Колпак

Хорошо, что я еще жив...
Кому хорошо? Не знаю... Мне-то уж точно плохо...
Но кому-то обязательно должно быть хорошо...
Может, я могу показаться странным, но у меня всегда были замечательные преподаватели. Каких-то любил, других ненавидел, но одно можно было сказать с точностью - они были людьми. Настоящими людьми, которые могут научить жить. Даже моя первая учительница Макрушина Светлана Ивановна, которая любила всех трепать за уши (ей было абсолютно насрать на права и свободу человека). И даже Сара Валентиновна (молодая, но страшная училка по музыке из Бирибиджана), которая заставляла всех слушать кобзоновский вой, а за одно упоминание о Дельфине могла отправить к директору.
Было много разных преподавателей. Например, Виктория Николаевна, тридцатилетняя зубрила литературы, по одному моему сочинению напророчила писательскую карьеру. Другая же (Галина Николаевна) была более справедливой. Она знала, что я ни хрена не въезжаю в грамматику, и в ответ на все мольбы единственного отличника в школе (то бишь меня) так и не исправила годовую четвертку.
Еще одна учительница по русскому языку (Наталья Александровна) была тоже справедливой (т.е. не фига мне не видать поблажек). Но так как она была моей клас.рук-лем, мне повезло.
Классные руководители - это вообще отдельная история. Первая классуха моя была Светланка (как мы ее любя звали). Она вызывала у нас ужас. Ужас был в каждом ее движении. Какие-то ученые (кажется их еще называют педагогами) пишут всякие дурацкие книги. Например, «Развитие математических способностей детей младшего школьного возраста при помощи энергичных игр». Эти балбесы даже не могут себе представить, что книгу-то читают. Читают такие люди, как моя первая училка. Она доставала из своего стола резиновый мячик и готовилась им нас расстрелять. Шестидесятилетняя старуха вертела в своей руке этот шар, будто раскаленные угли, будто гранату. Наши глаза следят-следят за этими движениями. И вот граната летит. Ложись! Нет, кому-то не повезло. Этот кто-то оказался Саня Корнев, очкастый мажор, сынок педагога и культуриста. Динамит в руках его. Еще секунда и нету Сани. Некому будет кататься на велике, некому будет покормить его обезьянку Соньку, некому будет хватать гранату.
- Трижды семь? – кричала фрау.
- Двадцать один? – отвечал провинившийся узник концлагеря.
Самое страшное – никто не знал, кому полетит граната в следующий раз. Фрау кидала ее со своих позиций с единственной целью – максимальное уничтожение сил противника.
Сейчас вся эта игра кажется такой глупой и бессмысленной, но в начальной школе выше авторитета Светланки не было никого.
Шли годы, мы взрослели. Кончилась начальная школа, началась «задница». Первой училкой в «заднице» была англичанка Елена Львовна. Молодая, но не «в моем вкусе». Короче, как женщина, она меня не интересовала. Еще бы в пятом-то классе. Я тогда и мастурбировать не умел. Через полгода она ушла в декрет. На смену пришла еще менее привлекательная классуха (эта вообще ничего у нас не вела). Еще через шесть месяцев и она ушла в декрет. Шестой класс взялась за нас еще одна англичанка. Кстати, последняя. После того, как она через год покинула нашу школу, во всем районе не нашлось ни одного преподавателя английского языка. Таким образом, в седьмом-восьмом япошки учили меня произносить КУНИТИУА.
Знали бы мы об этом - ни за что не отпустили Раису Николаевну в ее Тамбов. Как педагога я ее не особо помню (английский ведь так и не выучил). Зато классным руководителем она была лучшим. Чего только она с нами не вытворяла: всякие конкурсы, выступления, концерты и т.д. Не удивляюсь даже, что везде мы занимали первые места. Класс-то у нас мажорный был. Училось здесь восемь педагоговских детишек, внучка директора и дети всех трех замов. Мажорнее не было и не будет. Зато никто (во всяком случае до девятого класса) у нас не пил и не курил (даже матом не ругался). Смешно, а было все действительно так. Я сам узнал, что заниматься сексом надо не животами, а письками, только в тринадцать лет (и то из порнухи).
Что же поделать, такие мы были плохие и нехорошие. В то время, когда в конкурсе талантов все классы показывали хореографию под новомодные попсняки, мы в галстучках и белых рубашках рассказывали о правилах этикета за столом. Мы выигрывали и не было нас на свете счастливее. Еще бы – сранные мажоры. Жюри все куплено, не фига не докажешь, что было лучше. Пацаны из параллельных классов доказывали нам, что мы не правы. Даже не в драке, а на практике. Мы хороши в конкурсах на запоминание пословиц или песен об осени, но в спортивных соревнованиях отдых нам обеспечен. Наши мальчики – слабаки. Об этом знали все. Впервые спортакиаду провели в первом классе. Наши пацаны все время пялились на девчонок из параллельных классов. Так мы и проиграли.
Это уже потом (ближе к девятому классу) все пялились на наших девчат, а в первом гормоны играли только на «новое мясо». Девчонки нашего класса (как, наверное, и девчонки «вашего класса») ничего интересного из себя не представляли. Они могли бы быть хоть четырежды красавицами, но для нас они были просто особями другого пола. Ничего более. На дискотеках (не могу, смешно вспоминать) не только девчонки танцевали с девчонками, но и (ой, не могу) пацаны с пацанами. Насколько я помню, класса до седьмого. А что, нормальная мужицкая дрючба.
Первый раз танцы были в третьем классе. Ох, какие же мы были тогда стеснительные. В честь восьмого марта девчонки весь вечер посвятили «белому танцу». Мы-дураки бегали от них. Правда, зачем-то в туалет. Вроде, тогда еще не курили. Родители на нас разозлились и прекратили праздник.
К выпускному в третьем классе все мальчишки набрались духу для медлячков, но майским вечером было слишком светло. Нам хотелось интима. В пятом опять были не решительны, прятались, скрывались, кто-то уже успел стать женоненавистником (это в десятиленем возрасте-то, жуть). Половое созревание – вот чего ждет женское население школ. Как-то в седьмом классе я подслушал такой диалог:
- Представляешь, Оль. Короче, у «Вэшек», говорят, пацаны там уже это... делают.
- Да ты че?.. Нашим-то... этим «детям»... еще расти и расти.
Да, детям. Потому что тогда я еще понятия не имел, что значит «делать это» (по-моему, уже об этом писал). В принципе, и сейчас я об этом не особо понимаю. Понимаете, видеть в кино и участвовать в этом процессе – абсолютно разные вещи. Однажды в одиннадцатилетнем возрасте я был приглашен на выпускной 11-го класса. Вышел на крыльцо покурить (шучу, не курил я тогда). И вижу картину. Девушка, красивая, в красивом прозрачном платье голубоватого цвета целует выпускника. Вспомните первый раз, когда вы видели «чужой поцелуй». Какую-то глупость написал. Просто, я ни разу до этого не видел, как кто-то целуется. Родители ни разу за свою жизнь не поцеловались, да и на «улицах советских» нет разврата. Мой первый поцелуй был такой же «странный». Потом я целовался не раз и не два, а целых... (считаю) 19-ть раз. Но первый («чужой») был, как будто не от мира сего. О сексе я имею примерно такое же представление, как я тот одиннадцатилетний сопляк о поцелуе.
Ладно, об этом я еще успею написать (целая книга впереди). А пока, пожалуй, вернусь-ка к своим любимым классным руководительницам. Потом была химичка Леночка. Молоденькая, только что из института. Сладенькая. Впервые меня начали интересовать женщины, женщины старше меня по возрасту (вот оно, дождались, «Половое созревание»). Леночка имела редкую русскую фамилию Пассар. Ага,.. нанайкой она была. Видели когда-нибудь нанайцев? Это вам не китайцы, не калмыки, не татары, не узбеки. Они совершенно не симпатичны, но Леночка была что надо. Только когда не улыбалась. У нанайцев слишком большие десны. При улыбке были видны только они (отвратительное зрелище). А вот ножки у нее были просто отпад. Как-то сидели на обществознании, а она на задней парте заполняла журнал. Перекрестила ноги (см. «Основной инстинкт»). Класс! Вот порнуха, так порнуха.
В седьмом классе я созрел. Пригласил ее на медлячок. Только вот созрел я не только психологически, но и физиологически. Она все почувствовала. До того танца наши отношения были просто замечательными. После же она стала относиться ко мне «с холодком». Итогом послужила четверка по химии во второй четверти. А еще в восьмом классе все отказались идти на субботник. Отказались-то отказались, только вот все пошли, а я обо всем узнал самый последний. Меня обвинили главным заговорщиком и заставили дежурить по классу в течении трех месяцев. Я не сопротивлялся, но было жутко обидно, ведь я-то был и ни при чем.
Девятый класс встретил с последней класснухой Натальей Александровной. Преподаватель она была прекрасный (с точки зрения квалификации), но стиль у нее был какой-то непонятный. Она из занятия в занятие говорила о том, что нам нужно быть обязательно самостоятельными, инициативными, творчески-мыслящими. В то же время, когда я начинал отвечать на вопрос так, как думаю, она закрывала мне рот и утверждала, что преподаватель всегда прав. Короче, скрытый тоталитаризм на лицо. Как я уже говорил, была она человеком далеко неглупым для школьного учителя. Проводила всякие интересные классные часы. Учила нас жизни.
Особенно хорошо помню, что практически весь одиннадцатый класс из ее уст вылетали очень умные вещи на тему нашего отношения к жизни. Она постоянно ассоциировала нас с «колпаками». Надевала на нас «колпак» и запрещала из под него вылазить. Все, кто под «колпаком» – пусть живут, как им вздумается. И не дай бог им из-под него вылезти. По-моему, это совершенно антисоциальные речи. Для нашего класса будущих «менеджеров» такие классные часы были не просто нежелательны, но и опасны. Вот, например, не было бы их, то и не было бы и этого рассказика. Я бы любил жизнь, стремился бы к карьерному росту, был бы одним из тысячи. Мне нравится общаться с людьми. Но «колпак», похоже очень хорошо закрылся, и мне не место в социуме.
Если честно, то не одна Наталья Александровна виновата в моей смерти. Поэтому ниже мы с вами подробненько обсудим все, что могло явиться причиной возникновения сего произведения.