые секиры. В дальнем углу стояли копья с блестящими наконечниками, тяжелые чеканы, насаженные на длинные деревянные ручки.
Телген подошел к ближайшему сундуку и откинул крышку. Тускло заблестел желтый металл. Сундук был почти доверху наполнен золотым песком, и крупными золотыми самородками. Телген открыл второй сундук, третий. Везде было золото. Много золота.
Аристей поднял глаз и встретился с изучающим взглядом Телгена. Тот смотрел на него, словно пытаясь разгадать чувства, охватившие Аристея при виде груды золота.
Аристей не отвернулся, не опустил взгляд.
— Ты будешь спать здесь, — Телген указал на расстеленную на полу сокровищницы медвежью шкуру и вышел из комнаты.
Аристей потушил фонарь и лег. Утомленное за день тело просило покоя. Натруженные мышцы болели. Он хотел заснуть, но не мог, несмотря на усталость. Он лежал, прислушиваясь к тому, что происходит за стенами комнаты, и думал о развешанных по стенам мечах, о стоящих в углу копьях. В доме стояла тишина. Все уснули. Кроме Аристея и Телгена, в доме находились старый раб и две женщины — жена и малолетняя дочь Телгена, спавшие на своей половине.
В голову Аристею лезли разные мысли.
"Если тихо встать, взять меч... — размышлял он, — Старый одноглазый кул мне не соперник, женщины тоже. Главный враг спит. Один удар меча и я свободен. Не получилось в прошлый раз у святилища — получится сейчас. Перебью охрану, возьму коня и ускачу в степь. Все это может произойти сейчас. Надо только тихо встать, убить спящего человека, убить женщину, убить ребенка..."
Аристей приподнялся на локте, прислушался. До него донесся легкий храп. Телген, утомившийся за день, крепко спал. Все было тихо. Пора было действовать.
После долгих раздумий, Аристей, наконец, сделал свой выбор.
Он повернулся на бок, закрыл глаза и... уснул.
Утром его разбудил Телген. Он поманил его за собой пальцем. Они вышли из дома и Аристей, прищурившись от яркого света, увидел, что перед жилищем Телгена собралось почти все племя. Впереди всех стоял Атай. У него в руках был пояс и меч.
— Ты больше не кул! — провозгласил он, протягивая Аристею меч и пояс. — Ты доказал, что золото не властно над тобой. Теперь ты один из нас. Все, чем владеем мы, теперь и твое. Ты построишь себе дом и возьмешь в жены любую свободную женщину из нашего племени, которая согласится поддерживать огонь в твоем очаге. Но это будет после Больших торгов.
24

Торги проводились на берегу озера лежащего у подножия двух сопок, поросших густым пихтовым лесом. Здесь у самой воды высились каменные утесы причудливой формы, похожие на башни и минареты. На первый взгляд казалось, что все эти удивительной формы строения созданы человеком, а не природой, использующей в качестве инструментов лишь ветер и дождь, жару и холод. Этот каменный город, назывался Озерным градом.
С другой стороны озера расстилалась степь, плоская, как стол. Лишь кое-где на этом степном пространстве виднелись березовые рощи.
Возглавляемый Телгеном отряд из пятидесяти воинов и тридцати кулов выехал в Озерный град заранее, чтобы успеть к началу торгов подготовить подземное укрытие для соплеменников, которых Атай должен был скоро привести. Пять дней и ночей три десятка кулов вгрызались железными зубьями в твердую каменистую почву, роя подземное святилище. На шестую ночь Атай разжег в святилище священный огонь.
С высоты скалистых утесов хорошо просматривался противоположный пологий берег озера. В березовом колке на низком берегу расположились в чащобе лесные люди. Их было немного, и они были скрытные, в отличие от многочисленной орды саков-исседонов, любивших степной простор, и поэтому раскинувших свои шатры на открытой всем ветрам юго-западной оконечности озера. Напротив их на северо-восточной оконечности озера стали лагерем воины Горного хана.
Торги обещали быть богатыми. Исседонский хан пригнал из южных степей табун породистых лошадей — белогривых аргамаков. Когда табун скакал по степи, едва касаясь копытами земли, казалось, летит низко над землей стая белых лебедей, вытянувших длинные шеи. Кроме лошадей, тучные отары тонкорунных овец предназначались для продажи, прекрасно выделанные овчины ждали своего покупателя, а в больших деревянных бадьях плескалось сквашенное кобылье молоко, веселящее душу.
Горный хан, пришедший из-за белой трехглавой горы, привез с собой шелковые ткани невиданной красоты, выторгованные им у купцов из далекой страны, войлочные ковры ручной работы, кристаллы горного хрусталя, похожие на куски чистейшего нетающего льда.
Лесные люди — таежные охотники, привезли лисьи и собольи меха, сушеную и вяленую рыбу, мед диких пчел, кедровые орехи и многое другое из того, что лес дарит людям.
Атай привез с собой золотой песок, слитки серебра, выкованные мечи и кинжалы, серебряные и золотые украшения, один вид которых мог бы свести с ума любую даже самую избалованную женщину.
С первыми лучами восходящего солнца должны были начаться торги.
На стражей Телгена выпала нелегкая задача — сохранять мир во время торгов, пресекать воровство и карать воров по законам, установленным для всех племен, участвующих в торгах. Ведь даже любая самая незначительная ссора при таком большом скоплении собравшихся здесь людей из разных племен, поклоняющихся разным богам, могла привести к кровавой бойне, где уже не станут спрашивать, друг ты или враг, а будут рубить с плеча. И прав окажется тот, кто сильнее и кого больше.
Вот потому-то и был Телген хмур как никогда. Он пытался так расставить своих стражей, чтобы первым узнавать о том, что происходит вокруг, и успеть навести порядок, до того необратимого мгновения, когда будут выхвачены из ножен жадные до человеческой крови мечи.
Аристей глядел на широкую озерную гладь, вспоминая далекий Делос, и тут ему в голову пришла мысль, заставившая его задуматься.
— Почему бы ни построить маленький кораблик, посадить в него дозорных и пустить плавать по озеру от берега к берегу, — подошел он к Телгену. — А чтобы никто ничего не заподозрил, надо будет навалить на кораблик свежесрезанных веток с зелеными листьями. Никому и в голову не придет, что на нем скрываются люди.
— Ты это хорошо придумал, — согласился с ним Телген. — Только объясни мне, что такое кораблик?
— Это… долго рассказывать. Дай мне лучше нескольких человек, я все сделаю сам. Увидишь, что такое корабль.
Они срубили несколько деревьев, обрубили сучья, обшкурили стволы и связали их вместе. Получившийся плот сверху закрыли дерном, а по периметру посадили ивовые кусты, закрепив их так, чтобы они не упали.
Аристей с тоской смотрел на получившееся неказистое сооружение, со стороны напоминавшее скорее большую болотную кочку, чем красивый парусник с высокой мачтой, какие он так часто видел в бухте Делоса. Зато Телген остался доволен. Он понял, что такое корабль.
Готовясь к первому дню торгов, Телген загодя расставил дозоры. Аристею, как создателю плавучего острова, выпало плавать на своем творении по озеру и наблюдать за берегом. Лунная дорожка пролегла через все озеро. Вода в озере едва колыхалась, издавая характерное шуршание, будто с кем-то шепталась — колыванила.
Степь на противоположном берегу озера, где находилась ставка исседонского хана, была озарена всполохами горящих костров. Мелькали длинные тени людей, отчетливо слышались человеческие голоса.
Было уже заполночь, когда многоголосый гул начал стихать. И вдруг робкую, еще до конца не установившуюся тишину озера разорвал глухой топот копыт. Одинокий всадник, невидимый в ночи, проскакал в сторону гор.
И снова все стихло. Но тишина эта была уже другой, зловещей и напряженной, как будто перед начинающейся бурей.
Аристей бесшумно соскользнул с плота в воду и поплыл к берегу.
— Мы видели, как у Горного хана украли коня! — доложил он Телгену и вышедшему из святилища Атаю.
— Если ты до восхода солнца не вернешь скакуна и не накажешь вора, то завтра быть войне, — проговорил Атай, глядя на Телгена.
— Как же я его найду ночью? — пожал плечами Телген. — В горах много мест, где можно укрыться.
— Должен найти! — Атай закрыл глаза.
Телген согласно кивнул и, взглянул на Аристея.
— Ты мне нужен, — проговорил он. — Поедешь со мной.

25

О, что это был за жеребец! Красавец! Огненно-рыжий, с длинной гривой, конь раздувал ноздри и яростно бил копытами землю.
Чийтын с замиранием сердца следил из-за кустов, как Горный хан, окруженный воинами, проехал мимо него на этом прекрасном жеребце. Черная зависть ядовитой змеей, заворочалась в сердце Чийтына. Дождавшись ночи, он, никем незамеченный, проник в загон для лошадей, отыскал понравившегося жеребца. Конь долго не подпускал к себе чужака, но у Чийтына хватило терпения и сноровки взнуздать его. Выведя коня за пределы стойбища, он вскочил на него и погнал прочь от озера, в горы.
Отскакав на порядочное расстояние, он остановился, переводя дух, и прислушался. Погони не было. Но чувство страха почему-то не покидало его. Ему казалось, что за ним из темноты наблюдают тысячи невидимых глаз. Бесшумно махая огромными крыльями, над ним пролетела большая белая птица, заставив его испуганно втянуть голову в плечи. Сова!
Чийтыну вдруг почудилось, что это не простая птица, а невидимые Стражи слетаются к нему со всех сторон и никак не скрыться от них. Они вот-вот нагонят, накинутся скопом, выклюют глаза и вырвут сердце.
Чийтын знал, как наказывают воров. Пытаясь скрыться, он свернул с наезженной дороги и поскакал по лесу, надеясь затаиться, где-нибудь под кустом, подобно пугливому зайцу. Но страх гнал его вперед, сделав безрассудным. Заехав в непроходимую чащу, он не повернул назад, чтобы поискать лучшую дорогу, а спрыгнул с коня и, бросив вожделенную добычу, стал взбираться в гору, стараясь уйти от невидимой погони. Обдирая лицо и руки о колючие ветви дикого шиповника, он карабкался по крутому склону. А когда вылез на вершину сопки, побежал вперед, сломя голову, и тут же провалился в незамеченную им в темноте трещину.

26

Все, что ни совершается в мире, происходит под неусыпным взором всевидящих богов. Весть о случившемся в мгновение ока долетела до ушей тех, кто старался услышать.
Юткул — племенной вождь лесного народа, был мрачен. Он сидел в крытом шкурами шалаше и думал, уставившись на огонь, горевший в вырытой перед ним в земле яме. Его племя немногочисленное. Живут они в лесу, занимаются охотой и рыбной ловлей. На равнину выходят редко. Только для того, чтобы обменять пушнину на железные ножи и наконечники для стрел. Им много не надо.
Лес — не степь. Степь большая. Тридцать лун скачи из конца в конец, не доскачешь. Это в степи пасутся несметные табуны лошадей и тучные стада овец. Для их защиты степь родит тьму народу. Много людей родится, жизнь человеческая падает в цене. Степь всех прокормит, лес — нет. Лес сам регулирует количество живущих в нем. Будет в лесу много людей — зверь далеко уйдет, не найти, а если еще духи пошлют неурожай на кедровые орехи, да на грибы — голод начнется. Слабые умрут, сильные останутся. Столько останется, сколько лес сможет прокормить. В степи не так.
Рядом с вождем сидит шаман. Оба молчат. Наконец, Юткул заговорил.
— Чийтын сделал плохо. Зачем ему конь? Из-за него нас всех убьют.
Шаман согласно кивнул.
— Их духи сильнее наших. К тому же, у них больше воинов.
— А если заплатить выкуп? — размышляя вслух, произнес Юткул, но тут же отбросил эту мысль. — Конь принадлежит самому Горному хану. Дело уже не в цене, а в нанесенном ему оскорблении.
— У Чийтына осталась семья, — напомнил шаман. — Отец, мать и младшая сестра.
— Это хорошо, — одобрительно закивал головой Юткул. — Мать с отцом можно принести в жертву духам, а девчонку отдать в качестве выкупа. Вдруг молодой хан смилостивится.
— А если уйти? — шаман взглянул на вождя.
Тот отрицательно покачал головой.
— Не сумеем. Горный хан умен. Он, наверное, давно уже выставил дозоры вокруг нас и ждет, когда мы высунемся, как белка из дупла. Все равно нам придется выходить на открытую местность. Там-то они нас и встретят.
Он немного помолчал, потом продолжил.
— К тому же, наши ножи пообломались, наконечники у стрел тупые — уже зверя не бьют. Как зиму прожить с плохим оружием? Мы принесли с собой много шкур, меха, мед, вяленую рыбу. Нам надо все это обменять на железо. Мы не можем уйти. Мы будем договариваться.

В это же время хан саков-исседонов пировал в своем шатре. Он пришел сюда из-за большой реки, которая течет на север и там сливается с еще большей рекой, впадающей в холодное море, значительную часть года покрытое льдом.
Хан веселился. Он пил кумыс, пробовал чужеземное вино, наслаждался видом стройных рабынь, извивающихся в танце, смеялся, слушал льстивые речи подвластных ему мелких ханов, восседавших с ним за одним большим столом.
В самый разгар веселья к нему откуда-то сбоку незаметно прокрался его ближайший советник, и что-то зашептал на ухо. Хан сразу же изменился в лице и вскочил на ноги, опрокинув кувшин с вином. Рабыни, прервав танец, исчезли, словно просочились сквозь матерчатые стены шатра. Разом смолкли все разговоры. Все взоры устремились на хана.
— Когда? — грозно спросил он у советника.
— В полночь, Повелитель, — доложил тот.
— Почему так долго шел ко мне? — разгневанный хан оттолкнул его от себя.
— Не казни, Повелитель! — советник упал на колени. — Шаман сообщил мне слишком поздно.
— И тебя и шамана прикажу разрубить на части и раскидать по степи, на потеху коршунам, — хан пнул его ногой и оглядел присутствующих.
Наступила зловещая тишина. Внезапно хан громко расхохотался.
— У Горного владыки украли коня! Завтра начнется война! Молодой хан горяч. Он непременно захочет наказать обидчиков. Взойдет солнце, и мы услышим, как зазвенят мечи его воинов, разрубая черепа Стражей и этих трусливых лесных людишек, вечно прячущихся в непроходимой чащобе. Горный хан силен. К тому же, он мой друг, — хан ощерился в усмешке. — Это опасно, когда друг сильнее тебя. Я только тогда смогу спать спокойно, когда у меня в этих землях не останется сильных друзей.
— Поэтому, — хан сощурил глаза, — готовьтесь к битве. Точите мечи! Наполняйте колчаны калеными стрелами! После того, как воины Горного хана и Стражи перебьют друг друга, в бой вступим мы!

27

Аристей скакал следом за Телгеном. Вначале их кони мчались по дороге, а потом Телген, неожиданно для Аристея, свернул в лесную чащобу.
— Куда ты!? — воскликнул Аристей, нагоняя Телгена и сравниваясь с ним.
Но, заглянув ему в лицо, он увидел, что Телген скачет с закрытыми глазами и будто спит в седле, не выпуская, однако, поводьев из рук. Лишь ноздри его раздувались, вдыхая воздух.
"Он, как будто, по запаху идет?" — Аристей вдохнул воздух полной грудью, но кроме смолистого аромата пихтового леса ничего не почувствовал.
Дорога между тем пошла в гору и вскоре исчезла совсем. Телген встрепенулся, словно вырвавшись из тенет глубоко сна.
— Где-то здесь! — он опять раздул ноздри, принюхиваясь. — В той стороне.
Они спешились и, привязав коней к дереву, пошли вперед. Из кустов донеслось ржание. Украденный конь стоял под деревом, зацепившись уздой за ветки.
— Вот он! — обрадовался Аристей, бросаясь к коню.
— Потом заберем, — остановил его Телген. — Нам надо поймать вора.
Они взобрались на сопку и услышали слабый стон, доносившийся, будто из под земли.
— Стой! — Телген схватил Аристея за руку. — Не двигайся.
Он достал трут, кремень, высек искру и, подпалив пучок сухих пихтовых веток с коричневато-красной хвоей, посветил вокруг себя. Недалеко от них черной полосой зияла трещина. Телген осторожно подошел к самому краю и заглянул вниз. Из трещины снова донесся стон. Непроглядная тьма не позволяла рассмотреть, насколько трещина глубока и что творится внизу.
— Надо спуститься вниз, — Телген обернулся к Аристею. — Вся надежда на тебя. Я бы и сам это сделал, но, боюсь, что своей искалеченной рукой ты меня не вытянешь.
Аристей согласно кивнул. Обвязавшись веревкой, он взял в руку горящую ветку и стал спускаться в трещину, придерживаясь свободной рукой за торчащие из стены камни. Телген медленно разматывал веревку, держа ее в натяг, чтобы Аристею было удобнее спускаться.
Посветив вниз, Аристей увидел в слабом свете рдеющего на конце ветки уголька распростертое на самом дне трещины человеческое тело. Спустившись вниз, он вдруг услышал предостерегающее шипение и замер, боясь пошевелиться. На груди упавшего человека, собравшись тугими кольцами, лежала большая змея. Холодный пристальный взгляд ее желтых немигающих глаз с вертикальными щелками зрачков завораживал, заставляя цепенеть от ужаса.
Огромных усилий стоило Аристею преодолеть страх и остаться стоять неподвижно.
— Ты послана старым Атаем! — догадался он. — Может, ты сама и есть Атай?
Стрельнув в сторону Аристея раздвоенным языком, змея величественно соскользнула с человеческой груди и, грациозно извиваясь, уползла в расщелину. Аристей привязал свободный конец веревки к ногам Чийтына и крикнул Телгену: "Тяни!” После того как ноша была вытащена на поверхность, Телген вытащил и Аристея.
Чийтын был еще жив, хотя у него были переломаны кости, и от змеиного укуса чудовищно распухла рука. Спустившись с холма к лошадям, Телген и Аристей погрузили его на коня, которым он так хотел обладать.
— Надо торопиться, — проговорил Телген. — До рассвета осталось совсем немного.
Утренние сумерки предвещали скорый восход солнца, когда они прискакали к озеру. Бросив Чийтына на ровной площадке между стойбищем Горного князя и березовой рощей, в которой разместились лесные люди, Телген соскочил с коня и вынул из-за пояса кинжал.
— Презренный кул! Из-за твоей жадности едва не началась война.
Чийтын слабо застонал.
— Нет жалости к тебе, но будет лучше, если ты умрешь, и не будешь мучиться, — Телген взмахнул кинжалом.
Когда багряный диск солнца показался из-за гор, Телген и Аристей уже сидели в святилище перед Атаем.
— Войны не будет, — проговорил Телген. — Вор наказан.

28

После этого случая Аристей почувствовал, что отношение к нему стражей сильно изменилось. Стражи признали его равным себе. Сам же Аристей находился в двояком положении. В нем боролись два чувства: ненависть к искалечившим его людям, и благодарность к Телгену, спасшему его от верной гибели, когда тот привез его израненного в городище после стычки с рысью.
Он не мог забыть той боли, того ужаса, какие испытал. Стоило ему хоть на мгновение закрыть глаза и в его памяти снова и снова возникало страшное видение — Йыхтынкул, лежавший раскинув руки на земле, покрытой толстым слоем прошлогодней хвои, и единственный глаз его с остекленевшим взором, уставившийся в небо, напоенное весенним звуками. Грязная облезлая шуба залита кровью, хлещущей из зияющей раны на его груди. И два отрубленных пальца с пожелтевшими ногтями, теперь уже его, Аристея, падающие на почерневшую от крови хвою. Следом за этим, невыносимая пронзительная боль, от которой можно сойти с ума. Дальше мрак и в этом мраке бездушный холодный металл, пронзающий мозг.
— Одень маску, — голос Телгена вывел его из тягостных раздумий. — Посланники Горного хана приближаются к нам.
Аристей надвинул на лицо маску рыси с прорезями для глаз, соединенную с кожаным шлемом, верх которого был загнут вперед, наподобие клюва хищной птицы. Этот шлем, являвшийся обязательным атрибутом любого стража, был сделан из прочной кожи с мягкой подкладкой внутри. По форме он был похож на скифский колпак. Чтобы усилить сходство шлема с клювом хищной птицы, мастер обшил его тонкими золотыми продолговатыми бляхами в виде птичьих перьев.
Кавалькада всадников приближалась к скалам, где разместилось племя Атая. Горного хана здесь не ждали и поэтому застигнутый врасплох Атай вместе со стражами, находившимися в это время в становище, вышли им навстречу, как бы выражая тем самым свое уважение к столь высокому гостю. Но, в большей мере, это было сделано для того, чтобы не подпустить их близко к подземному святилищу, скрытому в выбитой под скалой пещере. Стоявший позади всех Аристей с интересом наблюдал за приближающимися воинами.
Впереди процессии на рослом породистом скакуне золотистой масти скакал сам Горный хан. Он был молод. На его плечи был наброшен полушубок из пятнистой шкуры ирбиса, отороченный по краям собольим мехом. Под распахнутым полушубком виднелась шелковая рубаха с широким воротом. Длинные узкие штаны из тонкой шерсти были заправлены в полусапожки, перевязанные у лодыжек кожаными ремешками. Голову украшал расшитый золотыми нитями головной убор с высоким и узким верхом и широкими полями, прикрывающими затылок и уши. На груди висела массивная золотая гривна, на руках были нанизаны широкие золотые браслеты, с вычеканенным на них тонким орнаментом.
Подъехав к Атаю, Горный хан приложил правую руку к груди и склонил голову в легком поклоне.
— Ты возвратил мне коня и наказал вора. Я благодарен тебе за это.
Голос вождя показался Аристею знакомым.
— Я готов выполнить любое твое желание, если оно окажется в моих силах.
— О, Повелитель гор! — Атай поклонился в ответ. — Наказал вора и вернул твоего коня вовсе не я. Это сделал Телген. Его право требовать награду.
Горный хан посмотрел на Телгена, стоявшего рядом с Атаем.
— Отныне ты желанный гость в моем шатре. Проси чего хочешь.
— Благодарю тебя, повелитель, но не если бы не Аристей, я сам едва ли сумел бы вовремя выполнить свой долг, — Телген развел руками. — В том, что твой конь вернулся к тебе, больше его заслуга, чем моя. Поэтому он и достоин награды.
— Аристей? — голос Горного хана выражал любопытство. — Это имя довольно широко распространено в некоторых странах, удаленных от нас на большие расстояния. Но мне удивительно слышать его здесь. Покажи мне человека с этим именем.
Телген обернулся и, найдя стоящего в толпе Аристея, поманил его пальцем. Аристей вышел вперед и приблизился к Горному хану. Тот внезапно наклонился и сорвал с него шлем. Не ожидавший этого, Аристей отпрянул назад. Их взгляды встретились. Тень забытого прошлого омрачила чело Аристея. Он узнал Горного хана. Это был Арслан. За то время, что они не виделись, Арслан сильно изменился. Он возмужал, превратившись из худосочного мальчика в статного воина.
Арслан что-то сказал сопровождавшему его суровому воину с настороженным взглядом внимательных глаз и, махнув остальным, не оглядываясь, поскакал прочь.
— Я Бектуган, брат Дархана, Повелителя Пестрых гор и командующий его войском, — обратился воин к Атаю. — Молодой хан, мой племянник. Он хочет купить этого кула. Назови цену.
— Он не раб и не продается, — выступил вперед Телген.
— Это так, — Атай подтвердил слова Телгена. — Аристей не раб. В нем уже нет жажды золота. Он свободный человек.
— Одноглазый, без пальцев, и не раб? Думаете, мы не знаем ваших законов? — брови Бектугана грозно сошлись на переносице, взгляд потяжелел, рука легла на рукоять меча. — Назови цену!
"Быть беде, — подумал Аристей. — Арслан не остановится ни перед чем, чтобы отомстить мне. Еще бы! Я доставил ему столько горя. Не хочу, чтобы из-за меня началась война. Хватит крови на сегодня".
— Я сам пойду к Горному хану, раз он хочет меня видеть, — проговорил Аристей.
— Так то лучше, — процедил сквозь зубы Бектуган.
— Только позволь попрощаться с тем, кто мне дорог, — обратился к нему Аристей.
Бектуган согласно кивнул головой и, отъехав в сторону, придержал своего коня.
Аристей нашел глазами Айлачак, стоящую среди женщин племени. Эта девушка давно запала ему в душу, с тех самых пор, когда он, окруженный разгневанной толпой, увидел в ее глазах сострадание к нему. И вот сейчас он впервые подошел к ней и заговорил на виду у всего племени.
— Прости меня за отца, если можешь, — он тяжело вздохнул. — Я не желал ему зла. Так получилось.
Айлачак молча кивнула, и на ее глазах навернулись слезы. Она опустила голову.
Несмотря на пытавшегося возражать Телгена, Аристей пошел следом за Бектуганом. Он шел медленно, не торопясь, и Бектугану приходилось часто осаживать своего коня, дожидаясь его. Аристей в душе злорадствовал, видя, как это сильно раздражает старого воина.
Вскоре показался большой красивый шатер Арслана, окруженный кольцом разожженных костров, возле которых прогуливалась вооруженная стража. Рядом с ним располагались еще несколько шатров размерами поменьше.
Бектуган подъехал к одному из малых шатров и призывно крикнул. На его зов из шатра вышел невысокий пухлый человечек и почтительно склонил лысеющую голову с редким пушком седеющих волос на затылке и висках.
Бектуган сказал ему несколько слов на незнакомом наречии, показывая на Аристея, и, хлестнув коня плетью, ускакал.
Аристей остался стоять на месте. Толстый человек подошел к нему, приветливо улыбнулся и...
— Прошу Вас, господин, проходите, — произнес он на чистом ионийском диалекте и указал на шатер.
— Ты знаешь язык Эллады? — удивился Аристей, не ожидавший услышать родную речь за многие месяцы пути от его дома, почти на самом краю света. — Ты из Афин? Из Спарты? Из Милета? Как ты здесь оказался?
— Моя мать была афинянка. Ее захватили персы во время последней войны Ксеркса с Афинским союзом и продали в рабство. Дархан, Владыка Пестрых гор, отец нашего молодого повелителя, купил ее на невольничьем рынке и привез сюда совсем еще юной девушкой. Она была в его шатре прислужницей, пока ее не взял в жены один из телохранителей хана, мой будущий отец. Я родился уже здесь. Мое имя Каркыджак, однако, мама меня всегда называла Фалллелей, в память о цветущих оливковых рощах, так любимых ее сердцу.
— Ты не знаешь, Фаллелей, зачем меня сюда привели? — как бы между прочим поинтересовался Аристей, входя в шатер и оглядывая просторное помещение.
— Господину нечего бояться, — ответил Фаллелей-Каркыджак. — В доме нашего хозяина ему ничто не угрожает.
— Хотелось бы верить! — подумал про себя Аристей.
Посреди шатра стояла большая деревянная лохань, сделанная из кедровых дощечек, плотно пригнанных одна к другой.
— Господин должен раздеться, — попросил Фаллелей и громко хлопнул в ладоши.
Тотчас, из соседней комнаты, отделенной разноцветным занавесом появились несколько девушек, в длинных полупрозрачных рубашках без рукавов. Они несли с собой кувшины с холодной и горячей водой, мыльную пену, благовония.
— Да я, как-то... — Аристей замялся.
— Помогите, — Фаллелей указал девушкам на Аристея.
— Нет-нет, я сам, — преодолев смущение, Аристей снял с себя старую куртку, давно уже не стиранную и пропахшую терпким запахом мужского пота, скинул изрядно потертые штаны. Затем он ступил в лохань и закрыл глаза, предоставляя себя во власть прекрасных нимф.
"Будь, что будет! — подумал он. — Чистым и умирать приятней".
Теплые струи воды текли по его жилистому телу, смывая грязь и усталость. Нежные женские руки разминали его мышцы, осторожно разглаживали рубцы от старых ран, втирали в кожу благовония.
Он не строил иллюзий по поводу предстоящей встречи с Арсланом. В том, что бывший раб, оказавшийся ханским наследником, прикажет его казнить, Аристей нисколько не сомневался. Он бы и сам, наверное, поступил так же, доведись ему встретиться со своим врагом. Аристею не хотелось думать о том, какую кару уготовил ему Арслан. Единственная мысль, которая его печалила, была об отце. Отец. Он ждет и надеется, что сын придет на помощь и вызволит его из неволи. А сын сгинул вдали от дома.
— Господин может выйти, — тихий голос Фаллелея вернул Аристея к действительности. — Оденьте вот это.
Девушки-мойщицы скрылись, вместо них появились другие. Они несли одежды. С их помощью Аристей облачился в цветастые шелковые шаровары, широкую рубаху, сверху накинул расшитый разноцветными нитями синий халат с изображением диковинных зверей и невиданных растений с распустившимися цветами. На ноги он надел кожаные сапожки с короткими голенищами, перевязанные на лодыжках тонкими тесемочками.
— Осталось совсем немного, — Фаллелей подвел его к большому бронзовому зеркалу, висевшему на стене, и усадил в стоящее напротив кресло. Взяв в руки гребень, он стал осторожно расчесывать Аристею волосы.
— У господина красивые волосы, — похвалил он. — Золотистые, как у Аполлона, только с проседью. Но седина нисколько не портит, а наоборот, подчеркивает Вашу мужественность. Сейчас мы подровняем их снизу, и все будет хорошо.
"Так вот в чем дело! — в голове Аристея мелькнула запоздалая догадка. — Волосы! Всем нужны мои волосы. Скерос хотел, чтобы они красовались на его плаще, а этот мальчишка — бывший раб, хочет, видимо, чтобы моя голова была выставлена на всеобщее обозрение перед его шатром и залетный ветер трепал золотые кудри? Не бывать этому!"
— Послушай, — Аристей бросил еще один взгляд на свое отражение в зеркале. — Состриги все.
Видя удивленно-вопросительный взгляд Фаллелея, Аристей поправился.
— Оставь полдактила.
— Господин, наверное, изволит шутить? — горестно возопил Фаллелей, чуть не плача от жалости. — Остричь такие прекрасные волосы? Это же чистое золото!
— Не шучу, — Аристей был тверд в своем намерении.
Когда последний локон упал к ногам Аристея, он снова взглянул на свое отражение в зеркале. В зеркале он увидел лицо возмужавшего человека с плотно сжатыми губами и упрямо торчащим ежиком стриженых волос.
— Молодой господин ждет Вас, — Фаллелей хлопнул два раза в ладоши и когда снаружи в шатер ввалился стражник, приказал. — Проводи господина на пир.
Аристей шел за стражником, чувствуя, как ноги наливаются тяжестью.
Шатер охраняли два воина в золоченых доспехах с копьями в руках. Когда Аристей приблизился к ним, они выхватили из ножен мечи и скрестили их в виде арки над его головой.
"Отгоняют злых духов", — догадался Аристей и, пройдя под мечами, шагнул внутрь шатра. Прислужник проводил его во внутренние покои. Аристей оказался в просторном зале, где вдоль стен были расставлены невысокие столы. За столами на расстеленных коврах и мягких подушках сидели многочисленные гости. Когда Аристей вошел, многоголосый гул стих и все взоры обратились на вновь прибывшего.
— Сейчас начнется..., — Аристей внутренне напрягся, ожидая, что буря гнева обрушится на него от сидящих за столами.
— Друзья! — раздался звонкий голос Арслана и Аристей увидел, как он спешит ему навстречу. — Вот мой спаситель!
Арслан крепко обнял Аристея, прижал к своей груди. Его глаза сияли неподдельной радостью.
— Вот тот, кому я обязан жизнью, — повторил он. — Это он выкупил меня у работорговца! Это он снарядил корабль и отправился со мной в далекий путь. Это он спас меня, когда я тонул в чужом море!
— Отныне и навсегда! — Арслан взял Аристея за руки. — Мой дом — твой дом. Будь моим названным братом.
— Да здравствует спаситель будущего Владыки гор! — закричали собравшиеся, звеня кубками, наполненными вином.
Аристей сидел рядом с Арсланом, и ему было не по себе.
— Послушай, — наконец обратился он к нему. — Я ведь причинил тебе столько горя, бил тебя, пролил твою кровь. Ты должен меня ненавидеть.
— Пустое, — улыбнулся Арслан. — Плохое быстро забывается. Хорошее помнится всегда.
— Так ты меня отпустишь? — с надеждой в голосе спросил Аристей.
— Я тебя не держу, — удивился Арслан. — Ты волен уйти, когда пожелаешь. Но я прошу тебя остаться. Мой старый отец, моя мать, мои сестры будут рады видеть тебя.
— Спасибо тебе за все, — промолвил Аристей. — Но если ты действительно хочешь мне помочь, разреши взять коня и укажи дорогу к зверю.
— К какому зверю — Арслан недоуменно посмотрел на Аристея.
— О котором ты говорил на невольничьем рынке, — напомнил ему Аристей. — Я еще поклялся достать рог этого зверя и принести его в жертву Афине. Из-за этой клятвы, данной мной по неопытности, афиняне держат в темнице моего отца. Они убьют его, если я не вернусь к тому сроку, когда Фидий закончит статую Афины-Паллады. А он работает быстро.
— Вот ты о чем, — Арслан вздохнул. — Дело в том, что я сам никогда не видел этого зверя. Но ты не сомневайся. Зверь существует на самом деле, но обитает очень далеко отсюда. Это из Афин кажется, что мир маленький. По вашим представлениям на западе за Геркулесовыми столбами лежит Океан, на севере, за скифской землей — ледяная пустыня, на востоке — степь, а на юге за страной Хапи простирается Аравия. Вот и весь ваш мир. На самом деле мир огромен. То, что вы считали краем света, оказалось центром мира. Это вы живете на окраине. Ты затратил долгие месяцы, чтобы из Афин добраться до наших гор. Но ты потратишь втрое больше времени, если с этого места, — Арслан ткнул пальцем себе под ноги, — будешь двигаться в любом направлении на восток или на запад, на север или на юг, но так и не дойдешь до края света.
— Как же мне быть? — Аристей помрачнел. — Мне нет пути назад, если я не добуду этот клык.
— Только и всего? — Арслан засмеялся. — Это дело поправимое. Самого зверя я не видел, но его клык у меня есть. Вот он, — Арслан снял с пояса кинжал в позолоченных ножнах с костяной ручкой и протянул Аристею. — Возьми его. И принеси в дар Афине. Твой отец будет свободен.
— Кроме того, — Арслан хитро улыбнулся. — Я подарю тебе еще одного зверя. Невиданного зверя. Он похож на быка, — у него такие же длинные и острые рога, — но не бык. Он мохнат, как овца, но гораздо крупнее. У него хвост, как у коня, но он не конь. Хрюкает он как свинья, но на свинью совсем не похож. За этим зверем не надо далеко ходить. Их много в моем царстве.

К концу торгов, когда старый Атай собирался вести свой народ обратно в леса, дозорный сообщил о приближении Горного хана с большой свитой.
— Чего ему еще надо? — Телген поглядел на Атая и досадливо поморщился. — Мало того, что он бросил тень позора на все наше племя, беспрепятственно забрав одного из нас, так он еще смеет появляться вновь. Я не знаю, что он сделал с Аристеем, но если он запросит еще кого-нибудь...
Телген демонстративно взялся рукой за рукоять висевшего на поясе меча.
— Успокой свою гордыню, — остановил его жестом Атай. — Наш народ маленький. Нам ли тягаться с Горным ханом.
— Но это вовсе не значит, что мы должны безропотно склонять перед ними свои головы, ожидая, что их отрубят.
Между тем, свита Горного хана приближалась. Атай с воинами вышел навстречу. Хмурый Телген стоял поодаль, нервно сжимая рукоять меча, готовый кинуться в драку.
Рядом с Арсланом на гнедом жеребце ехал статный воин, в богатом одеянии, коротко остриженный, с черной повязкой, закрывающей правый глаз. Что-то знакомое показалось Телгену в его облике.
Воин упруго соскочил с коня и подошел к Телгену.
— Ты!? — воскликнул изумленный Телген, узнав Аристея.
— Я, — Аристей обнял Телгена, потом отступил на шаг. — Я обращаюсь к тебе, к названному отцу той девушки, которую полюбил всей душой. По законам племени, я хочу взять Айлачак в жены и увести с собой. Я дам богатый выкуп за нее. Клянусь богами, что буду защищать и оберегать ее.
— Я-то не против, — Телген, не ожидавший такого поворота дел, выглядел растерянным. — Но согласна ли сама Айлачак?
Он поискал Айлачак глазами среди стоящих. Смущенная девушка, закрыв лицо руками, согласно кивнула.

29

Накануне ежегодных празднеств, посвященных Панафинейским играм, в порт Пирей прибыл небольшой парусный корабль. Он пришвартовался к пристани у самого края и с него на берег сошел всего лишь один пассажир. На нем был надет дорожный плащ из грубой материи с капюшоном, накинутым так, что не было видно лица сошедшего.
— Будьте готовы к отплытию, — распорядился он. — Завтра к вечеру мы должны выйти в море.
По манере его поведения было видно, что незнакомец богатый и знатный человек.
В порту он нанял коляску и по мощеной камнем дороге покатил в Афины.
Сидя в коляске, он молчал всю дорогу, и лишь когда уже коляска въезжала в Афины, спросил у возничего
— Закончил ли Фидий свое творение?
— Ты имеешь ввиду статую Афины-Промахос? — возничий обернулся к пассажиру и, увидев, что тот утвердительно кивнул головой, удивленно промолвил. — Судя по одежде, ты не из наших мест. Однако я вижу, ты прекрасно осведомлен, о том, что происходит в Афинах.
— Да, я не здешний, — подтвердил незнакомец. — Прибыл издалека, чтобы восхититься божественным творением великого мастера. Так готова ли статуя Афины?
— Готова! — воскликнул возничий, следя за дорогой не заметивший, как скрытое капюшоном лицо незнакомца внезапно исказилось от горя. — Ее установят в центре Акрополя. Говорят, что она будет хорошо видна с моря. Завтра на празднике Фидий сорвет скрывающие ее покровы, и граждане Афин смогут лицезреть свою великую покровительницу.
— Значит, еще не все потеряно, — прошептал незнакомец и крикнул, в нетерпении. — Гони же своих коней быстрее!
На следующий день, с самого утра, улицы Афин начали быстро заполняться народом. По Панафинейской дороге люди шли нескончаемым потоком, устремляясь к стоящему на холме Акрополю. Те, кто успел прийти пораньше, заполнили площадь Акрополя, окружив полукольцом величественную статую Афины Промахос, оставив лишь узкое пространство, необходимое для совершения священного ритуала. Афина Промахос была накрыта огромным куском белой материи. Материя облегала ее фигуру, струилась волнами, обдуваемая бризом, и, казалось, что Афина живая, что она дышит и вот-вот сойдет с постамента.
Во втором ряду стоял прибывший накануне вечером незнакомец.
С первыми лучами солнца двери Парфенона распахнулись, и оттуда показалась многочисленная процессия, в центре которой, окруженные жрецами, шли афинский стратег Перикл и рядом с ним скульптор Фидий.
Незнакомец напряженно вглядывался в приближающихся людей, словно надеясь увидеть среди них знакомые лица.
Вот Фидий подошел к статуе, взялся за одну из веревок, привязанных к материи, скрывающей статую. За остальные веревки взялись его помощники. Когда Фидий, переглянувшись с Периклом, подал сигнал, они натянули веревки и белые покровы, за которыми скрывалось чудо, упали к постаменту. Разом стихли все крики, наступила тишина. Человеческое море, до этого шевелящееся и шумящее, вдруг замерло на мгновение, чтобы в следующий миг взорваться нескончаемой бурей восторга.
Это, действительно, было великое творение гения. Вылитая из чистейшей бронзы, Афина так сверкала в утренних лучах солнца, что на нее было больно смотреть. В одной руке она держала щит, в другой — копье, опираясь на него. Это была великая воительница, готовая встать на защиту своего города.
Лишь наш незнакомец не разделял всеобщего ликования. Он стоял, одинокий, в толпе, уже не надеясь на чудо, и серый капюшон скрывал его скорбный лик.
Собираясь уходить, он бросил прощальный взгляд на статую. В этот момент один из помощников Фидия, стоявших спиной к толпе, обернулся. Это был Салманарий.
— Отец! — воскликнул незнакомец и, растолкав стоящих перед ним людей, бросился вперед. — Отец! — повторил он, обнимая его. — Хвала Аполлону! Я успел!
— Аристей! Сын мой! Ты вернулся! — Салманарий обнял его и Аристей почувствовал горячие слезы на своей щеке.
— Помнишь ли ты меня? — Аристей откинул с головы капюшон и повернулся к Периклу.
— Неужели это твой сын, Салманарий? — Перикл вгляделся в обветренное лицо, на котором лежала неизгладимая печать былых невзгод и лишений. — Конечно же, припоминаю! Несколько лет назад он поклялся принести в дар Афине рог неведомого зверя, живущего у берегов далекого Гиперборея. Так сдержал ли ты свое слово? — обратился он к Аристею.
— Сдержал! — Аристей распахнул плащ и извлек длинный узкий сверток, завернутый в цветастую материю. Развернув ткань, он достал прекрасной работы кинжал в золотых ножнах с костяной рукояткой, оправленной в золото. — Этот кинжал я приношу в дар Великой Афине. Его рукоять сделана из рога удивительного зверя, живущего там, где земля вечно покрыта снегом и льдом.
Он обернулся к отцу и нежно обнял его.
— Отец! Ты свободен.

ЭПИЛОГ

Форштевень парусника рассекал набегающую волну, оставляя за собой пенный след. Попутный ветер упруго надувал парус. Вдали, сливаясь с поверхностью моря, показалась синяя полоска суши. Священный остров Делос.
— Господин, — кормчий подошел к Геродоту, некогда черные волосы и бороду которого посеребрила седина. — Мы пройдем мимо Делоса. Какие будут распоряжения? Сделаем остановку или поплывем дальше? С попутным ветром мы к вечеру могли бы...
— Возьми курс на остров, — попросил его Геродот. — Мне сообщили, что Салманарий вернулся и вместе с ним прибыл его сын Аристей. Он долгое время путешествовал по Скифии, говорят, дошел до гипербореев. Было бы интересно побеседовать с ним.
Сойдя на берег, Геродот направился к дому Салманария, стоявшему на склоне горы. Его встретил сам Аристей.
— Дорогой мой друг и учитель! — воскликнул он, крепко обнимая Геродота. — Ты всегда желанный гость в моем доме.
Он взял Геродота за руку и провел в сад, где расторопные слуги тут же накрыли стол, уставив его всевозможными яствами на серебряных и золотых подносах, винами в узкогорлых кувшинах.
— Мы прошли по земле скифов, столкнулись с воинственными савроматами, потом нас приютили агриппеи, — рассказывал Аристей о своем путешествии. — Встречался я и с исседонами, владеющими несметными табунами полудиких коней, долго жил в племени рудокопов, умеющих добывать медь и золото из недр земли, потом судьба опять свела меня с Арсланом, который помог мне вернуться в Элладу.
Геродот внимательно слушал, иногда переспрашивал.
— А правда ли, что в тех местах живут одноглазые люди — аримаспы? — задал Геродот мучивший его долгие годы вопрос. — И что все они покрыты длинной шерстью, а на руках у них по три пальца?
Аристей взял кувшин с вином и снова наполнил кубки.
— Это все досужие выдумки, — произнес он. — Таких людей на свете не бывает.
— А ты помнишь, как мы с тобой впервые встретились? — вдруг спросил Геродот. — Я в тот момент стоял у лавки с древностями и рассматривал необычную статуэтку, изображавшую человечка, одноглазого и трехпалого. Я все думаю, кто же послужил натурой скульптору? Не выдумал же он все из головы. Хотя, и это возможно. Но как же тогда рассказы других... — Геродот не договорил.
Его взгляд случайно упал на трехпалую руку Аристея, и он замолчал, пораженный увиденным.
Поймав его взгляд, Аристей поставил кубок и спрятал руку под стол.
— Аримаспами не рождаются, — повторил он и, наклонившись, поискал что-то в траве. — Взять, к примеру, этого жучка, — Аристей разжал ладонь, и маленький черный жучок засеменил по столу, старательно обходя расставленную на столе посуду. — У него шесть лапок. Если ему оторвать две и отпустить обратно, кем он будет среди своих собратьев?
Аристей поставил палец на пути жучка и когда тот забрался на ненароком возникшее препятствие, опустил его на траву.

Геродот стоял у борта и, наклонившись вниз, задумчиво смотрел на воду. Подошел кормчий.
— Господин грустит? — спросил он. — Господин не застал почтенного Салманария и его сына Аристея дома? Ему не удалось поговорить со знаменитым путешественником, слава о котором перешагнула далеко за пределы этого небольшого острова?
— Удалось, — Геродот утвердительно кивнул головой. — Просто... загадка так и осталась неразгаданной. Аримаспами не рождаются...

1999-2004.