Писатель о писателе

 Приморскому писателю Льву Николаевичу Князеву исполнилось 80 лет. Он автор десятков книг, повестей, романов. Темы – море и судьбы морские, время революции, гражданкой войны в Приморье и многие другие….
Я познакомился с Львом Николаевичем в 1961 году. Мне тогда было 19 лет. Я занимался в литературном объединении, которое вёл замечательный писатель маринист Василий Трофимович Кучерявенко. Он активно помогал начинающим литераторам, помогал им публиковаться. Кучерявенко и посоветовал мне, начинающему литератору, отнести свои стихи в редакцию молодёжной газеты «Дальневосточный комсомолец». Редакция располагалась на втором этаже старинного здания по улице алеутской. С волнением и чего-то, стыдясь, поднимался я по крутой деревянной лестнице на второй этаж, где располагались кабинеты главного редактора газеты Сергея Филипповича Крившенко и ответственного секретаря Льва Николаевича Князева. Разговор был не долгим, и через недели две вышла газета с моим первым стихотворением. Моей радости не было предела.

 А ещё через полмесяца произошло более важное событие – в космос полетел первый космонавт земли Юрий Алексевич Гагарин. Тогда я не знал, что в этот день отмечал свой день рождения Лев Николаевич Князев.
И вот спустя сорок пять лет я звоню Льву Николаевичу и прошу, чтобы он вспомнил, где застало его столь знаменательное событие полёт человека в космос.
- Где же я мог быть, - приветливо отзывается мэтр приморской литературы на мой звонок. – Конечно же, с друзьями в ресторане отмечал свой день рождения. Когда узнал о полёте человека в космос, то словно заново на свет народился, словно сам полетел космонавтом…. Да, это было сорок пять лет назад, - с ноткой печали слышалось на другом конце провода.
- Но ведь не зря жили, Лев Николаевич?
- Конечно, не зря. Я сужу это в первую очередь по героям своих книг.
 Многие из них не вымышленные, а те, кто шёл рядом со мной по жизни, кто строил наше государство, защищал его, кто любил Приморье – эту нашу малую родину, чьи дела не менее важные, чем тот же первый полёт человека в космос.
От космоса наш разговор переключился на общую картину жизненного пути Льва Николаевича. Он родился 12 апреля 1926 года в городе Вятке. В поисках лучшей доли семья много ездила по стране, и это не помешало Князеву окончить школу в пятнадцатилетнем возрасте и поступить в ДВПИ. Когда началась война, его не брали на фронт по возрасту, и тогда пришло решение – идти плавать. Там тоже фронт. Суда, на которых довелось ему работать ходили в Америку, доставляли грузы по ленд-лизу. Князев принимал участие в высадке наших солдат на Курилы. Об этом рассказано в его романе «Начальное образование, где прототипом выступает сам автор.

 Позже одними из самых известных стали романы «Морской протест» и «Капитанский час». Выбор, любовь, долг, честь, бесчестье – эти категории в произведениях Льва Николаевича не абстракты. Позже он пишет ряд остросюжетных произведений, раскрывающих жестокость революции, гражданской войны, культа личности. В 1999 году вышла книга Льва Николаевича «Печаль навсегда» - это, можно сказать, отклик на события времени, сюжеты в них грустные и печальные
Заметным вкладом в литературу являются публицистические произведения писателя. К ним можно отнести книги «Корабли идут на Сан-Франциско», «Иду по Феско», «Зов Океана» в которых автор глубоко и талантливо описывает тружеников моря.
Долгие годы Лев Николаевич выполнял обязанности секретаря Приморского отделения Союза писателей России.

 … Прошло сорок пять лет. В космосе работают орбитальные станции, всё активнее человек использует компьютер, но, как и прежде весомым и необходимым остаётся слово литератора, создающее летопись человеческой жизни. Я благодарен судьбе, что она привела меня к тем деревянным ступенькам на второй этаж редакции «Тихоокеанский комсомолец». Уже через годы Сергей Филиппович Крившенко, Лев Николаевич Князев и детский писатель Владимир Ильич Тройнин давали мне рекомендацию для вступления в Союз писателей России. Но не всегда у нас было всё гладко, на многие вещи мы смотрели по-разному и не одинаково оценивали их. Я считаю, что в любом творчестве так и должно быть. Время безжалостно. Уже нет среди нас Сергея Филипповича и Владимира Ильича. Уже нет многих героев, о которых писал Лев Николаевич, но их дела продолжаются другими. А это и есть то, ради чего человек живёт. Об этом рассказывает очерк Льва Князева "Первая женщина маринист".

 Анатолий Филатов, член Союза писателей России, член Международного союза славянских журналистов.


 Был 1945 год, конец июля, солнце дробилось и сверкало тысячами блесток в мелкой ряби волн открытого рейда Александровска - Сахалинского, и десятки пароходов от неуклюжих, с вздёрнутыми надстройками «леек» до остроносых «либерти», натянув якорные канаты, застыли на штилевом море. В их неподвижности была и расслабленность после только что закончившихся «огненных рейсов» через океан за военными грузами в Америку и тревожное предчувствие шторма, новой войны. Поднявшись по штормтрапу на борт « либерти» «Жан Жорес», я предъявил вахтенному свою мореходку.
- Матрос? – равнодушно скользнул он глазами по удостоверению
- Первого класса, был в краткосрочном отпуске, хочу поработать на вашем пароходе. К капитану можно?
- Вот она, на мостике, - кивнул он.- Ты иди к вахтенному. Кстати, нам нужны только матросы второго класса. Устраивает?
- Нет! – сказал я, глядя на стоявшую, на мостике молодую женщину в берете с морским крабом. – Так вот она легендарная женщина-капитан.
- Да, уж десяток лет капитанит… согласен быть вторым классом?
Предположение показалось мне унизительным. Как, проплавать всю войну от юнги до первого класса – и вдруг снова во второй. Да мне уже девятнадцать, шутите ребята?! Поблагодарив за предложение, я на первом же рейдовом катере был с «Жан – Жореса» и в тот же день стал матросом первого класса на другом, таком же большом пароходе.

 И по сей день раскаиваюсь в этом. Да, если бы не взыграла тогда эмоция, была бы в биографии: плавал с Анной Ивановной Щетининой, первой в мире женщиной-капитаном. И кто знает, быть может, судьба моя, сложившаяся в юности далеко е благополучно, была бы чуть другой…
Впрочем, всё это уже из области лирики и сослагательных наклонений: жизнь прошла, плохо ли, хорошо. Хорошо уже то, что спустя почти пятьдесят лет после той юношеской встречи, сижу я, писатель, в комнате капитана дальнего плавания Анны Щетининой. Тоже писателя. Напомнил я ей о том, Александровско Сахалинском рейде, про то, как вскоре мы погрузили в трюмы десант – полк только что отвоевавших солдат и офицеров, переброшенных от Берлина на Дальний восток, на палубу взяли несколько сотен лошадей; закрепили технику – и двинули на Курильские острова, на Парамушир… а следом шёл «Жан Жорес».
О том, что было там и что было потом с Анной Ивановной, можно узнать из её книг. Первая – «На морях и за морями», потом – вторая, третья. О том, как она жила, училась, плавала, воевала, как учила других, о своей долгой, героической, интереснейшей жизни пишет женщина-капитан.

 А пришёл я к Анне Ивановне не по простому поводу. Бюро Приморского отделения союза писателей представило недавно вышедшею новую книгу Щетининой на конкурс в честь основания Владивостока, и компетентное жюри присудило ей премию.
Книга «На разных морских дорогах» подготовлена в издательстве «Рубеж» за счёт средств коммерческой благотворительной организации «Анна». Кстати, имя этой организации (с позволения Анны Ивановны) взяли в её честь.

 Итак, книга написана. Четвёртая в биографии Анны Щетининой. Один Господь знает, когда она – капитан дальнего плавания, а затем преподаватель, доцент Морской академии, автор многих учебников, воспитатель многих моряков (её ученики – теперь капитаны, руководители пароходства – тоже были на презентации и целовали ей руку) – один Бог знает, когда, в каких условиях писала она свои книги. Но они есть. И не просто мемуары – нет, это интереснейшие, написанные отличным русским языком свидетельства времени. Сотни имён своих соратников упомянул автор. И что характерно, ни о ком из них – ни слова плохого. Мы-то, профессионалы, знаем, как частенько самые, кажется, высококультурные, умудрённые жизнью писатели в мемуарах своих любят «пройтись» по старинным друзьям, отомстить за обиды, ввернуть злое словцо, а тои прямую клевету. Все ли были идеальные рядом с Анной Ивановной? Да нет же, нет! Но ни о ком – осуждения, только то, что было в них главное, доброе, нужное народу.

 Помню, однажды я начал писать о капитане, утопившем свой пароход потому, что побоялся сдать его японцам. Нет, пароход не был окружен вражеской армадой, не горел от прямых попаданий, как легендарный «Варяг». Пароход был атакован, с минимальными повреждениями укрылся в одной из бухт южного архипелага, ещё занятого союзными войсками. Но во избежание дальнейших осложнений команда решила-таки затопить его. За что впоследствии трибунал приговорил виновников к смертной казни, замененной отправкой на фронт. И вот я, прежде чем написать об этом, позвонил Анне Ивановне: что она думает по поводу поведения капитана?
-Знаете что, нам теперь, издалека, всё кажется таким простым. А ему надо было принять решение: или выйти из бухты и снова попасть под огонь, быть пленным, или… Он решил затопить. Ну что ж… видимо в тех условиях он был прав.

 Вот так-то! А как легко было одним словом сказать что-то уничтожающее, тем более что и чекисты уже сказали своё!
Благородство, конечно, воспитывается, но, наверное, основные черты характера закладываются от рождения. Читая книги Анны Ивановны Щетининой, всё больше убеждаешься, какая это цельная, истинно русская, благородная и высокоталантливая натура.
Я читал все её книги, потому что сам с детства, с пятнадцатилетних юнговских лет прикоснулся к морю и как моряк той далёкой военной поры уже тогда слышал о знаменитой женщине – капитане. И потому, естественно, что сам в какое-то время обнаружил, что имею тягу к выражению своих чувств и мыслей посредством пера, что и заставило меня после океанских дорог взяться за другое ремесло.
Но анна Ивановна то ли по большей, чем у меня, силе характера, то ли по не померкшему с годами уважению к своей раз и навсегда избранной профессии ещё долго была на морях – капитаном, преподавателем мирских наук, морским писателем.

 Недавно я прочитывал страницы её книгу «На морях и за морями» с весьма лестной для меня надписью «Льву Николаевичу Князеву, старому другу и товарищу. А. Щетинина» И вдруг с особой остротой, свойственной, наверное, восприятию давно уже немолодого человека, подумал: а хорошо всё-таки, что я, пусть не в таком ранге, пусть не так долго, но всё же плавал рядом с ней и что пути пароходов, на которых мы работали, пересекались то в Японском море, то в Тихом океане, то в Беринговом море, то у берегов Америки.
… И вот мы шли и попали в тот знаменитый декабрьский шторм 1943 года. Но я писал, когда о шторме, как бывший матрос, а капитан Щетинина написала о нём, как Большой Капитан. Давайте зачитаем несколько абзацев из интереснейшей книги:
«Погода в Беринговом море была особенно тяжёлая. Проходил зимний циклон. Жестокий ветер развёл большую волну».

 А я писал, как мы катались на своих койках, расклинивались, чтобы не выпасть от качки, «Ола» черпала бортами и кренилась на 35-45 градусов….
«Судно испытывало смешанную качку. Оставалось около 200 миль до пролива Окутан… Радист принял: «Пароход Валерий Чкалов». Широта… долгота… получил трещину, лопнула палуба, обшивка правого борта до ватерлинии. Положение судна чрезвычайно опасное, требуется немедленная помощь. Капитан Шанцберг»… Мы договорились с капитаном танкера Митрофаном Владимировичем Фоминым, что его судно, хорошо заблокированное и управляемое, примет на себя блокировку. На рассвете подошли к месту аварии. Танкер и «Валерий Чкалов» стояли на небольшом расстоянии друг от друга…»
Заметьте – никаких ахов, что вот бросает, кренит, заливает. Спокойный капитанский тон. А Чкалов уже разламывается…
Все вскочили и, посланный, с мостика закричал:
- Пароход Чкалов переломился!

 Вот бы тут советскому капитану послать пару другую упрёков в адрес американских судостроителей, плохо, непрочно делающих пароходы. Ни слова об этом! Анна Ивановна знает, что было такое время, когда под воду уходили десятки пароходов с грузами и командами. Немецкие подводники почти парализовали движение стратегических грузов. А фронт требовал танки, снаряды, продукты. Где брать новые пароходы? И тогда американские инженеры стали строить – собирать свои «либерти». Были построены новые стапеля, заводы, разработана новейшая технология – новый пароход строился в считанные дни. Он был рассчитан на один рейс. Придёт – прекрасно он себя оправдал. Потопили
жалко, но всё же ему на смену идут десятки новых судов. Конвейер войны работал.
Побеждали или проигрывали экономика, технология, патриотизм.

 Нет, не по злому умыслу сломался «Чкалов». Что делать - спешка, какие-то недочёты в сварке. Потом эти «либерти» подкрепили, и они ходили у нас десятки, сотни рейсов. И дожили до дней перестройки. Вот вам и один рейс… а тогда капитан анна Ивановна Щетинина сделала всё. И когда пароход «Валерий Чкалов» развалился на две половинки, команда сумела в сложнейших условиях шторма подать концы на обломки парохода и отбуксировать его в порт. И вот радиограмма (или светограмма) от капитана Шанцберга: «Экипаж «Валерия Чкалова благодарит экипаж «Жанна Жореса» за быструю действенную помощь в трудных условиях…»

 Мы, соседние суда, следили за этой поистине героической операцией по сообщениям наших радистов, которые были в курсе всех переговоров. А наша древняя «Ола» в это время, нещадно раскачивалась, сама находилась в аварийном состоянии. Закончился запас топлива, в кочегарку матросы доставляли добытые в трюмах и распиленные шпации, затем в ход пошли ободранные в каютах доски переборок, затем всё, что горело. И в бухту Окутан, вошли, что называется, на последнем дыхании, а следом Анна Щетинина на своём «Жане Жоресе».

 Интересно теперь читать книги писателя Щетининой всем и особенно морякам, тем, кто был, что называется, на единых дорогах в те военные годы.
В книгах Анны Ивановны – вся жизнь, жизнь моряков флота, но и не только это. Они, как бывает у настоящих писателей, немало поведают о душе её современников и будут наверняка интересны и через полвека, и потом, когда забудутся все сегодняшние «бестселлеры», основанные на «захватывающих» сюжетах и безудержных вымыслах. Слово добросовестного и талантливого писателя – вот то, что живёт дольше египетских пирамид, и именно оно сделает книги Щетининой долговечными.