Звери!

ЗВЕРИ!
  «Предисловия вообще бесполезны.
 Лучше сразу начать. Только вот не
 знаю, как бы повежливее».
  (Д. Мережковский «Больная Россия» - «Зимние радуги».)

1
 Телевизор опять затянул рекламу про чай. А что: это была неплохая идея. Валентина Николаевна оторвала ноющую поясницу от кресла и с трудом распрямилась. Сколько раз давала себе слово отдыхать после каждой проверенной десятой тетради, да только куда там: ну, еще одну… ну, вот еще одну – и отдыхать… еще одну… Так вот все и проверит, а спина – не та уж, не двадцатилетняя. А глубокой осенью ей и без того ныть положено. Ревматизм… Сын Сережка обещал к Новому году привезти какую-то ядовитую мазь для суставов, да только до той поры придется, видимо, помучиться немного.
 Ну, так не в первый раз и не в последний – перетерпится. Хорошо, что хотя бы в доме тепло стало. В прошлом году газ, наконец-то, провели. Правда, какой кровью дался ей этот газ – один только Бог знает. Каждое утро садиться на велосипед и в любую погоду ехать в РУНО, обивать порог начальственный. Унижаться до слез почти. А зав РУНО уже недовольно и почти злобно сжимает полные сальные губы и едва не орет на съежившуюся под его гневом Валентину Николаевну. Ничего, вытерпела все. Благо, уроки математики в той четверти только после десяти часов начинались, так что успевала вернуться. А на следующее утро – все заново. Но только близились морозы, а она твердо решила, что в эту зиму у нее в доме температура будет выше плюс двенадцати. Колупая лопатой перемерзший уголь, она с привычной грустью думала, что был бы жив муж… Да что теперь… Восемь лет прошло… А больше в деревне никого не найдешь из мужчин. Да и кому нужна немолодая женщина, пусть даже и с двумя высшими образованиями.
 Чайник слегка зашумел, Валентина Николаевна, задумчиво глядя на синие лепестки газа, вспоминала, как пришлось все-таки газифицироваться за свой счет. Сережка помог вот, из последнего отдал, иначе не потянула бы. К чести РУНО, следует отметить, что потом все до копеечки ей вернули, к весне ближе.
 А уж забор прогнивший сын сам ремонтировал и строго-настрого велел приватизировать квартиру. Валентина Николаевна так и сделала и теперь уже ни на какую помощь со стороны государства не надеялась. Перестала мелькать в стенах РУНО ее истертая шляпка. Но и спокойнее, с другой стороны, как-то ей стало теперь.
 За окном кухни, кажется, что-то зашумело. Она прислушалась… Нет, показалось. Ветер, наверное. В ноябре он холодный, крепкий, так что вряд ли кто-то выйдет на улицу в такую погоду.
 Чай удался на славу. Горячий и крепкий, он приятно разливался внутри; смотреть телевизор стало веселее даже. Впрочем, ничего существенного пока не показывали. Надоевшие бандитско-милицейские сериалы да ток-шоу. Еще и реклама. Валентина Николаевна отложила пульт, остановившись на каком-то, кажется, неплохом, фантастическом фильме.
 Эх, кошечку завести, что ли? Все не так скучно вечерами станет.
 Тут ей снова послышалось: за окном кухни что-то шумит, кто-то возится. И на этот раз даже телевизор не заглушил этих странных звуков. Она отставила в сторону чай и хотела привстать, но уж очень спине было больно, так что только снова внимательно прислушалась.
 И вдруг – отчетливый громкий стук в окно заставил ее вздрогнуть. И это точно был не ветер. Валентина Николаевна взглянула на часы. Почти девять. Кто бы это мог быть? Гости из соседей захаживали редко, да и то – больше по делу, чем просто так. И сын это не мог быть – поздно для автобуса. Стук не повторялся, но Валентина Николаевна все же подошла к двери и отчетливо спросила:
 - Кто? Кто это?
 Но ответа не было. Она прислушалась, за дверью даже шороха не было слышно, но кто-то ведь стучал…
 - Кто? – снова переспросила Валентина Николаевна. Ей стало немного страшно: вдруг опять какой-нибудь пьянчуга забрел. Так уже однажды было. Ломился к ней один; по пьяному делу заблудился, деревни перепутал, ничего не соображал и, видимо, ломился в первый же попавшийся дом. Валентина Николаевна тогда из окна спальни вылезала и за соседом бегала. Тот пришел и куда-то увел хулигана. Она потом еще переживала: не избил ли его сосед. Но нет, только до беседки у детского сада довел и там спать оставил. Тепло было, не замерзнет все равно.
 Но тогда в дверь явно ломились, а теперь – только раз стукнули в окно и все, и даже шороха не было слышно снаружи.
 - Кто там?
 И, когда ответа вновь не последовало, Валентина Николаевна решила все-таки открыть. Щелкнула задвижка замка, но… дверь не поддалась. Было похоже на то, что кто-то крепко держал ее с той стороны. Но Валентина Николаевна налегла плечом посильнее – и освободилась узкая щель. Еще толчок – и дверь стала раскрываться. Наконец, и вовсе открылась. Учительница выглянула и – никого в промозглой ночи не увидела. Только в лицо ударило колючей изморосью с ветром. Она присмотрелась и заметила, что на пороге огромной кучей навалены массивные грязные кряжи от недавно спиленных у дома деревьев. А она все сына ждала, когда тот поможет убрать куда-нибудь. Вот и дождалась! Этими кряжами ее и приперли. Хулиганство, не больше, а настроение на весь вечер было испорчено.

2
 Ночью она долго думала: кто бы это мог сделать? Кажется, никому ничего плохого она не сделала… Хотя, кто знает… В том, что это были ученики, сомнений быть не могло. Не станут же взрослые парни, и тем более, мужики, заниматься подобной ерундой. Кто только?.. Больше грешила на семиклассника Купцова. Тот – хулиган известный, ему лампу в классе разбить или петарду в женский туалет бросить – ничего не стоит. И друзья его – те еще фрукты. Будущее каждого уж известно заранее: кое-как, с «двойки» на «тройку» 9 классов закончат, ПТУ, армия, а потом, если за ум не возьмутся, - тюрьма. Из их школы девятиклассника уже едва не осудили – Петьку Платонова. Мобильный телефон у одноклассницы на дискотеке украл. Но за ним со стороны родителей надзор слабый, мать не просыхает по целым неделям, отец сидит за кражу; сын сам себе предоставлен, денег взять неоткуда, а и ему свой телефон иметь хочется. Вон, по рекламе только и слышно: «Скачай, скачай! Скачай на свой мобильный!..» Но нашли вора, едва до суда не довели. Ограничились, правда, строжайшим предупреждением: «В следующий раз…»
 Но уж по повадкам Платонова было видно, что этого «следующего раза» ждать оставалось совсем недолго.
 Только вряд ли это Петька мог сделать. С Валентиной Николаевной он ни разу в конфликте не был. Уважал ее даже, кажется. Здоровался, по крайней мере, всегда.
 Ближе к утру заснуть все же удалось. Даже какой-то сон был, только его грубо прервал трезвон будильника.
 С распухшей головой, шла Валентина Николаевна в школу. При утреннем свете груда грязных пней у порога выглядела уродливо, даже перед соседями стыдно стало. Но что она могла? Больная спина и без того ныла к перемене погоды, а уж чтоб такие тяжести таскать… Но было и еще одно. При свете она заметила едва притоптанный окурок. С фильтром и золотым кольцом на нем. Хотела поднять, да постеснялась.
 Как ни любила Валентина Николаевна свои уроки, но одна мысль упрямо сверлила набухшую от предрассветного сна голову: кто же мог сделать такое?.. Кто? Быть может, как раз кто-то из сидевших перед ней в этом самом классе…
 И было гадко и неприятно. Она даже не могла заставить себя улыбнуться, стоя перед классом. Несколько раз ей показалось, что кое-кто из учеников ухмыляется. К чему бы это?.. Уж не смеются ли они над ней? Когда поворачивалась спиной к классу, почти физически ощущала эти ехидные взгляды. Было стыдно за свои подозрения, но и закипающее раздражение упрямо поднималось откуда-то снизу, не давало мыслям собраться на теме урока.
 И каким облегчением был прозвучавший, наконец, последний звонок со всех уроков!
…
 - Пошли, Вальку доведем?
 - Пошли.
 - Пойдем, пойдем, тетю Валю доведем!
 И все дружно расхохотались.

3
 Валентина Николаевна кое-как все-таки оттащила эти кряжи, немного в сторону от двери. Но куртка и штаны были испачканы безнадежно. Сделав спиртовой компресс на невыносимо болевшую поясницу, она рухнула в кресло, пытаясь сообразить, когда теперь можно попробовать отстирать одежду, но не могла думать абсолютно ни о чем. Даже о том, что еще не проверяла тетради и не писала конспекты завтрашних уроков. Горькая слезная обида подкатывала к горлу, спирала дыхание. А за что?! Разве она кого-то обидела? Поставила незаслуженную оценку или была к кому-то из них несправедлива? Да она ни разу не позволила себе даже назвать никого обидным словом! Завуч, вон, чуть не с кулаками бросается на учеников, за ошибки по голове бьет и больно в плечи толкает – сама была тому свидетелем. А уж наорать или обозвать пообиднее – это ему и вовсе ничего не стоит. И ничего, все терпят. Учиться от этого, правда, никто лучше не стал, но зато у него на уроках тишина – мертвая. И уж точно к двери ему ничего не натащат.
 Она хотела позвонить сыну, да вспомнила, что ему телефон за неуплату отключили. Обещал сам позвонить, как только подключат, но молчал пока.
 Все же Валентина Николаевна набрала его номер. Нет, не подключили еще.
 И тут с улицы раздался оглушительный треск, а затем – грохот, будто упало что-то очень тяжелое и большое. Через секунду она уже догадалась, что это упал забор. Точно с таким же звуком он падал, когда был гнилым, но теперь-то… Быстро накинув ту самую грязную куртку, Валентина Николаевна выбежала на улицу. В темноте наступила в лужу, ногу сразу залило ледяным, и она поняла, что второпях так и осталась – в тапочках. Только это было уже не важно, потому что забор и в самом деле валялся в грязи.
 Она всплеснула руками и стала озираться по сторонам, пытаясь разглядеть в темноте своих мучителей. Но там только собаки лаяли да отдаленно пытался завестись мотоцикл.
 - Да что же это?.. - Валентина Николаевна попыталась приподнять из грязи рухнувший забор. Но, конечно, ей, слабой женщине с больной спиной такое оказалось не под силу. Только еще больше испачкалась, к тому же и ногу придавила.
 Было очень больно! Так больно, что ее охватила самая настоящая злость.
 - Ну я вам покажу, изверги! – закричала она, грозя в промозглую темноту запачканным кулачком. – Я вам покажу!
 И она знала, как она «покажет». Милиция! Вот кто поможет обуздать этих.
 Валентина Николаевна вбежала в дом, не замечая, что идет в грязных тапочках прямо по паласу, бросилась к телефону. Трясущимися пальцами набрала 02. В трубке отозвались сразу же.
 - Милиция. Дежурный слушает, - суховатый голос вселял уверенность и надежность своей официальностью.
 - Алло, милиция?! – почти закричала в трубку Валентина Николаевна.
 - Да, дежурный слушает.
 - Меня тут хулиганы… они забор повалили. И это уже во второй раз!..
 - Потише, потише, - проговорил дежурный, - хулиганы сейчас где? У Вас?
 - У меня, у меня, товарищ дежурный, - Валентина Николаевна понизила голос, - они издеваются надо мной. Поймайте их, пожалуйста…
 - Ладно, - пообещал дежурный, - поймаем.
 - Хорошо, хорошо, - обрадовалась она, - Приезжайте!
 И она назвала свой адрес.
 - Так Вы что, хотите, чтоб мы прямо щас приехали, что ли?
 - А когда же? – растерялась Валентина Николаевна. – По горячим следам… Поймайте их и допросите.
 В трубке некоторое время было слышно только шипение…
 - Алло? – не выдержала Валентина Николаевна.
 - У нас машины сейчас нет, все на выезде, - сообщил дежурный.
 - А когда же?.. А как же?..
 - Вот, завтра с утра участковому скажу, - голос дежурного вдруг почему-то явно сделался веселым.
 - Но они же договорятся обо всем, не сознаются… Надо сейчас прямо… По горячим следам…
 - Не, у нас машин нет, - радостно сказали в трубке и вслед за тем загудело, запикало.
 Валентина Николаевна хотела перезвонить, но испачканный дрожащий палец замер на полпути… Она поняла, что над ней посмеялись. А еще милиция… От обиды защипало в горле, и несколько крупных слез выступило на ее покрасневших глазах.
 Тут только она заметила, что испачкала ковер. Пошла на кухню, развела в ведре чистящее средство и принялась оттирать пятна. И на следы от губки изредка падали крупные слезы.

4
 Утром она ждала участкового. Но нужно было идти в школу, и Валентина Николаевна, решив, что и тому надо только-только на работу собираться, вышла из дома. На поваленный забор старалась не смотреть.
 Уроки прошли, будто в тумане. Стараясь не смотреть в глаза ученикам (казалось, все уже знают про ее унижение и смеются над ней), объясняла новый материал, вызывала к доске… Пару раз и правда перехватила несколько насмешливых взглядов. В другое время и внимания не обратила бы, а сейчас подумала: «Надо мной смеются. А над чем тут смеяться? Какие они черствые, эти дети!»
 И, хотя эти взгляды могли быть адресованы вовсе не ей, уроки она вести была больше не в состоянии. Дала самостоятельную проверочную работу и всю оставшуюся часть рабочего дня сидела, опустив глаза в стол… «Ну я вам покажу», - с обидой думала Валентина Николаевна, и поймала себя на мысли, что впервые хочет отомстить «этим противным детенышам», придирчиво проверить каждую работу и – «завалить» всех до единого. Понимала, что делать этого нельзя, что это неправильно, но… слишком уж велика была обида. «А гадить мне можно?!»
 И следующему классу дала такую сложную работу, что даже самые «сильные» ученики за урок смогли выполнить лишь три задания из пяти.
 А участковый так и не появился. Точнее, все-таки появился. Вечером следующего дня.
 - Ну, что у Вас тут? – спросил деловито.
 Валентина Николаевна рассказала все, как было.
 - А Вы заявление писали? – поинтересовался тот и, узнав, что нет, не было никакого заявления, сказал. – А, ну вот когда напишите, тогда и поговорим.
 Развернулся и ушел. Валентина Николаевна только посмотрела вслед фарам его удаляющегося джипа.

5
 Утром, часов в пять, чтобы успеть на занятия, учительница села на свой потрепанный велосипед и покатила по темной грязной дороге в райцентр. Сильный встречный ветер почти не давал ехать, и она несколько раз даже шла пешком – так устала. К тому же, еще и дождь пошел. Несильный, но встречный, и за сорок минут пути Валентина Николаевна вымокла насквозь. «Жаль, дождевик не догадалась взять», - подумала.
 В теплой светлой дежурке скучали два милиционера. Видимо, за ночь настолько друг другу надоели, что уж и говорить-то им не хотелось. С подозрением посмотрели на вошедшую мокрую женщину с забрызганным грязью лицом. Валентине Николаевне даже обидным стало такое явное недоверие. Она же не преступница… Вежливо поздоровалась. Один из дежурных что-то невнятно пробормотал, другой же вообще промолчал. Оба вопросительно уставились на учительницу.
 Собравшись мыслями, Валентина Николаевна рассказала им свою историю.
 - Так ведь не обязательно заявление писать, - удивился один из дежурных.
 - Участковый птица гордая, - хохотнул второй, - пока не пнешь – не полетит.
 Но напарник толкнул его в бок.
 - Ну, ладно, составляйте заявление, мы зарегистрируем.
 - А найдете их? – с надеждой спросила Валентина Николаевна.
 - Кого?
 - Хулиганов этих.
 - Эт пусть участковый разбирается, эт ему за это платят…
 А на обратном пути дождь хлестал в спину и ехать было гораздо легче.

6
 Участковый приехал тем же вечером.
 - Ну, - снова спросил, - чего тут у Вас?
 Валентина Николаевна уже в третий раз начала рассказывать.
 - Да читал я Ваше заявление, - перебил ее участковый. – Ну и что делать-то хотите?
 - Как это? – не поняла она, - Найти надо хулиганов этих. А то они мне в следующий раз дом разнесут!
 - Не разнесут, - усмехнулся участковый, - сами все такими были. Балуют детишки, что поделать.
 - Ничего себе «балуют»! У тети Вали весной тряпками заткнули – так они с мужем чуть не угорели ночью. А Вы – «балуют».
 - Не угорели же, - резонно заметил участковый, - вот если б задохнулись – тогда убийство по неосторожности. А так – мелкое хулиганство. А у нас убийства, кражи кругом… Некогда… Вы сами тут как-нибудь разузнайте, поспрашивайте, мне потом и позвоните. Ну, до свидания.
 Валентина Николаевна не нашлась, что ответить. Пробормотала:
 - До свидания.
 …Всю ночь она не спала. Все казалось, что кто-то крадется вдоль окон, даже будто бы голоса слышались. И вдруг – резкий стук в окно кухни! Она мигом распахнула уже полузадремавшие глаза, и вслед за тем – еще один стук – уже в окно зала, в третье окно стук, в окно спальни… И опять – в обратном порядке. Она поняла, что у окон стоит несколько человек и по очереди стучат ей в окна. Стало страшно: мало ли чего от этих ожидать можно… Так повторилось раза три, потом утихло. Но Валентина Николаевна еще долго лежала с открытыми глазами, все боялась, что они вернутся. Наконец, решилась выглянуть в окно. Никого. Только в свете фонаря стая собак кружится.
 Она снова легла, но так и не заснула в эту ночь. А утром с глазами, налитыми бессонницей, пошла на работу. Один Бог знает, каких усилий стоило ей провести этот день среди детей, каждый из которых мог быть вчера ночью у окон. И она теперь уже боялась давать сложные задания, и старалась вести себя как можно мягче, чтобы не вызвать с их стороны мести…
 А на перемене к ней подошла Захватова Лена, из 7-го. Тихо сказала:
 - Валентина Николаевна, Вы только меня не выдавайте, ладно? Я знаю, кто у Вас ограду сломал и в окна стучит.
 Та так и похолодела. Значит, уже вся школа знает об этом!..
 - Не выдам, Леночка. Кто это был? Скажи, милая, кто…
 - Только не выдавайте, а то они меня побьют.
 - Хорошо, деточка, не выдам…
 - Это Лешка Чибяков, Сашка Мурзин и Витька Купцов. Я с ним тогда дружила, он мне и рассказал, а сегодня мы поругались, я решила Вам рассказать.
 Купцов! Так она и думала. Это бандит еще тот. Но Чибяков… Мурзин… Они уж в ПТУ учатся. Что может быть общего у семиклассника со взрослыми ребятами? И еще она вспомнила, как вытаскивали едва ли не всей школой этого Чибякова – двоечника и лентяя первой статьи – все ему оценки «натягивали», «тройки» ни за что ставили, лишь бы он мог пойти хоть куда-нибудь учиться после школы. И сама Валентина Николаевна не раз ему украдкой «тройки» лишние в журнал подставляла… А он…
 Нет, не понимают люди доброты.
 Или же медвежью услугу Чибякову тем самым оказывали? А так - глядишь, и за ум взялся бы хоть немножко. Да и Мурзин хорош. Почти та же самая история. Ну, может совсем чуть-чуть получше учился, хоть что-то в математике понимал. Но отец-то у него – алкоголик, ничего не признает, как напьется. Не раз его и на собрание вызывали, и через председателя хотели подействовать, чтоб сыну не мешал учиться. Так нет, будто горохом о стену. Зальет глаза – и давай все семью из дома выгонять, чтоб ему телевизор не мешали смотреть.
 И жалко было этого Мурзина, и понять его можно было по-своему… Да только он и сам к знаниям не тянулся, тоже с уроков убегал, и по туалетам от учителей прятался… Так ведь и учебные требования никто пока не отменял. Успеваемость станут с учителя требовать. Дадут «срезовую» работу из РУНО или даже из области – тут все эти «понимания» да натяжки и вскроются. Зададут потом опять же учителю – мало не покажется.
 А он, Мурзин-отец, являлся уже пьяным в школу, грозил, матом крыл: подай моему сыну хорошую оценку – и все тут.
 - Вы тут собрались, сами ни х… не знаете! – орал. – Сами учить не умеете! Гнать вас всех надо к…
 Как ни крути – всегда только учитель и будет виноват.
 Так размышляла Валентина Николаевна уже дома. Сварила себе обед, но есть не хотелось совершенно. Еще вспомнился один из педсоветов, когда директор много и жарко говорила о гуманизме, о том, что нужно быть «учителем с человеческим лицом», что нужно «видеть в каждом ребенке личность, а не базироваться только на голом авторитете»…
 Вот и плоды такого гуманизма. Учителя даже семиклассник не уважает, а пьяный колхозник, едва только восемь классов закончивший, указывает, как детей учить надо… Да что там уважение, когда дело до хулиганства дошло.
 Так и не полезли в горло ни картошка, ни салат. Позвонила участковому прямо домой, сказала, что знает, кто донимает ее.
 - Так Вы их завтра допросите? – спросила.
 - А когда мне? – отозвалось из трубки. – Да они не совершеннолетние еще. Что я могу с ними сделать?
 - Но ведь частичная уголовная ответственность наступает с четырнадцати лет, - попыталась возразить Валентина Николаевна, но участковый буркнул:
 - Бу-бу-бу-бу…
 И трубку повесил.

7
 И было еще одно утро, пасмурное и слякотное. Валентина Николаевна без аппетита позавтракала чашкой чая с бутербродом. Не без некоторого страха выглянула за дверь: не уготовили ли ей за ночь еще какую-нибудь пакость. Но нет, все было по-прежнему. Она подумала, что сегодня снова придется чувствовать себя неловкой и прибитой перед целым классом глаз, которые она раньше любила и к которым стремилась каждое утро, стараясь передать им как можно больше доброго, вечного, умного… а теперь… теперь она эти глаза, кажется, ненавидела. Боялась? Она в который раз за последнее время задала себе этот вопрос: боится ли она, учительница с многолетним стажем и двойным высшим образованием, - этих, полуграмотных детей и подростков, весь жизненный опыт которых только и ограничен сельской околицей под теплотой родительской заботы? И очень не хотелось признаваться себе в том, что да – боится.
 «Стану я соплюшек каких-то бояться!» - подумала она с упрямством. Но в душе опять шевельнулся… ну да, страх.
 «Больной сказаться, что ли?» - подумала и, кажется, начала понимать двоечника, стремящегося во что бы то ни стало избежать заведомо проваленной контрольной. Пусть затем последуют разбирательства, пусть будет что угодно… Только все это будет – потом; а сейчас – любыми силами ускользнуть, спрятаться – не пойти на эту контрольную. Психология страуса? Ну да. Ну и пусть страуса. Зато удобно и легко.
 Валентина Николаевна представила, как хорошо будет сегодня не видеть эти… морды! «Учитель с человеческим лицом» - вспомнились слова директора. А эти будут с мордами?
 Она позвонила в школу и сказала, что очень плохо себя чувствует сегодня, что завтра обязательно выйдет на работу, а сегодня ей нужно отлежаться. И голос сделала больной.
 Поверили. Валентина Николаевна чувствовала себя гадко, стыдно было… как ученица…
 Но, тем не менее, еще на сутки отсрочка была получена, можно было пока вздохнуть с облегчением. Тем более, что солнышко выглянуло. Стало и на душе будто бы светлее. Валентина Николаевна даже с аппетитом съела еще один бутерброд с чаем. Включила телевизор и до обеда просидела в кресле, поджав ноги и наблюдая за экранными событиями. Ни о чем не хотелось думать, ни во что не вникать, и телевизор помогал заполнить мысли чем-то иным, кроме всех этих проблем последних дней.
 А после обеда случилось маленькое чудо. По крайней мере, Валентина Николаевна так и восприняла появление этого котика у своей двери. Он царапался в дверь и постукивал лапками, просился войти. Какое совпадение! Она только недавно думала об этом, а тут – это милое животное само постучало в дверь. Такое не может быть простой случайностью, это ей дано для поддержки – сразу стало понятно. Котик был обычный, серенький, полосатый, с белыми сапожками на лапках и белой грудкой. Почти еще котенок, но уже довольно крупный. Видимо, кто-то выбросил его или он изначально был бездомным, а теперь вот нашел дом. Как только Валентина Николаевна впустила его, он вбежал на кухню и замер, присматриваясь.
 - Сейчас, сейчас молочка дам. Сейчас молочко будешь пить, - ласково говорила Валентина Николаевна, и на душе у нее стало тепло, когда смотрела на лакающего молоко кота. Его худые бока нервно вздрагивали при каждом глотке, и по жадности, с которой он пил, было видно, что такое лакомство достается ему далеко не каждый день. Тут только она заметила, что животное затоптало грязными лапами весь линолеум на кухне, но и не подумала рассердиться.
 - Ах ты какой пачкуля у меня…
 Кота назвала Тишкой. Решила почему-то, что именно это имя подходит больше всего его насупленной мордашке. А Тишка, тем временем, наевшись, стал по давно заведенному кошачьему обычаю облизываться и обтирать себя лапами.
 Валентина Николаевна совсем начала отходить душой, даже расчесала его серую шубку своим гребнем, что, похоже, Тишке понравилось чрезвычайно. Он довольно урчал и щурился – его клонило в сон от сытного обеда, домашнего тепла и ласк новой хозяйки.
 И на следующее утро Валентина Николаевна шла на работу уже не в таком мрачном настроении, и уроки отвела почти без страха и желания «срезать» кого-нибудь.
 Только вот участковый так и не появился.
 Зато появились – эти. Нагло и бесстыдно. Валентина Николаевна готовила ужин себе и Тишке, когда в окно раздался стук. Она подумала, что это участковый, а потому открыла сразу. Открыла – и отпрянула. На крыльце стояли ее мучители. Точнее, двое из них. Чибяков и Мурзин. Противная вытянутая рожа Чибякова и вылупленные глаза долговязого Мурзина так опротивели ей за все это время (она представляла их себе почти поминутно), что теперь, когда они стояли на пороге на самом деле, стало противно вполне физически. Она похолодела… Зачем они здесь? Прибьют – и не поможет никто. Зато Тишка доверчиво спрыгнул с табуретки и направился к ним… Валентина Николаевна вдруг отчего-то очень испугалась за кота и торопливо вышла, как была, в халате, на улицу и дверь захлопнула. Еще не хватало, чтоб эти двое зашли к ней в дом!
 Но они вежливо поздоровались. Пожалуй, даже как-то слишком уж вежливо.
 - Вам чего? - Валентина Николаевна не ответила на их приторные приветствия и сразу решила дать понять, что нисколько не боится.
 - Ну, зачем Вы так, Валентина Николаевна, - Мурзин тупо улыбался тонкими губами, а рыбьи глаза его бессмысленно смотрели сверху прямо в учительницу.
 - Мы знаем, что Вам уже сказали, что мы Вам что-то там сделали, забор сломали, - Чибяков зажег сигарету, он был спокоен и нагл, - но мы этого не делали.
 - Так. А кто тогда? – стараясь быть строгой, спросила Валентина Николаевна. – Только мне про вас никто не говорил.
 - А зачем заявление писать, не разобравшись? – почти с угрозой сказал Чибяков.
 - У нас свидетели есть, что мы этого не делали, - это уже Мурзин, - мы с девушками гуляли в это время.
 «С девушками, - усмехнулась про себя Валентина Николаевна, - да кто на таких уродов посмотрит!» И еще подумала, что теперь уж и свидетелями эти обзавелись… А Лена откажется от своих слов – она боится.
 - Так что Вы заявление-то заберите, а то мы встречный иск подадим, за клевету.
 Это было похоже на мать Чибякова. Та все с какими-то исками постоянно возится. Надо же, и родители этих стервецов защищают! Нет, чтобы разобраться вместе, отругать, наказать… Так они свое хулиганье еще и защищают!..
 Все вскипело внутри учительницы. И эти сопли еще встречными исками грозят! Кому грозят?! Ей, учительнице, годящейся им в матери! Ей, изо всех сил вытягивающей в свое время этих двоих из «двоек»! Так и захотелось влепить по пощечине каждому. Чтобы в ее время ученики грозили исками учителю… Да они учителя до того уважали, что даже, на улице завидев, старались перейти на другую сторону, чтоб только на глаза не попадаться лишний раз. Хоть и виноваты ни в чем не были. А эти – сами приходят, нагло (домой!), угрожают еще!
 Но она глубоко вздохнула и только спросила (этот вопрос мучил ее с самого начала):
 - Чем я вам насолила? Ну вот хоть тебе, Чибяков, что я тебе сделала плохого, что ты на меня вдруг зуб заимел? Я же вас двоих (да и другие все учителя, всей школой) вытягивала изо всех сил, чтоб только с аттестатом школу закончили. Мы все вам оценки «натягивали», ни за что «тройки» ставили… А вы таким вот добром отвечаете теперь, да?
 - Я… - Чибяков явно смешался и смутился. Зато нисколько не растерялся Мурзин. Все так же глупо улыбаясь и выставив рыбьи глазищи, ответил:
 - Не, не правы Вы, Валентиниклавна. Мы сами учились и никому ничего «натягивать» не просили. Сами все закончили, своими, блин, силами. А теперь, конечно, можно наговаривать…
 - А Вы меня один раз журналом по голове ударили, - вытянул вперед и без того тонкую противную рожу Чибяков, - у меня потом голова, знаете как сильно болела весь день!
 Вот это уже было явное и наглое вранье. Чего-чего, а бить или даже толкнуть ученика Валентина Николаевна себе не позволяла – никогда. Накричать – это максимум; да и то – если уж очень сильно выведут из себя. Но ударить…
 - Какой наглец! – неожиданно даже для самой себя закричала она прямо в эти наглые рожи. – Вон от моего дома, нахалы! А тоя… я милицию вызову – пусть они с вами тут разбираются! Я сыну позвоню, он управу найдет на вас! Нагадили, да еще нагло приходят и угрожают тут мне! Вон отсюда! Вон! Нелюди! Звери!
 И она даже затопала ногами.
 - Ну-ну, зови, зови своего сына. Мы ему ****юлей наваляем, - процедил Мурзин, отходя от крыльца, - пошли, Лех.
 - А заявление заберите, - уже со спины произнес Чибяков, - а то мы тоже подадим. За клевету. И на того человека, кто про нас сказал, тоже.
 - Во-о-о-он! – уже не своим голосом взвизгнула Валентина Николаевна. Ее трясло. Она не помнила, как оказалась в кресле, как долго и автоматически оттирала плиту от выкипевшего супа, как что-то смотрела по телевизору… Все проходило будто в тумане. Невозможно было ни о чем думать, ничего сделать… И даже Тишка на этот раз не помог выйти из этого состояния. Только и стояли перед глазами – худющая, по-лисьи вытянутая физиономия Чибякова и лупоглазая, с идиотской, но наглой, ухмылкой морда Мурзина. И еще два слова: «Наглецы, нахалы… наглецы, нахалы, нахалы… какие нахалы… наглецы…»

8
 А затем несколько дней прошли спокойно, несмотря на то, что Валентина Николаевна после той сцены у дома ожидала какой-нибудь пакости в отместку, ничего не происходило. И она подумала, что ее, наконец, оставили в покое. Хотела даже позвонить участковому, чтоб поблагодарить за проведенную работу (она была уверена, что это он подействовал на хулиганов), но все четыре раза у того был занят номер. Дней пять они с Тишкой жили спокойно. Кот уже начал привыкать к своему имени и ни на шаг не отходил от Валентины Николаевны, постоянно терся у ее ног, урчал и все время норовил запрыгнуть ей на колени. А ей нравилось гладить его по пушистой серой шубке, расправлять его белый галстучек… Кот заметно поправился в теле, сделался даже немного тяжелым.
 А поесть он любил. Лопал все подряд, но не жадно и неразборчиво, а с аппетитом и как-то основательно, старательно. Все съедал, до последней крошки. Картошку даст – о картошку съест, супа нальет – и суп вылакает, а потом – капусту с морковкой подберет, оближется… Довольный такой станет; но добавки сам никогда не попросит. Такой вот тактичный Тишка этот был. А уж спал – залюбуешься. Раскинется лапами в разные стороны, изогнется или наоборот – калачиком свернется; уж так сладко и со вкусом спит – и не хочешь, так тоже спать захочешь.
 Но по ночам всегда уходил куда-то. То ли на охоту, то ли еще по каким делам своим кошачьим. Валентина Николаевна сначала хотела его дома задержать, но он такой вой поднял, что ничего не оставалось, кроме как выпустить. И уходил он в ночь, в любую промозглую погоду. Что поделать, у хорошего кота весь год – март…
 Было это в первом часу ночи. Валентина Николаевна только легла в постель. За эти спокойные несколько дней она уже стала засыпать, как обычно, бессонница практически отступила, и утром больше не было головной боли и распухших глаз.
 Сон как раз начал надвигаться, откуда-то снизу натягивая приятную тягомотину спокойствия… «Скоро каникулы… отдохну…» - уже в полудреме подумала Валентина Николаевна; а еще перед глазами пробежал Тишка, хвост торчком, веселый такой пробежал… Но это уже, кажется, сон был… Спать, спа…
 Резкий оглушительный грохот врезался в тишину внезапно, она испуганно раскрыла глаза, не понимая, что это и откуда. Но в ушах остался этот грохот и звон… Так это стекло разбили! Валентина Николаевна рывком сбросила одеяло и вскочила на ноги. Рука навернулась на что-то твердое в постели. Камень, большой и острый, лежал на соседней подушке, всего в нескольких сантиметрах от того, места, где только что находилась ее голова. Еще бы чуть-чуть…
 Морозный ветер заполнил всю спальню, вздымая шторы; на полу блестели осколки стекла.
 Она в панике бросилась в другую комнату, забилась в угол дивана, ожидая, что последует еще один камень. Сердце билось бешено, почти вырываясь через горло. Учительнице стало по-настоящему страшно. Сейчас… сейчас… вот-вот произойдет что-то ужасное… И не поможет никто, никто не придет, никто не отзовется.
 Но прошло некоторое время, а ничего не случилось больше. Сейчас же звонить в милицию! Они приедут, они помогут! На этот раз она заставит их приехать, они же – милиция. И пусть теперь не отговариваются нехваткой машин.
 Она схватила трубку, но – там была полнейшая тишина. Ни гудков, ни даже потрескивания – совсем ничего. Провод перерезали – догадалась Валентина Николаевна. И опять сделалось – жутко. Теперь и милицию не вызвать, делай с ней, одинокой и беспомощной женщиной – что хочешь… Она снова отползла на диван, подальше от окон, так и просидела всю ночь, тревожно прислушиваясь к каждому шороху с улицы, кутаясь в плед (холодный воздух давно наполнил весь дом, но она даже дверь спальни не догадалась закрыть, потому что вообще, кажется ничего не воображала от страха), в ужасе смотрела в полумрак широко распахнутыми застывшими зрачками…
 Так прошла ночь. Потом заверещал будильник. Утро. А вокруг по-прежнему темно. Кажется, нужно было собираться на работу. Какую работу? Ах, да! работу… Зачем?.. Детишек учить. Кажется, для этого.
 Она поднялась с дивана. Было холодно, очень. Осторожно подошла к двери, прислушалась. Тихо. Отперла дверь, и… она не открывалась. Валентина Николаевна надавила изо всех сил, но что-то прочно держало ее с той стороны, так что даже с разбега не удалось открыть.
 - Да что же это такое? Да за что?..
 Валентина Николаевна почувствовала, что трудно стало дышать. В левой части груди защемило невыносимо. Стало не хватать воздуха. Там, в ящике комода, корвалол был. Дойти бы только… Корвалол или валидол… Она кое-как добралась до комода, слабыми пальцами отодвинула ящик, вдруг ставший таким тяжелым. Где-то вот здесь было.
 Нашла валидол и торопливо сунула под язык сразу две прохладные таблетки. Глицерин еще. Села прямо на пол. Не в силах больше держаться на ногах. Так и просидела с полчаса. Потом поняла, что не выключила будильник. Он продолжал пищать из спальни, но заходить туда было невыносимо. Все же Валентина Николаевна поднялась и вошла. В спальне было холодно и неуютно. Камень лежал тут же, на подушке. Она быстро вдавила кнопку будильника и выбежала вон, захлопнув дверь. Сердце понемногу отпускало, мысли начали приходить в порядок. Так, выйти можно через окно. Отпереть дверь, а потом… Ладно, потом видно будет. Сейчас главное – отпереть дверь.
 Валентина Николаевна долго возилась с заклеенным на зиму окном кухни и, наконец, открыла раму. Затем вторую. Как была, в ночной рубашке, вылезла из окна на улицу. Дверь и правда оказалась припертой – все теми же кряжами. Кое-как их удалось отвалить. Она уже хотела войти в дом, как некий предмет на ветке привлек ее внимание… Что-то темное и вытянутое висело на дереве неподалеку. В утренних сумерках было трудно понять, что это такое, и Валентина Николаевна подошла ближе, чтоб рассмотреть…
 Длинное темное вытянутое тело Тишки висело на ветке метрах в двух от земли, подвешенное проволокой за шею. Из полураскрытого рта страшно оскалились маленькие зубки, небольшой кровавый подтек виднелся в углу рта и немного стекал на белую грудку, теперь испачканную в грязи. Левый глаз был крепко зажмурен, а правый, целиком вылезший наружу, болтался на щеке на одной только ниточке. Порванные окровавленные ушки…
 - Тишенька! Мальчик мой… Ти… Ти… ша, - обмерла Валентина Николаевна. – Тишенька, ты вставай, Тишенька… Что с тобой сделали, Тишунька…
 И было трудно поверить, что вот этот самый вылезший глаз еще вечером смотрел с такой преданностью ей в глаза… А эти оторванные ушки шевелились под ласковой ладонью Валентины Николаевны…
 Небо, ветки, земля – закружились, смешались, подкосились, а потом рухнули вверх. И ничего больше не было, ничего не чувствовалось – ни рук, ни ног. Холодная чернота захлопнулась в голове.

9
 Она сидела в своей теплой комнате, электрический свет, такой уютный в промозглый осенний вечер, согревал Валентину Николаевну и Тишку у нее на коленях. Котик спал, прижавшись пушистым тельцем к хозяйке. Только этот уютный вечер с чаем у телевизора… Завтра она расскажет в учительской, что контрольную в прошлый раз почти все написали очень хорошо, и не без гордости покажет стопку тетрадей коллегам. А пока – впереди фильм какой-то… название не запомнилось, но, судя по анонсам, должен был быть неплохим.
 Тишка шевельнулся на коленях, потянулся и спросонья впустил когти в ногу хозяйки, но тут же убрал их. Он почти никогда не позволял себе этого делать, тем более, никогда не впивал когти в голое тело. Умный кот.
 Стоп! Нет никакого Тишки. Его глаз болтался снаружи, и испачканная грудка была в крови.
 Валентина Николаевна очнулась. Тот вылезший глаз разбудил сразу. Так это был только сон. И вспомнилось все – моментально и безжалостно. А еще – Тишка, одиноко уходящий в ночь, такой маленький и беззащитный, осторожно и храбро исчезающий в осенней мгле. По своим делам куда-то уходил. Теперь больше никогда и никуда не уйдет. И окно в спальне разбитое. И забор поваленный. И наглые Мурзин с Чибяковым. Участковый в телефоне. Вспомнилось все.
 Она разлепила глаза. Не по-домашнему белый потолок и выкрашенные в зеленый стены. Почему-то сразу стало понятно, что это – больница. А что же произошло?
 Она упала. Да, ей стало плохо, когда увидела…
 Валентина Николаевна вздохнула и перевернулась на бок. Женщина в красном утепленном халате читала за столом книжку, на соседних койках терпеливо скучали еще две. Да, это была больничная палата.

10
 Через два часа у ее койки сидел сын и ласково гладил по волосам. Ему сообщили в тот же вечер, что матери стало плохо, и утром он уже был в больнице. Валентина Николаевна была в бессознательном состоянии почти двое суток. Нервный срыв, сказали врачи, да еще и сердце немного прихватило.
 - Теперь все хорошо будет, мам. Теперь я приехал… Хорошо все.
 И тут Валентина Николаевна не выдержала. Такой невыносимой тоской и обидой сжало грудь, что она, рыдая и сбиваясь, рассказала сыну все. Как было. И про забор, и про то, как ездила в милицию, и про участкового, и про стекло разбитое, и об этих наглецах рассказала, и про Тишку… Говорила долго и захлебывалась в слезах. Вместе со словами и рыданиями из груди постепенно выходило напряжение последних дней, таял огромный камень на душе; сын ничего не говорил, только гладил ее по волосам и смотрел куда-то перед собой. Когда Валентина Николаевна выговорилась, он помог ей лечь поудобнее, заставил выпить снотворное и еще некоторое время просидел у постели. Смотрел на обострившееся тенями и морщинами лицо уснувшей матери, на уже многочисленные седые пряди… Потом вышел из палаты, пообещав соседкам, что придет завтра утром; пожелал всем доброго вечера.
 - Какой у нее сын хороший-то, - сказала Екатерина Михайловна, когда он ушел. – Все бы сыновья такими были.

11
 Сергей быстро дошел до беседки у детского сада. В темноте еще издали слышались нарочито громкий смех и матерные возгласы. Со стороны можно было подумать, что это пьяные мужики выясняют между собой отношения. Но Сергей знал, что это подростки, бравируя своими неокрепшими басами, просто – общаются. Случайный прохожий постарался бы обойти стороной такие беседки или, по крайней мере, поскорее минуть их – от проблем подальше; но Сергей двинулся прямо на голоса. Раздвинул ветки и встал прямо напротив собравшихся. Его массивная фигура, кажется, сначала смутила их; по крайней мере, огоньки сигарет быстро попрятались. Брякнула бутылка.
 - Отдыхаете? – поинтересовался Сергей.
 - Ну, - отозвался чей-то басок.
 - Ребят, где мне найти этих вот… Мурзина, Чибикова и Купцова? М?
 - А что? – вызывающе протянул из темноты почти совсем детский голос. Сергей всмотрелся и увидел, что это говорил невысокий парнишка, на вид – не старше шестиклассника. Из его руки пробивался зажатый огонек сигареты.
 - Да дело к ним есть.
 - На сто рублей? – усмехнулся кто-то.
 - Может, и на двести.
 - Ну, я Чибяков, - со скамейки привстал долговязый и отдал тому шестикласснику пластиковый стакан, который до сих пор держал в руке. Шестиклассник украдкой отпил из стакана и, уже осмелев, достал сигарету из рукава.
 - Пошли, - коротко бросил Сергей.
 - Куда? – не понял назвавшийся Чибяковым.
 - Дружков твоих искать. Мурзина с Купцовым. Убивать вас буду.
 - Ты че? – заметно струсил Чибяков, и голос его утратил всякую басовитость.
 Вся компания замерла. Никто не пошевелился.
 - Или они тоже тут? Ты Мурзин? – Сергей наугад ткнул в первого попавшегося подростка и грубо схватил за воротник.
 - Я не… Я Полянский. Спросите у них! А Мурзин дома, наверное.
 - Так. А Купцов?
 - Тоже его тут нет.
 - Дома?
 - Наверное. Не знаю я.
 - Тогда пошли. Покажешь, где они живут, а потом я вас убью.
 Сергей был спокоен, а это, он знал, действует на подонков страшнее всяких окриков.
 - Я никуда не пойду, - сипло пролепетал Чибяков, но Сергей схватил его за голову и выволок из беседки. На глазах у всех ударил в ухо. И у девчонок на глазах. Было тут две, он только сейчас это заметил. Они тоже с сигаретами были.
 Чибяков схватился за ухо и было видно, что он готов расплакаться.
 - Ты че дерешься-то? Че я те сделал?
 - Ты мою мать обидел. Валентину Николаевну Тимофееву. Помнишь такую?
 - Да я, я… я же ниче, мы ниче…
 - Пошли, урод.
 Сергей толкнул Чибякова в спину. Тот едва не упал, но удержался и послушно поплелся вперед. Они отошли от умолкнувшей беседки с сотню метров, и Чибяков дернулся, чтобы удрать, но Сергей схватил его за ухо и тряхнул с такой силой, что вокруг распространился запах дерьма. «Обосрался, что ли?» - с омерзением подумал Сергей.
 - Не надо, - прошептал Чибяков.
 - Чего не надо?!
 - Не надо убивать…
 - Надо, урод.
 Они медленно шли по темным сырым улицам деревни. У одного из домов остановились.
 - Тут кто?
 - Мурзин…
 - Зови его.
 - Я не буду.
 Вместо ответа Сергей с размаху ударил обмякшего Чибякова в нос, и под кулаком что-то неприятно хрустнуло. Тот отлетел в грязь и долго сидел там, размазывая сопли и кровь, хлеставшую из проломленного носа.
 - Зови его, гад. Будете знать, как над бедной женщиной издеваться. А если не поймете, я однополчан своих вызову и весь ваш гадюшник в беседке переубиваю. Зови.
Эпилог
 Когда через несколько дней Валентине Николаевне прямо в палату принесли повестку на допрос в качестве свидетеля, она не сразу поняла, свидетелем чего именно она должна выступить. Но принесший повестку милиционер охотно сообщил, что ее сын покалечил трех подростков, что теперь один из них – пострадавший Мурзин – стал инвалидом, а двое других в тяжелом состоянии находятся в реанимации при этой же больнице. С него взяли подписку о невыезде, так что теперь до суда он будет находиться по месту прописки, учитывая «все обстоятельства такого дела».
 Как во сне, слушала Валентина Николаевна эти страшные слова, а потом медленно сползла с кровати на пол. Вокруг засуетились, заговорили громко, только ей было уже все равно.

12
 В последнем обращении к суду Сергей только и произнес, повернувшись к почерневшей Валентине Николаевне:
 - Прости, мам. Я не хотел, чтоб так все вышло. Прости, мам. Мне жаль… Прости.
 И опустился на скамью.
 И опять, как в тумане, слушала Валентина Николаевна судью - женщину в страшной черной накидке.
 - Согласно статье… УК Российской Федерации… а также статье… виновным в совершении… пять лет… свободы с отбыванием наказания… приговор может быть обжалован… суток с момента…
 Если б не рядом стоявшие люди, она упала бы прямо в зале суда. Светлое пятно окна качалось в душном воздухе, внутри которого монотонно гудел голос женщины в черных одеждах…
 Выходили из здания суда. Сережу увели еще раньше, в какую-то боковую дверь. Уже надели наручники, как на настоящего преступника. А сзади шел милиционер с автоматом.
 На улице было морозно. Начинало припорашивать первым снежком. На побелевших ступеньках серым жухлым листом играл какой-то рыжий котенок. Ветер дернул лист к дверям, под ноги стоящему там вооруженному человеку, и котенок бросился туда. Человек равнодушно взглянул вниз и отшвырнул котенка тяжелым шнурованным ботинком. Тот неуклюже скатился по ступенькам, ударился рыжим тельцем о колесо стоявшего внизу джипа. Обиженно мяукнул, отряхнул шубку от налипшего снега и затрусил куда-то по свежему снегу.

(весна 2006)