А что сказал товарищ Сталин?

   Будильник телевизора сработал, как и было заказано, ровно в восемь и начал неистово орать голосом Валерия Леонтьева. Надо вставать, но Виталий продолжал лежать с закрытыми глазами, с трудом вспоминая, что происходило вчера и когда, и чем все закончилось. И все же подниматься надо, ведь сегодня экзамен по истории. В тяжелой голове пронеслось: может плюнуть на этот экзамен и на всю аспирантуру в целом. Он, как тяжелораненый,  сполз с дивана на пол и раскинулся на паласе, кряхтя и охая, жалея себя и свою дурную голову, которая сейчас просто раскалывалась.

   Зазвонил телефон, Виталий с трудом приподнялся и уставился на него, гипнотизируя дребезжащий аппарат мутным взглядом, чтобы аппарат либо заткнулся, либо приполз к нему. Но телефон не хотел делать ни того, ни другого и продолжал своим звоном сверлить голову. Пришлось Виталию подползти самому:

   - Алло. Митяй. Ты как? Живой? А я мертвый. Понимаешь мертвый. Вот даже к телефону не мог подойти. Подполз. Не ржи, дубина. Какой, к черту, экзамен?! Ты шутишь?! Пойдем  лучше в пивную. Ну ладно, не ори. Иду в душ. Заезжай.

   В несколько приемов он встал и, пошатываясь, подошел к зеркалу:

   - Господи, кто это? Неужели я?!

   Из зеркала на него уставился небритый, пожеванный, с всклокоченными волосами и розовыми, как у кролика, глазами тип.

   - Ну и рожа, с такой только на экзамен идти. Ну, чего вылупился – прикрикнул Виталий на отражение – Давай вали в душ – и направился в ванную.

   Сильный поток горячих струй начал дырявить ему голову и по  мере того, как шел температурный массаж и нагревался череп,  становилось легче, сосуды  расширялись и боль начинала медленно, потихоньку уходить. Сквозь шум воды он услышал настойчивый звонок, выскочил  голым, рванул замок и снова бегом в ванную.

   Когда Виталий вышел, обмотанный полотенцем, Дима, как новенький, будто бы и не пил вчера, сидел в кресле и  листал журнал.
             
   - Митяй, ты предатель. Ты на хрена побрился, теперь и я должен бриться. Да? А у меня руки дрожат, я ведь могу и порезаться.  Какой же ты гад. И чего ты так вырядился?

   - Ладно, старик,  кончай. Давай брей свой пьяный фейс и вперед. Что мы историю не сдадим, что-ли? Чего-нибудь да натрепем. А потом к похметологу.

   Виталий, перебирая все известные ругательства и стеная по поводу своей трудной доли, поплелся в ванную бриться и, как это и предполагалось, через несколько минут вышел оттуда с двумя кровавыми порезами.

   - Вот видишь, Димка, подлец, что из-за тебя случилось. А если у меня заражение крови произойдет и я умру. Получается, ты будешь виноват, потому как ты меня и своим видом и словами заставил бриться. Чего ты схватил этот кирпич?

   Дима держал в руках толстый учебник истории, веером пролистал страницы и сказал:

   - А вот и шпаргалочка. Чего глаза вылупил?  Запомни, если на экзамене можно списать с маленькой бумажки, то можно списать и с книжки. Главное ее пронести.

   Дмитрий отвернул полу пиджака и показал большой, специально пришитый карман, в который может уместиться не одна книга.

   - Вот видишь, Витос, с институтских времен берегу.

   - Ну ты гигант, Митёк – восторженно воскликнул Виталий - ладно идем.

* * *

   Они подошли к аудитории, где проходил экзамен. Вокруг Леньки Игнатова, только что вышедшего оттуда, столпился народ, и тот, энергично размахивая руками,  делился своими впечатлениями.

   - Баба там полный ноль, так,  для запаха сидит, вопросов не задает, ее опасаться нечего. Да и Серегин тоже только для галочки, к тому же он, как всегда, слегка поддатенький.  А вот Костоухов – это змей,  запросто подлянку подкинет. У него хобби – Сталин.   Мне дополнительный вопрос дал, какую задачу, говорит,  поставил Сталин на 15 съезде партии. А я, хрен её знает, какую. Ну, этот гад мне трояк и закатал, хотя по билету я все ответил. Сволочь.

   - Да он такой – встряла Галка Чуйкова – просто фанатичный сталинист. На занятиях к любой теме его пристегнет, вывернет так, что даже не заметишь откуда взялся, откуда выпрыгнул  его любимый  Сталин. Тема, к примеру, карибский кризис, вроде бы хрущевская пора, а Костоухов бегом пробежится по Хрущеву и Кеннеди и… бэмс, начинает про Сталина, какой он был мудрый, как все предвидел, как незаслуженно оклеветан, забыт и тут уже пошло, поехало. Вот, зараза какая, а ведь  современную историю преподает, хотя у него один Сталин в голове. И чему такой преподаватель научить может? Но ты, Лень, не расстраивайся, сдал и забудь. Ты ж не по истории собираешься диссертацию писать.

   Виталий прислушивался к разговорам и от них становилось совсем тошно. Вторая волна головной боли и паскудной дрожи всего нутра овладела им, организм требовал опохмелки, а не экзамена и он с тоской обратился к другу:

   - Митяй, больше не могу, я пошел по пиву, гори все огнем, нет сил.

   - Кончай, Виталик,  не хнычь. Давай сейчас зайдем туда и по быстрому отбомбимся. Ты же историю хорошо знаешь, столько перечитал всего, ну по трояку-то получим, а больше нам и не надо. Понял? И заткнись.

   Из аудитории вышла улыбающаяся Лариска, на правой руке,  прижатой к груди, торчали оттопыреные четыре пальца.

   Дима решительно подтолкнул Виталия вперед:

   - Все, вперед.

   Они вошли в аудиторию. За столом в полном составе сидела экзаменационная комиссия. С левого края находилась женщина лет пятидесяти с хвостиком, с ярко накрашенными губами и бездарно подведенными глазами. Всем видом своим она показывала, что ей все скучно и в тягость, взгляд ее был отсутствующим и безразличным.

   Справа от нее сидел тот самый Костоухов - председатель экзаменационной комиссии. Лицо его в обрамлении буйной седой шевелюры цвело  апоплексической краснотой.  Он периодически чесал голову и в разные стороны, как снег, разлеталась перхоть, оседая на темном пиджаке и на одеждах его коллег. Его соседка при этом брезгливо поводила головой и демонстративно отряхивала рукой плечо и грудь. 

   Рядом с ним сидел Серегин,  худосочный лысый очкарик, под правым глазом у него маячил фингал, из чего следовало, что преподаватель увлекается не только историей. По его непрочно держащейся голове было видно, что он уже принял.

    Дмитрий подошел к столу,  взял билет, отчетливо произнес его номер, развернулся и пошел в конец  аудитории. Виталий  напрягся до предела, чтобы идти прямо, приблизился к комиссии, назвался и взял, лежащий с краю, билет.

    Первый вопрос в билете был о битве под Москвой в Великой отечественной войне. Ну, это он хорошо знал еще со школьных времен, да и много читал про войну.  Второй вопрос о событиях 91-года. Здесь тоже вроде бы все ясно. Виталий присел за стол и решил, что минут пять посидит для приличия и пойдет отвечать, уж что-нибудь да скажет, а там, что будет, то будет.

    Виталий повернулся к Димке, тот совершенно спокойно положил перед собой учебник и трудился вовсю, выписывая оттуда важные исторические сведения.

    - Пссссс – тихонько позвал его Виталий и беззвучно открывая рот, медленно, по слогам произнес:

    - Я иду сейчас, а потом сразу в пивную, ищи меня там – и для убедительности показал пальцами на столе как идет к экзаменаторам, а щелчком по горлу закончил фразу.

    Виталий посмотрел на экзаменаторов и, остановив на себе блуждающий взгляд женщины, сказал, что готов.

    Троица удивленно встрепенулась и Костоухов, запустив свои руки в косматую шевелюру и отправив в полет очередную партию белых чешуек,  пригласил его к столу.

    Виталий действительно интересовался историей и хорошо ее знал и, хотя было ему совсем не до того, со своей задачей все-таки справился. Костоухов обратился к своим коллегам, нет ли у них вопросов.

    Даму это обращение вывело из состояния мечтаний, и она рассеянно отнекалась от предложения председателя. Серегин тоже отказался от ненужного труда,  ему-то уж точно хотелось совсем другого. И вот тогда Костоухов спрашивает:

    - А скажите нам, пожалуйста, какое важное событие произошло в ноябре 41-го года в Москве?

    В больной голове у Виталия еще больше зашумело от напряжения, которое вызвал вопрос. Он стал вспоминать, что же тогда случилось в Москве. И вдруг в путаных мыслях, в которых вместе с вопросом соседствовали мечты о желанном пиве, начала выстраиваться логическая цепочка: раз ноябрь, значит годовщина революции, получается, вроде двадцать четвертая, а если годовщина, значит традиционное заседание и парад. Да, да, кажется, тогда в метро на Маяковке состоялось большое заседание то ли Моссовета, то ли горкома партии, то ли там все были в куче. Вспомнив об этом, Виталий по настоящему обрадовался, даже  почувствовал некоторое облегчение и  коротко, без подробностей  ответил. Костоухов одобрительно кивнул головой и  опять начал лохматить свою шевелюру, а после этой, неприятной для всех процедуры, обратился со следующим вопросом:

    - Правильно. А вы не могли бы вспомнить, что на том историческом совещании, проходившем в метро на станции «Маяковская»,  сказал товарищ Сталин?

    У Виталия потемнело в глазах, сил сопротивляться требованиям  измученного организма уже не  было. Он с ненавистью посмотрел на покрытого перхотью сталиниста Костоухова и, чеканя каждое слово, произнес:

    - Следующая станция «Белорусская».